Правда про войну

 В.Лазовский

В  РАЗНЫЕ  ГОДЫ, В  РАЗНЫХ МЕСТАХ, ВСТРЕТИВ ФРОНТОВИКОВ, просил их рассказать про  отечественную войну. Повзрослев и прочтя мемуары наших полководцев, уже просил  рассказать  правду. Не все решались говорить правду, но иногда я ее слышал. Мне не дает покоя  настрой некоторой части нашей молодежи, которая не представляет того кошмара и горя, которые война несет. “Можем  повторить!”- это что как не помутнение сонания от пропаганды завравшихся тварей-политиканов.
Послушайте фронтовиков-окопников и делайте выводы.
10.6.2020г. Минск.


Победители
Они появились в конце августа, когда пошли эшелоны с Запада с демобилизованными солдатами. Заканчивался 1945 год – год Великой Победы. До этого все лето сплошным потоком двигались на Дальний Восток вооруженные части с танками, орудиями, машинами и аккордеонами чуть ли не в каждой теплушке. Народ то – победитель не знал, что Сталин пообещал ввязаться еще в одну бойню с Японией.
Пусть говорят что угодно о союзнических обязательствах Сталина перед Рузвельтом, но мы тогда воткнули нож в спину японцам. Я себе представить не могу, что бы было в 1941 году, если бы японцы вступили в войну с нами. Где бы были все те кадровые дивизии, которые срочно перебрасывались под Москву и где они совместно с сибиряками поголовно полегли, но немцы Москвы не взяли и изрядно потрепанные отступили зализывать раны.
В эшелонах шедших на Японцев в теплушках кроме аккордеонов, часов, губных гармошек и ножичков ничего путного не было. Не было у этих ребят-победителей и чувства цены человеческой жизни. Любой пустяковый конфликт мог закончиться поножовщиной и перестрелкой.
Местная публика, хотя и находилась в полной нищете после оккупации, «смякитила», что можно поживиться. Несколько случаев воровства с эшелонов закончились самосудом и несколькими трупами. Тогда самые активные штатские прибегли к испытанному приему – бартеру. В дело пошла самогонка, производство которой наладило крестьянство в попытке иметь хоть какую то возможность менять на ее инвентарь и одежду.
Но вот иссяк поток воинских эшелонов и с небольшим перерывом пошли такие составы, что и понять то было невозможно что стоит на колесах. Стен теплушек не было видно из-за прибитых к ним ковров, дорожек, велосипедов, досок от роялей и детских колясок. Некоторые умельцы даже мотоциклы умудрялись в торцах вагонов или снизу крепить и подвешивать. На крышах вагонов с повышенным комфортом, созданным за счет множества перин и подушек через всю Европу, двигалась самая изобретательная публика. По краям крыш крепились всякие вещи (от приемников до кресел), предохранявших жителей крыш от сваливания вниз, когда они напивались и не понимали где находятся.
Как только эшелон останавливался, начиналась бойкая торговля. За грелку первача можно было приобрести мотоцикл на ходу или пару ковров. Если состав слишком долго задерживался на станции и бывший обладатель велосипеда или ковра, напившись, тут же шел с припрятанным «Вальтером» выручать свой трофей. Начинался скандал, который мог прекратить только комендантский взвод, квартировавший поблизости. Редкая ссора обходилась без крови.
Победители почти все имели оружие, хотя их неоднократно обыскивали особисты. Но тот, кто выжил, обладал не только везучестью но и смекалкой.
Несколько банд из местной публики, куда входили не менее смекалистые бывшие партизаны, пытались с помощью тоже припрятанного оружия грабить эшелоны, но противостояние заканчивалось в пользу демобилизованных. Хотя с обеих сторон были потери. Сейчас трудно поверить в истории того периода, когда выжившие в смертельной бойне опять шли под пули, гибли из-за какой то тряпки или железки, но именно так и было. В данной компании участвовала и пацанва, которая в основном занималась мелким воровством, и ей тоже иногда доставалось, если ловили. Правда расправа была не столь суровой, нежели со взрослыми ворами.
