Калёным железом глава 5 Работа для избранных

Глава. 5 Работа для избранных.

Виктор вошёл в посёлок на рассвете. На окраине он скинул с себя одежду, выбил её хорошенько. Высохшая грязь сыпалась и крошилась в пыль.
 
После чистки, одежда приобрела почти презентабельный вид. Одеждой же, Виктор обтёр сухую грязь с лица и тела, вытряхнул волосы. В процессе парень вспомнил расхожую шутку про «грязь техническую», про ту самую, которая «до пяти сантиметров – не в счёт, а больше пяти – сама отвалится». Вспомнил и улыбнулся довольный: он дошёл!

Виктор зашёл в первый же бар. Рабочая ночь там заканчивалась, посетители все разошлись. Белая от усталости и бессонной ночи официантка выслушала его просьбу, принесла еду и поинтересовалась: не в чеке ли искупался поздний посетитель?

– Точно! – лучезарно улыбнулся Виктор. – В чеке. Еле выбрался потом. А вы, фреляйн, случаем, не ясновидящая?
Девушка смотрела на него без улыбки:
– Из чека почти невозможно выбраться.
Виктор убрал улыбку, ответил серьёзно:
– Я это понял. До сих пор сам не верю своей удаче. Наверно, я тогда очень жить захотел. И почему эти чеки такие глубокие?
– Чтобы тростник хорошо рос.
– Понятно, фреляйн. Спасибо за информацию.

Женщина помолчала минутку, подумала. Она устала, но чужак вызывал интерес. В чём-то он был не такой, как все. Непонятно только в чём именно. Парень симпатичный, хотя грязный да и ростом не велик. Простой. Добродушен, не скуп, хотя денег у него не много. На такое у всех официанток глаз намётан. От пары мелких монеток сдачи – отказался. Мелочь конечно, но многозначащая. Спиртное не пьёт. Это действительно редкость.
Виктор воспользовался короткой заминкой официантки: «Скажите, фреляйн, могу я в посёлке найти работу?»

Оказалось, что в посёлке работа есть. Надо только зайти в профсоюз на площади. Если карточка в порядке…
– Карточка? – переспросил Виктор. – Такая? – он показал квадратик пластика, который ему выдали в городе.
– Да, такая.
– Спасибо, фреляйн.
– Мисс Энн.
– Спасибо, мисс Энн, – улыбнулся Виктор. – Не подскажете, заодно, как здесь обстоит дело с жильём?

Через десять минут Виктор знал всё, что ему было нужно и, сверх того, уйму дополнительных подробностей.
В посёлке в основном жили рабочие, занимавшиеся посевом, уборкой и переработкой тростника. Оказалось, этот тростник очень важная и ценная культура. Из него давили сладкий сок и получали кремниевую золу. Из сока выпаривали сахар и гнали спирт для местного потребления, а вот зола шла на изготовление высококачественных сортов стекла и получение химически чистого кремния, без которого не спаяешь ни одной полупроводниковой платы. Здесь Виктор невольно вспомнил силиконы родной планеты.

Дальше всё пошло как по маслу. Виктор поблагодарил советчицу и пошёл на площадь. Карточка из города оказалась вполне серьёзным документом. По ней в профсоюзе парню сразу выдали направление на работу. Процедура эта, как и в городе, оказалась настолько компьютеризированной, что никто, к удовольствию Виктора, даже не подумал спросить: как он из города попал в посёлок. В конторе предприятия к соискателю отнеслись серьёзней: отправили на медосмотр к конторскому врачу. Только после тщательного врачебного осмотра, на который Виктор убил почти пол дня, парню определили место работы: рубщиком тростника. По профсоюзной карточке получалось, что никакой профессии у Виктора нет. Выход на работу ему назначили на завтра, выделили, как бездомному, койку в общежитии и объяснили некоторые нюансы с оплатой.

