Рисунок городской сказки

Москва, «Фрунзенская».
Покинув полупустой вагон метро, идешь по пустынной станции, трогая кончиками пальцев гладкие прохладные мраморные стены. При проектировании постановление о запрете излишеств не коснулось этого подземного дворца.
Поднявшись на поверхность, зажмуриваешься. Внешний мир набрасывается радостным псом с высунутым языком и счастливыми преданными глазами, который привлекает внимание, виляя хвостом.
Время, когда уже солнце покинуло свой зенит и с притихшей силой льет чистый свет. Тени удлиняются, и летний центр Москвы лишь слегка затихает в послеполуденное время. Не знаю, как сейчас, а во времена моих страстей это было заметно. Знакомые сердцу дома отдыхали, поблескивая окнами.
Если слушаешь музыку в наушниках, спрятавшись от остальных звуков, то окружающее становится декорацией к фильму. Двигаешься внутри фильма, рассматривая лица проходящих мимо людей, деревья и окна домов. Краем глаза можно увидеть бегущие титры. Время как будто замедляется. И кажется, что проходишь сквозь толщу прозрачной воды, поэтому успеваешь заметить незначительные мелочи. У высокого подростка развязан шнурок. Киваешь ему, улыбаясь, глазами указывая на волочащуюся яркую полоску. Он отмахивается и через несколько долговязых шагов спотыкается. «Вынужден признать вашу правоту», — говорит его сгорбленная спина. Он приседает у края тротуара и завязывает кислотный шнурок.
Несложно буквально за несколько шагов дойти до парка Трубецких, выбрав самую тенистую лавочку, тихо опуститься на нее, закрыв глаза. Тогда музыка завладевает тобой безраздельно. Мой любимый второй концерт для фортепиано Рахманинова.
Я бы хотела, чтобы вы читали рассказ, слушая эту совершенную музыку. Скорее всего, она расскажет каждому именно то, что он хотел бы услышать.

* * *
Таисия чувствовала стеснение. Всегда. Она стеснялась роста и лица. Своего имени. Она рисовала и пела втайне от всех. И всегда думала, что это ничто, не значит ничего, только кратковременное замирание после, дрожь в теле. Истома накрывала лишь на миг, но и этого было достаточно, чтобы застегнуть все пуговицы и убрать волосы в гладкий высокий хвост. Зачем смотреть людям в глаза, если можно рассматривать носки своих туфель. Тогда люди не боятся привирать и лукавить, чувствуя себя свободней. Говорят, говорят, говорят… Главное в этот момент — улыбаться. Придя домой, закрыться в большом платяном шкафу и беззвучно петь для самой себя, создавая музыкальных монстров из музыки людей и собственных незрячих слов.
Таисия всегда чувствовала чужие эмоции. Понимала гнев, боль, радость, возбуждение. Если она не успевала избежать рукопожатия или взгляда в самую сердцевину ее души, то долго еще носила на себе отпечаток чужого сгустка эмоций. Это вынуждало ее сторониться людей и переполненного транспорта, выходить на свежий воздух в те самые часы едва различимого затихания города.
Квартира, где она жила, находилась неподалеку, в старом доме постройки двадцатых годов прошлого столетия. Высокие потолки и широченные подоконники вместе с деревянными облупленными рамами дополняли образ ветхого жилья. Полы скрипели так, что в сумраке ночи весь подъезд слышал, кто из соседей объелся арбуза поздно вечером.
Квартира напоминала старый пиратский корабль. При ее внушительной площади она была совершенно не приспособлена к человеческой жизни. Дом причислили к памятникам архитектуры, но реставрировать не собирались. Квартира в центре столицы — вещь ценная, однако находилась в таком плачевном состоянии, что вся ценность улетучивалась от одного взгляда на глубокую чугунную эмалированную раковину на кухне. В ней, без ванны и душа, можно было мыться частями.
Бытовые неудобства не смущали Таисию. Она приноровилась наводить чистоту в глубоком тазу с высокими бортиками и радовалась скрипучему полу. В затихающем городе она начинала медленно ходить босиком по квартире, и пол превращался в огромный рояль с гигантскими клавишами. Таисия убыстряла темп, бегала по квартире, и скрипучие доски отвечали нежным дребезжанием, а музыка разливалась глубокими волнующими волнами вокруг.
