Тобиас Вулф - Левиафан

[перевод с английского]

На ее тридцатилетие Тэд организовал для Хелен сюрприз-вечеринку. Это была маленькая вечеринка – единственными гостями были Митч и Блисс. Они и Тэд скинулись и купили Хелен три грамма снежка, которого им хватило на всю ночь и следующее утро. Когда уже достаточно рассвело, все спустились во двор дома искупаться в бассейне. После этого Тэд пригласил Митча в сауну на пятый этаж, а в это время Хелен и Блисс соорудили гигантский омлет.
 
– Ну, и каково это? – спросила Блисс. – Когда тебе тридцать?

Пепел с ее сигареты упал в яйца. Какое-то мгновение она глядела на пепел, потом просто его размешала.

– Митчу в прошлом месяце исполнилось сорок, и он конкретно психанул, – сказала она. – Вливал в себя столько маалокса, что стал на вкус, как мел. Я думала он вообще на крэк сядет или типа того.

– Митчу сорок? – спросила Хелен.

Блисс посмотрела на нее.

– Это секретная информация, ясно?

Хелен покачала головой.

– Невероятно. Он выглядит на двадцать пять, ну, максимум на двадцать семь.

Она следила за тем, как Блисс крошит в миску бекон.

– О, боже! – сказала она. – Не может быть. Он сделал подтяжку лица.

Блисс закрыла глаза и облокотилась на столешницу.

– Не надо было мне тебе говорить. Прошу тебя, не проговорись, – с безнадежностью в голосе пробормотала она.

Когда Митч и Тэд вернулись из сауны, все четверо снова понюхали, и Тэд дал Хелен вылизать зеркальце. Он сказал, что ни разу еще не видел, чтобы три грамма кончились так быстро. Потом Хелен подала омлет, а Тэд все пытался найти что-нибудь по телевизору. Он переключал каналы в поисках мультфильмов про Дорожного бегуна, пока не свел всех этим с ума, потом сдался и оставил на последней части фильма про Батаанский марш смерти . Но смотрели они его совсем недолго, потому что Блисс начала плакать. Тэд переключил на какую-то поднимающую настроение передачу, но Блисс продолжала плакать и уже начала впадать в истерику.

– Так, давайте, – сказал Митч. – Все в круг любви.

Тэд и Митч подошли к Блисс и обняли ее, в то время как Хелен осталась наблюдать за ними с дивана, попивая эспрессо из изящной, голубой как яйцо малиновки, чашечки – последней из привезенного ее бабушкой в иммиграцию сервиза. Хелен тоже обняла бы Блисс, но в этом не было никакого смысла: нанюхавшись, Блисс выкидывала этот номер практически всякий раз, и нужно было просто дать событиям идти своим чередом.

Допив эспрессо, Хелен собрала тарелки и отнесла их на кухню. Она выбросила остатки поджаренного хлеба во двор и, наблюдая за тем, как их растаскивают белки, стала мыть посуду и слушать, что происходит в соседней комнате. Сейчас Блисс принялся успокаивать Тэд. «Ты очень красивая», – повторял он ей раз за разом. То же самое он всегда говорил Хелен, когда та была в подавленном настроении, и теперь настроение начало портиться и у нее.

Надо догнаться, решила она. Она прошмыгнула в спальню и вынюхала пару дорожек из личной заначки Тэда, которую обнаружила, когда искала спички в кладовке. Потом посмотрелась в зеркало. Глаза у нее блестели. Они, казалось, были подсвечены изнутри, и именно таким и было ее ощущение: будто от головы к ногам льется поток холодного белого света. Она надела солнечные очки, чтобы никто не заметил, и вернулась на кухню.

Митч стоял у столешницы и сворачивал косяк.

– Как наша именинница? – спросил он, не поднимая глаз.

– Готова к продолжению, – сказала Хелен. – А ты?

– Да я завсегда, – ответил Митч.