Оказалось, что за трудоустройство Виктор уже задолжал профсоюзу свой месячный заработок. Ещё один месячный заработок с него сняли в качестве оплаты за год проживания в общежитии. Потом предстояли вычеты питание. Рубщики работали на чеках и предприятие кормило их на месте работы два раза за смену. Ещё Виктору предстояли вычеты за спецодежду. Пропитанные кремнезёмом стебли тростника за месяц превращали в лохмотья самые крепкие материалы. Механизмы же такой работы просто не выдерживали.

В общем, наличные деньги у Виктора на руках должны были появиться не раньше, чем через пять месяцев работы. Впрочем, необходимые продукты и вещи всё это время, рабочий мог брать в кредит. Гарантией служила та же, выданная в профсоюзе рабочая, пластиковая карточка.

Теперь Виктор до конца осознал в какую ловушку влез и понял, почему люди из спец службы так легко его отпустили, но оптимизма не потерял. Скорее наоборот. В определённых условиях, минусы имеют привычку оборачиваться плюсами. Выжимание денег на Ириде было поставлено на поток, беззаконие – введено в ранг закона. Но если неприкрытая наглость поборов возмущала его, новичка, то как к ней должны были относиться старые рабочие? Виктор вспомнил свой первый разговор в метро, вспомнил человека, готового уморить себя голодом, лишь бы вырваться из ловушки и довольно улыбнулся. У него были все основания для этого.

Оставшиеся пол дня Виктор потратил на то, чтобы привести себя в порядок, (благо, днём душ и прачечная в общежитии были свободны) и немного поспать. Дальше всё опять пошло по знакомой схеме.

Оказалось, что в четырёхместной комнате, куда его подселили, был свой старший. Он делал, что хотел. Перед ним заискивали остальные. Этот старший сразу решил показать новичку, кто в доме хозяин. Закончилось объяснение тоже предсказуемо. Через минуту бывший «старший в комнате» корчился от боли на полу, а Виктор, издевательски вежливо объяснял ему и ещё двум зрителям, что очень нехорошо и крайне грубо вот так, бесцеремонно будить усталого человека, потому, что не усталый человек спать днём не будет. Покончив с нотацией, он помог поверженному встать, представился:
– Меня Виктор зовут. Вик – для краткости. Кличка – Молния. А тебя?
Парней звали Клод, Джон и Марк.
– Значит, будем соседями, – подвел Виктор итог беседе. – В общем, так, парни, я подремлю, а вы, если куда-нибудь соберётесь, не забудьте меня.
Через два часа его разбудили. Парни собирались в бар.

В баре, в том самом, через который Виктор вошёл в посёлок (вот ведь случай!), новичка встретили с лёгким любопытством, не более. Виктор заказал большой пакет хлопьев, стакан минеральной воды и скромно присел у стойки. Какой-то тип тут же привязался к нему и начал клянчить выпивку: мол, новичку положено проставиться. Чуть повернув голову, Виктор посоветовал зануде: что, раз его так замучила жажда, отхлебнуть воды из чека. Там питья на всех хватит. Соседи возмутились: простава – дело святое, а воду из чека они и так, через день хлебают. Со святым Виктор спорить не стал, а предложил вариант: пусть каждый, кто хочет выпить, померяется с ним силой. Проигравший угощает победителя. Первым предложение принял тот самый тип, что жаловался на жажду. Уж больно несолидно выглядел новичок на фоне мускулистых рубщиков тростника.

Зрители, обрадованные бесплатной забавой, освободили один стол, нашли судью и даже начали заключать пари. Ровно доля секунды понадобилась Виктору, чтобы уложить руку противника.
– Не честно! – взвыл тот. – Я не успел!
– Не зевай, – усмехнулся Виктор. – Сигнал был дан для всех.
– Отпусти руку!
– А где «огненная вода»?
– Отпусти!
– Выпивку на стол.
– Да, отпусти же! Руку раздавишь!
– Я вторую не держу.
– У меня ни гроша!
– Не моя проблема. Обещал? Проиграл? Ставь! – Вик вроде бы шутил, но руку противника сдавил так, что у того на глаза навернулись слёзы. Зрители веселились вовсю. Защищать неудачника никто не собирался.

