Рыжий угол

Рекомендуемое снаряжение
               
- Веревка 50-60 м,
- закладки,
- френды (большие номера обязательно),
- лесенки,
- 14-16 оттяжек,
- молоток,
- крючья.

Веревка первая.
Опасная в лазании из-за разрушенной породы.
Страховка осуществляется условно. Станция на
микрополочке в углу на новом шлямбуре.

Пять утра, а мы уже под стеной. Савелий сбрасывает с плеча веревку, садится на нее и лезет за сигаретами. Оглядываюсь и, не найдя лучшего, пристраиваюсь на нижней ветке реликтовой  сосны, лихо закрученной крымским солнцеворотом самым замысловатым  винтом. Напротив меня - три нержавеющих таблички, прибитых к скале. Смотреть на них неприятно, но я смотрю.
- Двадцать один, восемнадцать, двадцать пять. — шевелю я губами. Двое ребят и девчонка.
В табличках отражается море. Поворачиваюсь к оригиналу, расписанному ветровым муаром до самого горизонта. Слева  силуэт итальянской крепости на фоне золотистой утренней дымки. За дымкой прячется Судак. Справа в темном провале долины вчера был Новый Свет.

Для меня эти места обетованные раз и навсегда с тех пор как мальчишкой привезли меня сюда родители на сереньком, в то время совсем новом и престижном 403-м «Москвиче». «Новый Москвич» - так  его  тогда  уважительно называли. Мы стояли дикарями  там, где через пять лет снимался «3+2». А тем летом в Новом Свете снимали «Алые паруса» и в заливе напротив винзавода на рейде стоял трехмачтовый галиот «Секрет». На ближайшем холме прилепилась декорация хижины Лонгрэна и трактир подлеца Меннерса. Всё это, плюс причудливые скалы и заливы взорвали  моё детское воображение, а  результат  осел в организме в виде доброй сказки, в которую  при желании  можно вернуться.

Перекур закончен. Начинается неспешное заамуничивание. Я путаюсь в системе и надеваю ее задом наперед. Пока я удивленно рассматриваю ремни, Савелий уже навесил на себя железо и, болезненно морщась, натягивает скальные туфли. Наконец готов и я.
- Выдавай полегче, - бросает Савелий и запускает руки за спину в мешочек с магнезией. Потирая руки, подходит к стене, деловито ее осматривает, берется рукой за что-то невидимое. Секунду стоит и вдруг по-кошачьи пошел руками и ногами вверх и влево. В очередной раз я залюбовался его звериной грацией. Савелий буквально добежал до первого крюка, снял с себя оттяжку, пристегнулся, вытянул и пропустил веревку через карабин и откинулся назад, разминая руки. Всё это он проделал быстро, четко, заученными до автоматизма движениями. С этого момента моя нижняя страховка обрела смысл.
Я перехватил веревку покрепче, одновременно готовясь выдавать ее, как  заказал Савелий, полегче. Крепче, но полегче, – согласитесь, есть тут некое э-э…противоречие. Впрочем, если приноровиться …
 
Почему – полегче, знаю по себе. Тащить наверх основную веревку, которая и сама весит немало, да еще трётся о скалы - не пряник, а если ее еще придерживает страхующий снизу перестраховщик, и место проблемное, то просто хочется материться. И народ матерится. А ведь бывает, что страхующий страхуемого  сдергивает на хрен.   Но это больше из легенд. Почему – покрепче, тоже знаю по себе.
Долина «Чистилище», она же «Ад» на Караул-Оба едва не стала для меня реальным адом. Случилось это в конце семидесятых, через год после Куш-каи, а потому я полагал себя прожжённым  скалолазом. А прожженные  скалолазы в моем представлении к страховке относятся свысока. Этому  способствовали и  допотопные уже тогда шуточки вроде:
- Как не стыдно при девочках говорить - «страхуй».
- А как сказать, если ЭТО надо делать при девочках?
- Говори  «страхерь».
Итак, солнечный майский денек, «Чистилище». Лежу на камушках и страхую (пардон) Ивана. Иван, поджарый загорелый блондин, лезет в одних плавках. Техника на троечку, но силища в руках немереная, а потому лезет по 6с. Медленно, нудно, некрасиво, но лезет. Солнышко пригревает, птички поют. Вокруг наши лежат живописно, загорают. На Ивана  не смотрят – надоел. А я не то чтобы вздремнул,  но как-то, в общем, расслабился.
Вдруг ДЁРГ - веревочка из рук выпорхнула легонько и побежала, побежала  наверх, подсвистывая, быстрей и быстрей. Смотрю - Иван падает причем - молча. Дальше, как в кошмаре, хочу двинуться и не могу. Будто гири на руках повисли. Я к веревке тянусь через силу, а она - от меня, от меня ... Тоска смертная накатила. А Иван летит. Потом смотрю - Витя в прыжке повис, падает на веревку, хватает голыми руками, подвывая от боли. Тут мной как из рогатки выстрелили. Бросаюсь, хватаю, торможу рукавицами, что есть сил. Потом еще кто-то набежал. Уф-ф! Поймали Ивана. Слава Богу, высоко он был. Ободрался, конечно, мал-мола. А нечего в плавках  лазить, перед девочками выпендриваться!

