Собачьи записки

Кажется, все началось после второй операции. В последнее время все как в тумане. Я часто не помню, зачем пришла на кухню. Долго не могу устроиться и уснуть. Кости ноют, зубы все чаще напоминают о себе, лапы болят. Особенно этот локоть дурацкий...

Марина притащила второго кота. Он ребенок ещё, испуганный, но все же. Я больше не нужна? Конечно, зачем старая больная собака, когда молоденький котик такой забавный. Но меня вроде не забывают. Даже балуют вкусными косточками. Недавно оконфузилась, правда, зубов-то почти нет. Не знала, как и попросить о помощи, но она догадалась сама. Разломала на мелкие части. Ну вот, это уже другое дело.

Коты меня донимают будто специально. Постоянно занимают мое кресло. Если на черного я еще могу рыкнуть, даже сделать вид, что собираюсь разодрать, то маленького рыжего трогать совсем нельзя. Самой его жалко, подкидыша, ей-богу. И вот, только соберусь начать свое многотрудное восхождение в кресло, чтобы покемарить, а там лежит черный или рыжий. Вот и приходится уходить спать под батарею. А там хотя и тепло, но все же сухо. А дышать все тяжелее.

На прогулке недавно увидела своего друга. Побежала было к нему, но локоть в самый неудачный момент подвёл, как подломился. Отдало аж в лопатку и дальше по спине. Стараюсь не бегать больше. Да и лестница... Трижды проклятый третий этаж. Считать-то я умею. Каждая ступенька меня перемалывает как в жерновах. На правую переднюю не встать вообще. Левая уже болит от натуги, я же на ней скачу. Задние лапы что-то совсем стали плохо слушаться, ещё и эта моя травма... Пальцы несколько лет уже не гнутся, не управляются. Словом, лестница всех нас вгоняет в уныние. Все чаще "катаюсь" на руках.

Хорошо, недавно мне стали стелить какую-то подстилку, на которую можно дела делать, чтоб лишний раз по ступенькам не волочиться. Стыдоба, конечно. Пятнадцать с лишним лет я вела себя, как приличная собака, а теперь - гадить в доме, считай, на коврик... Но это все равно лучше лестницы.

Старшая хозяйка (Марина зовёт ее "мама", про себя и я ее так зову)меня жалеет и балует какой-то бумажной колбасой. На вкус она так себе, зато мягенькая, я ем. Мама долго наблюдает, как я карабкаюсь в свое кресло, и качает головой. Всегда наливает свежей воды и долго гладит меня, немного разминая скрипучие суставы. После этих сеансов массажа мне так хорошо и крепко спится, что я пропускаю возвращение Марины. А потом долго не могу прийти в себя и вспомнить, в какой день приезжала мама.

Все сложнее мыслить ясно... И оставшиеся зубы болят. Сон стал избегать меня. Я могу полночи шататься по дому, забывая, что я ищу, и начиная свои поиски заново. Почему-то именно ночью мучают эти странные позывы куда-то идти. И лапы болят все сильнее.

А тут вдруг в один из вечеров Марина собрала мои вещи, и мы поехали к маме. Я не поняла тогда, о чем они говорили, но мама радовалась, а Марина грустила и долго не могла меня от меня отойти. А потом уехала и оставила меня в гостях. Всё-таки второй кот ей оказался нужнее меня?

У мамы оказалось не так уж плохо. На прогулки меня катали в гудящей кабине, и оставалось преодолеть всего пять ступенек из подъезда на улицу. Поначалу мы с мамой преодолевали их с одинаковой скоростью. Я знаю, что она тоже старая, почти как я. Кормили меня когда как - иногда моими «сухариками», иногда кусочками мяса, иногда фаршем с какими-то добавками. Вкусно!

Сначала это все было чудесно, но потом зубы совсем прихватило. И что-то еще. Ни прожевать, ни проглотить. Фарш все чаще застревал на зубах, а язык почему-то никак не мог достать до этих вкусных кусочков.

Я помню, что постепенно стали появляться провалы. Вот мы стоим в кабине, и вдруг сразу я оказываюсь на улице, на мёрзлой земле, и лапы подкашиваются. Или вот - я радуюсь, что Марина приехала меня навестить, и вдруг ее нет рядом. Хотя она каждый раз долго со мной прощалась. Что это? Я засыпала, может? Я не знаю.

Лапы больше не слушались. Пять ступенек на улицу превратились в сущий ад и для меня, и для мамы. Ей приходилось долго ждать, пока я очнусь, пока попереставляю все свои четыре лапы по очереди. Со временем она перестала ждать, просто аккуратно поднимала меня и несла на руках. Но я почти не понимала этого. Весь разум и тело затапливала ужасная жгучая боль. Я помню только эту боль и собственные стоны. И иногда в этом красном мареве лица мамы и Марины. А мыслей все меньше и меньше.