— Счастье — жить внутри рояля… — пела она тихим шершавым голосом. Внутренний песок самобытно присыпал звучание ее песни:

Счастье жить внутри рояля,
Слышать музыку небес,
И играть, не прикасаясь,
И дышать, теряя вес...

На последнем аккорде она замирала, вскинув тонкие руки, вытягиваясь всем телом вверх. Затем падала на мягкий теплый коврик и сразу засыпала.
Маленькая мышка, живущая в старых перекрытиях, сбрасывала оцепенение, вызванное музыкой, и, утерев крошечной лапкой слезы с мордочки, спохватывалась, суетливо убегая доделывать свои бесчисленные мышиные дела. Но каждый раз она благодарила мышиного бога за эти мгновения счастья и музыкального наслаждения.
Таисия же спала, подрагивая ресницами во сне, и просыпалась наутро всегда в хорошем настроении. Она рисовала на выцветших обоях новый цветочек или облачко, и рисунки на мгновение оживали, чтобы после замереть плоскими отражениями ее фантазий.
Когда-нибудь она изрисует все-все стены от пола до потолка, и дом наполнится цветом и силой. Сейчас же старая скрипучая квартира обветшала и выцвела. Впрочем, Таисии нравилась желтоватая потертость стен, потрескавшаяся краска пола и слегка мутные стекла окон, исцарапанные еще в то время, когда всё мыли речным песочком. И, если бы не странный обычай жителей города добывать деньги, она бы в жизни не покинула свой рояль. Но деньги нужны даже полуволшебным существам, и Таисия ходила на работу. Радовало только то, что в скромной нотариальной конторе, где она работала, ей надо было лишь набирать текст на компьютере. Лицом офиса была настоящая секретарша с губами, волосами и ресницами. Но, к сожалению, печатать быстро и грамотно она не могла.
В один из весенних дней Таисия пришла в офис пораньше. Ей давно хотелось побыть одной в этом странном серо-белесом месте. Для оправдания своего поступка она прибралась на столе, аккуратно стерла пыль, стараясь не задеть паутину в углу стеллажа с пухлыми папками. Тихим шепотом успокоила паучка Леонида, который сонно тер глазки и волновался. Нет, конечно, она не потревожит его шелковый гамачок, ведь они давние друзья. Но никто об этом никогда не догадается.
Раздался сильный напористый стук, неожиданно резко дверь распахнулась. Таисия вскрикнула, но только внутри себя. Конечно, этот вскрик никто не услышал, разве что паучок Леонид приосанился, готовый вынуть свою острую сабельку и защитить подругу, пусть даже ценой потери паучьей жизни.
На пороге стоял высокий черноволосый молодой мужчина. Он казался одним из тех, кто носит костюм. Это очень умные и дисциплинированные костюмы. У них четкая, поставленная речь и острые когти. Души их никогда не сопровождают, потому что хранятся за семью банковскими кодами и без печати и подписи не существуют. А с собой костюмы их не приносят: души могут спутать все планы и расчеты.
Все знают, что души сотканы из легкомысленного света звезд. В мороз на улице в тонком шифоне танцуют, на оголенные провода мокрыми ступнями... да что там говорить, сами все знаете, глаз да глаз за ними. Так и норовят спеть во время серьезного судебного заседания или стихи посочинять на переговорах. Нет, определенно, если хотите сделать хороший бизнес, то душу заприте на замок за толстыми стенами и не кормите перед важным рывком, пусть спит усталая и голодная. Потом покажите ей тихонечко спектакль новомодный и в музее отпустите на два шага от себя полюбоваться красками. И обратно домой…
Итак, мужчина смотрел на Таисию и делал вид, что сверлит строгим взглядом. Таисия же почему-то расслабилась и стала рыхлой, воздушной, как взбитые белки. Сверлить белок совсем неинтересно — ни звука, ни опилок.
Мужчина поздоровался, сделав широкий шаг вглубь комнаты. Протянул широкую крепкую ладонь Таисии. По привычке спрятав руки за спину, Таисия ответила тихим шепотом:
— Здравствуйте… — и замерла.