В этот момент Хелен была очень близка к тому, чтобы сообщить ему, что она знает, но удержалась. Митч был что надо, и Блисс тоже. Хелен не хотела стать причиной ссоры между ними. И, тем не менее, Хелен знала, что в один прекрасный день она не сможет удержаться и устроит Митчу допрос с пристрастием. Этого не может не случиться. И Хелен знала, что Блисс это знала. Но в то утро она этого не сделала и поэтому была довольна собой.

Митч поднял косяк:

– Взорвешь?

Хелен помотала головой. Она кинула взгляд через плечо в сторону гостиной.

– Что там с Блисс? – спросила она. – Расклеилась из-за Второй мировой? Тэд знал же, что от этого фильма ее накроет.

Митч смахнул с нижней губы кусочек травы.

– Ее бывший грозится снова переехать в Бостон. И тогда детей она сможет видеть только летом, и то если мы наскребем на их перелет сюда и обратно. Тяжко. Очень тяжко.

– Еще бы, – сказала Хелен. Она вытерла руки и повесила полотенце на ручку двери холодильника. – И все-таки Блисс надо было думать об этом, когда она от них свалила, так ведь?

Митч развернулся и пошел из кухни.

– Прости, – крикнула Хелен ему вслед. – Я не подумала.

– Ты именно подумала, – сказал Митч и вышел, оставив ее одну.

Вот черт, подумала она. Она решила, что ей нужна еще одна дорожка, но не сдвинулась с места, чтобы сходить за ней. Хелен стояла, где была, и глядела сквозь окно над раковиной на бассейн. Пес-афганец, принадлежащий управдому, лакал из бассейна с той стороны, где было мельче, уперевшись лапами в идущий вокруг слив. Два стюарда Британских авиалиний из квартиры с их этажа, оба в голубых плавках, подставляли свои белые тела утреннему солнцу. Рыжая девчонка, живущая выше, плавала на надувном матрасе. Хелен было видно, как скользит по дну бассейна длинная тень от надувного матраса, словно преследуя девчонку.

Хелен услышала, как Тэд сказал: «Господи, Блисс, это я понимаю. Все испытывают подобные чувства. Не всегда получается их подавить». Блисс отвечала ему таким тихим голосом, что Хелен перестала пытаться что-то разобрать – это было похоже на едва ли что-то большее, чем просто вздохи. Она налила себе бокал шабли и присоединилась к остальным в гостиной. Они все сидели на полу, скрестив ноги. Хелен поймала взгляд Митча и одними губами сказала «прости». Он посмотрел на нее, потом кивнул.

– Я совершал поступки похуже этого, – сказал Тэд. – Уверен, что и Митч тоже.

– Куда хуже, – сказал Митч.

– Хуже, чем что? – спросила Хелен.

– Это ужасно, – Блисс опустила взгляд на свои руки. – Мне стыдно тебе об этом рассказывать.

Хелен видела, что она уже выплакалась. Ее глаза из-под отяжелевших век глядели спокойно, на щеках был румянец, на опухших губах играла робкая улыбка.

– Неужели все так плохо? – сказала Хелен.

Тэд подался вперед. На нем все еще был халат, в котором он ходил в сауну. Халат распахнулся почти до бедер, как, Хелен знала, он того и хотел. Грудь у него была крепкая, благодаря упражнениям на тренажере «Наутилус», который стоял в зале в подвале, и загорелая после их отдыха в Масатлане . Хелен была вынуждена признать, что выглядел он великолепно. Она не понимала, почему ему надо было подавать себя так нарочито и бестактно, но своего он добился: она таращилась на него, и Блисс тоже.

– Блисс, это не так страшно, – продолжал Тэд. – Так бывает.

Он повернулся к Хелен:

– Месяц назад дочка Блисс попала в больницу с тонзиллитом, и Блисс так и не смогла собраться с духом и навестить ее.

