Мой девичий дневник. Тетрадь четвёртая

ТЕТРАДЬ четвёртая.


1 марта 1976 года.

Придумала писать, что-то, в роде исповеди, самой перед собой. Посмотрю, на сколько меня хватит? Думаю, что не надолго. Значит, не постоянная, нет никакой воли. Буду записывать свой каждый школьный день.
Понедельник.
Сегодня было 6 уроков. Вроде всё нормально, но только по физике очень плохо написала самостоятельную, на 2. Я уверена, что будет два, хотя в глубине души есть надежда. Я не переживу этой двойки. Я вообще по физике тройки тяжело переживаю, но двойка … Нет. Это непостижимо. А кто виноват? Нужно учиться, а ты совсем перестала, совсем. Раньше ты с огромным удовольствием занималась, а теперь? Честно говоря, мне и теперь очень нравится учиться, но лень. У тебя нет силы воли, или, вернее, очень слабая. Я правильно сделала, что наказала себя, и я сдержу своё слово. Нужно быть ответственным перед собой, и тогда всегда сможешь не подводить товарищей.
Уж очень сильно я на себя обозлилась. Надо браться за ум. Но сила воли, как это трудно? Но надо.
Сегодня же  после уроков состоялся так называемый «вечер», посвящённый творчеству Пушкина. Честно говоря, я ничего не слышала из того, что там говорилось, кроме сценки. Бедные ребята. Им пришлось играть любовную сцену, и мальчишка стал на колени перед девчонкой. Может это покажется глупым, но всё-таки хоть и на сцене и по сценарию, не от себя, а трудно признаваться в любви. ((Кому? Мне? Да ничуть.)) Но они молодцы, отлично сыграли и не сорвали спектакль. Просто молодцы. И всё-таки, я бы лично никогда не согласилась на такую роль. Хоть и по сценарию, но как это неприятно, когда перед тобой унижается человек.
Теперь вот села делать уроки, очень хочется. На меня как найдёт. А из головы всё никак не выходит. Странно это очень. Ведь когда я его не трогаю, то тогда он сам начинает заговаривать и цеплять, чтобы поговорить. Может, это любовь? Вряд ли. Что до меня, то я его никогда не любила и любить не буду, а он … он тоже. Я в этом уверена. Да и за что же меня любить? К тому же я совсем некрасивая. Хитрюга. Пишешь одно, а думаешь другое. Да и причём тут красота, коли ума-то нет? Одно хвастовство. Почему я так уверена, что меня все должны любить? Да за что, за какие такие прикрасы? Вот то-то и оно, что не за что.
Раскритиковала себя в пух и прах. А он всё-таки очень хороший.

2 марта 1976 года.

Вторник.
Сегодня было 6 уроков. Этот день у меня очень печальный. На белорусской литературе мы с Иркой играли в морской бой. Она долго не замечала, а потом вдруг быстро подошла к нам и забрала листики и дневники. Я думала, она ничего не поставит. Но не тут-то было. Она вызвала меня сказать, о чём сейчас говорится. Я слышала вопрос, который она перед этим задала, но что говорилось – нет. Ну, я ей и выпалила этот вопрос. А Ирка слышала, что она сказала и повторила. И мне два поставила, а ей неуд. Но в журнале её нету. Она просто припугнула. Но всё равно, очень неприятно.
По химии контрольную написала неплохо, но вот задача? Ответ немного сомнителен. Вообще-то он приближённый, но всё равно, сомнительно. Но если правильно, то пять обеспечено.
Завтра у нас будет что-то вроде олимпиады по математике. Но не весь класс, а создана команда из 13 человек. Вообще, команда сильная. Но, честно говоря, победы нам не видать. «Г» класс очень силён. А вот на второе место можем рассчитывать. Посмотрим, вообще-то, интересно.
Сегодня по физике была такая тема простая. Я её отлично поняла. Прямо, приятно. Теперь, если вызовет, то смогу даже теорию ответить. Вообще-то, я терпеть не могу отвечать теорию. Я её всегда поверхностно знаю, а вот задачи – это я всегда готов. Вообще-то, теорию я знаю, но попроси меня объяснить – буду плавать. Так уж устроен мой мозг.
Я совсем больная хожу. Кашляю страшным образом. На этике сегодня чуть не задохнулась, так плохо стало. Мне надо было дома быть, а я хожу, вот и получается. Как бы осложнение не дало? Уже весна, скоро экзамены. По календарю – весна, а по природе, так она даже и не собирается избавляться от снега. Я очень люблю зиму, но когда она затягивается – это надоедает. Сейчас, я лично желаю весну и тепло.

