Сбывшаяся мечта Одноухого Боба

«Старый Джордж" так и не выполнил своего обещания.
Да и где ему? Георг II, потомок ганноверского дома, волею дурацкого случая взошедший на британский престол, уделял внимание вовсе не Лондону и Англии, королем которой являлся во многом формально, к вящему удовольствию британского парламента, проводя больше времени в Ганновере, чем в Лондоне.
Среди тех, кого понимал и кем умел управлять.
А попробовал бы он покомандовать нами, свободными британцами! Тут же получил бы по башке! Да и вообще: современная королевская власть хороша только тем, что не вмешивается в жизнь народа.
«Чем меньше короля в нашей жизни, тем лучше для короля», - любил говаривать Кромвель в начале своей славы и силы. Он хоть и слыл порядочным мясником, рубя головы направо и налево, но в этом остается прав.
Такое положение вещей устраивало всех. И британцев, получивших волю к самостоятельным действиям после печального правления королевы Анны, и «пивоваров», как называли в лондонских пабах нынешнюю королевскую династию из Ганновера.
Прекрасное было времечко!
Реальная свобода делать так, как считаешь нужным! Без оглядки на Сент-Джеймс!»

Роберт Дженкинс, тяжело опираясь на подлокотники, поднялся со своего плетеного кресла: чертова подагра вот уже двадцать последних лет мучала ноги и тело. И дух.
Ноги опухали, болели нещадно. Иногда хотелось принять яду, если болели колени. Когда опухали колени, это была самая страшная, самая мучительная сволочная боль.
Пошевелиться нельзя.
«Боже пошли мне смерть, пошли мне смерть» - шептали в бреду таких мучений губы Одноухого Боба. И только после трехдневного лежания, с минимальным шевелением, с глиняным судном под левой рукой, чтобы выпустить лишнюю влагу из пузыря, боль постепенно уходила и жизнь становилась нежной и симпатичной.
«Как мало надо человеку! Ты выздоровел и наступило счастье! И не нужны тебе ни золото, ни власть! И даже хочется всплакнуть от младенческого ощущения, оттого, какое оно бархатистое и долгожданное это счастье, когда ничего не болит...»
Свежий бриз с моря ласков и напорист, но что такое бриз для человека, привыкшего к штормам?
Часто старый Боб приходил к каменному изваянию святого Франциска, стоявшему невдалеке, на берегу залива. Каменный Франциск давно уже слыл талисманом у местных жителей, молодожены приносили к ногам святого цветы.
Боб здоровался с камнем, спрашивал, как у него дела...

Боб был тем самым парнем, кто принес свое отрезанное ухо в английский парламент, что и послужило началом восхождения маленького британского острова на вершины мирового господства, закончившегося знаменитой фразой: «Над британской империей никогда не заходит солнце».
А ведь тогда на него, на Роберта Дженкинса никто не обращал внимания.
Он медленно шагал по главному залу Вестминстера, неся высоко над головой бутыль со спиртом из прозрачного стекла, в котором плавало что-то белесое. Какой-то маленький, скукоженный предмет.
Этим предметом и было его собственное Роберта Дженкинса ухо, отрезанное испанским беспредельщиком Хулио Фандиньо.
«А ведь именно я стал тем ключом! Тем самым ключом к морскому господству Британии, которое привело потом к знаменитой фразе, что не устают повторять эти надутые индюки в парламенте: «Есть Британия, а внизу остальной мир!»
То есть, «Британия — выше всех»
Тори надо мной смеялись... показывали пальцем: "посмотрите на этого придурка, он отрезал ухо какого-то бездомного пьяницы с окраины Ист-Энда и принес к нам, сюда, хочет, чтобы мы поверили!"
А это мое ухо!
Мое, черт возьми!
Этот скот, Фандиньо, командир испанской военной эскадры, что нес чертову службу у берегов Кубы, приказал своему матросу оторвать мое ухо, но я его сохранил! То есть Фандиньо сначала надрезал, а потом подозвал матроса, приказав оторвать.
Мое гребаное ухо.
—  Передай своему королю, что я прикажу оторвать уже оба его ганноверских лопуха, если тот прибудет с контрабандой сюда, в Новый Свет!
Как обидно это слышать...
Как обидно...
Хотя Георг II никогда не вызывал уважения, но это был мой король, испанский черт тебя задери!
