Юность мушкетеро VIII Утро

ГЛАВА  VIII

УТРО

Когда де Шарон и Глюм подплывали к берегам Айтре, где, как помнит наш читатель, расположился вместе с армией его величество Людовик Тринадцатый, уже окончательно рассвело. Солнце поднималось над линией горизонта, посылая свои первые теплые лучи на песчаные дюны и прогревая воздух тонким предвестником теплого дня. Сквозь легкий утренний туман проступали контуры военных построек и силуэты тренирующихся солдат, создавая картину напряженной военной готовности. Причалив небольшую лодку к скользкому от волн песку, они выбрались на берег и, стряхивая капли воды с плащей и одежды, направились в сторону лагеря. Песок хрустел под сапогами, а запах соли и водорослей смешивался с запахом пороха, доносящимся из глубины лагеря, где уже кипела жизнь. Слышались отдаленные команды офицеров, звон металла о металл – точились клинки и готовились к бою орудия. В воздухе витало предвкушение чего-то значительного, возможно, решающего сражения, которое могло изменить ход этой кампании. Де Шарон, с его привычной проницательностью, улавливал эту атмосферу с первого вздоха, в то время как Глюм, более приземленный, просто ощущал легкий холодок предчувствия, смешанный с усталостью от ночного перехода. Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли, но объединенные общей целью – добраться до короля и передать ему важные вести, которые могли оказаться решающими в этой игре власти и войны.

Однако стоило им сделать всего три шага по влажному песку, как их тут же обступили четыре вооруженных часовых, возникших словно из воздуха, с мечами наголо и ружьями на изготовь. Они встали стеной, загородив путь в лагерь, и смотрели на незнакомцев с подозрением и настороженностью.

— Кто вы такие и что вам здесь нужно? — спросил у них грубо и бесцеремонно командир береговой стражи.

— Я гвардеец роты дез Эссара шевалье де Шарон, — ответил тот. — А это мой слуга Глюм.

— Вы гвардеец роты дез Эссара? — с презреньем переспросил командир оглядев бургундца с ног до головы.

И в самом деле, вид в ту минуту у де Шарона заслуживал отдельного описания. Белоснежную блузу заменяла темно-серая рубаха, камзол – Бог весть какого фасона жилет, а роскошные панталоны – оборванные, залатанные штаны. Его некогда безупречная осанка теперь казалась слегка сгорбленной от усталости, а лицо, обычно бледное и аристократичное, было покрыто дорожками грязи и следами бессонной ночи. На ногах красовались видавшие виды сапоги, изрядно потрепанные морским путешествием. Даже его знаменитые кудри, обычно уложенные с изысканной небрежностью, теперь торчали в разные стороны, словно потревоженные ветром и волнами.

Командир, заметив этот жалкий облик, усмехнулся, и его взгляд скользнул по Глюму, который, несмотря на свою скромную роль, выглядел не менее потрепанным, но при этом сохранял некую природную сдержанность.

— Но, насколько мне известно, все гвардейцы роты дез Эссара находятся здесь. Откуда же вы прибыли?

— С острова Рэ от господина де Туара со срочным сообщением к королю.

— Видно у старика Туара совсем дела плохи если он призывает на помощь детей.

— Что!

— Следуйте за мной, сударь.

Офицер сделал знак своим солдатам идти позади бургундца.

Де Шарон с трудом сдержал гнев, готовый вспыхнуть от дерзких слов командира. Он уже хотел было ответить, но вовремя вспомнил о важности миссии. Слишком многое стояло на кону, чтобы тратить время на пустые препирательства с невежественным воякой. Он лишь бросил на него испепеляющий взгляд, полный презрения и обещания грядущего возмездия, и молча двинулся в указанном направлении. Глюм, как тень, следовал за ним, готовый в любой момент прикрыть спину своего господина.

Они прошли мимо рядов палаток, где солдаты чистили оружие, играли в кости и пели грубые солдатские песни. Чем ближе они подходили к центру лагеря, тем больше становилось офицеров и важных лиц. Наконец, их привели к большому шатру, украшенному королевскими лилиями.

Командир стражи остановился у входа и, повернувшись к де Шарону, произнес:

— Ждите здесь. Я доложу о вас его величеству.

Он скрылся в шатре, оставив де Шарона и Глюма наедине с их мыслями. Де Шарон нервно расхаживал в зад и вперед, пытаясь привести себя в порядок и обдумать, как лучше преподнести королю вести от де Туара. Глюм же стоял неподвижно, словно статуя, наблюдая за происходящим вокруг и оценивая возможные угрозы.

