Внутренний делимитат. Глава 3

Глава 3.

Нам нужно поговорить о языке знания. Всякое знание состоит в основе своей из обозначенного образа. Даже воспринимаемые слова, обозначаемые в сознании или образно, ассоциативно,  или словесно, представляются образами, не говоря о том, что слово это действительно образ. Последнее подтверждает пример слышания, восприятия иностранной речи, например, в иностранных песнях, а последнее -  процесс изучения, запоминания иностранного языка.
Как это ни странно, мы пришли к выводу, что наше сознание состоит, по сути, из образов. Разница обозначающего и обозначаемого в знании состоит лишь в том, что первое наделено нравственно-ценностной окраской, значением, весом, достоинством, а второе – пассивно-подчинённо в отношении данного сознания, воспринимающего духа.

Скажу, что язык знания сам есть знание, он не только является ,образно обозначенной и обозначающей духовной целостностью, но и знанием,  неразрывно связанным с образной ассоциативностью знаний. Возникает естественный вопрос о связи, отношении и соответствии внешнего и внутреннего языков. Конечно, говорить на языке значит воспроизводить внутренние речевые импульсы, которые чаще всего ограниченны духовно-сознательным ситом диалогической культуры. Конечно, нет таких ассоциаций внутреннего языка, которые невозможно было бы выразить на родном языке. Конечно, внешний язык часто диалогически-формален, а внутренний – мыслительно-стихиен. Конечно, внешний язык является атрибутом общества, а внутренний - индивидуальности. Но актуальность этой проблемы,  актуальность, являющаяся главным  приоритетом как в философии, так и в любой науке, так и в любых проявлениях культуры, связывающей воспринимаемое, сознаваемое и изрекаемое, требует видеть в названных языках единство и как можно более тесную взаимосвязь. Актуальность, пик актуальности – в творчестве, процессе, стадии которого обрисованы мной в работе «Слово о духе».

Итак, знания сознания в сознании более или менее развитом  (сознание эмбриона для нас довольно таинственно и замкнуто) вовлекаются в функциональный, творческий процесс с непременным атрибутом языка. Умственный ветер духа несёт листья знаний и даже идей, оформленных словесно, хотя зацепки, ассоциирования происходят как словесно, так и образно. Хоть это и трудно, я говорю о музыкальном и художественном языке, состоящем как из знаков, так и из слов, которые являются составляющими любого языка. Говорить о словесности музыки слишком дерзко, хотя я, как композитор, делаю положительное утверждение. Опыт изучения и употребления семантики делают границу между знаком и словом весьма условной. Но что там говорить: ни художник, ни композитор не носят картины и пиесы в голове, они -  плод исключительно, утверждаю, «творчества вовне». А как создание симфонии руководится действиями сознания и его механизмом внутреннего языка – вопрос, остающийся за рамками этой книги как недостаточно исследованный и осмысленный.
Главный вывод можно сделать следующий: сознание живёт, функционирует, пополняется,  пассивно сотворствует духу в процессе творчества с приоритетом и решающей мотивацией внутреннего языка.

Теперь несколько слов о значении языка в тех хранилищах знаний, которые можно отнести к сознанию, но отнюдь не к оперативной его части, границы которой весьма относительны, подвижны, прозрачны и даже условны. Речь идёт о памяти, собственно ближней памяти. Это – легко активизируемая часть памяти, так сказать. «библиотека, которая перед глазами», легко вспоминаемое, выводимое на «рабочий стол». Действие внутреннего языка в этой части памяти – решающее. Чем умнее и разумнее разумно-творческое существо, тем доступнее его память. Принципиальное отличие человека от духа заключается в отсутствии у последнего подсознания,  дальней памяти, которая является издержкой материальности, плотской немощности нервной системы. Очевидно, что никакого «безсознательного» в человеке нет – всё, что когда-либо обозначалось в сознании, приобретало характер знания, является сознательным, пусть  и забытым, оставленным, если угодно – «вытесненным». Безсознательное – то, что тайно действует на человека извне или, возможно, проходит мимо ушей. Но о каком же сознании здесь можно говорить, о какой же принадлежности к психике или духовно-умственной жизни?
Я вас не удивлю, если скажу, что решающим механизмом действий духа в подсознании является образная часть знания, а язык играет второстепенную, вспомогательную, фиксирующую роль.
Но говорить о подсознательном сколько-нибудь подробно или конкретно не является целью этой моей книги.