Два колли, Лакки и Ньют

Они жили в одном доме, у них была одна хозяйка, и они были одной породы – колли. Этим, собственно, и исчерпывалось то, в чем они были похожи изначально.

Лакки, по паспорту Лакк-чего-то-там-еще, был ярко-рыжим с шикарной львиной гривой, белоснежной и абсолютно симметричной, что было не обязательно, по стандарту хватало и белого пятна на холке, но выглядело роскошно. Густая грива нужна колли не для красоты, а чтобы волк не мог взять «по месту», то есть прокусить шею. Колли – собаки рабочие, пастушьи овчарки в своей Шотландии, незаменимые помощники человеку. Свободолюбивые кельты всех волков в стране давно уже перестреляли, но требование стандарта породы осталось.

Лакки был классикой жанра – крепкий, ростом почти с немецкую овчарку, и характер такой же – выдержанный, нордический. Темные миндалевидные глаза на вытянутой морде с мощными челюстями смотрели на мир с уверенностью сильного, готового этот мир защитить.

У Лакки были прекрасные манеры, высшее собачье образование – диплом с отличием по защитно-караульной службе, происхождение тоже на высоте – папа чемпион ГДР, призовые места на экстерьерных выставках – первым в ринге никогда не был, но вторым или третьим по красоте - всегда, была хозяйка, достойная того, чтобы ей служить, и где-то там куча неплохих щенков. Ему было шесть лет, самый расцвет. И он был джентльмен.

Ньют, по документам Эбони-и-много-чего-еще, был аристократом по рождению, его папа был чемпионом Великобритании и рожден от чемпионов. Но он не был джентльменом, как мы их себе представляем. Ну, как Дживс был больше джентльменом, чем его хозяин Вустер.

- Дал же бог имечко! – ужаснулась хозяйка, понимая, что на рабочей площадке, где серьезные мужики тренируют своих не менее серьезных собак, с именем «Ebony» (так выглядело его имя на латинице) не выжить – ударение сдвинут на последний слог и задразнят. Надо что-то менять.

Он был угольно-черным с ярко рыжим подпалом, белоснежной гривой и носочками. Прямой переход от черного к белому разрешен только лайкам, у колли по стандарту только через рыжее, иначе это породный брак. Так что по документам его окрас назывался триколор. Колор, то есть цвет, то есть тон. Триколор, то есть тритон, а тритон по-английски Ньют. Так их англоязычная хозяйка придумала юному английскому аристократу, но не вполне джентльмену, для внутреннего употребления имя несколько плебейское, но логичное и не рождающее ни в чьих извращенных умах никаких ненужных ассоциаций.

На самом деле, когда она принесла домой черного щенка сорока пяти дней от роду, только что извлеченного из транспортировочной клетки в таможенном терминале аэропорта Шереметьево, она еще думала, что все колли априори джентльмены, а раз так, то сразу щенка дома не сожрут, а там бог даст все как-то образуется. Щенок был сказочно красив, спокоен и его черные глаза смотрели вокруг с безмятежным любопытством. Шуба, сияющая, как черный бриллиант, свисала почти до пола, небольшие ушки, переломленные в верхней трети, направлены строго вперед, на узкой мордочке благородных линий лукавые умненькие глазки. Чудо, просто чудо в перьях снежно-белого жабо!

Лакки молча смотрел на сидевшего перед ним черного щенка. Щенок крутил башкой, осматривая свои новые владения, и не считал нужным даже поздороваться.
- Это что за …? – Лакки сдержался и перевел взгляд на хозяйку.
- Лачик, это Ньют, он будет с нами жить, - заметно волновалась хозяйка.
- Всегда?
-  Ну, не обижайся, мой родной! И его не обижай, пожалуйста!
-  В нашем доме это… это…?
- Очень нужен в разведении! Ну, прошу тебя!

Лакки задумался и думал три дня и три ночи. Точнее, три дня и две ночи. В доме спал, и очень сладко, только щенок. Лакки дремал днем урывками, хозяйка не спала вообще, караулила, как бы пес чего не сделал с дурацким щенком.

Днями пыталась приучить Ньюта хоть к какому-то подобию режима, показать ему, что можно, а чего нельзя. Лакки с болью наблюдал ее тщетные попытки. Щенок хватал все подряд, грыз обувь, делал лужи. Ему приносили старую кожаную тапку – можно, грызи, а босоножку не смей! А, осеняло щенка, эту босоножку нельзя, а эту? А туфлю можно? Тоже нельзя? А кроссовку?

