Запись девяносто седьмая. Мир живет все ярче...

15.05.05 Болею как-то несуразно. Первое - продолжаются  фантомные боли. Была у врача, но та скорее моим опытом интересовалась, чем лечение назначала. Короче, купила новый транквилизатор, пью, но боли не исчезают, не острые, но днем еще терпимо, надоедают, но ладно, а вот ночью – будят. То вроде утихнут, то опять в одно и то же место и тюкают, и тюкают. Потом опять навалилась эта странная простуда – горло болит, состояние такое, как будто температура – 37, 1, морозит. Короче, какое-то расползшееся состояние.

Сегодня звонит Ольга Геннадьевна – «Придете?» - «Болею», - «Жаль, у нас срывается встреча, я хотела, чтобы вы о Питере рассказали». Говорю: «Ладно, температуру собью, соберусь... Давайте я расскажу про Аллу Александровну Андрееву: как мы у неё побывали и что с нею случилось и почитаю отрывки из «Ленинградского апокалипсиса». На том и порешили.
И такой облом!
Собрались остатки нашего общества (май, посадки, дачи). Ольга подготовила аудиторию: так и так, Н.Я. только что из поездки – Луга-Псков-Питер. При пересадке в Москве гостила у вдовы Даниила Андреева, автора «Розы Мира»…

Начинаю сообщение и – ощущение вежливого равнодушия. Публики мало, тех, кто про Андреева раньше слышал – два-три, для остальных и имя ничего не говорит, и труды не известны, и гибель в огне жены Андреева тоже – лишь факт, но не повод для сокрушения. 

Начинаю читать «Ленинградский апокалипсис», прочла страницу (нарочно перед выходом просмотрела том сочинений, вычеркнула маркером все упоминания об инфернальном, оставила только ощущения человека, попавшего в мясорубку войны : про голод, обыгрывание Тютчевского тезиса насчет «всеблагих и собеседников на пиру в минуты роковые»). Вдруг Чирков меня обрывает и пренебрежительно говорит о спекуляции человека, выжившего в боях, на Ленинградской блокаде. Подсоединился Альберт Францевич (вот тоже фрукта Бог послал!), мол, зачем это читать, на слух воспринимается плохо.
 
Они ничего не слышали! Просто отключились во время чтения, потому что возражения были не к прочитанному, а вообще – против чтения поэмы. Я потом так вслух и удивилась: «На «Автографе» отказываются слушать стихи! Уму непостижимо». Зачем же мы туда ходим?

Было острое желание встать и уйти. Приплелась больная, подготовилась – и на тебе. Не было нашей элиты – ни Галины Ивановны, ни Татьяны Николаевны. Наташа Ч. в своих восточных танцах погрязла – не до «Автографа».
Короче, Ольга спасла положение, предложив (в честь прошедшего Дня Победы) каждому присутствующему вспомнить свое переживание войны, мол, кто-то из близких рассказывал, кто-то, может, ребенком застал военные и послевоенные годы.
Получился неплохой разговор - посиделки. Чирков рассказал про дедушку-снайпера, Оля Шабанова – про отца-летчика, кто-то про голод послевоенный…
В общем скучно не было, но и не было никаких стихов, а это плохо.

***
Мне никаких следов тут  не оставить.
Те, кто со мной, уйдут. И я уйду
В каком-то там неведомом году,
И будет даже жизнь мою представить
Довольно сложно. Разве что в бреду
Кому–то - пусть -  представятся события,
Которыми я мир свой наполнял,
О чем я думал, знал или мечтал,
Какие, может, совершил открытия...
И мне передается удивленье
Заметивших, как я, других людей,
Что мир живет все ярче, все быстрей
Под сенью неминуемого тленья.

2009 г.