В той же кошачьей манере Савелий ушел выше, скрылся за перегибом и спустил небольшой камешек. Я прижался к скале и  покрепче нахлобучил каску. Правду говорили - маршрут гнилой. 
- Веревки три метра, - выкрикиваю  стандартное предупреждение. В благодарность прилетел камушек покрупнее.
- На самостраховке, - слышится сверху.
Через паузу:
- Принимаю.
Веревка рывками поползла наверх, приглашающе натянулась и подтащила к стене.  Я попытался, как Савелий, оглядеть ее по-хозяйски.  А стеночка то у нас  отрицательная.  За что он тут брался? Ничего похожего на «ручку» не наблюдалось, а для ног вообще - ноль. Правда, выше головы бугрился незначительный выступ, припорошенный магнезией. Но это же несерьезно. Кстати, о магнезии. Лезу за спину и шебуршусь в мешочке. Ну, с Богом.
Кладу пальцы на секретный выступ. Гладкий такой выступ, неухватистый, в центре - дырочка для одного пальца. Ни фига себе! Где это видано, чтоб на одном пальце висеть? Где администрация? Требую возврата денег. Запускаю средний палец в дырочку и рывком подтягиваюсь, упираясь ногами в скалу. Бешено шарю левой рукой над головой, понимая, что долго  не провишу. Ура! Вот она щелочка, нашлась родимая. Запускаю туда пальцы и переношу вес на левую руку. Края у щелочки острые, но надо терпеть. Теперь правую ногу  туда, где правая рука, и при этом желательно ее (руку) не отдавить. Хорошо Савелию с его ростом. Ногу я кое-как забросил, но встать на ней свыше моих сил. Боль в пальцах левой руки невыносима.
- Савва, подтяни! - ору отчаянно. Неспортивно - да, против правил - да, но Бог простит.
Веревка натягивается, и мне удается отжаться на трясущейся ноге. Стою, приходя в себя. Пот  ручьями. Ничего себе начало. Придется жаловаться в ООН. Они еще пожалеют, что со мной связались.
Стоять на одной ноге надоело. Итак, что мы имеем выше? Во-первых, положе, и это  хорошо. Во-вторых, мелкая ребристость, и это прекрасно. В-третьих, … вот, собственно, и всё. Где зацепки? Это я ВАС спрашиваю! Не увиливайте. Нет у вас зацепок, и вы мне за это ответите. Придется идти на трении. По трению у нас - магнезия. Лезу в мешочек. Вот бы туда ноги засунуть. На трении – я не люблю. Вот, не люблю я - на трении. Могу я чего-нибудь не любить?
Нога устала, надо двигаться. Улечу - так улечу, Савва поймает. Поставил левую ногу на ребристость, отжался. Надо же - держит. Поставил правую, отжался. Держит! Левую. Держит!! Правую. Держит!!! А вот и первый крюк, оттяжечка синенькая с беленькой полосочкой. Я ее хвать. Тоже не спортивно. Ну и хрен с ним. Теперь на самострах и отдыхать. Блаженно откидываюсь. Не всё так плохо, господа эстеты, как вы утверждаете.