Мой, британский суверен!
И именно ему я клялся в верности! Оскорбив моего короля, он оскорбил и мою честь!
Попался бы ты мне юнгой на судне, оторвал не только твои уши...
А что мне оставалось делать?
Сначала засолил свое драгоценное ухо, потом засунул в бутылку рома, который, собственно, и продавал в испанских колониях. Ха! Но эту бутылку чуть не выпил свирепый Джим Красная Борода! Хе-хе! Бутылка стояла на видном месте. Потом пришлось ее спрятать, чтобы не выпил очередной придурок.
Да...тот самый Краснобородый Джим, сперва служивший у меня матросом на «Ребекке», потом ставший боцманом на каперской посудине, забыл уже название... как же ее звали...не помню. Джим однажды гостил тут в моей хижине на Кубе, уже как знаменитый пиратский капитан, за полтора года перед тем, как его повесили на рее испанского галеона вверх ногами, захватив ночью всю команду пьяной в хламидомонаду...
Вот дурак!
Пить можно только вне работы!
Вне! Гребаной! Работы!
А ведь говорил я ему, говорил!
«Ты слишком много пьешь, Джимми!», но тот только смеялся: «Кто не пьет, тот здоровеньким помрет!»
Нет-нет... когда добываешь золото из испанской крови, нельзя пить ром.
То место, когда-то бывшее ухом Боба, никогда, почти никогда не болело.
Оно плохо слышало, это да, что-то нарушилось там...
«Но после того, как я стал героем газет, после того, когда меня как обезьяну водили по лондонским салонам, показывали пальцем и говорили:
—  Посмотрите, да это же тот придурок, которому испанец оторвал ухо!
Именно тогда я решил поискать удачи.
Наступили скверные времена: опасно корсарить под своим именем.
По многим причинам. Главная причина, конечно, проста: надо куда-то возвращаться.
Помните как некогда пел печальный Бобби Гребенс: "Когда воротимся мы в Портленд, мы будет кротки как овечки, да только в Портленд воротиться, нам не придется никогда!"
Ну, что делать... отрастил бороду, длинные волосы, скрывавшие отрезанное ухо, и стал Джимми - Черная Акула.
Чтобы ни у кого не возникало дурацких вопросов, присобачил к отрезанному уху громадную золотую серьгу, она висела на специальном кожаном ремешке, создавалось полное впечатление, что висит на ухе, но уха из-за волос не видно!
Ха-ха! Всех обманул! Даже себе иногда казалось, что выросло новое ухо!
Быстро повезло.
Той темной туманной ночью мой дозорный все же усмотрел огни испанского военного судна, переправлявшего в Испанию остатки золота майя и вот теперь я богаче короля.
Только об этом нельзя говорить: тут же налетит орава хищных птиц и обдерет до белой косточки.
Надо сказать, что парней своих я набрал, главным образом, молодых. Малопьющих, задорных, жаждущих приключений и денег.
Тогда много их съехалось в Лондон, в деревнях часто голодали, особенно в ирландских. «Безумный Оли», как шепотом называли Оливера Кромвеля незадолго перед смертью, вознамерился извести под корень всех ирландцев, дабы окончательно решить «ирландский вопрос». Пару раз снаряжал карательные экспедиции в Ирландию, и, конечно, разрушил жизнь их народа, молодые парни побежали куда глаза глядят. Многие оказались в Лондоне. Пятерых молодых ирландцев взял к себе, в команду, хотя мой боцман, немолодой уже Джонни Пич и возражал, сомневаясь в ирландцах, говорил, что они способны на предательство. Но он ошибся: ирландцы составляли мой ударный костяк, были бесстрашны и быстры, работали ножами, что твой мясник на скотобойне! Резали испанцев как овец!
Но сначала всю команду проверял в таверне: предлагал выпить. Если парень отказывался, что бывало редко, он сразу же попадал ко мне в матросы. У таких ребят, что отказываются от дармовой выпивки, в башке есть мозги, способные предвидеть. Или хотя бы пытаться предвидеть. Такой парень может задать себе простенький вопрос: «а зачем он меня хочет напоить?» Если же напивался — становился негоден для моего плана. Если выпивал немного, но оставался трезвым — это были ценные парни. Такие умеют держать себя в руках.