- Господи, он что, тупой? Лакуша, ты же понимал с первого раза!

Первую лужу щенка хозяйка аккуратно промокнула листом газеты, вымыла пол, а мокрую страничку положила сверху на стопочку чистых в подходящем уголке. Коню понятно, что нужно делать! Бежать туда, когда приспичит, писать на газету, верхние листы выбросят, и в доме всегда чисто. Ньют явно все понял – помчался в заветный уголок с газетами, покрутился – но сделал лужу строго рядом с газетами, на паркете. И так каждый раз!

- Лачик, что с ним не так? Ты же на второй день уже просто садился перед газетами и было ясно, что тебе нужно гулять!

Щенка кормили четыре раза в день и четыре раза выносили на улицу. При этом нормальной собаке инстинктивно хочется делать свои дела и делишки на земле, а не на асфальте, и нормальный щенок бежит от подъезда на газон. Ньюту было все равно – на паркете, на лестнице, на тротуаре, - ему надо и все тут! Его выносили строго на руках и ставили на травку, подальше от подъезда. На руках, правда, не писал, спасибо ему и за это.

Ночами Лакки лежал на полу, глядя на освещенное настольной лампой осунувшееся лицо что-то читавшей хозяйки. Черное чучело валялось на тахте за ее спиной пузом кверху. У него проблем не было, он просто спал. А у них были проблемы и весьма серьезные. Время от времени тонкая рука свешивалась с дивана и гладила своего рыжего друга. Нужно что-то делать, долго так продолжаться не могло, хозяйка одна не справится.
И на третью ночь Лакки принял решение. Если не можешь победить, возглавь! Он встал, положил голову на плечо измученной молодой женщины и подумал – спи, все будет хорошо, я с тобой! И она заснула. А Лакки взял дело в свои руки, то есть лапы.

Убедившись, что хозяйка спит крепко, Лакки тихо рыкнул, щенок сразу поднял голову.
- Выйдем, поговорим! Не трусь, бить не буду!

Пес, не оборачиваясь, пошел на кухню. Одиннадцатиметровая кухня была главным местом в доме, и столовой, и гостиной, а комната была, скорее, кабинетом и спальней. Так повелось еще с тех времен, когда в комнате стоял салонный рояль, под которым прошло все щенячество Лакки. Рояль съехал вместе с владельцем, нотами и пластинками, так у людей бывает. Вероятно, владелец рояля в чем-то оказался не совсем джентльменом, и теперь только он, верный рыцарь, мог позаботиться о хозяйке.

Щенок послушно топал за псом, не понимая, что за дела, почему нельзя тихо-мирно спать… Лакки был немногословен, но убедителен.
- Хозяйку слушаться во всем, с первого раза, хватить дурочку валять.
- Эй, брат, ты чего… она же просто человек! А люди для того и нужны, чтобы нас обслуживать! Вот мой папа объездил полмира, и везде жил по-королевски, и везде восхищенные его красотой люди обеспечивали ему царскую жизнь и самых красивых наложниц!
- Несчастный ты дурачок! Твоего папу сдавали в аренду в разные питомники как племенного кобеля, за деньги! Он жил без дома, без родины, без семьи, и ты мог стать таким же сиротой, бедняжка! Но тебе повезло, ты еще сам не понимаешь, как тебе повезло!
- Ага, потому что я встретил ее, что ли?
- Потому что ты встретил меня!
- А ты кто такой? Мой папа с кобелями вообще дела не имел! Люди, чтобы обслуживать, суки, чтобы…
- Повторяю, тебе повезло! Ты встретил меня и больше не будешь сиротой. У тебя будет Родина, семья и смысл жизни. Считай, что я собираюсь тебя усыновить!
- Что?!

Так для Ньюта начался ускоренный курс молодого бойца, то есть молодого джентльмена. Когда проснулась хозяйка, в доме было совершенно тихо, в ветках старой липы за окном чирикали воробьи, щенка за спиной не было! Обмирая от плохих предчувствий, она сделала глубокий вдох и села.