За что я люблю скалолазание? А за что его, собственно, любить? Род у него неопределенный, пальцы от него болят, майка  - потная. Лезешь,  бывало, с нижней, равновесие теряешь – ужас животный. Но вот зацепку поймал хорошую – блаженство по всему телу. К скале подошел – ужас, залез – «Баунти». Колебания широчайшие – плюс, минус, амплитуда зашкаливает. А внутри амплитуды все наши эмоции, полуэмоции, рефлексии, любовь, нелюбовь, зависть, жадность, гордость, сомнения. Мозги прочищает, дурь выбивает, ценности истинные по полочкам раскладывает. Впрочем, может я и загибаю.
Вот народ в этом деле мне точно нравится. Правильный тут народ тусуется, веселый, с фантазией. А зануды  сюда  не добираются,  застревают  на подступах, в кабаках. А названия маршрутов - это же прелесть что такое, это же можно на музыку класть и на хлеб намазывать: «Любовные игры», «Нуф-Нуф», «Машин поцелуй», «Обезьянник», «Сандурлай», «Эх, ма», «Целлюлит», «Товарищ нос», «Танец на цыпочках», «Мандраж», «Оба-на», «Вкус мёда», «Телекинез», «Философ», «Карапуз», «Линия бедра», «Лягушоид», «Нюня»,  «Дояр Федор Мощнорукий», «Пейзаж, Нарисованный Чаем» и прочие  и в том же стиле.
А разговорчики, что у костра журчат. Без бутылки не поймешь,  а с бутылкой  - подавно:
- Я джамп пробовал. Долез до джампа инсайт и прыгнул не туда, потом очковал на скользком щипке.
- Это ладно, я «Полтергейст» три дня бодал, не дободал.
- Братуха, ты сам выбирай: или семь а лезть, или семь цэ насасывать.

Вот так, под мысленные причитания и внутренние препирательства  добрался я до Савелия, собрав по пути небольшую коллекцию разноцветных оттяжек.
Станция  никакая. Обещанной микрополочкой оказался уступ для одной ноги, на которой добрым аистом  уже стоял Савелий причем,  как и все птицы, - босиком. Его скальные туфли сушились рядышком на крюке, а выше нависал тот самый «Рыжий угол» – действительно рыжий, выдвинутый метра на три карниз, уходящий круто вверх и влево.
Наконец-то можно оглядеться. Солнце выползало из-за горы и задумчивые сезанистые полутона плавно уступали место яркому, но дешевому, деревенскому лубку. Пейзаж, как свежая дуля, наливался сочными дневными красками. По петлистой дороге у подножья уже бежали игрушечные машинки и ползли разноцветные муравьи.

Веревка вторая
Нависающая, трудная в психологическом плане.
Выхолащивает физически. Страховка, спиты, крючья +
большие френды. Внимание!!! В верхней части живые камни.
Станция на полке - два спита  + шлямбур.


-  Ну, я пошел, - сказал Савелий и  пошел.
       
Как я пошел, то есть пришел в промышленный альпинизм? Сейчас мне уже кажется, что получилось это само. Просто в какой-то момент перестало хватать денег. То есть раньше почему-то хватало, а тут вдруг р-р-раз и перестало. Нет, конечно, семья появилась, сын родился, Костя, это понятно. Но, с другой стороны, вроде бы защитился, ДВАДЦАРИК набросили. Куда деньги деЮтся?
А что я могу? Могу рассчитать внутреннюю баллистику. Но за это мне уже платят.  Могу землю копать. Могу, но не люблю. Могу лазить и даже сам за это деньги плачу. Красить могу и даже без отвращения. Пейзажик, там, набросать или, наоборот, - портретик. Друзья скалолазы вокруг бродят - тоже  голодные. Все пазлы налицо. И сложились они почти самостоятельно в первую бригаду высотников: Саша, Женька, Петька и я. «Бригада «ух», работаем до двух». Женьку вы знаете, я вам про него  все уши прожужжал. Петьку тоже должны вспомнить – двухметровый альпинойд с Тютю. Да и Саша нам не чужой -  младший из тех упрямцев, которых я «спасал» на Куш-кае. Короче, все свои.

- Камень! – крикнул сверху Савелий, и небольшой «чемоданчик» прошелестел мимо.
- Тук, тук, к-х-х! – сказал камень, разлетаясь вдребезги.
- Эй, Савва, ты там …
- Камень!
И неправильная пластина, кувыркаясь и фыркая, ушла вниз.
- Тук, тук, крах-х, - констатировала пластина общее состояние экономики,  и,  хотя надо мной рыжий угол,  плотно прижимаюсь к скале.
Береженого, как известно ... Всяко бывало. Бывало, что камни веревку перешибали, как у  Хергиани на Суал ьто. Запрокинул голову. Савины подошвы маячили метрах в двадцати выше.
- Живой?
- Живой.

