Юность мушкетеро VIII Утро

ГЛАВА  VIII

УТРО

Когда де Шарон и Глюм подплывали к берегам Айтре, где, как помнит наш читатель, расположился вместе с армией его величество Людовик Тринадцатый, уже окончательно рассвело. Солнце поднималось над линией горизонта, посылая свои первые, теплые лучи на песчаные дюны и прогревая воздух тонким предвестником теплого дня. Сквозь легкий, утренний туман проступали контуры военных построек и силуэты тренирующихся солдат, создавая картину напряженной военной готовности. Причалив небольшую лодку к скользкому от волн песку, они выбрались на берег и, стряхивая капли воды с плащей и одежды, направились в сторону лагеря. Песок пищал под сапогами, а запах соли и водорослей смешивался с запахом пороха, доносящимся из глубины лагеря, где уже кипела жизнь. Слышались отдаленные команды офицеров, звон металла о металл – точились клинки и готовились к бою орудия. В воздухе витало предвкушение чего-то значительного, возможно, решающего сражения, которое могло изменить ход предстоящий кампании. Де Шарон, с его привычной проницательностью, улавливал эту атмосферу с первого вздоха, в то время как Глюм, более приземленный, просто ощущал легкий холодок предчувствия, смешанный с усталостью от ночных приключений. Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли, но объединенные общей целью – добраться до короля и передать ему важные вести.

Однако стоило им сделать не более пятнадцати шагов, как их тут же обступили четыре вооруженных часовых, возникших словно из воздуха.

Один из них, шагнул вперед. Его рука лежала на эфес шпаги, а взгляд был настороженным и недоверчивым.

— Кто вы такие и что вам здесь нужно? — спросил грубо и бесцеремонно он.

— Я гвардеец роты дез Эссара шевалье де Шарон, — ответил бургундец. — А это мой слуга Глюм.

— Вы гвардеец роты дез Эссара? — с презреньем переспросил командир оглядев бургундца с ног до головы.

И в самом деле, вид  его в ту минуту скорей напоминал рыбака, проведшего не один день в море, чем гвардейца королевского дома.

— Но, насколько мне известно все гвардейцы роты дез Эссара находятся здесь. Откуда же вы прибыли?

— С острова Рэ от господина де Туара со срочным сообщением к королю, — ответил бургундец не теряя достоинства.

— Видно у старика Туара совсем дела плохи, если он призывает на помощь оборванцев.

— Что!

Кровь ударила в голову бургундца, он привычным жестом протянул было руку к бедру, но ничего не нашел. На лицах часовых появились плохо скрываемые ухмылки.

— Следуйте за мной, сударь, — произнес офицер, в его тоне звучала та же ядовитая насмешка, и кивком указал своим людям следовать за пленником.

Де Шарон с трудом сдержал гнев, готовый вспыхнуть от дерзких слов командира. Он уже хотел было ответить, но вовремя вспомнил о важности миссии. Слишком многое стояло на кону, чтобы тратить время на пустые препирательства с невежественным воякой. Он лишь бросил на него испепеляющий взгляд, полный презрения и обещания грядущего возмездия, и молча двинулся в указанном направлении. Глюм, как тень, следовал за ним, с опаской озираясь на конвой.

Они прошли мимо рядов палаток, где солдаты чистили оружие, играли в кости и пели грубые солдатские песни. Чем ближе они подходили к центру лагеря, тем больше становилось офицеров и важных лиц. Наконец, их привели к большому шатру, украшенному королевскими лилиями.

Командир стражи остановился у входа и, повернувшись к де Шарону, произнес:

— Ждите здесь. Я доложу о вас его величеству.

Он скрылся в шатре, оставив де Шарона и Глюма наедине с их мыслями. Де Шарон нервно расхаживал в зад и вперед, пытаясь привести в порядок мысли и обдумать, как лучше преподнести королю вести от де Туара. Глюм же стоял неподвижно, словно статуя, наблюдая за происходящим вокруг и оценивая возможные угрозы.

Вскоре командир вернулся. Он явно был смущен, о чем свидетельствовало его покрасневшее лицо.

— Его величество желает видеть вас немедленно, — произнес он, явно в смятении. — Прошу, проходите.

Подняв гордо голову, де Шарон прошел мимо офицера и нырнул в палатку.

