Связи Времени

               
                Времена не выбирают,               
                В них живут и умирают.               
                Александр Кушнер

     Нам досталось интересное, драматическое время. Мои ровесники помнят довоенные годы, Сталина, Отечественную войну, оттепель, застой, перестройку, распад СССР -- почти весь XX век. В 30-е годы наши родители, вспоминая его начало, говорили: «В мирное время...», т. е. до 1-й мировой войны. Казалось, речь шла об очень далёком прошлом. Такой же древностью сегодняшним молодым должен представляться весь двадцатый век. Даже для наших детей его первая половина – далекая история, не говоря о внуках, для которых сама Россия превратилась в отвлечённое географическое понятие.

     Мы свидетели своего времени и, пока живы, можем поделиться тем, что видели, пережили, запомнили. Другой вопрос, нужно ли? В Советском Союзе не рекомендовалось заглядывать в прошлое, порой это было не безопасно. Теперь возрождается интерес к истории, корням, генеалогии. Обычно этот интерес проявляют пожилые люди, иногда слишком поздно, когда стерты следы и некого расспросить...

     Наконец, стоит ли предавать огласке свои воспоминания? Даже известные люди нередко публикуют такое, чему место в семейных альбомах и архивах. Как же поступать нам, простым смертным? Вопрос вкуса и такта. Если Вы лучше других помните какое-то давнее событие, а последующие годы что-то добавили или изменили в его оценке – расскажите, свяжите прошлое с настоящим. Это может оказаться интересным, в особенности людям со сходной судьбой.

     П. А. Вяземский однажды заметил: «Чернила соблазнительны. Они имеют нечто общее с вином, чтобы не сказать, с кровью». Поддавшись этому соблазну, я в тайне надеюсь, что когда-нибудь мои записки прочитают внуки. Мне говорят, – не обольщайся, они уже сейчас забывают русский язык. Это, к сожалению, правда. Но верю, когда заинтересуются корнями, от которых выросли – разберутся. Или переводчика наймут. Это уж их проблема. Каждый должен делать своё дело.

     А если дать волю фантазии, можно представить, что кто-то из потомков вздумает на старости лет продолжить эти записки впечатлениями своей, неведомой нам жизни и превратит мои скромные «Связи Времени» в начало подлинной Связи Времён.

     И для примера три коротких воспоминания из «Связей Времени» 


                ПЕРВЫЙ АСФАЛЬТ

     Проезжая на велосипеде по тихому Greenbrier-у, я вспомнил, как в 30-е годы в Свердловске на улице Володарского появился первый асфальт. На эту короткую, метров 400, улицу, ведшую от центральной площади «Имени 1905 года», с тогда еще деревянной трибуной, к клубу «Профинтерн», вечерами съезжались велосипедисты.

Кататься по гладкому асфальту было внове и гораздо приятнее, чем по булыжным мостовым или по хлюпающим гранитным плитам, которыми с дореволюционных времён выкладывали тротуары уральских городов. Ездил я на папином велосипеде пензенского завода. Вместо седла привязывал к раме подушку, иначе не доставал ногами педали.

     Асфальтировали дороги тогда горячим способом. Говорили «залить асфальтом». Холодный асфальт появился намного позже. Большие котлы с расплавленным битумом стояли на перекрёстках, распространяя запах горячей смолы. По дороге в школу мы подбирали чёрные стекловидные кусочки битума, которые называли «вар». Их можно было размягчить, подержав в ладонях и, после этого, жевать.

     Нашим внукам не понять, зачем жевать асфальт вместо обычной chewingum, которую сегодня продают на каждом углу не только в Америке, но и в России. Скажем так: каждому времени – своя жвачка.


                МЛАДШИЙ БРАТ

     В книжке «Разведка и Кремль» Павла Судоплатова, одного из ближайших помощников Берии, отсидевшего 15 лет после 1953 года, в главе, посвящённой созданию атомной бомбы, которое, как известно, курировал Берия, автор вспоминает: «В начале 1944 года я получил сообщение, что младший брат Кикоина по наивности поделился своими сомнениями в мудрости руководства с коллегой, а тот сообщил об этом...»

     Исаак Константинович Кикоин – один из физиков-академиков, создавших советскую атомную бомбу с помощью шпионской информации, добытой в США. (Кроме него Судоплатов упоминает Курчатова и Алиханова).

     Далее Судоплатов описывает, как по поручению Берии он «поехал к Кикоину в лабораторию и рассказал о «шалостях» его младшего брата. Кикоин обещал поговорить с ним. Их объяснение было зафиксировано оперативной техникой...» В общем, брат академика Кикоина уцелел. Когда была нужна бомба, прощались даже такие смертельные «шалости», как «сомнение в мудрости руководства». Отметим также характерные эвфемизмы в приведённых цитатах: «сообщил» и «зафиксировано» вместо «донёс» и «подслушано».

