Карл Маркс

«Позовите кого-нибудь самого главного. Нет у вас? Ну, тогда передайте ему от меня, что я прочел Маркса и мне Маркс не понравился».
Николай Эрдман. «Самоубийца»

Сегодняшняя лекция посвящена Карлу Марксу. Я думаю, это имя всем известно. В Москве есть станция метро «Марксистская». Философия начинается с удивления. Вот вы оказались на станции «Марксистская» и удивились: кто же это такой Маркс, в честь которого назвали станцию метро? Вы задали вопрос, и с этого вашего удивления началась философия. Но я бы начал лекцию о Марксе с Фейербаха (хотя в честь него и не названа ни одна станция метро). Фейербаха звали Людвиг. Он родился в 1804 году, в год смерти Канта. И он оказал определенное влияние на Маркса. И поэтому надо разобраться, что же нового внес в философию Фейербах? Потому что марксизм как концепция – это синтез двух философских систем: системы Гегеля и системы Фейербаха. Хотя о Гегеле я вам уже рассказывал, но все же придется еще раз вспомнить, в чем суть гегелевской философии, что такое диалектика, почему Гегель отказался от аристотелевской логики, почему он ввел понятие развития и в чем заключается философия истории Гегеля – всё это очень важно для понимания Маркса. Но не менее важен и Фейербах. И поскольку Фейербах в нашем курсе лекций появляется впервые и у некоторых из вас даже есть проблемы со знанием, кто он такой, этот разговор тем более необходим. Проблема «забвения» Фейербаха – это проблема чисто XXI века, потому что когда я учился в университете, мы не могли не знать, кто такой Фейербах. Это была парадигма, у нас был в МГУ предмет, который назывался «диалектический материализм», и незнание Фейербаха автоматически вело к отчислению студента из университета. В советское время считалось, что студент, не знающий, кто такой Фейербах, идеологически не подготовлен, он не понимает марксизма, а раз он не понимает марксизма, то не понимает и основ коммунизма. А раз так, то он плохой комсомолец. Что касается нашего руководства (я имею в виду МГУ), то оно почти поголовно состояло в коммунистической партии, включая и тогдашнего ректора Рема Викторовича Хохлова. Поэтому volens nolens студенты физфака (и других факультетов) знали, кто такой Фейербах. Но сейчас это легко наверстывается, просто надо знать, на какие клавиши нажимать. Нельзя исключить и тот случай, что современному молодому человеку может просто не прийти в голову, что Фейербах – это что-то значительное. Мало ли есть на свете философов! Почему именно Фейербах? Но, как я уже сказал, Фейербах дает ключ к Марксу. Дело в том, что уже после смерти Маркса его друг и соратник Фридрих Энгельс, пытаясь бросить взгляд на историю их совместной умственной эволюции, посчитал роль Фейербаха здесь ключевой. Энгельс пишет, что как раз в то время, когда они с Марксом подружились, появилась книга Фейербаха «Сущность христианства» и под влиянием этой книги они стали «фейербахианцами». Важно отметить, что именно в книге «Сущность христианства», может быть, и не прямым текстом, но в общем достаточно ясно прозвучал тезис о том, что материя первична, а сознание вторично. Это важно, потому что у Гегеля первичен дух. По Гегелю, материя есть некое порождение духа, некий этап эволюции духа. Так что не с материи всё началось. Началось всё с духа, т.е. чего-то идеального. Дух отрицает себя в противоположном ему начале, а именно, в материи. Т.е. материя мыслится у Гегеля как своего рода «антидух». И конечно она в этом смысле противоречит духу, и мешает духу, и даже в каком-то смысле мучает дух: отсюда у Гегеля такое понятие, как «Голгофа абсолютного духа». Голгофа здесь понимается символически как место мучения. Т.е. для духа материя – это, в общем, зло, и поэтому дух пытается преодолеть материю, и в результате этих усилий возникает «конечный дух» как еще одно отрицание, «отрицание отрицания». Т.е. материя отрицает дух, но потом дух снова отрицает материю: из материи рождается человек, и хотя человек имеет материальное тело, в этом теле обитает нематериальный дух. Слава человека не в том, что его тело состоит из материи, а в том, что он, благодаря находящемуся в нем духу, возвышается над материей и таким образом отрицает ее. Такова концепция Гегеля. И вот Фейербах решил поменять местами эти члены гегелевской триады. Он спрашивает: а почему мы обязаны начинать с духа? На чем основана эта наша «обязанность»? А если мы поступим по-другому и начнем не с духа, а с материи? Что будет в этом случае? Представим себе, что материя порождает дух: она все равно ведь его порождает на этапе перехода от материи к конечному духу. Так почему же с этого не начать? Почему не начать с материи, которая порождает дух, а дух, будучи порождением материи, преобразит ее своим воздействием на нее, тем, что мы называем «трудом»? И получается по Фейербаху, что третья часть триады – это не конечный дух, а преображенная материя. На самом деле, если вдуматься, то здесь, как в зерне, весь марксизм. Ведь что такое марксизм? Марксизм – это учение о построении коммунизма. А что такое коммунизм? Коммунизм – это именно царство преображенной материи. Т.