Мужчина сделал еще один шаг, выхватил спрятанную руку собеседницы из-за спины, нежно пожал. Теплые волны, прокатившись по всему телу Таисии, сорвались вниз, заставляя глупо улыбаться. Она зажмурилась, чувствуя радость: внутри костюма была душа. Скромная, сильная, одинокая, она рвалась к новым чувствам и уговорила костюм взять ее в тот день с собою, а теперь... Теперь она затрепетала, завибрировала, наполнилась красным горячим глинтвейном, запахом апельсиновых корочек и горького шоколада. Она затрясла светлыми волосами, стряхивая вокруг сахарную пудру и маленькие ванильные пончики.
Воздух потеплел от запаха выпечки.
Таисия почувствовала желание быть ближе к мужчине. Она, не прерывая рукопожатия, протянула вторую руку и тихонечко дотронулась до его лица. Через мгновение звук волн, разбивающихся о борт небольшого судна, заглушил стук их сердец. Горячий тягучий поцелуй наполнил все внутри и снаружи счастьем…
— Таисия!
Рык нотариуса, вошедшего в собственный офис, в мгновение ока вернул серо-белесому пространству обычный вид.
Таисия не могла прервать такое родное прикосновение, и мужчина, сморгнув наваждение, усилием воли разорвал рукопожатие.
— Простите, — он кашлянул, — я немного не в себе…
— Душу надо дома держать! — рявкнул нотариус. — Она у всех есть, но так дела не делаются!
— Конечно, конечно, — сказал мужчина, — вероятнее всего, приду завтра, а сейчас отведу ее домой.
— Как пожелаете, — уже смиренным тоном ответил нотариус и добавил: — А ты — уволена.
Ровное глубокое дыхание Таисии стало почти осязаемым дуновением северного ветра.
— Леонид, мы уходим… — выдула она слова свежим порывом.
Паучок резво запихнул паутинку в крошечный дорожный чемодан, подаренный еще бабушкой на совершеннолетие, щелкнул золотыми замочками и ловко взобрался Таисии на плечо.

Гордо вскинув голову, Таисия плыла километровыми шагами к дому. Ее нес северный ветер, и она оказалась на месте почти мгновенно.
Душа мужчины начала скулить, ерзать, заглядывать в сердце. Сердце держалось из последних сил, но вскоре заполнилось гремучей смесью жгучего любовного перца и горючих слез. Мужчина, схватившись за грудь, побежал вверх по водосточной трубе к небу, опираясь на серые тяжелые тучи, рвал на себе рубашку. Потерял папку с документами. Блестящие ботинки свалились с ног и теперь бежали рядом с ним, стараясь не отставать. Северный ветер направлял этот странный молчаливый бег.
Единственное желание охватило костюм и его душу — вновь почувствовать в своей руке крошечную тонкую ладошку, слегка влажную от волнения и с еле заметной мозолькой на большом пальце. Осязать волшебный запах ландышевых волос и обнимать крепче и крепче, любить и оберегать, кормить воздушным и петь у вечернего окна тихие песни старых каминов…
Трезвый звонок мобильного телефона прогнал ветер, обрушив влечение. Ботинки с испуганным хлопком упали на землю, а мужчина в который очнулся. Солнце умерило пыл.
Мужчина, страдальчески и глубоко вздохнув, выдохнул трепет души. Она сникла, подобралась, понурившись, залезла вглубь костюма и застыла.

* * *
Таисия, почувствовав, что ветер утих, вошла в квартиру. Рояль откликнулся ровным приветственным аккордом и, вздохнув в терцию, пропустил самые больные ноты, чтобы не усугублять чувства, не терзать рваные края от утерянного.
— Как же так?.. — непонятно к кому обращаясь, спросила вслух Таисия и впервые без бега в музыкальный шабаш уснула рядом с теплым ковриком, не снимая ботинок, не выпив горячего чаю, не пожелав душе спокойной ночи.
В темноте произошедшего блестели два круглых умных глаза маленькой мышки. Она волновалась и спешила по своим бесконечным мышиным делам. Но возвращалась вновь и вновь к свернутому калачику девичьего тела, понимая, что произошло что-то очень тяжелое и важное. Потом она принесла мохеровые, радужного цвета нитки с люрексом, когда-то где-то украденные, и беззвучно кивнула Леониду.