Скривившись от боли и обиды, мужчина защёлкал пальцами, подзывая бармена, протянул ему рабочую карточку:
– Рюмку тростниковой за мой счёт.
Бармен кивнул, взял карточку, провёл ею в щели аппарата, вернул, налил рюмку. Виктор отпустил человека, взял выигранную выпивку, повертел в пальцах, спросил:
– Ну, кому ещё выпить охота?
– Не честно, – ныл поверженный.
– Сгинь! – прикрикнул на него Виктор. – Ну? Кто?
– Попробую, – парень, севший напротив Вика, был раза в два крупнее его. Проиграв, он отпираться от проигрыша не стал, выпивку оплатил сразу, заметил только. – Ну, у тебя и клещи! А по виду никак не скажешь.
– Что есть, то есть, – согласился Виктор, спросил. – Кто следующий?

Следующие нашлись. Ряд рюмок с выпивкой на стойке удлинялся и удлинялся, но, желающих попробовать свои силы, не убывало. И дело уже было не в желании бесплатно выпить. Людей охватило любопытство: неужели в баре не найдётся никого сильнее пришлого новичка? Неужели он не устанет? Последним, к Виктору подошёл пожилой мужчина в форме полицейского. Он, как решил Виктор, тоже не устоял. Любопытство, – сильная штука.
Перед этим, полицейский долго наблюдал за тактикой новичка, взвешивал и оценивал его и свои шансы. Вик действовал стандартно. Он валил руку соперника первым же рывком, на долю секунды, обгоняя людей и не позволяя им даже нажать, как следует. Рассмотрев это, человек, прежде чем сцепить свою руку с рукой соперника, предупредил:
– Отсчёт делаю я.
– Хорошо, герр офицер, – покладисто согласился Виктор.
– Мастер офицер, – поправил его мужчина. – На Ириде принято обращаться не «герр», а «мастер».
– Хорошо, мастер офицер, – опять согласился Вик. – Командуйте.

На этот раз Виктор не успел. Полицейский даванул его руку до того, как сам же сказал «три». Рука Виктора наклонилась к столу, но он удержал её на последних миллиметрах. Парень прилагал все силы, чтобы восстановить утерянное равновесие, но человек захваченного не уступал. Борьба длилась минуту или две. Рука Виктора ударилась о стол.

Зрители, напряжённо следившие за борьбой, взвыли от восторга. Полицейский потянулся к одной из рюмок, но Виктор остановил его:
– Одну минуту, мастер офицер, – и окликнул бармена, протягивая карточку. – Малыш, налей рюмку чего-нибудь приличного и стакан минералки для меня.
– Так ты решил, – презрительно начал полицейский, но Виктор остановил его:
– Я ничего не решил, мастер полицейский. Просто я хочу, чтобы сегодняшний вечер закончился красиво и потому прошу у всех присутствующих минуту внимания. – Он встал, поднял свой стакан. – Минуту внимания, парни. Сейчас каждый возьмёт выпивку, которую он оплатил и… за знакомство!

Рюмки с тростниковой смело со стойки вмиг. Полицейский тоже взял выигранную выпивку, пригубил:
– А ты непростой парень.
– Каков есть, мастер офицер, – добродушно отозвался Вик и отпил из стакана.
– А почему сам не пьёшь?
– Не хочу, мастер офицер.
– Вера не дозволяет?
– Просто не хочу.