е. не простых студентов мы будем иметь при коммунизме, а преображенных. Так же и с материей. Материю можно преобразить. Сейчас она нам дана в виде химических элементов. Например, германий, кремний... В природном состоянии они бесполезны, непонятно, что с ними делать. И так продолжалось, пока человеческий дух не сообразил, что это прекрасные полупроводники, и на их основе создал компьютеры. В итоге появилась Кремниевая долина. По Фейербаху, это будет типичный пример преображенной материи. Т.е. дух вмешался в материю, и элементы, которые лежали зря, можно сказать, у нас под ногами (кремний), вдруг нашли применение и стали основой компьютерной технологии. Т.е. задача духа, согласно Фейербаху, не радоваться тому, что он дух, и презирать всё земное, а преображать материю. По Гегелю же всё иначе. Вот у вас есть дух, а дальше что? Что этот дух призван делать? Перед ним как бы нет достойной задачи. Единственная задача, которую видел Гегель, это нести дальше плоды духа в варварские страны. Если бы я буквально понимал Гегеля, я бы сказал: вот, я читаю лекции на Физтехе, в находящемся на краю земли городе Долгопрудном, в очень новом университете, который был основан гораздо позже берлинского. Но и сами немцы тоже когда-то были варварами по сравнению с Римской империей, а римляне были варварами с точки зрения греков, а греки – варвары с точки зрения египтян и т.д. В общем, задача духа – в экспансии. Потому-то Гегель и считал, что самые важные деятели – это Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон, т.е. люди, которые несут передовую цивилизацию в отсталые страны. Мечта Наполеона была завоевать Индию, т.е. осуществить то, что не удалось Александру Македонскому. Но, как вы знаете, с этой задачей удалось справиться не Наполеону, а англичанам. Так мы незаметно переходим от «всемирно-исторических личностей» к «всемирно-историческим нациям». Сам Гегель считал, что главная заслуга Наполеона состояла в том, что он разбудил дремлющего гения немецкой нации или дремлющий немецкий дух. В конце концов, какая конкретно нация будет распространять цивилизацию, не так уж важно. Главное в том, что если вы идеалист, то вы экспансионист или миссионер, вы должны нести факел духа дальше и дальше. А если вы материалист, вы должны заниматься преобразованием природы: стать ученым, инженером, агрономом... Вы должны работать с материей, пытаться извлечь из нее какие-то сокрытые в ней возможности. Например, синтезировать новое лекарство или добывать нефть. Именно таков был пафос Фейербаха.
Вы спросите, почему же он назвал свою главную книгу «Сущность христианства», а не «Сущность материализма»? И вообще, при чем здесь христианство? Дело в том, что Фейербах считал, что притягательность христианства объясняется именно тем, что христианство – единственная из всех религий, где главный догмат в том, что Бог воплотился, т.е. соединился с материей. Все остальные религии, напротив, считали материю чем-то презренным, сковывающим и растлевающим дух, от чего дух стремится во что бы то ни стало избавиться. Возьмем, например, индуизм. В этой религии телесный мир рассматривается как иллюзия, а цель человека – избавиться от тела, выйти из цикла реинкарнаций. Такое же отношение к телу мы наблюдаем у неоплатоников и манихеев. Т.е. в основе всякой религии, кроме христианства, лежало презрение к материи. И только в христианстве материя рассматривается как нечто позитивное. Фейербах считал, что средневековое христианство отчасти заразилось презрением к плоти, которое мы находим в других религиях, но Лютер, бросив вызов средневековому аскетизму, отменив монашество и безбрачие духовенства, восстановил материю в ее былом достоинстве. И вообще лютеранство нацелено на земную жизнь. Хороший лютеранин – это хороший рабочий, хороший семьянин. Труд, согласно Лютеру, это призвание, то, что делает человека угодным Богу. И такое же позитивное отношение к материи было и у англикан, которые тоже протестанты. Вот например, Фрэнсис Бэкон и его призыв исполнить «заповедь окультуривания» (cultural mandate). Наша задача, согласно Бэкону, относиться к миру, как Адам относился к райскому саду (Эдему), т.е. возделывать и хранить его. И Вольтер тоже призывал «возделывать сад». Т.е. эти идеи появились в недрах христианства. Согласно христианскому учению, очищенному от языческих суеверий и предрассудков, задача человека – облагораживать материю. И пример показал сам Иисус Христос. Он ведь, будучи Богом, воплотился, т.е. принял материальное тело. Возвышение материи – это позитивное в христианстве и особенно в его протестантском варианте. Но у христианства, согласно Фейербаху, есть и недостатки. Христианство при всем его уважении к материи, все же ориентирует человека на цель, находящуюся за пределами этого мира. Христианство, как и платонизм, «удваивает» мир, и в итоге получается, что идея личного бессмертия как бы обесценивает то, что человек совершает здесь на земле. В лучшем случае, как в протестантизме, человек «возделывает райский сад», т.