– Я не переношу больниц, – сказала Блисс. – Стоит мне войти в больницу, сразу у меня в желудке начинается революция. Но всё же. Когда я думаю о том, как она лежала там совсем одна.

Митч взял ее ладони в свои и стал смотреть на нее, пока не поймал ее взгляд.

– Это дело прошлого, – сказал он. – Операцию сделали, Лизу выписали, и она в порядке. Скажи это, Блисс. Она в порядке.

– Она в порядке, – сказала Блисс.

– Еще раз.

– Она в порядке, – повторила Блисс.

– Хорошо. А теперь поверь в это. – Митч сложил ее ладони вместе, и, держа в своих, стал их нежно поглаживать. – Мы придумали этот грандиозный миф о том, какие дети беспомощные и беззащитные и тому подобное, потому что это дает нам ощущение собственной важности. Мы считаем, что играем какую-то значительную роль просто потому, что мы родители. Мы им совсем в этом плане не доверяем. А дети – живучие обезьянки. В детях сидит умение не сдаваться.

Блисс улыбнулась.

– Но я не знаю, – сказал Митч. Он выпустил ладони Блисс и откинулся назад. – То, что я сейчас сказал, возможно, полная фигня. Все, что я в последнее время говорю, звучит как полная фигня.

– Все мы вытворяли дела и похуже, – сказал Блисс Тэд. Он посмотрел на Хелен. Когда Хелен увидела, что он ждет от нее, чтобы она согласилась, она попыталась придумать, что бы такое сказать. Тэд продолжал смотреть на нее.

– А их ты зачем надела? – спросил он.

– Свет глаза режет.

– Так задвинь шторы, – он потянулся к Хелен и снял с нее очки.

– Вот так, – сказал он. Он взял ее за подбородок одной рукой, а другой убрал ей волосы со лба. – Ну, разве не прелесть?

– Потянет, – сказал Митч.

Тэд погладил лицо Хелен тыльной стороной ладони.

– Ради этого лица я готов на убийство.

Блисс рассматривала Хелен.

– Такое милое, – произнесла она печальным и тоскливым голосом.

Хелен рассмеялась. Она встала и задвинула шторы. На их ткани переливались отблески света. Она прошла через полутемную комнату к закутку, где стоял обеденный стол, и принесла стоявшую на нем свечу. Тэд зажег свечу, и некоторое время они молча глядели на пламя. Потом Митч заговорил. Голос его был задумчивым и казался частью той тишины.



– Это правда, что все мы совершали поступки, за которые нам стыдно. Я сожалею лишь о том, что не совершил больше таких поступков. Я серьезно, – сказал он, когда Тэд засмеялся. – Я сожалею, что не так часто заваривал кашу, не наделал больше ошибок, настоящих ошибок, когда ты действительно делаешь что-то не так, а не просто волею судеб оказываешься в ситуации, которая тебе не нравится. Иногда я оглядываюсь по сторонам и думаю: «Эй, как такое могло случиться?» К тебе не относится, – сказал он Блисс.

Она, казалось, была озадачена.

– Не заморачивайся, – сказал он ей. – Всё, что я пытаюсь сказать – это то, что все время заботиться о других и быть хорошим – все это чушь собачья.

– Но ты ведь хороший, – сказала Блисс.

Митч кивнул.

– Я знаю, – сказал он. – Я стараюсь. Проку от этого никакого.

– Аминь, – сказал Тэд.

– Вот для примера, – продолжил Митч. – Когда-то я работал в юридической фирме в центре города, и был там один парень, который решил, что жить не может без девушки, с которой он тогда встречался. Так он рассказал об этом своей жене, и та его, естественно, выгнала. А девушка потом передумала. И даже не сказала ему, почему. Мы с ним ходили вместе обедать, и он пересказывал мне последние события, и, богом клянусь, душа кровью обливалась за него. Он хотел вернуться домой в семью, но жена все не могла решить, пустить ли его обратно. Она вроде говорила «да», а в следующую минуту уже «нет». И все это время он жил в одном клоповнике на Пост стрит. У него там ничего не было, кроме какой-то садовой мебели. Не знаю, почему, но мне просто стало жаль его. И я ему сказал, что он может пожить у нас, пока всё не встанет на свои места.