18 марта 1976 года.

17 марта 1976 года, полвосьмого вечера. Это время я никогда не забуду. Оно принесло мне много страдания и радости одновременно. Сейчас я страдаю. Я проклинаю себя и благодарю за этот вечер. Я уже много раз говорила себе, что я бы повторила этот вечер.
((Совершенно не помню, о какой глупости идёт речь ;)) )).
Четверг.
Сегодня было 5 уроков и классный час. У меня дела-то неважные. Но стараюсь поправить.
Целый день чего-то жду и сейчас тоже. Но тщетно. И хорошо. Я лично довольна. Оказывается, я знаю его лучше, чем думала. Точно предсказала.
Он, оказывается, лучше, чем я думала и говорила всё время. Но посмотрим?

26 марта 1976 года.

Третий день каникул. Что-то на меня сегодня такое напало, и я написала стих. И опять на военную тему. У меня на другую не получается. Пробовала про любовь, нет, не получается. И что самое интересное, что я не жила войной и не чувствовала её, а вот получается. Да и получилось ли? Не знаю.

Из груди её пронзённой
Вытекла слеза.
Только ярко-красная,
Как сама заря.
Заря от пожара,
Что бушует на Земле …
Сколько много горя
В этой алой слезе?
Сколько много страданий
Принесёт она?..
Будет тихо плакать
Старушка мать у окна.
Будет ждать дочурку,
Которой не сказать:
«Здравствуй, милая мама!
Вот мы вместе опять.»

Мне очень грустно. Уж не влюбилась ли я? Да ну, ещё нет, но чувствую приближение этого счастья. Только плохо, что его выбрала. Всё-таки не могу влюбиться в него. Что-то нежное у меня к нему, дружеское и открыто искреннее, но что – понять не могу. Порой забираюсь в глубь сердца и спрашиваю себя: «Ты любишь его?» И вдруг очень странный ответ: «Нет.» Тогда, что же это? Но, как говорится, поживём – увидим.

27 марта 1976 года.

А вот и ещё одно, посвящённое ему. Начало вчера, а сегодня конец.

Однажды я спросила:
«Ты любишь меня?»
Ты мне не ответил, но знаю я,
Что ты никогда не любил меня.
Ты уедешь скоро,
Не ответив мне,
Только эти строки
Напомнят о тебе.
И, может быть, снова увидимся мы?
Тогда и тебе напомнят они
О тех днях далёких и дорогих,
О тех наших ссорах, по-детски, смешных.


12 апреля 1976 года.

Боюсь, что потеряю их, а мысли нужно ценить и хранить, особенно, если они никому не известны и изложены в стихах. А проще, это речь о том, что никто не знает о моих стихах. Я ещё одно настряпала. Ведь это всё-таки для себя лично и зря, что я сказала сеструхе и на второй стих создана нами песня. Но что самое паршивое, что эта песня не осталась между нами, а отдана на вооружение их школьному ансамблю. И первое тоже. Всё, впредь я ей не буду говорить о своих стихах. Она забыла, что они – посвящение, и имеют определённого адресата. Ну, да ладно.
Я ему создала ещё один стих. Хоть я его даже и не подумаю дарить ему, потому что в нём слишком всё откровенно. А вот первое, которое я назвала «Посвящение», я, наверно, подарю ему в конце этого года. Я вообще-то не хотела, чтобы у него было моё фото, ну, да ладно. Всё-таки не индивидуальное, а весь класс. А вот стих, да ещё посвящённый ему, это – подарок
Тебя я не видела этих два дня.
И очень грустно мне без тебя.
Я не знаю, что делать, как быть?
Я не могу без тебя больше жить.
Может, сейчас это очень смешно,
Но я хочу стать твоей женой.
Ты на край света, и я с тобой.
С тобой мне не страшен ни ветер, ни зной,
Ни стоны прибоя, не грохот лавин …
Только бы ты меня любил.
Только бы помнил ты всегда
О том, что я люблю тебя! ((В 15 лет? )))) ))
 Не дай бог, чтобы оно попало ему в руки. Я не хочу, чтобы он открыл мою душу.

20 апреля 1976 года.