Но перед тем как уйти в Карибы, на добычу, три месяца гонял их как щенков, учил пользоваться абордажными крючьями, обвязывать обувь тряпками, чтобы не создавать шума, конечно, учил приемам рукопашного боя. Боцман Джонни позвал двух своих старых приятелей, они уже не годились в дело, но много знали и умели, служили матросами на военных судах, потом корсарили, когда королева Анна раздавала каперские патенты направо и налево, погуляли они тогда! Всласть погуляли.
Но раны... раны. Как только охромел — все! Ты никому не нужен, списан за негодностью на берег. А что делать? В море надобна быстрота и сноровка, а значит молодые и напористые юнцы... Кому мы, старые пердуны нужны?
Все, что было накоплено, я вложил в это дело. Все! Пришлось взять ссуду в Адмиралтействе под поручительство дяди, служившего там.
Понятное дело, главной мечтой моей чертовой жизни была встреча с давним знакомым - Хулио Фандиньо.
Моим «лучшим другом».
Причиной моих злых бессонниц. Моего испорченного характера.
Он снился по ночам.
Падла...
Мне виделось в грезах, как я отрезаю ему сначала оба уха, потом оба яйца, и только потом медленно отрезаю голову!
Нет, я понимал, что месть — штука идиотская и ничего хорошего никому не приносит, но ничего не мог с собой поделать.
Ничего.
Это выше меня. Какое-то мелкое, гнусное дьявольское отродье сидело внутри постоянно и гадко зудело, мыслями возвращая к Фандиньо. Эта тварь внутри говорила мне: "Ты слабак, Бобби! Ты ничтожество! Ты неспособен воздать "око за око, зуб за зуб, как велят твои книги!"
Наши самые высокие цели в жизни всегда имеют грязные, низкие резоны.
Как бы истово мы не били лбы, молясь богу. Какими благими намерениями не мостили бы свою личную дорогу в свой личный ад.
Месть... Самое поганое человеческое желание. И самое сильное. И самое сладкое.
И самое бессмысленное: ты достиг цели, совершил отмщение, а на ее месте, в душе тотчас же образовалась горечь, грязь и пустота.
Но эта волшебная, дьявольская ночь все же наступила!
Лазутчик из местных индейцев таино, которым я иногда отдавал старые ржавые мушкеты, валявшиеся без дела у меня в трюме, отдавал не за просто так, ясный хрен! Они на меня работали. Докладывали обо всех делах, что творились в форте Баракоа. Иногда только мы выходили из укрытия и кошмарили у Гаити или Ямайки небольшие купеческие барки, но хорошей добычи почти не было, так... для поддержания штанов.
А я все ждал вестей о своем враге.
И получил их!
Это был лучший день жизни!
Своих парней посадил на безромовую диету, усилил мясной паек, возобновил тренинги и еще месяц гонял их по острову.
Они были готовы. Мои бойцы.
Из Сантьяго отплывал большой караван галеонов, груженых золотом, серебром, оловом. И вот этим караваном командовал мой старый знакомец!
Хулио Фандиньо.
Командор флота католического величества. Если точнее, он верховный командир эскадры: «capitan de mar» и одновременно «capitan de guerra», Сapitan de guerra Фандиньо ходил на самом большом восьмидесятипушечном военном галеоне «Святой Франциск». Именно там, в его трюмах находился самый важный и самый ценный груз: золото! Никакому другому кораблю Фандиньо не доверил бы золота, только своему! Своей команде, проверенным морякам. Чтоб под боком.
Это я понимал как азбуку...
Прилежные индейцы даже посчитали — сколько тяжелых ящиков втащили на борт «Святого Франциска» чернокожие рабы.
К отходу все готово, но я совершенно не понимал — как со своей полсотней головорезов смогу захватить военный испанский корабль с полутысячей отборных матросов и солдат? Один к десяти! Это невозможно! Борта галеона укреплены броней против моих слабеньких пушек.
Что испанскому галеону моя шхуна? Как медведю болонка. Атаковать это судно — заведомо идти на смерть, Джонни Пич с сомнением качал головой, когда я по карте изучал расположение испанцев:
— Капитан...
— Джонни, заткнись! Всех нас когда-то кинут за борт как протухший кусок мяса!
— Но зачем раньше времени то?
— Ты хочешь спокойной, сытой старости?
— А кто ж ее не хочет?
— Тогда слушай меня!
— Капитан... Это самоубийство.