     В 1943 году я учился у этого самого «младшего брата» – Абрама Константиновича Кикоина на подготовительном отделении Уральского Индустриального (позже «Политехнического») института. Был он тогда высоким, начинающим лысеть молодым человеком, старше нас, его студентов, лет на 10-12. Носил значок мастера спорта по альпинизму. Физику читал замечательно. Одним из его любимых разделов была теория абсолютно чёрного тела. Перед экзаменами мы дружно зубрили законы Вина, знали, что без них не обойдётся.

     В конце каждой лекции Абрам Константинович разрешал задавать вопросы на любые темы. Помню, на вопрос о том, какая нация внесла наибольший вклад в развитие физики, он ответил: «Голландцы и, п-пожалуй, евреи». Он слегка заикался.

     Прошло 46 лет. В 1989 году в переполненном зале дворца культуры «Урал», принадлежавшего одному из свердловских военных заводов, поздравляя собравшихся с праздником Хануки, постаревший, но по-прежнему стройный профессор Кикоин сказал: «Могли ли мы предположить, что доживём до такого дня!» Он был главным идеологом еврейского возрождения в Свердловске, знатоком иврита и Торы, одним из тех, кто помогал своему народу на протяжении тысячелетий сохранить свою национальную идентификацию. Не зря сталинские опричники суетились вокруг него.

     Абрам Константинович Кикоин умер в Екатеринбурге (бывший Свердловск) в сентябре 1999 года. Светлая память.


                АМЕРИКАНСКАЯ ДЕЛОВИТОСТЬ

     «Ах, Америка! Это страна, где гуляют и пьют без закуски...», – беззаботно напевал друг моей молодости Саша Марковский в далёкие послевоенные годы.

     Приехав в Америку, мы узнали, что здесь больше работают, чем гуляют, а пьют гораздо реже, чем закусывают. Но тогда верили словам незамысловатой песенки. Прежде чем увидеть Америку нужно было дожить до вожделенных поездок советских людей в Болгарию и Польшу через райкомовские надолбы.

     Однако, война, Ленд-Лиз, долгожданный второй фронт, привлекательные образы президента Рузвельта, генерала Эйзенхауэра, улыбчивых белых и чёрных солдат на виллисах и студебекерах, наконец, незабвенная американская тушёнка изменили культивированное пропагандой довоенное представление об Америке.

     Потом были разные периоды заморозков и потеплений в официальных советско–американских отношениях и, соответственно, на наши уши вешали лапшу разной толщины, но примитивный, злобный миф о стране «жёлтого дьявола», населённой буржуями-расистами, угнетающими «хороших негров» и танцующими под «музыку толстых», был похоронен.

     Сам товарищ Сталин призвал «соединить русский революционный размах и американскую деловитость». Что это значит, никто толком не знал. Но когда в Уральском Политехническом институте, где я учился, в аудиториях, коридорах, на лестницах с истинно революционным размахом понавесили десятки электрических часов, после чего все они в течение нескольких месяцев показывали разное время, мы, студенты, усмотрели в этом отсутствие именно «американской деловитости».

     Через десяток лет, при Хрущёве, на северной окраине Свердловска у выезда на уралмашевское шоссе висел актуальный тогда лозунг: «Перегоним Америку по мясу и молоку!», а примерно на пол километра дальше стоял щит ГАИ: «Не уверен – не обгоняй!» При быстрой езде на троллейбусе читалось убедительно. В 1959 году, во время визита в Соединенные Штаты, Никита Сергеевич посетил ферму Росуэлла Гарста в штате Айова. Не знаю, этот ли визит подвигнул его на соревнование с Америкой, хотя должен был предостеречь.

     Я бывал в центральных штатах, в том числе в Айове, проезжал мимо бескрайних полей кукурузы и пшеницы, огромных огороженных пастбищ со стадами породистого скота при полном отсутствии людей. Однажды в штате Канзас видел, как двое, муж и жена – он на комбайне, она за рулём самосвала, убирают пшеницу с поля семейной фермы. В дни оптимальной зрелости злаков элеваторы круглосуточно принимают зерно. Дорог каждый час сухой погоды. Однако, уборка урожая – лишь завершающий этап производственного цикла, который в конце ХХ века оценивался в США вложением 200 долларов на гектар, при 10 долларах на гектар в России.

     Российское сельское хозяйство, до 1917 года кормившее пол мира, Сталин угробил с «революционным размахом». А мы в СССР ели хлеб из американского или канадского зерна и гонялись не только за марокканскими апельсинами, но и за болгарским перцем.

     Помню, как ежегодно в уборочную пору все отделы Уралмаша поочередно закрывались и колоннами выезжали на поля подшефного Орджоникидзевского совхоза. Конструкторы и технологи завода неспеша ковыряли вилами землю собирая картошку, а директор совхоза был «Героем социалистического труда».