А вот, наконец, и имя этого человека, которому посвящено такое откровенное стихотворение.
Выслушай меня,
А я тебе скажу:
Дорог ты мне
И сердцу моему.
Мил мне навсегда.
Но далее я по-прежнему не буду называть его имя. Даже Света заметила, что он относится ко мне не так, как ко всем остальным. Как-то по-особому. Да и я сама вижу.. Часто ловлю на себе его взгляд. Но, какой взгляд? Жгучий. Я удивляюсь: разве можно синими глазами посылать такие жгучие взгляды? Может, я и преувеличиваю, но, по-моему, всё-таки что-то есть в этих взглядах, в этой радостной улыбке, когда я случайно дотрагиваюсь до его руки. А как он покраснел, когда я стала говорить ему что-то на ухо?. Однако, я никогда не скажу, что он влюблён в меня. Нет. Но тогда, что это? Не знаю. Будущее покажет.

23 апреля 1976 года.

Я скоро превращу свой дневник в тетрадь для стихов. Вот и ещё один. Я сейчас что чувствую, то и пишу в своих куплетах. А сейчас я чувствую тоску по нём. Он сейчас болеет, и я его не видела уже три дня. Я чувствую, что я должна навестить его, но не могу. Что-то меня удерживает. Раньше бы сходила, а сейчас не могу. И всё-таки, я не влюблена в него. Я перестала замечать того, что его нет рядом. Видно, что-то случилось, потому что Зуев мне намекнул сегодня на него. Или же я чем-то подала вид, или же он что-то ему сказал? Скорее, первое. Но пускай думает, мне всё равно. Всё очень хорошо и на своих местах.
Тоскует сердце по тебе,
Хотя, тебя оно не любит.
Но что же, что же делать мне?
Тоска мне гложет душу, губит.
К тебе прижаться б посильней,
Услышать стук твоего сердца.
Но было б легче потом мне?
Кто знает, может быть и легче …


26 апреля 1976 года.

Ох, и дурра же я?!! Что я наделала? Зачем я это сказала? А вдруг, он, в самом деле, любит меня? Ведь я же причинила ему неугасимую боль. Всё скажу попорядку.
Наконец-то после 5 дней болезни, он пришёл в школу. Ну, естественно, не обошлось между нами без драки. Но эта драка была приятной, как и для него, так и для меня. После физики мы домой шли вместе, ну, не совсем вместе, но поблизости. Я и Света шли впереди; он, Лёнька и Ершов – сзади. Вдруг, слышу голос Ершова: «Черепко, а Вадим тебя любит». У меня всё оборвалось, а Света усмехнулась. Слышу, зовёт Ершов: «Черепко!» Я обернулась и крикнула: «Чего тебе надо?» А он: «Ты Вадиму нравишься. Вот только что Лёня сказал». Ну, вот тут я и ляпнула: «Плевать мне на это!» Сказала и тут же пожалела. Но сказанного назад не вернёшь. После этого они отстали от нас.
Ну, вот зачем, зачем же я это сказала? Если это правда (это скорее всего), то я всё испортила. А если неправда, то тогда всё нормально. Завтрашний день всё покажет. Но что же мне делать, если он меня любит? Ведь я же тоже люблю его. Очень сильно люблю. ((На долго ли? :))) ))


17 апреля 1977 года.