е. землю, и таким образом делается угодным Богу. Но все равно его главная жизнь будет протекать на небе. И если он окажется праведным, его ждет другой рай, который он уже не будет возделывать, потому что это будет подарок ему от Бога. И тут возникает это новое понятие – понятие благодати, или некоего Божественного дара. Здесь, с точки зрения Фейербаха, ахиллесова пята христианства. Христианство, обещая новую жизнь за гробом, принижает значение земной жизни. В предисловии ко второму изданию «Сущности христианства» Фейербах пишет: «Христианство давно уже перестало отвечать требованиям разума и человеческой жизни и есть не что иное, как idee fixe, резко противоречащая нашим страховым обществам, железным дорогам и пароходам, нашим картинным галереям и музеям слепков, военным и промышленным школам, нашим театрам и физическим кабинетам». Христианство, согласно Фейербаху, обречено, потому что прогресс науки и техники окончательно отвратит от него интересы и мысли людей. Первое издание этой книги появилось в 1841 году. Она была опубликована в еще, в общем, христианской стране, в Пруссии, которой в то время управлял благочестивый король Фридрих Вильгельм IV, тот самый, в честь которого назвали Ницше. Когда вышла книга Фейербаха, разразился скандал, и ее автору был закрыт путь к профессорской карьере. Фейербах, впрочем, продолжал писать, но уже как частное лицо. Немецкий академический мир от него отвернулся. Но это уже было не так важно. Фейербах послужил катализатором некоего процесса, который он уже не был властен остановить. Как потом Ленин скажет о декабристах: «Декабристы разбудили Герцена». В этом смысле Фейербах разбудил Маркса и Энгельса. Энгельс уже в старости вспоминал: «Тогда появилось сочинение Фейербаха «Сущность христианства»... Надо было пережить освободительное действие этой книги, чтобы составить себе представление об этом. Воодушевление было всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами». Т.е. Марксу и Энгельсу Фейербах очень понравился. А до этого они, как и все немцы, увлекались Гегелем. И тут они увидели: «Ага, значит можно и так!» Получается, что дух не так важен, важна материя. В общем, как говорится, Фейербах их обратил. А второй момент, тоже очень важный, это то, что Фейербах был последовательным прогрессистом. Как и Конт, он считал, что задача человечества заключается в построении технократического общества, т.е. в преображении материи, а это достигается путем познания устройства материи, законов, которым она подчиняется. Вроде бы здесь уже весь марксизм. Но все-таки не весь! У Фейербаха не было такого динамичного видения истории, как у Гегеля, поэтому он не мог дать четкий ответ, как конкретно должно дальше развиваться общество, какие силы надо в нем поддерживать, и как оно до этого развивалось. И тут Маркс предложил совершенно оригинальный подход, который как бы синтезировал философию Гегеля и Фейербаха. Что в марксизме взято от Гегеля? От Гегеля взята идея экспансии культуры, что мир развивается от варварства к цивилизации, и сама цивилизация достигает всё более и более высоких уровней развития. Так под влиянием Гегеля у Маркса появилась идея стадий: первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и социалистической (или коммунистической). И это прогрессивное развитие само подчиняется законам диалектики, по которым у Гегеля развивался дух: единство и борьба противоположностей, переход количества в качество, отрицание отрицания. А от Фейербаха взято положение, что двигателем этого развития является не дух, а материя (у Маркса это производительные силы и производственные отношения). И оценивается прогресс по степени преображения материи. Первобытное общество хорошее, но уровень преображения материи в нем очень низкий. Только огонь знали, занимались охотой и собирательством. Потом произошла неолитическая революция, научились сажать злаки и одомашнивать животных. Но этого мало! Рабовладельческая формация дала больше. Она дала разделение труда, появились касты и сословия: жрецы, сборщики налогов, рабы, воины – и это облегчило функционирование государства как организма, что дало возможность более совершенным образом освоить или преобразовать материю: появились водопроводы, мощеные дороги, создали корабли, изобрели колесо, научились строить каменные дома и храмы, изобрели письменность. Т.