– Я так и знала, что ты ему предложил, – сказала Хелен.

Митч уставился на свечку.

– Звали его Рафаэль. Как ангела. Он был человек творческий, симпатичный, и была вокруг него какая-то приятная аура. Наверно, мне хотелось, чтобы он стал моим другом. Но он оказался невероятно противным типом. За девять месяцев, что он прожил у нас, он ни разу стакан за собой не помыл, пепельницу не вытряхнул. Наговорил по нашему телефону на сотни долларов и не заплатил. Машину мою разбил. Воровал у меня вещи. Даже к жене моей подкатывал.

– Классика, – сказала Хелен.

– И знаете, что я сделал? – спросил Митч. – Я вам скажу. Ничего. Я ему по поводу всего этого даже ни единого слова не сказал. К тому времени, когда он съехал, жена уже видеть меня не могла. Это было начало конца.

– Какая депрессивная история, – сказала Хелен.

– Мне надо было его убить, – сказал Митч. – Я бы, возможно, потом сожалел об этом, но, по крайней мере, я бы мог сказать, что я что-то сделал.

– Ты слишком добрый, – сказала ему Блисс.

– Знаю, – сказал Митч. – Но все равно сожалею, что этого не сделал. Иногда лучше совершить что-то чудовищное, чем позволить событиям катиться по наклонной.

Тэд хлопнул в ладоши.

– Точно, точно. Ты на правильном пути, Митч. Тебе надо лишь получить несколько полезных советов, и даст их тебе никто иной, как старина Тэд. Потому что когда речь заходит о чудовищном, тут я эксперт. Можно даже сказать, что я король чудовищности.

Хелен подняла свой пустой бокал:

– Кто-нибудь желает чего?

– Пристегните ремни, – продолжил Тэд. – Сейчас вы услышите мое признание о том, как низко может пасть человек. Худшая из когда-либо поведанных историй.

– Нет уж, спасибо, – сказала Хелен.

Он уставился на нее.

– Что значит, „нет уж, спасибо;? Кто тут разрешения спрашивает?

– Я бы послушал, – сказал Митч.

– А я бы нет, – Хелен встала и посмотрела на Тэда сверху вниз. – Это мой день рождения, забыл, что ли? У меня нет никакого желания сидеть и слушать твой рассказ о том, какое ты дерьмо. Только в тоску вгонишь.

– Правильно, – сказала Блисс. – Хелен у нас именинница, ей и решать. Согласен, Тэд?

– Вот что, – сказала Хелен. – Почему бы тебе не рассказать нам о чем-то хорошем, что ты совершил. О том, чем ты больше всего гордишься.

Митч расхохотался. Тэд, ухмыляясь, ткнул его кулаком в плечо.

– Я не шучу, – сказала Хелен.

– Хелен решать, – повторила Блисс.

Она похлопала ладонью по полу рядом с собой, и Хелен снова села.

– Итак, – сказала Блисс. – Мы слушаем.

Тэд перевел взгляд с Блисс на Хелен.

– Я расскажу, если ты расскажешь, – сказал он. – Но ты первая.

– Так нечестно, – сказала Хелен.

– А по мне так честно, – сказал Митч. – Это была твоя идея.

Блисс улыбнулась Хелен:

– А вот это уже весело.



Прежде чем начать рассказ, Хелен отправила Тэда на кухню за вином. Митч сделал несколько приседаний, чтобы немного разогнать кровь. Блисс села за спиной Хелен и распустила ей волосы.

– Я могу тебе кое-что посоветовать против этой сухости, – сказала она.