Завтра в техникум. Уже год скоро кончится. Ужасный и прекрасный год. Прекрасный тем, что у меня теперь много новых хороших друзей и подруг. А ужасный тем, что пережила дикие минуты. Не каждому дано пережить такие минуты унижения. Но это уже позади. Остались только отблески прошедшей грозы. За то столько неведомого и прекрасного впереди. А всё-таки, самый лучший у меня друг Юрка. Я совсем не боюсь это утверждать, потому что он сам так считает. Он мне об этом почти говорил: «Как же я без тебя?» эти слова прозвучали в шутку, но с глубоким серьёзным смыслом. Когда я была рядом, он считал это обыкновенным, ничего не значащим явлением, кроме того, что он один из всех ребят в группе сидит с девчонкой. А когда я ушла от него, то он понял, что ему без меня плохо. Можно подумать, что я так говорю от того, что мне хотелось, чтоб так было? Нет. Ему на самом деле трудно. Во-первых, он сначала не поверил, что я ушла от него и даже сначала обрадовался.  Но потом ему это стало в тягость. И он долго крепился и не выдержал. Спросил. Вот тогда-то я и поняла, что он очень огорчён тем, что я покинула его. Потом он меня позвал. В полном смысле этого слова. Но я опять ушла. И теперь-то он понял, что меня не вернуть. Однако, он сделал ещё одну попытку вернуть меня.. Второй раз позвал. Но не судьба уже. Не по моей, и не по его воле, а по воле преподавателя нас опять разлучили и теперь навсегда, может быть. Если, конечно, он не сделает третьей попытки.. Но я знаю, что он этого не сделает., слишком хороший сейчас у него сосед. Правда, он сильно мешает ему, но юрка умеет владеть и собой, и другими.. Правда, если он разойдётся, , то его нужно останавливать. А это сделать смогу только я. Я на него гляну и покачаю головой, и он тут же утихомиривается.
Юность наша, судьба нас свела.
Руки наши в дружбе сплела.
А любовь ненужной сочла.
Это как раз то, что можно сказать о наших взаимоотношениях.. Он думает, что мне без него легче? Где там. Я как посмотрю, что он к Шурочке склоняется, то у меня сразу сердце начинает кровью обливаться. Целую неделю я с ним совершенно не общалась., даже полторы недели. Как-то всё некогда было. А уже на этой неделе во вторник он сам ко мне первый обратился. И как-то сразу же начал по старому, с тем, что делиться. Всё же началось с того, что я стала помогать и советовать в учёбе. Я как-то сделала ему замечание, что он очень медленно читает. А потом спросила, сколько он книг прочитал? Я чуть не вскрикнула. За 16 лет только 20 книг? Я уже не стала удивляться. Тогда я ему посоветовала читать вслух. И ещё я заметила, что у него поразительная память. Так вот, я ему это как-то сказала, он вроде не принял к сведению. А потом я один раз заметила, что он читал историю на уроке и шевелил губами. Значит, читал в слух, значит, принял к сведению мой совет. Потом он постепенно стал переходить на рассказы о своей личной жизни. Он вообще-то говорит быстро, но не очень внятно. Я первое время его не очень понимала. Он, собственно. Говорил не очень важные вещи, хотя поучительные. Но потом я стала понимать его с полуслова. И он меня тоже. Мы даже иногда обменивались взглядами, и я смогла уже сказать, что у него творится в душе. Потом он мне сначала показал фотографию своей девочки, а потом стал о ней рассказывать. Он мне рассказывал такие вещи, какие не всякому другу расскажешь. Последним штрихом для взаимопонимания стали рассказы о семье. Он мне рассказывал о своих конфликтах с отцом и ещё о многих вещах. Потом он заметил, что у меня хороший вкус и стал советоваться об одежде. Потом я стала замечать, что он стал подражать мне. И сейчас тоже иногда замечаю свои движения, но особенно часто мою игру лица и интонацию голоса. Я раньше боялась его перебивать, если он начинал рассказывать, спрашивать то, что меня интересовало в рассказах. Боялась нарушить то, что было нечаянно им самим воздвигнуто. Но позже я перестала этого бояться, так как построенное здание стояло прочно на своём фундаменте.  И он мне охотно отвечал на все мои вопросы. Он если не хотел отвечать, то молчал. И ещё, если я приходила и забывала с ним поздороваться и сидела молча, он тоже молчал, опасаясь нарушить мою внутреннюю жизнь своим вмешательством. Когда я видела, что это ему в тягость, я тогда начинала с ним разговаривать, и он тогда прямо на глазах преображался. Сразу начинал улыбаться, глаза начинали светиться радостью и нежностью. Я долго не могла понять того взгляда, которым он на меня смотрел и смотрит. Никак не могла подобрать подходящего слова, а теперь нашла. Нежным. Именно, дружеско-нежным взглядом. После того, как я ушла, то его взгляд стал долгим и грустным. Нежности не убавилось, но к ней ещё присоединилась грусть. Неподдельная, человеческая грусть. Последний наш разговор был таким, что он его глубоко впитал в себя и понял, что всё, что я говорю, могло бы и может случиться. Он не изменил своего образа жизни, но я стала замечать грусть на его лице и во взгляде именно и после этого разговора. Он был последним, но самым ярким и серьёзным. Много пользы было почерпано из него и для него, и для меня. И когда я в порыве хорошего настроения подмигнула ему, он вдруг не смог скрыть своего удовольствия ни во взгляде, ни в выражении лица. А потом весь урок мы с ним переглядывались и смеялись. Он мне раз сказал, что ему нравится, когда я начинаю смеяться. Это точно, потому что он тогда сам не может удержаться от смеха. Но самое главное совсем не в этом, и даже не в том, что он меня, несмотря ни на что, глубоко уважает. А самое главное в том, что он мне верит и глубоко доверяет. Это самое главное. Он сначала опасался, что я кому-нибудь рассказываю всё это, но потом понял, что всё это остаётся во мне. Вот тогда-то он стал не только ограничиваться случаями из жизни, но и о семье. И даже вчера, когда мы с ним долгое время не общались, он вдруг опять скачал. Сказал, что он домой к себе едет с Шурочкой. ((Мы так называли паренька, у которого были волосы, как у девчонки, длинные до плеч.)) Он никогда не узнает того, что мне ужасно хочется побывать у него дома, но это совершенно невозможно. Мне кажется, что ему тоже очень хочется побывать у меня, он даже, был, намекнул на это, но я знаю, что это тоже невозможно. Этому никогда не бывать. Он даже не знает, что я явно представляю себе - его комнату, улицу, дом, клуб, хотя никогда там не была и не буду. Просто это невозможно. В общежитии в комнате я у него была. Но это ерунда. Больше меня там не будет. Никогда. Мы с ним остались друзьями. Он потом вдруг обернул дружбу на плохой лад. Вдруг решил много командовать. И осёкся. Понял, что это невозможно. Если бы он попросил, я бы всё исполнила. Но команд со стороны друзей я не признаю. Что будет теперь, я не знаю, но, скорее всего, всё останется по-старому до конца этого года, а на следующий, если ничего не изменится, мы будем только однокурсниками (если, конечно, сами не захотим восстановить свою дружбу). А она есть. Он сам её признал. И ещё. Он понял, что я ему нужна, просто необходима.

