Когда зацветёт земля... 7

* * *
Утром Антон проснулся поздно. Он долго лежал, пытаясь угадать, какая погода скрывается за занавеской из зелёной «лапши». Затем встал, побрился, натянул спортивную одежду и, так и не решившись выглянуть в окно, спустился в ресторан. Тоня уже заканчивала завтрак: хрусткий сверху, зато наполненный внутри соком, омлет с гренками и зеленью.

– Погода пакостная, – сказала она, – но Мустафа откуда-то откопал пару дождевиков.
Дождь опять моросил еле приметно. Антон старался поскорее покончить с едой.
– Не торопись, – сказала Тоня, – впереди целый день.
От этой фразы Антону стало тепло и легко. «Хорошо бы не только этот…» - промелькнула бойкая мысль.

Позавтракав и нацепив рюкзаки, раздувшиеся от спрятанных в них дождевиков, они вышли во двор. Там поджидала их целая свора бродячих псов, питающихся кухонными отбросами да подношениями постояльцев. Десять собак всевозможных оттенков жёлтого, один белый и два чёрных пса окружили Тоню с Антоном. Едва они пытались выйти за ворота отеля, как вся стая с энтузиазмом бросалась за ними. Тоня смеялась. Антон крикнул:
– Эй, Мустафа!

Картинный турок вылез на крыльцо с батоном хлеба и принялся крошить мякоть собакам.
– Эй, Мустафа, что ты делаешь?! Разве это голуби?! Они же хотят “meat”, “cheese”… *  – веселилась Тоня.

Собаки действительно не желали есть хлеб. Обнюхав куски, презрительно отворачивали морды.  Мустафа бросил своё занятие и с плохо скрываемым удовольствием смотрел, как животные мочились на припаркованные у отеля дорогие автомобили. Собаки чёрные и жёлтые, словно вышедшие из недр этой земли… Может, феи выпускают их погулять из своих подземных домов…

– Как видно, из нашего тет-а-тета ничего не выйдет, – сказал Антон.
Тоня достала из рюкзака путеводитель и раскрыла его.
– Смотри, это тоже достопримечательность, – сказала она с улыбкой.
На глянцевой странице с картой Каппадокии нарисованы были два пса, чёрный и жёлтый.
– Ладно, черти, пойдёмте, – сказал Антон собакам, – придётся с вами смириться.
Выйдя за ворота, они обогнули отель и оказались совершенно одни посреди ландшафта, заполненного сухой жёлтой прошлогодней травой, чёрными подрезанными деревцами и жёлтыми и чёрными собаками. Дождь усилился.
– Давай-ка наденем дождевики, – сказал Антон.
– Жаль, у Мустафы не нашлось чёрно-жёлтых.

Они нахлобучили поверх своих курток клеёнчатые одеяния. Собаки одобрительно зафыркали, и все одновременно тронулись в путь.
Вначале они увидели вскрытую скалу. Её внутренности – глыбы сливочного туфа – беззащитно торчали наружу. Их брали для строительства тех самых отелей, в одном из которых жили сейчас Тоня и Антон. По округе нитями паутины расходилось множество тонких тропинок.

– Идём сюда, – сказал Антон, увлекая Тоню на одну из них, ведущую вглубь окрестностей.
Они по-прежнему были одни, хотя несколько раз им попадались следы человеческого присутствия: лопата, чахлые посадки, живописный сарай со спутниковой антенной. Вскоре они вышли к красивой горе, похожей на замок с дымоходом.
– Видимо, здесь живут самые богатые феи: им не нужно прятаться под землёй, - заметила Тоня.      
Через несколько секунд она добавила:
– Я знаю, тут есть отели, устроенные прямо в скалах, в бывших жилых пещерах. Романтично переночевать внутри скалы, но слишком дорого…
– Да, есть такие, – подтвердил Антон, улыбнувшись.