Вскоре командир вернулся, и его лицо выражало крайнее удивление.

— Его величество желает видеть вас немедленно, — произнес он, явно смущенный. — Прошу, проходите.

Между тем король, несколько командующих и кардинал, стоя согнувшись над разложенной на столе картой, обсуждали дальнейший ход войны. Когда де Шарон переступил порог палатки, все они почти одновременно обернулись и  некоторое время стояли в онемении, будто сомневаясь, не ошибаются ли они в своем опознании. В самом деле, трудно было узнать, в этом: усталом, угрюмом, истощенном человеке, прежнего дерзкого и веселого бургундца. Едва держась на ногах, он гордо встал перед ними, и отвесил слегка неуклюжий поклон.

— Что с вами, де Шарон? — прервал молчание король, сделав два шага тому на встречу. — Вы ранены?

Опрометчиво поглядев на перевязанную Глюмом плечо, де Шарон с почтением ответил:

— Не беспокойтесь, ваше величество, это сущие пустяки.

— В таком случае, соблаговолите передать то послание с которым вас послал ко мне г-н Туара

—  Охотно, ваше величество. Но, увы, представить его в письменном виде не представляется возможным. По пути сюда нас с двумя моими товарищами застигла ужасающая буря. Наше судно, боюсь, пошло ко дну, – де Шарон изо всех сил старался сохранить невозмутимость. – Мы с Глюмом чудом спаслись, но все документы и письма были безвозвратно утрачены в пучине .

— Это прискорбно, шевалье. — В словах короля чувствовались нотки недовольства. — И как же вы намереваетесь передать их нам?

— На словах, ваше величество.

— Вам известно содержимое письма? — удивился король.

Его настроение заметно изменилось к лучшему.

— Да, ваше величество, ибо прежде чем отправиться в путь я с позволением маркиза де Туара прочел письмо и запомнил слово в слово.

— В таком случае говорите.

— Скажу главное: если вы по-прежнему желаете, чтобы остров Ре оставался французским, то пришлите ему подкрепление не позднее 8-го октября. В противном случае после очередного вражеского приступа Сен-Марте-де-Ре — падет.

Волнение охватило всех собравшихся.

— Неужели дела де Туара действительно так плохи? — спросил король.

— Увы, ваше величество, — подтвердил де Шарон. Его голос звучал устало, но твердо. — Остров осажден с моря и с суши. Гарнизон истощен, припасы на исходе. Каждый день приносит новые потери. Если помощь не прибудет в срок, остров будет потерян.

— Благодарю вас, де Шарон, — сказал король, скорбно понурив голову, — У вас все?

— Нет, ваше величество, — возразил молодой человек. — Помимо послания г-на де Туара, я принес и другие бумаги.

С этими словами де Шарон вытащил из-за пазухи те самые бумаги, — которые передал ему де Рамис, — и с тоской вспомнив друга, передал их королю

— Откуда они у вас? — осведомился Людовик Тринадцатый и  начал с интересом их рассматривая.

— После шторма я имел неосторожность попасть в плен к англичанам из которого мне помог вырваться мой друг шевалье де Рамис.

— Вы сказали де Рамис?  — задумчиво переспросил доселе молчавший кардинал.

— Да, ваше высокопреосвященство, — с поклоном ответил де Шарон.

— Где-то я уже слышал это имя.

— Неудивительно. Ведь он является одним из доверенных лиц отца Жозефа, коему он собирался отдать сии бумаги.

— И что же ему помешало?  — продолжал допытываться Ришелье.

— Смерть, монсеньор, — с горечью ответил де Шарон. — Смерть от предательской пули. Перед кончиной он попросил передать эти бумаги вашему величеству или кому-нибудь из ваших приближенных. Вот я и исполнил его волю.

— Де Рамис почил как настоящий патриот Франции, — заговорил король. — Да не изгладится из наших сердец о нем память.

— Амэн, — проговорил кардинал.

— Теперь скажите, мой друг, как я могу отблагодарить вас, за вашу верную службу? — спросил король, положив руку на плечо молодого гвардейца.

— Мне ничего не нужно, ваше величество, — глухо ответил бургундец, опустив голову.

— Как! Совсем ничего? — удивился Людовик XIII.

Де Шарон поднял глаза и пылко ответил:

— У меня лишь одно желание – служить Франции и, если потребуется, пожертвовать ради нее жизнью!

«Молодец, бургундец!» — послышалось среди главнокомандующих.

— Похвально, кадет! — одобрительно проговорил король, похлопав юношу по плечам. — По-моему, можно гордиться таким солдатом. Не так ли, кардинал?