Зрители, довольные спектаклем и финалом, расходились по местам. Вик, прислонившись к стойке, лениво цедил воду. Полицейский не выдержал:
– А знаешь, нам ведь велели присматривать за тобой!
Виктор кивнул, ответил, не меняя позы и тона:
– Такая у них работа, мастер офицер.
Полицейский поперхнулся. Искреннее равнодушие работяги сбивало его с толку:
– И я думаю, приглядывать, стоит!
– Такая у вас работа, мастер офицер, – ответил Вик с прежним безразличием.
– И это тебя не беспокоит?
Вик поставил на стойку полу пустой стакан, ответил, глядя рассерженному человеку прямо в глаза:
– Это не моя работа, мастер офицер.
– А какая твоя работа, парень?!
– Это, мастер офицер, – серьёзно ответил парень. – Я узнаю завтра, – он отвернулся, отыскал глазами своих соседей по комнате, окликнул их. – Марк, Клод, Джон, пошли домой. Спать пора.
* * * * *
Работа оказалась из тех, что принято приберегать для особо неблагонадёжных и законченных неудачников. Весь день, по колено в грязи, под солнцем, ветром и дождём. Тростник из чека полагалось вырубить за день. Иначе из-за нехватки сырья, забуксовал бы перерабатывающий завод. Поэтому рабочий день начинался с рассветом, на случай если заест какой-нибудь механизм или лопнет один из тросов, на которых, вслед за рубщиками, по жидкой грязи, ползла понтонная, грузовая платформа. На неё люди сваливали срубленный тростник. Одежда соответствовала работе: тяжёлые от воды и грязи брезентовые штаны и роба на голое тело, тяжёлые ботинки, грубые, негнущиеся рукавицы на руках, на голове – шляпа с широкими полями и сеткой вроде накомарника, прикрывающей лицо и глаза от тростника. В руке – тяжёлое мачете.

Суставчатые стебли тростника стеной поднимались из топкого ила, и на эту стену надвигалась ровная цепочка людей. Тяжёлые ножи без устали секли брызжущую сладким соком, буро-красную массу. От ударов стебли ломались, как стеклянные, падали, рушились на платформу, стараясь хотя бы напоследок, хлестнуть, задеть, царапнуть. Люди уворачивались от рушащегося тростника или не успевали увернуться и продолжали рубить, рубить, рубить, шаг за шагом приближаясь к противоположному берегу.

Единственной мыслью Виктора скоро стало: «Не отстать. Не сбиться с ритма». Он не отстал и не сбился. Обедали рабочие посреди чека, сидя на плавучей платформе, на липком, грязном тростнике. Даже руки помыть было негде. Виктор проглотил свою порцию еды, не разобрав вкуса. Какой там вкус! Заваренный кипятком в одноразовой посуде брикет стандартного пайка! Горячее – и на том спасибо. На горячее питьё работодатели уже разоряться не стали. Воды, конечно, было вдоволь, но вкус этого пойла из многолитровых, пластиковых бутылок, был таков, что рубщики старались пить его как можно меньше. Потом опять была работа и второй обед.

Только в сумерках, люди выбрались на дамбу из взбаламученного, черного чека. А ещё предстояло перегрузить тростник с платформы (её тросами выволокли на дамбу), на низкие, грузовые кары, на карах, на тростнике доехать до посёлка, смыть с одежды и с себя сладкую и от того липкую и вонючую грязь, и упасть.

Следующий день – отсыпной, а потом – по новой. Восемнадцать часов в чеке, два часа на погрузке, дневной сон, вечер в баре за рюмкой тростниковой, ночной сон и снова работа. После четырёх часов, стальными лезвиями мачете можно было, без опасения порезаться, соскребать грязь с одежды и тела. Пропитанные кремнезёмом стебли обладали хрупкостью и твёрдостью стекла. Про одежду и обувь – нечего говорить. По-настоящему тело они защищали лишь первые три дня. Потом тростник пробивал мелкие прорехи, добирался до кожи. Царапины загнивали от грязи и воды. На Вике-то всё зарастала сразу, а люди поголовно страдали от мелких гнойников.

Впрочем, как бы там ни было, Виктор «вписался». Встретили его настороженно, хотя и долей сочувствия: надо же, такого хиляка да в такую каторгу. Про рукоборье в баре знали, конечно, все. Новости быстро разносились по посёлку. Но, одно дело – баловство, а другое – работа. А вот то, что новичок в первый день ни разу не отстал, – стоило внимания и уважения. На четвёртый же день Вик особенно отличился. Дело было так. Сломалась платформа. Тростник забился в шестерни и заклинил тросы, на которых махина ползла за рубщиками. Работа остановилась. Пока о поломке сообщили на берег, пока привезли ремонтников, Виктор успел узнать, что простой – простоем, а чек должен быть вырублен сегодня. Следовательно, добивать его придётся в полной темноте.

