НЖ

     Сколько же в людях ненависти и жестокости. И ведь мы все об этом знаем, правда? Правда же? Ваш внешний вид, если не сходится с чьим-то эталоном, уже туфта и фуфло, как они говорят. Ваш характер, если он не похож на милого и нежного Ангела, уже сложный, и его нужно менять. Даже ваше имя, если оно не созвучно с их любимой строчкой из песни, уже бред и должно тут же быть переписано.

     И мы часто их слушаем. Хотим быть нужными, а не индивидуальными, хотим идти в одну сторону со стадом, потому что плыть против течения слишком тяжело. Конечно, есть свои исключения, они везде есть.

     Я вот, например, не отношу себя к сверхбоевым, способным противостоять мнению «интеллигентного общества», но знаю таких людей. Моя знакомая Лиза не обращает внимания ни на какие возгласы или визги возмущающихся. Она сидит с самого утра на лавке в той позе, в какой хочет, пьет лимонад из бутылки, похожей на пивную, жует жвачки в виде сигарет и смотрит вслед Солнцу весь день. Что о ней только не думают и не говорят, но она еще ни разу не пересела, не выбросила «окурок» и не подумала отвечать грубостью на грубость. Лиза глухая, ей все равно, что говорят. Она давно перестала носить слуховой аппарат и радуется жизни, сидя под яркими лучами и принимая солнечные ванны каждый день и сезон.

     Не могу не вспомнить старушку Молли. Живет давно на улице, потому что дети выбросили на улицу с картонной коробкой и разбитым сервизом. Никогда не слышала, чтобы она хоть кого-то оскорбила или пошла в драку. Любого ненавистника она обойдет стороной и только фыркнет. Роясь в мусорном баке, она часто получает по бокам и голове, но в ответ она не кинется, лишь уступит место. Той зимой на нее вылили ведро кипятка, и радостные злобные дети-оборотни оторвали окоченевший хвост. Вот теперь хожу и кормлю ее мягким кормом, зубы-то старушенции твердый уже не ломают. Погладив мягкую лысеющую спину, иду дальше, работа-то ждать не будет.

     – Вам куда? – спросил мужчина, как только я села в его машину.

     – Советская 102, здание высокое, нельзя не увидеть, – отвечаю я и, тихо хлопнув дверью, устраиваюсь удобнее.

     Вот ведет старенькую Хонду таксист, и ведь его тоже ненавидят и презирают частенько. Что он сделал тем, кто порезал сидение в его машине? Наверняка просто попросил плату за свою работу. Рядом со мной детское кресло, и в нем сидит ребенок. Девочка лет пяти мило мне улыбается, я улыбаюсь в ответ. Сколько матерей с избалованными дитятками горланили водителю о том, что не хотят сидеть рядом с его чадом. Чем он виноват? Тем, что растит дочку в одиночестве, и деть ее в рабочее время некуда? По их мнению, нужно бы сдать ее в детдом или повесить на шею больной бабушки. Слал он их мнение далеко, продолжая катать счастливого ребенка в машине по городу сутками.

     – Папа, а это Парковая? – спрашивает она, смотря в окно.

     – Да, – отвечает он, усмехаясь.

     Он тут же хотел передо мной извиниться, но я отмахнулась – не за что. Приехав на место назначения, отдаю деньги, не ожидая сдачи и не слушая, что я дала слишком много. Пусть купит малышке вкусяшку. Захожу в высокое здание и еду на лифте. Я попала в змеиное царство, где все плюются ядом и давят идеи друг друга в утробе. Карьеристы, а особенно карьеристки, самые ненавидящие люди. Как-то пришлось одной красотке проткнуть палец скобой из степлера. А что она коллегу «жирной» называет? Она и так со своим гипотиреозом мучается, а тут еще и такие «комплименты». И ведь сама доброта эта милая пышка. Улыбнулась, хвостом махнула и пошла после работы в зал работать над собой и бороться с болезнью.

     После работы решила зайти в магазин. Ох уж эти покупатели с их нетерпением и срочными делами вселенского масштаба! В магазине пропал их любимый продукт – катастрофа; нет свободной корзинки – ужас; запретили курить в помещении – «Жалобу напишу!» Хотя, иногда продавщицы не лучше. Взяла я хлеба буханку и дала вместо тридцати двух рублей и двадцати пяти копеек ровно сто, потому что мелких нет. Как же у них глаза дико горят, будто хотят испепелить тебя, сжечь на костре инквизиции. И неужели так сложно положить сдачу в открытую ладонь? Мне тоже сложно собирать копейки с пластикового подноса, а ведь эта бестия еще больше бесится, потому что «чего это я очередь задерживаю?!»

     Прихожу домой, кладу хлеб в хлебницу и сажусь за стол. Смотреть в окно намного приятнее, чем слушать говор тех, кто тебе смерти желает только за то, что ты существуешь. Сидит напротив меня любимая фигура и так же смотрит на улицу.

     – Тоже наслушался? – спрашиваю я.

     – Как обычно, – усмехается он, понимая, о чем разговор.

     Так мы и сидим до заката в раздумьях, а после ужина все снова хорошо. Но это мы легко переживаем и забываем отношение к нам, а тем, кто слишком раним, вообще же не уснуть теперь. Вся подушка у них пропитана слезами, из этих слез хоть новые подушки шей.

     Вот я и говорю, дорогой читатель: золотое правило морали на то и золотое, что очень дорогое. Как только им начнут пользоваться все, так сразу НЖ исчезнет, зуб даю.