Между тем король, несколько командующих и кардинал, стоя согнувшись над разложенной на столе картой, обсуждали дальнейший ход войны. Когда де Шарон переступил порог палатки, все они разом обернулись. На мгновение воцарилось оцепенение, словно они сомневались в собственном опознании. В самом деле, трудно было узнать в этом изможденном, угрюмом человеке, облаченном в простую рыбацкую одежду, прежнего бодрого и жизнерадостного бургундца. Едва держась на ногах, он, тем не менее, гордо выпрямился и отвесил слегка неуклюжий поклон.

— Что с вами, де Шарон? — прервал молчание король, сделав два шага тому на встречу. — Вы ранены?

Опрометчиво поглядев на перевязанную Глюмом плечо, де Шарон с почтением ответил:

— Не беспокойтесь, ваше величество, это сущие пустяки.

— В таком случае, соблаговолите передать то послание с которым вас послал ко мне г-н Туара

—  Охотно, ваше величество. Но, увы, представить его в письменном виде не представляется возможным. По пути сюда нас с двумя моими товарищами застигла ужасающая буря. Наше судно, боюсь, пошло ко дну, – де Шарон изо всех сил старался сохранить невозмутимость. – Мы с Глюмом чудом спаслись, но письмо и два моих сослуживца утрачены в пучине .

— Это прискорбно, шевалье. — В словах короля чувствовались нотки недовольства. — И как же вы намереваетесь передать их нам?

— На словах, ваше величество.

— Вам известно содержимое письма? — удивился король.

Его настроение заметно изменилось к лучшему.

— Да, ваше величество, ибо прежде чем отправиться в путь я с позволением маркиза де Туара прочел письмо и запомнил слово в слово.

— В таком случае говорите.

— Скажу главное: если вы по-прежнему желаете, чтобы остров Ре оставался французским, то пришлите ему подкрепление не позднее 8-го октября. В противном случае после очередного вражеского приступа Сен-Марте-де-Ре — падет.

Волнение охватило всех собравшихся.

— Неужели дела де Туара действительно так плохи? — спросил король.

— Увы, ваше величество, — подтвердил де Шарон. Его голос звучал устало, но твердо. — Остров осажден с моря и с суши. Гарнизон истощен, припасы на исходе. Каждый день приносит новые потери. Если помощь не прибудет в срок, остров будет потерян.

— Благодарю вас, де Шарон, — сказал король, скорбно понурив голову, — У вас все?

— Нет, ваше величество, — возразил молодой человек. — Помимо послания г-на де Туара, я принес и другие бумаги.

С этими словами де Шарон вытащил из-за пазухи те самые бумаги, — которые передал ему де Рамис, — и с тоской вспомнив аббата, передал их королю

— Откуда они у вас? — осведомился Людовик Тринадцатый и  начал с интересом их рассматривая.

— После шторма я имел неосторожность попасть в плен к англичанам из которого мне помог вырваться мой друг шевалье де Рамис.

— Вы сказали де Рамис?  — задумчиво переспросил доселе молчавший кардинал.

— Да, ваше высокопреосвященство, — с поклоном ответил де Шарон.

— Где-то я уже слышал это имя.

— Неудивительно. Ведь он является одним из доверенных лиц отца Жозефа, коему он собирался отдать сии бумаги.

— И что же ему помешало?  — продолжал допытываться Ришелье.

— Смерть, монсеньор, — с горечью ответил де Шарон. — Смерть от предательской пули. Перед кончиной он попросил передать эти бумаги вашему величеству или кому-нибудь из ваших приближенных. Вот я и исполнил его волю.

— Де Рамис почил, как настоящий католик, как настоящий патриот Франции, — заговорил король. — Да не изгладится из наших сердец о нем память.

— Амэн, — подхватили  все присутствующие.

— Теперь скажите, мой друг, — обратился Людовик Тринадцатый к бургундцу и, приобняв   его за плечи, отвел   немного в сторону, — как я могу отблагодарить вас, за вашу верную службу?

— Мне ничего не нужно, ваше величество, — глухо ответил де Шарон, опустив голову.

— Как! Совсем ничего? — удивился король.

Тогда молодой человек поднял глаза и пылко ответил:

— У меня лишь одно желание – служить Франции и, если потребуется, пожертвовать ради нее жизнью!

«Молодец, бургундец!» — послышалось среди главнокомандующих.

— Похвально, кадет! — одобрительно проговорил король, похлопав юношу по плечам. — По-моему, можно гордиться таким солдатом. Не так ли, кардинал?

— Да, государь, — ответил Ришелье. — И мне кажется, что пришло время зачислить г-на де Шарона в ряды мушкетеров вашего величества.

— Вы вправду так считаете? — спросил с гордостью король и, получив от кардинала удовлетворительный ответ, велел дежурному офицеру пригласить к себе г-на де Монтале.