е. цивилизация получила мощное развитие благодаря рабовладельческому строю. И рабы, согласно Марксу, были той силой, которая всё это осуществляла. Но недостатком этого строя было то, что рабы не были заинтересованы в результатах своего труда. Рабов грубо и беспощадно эксплуатировали, и поэтому рабы были отчуждены от тех целей, реализации которых они служили. Сам раб не очень хорошо понимал, что такое прогресс, зачем нужны дороги, которые он мостит, он думал только о том, чтобы выжить, чтобы поменьше работать и побольше спать. И рабовладелец тоже не понимал, как сделать труд раба более производительным. В этом смысле феодальный строй, который пришел на смену рабовладельческому, был и более гуманным, и более эффективным, и хотя в нем сохранялось разделение между эксплуататорами и эксплуатируемыми, все же между ними было больше связей, в том числе и эмоциональных, и в итоге это было более прогрессивно. Не знаю, как именно прогрессивность феодализма объяснял Маркс, вообще он не очень любил средневековье, не очень им интересовался, потому что это была эпоха, ему внутренне чуждая. Он развернулся вовсю, анализируя капиталистические отношения, которые он очень хорошо понимал (хотя по образованию был не экономистом, а юристом), и был здесь настоящим виртуозом. И вот как раз в капиталистических отношениях Маркс видит еще больший прогресс по сравнению с феодальными, потому что в феодальных отношениях были элементы  закрепощенности, ограничивающие экономическую инициативу: люди были привязаны к земле и к своему хозяину, они были ограничены в правах. А вот капитализм полностью освободил или как бы «отвязал» человека. Для того чтобы пошел ток, нужны свободные электроны. Так и в экономике. Нужно человека от всего освободить: от земли, от связей внутри клана, от традиций; в идеале – просто вышвырнуть его в большой город, чтобы он не имел никакой альтернативы, кроме как устроиться на завод простым рабочим. Идеальный случай – это то, что описал Энгельс в книге «Положение рабочего класса в Англии». В Ирландии, которая тогда была частью Великобритании, царили голод и нищета, поэтому толпы ирландцев осаждали пароходы, направлявшиеся из Дублина в Ливерпуль. А от Ливерпуля недалеко и до Манчестера, где как раз находились текстильные фабрики, принадлежавшие отцу Энгельса. Молодой Энгельс поехал в Манчестер, чтобы инспектировать заводы своего отца, и увидел этих ирландских рабочих, вырванных из привычной им среды, потерявших родину, культуру, оказавшихся среди людей, исповедующих другую религию (не католичество, которое исповедуют ирландцы, а протестантизм), говорящих на другом языке (английском, а не гэльском), и даже если ирландцы и осваивали в конце концов английский язык, то говорили на нем с акцентом. Сами англичане относились к ним с презрением, как к людям второго сорта, поэтому могли их нещадно эксплуатировать без зазрения совести. Энгельс застал эту ситуацию в ее цветущей форме. Т.е. перед его взором раскрылись все язвы капитализма. Сейчас, если вы приедете в Ливерпуль, вы ничего особенного там не увидите (разве что музей Битлз). А тогда Энгельсу показалось, что рабочие уже доведены до черты, еще немного, и они сметут ненавистных эксплуататоров, и произойдут события, по сравнению с которыми «Французская революция и 1794 год покажутся детской игрой». Этими словами Энгельс заканчивает введение к вышеупомянутой книге «Положение рабочего класса в Англии», которая увидела свет в Лейпциге в 1845 году.
В чем, согласно Марксу, преимущества капитализма? Капитализм берет человека в отрыве от всех его социальных и культурных связей и в каком-то смысле упрощает ситуацию. Как писали Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии», капитализм «потопил в ледяной воде эгоистического расчета... священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности», вырвал массы людей из «идиотизма деревенской жизни». Эпитет «идиотизм» остается на совести Маркса и Энгельса, но факт есть факт: капитализм возможен тогда, когда есть дешевая рабочая сила и когда рабочий никак не защищен, ничем не связан и его можно беспрепятственно эксплуатировать. Но при этом рабочий лично свободен: он может уйти от капиталиста к другому капиталисту. Это порождает ситуацию конкуренции. Капиталист тоже не чувствует себя защищенным: он постоянно должен что-то изобретать, проявлять инициативу, чтобы не потерять свои капиталы. И это заставляет капиталиста быть инноватором. Конечно, Маркс не знал об Эдисоне, но он знал о изобретателе паровой машины Джеймсе Уатте. Можно привести и другие примеры. Капиталисту выгодно вводить новые изобретения, новые машины, которые повышают производительность труда, и он заставляет рабочих осваивать эти новые машины, повышать свою квалификацию. А рабочим деваться некуда, потому что они не могут вернуться обратно в деревню. Иными словами, путь к «идиотизму деревенской жизни» отрезан. В этом смысле капитализм содержит в себе, согласно Марксу, нечто прогрессивное по сравнению с феодализмом, где основная масса тружеников были крестьяне. Но и у капитализма есть ахиллесова пята. Рабочий, как и раб в Римской империи, отчужден от интересов своего хозяина. Другими словами, интересы рабочего не совпадают с интересами капиталиста. Рабочий не понимает, не осознает своей прогрессивной роли и думает только о зарплате. Почему так происходит? Потому что эксплуатация при капитализме приводит к тому, что рабочего заставляют делать то, что он в принципе делать не хочет и не умеет, и хотя его учат, он учится против воли. Ему не хочется учиться. Многие вещи кажутся ему вообще нелепыми (как и мне, кстати), например, что человек у входа в метро рекламирует цветы. Мне кажется, это нелепо, что человек 5 лет проучился на Физтехе, а потом повторяет одну и ту же фразу: «Цветы, первый этаж, со