- Не может быть! Не может быть, потому что такого не может быть никогда!
В углу на своей подстилке рядом с дверью на лоджию лежал Лакки, лапой придерживая свернувшегося рядом черного щенка! Немая сцена! Но уже из другой, совершенно другой пьесы. Ни разу не трагедии, а временами просто комедии.

Щенка нужно было вывести, хотя он уже сделал лужу – строго на газету! Но режим – это закон. Еще вчера Лакки остался бы дома ждать своей очереди, а сегодня встал рядом со щенком в прихожей. Первый раз они вышли втроем и Ньюта было не узнать! Намеревался присесть прямо у дверей, но Лакки рыкнул, и щенок понесся на газон. Только черный начал по привычке метаться на поводке от восторга, пытаясь вырваться вперед или забежать за спину, одно слово старшего – и Ньют уже семенит рядом, заглядывая рыжему в глаза.

Когда они вернулись с прогулки, рыжий одним звуком пресек попытки щенка сразу протиснуться в квартиру, и оба послушно сели на коврике, ожидая пока им лапы вымоют.
- Так каждый раз? Да мне вчера лапы мыли и вообще, они чистые! Вот мой папа…
- Заткнись! Теперь я твой папа!

Уже на второй день у них был общий поводок – узкая брезентовая лента, шелковистая, легкая и очень прочная, сделанная для каких-то альпинистских надобностей, с двумя маленькими, но очень надежными карабинами, тоже альпинистскими, на концах. Лакки шел у левой ноги хозяйки, как положено, а Ньют прижимался к его левому боку. Встречные умилялись.

 – Какие собачки красивые, а какие воспитанные! Это мама с дочкой?
-  Папа с сыночком! – возмущенный Лакки демонстративно задирал лапу на первое попавшееся дерево. Ньют тоже пытался внести свою лепту, так сказать. Усердно задирал ногу, падал, но попыток не оставлял. Рыжий эти усилия одобрял – чем успешнее попытки, тем меньше луж дома.

Хозяйка даже не заметила, когда стала обращаться к Лакки, если щенок делал что-то не так. Ньют хватает какую-то гадость с земли, хозяйка произносит: «Он что-то жует!», рыжий рявкает, черный выплевывает. Очень скоро ей уже казалось, что Лакки достаточно посмотреть на черного, чтобы тот понял, что к чему. Но черный щенок был неистощимым ящиком Пандоры.

В первый же дождливый день выяснилось, что он не хочет наступать в лужи. Он натягивал поводок, изгибался, как шерстяная гусеница, силясь обойти каждую.
-  Зачем, зачем ноги мочить, – черный, как кошка, тряс мокрой лапой, -  можно же вот тут, по краешку!
 - Ты мужик или что? – свирепо косил глазом рыжий.
Хозяйка передернула поводок, черный с мученическим видом ступил в воду.

Ньют не понимал, зачем нужно прыгать через препятствие. Для ежедневной тренировки хозяйка заставляла перепрыгивать невысокий забор, отделявший газон от тротуара. Забор - это сильно сказано, просто металлическая трубка, приваренная к стойкам. При первой же попытке Лакки легко прыгнул, а Ньют, чуть наклонив голову, прошел под трубой. По команде «Ко мне!», рыжий прыгнул обратно, а Ньют опять прошел снизу. Повторяется команда «Вперед!», рыжий прыгает, черный пытается пройти снизу, рывок поводка, но он не прыгает, а просто садится перед забором.

- Лачик, что это с ним… Он же не дурак!
- Не дурак, а сволочь черножопая!
- Эй, такие слова оскорбляют мое чувство собственного достоинства! Вот в Америке…
- Я потом тебе объясню и как в Америке, и как в России, и в чем достоинство настоящего колли! А сейчас – прыгай!
Из положения сидя, с неимоверной легкостью, черное облако взметнулось в воздух и взлетело над забором.
- Ай, браво! Потрясающе красиво! – ликовала хозяйка.
Ньют всем своим видом демонстрировал скромное обаяние истинного аристократа.
- Вы так настаивали… Подумаешь! Я и не так могу!
- А теперь – ко мне!
Две собаки совершенно синхронно взлетели над забором. Коронный номер! Оркестр, урежьте туш!