Она запустила пальцы в волосы Хелен, потом начала их чесать щеткой, шепотом с придыханием отсчитывая каждое движение, пока Тэд не вернулся с графином.
Каждый получил по бокалу.

– Мы готовы слушать, – обратился Тэд к Хелен. Он лег на диван и заложил руки за голову.

– У одной маминой подруги был сын с синдромом Дауна, – начала Хелен. – Вообще-то, у мамы были три-четыре подруги, у которых были дети с такими отклонениями. И у одной из моих тёть. Все они были примерными католичками и не задумывались о последствиях беременности на пятом десятке. Это было еще до Второго Ватиканского собора, до «таблетки» и всего прочего – до того, как вся эта ситуация упростилась.

- Так вот, Том не был маленьким мальчиком. Он был старше меня на пару лет и гораздо крупнее, но производил впечатление ребенка: был очень добрым, очень нежным, очень веселым.

Блисс остановила щетку, не расчесав прядь до конца, и сказала:

– Я сейчас снова заплачу.

– Когда я училась в старших классах школы, я иногда приходила посидеть с Томом. В то время меня очень занимала тема „твори добро;. Я хотела стать святой. Честно, я правда этого хотела. По ночам, прежде чем уснуть, я складывала ладошки под подбородком, будто я молюсь, и улыбалась такой безгрешной улыбкой, которую я постоянно тренировала перед зеркалом. И тогда, если бы меня утром нашли мертвой, то подумали бы, что я отправилась прямиком на небеса и улыбалась прилетевшим за мной ангелам. Одно время я даже собиралась стать монахиней.

Блисс рассмеялась:

– Прямо вижу тебя в монашеском обличии, Сестра Морфиния. Тебя бы хватило часа на два.

Хелен обернулась и испытующе посмотрела на Блисс.

– Тебе этого не понять, – сказал она. – Но если бы я ушла в монастырь, я бы осталась в монахинях. Для меня клятва – это клятва.

Она снова развернулась.

– Как я уже сказала, я начала заботиться о Томе, как о блаженном, но спустя некоторое время мне самой это стало нравиться. С Томом было весело. И он меня действительно любил. Он даже назвал в честь меня одного из своих хомячков. Мы оба обожали животных и часто ходили в зоопарк, а еще я возила его на конюшню в Марин, где были бесплатные уроки верховой езды для особенных детей. Так их называли, а не инвалидами или отсталыми. Особенными.

– Прелестно, – сказал Митч.

– Рановато ты расчувствовался, – сказала ему Хелен. – Это еще не конец.

Она сделала глоток из бокала.

– Вот. Когда у меня началась учеба в колледже, я стала нечасто появляться дома, но всякий раз, когда я приезжала, я заходила за Томом, и мы куда-нибудь шли. К «Дому на утесе»  посмотреть на морских львов, и всё в таком духе. Но однажды меня осенило. Я подумала, а почему бы нам не отправиться смотреть китов? У Тома вся спальня была завешана плакатами с китами, а живого кита он никогда не видел, да и я тоже. Я позвонила в круизную контору в Халф Мун Бей , и они мне сказали, что вообще-то сезон уже заканчивается, но все равно стоит попробовать. Они были уверены, что мы что-то увидим.

- Матери Тома идея не особо пришлась по вкусу. Она все повторяла, что Том не умеет плавать. Но я сумела ее убедить, и на следующее утро мы с Томом поехали туда и сели на кораблик. Он был довольно небольшим. По правде говоря, он оказался куда меньше, чем я ожидала, и вначале я из-за этого немножко понервничала, но когда мы вышли в океан, я для себя решила, что черт с ним, они же должны соображать, что делают. Кораблик немного качало, но страшно не было. Том был в восторге.

