Не можешь найти, придумай

Мир говорит: «Не можешь найти, придумай». Используй всё то, что есть. Землю, ветер, огонь и воду. Гремучая смесь. Закрываю глаза, выдыхаю — послушно творю…

Так вот. Найдись.

У тебя есть имя, точно знаю, конечно есть. Оно хлопком теплится и цепляет поверхность век, если написать его дважды и в темноте. Выдыхаю его в порыве, теряясь в звуках и частоте, что вторит биению сердца. Хор-р-рошо… Тепло. Я смеюсь.
У тебя есть вены, человеческий смех и голос — всё, как у всех. По венам течёт что-то мглистое, чистое, смертное. Наверно кровь. Только это ещё надо проверить и осознать. Голос пускает мурашки по коже и ток. Когда ты смеёшься, воскресают и рушатся мои города, башни и стены, которых нет. Я обретаю смелость на миг и век и хочу покорять горизонты. Мы излечим всё то, что болит, и найдём всё то, что откроет.

Засыпая ночами, ты исчезаешь, гуляешь по другой стороне, откуда несёшь мне без всяких просьб четырёхлистник и лисий взгляд. Он богат на загадки, что я люблю, да и просто — богат (на цвета и суть), что внутри, что снаружи, — и рад.
Говорят, если пойти указателем клина птиц, можно встретить зарю и обрести свет. Когда ты улыбаешься так, я горю — и слова обращаются в перья.

Наши игры всегда непросты: в них чернильная тьма, шлейф горячих метаморфоз, перламутр из тайн, тишина и излучины грёз. Ярким заревом сна нас укроет лунная птица. Только нам, как и ей, так просто не спится: я кидаю монетку, ты рисуешь орла — «скучно-просто» нам с тобой совсем не годится. Да и чёрт бы с ним…
У тебя есть в кармане, знаю, спичечный коробок — в нём ракушек ворох, песок и сушёные листья. Если однажды мне вздумается увязаться вслед за тобой, путь домой мы отыщем по этим спицам: я рассыплю чабрец и лаванды немножко, ты же дорогу свою укроешь стеблями мяты. Через день или век любой человек на месте наших стоянок отыщет лес, который умеет исчезать и сниться. Такие, как мы, всегда оставляют сотни дорог.

У тебя ещё шепот есть — ты плетёшь им строки, почти как я, поёшь колыбельные тополям, на позвоночниках рек вызывая рябь и пробираясь в душу морским прибоем. Ловцам снов до тебя далеко, так решили мы нынче вечером, выпуская змея воздушного в поле.

Я создаю для себя карту:

вкрадчивый шёпот — к огню, не к беде, но к добротной буре — удержаться, уйти невозможно, осторожность летит в никуда;
ласковый — удачу сулит, приметой хорошей станет, если успеть коснуться зажмуренных век;
горчащий — к тревоге, бывает почти никогда, если ухо держать востро.

Но когда случается, главное не сгореть и успеть показать что-то получше неба. Сорвавшись на крик, шёпот становится чайкой, и ветер как будто стих над горами… Ты вернёшься, я знаю. Ведь иначе никак не бывает.

Внутри тебя живёт что-то, что мне неподвластно, — и это самое прекрасное из того, что может, наверное, быть. Свою историю мы творим росчерком, пересчётом витрин, в которых отражается мир и наши ладони.

Найдись, найдись, моя бесконечность.
Желаю встретить тебя, чтобы реальность вокруг заплясала витражной трелью.