Черный подрос, он уже был рыжему по плечо, его детская шубка перелиняла во взрослую, истинно королевскую, они гуляли уже только два раза в день, утром и вечером, и он уверенно задирал заднюю лапу, чтобы всем было ясно – здесь был Ньют! При виде тоненькой светловолосой женщины с двумя роскошными собаками встреченные на прогулке люди забывали, куда шли, и смотрели им вслед. Поведение встречных собак тоже изменилось – они напрягались. Лакки оставался невозмутим и гордо шествовал мимо, как истинный джентльмен, а вот Ньют!

Ньют ввязывался во все перебранки, более того, он их провоцировал. Его эго было планетарного масштаба! Всех собаки для него делились на сук и кобелей, независимо от породы. И всем им транслировался один сигнал – всем сдаваться, я иду! Суки не возражали, им даже было интересно, а вот многие кобели были явно против. Уловив эту волну, они мгновенно заводились, что это за царь-горы, начинали лаять и рваться с поводков. Черному только этого и надо было!

-  Иди, иди сюда! Я тебе яйца откушу и кишки выпущу! – орал черный здоровенному ротвейлеру, исходившему злобой и пеной на противоположном тротуаре.
- Заткнись, дурище, - бросал ему рыжий, оттирая его плечом, и примирительно обращался к оппоненту – не сердись, друг, это он по молодости берега попутал, не держи зла!
- Только из уважения к тебе, друг! Но на одной дорожке лучше не попадайтесь! – и ротвейлер тащил своего перепуганного хозяина по маршруту дальше.

Самым отвратительным было то, что черный, не выбирая выражений, с таким же остервенением кидался и на мелких безобидных собачонок.

Рыжий старался объяснить черному правила джентльменского общежития, толковал о том, что нахождение в социуме накладывает на индивидуума определенные обязательства, но ни силой, ни уговорами достучаться до него не мог.
- На моей территории я главный и единственный! Всех рвать! Ну, кроме тебя, конечно! – делал он великодушное исключение.
- Да пойми же, мы живем в одном из крупнейших мегаполисов мира, здесь собак, как… как собак нерезаных! А сволочиться с мелкими просто не достойно уважающего себя кобеля! И вообще, свобода – это осознанная необходимость!
- Да все я осознаю, я просто сделать с собой ничего не могу!

И это было истинно так. Лакки, вполне успешный, состоявшийся кобель, на полголовы выше черного и на четыре килограмма тяжелее, здесь был бессилен. Ньюта из-за его немыслимой красоты и меньшего размера неопытные люди рядом с рыжим вовсе считали девочкой. С определением пола колли вообще-то проблемы были у всех – шерсть длинная, ничего не видно, пока лапу не задерет и не понятно. До рыжего скоро дошло, что красавчик Ньют не притворяется, он прирожденный альфа-самец. Еще и сук-то толком не нюхал, но тестостерон у него из ушей плещет!

Ежедневно какая-нибудь мелочь пузатая без поводка мчалась к ним поиграть.
- Не бойтесь, он не кусается! – кричала вслед хозяйка мелочи.
- Зато мы кусаемся! – предостерегала наша.
- Да ладно, это же колли!
И ведь не поспоришь!

Хозяйка с ужасом осознала эту другую, но абсолютно закономерную сторону характера прирожденного лидера. Ее черный прелестный колли – собака злая. Колли – злой! Это же немыслимо! Немыслимо, но факт. К счастью, он был индифферентен к людям, что само по себе было странно – колли ориентированы на общение с человеком. Он был благоволил сукам, не терпел только кобелей. Людей он за людей не считал, но и амикошонства не терпел. Его обманчивое очарование притягивало к нему не только чужие взгляды, но и чужие руки. Все норовили его погладить, ведь такой милашка!
- Нельзя, не трогайте его, он кусается!
- Да ладно, жалко вам что ли! Какая шерстка!

Ньютик кусал без предупреждения, любого. После эпизода, когда только реакция хозяйки спасла детскую руку, Лакки научил черного тому, что им с хозяйкой помогало уже не раз, - команде «Рычи!». Когда они с хозяйкой, совершенной девчонкой на вид, вечерами сталкивались на тротуаре с явно опасными юнцами, Лакки начинал рычать, поднимая верхнюю губу и показывая клыки. Этого бывало достаточно, чтобы порыкивающая собака и ее хозяйка благополучно прошли мимо шумной компании.