Первая наша четырнадцатиэтажка. Ходим по крыше, привыкаем. Бабье лето, тепло, легко, ветерок. По левую руку  - лес в осенней палитре, по правую – Москва-река с  непременными огородами. Высоко, широко. Петька вспрыгнул на бордюр, идущий по  краю крыши,  и глянул в вниз.
- Метров пятьдесят будет, веревки может не хватить.             
У меня екнуло сердце.
- Эй, Петь, ты бы … того. Неровен час …
- А, ерунда, - отмахнулся Петька, и прошелся по бордюру чечёткой. Потом остановился, посмотрел на меня хитро,  подмигнул, отдал честь, развернулся к пропасти и …
Я тупо смотрю на место, где только что стоял Петр.
- Ы-ы-ы-ы-ы, -   принялся я тыкать туда пальцем, пытаясь привлечь внимание остальных.
- Да ладно тебе, старичок.  - подошел ко мне Женя, - Ты уж так не переживай.
- Ы.
Женя скорбно вздохнул и достал сигареты.
- Вообще-то там технический балкон.
- Идиоты!!! – заорал я бессильно.
               
- Принимаю, - донеслось сверху, и веревка натянулась.
Снимаюсь с насиженной микрополочки. Метра три иду по «следам» Саввы, дальше - импровизация. Основная нагрузка на ноги, руками только придерживаться, это азы скалолазания. Почему у меня наоборот? Руки устают, а ноги нет. Техника, где ты? Ау! Второй вопрос: если стена отталкивает, а она отталкивает, значит,  у меня не та стойка. А какая та? Прижимаюсь ближе. Ага,  уже легче. Теперь не останавливаться. Рука, нога, рука, нога, рука, нога, рука … КРАК! Острый выступ, за который я взялся, треснул и откололся в виде пластины. Пластина осталась в руке. Я изумленно на нее смотрю и заваливаюсь на спину. СРЫВ! Момент срыва страшен всегда, какая бы страховка не была, и мозги тут не причем, это - от обезьян.
- Держи!!!
Секунду борюсь за равновесие, но точка возврата пройдена. Бросаю зажатый в руке камень и заваливаюсь на спину, инстинктивно хватаясь за веревку. У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-ух! Жесткий удар по коленям, мягкий рывок системы,  Савва надежен. Я провалился метра на полтора, не больше.
- Ты как? – беспокоится невидимый Савелий.
- Нормально, только коленки ...
Да, коленки - того. В штанах дыры,  в дырах царапины, царапины дерут. Пустяки. Пара вёдер зеленки ….

Знаете, что такое двухкомпонентная мастика АМ? Нет, вы не знаете, что такое двухкомпонентная мастика АМ. Поезжайте в Дзержинку. Нет, вы поезжайте и  спросите меня. И я-таки вам скажу, что это такое. Это кошмар. Особенно, когда мастикой покрыты ботинки, штаны, куртка, лицо и веревка. А когда мастикой покрыт еще и жумар, то он же не жумарит ни хрена. Где страховка? Где ТБ? Всех заложу. Правда, когда мастикой с ног до головы покрыты  твои друзья, тогда другое дело, тогда, конечно, смешно.
At  The «Hard Day’s Night»  мы уже ходим как космонавты, переваливаясь в негнущихся штанах и робах. Бр-р-р-р. Самый чистый из нас, естественно, Женя. Самый грязный из нас, естественно, я. Вурдалак от Хичкока. Входишь, бывало, в лифт с культурной дамочкой. Просишь нажать на четырнадцатый, чтоб кнопочку, значит,  не пачкануть, так она же от тебя еще и шарахается,  к стенке жмется. Ей, видите ли, противно рядом стоять. «А для кого мы, блин, надрываемся, швы мажем?» - кипит во мне справедливый пролетарский гнев.
А еще интересно при спуске в окна заглядывать. Правда, смотреть особенно не на что –  восьмидесятые, и у всех  стандартно - стенка, диван, ковер, телевизор. Но иногда (редко) телевизор смотрят девушки. Можно потрепаться. Чаще, конечно, на диванах тетки толстые сидят, но и это неплохо – пирожками угощают или компот нальют. Жалеют. А бывает,  мужик пьяный за стеклом маячит, глазам не верит: «Это я так напился или, правда, за окном кто-то висит? Да это же наверно  грабитель. А вот я ему сейчас веревочку   ножничками  чик-чирик...»

