Моя первая нелюбовь

 Психологи и психоаналитики утверждают, что все взрослые комплексы – «родом из детства». Мой первый в жизни комплекс-нелюбовь – черника.

 Уникальный подарок белорусских лесов и болот – черника, обладает прекрасными вкусовыми качествами и лечебными свойствами. Народная мудрость гласит: «Там, где едят чернику и землянику, врачам делать нечего».

 В шестидесятые годы двадцатого века сбор ягод был дополнительным денежным подспорьем для нашей многодетной семьи. В сезон, каждое утро, мама, собираясь на работу, снаряжала трёх дочерей в ягодную экспедицию: эмалированное ведро, питьевая вода и скромный обед-перекус.
 
 Дети всегда были под присмотром взрослых: нас брала с собой соседка, Екатерина Ивановна Белкина, знавшая урожайные черничные места. Освоив близлежащие леса, команда сборщиков постепенно углублялись в заповедные сосновые боры. Планируя завтрашний поход за ягодами, Екатерина Ивановна говорила:

— Тут ужо ўся чарнiца выбраная, заўтра пойдзем далей, да чырвонаго слупа*!

 «Красный столб» располагался на расстоянии примерно восьми километров от посёлка. По утренней прохладе добирались до места, «разбивали лагерь», складировали своё немудрёное имущество и принимались за работу.

 Сбор черники – ручная работа. В том смысле, что мы никогда не пользовались «грабалками» – изготовленными кустарным способом приспособлениями для варварского снятия-сдирания с низкорослого черничного кустарничка ягод вместе с листвой и наносящего непоправимый вред плантациям, взращённым природой.
 
 Утреннее настроение старшей сестры Марии перед ягодным походом оставляло желать лучшего: она раздражалась по малейшему поводу. Отказывалась от завтрака; упрекала маму за выстиранное ею бельё:

— Я специально его приготовила, мне же надо руки отмыть, как я пойду с такими грязными руками на танцы!
 
 Разумеется, по возвращении, на танцы Мария не ходила – не было ни сил, ни желания.
 
 А однажды призналась младшим сёстрам в истинных причинах своего плохого утреннего настроения:

— Ягоды собирать – это ещё полбеды, а как представлю, что назад надо нести полное ведро, так дурно становится! Перекладываешь ношу с одной руки в другую, потом на плечо ведро поставишь: ещё хуже, металлический рубчик днища прямо в тело впивается! Кажется, бросила бы посреди леса эту тяжесть, да и пошла бы налегке!

 Первые три-четыре часа работали охотно: сборщицы раздумывали, на какие нужды будут израсходованы деньги, вырученные от сдачи черники заготовителю (вся собранная в июне-июле ягода, за бесценок, сдавалась в «Заготконтору»; августовская, зрелая и сладкая, предназначалась для домашних заготовок – сушки и приготовления варенья).
 
 В нашей семье вопрос расходования «ягодных» денег не обсуждался: все заработанные деньги тратились на подготовку к школе. Приобретались тетради, ручки, карандаши, портфели, школьная одежда и обувь. Если год выдавался богатым на дары природы, то мама, семейный министр финансов, отступала от «обязательной» школьной программы: девочкам покупались нарядные обновки.
 
 Собирая чернику, взрослые женщины пели неизвестные нам, детям, старинные, напевно-тягучие, белорусские песни. Лучшей считалась исполнительница, умевшая долго, на одной ноте, тянуть фоновую мелодию.
 
 Разогнувшись над усыпанной черникой кочкой, Екатерина Ивановна запевала заунывную песню о горькой судьбе белорусской красавицы-бесприданницы, насильно выданной замуж за нелюбимого, старого и жадного, богатея.
 
 На секунду прервавшись, скороговоркой выпаливала:

— Адводзь, Лiза, хутчэй адводзь**!

Лиза, Елизавета Павловна Курочкина, приняв вертикальное положение, начинала «отводить» – исполнять свою певческую партию. Спев в унисон с ней несколько строк народной песни, Екатерина Ивановна принималась за сбор черники; её товарка, с упоением, продолжала повествование о мезальянсе незапамятных времён. В сюжетную линию сказания, певица органично вплетала длительные тягучие распевки, вызывающие у слушателей сочувствие к несчастной, угнетенной жертве мужского произвола.
 