Теперь рыжий учил Ньюта выдержке, заставлял контролировать себя, а не кидаться сразу, вести себя с достоинством, и просто демонстрировать намерение и готовность. Черный воспринимал это, как игру. Стоило кому-то протянуть к нему руку, он тут же показывал клыки, ручка шаловливая и отдергивалась. Если что-то еще оставалось недопонятым, к внутреннему гулу он добавлял звук. Рычал он впечатляюще, вопросов не оставалось.

Так постепенно черный становился вполне воспитанной собакой. Уже можно было зайти в магазин за покупками, оставив обоих привязанными к забору в сторонке. Шикарная парочка сидела, как вкопанная, их поклонники почтительно держались на расстоянии.
- Серьезные у вас собачки, оказывается! К себе не подпускают!
- Нормальные служебные собаки! – отвечала гордая хозяйка.

Сдержанное поведение Ньюта давало хозяйке чувство уверенности, как оказалось, ложное. Если сам не учишься – жизнь научит. Ньюту пришлось постичь, что правильное поведение – это не игра, а единственный способ выжить.

Они уже направлялись к дому, пройдя свои ежедневные три километра кольцевого маршрута, осталось миновать вход на Ваганьковское кладбище и пройти Ходынку. На другой стороне широкой дороги у запертых уже ворот кладбища была лежка местных собак, крупных метисов с грязно-желтой клочковатой шерстью. Они все были похожи, словно могильщики сами проводили селекцию, отбирая щенков некой ваганьковской породы.

Ньют шел, как обычно, левым крайним и был ближе к проезжей части. Увидев дворняг, он бросил в их адрес что-то презрительное. Ему ответила старая сука. И он ее послал. Сука встала и разразилась бранью. Ньют тут же доказал, что он тоже умеет трехэтажным. Заходясь лаем, явно взвинчивая себя, сука метнулась к краю тротуара. Ее стая угрожающе поднялась с мест, но пока молча.

Рыжий сориентировался сразу, бросился на черного и обхватил его пасть зубами, вынуждая молчать.

- Заткнись, и сиди тихо! Иначе нас всех, понимаешь, всех порвут! А мужики с кладбища нас там и зароют!

Лакки оттер Ньюта за спину и шагнул к дороге. Хозяйка отстегнула карабин от его ошейника и тоже сделала шаг вперед. Злобная сука, истерически визжа, уже ступила на проезжую часть. Вся стая сгрудилась за ее спиной, помедлила, выжидая, и двинулась.

Рыжий вышел на дорогу, остановился и зарычал. В его рыке был мощный гул и рокот, и даже вой. Это была песнь древнего кельта, идущего на бой и готового умереть, но не сдаться. Дворняги остановились, старая сука одна бесновалась на дороге, то кидаясь вперед, то отскакивая назад.

- Домой! Пошли на место! А ну, домой! – раздался уверенный голос хозяйки, уже стоявшей на проезжей части за спиной рыжего. Хозяйку трясло, но ее голос не дрожал.

Ньют был растерян и напуган, но тоже старался держать лицо и от ее ноги не отходил, готовился. Сука лаяла с взвизгом, припадая на передние лапы почти на середине дороги, стая наполнялась злобой. Стоило кому-то из них сорваться, и вся кодла бросится рвать чужаков!

Шаткое равновесие было нарушено громким бибиканьем старой копейки, которую бог послал в нужное место и в нужное время. Жигуленок приближался, сдвигаясь на встречку и намереваясь оттереть к тротуару метавшуюся по дороге суку. Водитель притормозил, продолжая жать на клаксон, и махнул им рукой – идите, мол! 

Не произнеся ни слова, хозяйка медленно двинулась вперед, черный, оглядываясь, шел у ее левой ноги, рыжий, не оборачиваясь, по краю тротуара. Когда они уже были почти на перекрестке, их обогнал весело сигналящий драндулет.

- Спасибо! – крикнула ему хозяйка, а водитель помахал из окна рукой.

Перейдя широченную улицу 1905 года, хозяйка устало села на лавочку на безлюдной остановке. Черный сел у ноги, рыжий подошел и положил голову ей на плечо. Она обняла его за шею и поцеловала в шелковую морду. Черный встал и впервые неловко ткнулся в нее головой. Она обхватила его другой рукой и тоже поцеловала.

Так они посидели немного и пошли домой. Дама и два ее рыцаря. Два джентльмена, рыжий и черный. Два роскошных колли, Лакки и Ньют.