Повисел немного, приходя в себя. Мои срывы почти всегда кончаются крупными или мелкими неприятностями - то обдерусь, как сейчас, то палец выбью, то ноготь сломаю. Потому что держусь по дилетантски - до последнего. Падать надо умеючи. Весело надо падать, задорно. Глянул вниз, чтобы веревка ноги не подсекла, оттолкнулся, растопырился и полетел ...
Лезу дальше. Две оттяжки снял и один «френд». Еле выдернул. До чего же  веревка  поганая. Я всё жаловался, что руки устают, а ноги нет. Допросился. Теперь  и ноги трясутся, и руки дрожат,  кожа на пальцах кончается,  коленки болят. Люди, снимите меня отсюда. Не снимаете. Эх, вы, люди.

Потом был второй дом, третий, четвертый. Опыта прибавлялось, но каждый раз, сползая с крыши на животе и нагружая веревку, мне было не по себе. Не страшно, нет, скорее тревожно. Казалось бы, страховка проверена, узлы надежные, чего ещё? А, когда уже повис и веревку нагрузил, тут всё проходит. Висишь и спокойно, работаешь. А ведь это, наверно, было предчувствие.
Шестиэтажная больница, на которой мы мазали швы, крепко впечаталась в мою память. На крыше там крепиться не за что и мы перебрасывали через нее на другую сторону стометровые веревки. А с другой стороны на земле лежали лифтовые грузы,  за  которые мы и вязались. Была в этом некоторая уязвимость, поскольку теоретически любой идиот мог подойти и развязать наши узлы или перерезать веревку. Больничка, правда у нас не психиатрическая, но ….  А еще мы там всё время куда-то спешили. То ли сроки поджимали, то ли еще что. Восемь ходок в день, десять ходок в день. Голова кругом, вниз, вверх, мастика, ведра, давай, давай, чего встал.
И вот сползаю я в тридесятый раз с крыши на животе, ведро рукой придерживаю. И пора бы уже веревке натянуться, а она  ползет и ползет. И ползет, и скользит, и я уже понимаю, что падаю. И побежали наверх окна   быстрей и быстрей. И я уже всё понимаю, но страха нет, а есть  недоумение и детская обида: ПОЧЕМУ Я? Пролетая очередное окно, задеваю сидушкой  подоконник, ведро с грохотом опрокидывается, мастика  веером ...   рывок и я повисаю на уровне третьего этажа. Зубы стучат. Оказывается, я всё-таки испугался.
Но, что характерно, жизнь тогда передо мной  не промелькнула. Может не успела, а может враки? Для красоты придумали. Потом Саша ко мне по веревке съехал, помог спуститься. Я час сидел, в себя приходил. Стали разбираться. Долго идиотов искать не пришлось, идиотом оказался я. На моей веревке слабина оказалась метров пятнадцать, а  почему – мы так и не поняли.

Как я добрался до Савелия, не помню — был в обмороке. Савва посмотрел на меня внимательно и давай ободрять:
- Молодец, Валентин. Уже две веревки пролез, а нам еще четыре лезть.
- М-м-м-м-м…
- А, правда, тебе нравится? Нет, ты скажи, правда, тебе хорошо?
- М-м-м-м-м…
- Смотри, как красиво. Нет, ты погляди.
Смотрю: и, правда, красиво. Дымка рассеялась, по морю катера снуют. Новый Свет открылся. Народ по пляжу горошком рассыпан, музычка оттуда волнами пробивается - то громче, то тише – кажется «Арлекино». Савелий достает из рюкзачка бутылочку с водой, протягивает мне. Сейчас для меня это царский дар. Начинаю приходить в себя.

Веревка третья
Напряженное лазанье по достаточно разрушенному рельефу.
Страховка организовывается с проблемой найти достаточно
надежную щель. Станция на полулежащем дереве на полке.
Веревка трудно протаскивается.
      