Леонид собрал смелость и весь свой талант в восемь мохнатых кулачков и связал к полуночи бесконечный обволакивающий плед. Таисия, согревшись, заулыбалась во сне. Мышка, немного успокоившись, принесла пару жирных мух Леониду. Он наелся до отвала и сыграл ей на семиструнной паутине старинную испанскую балладу. Признался, что особенно любит серебристый проблеск люрекса в паутине серых дней. Мышь то и дело поправляла плед вокруг Таисии, переживая, что же теперь будет с привычкой добывать деньги. А затем юркнула в далекие пыльные подвалы с сырыми углами. Утром, когда первые лучи развеяли ночные страхи и согрели пустоту комнаты, мышка вернулась, неся в острых зубках бумажную денежку. Целую тысячу рублей.
Леонид спал, развалившись на краю пледа. Тонкая струйка платиновой слюнки текла из уголка рта. Мышка тихонечко положила купюру около лица Таисии и окончательно погрузилась в наступающее утро.
Но Таисия не просыпалась. Ей было хорошо в царстве снов. Тепло и спокойно. Она не спешила выныривать из океана фантазий и сбывшихся мечтаний. Рояль скучал и ждал ее шагов, но она все спала и спала.
Потом вернулась мышка и растолкала Леонида. Они молча смотрели на замершую любовь. Так трудно любить костюм, который прячет душу. Но что делать, рукопожатие любви отменить невозможно. Если оно состоялось, никто во всех измерениях и вселенных не вправе его отменить, не в силах заставить забыть.
— Придется еще постараться, — решили мышка и паучок.
Несколько раз серая хозяюшка подпрыгивала, и вот наконец цепкий коготок ухватил тончайшую нить лунного света. Леонид приступил к работе. Он соткал тончайшую шаль, которая могла накрыть всю планету своим теплом и светом, но при этом уместилась в самых маленьких лапках мира. Мышка свернула шаль и, не позволив себе полюбоваться ее красотой, побежала искать душу. Она нашла ее, полусидящую в дальнем углу темнейшего из шкафов, застывшую и разбитую. Укрыла шалью, согрела и повела за собой.
Костюм почувствовал неудобство, волнение и странную пустоту. Но, как обычно, он был сильно занят, распределяя деньги по многочисленным счетам.
Но не тут-то было: мужчина, воспользовавшись занятостью костюма, тайно взглянул на лунную дорожку ночного неба. Взгляд приковался к Луне оковами дамасской стали, нырнув в светлую глубину спутницы Земли. Там он почувствовал шаги серенькой мышки и тяжелую поступь измученной души в легкой лунной шали. Мужчина снял престиж и уверенность, высокомерие прижал тяжелым дубовым столом к стене и вышел в окно офиса. Первый шаг на лунную дорожку был осторожным, но затем он осмелел и побежал за душою, увлекаемый зовом любви.
Он нашел спящую Таисию и замер, не шевелясь. Смотрел на нее, наполняясь жизнью. Душа кружилась в воздушном танце, расплескивая брызги лунного света, которые падали на старый потертый пол. Рояль ожил. Он вторил танцу новой светлой мелодией.
Таисия зашевелилась, но не вырвалась из плена своих снов. Мужчина встал на колени, обняв ее, едва касаясь, поцеловал в ландышевый затылок. Таисия вздохнула и открыла глаза.
На другом краю реальности надрывно вскрикнул костюм, теряя всю свою строгость и стрелки на брюках.
— Чем вы будете жи-ы-ыть... вы утеряли привычку добывать деньги! — рыдал он.
Но влюбленные не слышали его, купаясь в свете луны и своей любви, и только мышка отодвинула тысячную купюру подальше от вихря объятий: денежка пригодится, когда они разомкнут губы и оторвут взгляды друг от друга. Она хитро подмигнула Леониду. Паучок шутливо отсалютовал:
— Все понял, свяжу кошелек! А мухи есть?
— И мухи есть, и котлетки есть — ешьте, мои любимые, насыщайтесь. Одной любовью сыт не будешь.
Город вторил мелодии рояля, мелодии старых перекрытий.
Он жил своей особенной жизнью, не нарушая счастья избранных.