скидочкой». Ведь налицо ретроградное движение, а капитализм должен быть прогрессивным, приводить к изобретательности. Здесь, в приведенном мною примере, он опускается даже ниже феодализма. Человек – царь зверей, венец творения – вынужден повторять одну и ту же фразу три раза в минуту. Зачем же он учил матанализ и неорганическую химию? Или еще вариант: перевозить в чемоданах вещи из Нью-Йорка в Москву. В «лихие девяностые» это называлось «челнок». Люди, иногда имевшие высшее образование, вдруг увольнялись с престижной работы, брали в долг деньги, ехали в Америку, покупали какие-то вещи, везли их обратно в Россию и здесь продавали. В принципе, капиталисту все равно, до какого состояния доведен, унижен рабочий или мелкий торговец. Капитализм не сентиментален. Он признает только «голый чистоган», как писали Маркс и Энгельс в «Манифесте...». Поэтому можно услышать и такие слова: «О какой морали вы говорите, если здесь бизнес?». Мечта Маркса заключалась в том, чтобы сохранить гуманистический потенциал культуры и одновременно обеспечить прогрессивное развитие производительных сил. И вот Марксу показалось, что капитализм недостаточно полно использует все возможности человека. Т.е. человек не дает всё, что он может дать на алтарь прогресса. Мы не используем человека так, как его можно использовать. А задачу еще Фейербах поставил точную: преображение природы, и Маркс тут с Фейербахом полностью согласен. Эта задача не под силу отдельному человеку: даже Александр Македонский или Юлий Цезарь здесь ничего не сделают. Здесь должны быть вовлечены массы, большие коллективы (например, Кремниевая долина в Калифорнии). Только от больших коллективов можно ожидать прорыва в направлении преображения природы: квантовые компьютеры, искусственный интеллект и т.п. Но не от отдельно взятого человека! И поэтому если какой-то человеческий интеллектуальный потенциал растрачивается впустую, то это плохо. Ну, конечно, еще хуже, если человек уходит в религию, лучше уж пусть цветы рекламирует. Это с точки зрения Маркса. Т.е. идеологический враг еще страшнее, чем безработный. Но все-таки и это тоже прискорбно, что выпускник Физтеха рекламирует цветы, вместо того чтобы создавать суперкомпьютеры. Поэтому надо экономику организовать, а капитализм против организации, он за стихийность, за частную инициативу. Капитализм по природе хаотичен. Там можно только надеяться на самоорганизацию или на закон больших чисел. Капиталист не готов признать суперструктуру, которая регулировала бы его деятельность. Капиталист не хочет, чтобы кто-нибудь давал ему советы, как ему инвестировать свои деньги, как развивать производство. В каком-то смысле он вынужден, конечно, развивать и расширять производство, совершенствовать орудия труда, нанимать каких-то изобретателей, ученых, хотя, может быть, он и ненавидит их лютой ненавистью. Презирая интеллигенцию, презирая ученых, он их использует в своих целях. Но в какой-то момент капиталист своим самодурством начинает тормозить развитие общества. И тогда выход – только в создании организации, которая может этого капиталиста приструнить. Но как возможно создать такую организацию? Сами капиталисты это сделать не могут, потому что, во-первых, они враждуют друг с другом, конкурируют и вообще заняты только своими прибылями. Откуда же взять ту власть, которая способна их организовать? Королевская власть? Но короли – это пережиток феодализма, зачем же их привлекать? Церковь? Но церковь учит готовиться к загробному миру, она земными делами не занимается. К кому еще прибегнуть? Получается, выхода нет. Пролетариату нужно самому взять в свои руки власть и упорядочить экономику. И тут я перехожу к критике Маркса. Дело в том, что пролетариат неспособен к такого рода деятельности. У пролетариата нет интеллектуальных ресурсов и опыта для того, чтобы взять в свои руки политическую власть и заставить капиталистов работать в организованном режиме. И тем не менее хитрым образом это все-таки осуществилось в той стране, где я жил, в Советском Союзе, и сейчас – в Китае, Вьетнаме, Северной Корее и на Кубе. Но это не совсем то, о чем говорил Маркс, власть взял не пролетариат. В царской России образовалась некоторая революционная структура, которую Ленин назвал «партией нового типа». Это был крайне левый фланг оппозиции. В России оппозиция царскому режиму была разношерстной: конституционные демократы, эсеры, народники. Недовольных было огромное количество. Во-первых, дворяне, которые остались после отмены крепостного права без крепостных, во-вторых, жители национальных окраин, которые испытывали гнет: поляки, евреи, финны, кавказские мусульмане. Потом это прогрессисты-западники, которые считали, что Россия – отсталая страна, что для того, чтобы она правильно развивалась, надо свергнуть самодержавие, отделить Церковь от государства и т.д. Короче, люди выступали против режима под самыми разными лозунгами. Логика оппозиционной борьбы их в каком-то смысле объединяла. И во главе одной из наиболее хорошо организованных и жизнеспособных революционных структур оказался Ленин, которому удалось расколоть основанную русским марксистом Г.