Собаки держались стаей. Они то бежали отдельно, то окружали Тоню с Антоном, тыкались носами в их колени, мешали двигаться.

Потом они выбрались на широкую жёлтую дорогу, ведущую в сторону Гёреме. Они долго шли по ней в тишине, не испытывая от молчания никакого напряжения или неловкости. Оба удивлялись про себя тому, как стремительно достигли они такой стадии близости, когда уже не требуется постоянно занимать партнёра разговором.
Вдруг Тоня вспомнила слова своей матери: «Выходи не за того, с кем хорошо болтать, а за того, с кем хорошо молчать». На душе было спокойно и весело, однако разум разволновался, и Тоня испугалась своих мыслей. «Дурочка, не смей думать о подобных вещах после одного дня знакомства». Она не могла знать, что её спутник тоже размышляет о той лёгкости, что ощущает рядом с этой случайной, но сразу ставшей близкой знакомой. Вампирка Альбина теряла последние остатки своей власти. Её образ становился всё бледнее, всё призрачнее, пока, наконец, не превратился в ошмётки холодного тумана, оставшиеся позади, в прошлом.

Откуда-то издалека послышался глуховатый лай, и стая, сопровождавшая Антона и Тоню, мигом застыла. Настороженно напряглись лапы, загорелись хищным оранжевым огнём глаза, твёрдые мускулы проступили на жёлтых и чёрных телах. Далёкий поначалу лай приближался, становясь всё резче, подкатывая прямо сюда, к месту, где стояли Антон и Тоня.

Антон взглянул в направлении лая и различил возле гоблиноподобного образования бедную хозяйственную постройку, почти слившуюся с пейзажем. Воистину всё в Каппадокии составляло одно целое. Оттуда неслись два огромных свирепых сторожевых пса, готовых растерзать каждого, кто встретится им на пути.
Возле Антона и Тони послышался странный зловещий звук, словно где-то тихо зарокотал опасный водопад. Тоня оглянулась по сторонам. Гул перерос в злое ворчание. Оно шло из стаи, до того стоявшей не только неподвижно, но и молча. Затем стая зарычала раскатисто, жутко, по-дикому, и на морде каждой собаки, выплывая из глубины веков, проступил её первобытный предок: жестокий волк. В следующий миг стая бросилась на сторожевых псов. Образовался комок, откуда высовывались и тут же втягивались обратно хвосты, лапы и языки. Рычание, лай, визг наполняли неподвижную окружающую среду. Псиный клубок подкатился уже совсем близко к людям, и тогда Антон обнял Тоню за плечи, шепча:
– Не бойся, им не до нас. Пойдём…

Он коснулся губами её чуть оттопыренного смешного уха. От прикосновения Тоня вздрогнула, и они, развернувшись, зашагали прочь от дерущейся своры.
Тонино дёргание расстроило Антона. «Ей неприятны мои прикосновения…» - решил он, однако буквально через мгновение ощутил, как её плечи расслабились. Тоня ближе прижалась к спутнику, и они продолжали путь, как и прежде молча, зато испытывая жаркое волнение от близости друг друга. Им хотелось бы замедлить ход или вообще остановиться, обняться, наслаждаясь непривычными ещё очертаниями чужого тела, но необходимость отвязаться от псов гнала их вперёд. Через сто метров должно было появиться асфальтовое шоссе.
– Ну, вроде отстали, – сказал наконец Антон, и в этот момент оба они услышали позади себя бодрое порыкивание.

Потрёпанная в драке, но по-прежнему сплочённая стая почти догнала их. «А мы не прочь продолжить прогулку», – вот что было написано на вновь обретших дружелюбие мордах.
– Чёрт! – прилично выругался Антон. – Давай выйдем на шоссе и поймаем машину.
Ещё теснее прильнув к нему, Тоня кивнула. Они достигли обочины проезжей дороги. Собаки тем временем, не подозревая о предательских планах людей, мирно обнюхивали что-то на земле, фыркали, повиливали хвостами, будто глаза их не горели совсем недавно хищным волчьим огнём и будто не выступил из глубины времени их предок – страшный первобытный зверь.

