Из заметок с самарского Арбата

Голливудское кино я люблю весьма выборочно. Процентов 70 из него – экшн «наши победили ихних» или качественная мелодрама, с которой совпадаешь в периоды влюблённости. Ещё процентов 20 – стёб в чистом виде, нередко с чёрным юмором. Остаётся 10, как легко подсчитать. И вот это – золотой процент. Свободный, благодаря талантам сценаристов, режиссёров и актёров от пошлости идеологии и картонного изображения Добра и Зла. Эти фильмы поведают нам о том, что не способна донести ни одна изощрённая пропаганда. Но не только. Они рассказывают об Америке, как она была задумана и сотворена отцами-основателями демократии, с уважением и приоритетом к человеческой личности, включая право голоса и право на жизнь, безотносительно степени личной социализации.

В этой Америке учёный-химик и журналист выигрывают суд против могущественной табачной компании, с которой опасались связываться даже крупные масс-медиа (фильм «Свой человек» Майкла Манна, отснятый на основе реальной истории 90-х). В этой Америке нищий, по меркам истеблишмента Нью-Йорка начальник спецотдела полиции по борьбе с наркотиками сажает за решётку могущественного наркобарона, коему пели осанны купленные им политики и звёзды шоу-бизнеса («Гангстер» Ридли Скотта, и тоже реальная история 70-х).

Удивительным образом, одна из моих любимых картин с колоритом эпохи 70-х подводит к масс-медийной топ-теме протестов против неправедного убийства полицией Миннеаполиса афроамериканского уголовника. Протестов, ловко использованных мародёрами не для общественного дискуса о правах человека и даже преступника, а ночных погромов с целью выплеснуть адреналинчик и прибарахлиться.

Об этом, впрочем, исчерпывающе-точно написал Александр Генис из Нью-Джерси в статье «Лето тревоги нашей»:

Между дневным и ночным Нью-Йорком пролегла концептуальная граница. Днем — это американская конституция в действии. Самая старая и самая живая, она нужна именно тогда, когда ею пользуются — в бурные, опасные, спорные времена. С этим непросто жить, но демократия и не бывает легкой, приятной, беззаботной и безопасной. С ней всего лишь лучше, чем без нее, но это днем. Ночью наступала пора хорошо организованного грабежа. Шайки приехавших на машинах громил, запускают вперед юркого велосипедиста-наводчика. Следуя за ним, они бьют витрины или отдирают охраняющую стекло фанеру и грузят украденное — все, что влезает в машину.

Так было в первые дни беспорядков, сейчас утихло. Благодаря не войскам, который мечтал ввести профессиональный шпак-президент, а местной полиции, следящей за нерушимостью границ между гарантией конституции и подлостью беззакония.

Честно говоря, мне полицию жалко. Я привык к тому, что в Америке полицейский — друг человека. Что бы ни случилось, он приезжает первым, опережая даже скорую помощь. Своих полицейских мы часто знаем в лицо, чужих не боимся и обо всем спрашиваем. Тем страшнее смотреть, как один полицейский душит коленом арестанта, а трое других на это смотрят. Впереди много месяцев дотошного судебного разбирательства. Но восьмиминутное видео, которое сняла на мобильник 17-летняя девчушка, требует немедленного выхлопа. И его первой жертвой стали полицейские. Они вынуждены доказывать всей стране, что не имеют отношения к убийце и не разделяют с ним ответственность за преступление.

Поэтому шерифы публично преклоняют колено, повторяя ритуал протеста против дискриминации, заведенный чернокожими атлетами. Как в Маугли, это значит, что мы одной крови, нам нечего делить и не за что воевать друг с другом. К вечеру это формула переставала работать, и полицейские возвращались к своим обязанностям. В Нью-Йорке уже 700 арестованных, а будет намного больше, когда найдут всех мародеров.

Труднее всего полиции быть на стороне закона и порядка: щепетильно соблюдать первый и эффективно охранять второй. Полицейские, чей каждый шаг фиксирует видеозапись, вынуждены виртуозно плясать вокруг правил, которые диктует не только устав, но и меняющаяся каждую минуту ситуация.

Этот правоохранительный балет устраивают каждый раз, когда в городе беспорядки. По опыту я знаю, что самое умное тут не попасться под руку. Горбатого, впрочем, могила исправит, и когда в прошлый раз неподалеку от Уолл-стрит разгорелся протест против богатых, я первым отправился на него глазеть. Как и сейчас, в лагере демонстрантов собралась молодежь всех цветов кожи и политических оттенков. Как и сейчас, они жаждали справедливости. Как и сейчас, они пользовались своим неотъемлемым правом сказать, что хотят. Громче других это делал завернутый в дырявое одеяло бездомный. Он кричал: «Евреи, верните деньги!» Помимо меня им заинтересовался другой еврей, молодой крепыш в кипе.

— У вас, — вежливо спросил он, — были деньги?