В. Плехановым Российскую социал-демократическую рабочую партию на две фракции: меньшевиков и большевиков – и возглавить фракцию большевиков. Роль Ленина в русской революции лучше всего объясняет гегелевская философия истории, где имеется понятие «всемирно-исторической личности». Хотя сами марксисты не склонны преувеличивать роль личности в истории, но личные качества Ленина, как в свое время личные качества Лютера и Наполеона, здесь все-таки были важны. И Ленин сумел, придя к власти, действительно организовать экономику жестко централизованным образом. Но что это было? Была ли эта экономика более прогрессивной, чем капиталистическая? И что бы получилось, если бы не вторжение Гитлера, которое, конечно, сильно ослабило нашу страну? Но «китайское чудо» как будто свидетельствует о том, что такие вещи получаются. Т.е. в самой идее централизованной экономики ничего плохого нет. А что значит создать централизованную экономику? Это значит ограничить власть капиталистов. В Германии развитие пошло по другому пути. Там пришла к власти партия национал-социалистов во главе с Гитлером, которая ограничила власть капиталистов. Власть партии в Германии была выше власти капиталиста. Если капиталист был евреем, у него могли вообще всё отнять. Но боялись все, не только евреи. Евреи были избраны мишенью по принципу «против кого дружите?». Антисемитизм был фактором, сплачивавшим общество: пусть мы рабочие или капиталисты, но мы все немцы. Разумеется, капиталисты слушались Гитлера, потому что Гитлер имел такую власть, что мог любого капиталиста разорить и даже отправить в концлагерь. Таким образом в Германии осуществлялось государственное регулирование экономики. В СССР при Сталине это регулирование приняло особенно деспотический характер и даже чем-то напоминало Древний Египет. Но в более мягкой форме государственное регулирование было введено и в США при Франклине Рузвельте, чтобы справиться с последствиями экономического кризиса 1929 года. Дело в том, что сами капиталисты тогда поняли, что без государственного регулирования они с последствиями кризиса справиться не смогут. И с тех пор сами капиталисты стали договариваться друг с другом, собираться на экономические форумы и т.д. В любом случае идея государственного регулирования сработала, но это не значит, что пролетариат реально взял власть в свои руки и сам это государственное регулирование осуществил. Если вы возьмете немецкую национал-социалистическую рабочую партию, основанную Гитлером, то, хотя она и называлась рабочей, заправлял в ней отнюдь не пролетариат. В ее руководстве были и военные, и интеллигенция, и мелкая буржуазия. Сам Гитлер ни дня не проработал у станка, как и Ленин. Одним из идеологов НСДАП был инженер Розенберг, выходец из России, который закончил МВТУ (тогда еще не носившее имя Баумана). Среди тех, кто поддерживал Гитлера был маршал Людендорф, кинорежиссер Лени Риффеншталь, сестра Фридриха Ницше – Элизабет Ферстер-Ницше. Никакого отношения к пролетариату все эти люди не имели. Хотя, конечно, многие пролетарии состояли в нацистской партии и поддерживали Гитлера, потому что им было выгодно, чтобы какие-то эксцессы капитализма ушли. Ту же картину мы наблюдаем и в России. Ленин был дворянином и внуком богатого помещика Александра Бланка. Среди его ближайших сподвижников был сын управляющего Лев Троцкий, инженер Леонид Красин, бывший семинарист Иосиф Сталин.
Мне кажется, что и сам Маркс не верил в способность пролетариев взять политическую власть в свои руки и начать руководить экономикой. Ведь для этого нужно образование, нужна культура. Где ее взять нищим ирландским рабочим? Тогда какой смысл в этом лозунге: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Как Маркс представлял себе это соединение (объединение)? Короче, Марксом был брошен лозунг, за которым в сущности ничего не стояло. Но мне кажется, что Марксу это соединение (объединение) было не особенно нужно. Это была просто демагогическая фраза. И вообще вся лексика Маркса, если начинаешь ее анализировать, представляется крайне странной. Начнем с самого слова «пролетарий». Если обратиться к этимологии, то мы выйдем на слово «proles», которое в переводе на русский язык означает «потомство». Пролетариями в Римской империи назывались неимущие свободные граждане, которые получали дотации от государства, чтобы они могли прокормить и вырастить детей. Ведь любому государству выгодно, чтобы его население росло. Логика тут простая: если не будет детей, не будет и воинов, некому будет защищать страну. А детей не будет, если не будет экономически выгодно их иметь (следует учесть, что в Римской империи уже вовсю использовались противозачаточные средства: никаких моральных ограничений не было, люди были по своим убеждениям в основном эпикурейцами). Таким образом, пролетарии – это граждане, которые ни на что не годны, кроме как рожать и воспитывать детей. Вот почему марксисты предпочитают в данном случае забыть об этимологии, порождающей нежелательные ассоциации.