 А наша соседка, тётя Катя, в это время брала ягоду! К моменту неизбежного в подобных былинах концу, суициду (утоплению) бесправной белорусской женщины, у сборщицы уже была полная «набирушка»***.

Тётя Лиза, «победитель локального лесного певческого конкурса», всё ещё находилась в положении «стоя». Спустившись с музыкальных высот на землю, продолжила собирать ягоды.
 
Тем временем, тётя Катя отправлялась к лагерю: высыпать собранную чернику в ведро. Елизавета Павловна, взглянув в свою пустую литровую банку, в сердцах говорила:

— I зноў ты, мяне, Каця, падманула**** ! «Адводзь, Лiза, хутчэй адводзь!» – передразнила соседку певица.

С плохо скрытой обидой, продолжая сбор ягод, заключила:

— Самi спявайце, такiе разумныя, я больш не хачу!
 
 На следующий день чернично-певческая история повторялась.

 К полудню солнце поднималось высоко: назойливых писклявых комаров сменяли паразитические двукрылые – оводы-кровососы. Багульник болотный сильным, одуряющим запахом, напоминал о своём существовании названым гостям, бесцеремонно вторгшимся на его территорию. Старшая и младшая сёстры – Мария и я, индифферентно относились к благовонию болотного рододендрона из семейства вересковые; средняя же сестра, Татьяна, частично утрачивала трудоспособность из-за упорной головной боли.
 
 И, весь ягодный сезон, почти по Ролану Быкову, были длинные-длинные, летние дни… Изнуряющие, жаркие… Принесенная с собой в стеклянных бутылках вода быстро заканчивалась; источником влаги для восстановления водного баланса организма, служила, всё та же, ягода.
 
 Замурзанные, со следами черники на лице и синими руками, ягодники возвращались домой к определённому времени: нужно было сдать чернику заготовителю до окончания его рабочего дня.
 
 Старшая сестра Мария, приведя домой младших, немедленно отправлялась в приёмный пункт «Заготконторы»; мы же с Таней, прямо из ведра, жадно пили вкуснейшую холодную воду из глубокого, по меркам Полесья, колодца.

 У Татьяны, после короткого отдыха и восстановления водно-электролитного равновесия, возродилось, присущее ей, чувство юмора.

 Присев на лавочку крыльца и, наблюдая за моим жадным (второй подход к ведру) питьём колодезной воды, задумчиво проговорила:

— И кого же это ты, Нелька, мне напоминаешь? Кто же так увлечённо, как ты, не обращая внимания на окружающий мир, утоляет жажду?
 
 Татьяна всегда много читала; её богатый словарный запас позволял, в случае необходимости, сформулировать совершенную, соответствующую моменту, речь. За это качество её, отлично успевающую по всем школьным предметам, мягко говоря, недолюбливали некоторые учителя, имевшие в своём лексиконе только минимум слов и выражений, крайне необходимых для незамысловатого изложения своего предмета.
 
— А, вспомнила! Точно также пьёт воду наша Лысая (корова), возвратившись с пастбища! Мир перестаёт для неё существовать: ни оводы, ни слепни, не могут оторвать её от упоительного, в прямом и переносном смысле слова, занятия! – «осенило» Татьяну.

Фыркнув, я прекращала «водопой» и уходила от колодца.
 
Долго дуться на сестру я не могла и не хотела: в семье она исполняла роль моего старшего брата.

 Дебют в этом амплуа состоялся в подростковом возрасте Татьяны. Меня, малолетку, обидели её сверстники: то ли ударили, то ли отняли какую-то игрушку; я пришла из школы, зарёванная.

 Уточнив, что случилось, Татьяна быстро оделась и, ничего не говоря, ушла из дому. Вскоре вернулась и сказала:

— Не бойся, больше они тебя никогда не тронут!

Сев за стол, сестра начала готовиться к завтрашнему учебному дню.
 
 Вечером в наш дом явилась «официальная делегация» – матери двух моих обидчиков. Едва поздоровавшись, на повышенных тонах, они начали упрекать маму в плохом воспитании дочерей.

 Мама насторожилась: в те пуританские времена это словосочетание означало только одно – нескромное поведение девушки. А их, девушек, в доме было двое (меня, салабонку, в расчёт еще не брали).
 
 Мама ничего не знала об инциденте и осторожно спросила визитёров:

— А какую дочь вы имеете в виду?

— Да Таню, эту бандитку! Она так наших сыновей избила, что живого места не осталось! – нагнетали обстановку женщины, защитницы своих, почти взрослых, детей.
 