Сон от меня окончательно ушел. Я не могла заснуть, не могла задремать, не могла отдохнуть. Только если удавалось вовремя «провалиться», голова отключалась ненадолго. Это был единственный отдых, которым я могла наслаждаться.

В конечном итоге осталось только одно желание - пить. К этому времени я не ела уже несколько дней и не пила около суток. Но голод меня не тревожил. Он отступил перед болью и жаждой. Я искала воду повсюду, но не могла найти. Я ничего не видела, перед глазами все расплывалось в неясные пятна. Почти перестала слышать собственный голос, но по саднящему горлу понимала, что, наверное, я издаю какие-то звуки.

Я искала воду по памяти, на запах. Но нюх подводил... Я приходила, из последних сил приползала туда, где помнила воду, но не могла её там найти. И постоянно эти провалы. Вроде бы вот, носа коснулись мокрые пальцы, под губу мне просунули что-то мокрое, капли стекают по коже и шерсти. Вот оно, только слизнуть, сглотнуть! Но нет, я "просыпаюсь" опять с сухой пастью, никакой воды рядом не чувствую и снова отправляюсь ее искать.

Я не знаю, сколько прошло времени. Я помню, что иногда пробивались мои любимые запахи. Руки Марины. Ласковый голос мамы. Они были где-то рядом со мной, однако недосягаемые из моего колодца красного тумана. Чем-то меня укололи, и через какое-то время алое марево немного спало. Я увидела лица, попыталась выразить свою любовь к ним, свою благодарность, но не успела из-за очередного провала. Помню только, что обе мои хозяйки роняли слезы, сидя возле меня. А потом всё вернулось опять - и боль, и туман, и жажда, и я снова отправилась на поиски воды. Вернее, не я, а мое дряхлое тело. Потому что я почти ничего не помню, кроме этой навязчивой жажды и боли во всем теле.

Мама взяла меня на руки, и мы погрузились в гудящую кабину. Марина с нами, я чувствую ее руки на шее и спине. На улице я "проснулась" ненадолго, потому что помню - было темно и холодно. Меня отнесли на лавку во дворе, положили на нее и чесали за ухом. Молчали и всхлипывали. Много курили. Потом приехала машина. А дальше я помню сразу железный неудобный стол, на котором я стояла, выгнув спину. Я ужасно устала, дрожала от бессилия, но попытки лечь отзывались огнем вдоль позвоночника и в лапах, и мне пришлось стоять. Я заваливалась на бок, боль резала меня, и я громко выла. Мои девочки рядом с трудом сдерживались. А ещё двое, мужчина и женщина в странных костюмах, от которых неприятно пахло, ощупывали мои кости и суставы, и что-то говорили хозяйкам. Я не знаю, что. Мне показалось, это длилось очень долго, потому что боль меня сводила с ума, и я несколько раз "выпадала" из сознания. Меня опять укололи. Молчали. Пахнущие люди в костюмах то появлялись, то пропадали, снова ощупывали меня, много говорили, а боль все не утихала, и я выла изо всех сил, пытаясь разогнать красный туман.

Вдруг я поняла, что боль утихла. Я раскрыла глаза, огляделась. Девочки были тут, рядом со мной. Никогда я не видела их такими грустными и подавленными... Они гладили меня в четыре руки и говорили что-то ласковое. Говорили именно мне, я знаю. Я хотела вильнуть хвостом, но он свисал со стола безжизненной ветошью и не реагировал. А мама с Мариной все больше мрачнели. Но продолжали гладить. Мне стало так хорошо, что я почти задремала под их руками – готовилась сладко уснуть впервые за долгое время.

Но тут пришел новый мужчина, за ним уже знакомая женщина, они быстро о чём-то переговорили с моими, те неуверенно кивнули и убрали дрожащие руки. Что такое? Мужчина подхватил меня под мышками и понес прочь. Я успела заметить, как мои задние лапы безвольно болтались в воздухе, не желая шевелиться и сопротивляться. Перед тем, как он вышел со мной в дверь, я оглянулась. В этот момент боль совсем отступила, появилась ясность, и я успела разглядеть моих любимых. Они смотрели мне вслед и молчали, только утирали глаза. Я запомнила эти взгляды.

Меня унесли в другую комнату, на другой стол, воткнули в лапу длинную болючую иглу, и тело мое наполнилось ватой. На место красного тумана пришла белесая страшная завеса. Спасительный сон, в котором я видела Марину и маму как бы с высоты. Мне снилось, что они стоят на улице, дрожат от холода, молчат. И иногда отпивают из большой бутылки. Мне снилось, что изо рта у них вырывается пар, на улице ведь очень холодно. Но они все стоят и стоят, и в свете фонарей блестят слезы.

Плохой сон. Мне хотелось к ним, ободрить их, о чем бы они ни горевали. Но это же сон, я не могла ничего сделать.

Зато я больше не чувствовала боли. Больше никогда.