Когда случился капитализм и появился «Фристайл», ребром встал вопрос, чем   зарабатывать, поскольку наша основная  деятельность - горнолыжная трасса  - сразу отошла в разряд благотворительности.   Вот тут-то стоумовенький Алешин нас и осенил — высотные работы. И, правда, как же я забыл? Мазать швы, или еще что-либо мазать, неважно что и чем, но обязательно на высоте. Там почему-то свободно — нет пока толкучки. Правда, к этому времени мои друзья-скалолазы уже расползлись по коммерциям, расселись по офисам в более или менее белых воротничках и более или менее успешно продавали вредный городской воздух. Лица их стали сравнительно сытыми и относительно довольными. Ребята, я за вас рад, блин горелый. Но не беда. У нас длинные руки и большие уши. И я тряхнул немобильным тогда еще телефоном, и вот она - бригада крымских скалолазов. Поджарые, загорелые, в глазах голодный огонь. Орлы.  Клювами щелк, щелк. На левом фланге самый поджарый и самый загорелый — Игорь Савельев, он же Савва, он же Савелий собственной персоной — будущий чемпион Украины.

Стою и выдаю Савелию веревку. Кажется, ему тоже нелегко. Что-то долго он скребется на одном месте, осыпая меня мелкими камушками. Я таращусь вверх и пытаюсь увертываться, но один - таки отскочил от моей каски.

Крымские скалолазы каски презирают. На головах у них может быть,  что угодно, кроме касок, например, шишки. А в головах … Меня они тоже пытались сбить с толку:
- Большой камень прилетит,  по любому  убьет,  маленький — по любому отскочит.
- Вот спасибо, дорогой, вот утешил.
Первый маршрут, на который я сходил с Саввой, назывался «Камин». Красивый полупещерный вариант на Форосе, полпути стоишь в распоре (интересно с девочками лазить). Вот там я и получил первый раз камнем по каске то ли от Савелия, то ли от Кати. Когда звон в голове прошел, я мысленно поднял указательный палец вверх и глубоко, но тоже мысленно, произнес: «О!» И еще несколько раз после этого я глубокомысленно произносил «О!», и с каждым разом «О» делалось все круглее  и круглее.
 
Оказывается, Савелий возился с нависанием. Я это сообразил,  когда сам до него долез.

Нависания, карнизы, потолки - это  высший пилотаж. Кроме больших физических затрат тут требуется  знание маршрута. Долго висеть на одной руке и шарить  другой в поисках зацепки могут  немногие. Савелий может. На карнизах и потолках главное руки. Пример тому легендарный Фантик (Юрий Лишаев) - крымский скалолаз с парализованными ногами. Сам видел, как он лез по потолку грота Шаляпина  на одних руках. Преклоняюсь.    Зато падать с нависания легко и приятно - не трешься о скалу, как морковка о терку, а изящно виснешь на веревочке. Правда,  вернуться обратно на стену не получится. Приходится  начинать сначала. Но в целом нависающие маршруты безопасней «лежачих». Парадокс, но народ чаще бьётся  на простеньких наклонных «троечках», падая на полки.

Итак,  вишу на оттяжке под нависанием, отдыхаю руки и всматриваюсь в маршрут. Вариантов  два: либо повезет сразу, либо останусь тут жить. Ну, предположим, я тут взялся, а ногу – туда. Дальше что?  Выше видится что-то похожее на «ручку». «Не верю.» - как  говорил Станиславский. Слишком просто. Почему тогда Савелий тут долго возился?  Смотрю дальше, ищу следы магнезии. Да они тут всюду. Стоп. Давай сначала.
 
Предчувствиям надо верить, снам тоже. Лично у меня счет странных совпадений  пошел на десятки,  и как специалист по статистике, я не могу это игнорировать.  Появилось стойкое ощущение, что меня ведут, корректируя жизнь точечными  посылами. Я верю в Добрую Руку. Верить в злую не хочется.
Вот пример. Собрались мы как-то с Саввой на «Ромб», 6А. Стояли  мы тогда под Форосом, в лесу, близ храма «Воскресения Христова», что на обрыве. Храм этот особый — там скалолазы свечки ставят.

Крым, Форос, начало мая.
Мы ночуем между скал.
На палатке тень чудная,
как насмешливый оскал.