Бездомный замахнулся, а я засмеялся. Тут же вмешался полицейский, но он схватил и выпроводил не участников перебранки, а меня. Думаю, из-за ненормальной реакции: как и в балете, смех не вписывается в хореографию протеста.



***


Так вот. К чему всё это я… Об «угнетённых», многие из которых в США живут вполне сносно на пособия и дотации, не обнаруживая при этом ни малейшего желания повкалывать даже на благо собственного холодильника. И используя тему расизма в манипулятивных целях: времена Мартина Лютера Кинга с гетто и отдельным сервисом для белых и чёрных давно миновали, и сегодня упаси боже не то что не принять на работу американца, исходя из цвета кожи и происхождения, а сделать полицейский триллер о напарниках, оба из которых будут белыми. Права былых угнетаемых и всевозможных меньшинств в США и Западной Европе ныне выходят на абсурдно-искажённый виток: жертва становится поработителем, а ещё более – циничным манипулятором.

Фрэнка Лукаса, мальчика из многодетной афроамериканской семьи 50-х, ещё можно понять (я не пишу – оправдать). Он презирал нищету, несущую не абстрактное «духовное благо», а сплошные унижения личности, а его приоритетами были положение в обществе и сопутствующие этому атрибуты богатства. Но Лукас не требовал увеличения пособий и не мародёрствовал, разбивая витрины дорогих супермаркетов. Он целенаправленно карабкался вверх с девизом «средства оправдывают цель». Средствами оказались наркотики лучшего качества с прямой поставкой в Нью-Йорк из Вьетнама через американских военных, а затем и тамошних наркобаронов. В Америке 70-х иных возможностей стать богатым у него почти не было: разве только грант крупного университета при выдающихся способностях к той или иной науке. Способностей не обнаружилось. Он сделал свой выбор в свободной стране, и нарвался на полицейского-бессребреника, который идеально вскрыл все схемы его бизнеса и упрятал за решётку. Это была честная с обоих сторон партия с финалом во благо общества.

То, что происходит в Америке сейчас, я так не охарактеризую, при всём желании. Новости о расформировании всего штата полиции Миннеаполиса я читаю в соцсетях как Хроники Апокалипсиса: они это серьёзно? А час спустя меня добивает в мессенджере американский фрэнд из числа эмигрантов: я бы и не знал сию историю, ибо о ней не пишут в масс-медиа. Дэвид Дорн (тоже – темнокожий!), ветеран полиции с почётными наградами за честную и безупречную службу, нашёл в себе мужество на пенсии выйти и останавливать ночных «протестующих». Он был убит, но хоронили его родные и близкие, без золотых гробов и стечения СМИ с мэром и губернатором.

Это – мой герой. Но не уголовник Флойд, пускай и неправедно убитый полицией. И не американские «революционеры», набивающие багажники дорогих авто жратвой и тряпками.

Мы, кстати, видели полицию с абсолютно человеческим лицом, каковой она обычно является в Америке. Неужто не вспомните, когда? Совершенно верно, в дни чемпионата мира по футболу в России. За этот период в десятках городов страны не случилось ни единого инцидента, достойного первых полос криминальной хроники. Это – не чудо. Это именно то, что случается, если мы незримо объединены общим праздником и ведём себя по-людски.



PS: Вчера вечерком, гуляя по любимому самарскому Арбату, услышал живьём классный уличный джаз-бэнд. Не блатняцкий «шансон», и не «русский рок» с вечным Цоем, а тот фрукт, который, как меня часто убеждали, на нашей почве не произрастает в силу ментально-генетических причин. Я выхватил смартфон, врубил функцию «видео», а потом восторженно делился в соцсетях.

Не только из любви к музыке. Я почувствовал себя… в Америке. Не потому, что «правильный» джаз восторжествовал здесь над всеми иными видами культуры. Наоборот: в ста метрах от места джазовых импровизаций – ресторанчик, где живьём играют Клэптона и весь рок 70-х, а если двинуться в противоположную сторону, легко обнаружить граффити «Цой – жив!» с живым бренчанием его лирики под нехитрую дворовую гитару. Каждому – своё. У каждого есть выбор. Мы не сражаемся за него и никого не побеждаем, а добродушно пожимая плечами, уходим в свои миры, к духовным братьям и сёстрам.

Это и есть Америка – так, как она была изначально задумана. Это и есть мои личные скрижали, безнадёжно-далёкие от басящих и несоответствующих «скреп»: свобода воли и возможность выбора, как онтологическое условие для шага к осознанному бытию.

И это то общество, за которое я готов положить бытие собственное и все свои скудные способности. Безотносительно его флага, гимна и прочих «измов».

И – да. В том обществе, подчас, торжествует земная справедливость. Как в картине Риддли Скотта. А справедливость – низший порог любви, как изрёк отец Павел Адельгейм. Вне её, как и вне человечности, мы погибнем.