- Все утро мы бороздили океан, но так никого и не видели. Нас привозили в разные места, глушили двигатель, и мы просто сидели в ожидании кита. В какой-то момент мне стало все равно. На воде было хорошо. Компания попалась приятная. Кто-то соорудил для Тома что-то наподобие удочки, которую можно было забрасывать, пока мы ждали. Я просто сидела откинувшись и загорала. Вдыхала приятные запахи. Смотрела на чаек. Постояв так около часа, мы заводили двигатель и шли куда-то еще, где все повторялось. Так было раза три или четыре. Все подтрунивали над гидом, угрожали сбросить его в воду по пиратскому обычаю, и так далее. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с нами всплыл кит.

- Он неожиданно оказался очень близко. Со спины его сбегали мощные потоки воды. От него исходил непередаваемый тошнотворных запах. Весь он был в наростах и ракушках, с него свисали длинные косы морской травы. Он был огромный. Раза в полтора длиннее нашего кораблика.

Хелен покачала головой.

– Вы даже не представляете себе, какой он был огромный. Он начал проплывать под нами туда-сюда, и каждый раз от этого кораблик сильно кренился на бок и зачерпывал пару тонн воды. Мы начали валиться друг на друга. поначалу все смеялись и бурно радовались, но через некоторое время стало совсем не до смеха.

– Он наверно просто хотел поиграть, – сказал Митч.

– Это именно то, что сказал нам гид, когда кит проплыл под нами первые пару раз. Но потом гид тоже испугался. Он стал бледным, как полотно. Было ясно, что гид не больше любого из нас понимал, что происходит. Мы все считали, что киты якобы культурнее людей, умнее, дружелюбнее и чаще держатся вместе. Даже, что они забавные. Но тот кит был другим. Он был настроен враждебно.

– Вам, наверно, просто не повезло, – сказал Митч. – Похоже, что-то его не на шутку рассердило. Может, русские китобои загарпунили его подругу.

– Это был монстр, – сказала Хелен. – Я не шучу. Он был злой, громадный и вонючий. И к тому же уродливый. На нем было столько ракушек, что под ними практически не было видно шкуры. Он был словно в доспехах. Пару раз он задевал кораблик, производя тем самым противнейший звук, будто там под водой стонали люди. Он уплывал вперед и уходил под воду, и каждый думал «Господи, только бы он не вернулся», но потом вода у борта начинала бурлить, и он появлялся снова. Это было жутко. Никогда в жизни мне не было так страшно. А потом Том начал терять самообладание.

Блисс положила щетку на пол. Хелен чувствовала, как Блисс застыла у нее за спиной, и слышала ее дыхание.

– Он начал издавать такие отрывистые звуки, – сказала Хелен. – Никогда прежде я не слышала, чтобы он так делал. Тихое такое мявканье. Странным было то, что до этого я даже не вспомнила о Томе. Я абсолютно о нем забыла. И ужаснулась, когда поняла, что вот он сидит рядом со мной, напуганный до полусмерти. Моя первая мысль была: «а вдруг он сейчас взбесится?» Он был гораздо крупнее меня, я бы не смогла с ним справиться. Да никто бы не смог. Он был чрезвычайно сильным. Если бы люди попытались его удержать, он бы раскидал их, как щенков. И что тогда?
Но больше всего меня напугала мысль, что вот сейчас Том придет в такое замешательство, что запаникует и прыгнет за борт. Эта картина так ясно предстала перед моим мысленным взором.

– И перед моим, – сказал Митч, – Я представил себе ту же картину. Так он прыгнул? Прыгнул, а ты кинулась за ним и вытащила его.

Блисс сказала:

– Тсс. Просто слушай.

– Он не прыгнул, – сказала Хелен. – И не взбесился. Мы как раз подошли к кульминации моей истории: к звездному часу Хелен. К чему я начала это все рассказывать? Меня саму тошнит.

Свеча зашипела, и пламя заколыхалось. Фитиль догорал в лужице воска. Хелен глядела на свечу. Пламя вспыхнуло еще два раза и потухло. Комната погрузилась во мрак.