Если честно, лезть мне не  хотелось. На шестерки я еще не ходил и побаивался. Но опасения, как известно,  не повод отменять меропринятие. А привычка преодолевать нехотения у меня  стойкая.
Вставать рано, и я лезу в палатку спать, а Савва с Гаденышем у костра остались бухтеть. Не подумайте плохого - Гаденыш вовсе не гад какой-нибудь богомерзкий, а совершенно прелестный и тихий Виталик. Вот с кличкой ему, правда, не повезло. Но не всем же с кличками везет.
Итак, я засыпаю в палатке, а у костра: «бу-бу-бу, вяк-вяк-вяк». О чем говорят скалолазы ночью? О том же, о чем  днем, утром и вечером: кто-то куда-то залез, но не так и не туда, а стоило ли вообще туда лезть, а я вот там пролез, а он - нет, или, наоборот, он пролез, а я - нет. И всё это пересыпано забавными погонялами и не менее забавными названиями маршрутов. Говорить могут часами.
Засыпаю под монотонное бухтение, и снится  сон, будто сижу я на работе и работу работаю. Вдруг дверь - нараспашку, а за ней народ мрачный толпится. Потом - суета в дверях: «Заноси, заноси». И вносят, представьте, гроб открытый с покойником. И вид у товарища, прямо скажем,  не очень. Народ в комнату набился, пройти негде. Тут я, наконец, возмутился:
- Что за дела? Это что вы  мне такое  принесли?
- Да вы, наверно, забыли, – отвечают,  -  это же ваш новый сотрудник. Сами  просили, а теперь возмущаются.
Я давай  спорить, мол, не заказывал я таких работничков. И вообще, много  такой не наработает. А они упираются - принимай сотрудника и шабаш.
Проснулся. Лежу, переживаю. Потом думаю: так, кто у меня здесь из сотрудников? Один Савва (он тогда у меня работал). С кем я утром лезу? С ним».
А Савва с Гаденышем по-прежнему  у костра, и по-прежнему бубнят про то, кто, куда и как не залез. Дальше в рифму а-ля  Теркин.

Выхожу, как приведение,
и встреваю в разговор -
так и так, имел виденье,
ну, почти как приговор.
«Вы, ребята, как хотите,
только это не брехня.
Так что утром, извините,
вы пойдете без меня».
Я, конечно, был осмеян,
заклеймен со всех сторон,
послан в Африку к пигмеям
за такой дурацкий сон.
Утро только засерело,
потянул с костра дымок
и железо зазвенело –
колебаниям вышел срок.
Мы идем втроем под стену
через лес, да по камням.
Я нашел себе замену,
а Савелий - он упрям.
Вышли двое, я остался,
под стеной один сижу.
Я терпения набрался,
на друзей своих гляжу.
Вот уж пятая веревка.
Солнце врезалось в зенит.
Заплутавшая полевка
между ног моих сидит.
Чья-то «мать» взлетела эхом,
заметалась между скал.
Вижу я под самым верхом
бедный Савушка упал.
Пролетел пятнадцать метров,
вырвал два крюка подряд,
посрамивши маловеров,
что над старшими острят.
Жив Савелий - блин ядрёный -
ободрался, как овца.
Удержал его Гаденыш
не без помощи Творца.
Я вообще-то снам не верю,
много всякой в них муры.
Нет, ребята, лицемерю -
все же прадеды мудры.
 
Причину падения Савва объяснил тем, что в спешке наступил на крюк, точнее, на ушко, вдетое в крюк. Ушко провернулось, и … Рывок был страшный, но Виталик (язык не поворачивается назвать его Гаденышем, хотя он  и Гаденыш) удержал Савелия. Удержал бы его я – НЕ ЗНАЮ.

Я не придумал  лучше, как попытаться ухватить ту самую заманчивую «ручку». Ну, а если  что другое увижу, как-нибудь перехвачусь.
- Подтяни, - кричу Савве.
Делаю р-р-раз. Встал на полметра выше. «Ручка» исчезла (как и предполагалось, это была обманка), зато выше,  сантиметров на тридцать, скалу прорезала четкая горизонтальная щель, невидимая снизу, но я ее не достаю. А если в прыжке? Думать некогда.
- Савва, держи!
Прыг-скок.  Зацепился. Ура! Перебираю ногами, скребусь, подтягиваюсь. Уф-ф. Дальше - легче. Совсем легко. А вот и Савелий, сидит на корявой сосенке, ножки свесил и улыбается  фирменной крокодильской улыбкой.

Веревка четвертая
Простой переход по полке в сторону «Галочки». Станция на
дереве. Далее через «Галочку» или овраг R6 «Гребневой двойки».
      