Второй термин, который активно использует Маркс, это «буржуазия». Тоже странный термин, который этимологически восходит к слову «бюргер», что означает «городской житель» ("буржуазный" по-немецки звучит как buergerlich). Маркс не объясняет, почему это невинное слово должно превратиться в негативное понятие, так что русский революционный поэт Маяковский мог написать такие строчки: «Ешь ананасы, рябчиков жуй/ День твой последний приходит, буржуй». Если вы просто этимологически проанализируете слово «буржуй», то возникнет вопрос: почему это «горожанину» должен прийти конец, ведь, по Марксу, город как раз прогрессивен и прогрессивность капитализма помимо прочего в том, что он (смотри выше) вырвал массы людей из «идиотизма деревенской жизни». Т.е. получается, что Маркс сам себе противоречит. Третье понятие – эксплуатация. Тут совсем ничего не ясно. Этимологический анализ приводит нас к латинскому глаголу «explicare», который означает «развертывать»; отсюда русское прилагательное «эксплицитный», т.е. ясный, понятный, и французский глагол «expliquer» («объяснять»). Но если вернуться к первоначальному латинскому глаголу с его смыслом «раскрывать», «разворачивать», то можно перейти к «раскрытию того, что скрыто в недрах», т.е. к эксплуатации природных ресурсов. К примеру, нефть залегает где-то внутри, она «спрятана», и мы ее просто находим, выкачиваем, «разворачиваем». Опять же, непонятно, почему у Маркса «эксплуатация» становится чем-то негативным.
Теперь слово «капитализм». Оно тоже с этимологической точки зрения очень странное. Капитализм, безусловно, восходит к латинскому существительному «caput», что означает «голова», и производному от него прилагательному «capitalis», что означает «главный» («capital» по-английски также столица, главный город страны). Т.е. получается, что капитализм – это главный строй! А социализм? Это слово происходит просто от «socialis» - дружеский, общественный. В этом смысле и капитализм социален. И, наконец, коммунизм происходит от «communis» - «общий»; его главная идея – общность (имущества, жен, детей), и если брать коммунизм как идеал, то его проповедовал еще Платон в диалоге «Государство». Короче, получается, что терминология марксизма с лингвистической точки зрения плохо проработана.
Мне могут возразить, что Маркс придал этим словам новый смысл и незачем углубляться в этимологию. Но имеем ли мы право переопределять уже установившиеся смыслы? Можем ли мы постановить, что с такого-то числа красный свет светофора будет указывать на право свободно переходить улицу, а зеленый сигнал будет свидетельствовать об опасности? Вряд ли такая реформа будет принята, потому что красный цвет по своей природе символизирует опасность, потому что он есть цвет крови. Так же и в языке есть внутренняя логика самих слов. Сами слова как бы энергетически заряжены. И не только слова. Есть логика архитектурных жанров, музыкальных стилей, есть определенные требования эстетики. И непроработанность терминологии у Маркса указывает на поверхностность и неорганичность его идей, и когда их попытались применить на практике, это зловещим образом сказалось. По мере распространения по всему миру идей Маркса все более очевидной становилась нежизненность и утопичность его проекта, проявившаяся уже в самом начале в том насилии над языком, которое он осуществил, придумывая свою терминологию. Вообще, когда выдвигаются какие-то проекты, которые кажутся полезными, разумно проявить по отношению к ним определенный скептицизм. Иначе мы можем стать жертвами демагогии. Например, кто-нибудь спросит: «Разве вы довольны тем, как вы живете?» И вы согласно киваете: да, нам плохо, нам страшно. И вот этот человек говорит: «Давайте я всё переделаю, всё сделаю как надо». И тут вы имеете право усомниться и спросить: «А кто ты такой? Кто дал тебе право нас учить? Ты всё хорошо продумал?» Даже в шахматной партии надо думать, прогнозировать ситуацию хотя бы на два хода вперед. А тут человек решается давать рецепты всему человечеству. Правильно говорил прусский король Фридрих II: «Если хочешь разорить какую-нибудь провинцию, отдай ее философам». Потому что одно дело – философствовать, а другое дело – управлять. Покажи хотя бы, как ты женой управляешь или детьми. А вы знаете, что две дочери Маркса покончили с собой? Это статистика. Так что имейте это в виду. А в самом Марксе мы видим сочетание очень яркого и креативного интеллекта с житейской беспомощностью. Жене Маркса приходилось то и дело закладывать вещи в ломбард, чтобы расплатиться с долгами. И в терминологии у Маркса такая же беспомощность. И в планах утопизм. Как можно было поверить в способность пролетариев управлять государством? Раз они у станка стоят, значит они лучше всех соображают? Как утопия, это красиво. Но как реальность... Вот человек выполняет однообразную процедуру, стоя у конвейера, например, завинчивает гайки, а вы ему скажете: «Хватит завинчивать гайки, иди управлять государством»? Что из этого управления выйдет? Вы скажете: пролетарий – это не только тот, кто стоит у станка, это тот, кто продает свой труд, кто отчужден от своего труда. Звучит хорошо, но не будем забывать, что понятие отчуждения взято Марксом у Гегеля и пересажено на скудную материалистическо-экономическую почву. У Гегеля все гораздо масштабнее: абсолютный дух отчуждает себя в материи. Абсолютный дух переживает Голгофу. В этом смысле можно говорить о Голгофе пролетария. Вот когда я брошу заниматься философией и пойду рекламировать цветы, я буду переживать свою Голгофу. Именно Голгофу, не надо упрощать и говорить, что я стану обычным пролетарием. Ведь Голгофа (Schaedelstaette) – это тоже нагруженный термин, не просто так Гегель употребил его! Всё нагружено! И красный свет светофора нагружен, и слово дьявол нагружено: не назовете же вы сына Дьявол Иванович? Глубинные ассоциативные механизмы здесь задействованы!