«Вот так и с нас, – подумал Антон, – мгновенно слетает вся чешуя цивилизации. Стоит лишь задеть нас каким-нибудь пустяком, как мы превращаемся в средневековых инквизиторов, а там всё дальше, дальше вглубь, так что маячит уже на дне колодца времени неандерталец, сносящий голову соплеменнику каменным топором. Если у них были каменные топоры…».

Тоня положила голову на плечо Антона и смотрела вдаль. Проложенная посреди каппадокийского пейзажа асфальтовая дорога казалась резиновой. На другой стороне вылезла из-за холма вереница ездоков на скутерах. Они были в шлемах.
– Смахивают на фашистов, въезжающих в захваченную деревню, – сказал Антон.
Глазами они глядели на развёрнутый перед ними пейзаж, но телами они внимательно слушали друг друга и не заметили, как рядом резко затормозило блестящее такси.
– Пашабаг? – спросил Антон пожилого пузатого шофёра.
– Двадцать лир. 
 
Устроившись на заднем сиденье, Тоня оглянулась. Собаки подняли морды и осуждающе, но без удивления, вперились в автомобиль. Водитель газанул, машина тронулась и покатила по гладкой дороге с солнечно-жёлтой разметкой (ни дать ни взять лампасы на штанине) – единственным, что было яркого в окружающем мире. Мимо пронеслись аккуратные невысокие ели, редко высаженные вдоль обочины, а через несколько минут перед Тоней и Антоном уже возвышались знаменитые «грибы» Пашабага. Они «росли» парами или большими семьями, каждый член такой семьи имел особое телосложение и обнаруживал свой собственный характер.  Здесь были пухлые матроны, тощие старые девы, молодёжь и старики, карапузы и их важные отцы.  Японские туристы в разноцветных куртках неистово снимались возле них, норовя проникнуть в каждое углубление у подножия семейств. Никто не обращал внимание на лотки с мороженым и сувенирами.   
 
– Хочу показать тебе это место с другой стороны, – сказал Антон.
Они двинулись по никогда не хоженой туристами тропинке, вившейся между песочного цвета образованиями. Семейства высоких «грибов» исчезли. Теперь Тоню и Антона окружали гигантские натёки, похожие на древесные грибы – чаги. Затем путешественники поднялись на светлый холм, с которым сливалась пожухлая трава, и увидели крутой обрыв. Причудливый узкий, но расширяющийся к концу, выступ, напоминающий хвост кита, нависал над пропастью. 
– Пойдём, – сказал Антон и, взяв Тоню за руку, вывел её на самый край «китового хвоста».
От открывшегося вида у неё захватило дух. Потрясающая красная долина раскинулась внизу.

– Господи! – воскликнула Тоня. – Это же гончарные заготовки!
Как будто недоделанные, не обретшие ещё своих настоящих форм кувшины, чаши, миски, подсвечники были разбросаны по всей долине – будущая глиняная утварь, оставленная ленивым гончаром-великаном.
– Такой трактовки я ещё не слышал, – усмехнулся Антон, – очень неплохо!
Они помолчали.

– В детстве, – продолжил он, – я, как и все заброшенные дети, мечтал о сказочных мирах, куда можно попасть, стоит только обнаружить волшебную дверь или съесть волшебный пирожок.  Мало кто прочитал столько фантастических романов, сколько я. Потом вырос, понял, что никаких миров, кроме нашего, нет, и что придётся бултыхаться здесь, где, как принято говорить, кровь и грязь, и ещё всякое другое ненамного лучше упомянутого. Но однажды я попал в Каппадокию так же, как и ты, туристом и захотел остаться в ней навсегда. Это не настоящий другой мир, но хотя бы иллюзия… здесь, как в детстве, можно пофантазировать…