Широко процветала тогда и торговля телом. Труд «профур» был относительно безопасным. Самым смешным было смотреть, как народ с гиком и смехом заталкивал очередную жрицу любви на крышу вагона. При длительной стоянке она успевала заработать какие-то вещи и тут же их сбрасывала родственникам, а сама иногда следовала до следующей станции. Были, правда, случаи, когда не все девушки возвращались.
Вся эта компания постепенно сошла на нет к глубокой осени, хотя попадались уже зимой любители проехать на крышах под перинами через всю Европу.
В те времена устойчиво ходил слух, что все трофеи на подступах к Москве изымаются, и владельцы потому и сбывали их за бесценок. Вполне возможно, что этот слух распространяли именно скупщики. Пойди, разбери. Но солдат в массе в родную деревню возвращался с часами на руках, парой сапог и ночной рубашкой для жены.
Никто из ехавших не знал где будет расформировываться эшелон и как далеко он окажется от родных мест – все это еще больше способствовало избавлению от трофеев. Что делать с барахлом, которое не успел пропить, если нет никакой возможности его до семьи доставить, как только покинул эшелон? Главные то трофеи шли по другим путям и каналам. Не случайно Сталин кое-кому из «великих» полководцев после войны поиспортил настроение.
В итоге страна и после победы несла ощутимые потери. Их ждали всю войну изголодавшиеся семьи, их ждала Родина, а они гибли десятками, заливая водкой счастье, что выжили! Разве это не парадокс и разве этого нельзя было избежать, если бы не так бардачно была организована демобилизация. И кого тут винить? Победителей не судят! А зря, кое кого бы надо было сурово покарать!
24.06.06. Сан. «Переделкино»
Фронтовики
Сегодня 22 июня 2006 года. 65 лет назад именно в эти часы мы с сестренкой купались в чудно теплой воде реки Бии, что течет в Алтайском крае и услышали зловещие слова «Война» из черного репродуктора, прикрепленного к столбу на пляже. Потом вся моя жизнь так или иначе касалась ее событий. Как бы мы не ругали Советскую власть, но она нашла возможность в неимоверных условиях сохранить нам жизнь, хотя для бьющегося на смерть государства мы представляли только голодные рты.
Цена, которую заплатила Россия за победу, до сих пор до конца не осознана, и не оценена, она настолько грандиозна по своим последствиям, что еще не одно десятилетие будет влиять на наше общество. Отомрут скоро окончательно ее участники и мы, кто помнит ее, а поколения следующие все равно будут ощущать на себе вину перед павшими и перед ушедшими в небытие уже в мирное время под знаком лжи и фарса.
Разбитые под орех Германия и Япония – давно процветающие страны, мы же катимся в обратную сторону. И совсем недавно в канун своего 70-и летия я, наконец, понял причину – мы попрали национальные традиции и мудрость народную, то пытаясь воспринять ересь коммунизма, а теперь ересь капитализма, которые нам подсовывают идеально замаскированные истинные враги России.
С этим вопросом уже придется разбираться другим поколениям, если успеют. Я же хочу оставить несколько слов о фронтовиках, которых повстречал за короткий срок мая-июня в больничных палатах.
Приходя в себя после инфаркта, сдружился с вором в законе, который оказался на соседней койке. Болезнь нас сравняла, меня профессора и его, отсидевшего 17 лет из своих 46. Мне было интересно понять как человек совершенно не средних способностей и с высоким интеллектом (так я считаю) посвятил свою жизнь воровскому делу и был уверен, что его работа ничуть не хуже моей. Я учу людей и он оказывается тоже учит их не быть дураками и пожалуй прав.
Мы были уже ходячими, когда к нам  в палату привезли огромного старика, который помимо инфаркта еще в реанимации подхватил воспаление легких и по всем признакам ему не долго оставалось до встречи с Всевышним.
К нему на целый день приходила старушка со следами былой красоты и тихо плакала у изголовья мужа, который находился без сознания. Ему было 86 лет. Врачи как могли и чем могли в обычной занюханной беднотой и примитивизмом больнице, подверженной той же болезни, что и все государство, пытались ему помочь. Но видимо не лекарства сыграли роль, а железная воля человека, который боролся за жизнь. И не формула «товар – деньги – товар» сработали. У старика товаром то были только моча и кал, но он не был в почете у санитарок и сестер и ухаживал за ветераном мой сосед Игорек. Возможно жена старика и смогла бы из ветеранской пенсии выделить энную сумму на привлечение персонала к их прямым обязанностям, но она настолько была погружена в горе и предчувствие скорого расставания, что практически ничего не соображала.