И теперь: чем всё это кончилось? Я сегодня мало говорил о биографии Маркса (кроме того, что две его дочери покончили с собой). Женился Маркс на достаточно родовитой женщине: Женни фон Вестфален. Сам Маркс не имел приставку «фон», потому что его отец не был дворянином. Родители Женни фон Вестфален настояли на том, чтобы Маркс венчался с их дочерью в лютеранской церкви. И Маркс пошел на это, хотя уже был в это время атеистом. Отец Маркса, еврей, принял лютеранство, так что Маркс в детстве был крещен. Отец писал Марксу в 1835 году: «Хорошей поддержкой для нравственности является простая вера в Бога. Ты знаешь, что я далеко не фанатик. Но рано или поздно вера становится человеку нужна... Каждый должен подчиниться тому, в чем состояла вера Ньютона, Локка или Лейбница». Маркс же пережил deconversion и стал атеистом, о чем намекает в письме отцу: «Занавес упал, моя святая святых разодралась посередине, и новые боги должны были быть воодружены. Я оставил позади идеализм, который я лелеял вместе с Кантом и Фихте, и стал искать идею в самой реальности. Если ранее боги пребывали над землей, то теперь они стали ее центром».
Атеизм атеизмом, но на открытую демонстрацию – отказ от венчания в церкви – Маркс не решился. В дальнейшем он и его семья жили в Лондоне. Маркс, конечно, ни дня не проработал на заводе (и кто за это бросит в него камень!). Я ведь тоже радуюсь, что не на заводе работаю, а лекции читаю. Но проблема в том, что надо на что-то жить. А Маркс, хоть и был экономистом-любителем, совершенно не умел вести счет деньгам, из-за чего, как я уже говорил, его жена-аристократка постоянно посещала лондонские ломбарды, пока, наконец, Энгельс не унаследовал заводы своего отца и смог финансово помогать Марксу, фактически содержать его. Тогда, по иронии судьбы, Маркс стал жить на прибавочную стоимость, на средства, полученные от нещадной эксплуатации английских и ирландских рабочих, и смог работать над «Капиталом».
Я не обвиняю за это Маркса. Многие философы как-то живут, кто-то за счет прибавочной стоимости, кто-то за счет церкви. Фома Аквинский тоже, наверное, не собирал свеклу и капусту (картофеля тогда в Европе не было). Как говорится, «не сеял, ни жал, ни собирал в житницы». Говорят, что у него было 4 секретаря, которым он одновременно диктовал 4 произведения, и поэтому к 49 годам он написал 17 томов сочинений, с частью которых вы можете ознакомиться на сайте corpusthomisticum.org. И если Маркс, как в свое время Фома Аквинский, написал толстые добротные книжки, которые можно читать, комментировать, над которыми можно размышлять, то это не так уж плохо. Даже если мы спорим с Марксом, не соглашаемся с ним. Так что я не хочу сказать, что Маркс прожил бесполезную жизнь. Но факт остается фактом, что он противоречил своим же принципам (в отличие от Фомы Аквинского).
И, наконец, вопрос, который я задал лектору еще в советское время: почему Энгельс, будучи фабрикантом и сыном фабриканта, создал вместе с Марксом пролетарскую идеологию? Ведь пролетарскую идеологию, согласно Марксу, должны были создавать сами пролетарии. Но выяснилось, что кроме Иосифа Дицгена, который, не знаю уж как, написал скучную книгу «Природа человеческой головной работы», о которой все сейчас благополучно забыли (хотя статья в Википедии есть!), примеров творцов пролетарской идеологии, являющихся по своему социальному происхождению пролетариями, не так уж и много. Все-таки хорошие книги пишутся интеллектуалами, будь то Фома Аквинский, будь то Маркс. Хорошую книгу может написать только тот, кто занят только интеллектуальным трудом. Конечно, авторы хороших книг могут иногда попадать в тюрьму, как Боэций или Чернышевский, они могут, конечно, эксплуатироваться, их могут заставить класть кладку, как Солженицына, но в конце концов это проходит, и остается только человек, бумага и идеи. Поэтому на сегодняшний день задача не в том, чтобы дать пролетарию власть, а чтобы к власти пришли интеллектуалы, т.е. ученые. Но, как мы уже говорили, и ученые, в силу своей узкой специализации и другим особенностям, не всегда настолько хорошо знают психологию, чтобы управлять большими коллективами. Может быть, кто-то из вас, сегодняшних студентов, когда-нибудь придумает, как решить эту проблему.