4 сентября 1977 года.

Казалось бы, раз сентябрь, то я сейчас буду рассказывать про учебные дни? Вовсе нет. Мы сейчас на практике, работаем на прокладке электросетей. Работа не такая уж интересная, за то весьма полезная. Есть хорошая возможность сбросить весь летний жирок. Ну, уж и налаботряничалась я за лето. Как поехала в Жлобин, так  до самого отъезда домой ничего не делала. Наскучалась вволю. Как я мечтала о встрече с нашими! По ним я очень скучала. А встреча оказалась обыкновенной. Правда, все обрадовались друг другу, ну, не так, чтобы падать в обморок. Меня особенно волновала одна встреча. Встреча с Юрой. Я не на минуточку не забывала о нём летом. Всё время думала. И я знала, что наша встреча 1 числа осени покажет всё: думал ли он обо мне летом, хотел ли со мной встретиться? Так оно и получилось. При первом же взгляде на него, я поняла, что он очень взволнован, а дальнейшее показало, что он не только думал обо мне летом, но что он любит меня. Да, да, да! Я в этом уверена. Он всё время провожает меня своими глазами. Когда же он ловит мой взгляд, он почему-то смущается и быстро отводит глаза. Но взгляд, его нельзя забыть! Когда он смотрит на меня открыто, то глаза обыкновенные, но видно, что это безразличие он делает с усилием, потому что нет-нет, да и проскользнёт нежность. А когда смеётся или прищуривается (чаще всего подмигивает одним глазом), то выражение теплоты и нежности не покидает их. Он меня постоянно называет Лена. И чуть что, всё – Лена и Лена. Позвать, показать что-то – Лена, что-нибудь смешное сказать – Лена. Однако, позаботиться о ком-нибудь – о Лене. Я даже не ожидала этого после лета. Хотя, внешне всё кажется обыкновенным, но это лишь глядя со стороны и невнимательно. Зовёт по имени, но он всех девчонок так зовёт. Смотрит, но уже, что ли, и посмотреть нельзя? Заботится, но он это делает как бы между прочим, что эту заботу замечаю только я. А я сама? Почти его не замечаю, мало смотрю в его сторону, особенно никаких чувств не выражаю. Но это так кажется другим. А он прекрасно знает, что я люблю его. Ведь я вроде избегаю его взгляд и сама не смотрю. А потом улучу момент, когда никто не видит, посмотрю такими глазами и так улыбнусь, что он сильно смущается и радостно и дружелюбно улыбается мне. Когда я рядом, близко около него, он почему-то ужасно теряется и смущается. Но смущается он постоянно. Даже поразительно. Ведь у него столько девчонок было и есть? Ну, да ладно, это мой нож в сердце, все его «девочки». Посмотрим, что будет дальше, правда, мы скоро расстанемся. Но это даже хорошо. Мы хоть ещё крепче поскучаем по друг другу. Будет проверкой нашей любви. Первая любовь у меня со взаимностью. И я нисколько не сомневаюсь в ней. Я люблю тебя, Юра! ((Которого по счёту? :))) ))