Хозяин

Зря хозяин доверяет этому мрачному типу со шрамом. Вы бы видели его взгляд — колючий, как репейник на даче, который цепляется за шерсть и целый день его потом зубами выкусываешь. Впрочем, на самой даче этого мусорного растения нет. Я с ним встречался за забором, когда был щенком и ещё мог пролезть в узкую щель под воротами и было весело прятаться в его лопухах. И вот эти-то тёмно-пурпурные цветки, с ресничками, зубчиками и крючочками, цепляются мёртвой хваткой, как крохотные бойцовые собачки и тогда их уже не стряхнёшь с себя. Так и этот цепкий взгляд чернявого со шрамом и улыбкой похожей на гадюку, которая греется на солнышке. Не знаю, что хозяин в нём нашёл. Он даже не умеет преданно смотреть в глаза! А на его волосатом запястье я однажды разглядел отвратительную татуировку, даже не буду рассказывать, что я там увидел. То ли дело хозяин — руки белые, пухлые, ногти чистые, холёные: два раза в неделю приезжает розовая блондинка, от которой пахнет пудрой и французскими духами, и привозит с собой целый чемоданчик блестящих инструментов, бутылочек и тюбиков.
— Пётр Палыч, вы помните о моей просьбе, — журчит прозрачным ручейком маникюрша. Хозяин держит в одной руке бокал с искрящейся жидкостью, а другую храбро отдаёт на растерзание: мелькает золотистая пилка, будто скульптор доводит до совершенства свой шедевр.
— Всё будет в лучшем виде, милая,— сладким тенором, гнусавит хозяин. Такого удивительного голоса нет не у кого. Это вам не хриплый баритон бандита со шрамом. Но должен вам заметить: чем тише говорит хозяин, тем страшнее. У всех шерсть дыбом встаёт, а домашняя пушистая любимица Мурка (тоже мне имечко, как из похабной песенки) — выгибается дугой и шипит не хуже банки с пивом. А так он добрый и всесильный. К нему все обращаются с просьбами, и он всем помогает. На таких, как он держится мир: так по крайней мере говорят по телевизору, не станут же они врать. Конечно он немного старомодный или просто очень скромный человек; при его то возможностях он пользуется старым кнопочным телефоном. Испытываешь некий диссонанс, если я правильно употребляю слово, глядя на это. Представьте себе: огромный кабинет, мебель в колониальном стиле, восточные ковры на стенах, старинные ружья и сабли, торшер у которого вместо ножки — голый торс одалиски; будто английский джентельмен вернулся из заморских владений Её Величества (а какой он джентельмен? у него и образования-то я слышал — восемь классов) и стол, стол — особая гордость Петра Палыча — морёный дуб, резьба искусная, лакированная столешница с переливающейся инкрустацией, лампа на заказ — на мраморной подставке. И среди этого викторианского музея кнопочный телефон и старая потрёпанная записная книжка, у которой страницы вываливаются, как языки у голодных дворняжек.
Хозяин, слюнявит палец (дурацкая привычка) и перелистывает страницы. Затем тщательно давит на кнопки и прикладывает трубку к уху, немного покачивая головой, у него Паркинсон, обычное дело в этом возрасте.
— Это я,— говорит Пётр Палыч своим проникающим тенорком. Если б я так, не представившись, ввалился на кухню, не повилял бы хвостом, ни скульнул бы: повар Иннокентий пнул бы меня ногой и на этом бы дело и кончилось.  А хозяин звонил туда, на их общую кухню, его сразу узнавали по голосу, и он не скулил, и судя по его выражению лица, получал таки свою сахарную кость.
А когда он встаёт из кресла, на ходу запахивая свой сказочный халат, в эту минуту я восхищаюсь им больше всего, потому что Пётр Палыч становится похожим на волшебника и звездочёта, который сверкая антибликовым покрытием и изящной оправой, подходит к маленькой голландской картине, где в коричневой жиже плавятся жёлтые лица в белых платках и внимательно изучает полотно. Затем проводит по верхней стороне резного багета жестом чародея и лица уплывают в сторону, и вы понимаете, что это потайная дверца, скрывающая бронированный, несгораемый сейф, с чудесной внутренней подсветкой, только что музыка не играет, как в старинных шкатулках, но это было бы уже лишним, всё же хозяин обладает чувством меры и вкуса, несмотря на недостаток образования. Что вы хотите — самородок, из самой глубинки!
Затем, на всякий случай оглянувшись по сторонам, он встречается с моим преданным взглядом, грозит мне понарошку пальцем с золотым перстнем и я становлюсь соучастником таинства. Пётр Палыч запускает руку внутрь, некоторое время колдует и вслух произносит заклинания, как то: «Совсем уже оборзели сукины дети!» Кто-то из наших наверное его сильно огорчил...
Обратный путь он проделывает не спеша и пришвартовывается к своему столу, усевшись в кресло. Появляется чернявый со шрамом и нагло подходит к хозяину. Пётр Палыч кивает на толстую пачку денег в банковской упаковке.
— Если не возьмёт, ты знаешь, что делать, — тоненько произнёс хозяин. Змея дрогнула на лице чернявого, там где должен быть рот.
— Будет сделано, Пётр Палыч!
— Только не как в прошлый раз, — сказал хозяин тенором грозным как бас-профундо.

На следующий день, за Петром Палычем приехал бронированный джип и машина сопровождения. Люди в чёрном, которые оттуда вышли, были не такие противные, как чернявый, но поверьте моему нюху, угрозы было в них не меньше.
Я это почувствовал сразу и всем своим видом пытался предупредить хозяина. Я скулил, тявкал, рычал, лизал ему руки, но Пётр Палыч не чувствовал опасности.
— Что происходит с этим псом — тихо сказал хозяин. Но мы то, домашние, знаем все тончайшие нотки его интонаций. Мурку, как ветром сдуло.
— Кто-нибудь! Посадите его на цепь!
Несчастный, добрый, глупый человек! Хозяин!. «Этим псом» ты меня ещё не разу не называл. Что-то непоправимое должно случится, но чернявый уже тащит меня за шкирку, я упираюсь всеми четырьмя лапами, выворачиваюсь весь наизнанку, успеваю цапнуть татуированное запястье и кубарем лечу по каменным ступеням в подвал...

Вечером был банкет. Иннокентий злобно ругался на помощников, бегали официанты, весь дом пропах едой, табаком и алкоголем. Наконец хозяин выпроводил гостей и мы с ним вдвоём уселись в кабинете, и смотрели телевизор. По случаю праздника он позволил мне забраться на диван. На экране тоже показывали гостей, звучала бравурная музыка, но запахов еды и прочих излишеств не было слышно. Всё было скромно. И вот, о чудо! Хозяин, в том самом костюме, в который он облачился с утра — крупным планом. К нему подходит другой человек, с прямой спиной, спортивной походкой, в строгом костюме, и цепляет медальку. У меня тоже есть такая, мне в молодости дали на собачей выставке, но я её почему-то не ношу. Пётр Палыч опускает голову чуть вниз, пытаясь рассмотреть свой лацкан и руку, у которой что-то там не получается зацепить как надо. В уголке глаза у хозяина блестит слеза, карата на два.И, о, ужас! Хозяин чуть-было не лизнул эту руку! Нет показалось, не может быть...
    Всю ночь я не мог уснуть, ломая голову: чью же это руку пытался лизнуть хозяин?

               08.06.20