Она первая сжала его руку, первая коснулась своими губами его губ. Такого с ним раньше не случалось. Впервые ему пришлось отвечать на поцелуй женщины. Он привлёк её к себе, радостно ощущая, как её грудь коснулась его груди. Тоня глубоко вздохнула. В тот же миг запульсировала земля. Всё вокруг задышало. Все эти «верблюды», «игуаны», разнообразные «птицы», «грибы», «гномы», «монахи», «паши» оживали и двигались. Из огромных круглых камней – «яиц динозавра» –вылуплялись замысловатые существа. Где-то под землёй феи затопили камины, и тонко задымились они, окутывая Каппадокию прозрачной пеленой. Голые абрикосовые деревца покрылись цветами, а «китовый хвост», на котором стояли Антон и Тоня, оторвался от своего основания и поплыл над преобразившейся землёй. Они не видели происходящего внизу, но чувствовали, что именно сейчас, в этом странном месте, так не похожем на планету Земля, они живут настоящей жизнью. Они не видели, но чувствовали кожей, как вместе с ними дышит и живёт всё вокруг.

Когда они, наконец, оторвались руг от друга, вновь заморосил дождь. Они медленно сошли с «китового хвоста» и по той же тропинке двинулись обратно, по пути останавливаясь, чтобы поцеловаться вновь и вновь. Лишь замелькавшие между изваяниями Пашабага разноцветные куртки, продолжавшие свою неистовую фотосъёмку, вернули их к реальности.

– Моя хорошая, – сказал Антон, – ты проголодалась?
И она, немедленно ощутив сильнейший голод, горячо ответила:
– Да, да, да, – я страшно хочу есть. – Вот тот «гриб» уже кажется мне бисквитным пирожным.

Они снова взяли такси и доехали до скального поселения. Оно называлось Чавушин, и люди жили в этой изрытой пещерами, похожей на кусок сыра, скале ещё в 50-х годах двадцатого века. Такси остановилось у подножия, мгновенно метнувшего к ногам путешественников пёстрые ковры, пашмины, шали и шарфы, магниты, модели каппадокийских «грибов» и воздушных шаров, вездесущие талисманы от сглаза и огромные неизвестно что предназначенные отпирать ключи.

– Я знаю, где тут можно поесть, – сказал Антон.
Он потянул Тоню чуть вправо, и они оказались перед остатками пещер, внутри которых неожиданно обнаружились столы и кресла в стиле ампир. Над пещерой красовалась вывеска «У Махмуда-эфенди». Сам хозяин (ещё одна копия Мустафы) выскочил из занавешенного ковром отверстия и бросился к Антону:
– Антон-бей! Дорогой друг! Счастлив видеть тебя!

Затем он устремился к Тоне и затряс её руку так сильно, что она, смутившись, покраснела.
– Отужинайте у меня, друзья! – крикнул Махмуд-эфенди уже куда-то в сторону кухни, подавая своей жене Белькыс сигнал «пошевеливайся, мол, давай, клиенты на пороге».
 
Им принесли вино местной винодельни, закуски мезе, поражающие пестротой и остротой и, разумеется, кебабы – турецкую гордость. Всё отменно приготовленное.  Махмуд-эфенди не знал, что ни Антон, ни Тоня почти не обращали внимания на вкус пищи.  Еда лишь обжигала их внутренности, сообщая телу лихорадку, которую удваивало выпитое вино. Хозяину заведения хотелось поболтать, обсудить местные новости и жаль было видеть, что посетители заняты лишь друг другом. Бесплодно покрутившись возле них, он вернулся на кухню, где едва не зашиб оказавшуюся прямо рядом с дверью Белькыс. «Чего ты здесь топчешься! – закричал он. – Иди проверь мясо!»  Большое разочарование испытал Махмуд-эфенди, когда гости в два счёта расправились с ужином и отказались от кофе.

* Мясо, сыр (англ.)

Продолжение
http://proza.ru/2020/06/10/422