Все «веревки», поросшие  растительностью, скалолазы ласково называют «огородами». Вот и сейчас нам предстоит типичный «огород», да еще в виде горизонтальной полки. Всего дел - пройти и не упасть. Фактически маршрут пройден, поскольку после этого до вершины останутся две «веревки»  простенькой «Галочки» 2Б, а это располагает к расслабленности и наводит на  размышления.

Пришлось мне как-то провести несколько июльских дней на селигерском острове Хачин в обществе Эдуарда Мысловского - того самого прославленного альпиниста, первого советского восходителя на Эверест. То лето отличилось ненормальным количеством белых грибов. Ни до, ни после я такого не видел. По всему острову белые росли в шахматном порядке с шагом в три метра. Из эстетических соображений мы сохранили на нашей стоянке несколько коренастых красавцев, обнеся их (дабы не наступить) фигурными загородочками из сухих сосновых палочек. Было любопытно наблюдать, как день ото дня наши домашние грибочки подрастают и превращаются в солидные боровики.
Мысловский был после инфаркта, и  в его движениях наблюдалась некая осторожная замедленность. Днем мы бродили по острову, варили грибы в прокопченных канах, а вечером жгли костер из соснового сушняка и слушали Эдуарда. Размеренным, бесцветным голосом  рассказывал он о своих восхождениях. Мелькали знакомые и незнакомые фамилии, названия высочайших вершин и горных районов. Нить повествования то рвалась, то сплеталась прихотливыми мережками, но  каждый рассказ включал скорбный мартиролог  погибших друзей. Я насчитывал от десяти до пятнадцати трупов за вечер.
В альпинизме я дилетант. Так, десятка полтора несложных любительских вылазок, но и у меня  есть свой небольшой, но печальный список: Коля Курындин, Володя Пестриков, Сережа Паршин, Коленька Мирзликин.  Боже мой, думалось мне тогда, что происходит? что нас толкает в эти проклятые горы?      
Бессмысленность восхождений очевидна. Лично я риск не люблю и стараюсь его минимизировать. В горы  лезу уж точно не за адреналином. Кстати,  адреналина там не так много. То есть он, конечно, присутствует, но доминирующее чувство - усталость.  И усталость забивает страх.
Так зачем же я иду в горы? Может для самоутверждения? Действительно, есть такой компонент. Пролез сложное место и немедленно стал лучше к себе относиться, но  завтра сорвался на простом  и мгновенно упал  в собственных глазах  ровно туда, откуда вчера воспарил. Плюс на минус, всё как на равнине, зачем тогда лезть.
Конечно, ощущение жизни в горах другое - контрастнее, острее, проще. Наши городские страсти отсюда кажутся мелкими и смешными. Другая система измерений. Все братья. Сидишь в палатке у черта на рогах и боишься ложку лишнюю из котелка зачерпнуть. Сегодня ты его страхуешь,  завтра - он тебя, и твоя жизнь будет в его немытых руках.
Красота? Да, конечно. Здесь, как правило, красиво. «Вздыбленная земля – руки воздетые к небу» и всё такое. Но красиво только в хорошую погоду. А если дождь, туман, метель? Сколько угодно.
Но есть в этом деле то, что неоспоримо, что признается всеми - чувство покоренной вершины, эйфория победы. За это можно многое перетерпеть.  Но и тут бывают казусы. Помню, лезли мы в Крыму, не помню уже куда, промучились целый день. Наконец  под вечер взобрались. Выползаем за край обрыва на трясущихся лапках и что, представьте, видим: пошлая пастораль –  лужок зелененький,  а на нем коровка стоит пегая, травку жует, на нас смотрит и … УЛЫБАЕТСЯ. У-у, зараза!
Эйфория - это хорошо, красота – прелестно, братство - замечательно, но главное в горах, на мой взгляд,  другое. Не могу объяснить точно, но ощущение, что здесь  будто к истине какой-то прикасаешься, а  в чем она - не понимаешь. Что-то иррациональное, может быть,  от религии. Кстати, связки крючьев, френдов и оттяжек подозрительно напоминают вериги для истязания плоти. И здесь её (плоть) действительно истязают: тяжелейшей работой, травмами, холодом и скудным питанием. А горы? Разве не похожи они на храмы? Или, наоборот, храмы строили похожими на горы? И вообще у людей  почему-то принято: вверх - хорошо,  вниз – плохо. С чего бы?