Блисс погладила Хелен по спине.

– Продолжай, – сказала она.

– Мне просто удалось его успокоить, – сказала Хелен. – Понимаете, я положила ему руку на плечо и сказала: «Эй, Том, правда ведь здорово! Посмотри, какой огромный кит! Вот это да! Он снова плывет к нам, держись, Том!» И засмеялась, как умалишенная. Я сделала вид, что мне все это очень нравится, и Том купился. Он сразу же успокоился. И довольно скоро после этого кит уплыл, и мы пошли обратно к берегу. Не знаю, зачем я вам это рассказала. Наверно, потому что, хотя я была действительно напугана, я пересилила себя и сделал вид, будто я на седьмом небе от счастья. Думаю, что это именно то, чем я горжусь больше всего.

– Спасибо, Хелен, – сказал Митч. – Спасибо, что поделилась с нами этой историей. Я понимаю, как фальшиво звучат сейчас мои слова, но я говорю искренне.

– Тебе надо почаще о себе рассказывать, – сказала Блисс. Потом она объявила:

– Давай, Тэд, твоя очередь.

Тэд не отозвался.

Блисс снова произнесла его имя.

– Мне кажется, он уснул, – сказал Митч. Он подвинулся поближе к дивану и посмотрел на Тэда. Кивнул. – Спит, как убитый.

– Уснул, – сказала Хелен. – Как же так?

Блисс обняла Хелен сзади.

– Митч, иди сюда, – сказала она. – Давай, в круг любви.

Хелен высвободилась.

– Нет, – сказала она.

– Давайте его разбудим, – предложил Митч.

– Забей, – сказала ему Хелен. – Если Тэд уснул, он уже будет спать. Ничто его не разбудит. Смотри.

Она подошла к дивану, подняла руку и отвесила Тэду пощечину.

Он тихонько охнул и перевернулся.

– Видели? – сказала Хелен.

– Вот слизняк, – сказал Блисс.

– Не смей его обзывать, – сказал ей Хелен. – По крайней мере, не при мне. Тэд мой муж. До гробовой доски. Я это сделала лишь в качестве доказательства своих слов.

Митч спросил:

– Хелен, хочешь поговорить об этом?

– Тут не о чем говорить, – ответила Хелен. – Я сама виновата.

Она подняла графин с вином.

– Кому подлить?

Митч и Блисс поглядели друг на друга.

– Что-то у меня уровень энергии упал, – сказала Блисс.

Митч кивнул:

– И у меня тоже почти на нуле.

– Тогда мы просто обязаны его поднять, – сказала Хелен.

Она вышла из комнаты и вернулась с тремя свечами и зеркальцем. Вкрутила одну свечу в подсвечник и поднесла к фитилю спичку. Свеча зашипела, потом загорелась. Хелен почувствовала щекой тепло от пламени.

– Вот, – сказала она. – Так-то лучше.

Митч и Блисс придвинулись, когда Хелен достала из кармана стеклянный пузырек и высыпала его содержимое на зеркальце. Она посмотрела на них и ухмыльнулась.

– Быть того не может, – сказала Блисс. – Где взяла?

Хелен пожала плечами.

– Тут дофига кокса, – сказал Митч.

– Придется уж как-нибудь постараться, – сказала Хелен. – Но у нас целый день впереди.

Блисс посмотрела на зеркальце:

– Мне на работу надо, правда.

– Мне тоже, – сказал Митч.

Он засмеялся, и Блисс засмеялась вместе с ним. Они глядели поверх плеч Хелен, как она, склонившись, просеивает поблескивающие кристаллики. Сначала она измельчила их лезвием, потом начала разравнивать. В отражении Митч и Блисс улыбались ей, и между их лицами улыбалось им в ответ лицо Хелен. В свете свечи их лица были розовыми. Это были лица трех славильщиков, трех колядующих, глядевших на Хелен сквозь запорошенное снегом окно.