Будильник

Никогда тебе из этого не выбраться. Никогда тебе из этого не выбраться. Вот уже который час ты бесцельно лежишь, уставившись тупым взглядом в потолок. Или в себя. Грань расплывчата. Сил не осталось, хочется спать, не хочется спать, ты не знаешь, ты не можешь выдавить из себя ничего. А в голове гудят черви, гудят и неслышно перемалывают твою внутренность, все твои части. Отныне ты больше не человек. И бежать тебе некуда.
За окном уже ночь, но в этом твоем холодном гробу это перестало иметь значение. Вибрация телефона, свет ударит в глаза и заставит тащиться на улицу. Куда-нибудь себя деть.

На плохо освещенной парковке под мостом ноги Генри впечатывают чье-то лицо в дверцу машины. Твои ноги не сильно от него отстают. Чье-то распухшее лицо лопнуло пополам и на месте носа теперь нелепо и обильно заливается кровью кривое нечто. Твоя рука грубо дергает кого-то за шиворот, другая методично гвоздит тело в корпус.
- Знаешь, что будет, когда ты вдруг станешь больным?
Удар.
-Тебя просто вышвырнут.
Удар.
- Вышвырнут на помойку, сукин ты сын, - твой голос прерывается снова. – И никому ты будешь не нужен.
- Думал, тебе все и всегда будет сходить с рук? – Нога Генри прижимает педаль чьего-то лица.
Невнятное всхлипывание.
- А нехрен меня было злить, - Я отрываю чье-то тело за грудки и с силой роняю об капот.
Сейчас вам кажется, что мы просто два обыкновенных ублюдка, так оно по правде и есть. Но вы ведь тоже не знаете все до конца. Никто никогда и ничего в этой жизни знать до конца не может. В этом и суть.

Теперь мой кроссовок сбивает зеркало чьей-то машины. Генри неугомонно вгрызается обрезком трубы в лобовое стекло, дверь, капот, фара. И кто-то больше не огрызается, лишь тихо что-то там всхлипывает да мямлит распухшим своим лицом. Наверное, теперь-то уж друг мой душу отвел, а мне все едино. В конце концов, мы просто возвращаем ему его деньги.
-Ну что, пропустим по баночке? – спрашивает меня Генри.

Спустя сорок минут вы сидите с ним в парке на лавочке, Генри в полные слюни.
- Кто бы мог знать лет десять назад, что все будет именно так, а, Джейк?
Это кстати я.
- Ну, я знал. И ты знал. Все мы на самом-то деле знали.
- Ладно, ладно, пошли по последней, я спать.
- Да хватит тебе.
- Ой, ну не начинай а, или что? Или хочешь сказать я уже, да? Иди сюда, давай, - Генри поднимается в стойку заправского боксера.
- Да иди ты, все мы знаем, чем это закончится, надоело.
Вообще, Генри довольно здоровый парень. Каждый раз ты потом неделю хромаешь.
- Да ладно тебе, иди сюда, сказал.
- Отвяжись.
- Ну, пошли, последняя и все, я домой.
Над головою где-то в пучине ночного неба, за тучами я разглядываю звезды. Черт, как же я устал. И легче тебе не становится.

По дороге из бара Генри залезет в кусты фотографировать на телефон выбежавшего на дорогу ежа. Потом он от него отстанет и спустя десять минут пустого трепа стукнет тебя по плечу и скажет:
- Ладно, бывай, Джейк.
- Пока.
Лишь тихим эхом послышится невнятная песенка, которую резко прервет звук разлетевшейся об стену пустой бутылки.

Язвительный взгляд Марты. Холодный, зарезать можно, двуличный. Фальшивый, до жути фальшивый, только когда ей от тебя что-то надо, она возьмет свое и, наполнив его надменным презрением, исчезнет. Когда что-то не устраивает, ты слышишь дверной хлопок. И никогда тебе из себя не выбраться. Сил у меня не осталось.
- Уходи, - где-то в мыслях.
Где-то на губах. Где-то в тишине. В темноте. Где-то тут.

Никто никогда ничего в этой жизни до конца не знает. А когда ты вдруг станешь больным, тебя вышвырнут на помойку. Заведя на утро будильник, ты бросишь его рядом на подушку и закроешь глаза.
А утром он будет разрываться все вновь и вновь, уже никогда не достигнув ушей своего хозяина.