Не прошло и четверти часа, как в палатку вошел капитан-лейтенант королевских мушкетеров. Отвесив глубокий поклон, он приблизился к Людовику XIII.

— Чем могу быть полезен, ваше величество? — спросил с учтивостью он.

— Сегодня этот юноша совершил поистине подвиг, — указал король на засмущавшегося де Шарона. — Перебравшись через Бритонский пролив, он, рискуя собственной жизнью, передал с острова Рэ важные для Франции известия. Признаться, мне по нраву этот юноша, и я решил зачислить его в вашу роту. Что вы можете сказать по этому поводу, господин де Монтале?

— Мне ничего не остается, как только согласиться с вами, ваше величество, — сказал де Монтале с покорностью склонив немного голову. — Я со смелостью могу уверить, что этот юноша, достоин зваться королевским мушкетером.

— Подойдите ко мне, мальчик мой, и приклоните ваше колено, — обратился король к де Шарону.

Не веря в долгожданное счастье, тот несмело подошел к Людовику XIII-му и встал на одно колено.

Король достал из ножен покрытую золотом шпагу и приложил ее к плечу юноши.

— С этой минуты, вы мушкетёр военного дома короля Франции, — проговорил он и поднял с колен молодого человека.

— Благодарю вас, ваше величество, — прошептал де Шарон, чувствуя, как по его щекам текут предательские слезы. — Я никогда не забуду вашей милости.

— Вы заслуживаете ее, мой мальчик, — мягко сказал король, глядя на него с отеческой теплотой. — Ваша храбрость и преданность — пример для всех нас... А теперь, господин де Монтале, позаботьтесь о нашем новом мушкетере. Ему нужен отдых и достойное обмундирование.

— Будет исполнено, ваше величество, — ответил капитан-лейтенант, вновь склонив голову.

Получив позволение от короля удалиться, де Шарон и де Мантале вышли из палатки.

— Итак, поздравляю. Вы честно заслужили плащ мушкетера, — проговорил капитан. — Но кажется вам сейчас не до этого. Вам нужно хорошенько отдохнуть,  так что можете быть свободным.

— Благодарю вас, — с почтением откланялся бургундец и, простившись с капитаном, направился к все еще стоящему возле королевского шатра Глюму.

— Ну, вот и вы, монсеньор! – воскликнул бравый оруженосец, завидев, что хозяин его наконец-то освободился. – Целый час я только и слышу похвалы в адрес господина де Шарона. Вы настоящий талисман Сен-Мартена!

– Не преувеличивай, Глюм. Я всего лишь солдат, любящий свою родину. А разговоры – это просто разговоры. Теперь пора найти наших друзей.

И они зашагали по каменистой тропе ведущей от леса к деревне Рош ла Бейри. Все это время де Шарон ощущал в себе двоякое чувство радости и скорби; причем последнее – всякий раз переполняло первое, когда молодой человек вспоминал де Рамиса.

Но, что сталось с остальными друзьями: де Гермоном и д’Аваллоном? Уж не погибли ли ещё и они, сражаясь на дуэли или же во время штурма?  О судьбе же Лафонтена он и вовсе боялся подумать. Ведь с момента их расставания в Туре прошло более трех месяцев. Тогда их разделили по разным лагерям, и с тех пор пути их больше не пересекались.

Охваченный сими тревожными мыслями, он прибавил шаг и направился к лагерю, где, как он надеялся, найдет хоть какую-то весть о своих товарищах.

Вскоре на пути ему повстречались сослуживцы. Подойдя к ним, де Шарон отвесил поклон и принялся расспрашивать   об участи своих друзей.

— Не извольте беспокоиться, дорогой де Шарон, — сказал один из мушкетеров, который сразу признал в худощавом юноше – бургундца. — Насколько мне известно все они находятся в полном порядке.

— О, благодарю вас, сударь, — проговорил де Шарон, не скрывая своей радости. — Вы даже представить не можете, какой вы сняли с моей души камень. А где бы я мог с ними встретиться?

— Я только что видел как де Гермон и д’Аваллон отправились в трактир «Веселая козочка».

— А где он находится?

— Вон на том небольшом холме — указывал мушкетер.

— Благодарю вас, господа! — радостно воскликнул де Шарон.

И, вновь отвесив поклон, почти побежал на указанное место.

Когда до трактира оставалось не больше двадцати шагов, он увидел впереди себя два неспешно идущих человека. Сомнений не было, то были его друзья.