Пройдя вдоль плавучей громадины, Виктор, по перекосу тросов, легко отыскал место поломки и, пользуясь только тупым мачете, отчистил огромные шестерни от размочаленной зелёно - красной массы. Дело, надо сказать, для механика космо корабля – плёвое. В общем, когда подъехали ремонтники, о неисправности все забыли, и работа шла полным ходом.
Инициатива наказуема. Виктор получил два выговора. Первый, – от товарищей по смене. Его он отмёл его сразу, вместе с обвинением в подхалимаже перед начальством. Вик сказал так: «Мне не их, мне вас и себя жалко. Почему из-за идиотской поломки мы должны сидеть пол дня в грязи, а потом ночью – вкалывать? Разве мы виноваты в том, что эти господа не умеют даже толком организовать работу? Что они экономят на всём. И на нас, и на ремонтниках?»

Вторую выволочку Виктор получил на дамбе от старшего по смене. Инженер при всех обвинил парня в задержке работы и поломке платформы и пообещал, что если, в течение недели платформа заест ещё раз, – вычесть стоимость ремонта из жалования рубщика, ничего в технике не понимающего, но лезущего в сложный механизм.

Виктор выслушал выговор и, дождавшись, когда начальник замолчит, – ответил:
– Вы меня с кем-то спутали, мастер. Я сложных механизмов не трогал.
– Не трогал? Не может быть! Ты…
– Нет, мастер, не я.
– Тогда кто?
– Наверно, ремонтник, мастер.
– Ремонтников тогда ещё не было!
– Раз вы так говорите, мастер, значит, так оно и есть.
– Кто тогда ремонтировал платформу?! – Мужчина начал терять свою уверенность.
– Не знаю, мастер. В этой грязи все похожи друг на друга.
– А мне сказали, что это – ты!
– Они ошиблись, мастер, – не смутился Вик.
– Кто ошибся?
– Тот, кто сказал, мастер.
– А кто сказал?
– Вам виднее, мастер. Говорили вам, а не мне.
– Дураком решил прикинуться?!
Виктор опустил голову и ничего не ответил. Во время разговора (или разноса) он и так не смотрел в глаза инженеру. Во-первых, потому, что разозлился после первых же обвинений, а во-вторых, потому что наблюдал за зрителями. Работягам на дамбе одинаково были по душе и поступок парня, и его ловкие ответы. А вот поведение инженера им откровенно не нравилось.

Мастер поругался, поругался и отстал. Грязному работяге он не поверил. По его убеждению этот народ мог лишь врать да отлынивать от работы. Но он понял, что доказать, сам, ничего не сможет. Довод, что в грязи все одинаковые – звучал убедительно. Не захотел мастер и выдавать своего осведомителя. На это Вик, кстати, и рассчитывал.
 
И из этой истории Виктор вышел героем. Парня это радовало, помогало сдерживать злость. Главное же успокоение приносила Виктору мысль, что скоро, очень скоро придёт его день, и он спросит с этих чистоплюев за каждую свою обиду. Спросит без пощады.

Потом вырубленный тростник грузили на платформу, потом ехали в посёлок, потом стояли в очереди в душ.

В душе народ мылся в два приёма. Сперва как есть, в одежде, потом как люди, набело. Вывернутую одежду, на плечиках, вешали в мойку, под шланги. В душевой грязь хлюпала под ногами, текла потоками по полу. Народ ругал начальство, ругал работу, грязь, сломавшуюся платформу, но друг про друга – ни слова. Завтра – отсыпной день, вечером – в бар, а после завтра – опять, плечом к плечу рубить и грузить тростник. При такой работе – не до ссор.