— Зачем нужна бедная и и никчемная жизнь под забором особняка какой-нибудь лондонской шлюхи, что живет как придворная дама, сдавая в аренду свой самый ценный орган?
Джонни печально усмехнулся:
— Ты прав, капитан... все там, в столице что-то сдают в аренду, даже офицеры Адмиралтейства...но нам нечего сдавать в аренду.
— Да, это опасно! Я знаю это... и ты знаешь. Но этого пока не знает команда.
Джонни был хорошим, преданным боцманом, упокой господь его душу...
Повезло. После двух суток преследования, судьба послала туман и штиль. Галеоны дрейфовали при спущенных парусах в пределах видимости. «Святой Франциск» в середине их. Просто так не подойти.
Но та ночь оказалась самой удачливой в моей жизни никогда ни до, ни после не было такого фордевинда в моих парусах!
Не иначе, как сам дьявол мне помогал!
Густой туман клубился в темной, безлунной и беззвездной ночи, пришлось на трех шлюпках, практически наощупь идти в направлении «Святого Франциска», а он вдруг вырос своей громадой из темного, сизого воздуха.
Привязали шлюпки к кормовой части галеона и как можно тише вскарабкались на нижнюю палубу. Дозор нас не слышал, а может быть и спал. Быстро перерезали глотки матросам-дозорным, никто даже не пикнул: мои пятеро ирландцев были лучшими убийцами, которых знал этот свет! Особенно хорош Крик Кеннеди — молнией летал между испанскими идиотами, резал их, как лиса режет кур! Когда двадцать пять солдат и матросов истекали кровью, мои орлы выстроились на нижней и верхней палубах с захваченными испанскими мушкетами, выводя по двое-по трое матросов и офицеров, завязывая руки за спиной их же такелажем, валяющимся тут же, пинком отправляя в трюм.
Тех кто дергался, успокаивали навсегда, быстро и качественно, так, что у остальных не возникало желаний испытать судьбу...
Солнце еще не показалось на горизонте, время в обрез, погрузили в шлюпки каждому моему молодцу по ящику золота. Каждому! Мне же досталась только одна шкатулка... Но какая шкатулка! И на дне шлюпки лежал с завязанными глазами мой самый ценный приз - командор Фандиньо. «Святой Франциск» уже вовсю полыхал, на соседних испанских судах били рынды, снаряжали помощь, но это давало нам время, чтобы смыться. Два часа мы как бешеные, сменяя друг друга гребли к шхуне. Гребли до кровавых мозолей на заскорузлых матросских ладонях.
И успели. Успели сняться, распустить паруса и смыться, благо, ветер пришел, опять дьявол послал нам удачу, пока испанцы разбирались со своим горящим флагманом.
Не буду вдаваться в детали, — что я сделал с Фандиньо.
Даже мне стало страшно.
А в шкатулке увидел то, ради чего стоило жить: необработанные алмазы, изумруды. Еще какие-то камешки. Но команда была рада своему золоту, каждый получил его столько, что потом можно уже остаток дней жить припеваючи.
Мои ребята оказались еще и благородными пиратами: каждый выделил десятую часть своей добычи и принес мне.
Золото и камни — надежно спрятаны.
И вряд ли дождутся своего часа — некому их завещать, детей я не нажил. Сейчас у меня только болезни и предчувствие смерти.
«Зачем тебе это золото и камни, Одноухий Боб?» - часто спрашиваю себя. «Много ли тебе сейчас надо?» А ответа не нахожу.

Фидель Кастро сидел на берегу в отвратительном настроении. В полумиле, на рейде болталась в волнах залива яхта "Гранма".
"Черт возьми... где взять эти гребаные доллары? Завтра сюда придет моторная яхта, груженая оружием, а платить нечем! Банкир обманул, сославшись на кризис. Чертов американец не продаст оружие в долг!"
Фидель в бешенстве швырнул булыжник в старинное каменное изваяние святого Франциска, стоявшее тут с незапамятных времен. Каменный святой внезапно раскололся на три части, а мозг Фиделя едва не взорвался от изумления: скульптура оказалась полой, брызнули световые осколки - алмазы, изумруды, рубины. И золотые слитки в основании ног, плотно уложенные.
Судьба кубинской революции решилась окончательно и бесповоротно.
Святой Франциск снова отказался от богатства в пользу бедных.