— Де Гермон, д’Аваллон! — крикнул де Шарон и стал все стремительнее нагонять их. — Де Гермон!

Обернувшись, те, словно пораженные громом, замерли на месте подобно изваяниям. От радости и удивления они лишились дара речи, и только глаза д’Аваллона красноречиво свидетельствовали о чувствах, обуревавших его простодушную натуру.

— Де Шарон, я не верю своим глазам! — воскликнул, наконец, де Гермон, радушно бросился ему навстречу.

Однако обняв его, граф вскоре почувствовал, что  место в которое уткнул свое лицо молодого человека – стало неожиданно мокрым.

Поначалу де Гермон принял этот плач за слезы радости. Но когда через мгновение, потоки слез перешли в безмолвное рыдание, он чуть отстранил от себя друга и взглянул ему в лицо.

— Что с вами, друг мой? — спросил он.

— Де Рамис…он...он… — пытался ответить бургундец, но подступившие слезы, сдавили ему горло, и он разрыдался.

— Что с ним? — прошептал с беспокойством де Гермон, почувствовав дурное. — Ну говорите же, ради Бога!

— Он погиб, ваше сиятельство, — решил помочь своему хозяину Глюм.

— Что! — воскликнул д’Аваллон.

— Как это случилось? — побледнев, спросил де Гермон.

Но де Шарон   ничего не мог ответить. Он плакал не издавая звука, так что со стороны могло показаться, будто молодой человек застыл в объятиях друга; и лишь лихорадочно вздрагивающие время от времени плечи, красноречиво выражали его внутреннее рыдание.

— Успокойтесь, милый друг, — с горечью в голосе произнес де Гермон. — Пойдемте лучше в трактир. Там вы сможете нам все рассказать. Идемте.

Он по-отцовски обнял де Шарона, и они, в сопровождении д’Аваллона и слуг, направились в харчевню, где их уже ждал приглушенный гул голосов и запах вина.

Там, за столом, в кругу своих товарищей, бургундец, с трудом сдерживая дрожь в голосе, поведал обо всем, что случилось с ним накануне, начиная от задания де Туара и кончая посвящением его в мушкетеры. Дослушав друга до конца, де Гермон молча наполнил стаканы вином и, глядя на огонь в очаге, угрюмо произнес:

— Что ж, де Шарон, вы стали мушкетером. Это великая честь, и вы ее заслужили.

— Но какой ценой, де Гермон! — глухо прошептал де Шарон, хватаясь за голову. — Комендант, Луиза, де Рамис. Все они погибли по моей вине.

— Вы ни в чем не виноваты, дорогой де Шарон, — возразил де Гермон. — Просто так распорядилась судьба, в чьих руках мы всего лишь фигурки... Бедный де Рамис — благородное сердце. Несмотря ни на что, ты всегда будешь с нами; в нашей памяти и в наших сердцах. Покуда не наступит тот час и мы не воссоединимся с тобою на небе. И кто знает, быть может наши души встретятся гораздо раньше, чем мы думаем. Спи спокойно, де Рамис...

Потяжелевший рукой он поднес стакан к губам и одним духом осушил его. Де Шарон не то вздохнул, не то всплакнул и опустил голову на руки.

 Минута растянулась в томительном молчании, нарушенном лишь тихим вздохом бургундца.

— Ну а вы то сами, как? – тихо спросил он.

— Мы? — переспросил д’Аваллон, и в его голосе прозвучала горечь. — Эх, дорогой де Шарон… В том проклятом Вильруа я был уверен, что зачахну от тоски, как цветок без солнца. За два долгих месяца – всего лишь жалкие пять дуэлей! Вы можете себе это представить?  И только прибыв сюда, в Ла-Рошель, я наконец почувствовал, что снова жив.

— Вот теперь-то мы разомнем кости!— с жаром воскликнул де Шарон. — И   отомстим этим проклятым еретикам за смерть Луизы и де Рамиса!  Кстати, вы ничего не знаете о судьбе его кузена?

— Признаться, я ждал, что вы сами расскажете о нем, — ответил д’Аваллон и дабы скрыть свое волнение, откинулся на спинку стула.

— Нет, — с грустью сказал бургундец. — Мы расстались с ним в Туре и больше не виделись.

— Очень жаль, — заключил д’Аваллон.

— Да, — согласился де Гермон, — Лафонтен — настоящий  друг и верный товарищ. Его отсутствие ощущается особенно остро в такие моменты. Но будем надеяться, что с ним все хорошо, что Бог его хранит.

—  Будем, надеяться…