— Да, государь, — ответил Ришелье. — И мне кажется, что пришло время зачислить г-на де Шарона в ряды мушкетеров вашего величества.

— Вы вправду так считаете? — спросил с гордостью король и, получив от кардинала удовлетворительный ответ, велел дежурному офицеру пригласить к себе г-на де Монтале.

Не прошло и четверти часа, как в палатку вошел капитан-лейтенант королевских мушкетеров. Отвесив глубокий поклон, он приблизился к Людовику XIII.

— Чем могу быть полезен, ваше величество? — спросил с учтивостью он.

— Сегодня этот юноша совершил поистине подвиг, — указал король на засмущавшегося де Шарона. — Перебравшись через Бритонский пролив, он, рискуя собственной жизнью, передал с острова Рэ важные для Франции известия. Признаться, мне по нраву этот юноша, и я решил зачислить его в вашу роту. Что вы можете сказать по этому поводу, господин де Монтале?

— Мне ничего не остается, как только согласиться с вами, ваше величество, — сказал де Монтале. — Я со смелостью могу уверить, что этот юноша, достоин зваться королевским мушкетером.

— Подойдите ко мне, мальчик мой, и приклоните ваше колено, — обратился король к де Шарону.

Не веря в долгожданное счастье, де Шарон несмело подошел к королю и встал на одно колено.

Людовик Справедливый достал из ножен покрытую золотом шпагу и приложил ее к плечу юноши:

— С этой минуты, вы мушкетёр военного дома короля Франции, — проговорил монарх и поднял с колен молодого человека.

— Благодарю вас, ваше величество, — прошептал де Шарон, чувствуя, как по его щекам текут слезы. — Я никогда не забуду вашей милости.

— Вы заслуживаете это, де Шарон, — мягко сказал король, глядя на него с отеческой теплотой.

— Ваша храбрость и преданность — пример для всех нас. А теперь, господин де Монтале, позаботьтесь о нашем новом мушкетере. Ему нужен отдых и достойное обмундирование.

— Будет исполнено, ваше величество, — ответил капитан-лейтенант, склонив голову.

Получив позволение от короля удалиться, де Шарон и де Мантале вышли из палатки.

— Итак, поздравляю. Вы честно заслужили плащ мушкетера, — проговорил капитан. — Хотя судя по вашему изнуренному виду вам сейчас не до этого. Вам нужно хорошенько отдохнуть,  так что можете быть свободным.

— Благодарю вас, — с почтением откланялся бургундец и направился к все еще стоящему возле королевского шатра Глюму.

— Ну, вот и вы, монсеньор! – воскликнул бравый оруженосец, завидев, что хозяин его наконец-то освободился. – Целый час я только и слышу похвалы в адрес господина де Шарона. Вы настоящий талисман Сен-Мартена!

– Не преувеличивай, Глюм. Я всего лишь солдат, любящий свою родину. А разговоры – это просто разговоры. Теперь пора найти наших друзей.

И они зашагали по каменистой тропе ведущей от леса к деревне Рош ла Бейри. Все это время де Шарон ощущал в себе двоякое чувство радости и скорби; причем последнее – всякий раз переполняло первое, когда молодой человек вспоминал де Рамиса.

Но, что сталось с остальными друзьями: де Гермоном и д’Аваллоном? Уж не погибли ли ещё и они, сражаясь на дуэли или штурме?  О судьбе Лафонтена он и вовсе боялся подумать. Ведь с момента их расставания в Туре прошло более трех месяцев. Тогда их разделили по разным лагерям, и с тех пор пути их больше не пересекались.

Охваченный сими тревожными мыслями, он прибавил шаг и направился к лагерю, где, как он надеялся, найдет хоть какую-то весть о своих товарищах.

Вскоре на пути ему повстречались сослуживцы. Подойдя к ним, де Шарон отвесил поклон и принялся расспрашивать   об участи своих друзей.

— Не извольте беспокоиться, дорогой де Шарон, — сказал один из мушкетеров, который сразу признал в худощавом юноше – бургундца. — Насколько мне известно все они находятся в полном порядке.

— О благодарю вас, сударь, — проговорил де Шарон, не скрывая своей радости. — Вы даже представить не можете, какой вы сняли с моей души камень. А где бы я мог с ними встретиться?

— Я только что видел как де Гермон и д’Аваллон отправились в трактир «Веселая козочка».

— А где он находится?

— Вон на том небольшом холме — указывал мушкетер.

— Благодарю вас, господа! — радостно воскликнул де Шарон.