Всё ещё не понимая сути претензии ходоков, мама уточнила:

— А сколько лет вашим мальчишкам?

— Какие мальчишки, они с вашей хулиганкой Таней в один класс ходят! – взвились мамаши недорослей.
 
 Мама, только что пережившая не самые лучшие минуты своей жизни, решила добиться полной моральной сатисфакции:

— Так что, Таня побила ваших, великовозрастных, сыновей?

— Да-да, мы же об этом и говорим! – перебивая друг друга, всё больше раздражались женщины.

— Двоих? – уточнила мама.

— Да, Мишу и Юру! – удивлялись посетительницы «тупости» женщины, слывшей в посёлке умной.
 
— А за что она их поколотила? – мама, всё глубже, исследовала тему уличного насилия.

 Одна из мамаш местных хулиганов, не подумав, «ляпнула»:

— Миша Нельку ударил!

Более хитрая защитница попыталась спасти положение:

— Нет, не ударил, он что-то отобрал у неё!

С раннего детства мама мечтала стать педагогом: реализации этих чаяний помешала война. Заложенный в ней потенциал Учителя был реализован в воспитании детей, зятьёв (Татьянин и мой мужья потеряли матерей в молодом возрасте), внуков и правнуков.
 
 Врождённый талант педагога выручил маму и в этой затруднительной ситуации:

— Значит, ваши сыновья обидели девочку, которая младше их на три года? Впрочем, Миши – на четыре, он же второгодник, два года сидел в третьем классе. А Таня, как старшая сестра, защитила младшую от хулиганья? Я правильно вас поняла? – обратилась мама к поборникам справедливости.

 Невнятное мычание визитёров.

— То есть, девушка-подросток Таня одна, без посторонней помощи, «зверски избила», как вы утверждаете, двоих, старших по возрасту, ребят? – настаивала мама.
 
 Не чувствуя подвоха, женщины оживились:

— Да-да! Именно так!

— А кого же вы, уважаемые, вырастили и воспитали? Одна девушка справилась с двумя парнями! Разве такие «бойцы» защитят Родину, если, не дай Бог, понадобится! Они быстренько спрячутся под ваши юбки! – добавила мама, выразительно посмотрев на обозначенный элемент женской одежды.
 
 Поостыв, произнесла:

— Впредь пусть ваши «герои» обходят моих дочерей стороной: каждая из них двух мужиков стОит!

 Несолоно хлебавши, горе-мамаши удалились, тихо переговариваясь друг с другом.
После ухода нежданных визитёров, мама уточнила у детей, что именно произошло. Выслушав наши версии, удовлетворённо кивнула головой: всё правильно.
 
 Впрочем, возвращусь к теме нелюбимой мною ягоды.
 
Летом прошлого года соседка, Нина Зиновьевна Береснева (Колончук), делясь со мною своими кулинарными рецептами, произнесла:

— А ещё у меня хорошо получается черничный пирог: дети и внуки за один присест съедают! Хочешь, научу?

— Не-е-т! – воскликнула я, непроизвольно повторив интонации Екатерины, главной героини кинофильма «Москва слезам не верит», при попытке предполагаемой свекрови угостить «профессорскую» дочь рыбой.
 
 Нина не отказалась от своей идеи приобщить меня к «высокому» кулинарному искусству, передав через отца, девяностолетнего ветерана Великой Отечественной войны Зиновия Николаевича, свежеиспечённый авторский пирог. Уважая выбор подруги детства, начинила его яблоками.
 
 Пирог оказался деликатесным лакомством с изысканным «ореховым» вкусом. В моей модификации черничный пирог приобретал иные названия: сливовый, ревенный, творожный, капустный или грибной, по вкусовым качествам не уступающий, оригинальной авторской выпечке.


*Здесь уже вся черника выбрана, завтра пойдём к красному столбу! (перевод с белорусского языка автора). В данном контексте «красные» столбы – разметка километража гравийных и просёлочных дорог в шестидесятые годы прошлого столетия.

**Отводи, Лиза, скорее отводи! (перевод с белорусского языка автора).

***«Набирушка» – белорусский диалект – небольшие ёмкости произвольного объёма, чаще всего – литровые, подвешенные на талии сборщика ягод.

****И, опять ты, меня, Катя, обманула! (Перевод с белорусского языка автора).