И, вновь отвесив поклон, почти побежал на указанное место.

Когда до трактира оставалось не больше двадцати шагов, он увидел впереди себя два неспешно идущих человека. Сомнений не было, то были его друзья.

— Де Гермон, д’Аваллон! — крикнул де Шарон и стал все стремительнее нагонять их. — Де Гермон!

Обернувшись, те, словно пораженные громом, замерли на месте подобно изваяниям. От радости и удивления они лишились дара речи, и только глаза д’Аваллона красноречиво свидетельствовали о чувствах, обуревавших его простодушную натуру.

— Де Шарон, я не верю своим глазам! — воскликнул наконец де Гермон, радушно раскрывая объятия.

Однако обняв его, граф вскоре почувствовал, что  место в которое уткнул свое лицо бургундец – стало неожиданно мокрым.

Поначалу де Гермон принял этот плач за слезы радости. Но когда через мгновение, потоки слез перешли в безмолвное рыдание, он чуть отстранил от себя друга и взглянул ему в лицо.

— Что случилось, друг мой? — спросил он.

— Де Рамис…он...он… — пытался ответить бургундец, но подступившие слезы, сдавили ему горло.

— Что с ним? — спросил с беспокойством де Гермон, почувствовав дурное. — Но говорите же, ради Бога!

— Он погиб, ваше сиятельство, — решил помочь своему хозяину Глюм.

— Что! — воскликнул д’Аваллон.

— Как! — ошарашенно вскричал де Гермон.

Но де Шарон   ничего не мог ответить.

Он плакал не издавая звука, так что со стороны могло показаться, будто молодой человек застыл в объятиях друга; и лишь лихорадочно вздрагивающие время от времени плечи, красноречиво выражали его внутреннее рыдание.

— Успокойтесь, милый друг, — проговорил с горечью де Гермон. — Лучше пойдемте в трактир. По дороге вы сможете нам все рассказать...  Идёмте.

Он по-отцовски прижал к себе де Шарона, и они вместе с д’Аваллоном и слугами, вошли в харчевню.

Там, сидя за столом, в кругу своих товарищей бургундец с горечью поведал обо всем, что случилось с ним накануне; начиная с задания де Туара и кончая гибелью де Рамиса. Дослушав рассказ друга до конца, де Гермон наполнил стаканы вином и угрюмо сказал:

— Просто чудо, что вы остались живы, де Шарон… Поблагодарите за это Всевышнего.

— Да, но мне до смерти жаль де Рамиса. — хмуро произнес де Шарон. — Это я виноват в его смерти. Я!

— Успокойтесь, дорогой друг. — сказал де Гермон, наполняя стакан. — Вы ни в чем не виноваты. Просто так распорядилась судьба, в чьих руках мы всего лишь фигурки... Бедный де Рамис — благородное сердце. Несмотря ни на что, ты всегда будешь с нами; в нашей памяти и в наших сердцах. Покуда не наступит тот час и мы не воссоединимся с тобою на небе. И кто знает, быть может наши души встретятся гораздо раньше, чем мы думаем. Спи спокойно, де Рамис...

Де Гермон потяжелевший рукой поднес стакан к губам и одним духом осушил его. Де Шарон не то вздохнул, не то всплакнул и опустил голову на руки.

Минута тянулась в тягостном молчании, пока де Шарон наконец не вздохнул и не нарушил его:

— Ну как вы жили все это время? — спросил он.

— Мы? — переспросил д’Аваллон, и в его голосе прозвучала горечь. — Эх, дорогой де Шарон... В том проклятом Вильруа я думал, что просто сдохну от тоски. За два месяца – всего пять дуэлей! Можете себе представить?

— Могу, дорогой друг, — с печальной улыбкой ответил де Шарон.

— И только прибыв сюда, в Ла-Рошель, я наконец почувствовал, что снова жив.

— Вот теперь-то мы разомнем кости! И, конечно, отомстим этим проклятым еретикам за смерть де Рамиса! — с жаром воскликнул де Шарон. —Кстати, вы ничего не знаете о судьбе Лафонтена?

— Признаться, я ждал, что вы сами расскажете о нем, — ответил д’Аваллон.

— Нет, — с грустью сказал бургундец. — Мы расстались с ним в Туре и больше не виделись.

— Очень жаль.

— Да, — согласился де Гермон, — Лафонтен — настоящий  друг и верный товарищ. Его отсутствие ощущается особенно остро в такие моменты. Но будем надеяться, что с ним все хорошо, что Бог его хранит.

—  Будем, надеяться.