Прошло несколько дней, и наш бывший воин очнулся, стал помаленьку есть и даже делал попытки ходить самостоятельно в туалет. Всех потом поразило другое. Оказалось, что эта пара глубоко и искренне любит друг друга. Они целый день о чем то шептались, гладили друг друга, целовали руки… Старушка стала приходить в ярких нарядах с улыбкой ко всем нам и любящим взглядом к мужу. А он шел на поправку, у него прошел кашель, появился аппетит и он постепенно включился в обще палатную дискуссию за жизнь.
На мой вопрос: «За что вы воевали, Кузьмич?», получил ответ.
– За таких вот пацанов как ты, сынок!
Хотя сынку шел 70-й год, но получалось действительно так. У него в легких и руке до сих пор сидят осколки Крупповской стали, к тому же он был глубоко контужен, но всегда занимался на фронте одним – служил в разведке, а на вопрос: «Как же вы выжили в этой мясорубке?» звучал ответ.
– Повезло! Я войну окончил сержантом, это потом пошел в училище и дослужился до подполковника уже после войны.
– Егорыч, а правда о войне написана? – все приставал я к нему.
– Ее никогда не напишут! Ты ее и читать не захочешь, если она появится. Захочешь читать, как в 42-м году зимой под Ленинградом наш взвод питался трупами наших же погибших товарищей? Лошадей то мы еще по осени всех съели. С нас вши тысячами сыпались и люди их ели! Понял? А ты знаешь, что перед атакой нам не только наркомовские чарки подносили, но и морфий давали? Ты сейчас спросишь, а почему это ни один наркоман с фронта не вернулся, потому и не вернулся, что принимал эту дурь. Я же даже курить на фронте не начал – вот и выжил, – закончил он и надолго умолк. И мы лежали ошарашенные услышанным. Немного спустя он  продолжил.
– Лично меня водили на расстрел два раза наши особисты за то, что приходил из поиска без «языка» и один раз только с одним мертвым нашим командиром – лейтенантом на плечах. Силенки у меня хватало тогда…
– Юрочка! Успокойся, пожалуйста, тебе нельзя волноваться, да разве можно об этом говорить, это же так ужасно страшно. Давайте о чем-нибудь веселом…, – она пыталась рассказать старый анекдот и мы дружно смеялись. Она оказывается тоже на фронте была. Но встретились и поженились после войны, имели позднего сына майора – вертолетчика, которого уже Афганская война слегка опалила. Было у них и два внука, но те так в больнице у деда и не появились.
Не могу я эту пару никак забыть, счастливые они все же. Пронесли через столькие годы искреннюю любовь друг к другу, и возможно Бог решил продлить им совместную жизнь на нашей грешной земле, где и вор в законе достоин большего уважения, чем те правители, которые довели дело до того, что ветераны не имеют достойного содержания ни в больницах, ни в обществе.
Мои больничные истории не кончились на этой встрече. Я выписался раньше Юрия Кузьмича. Мы душевно расстались, и напоследок он мне сказал.
– Мне кажется, что ты не просто так  ко мне приставал с правдой о войне. Ты, видать пописываешь. Прошу тебя не лезь в эту правду, она отвратна и вся на невинной крови зиждется. Да и кому она теперь то нужна! Прощай, сынок, – и мы крепко обнялись на прощанье.
Вскоре я попал опять в больницу, и мне предстояла операция на сердце. После очередного пребывания в реанимации, оказался в палате рядом с очень подвижным щупленьким мужичком. Сначала мне показалось, что мы примерно одного возраста, потом понял – он старше, но когда узнал, что ему почти 94 года, то был поражен.
Я тут же взялся за него по поводу Отечественной войны, которую он прошел от звонка до звонка. А служить он начал еще в 1938 году, придя в армию с четырьмя классами и профессией тракториста, которую приобрел в МТС, будучи круглым сиротой, пригретый дальней родственницей матери.
Яков Сергеевич умудрился пройти всю войну и прослужил в армии до выхода на пенсию в звании старшины и всегда за баранкой авто. В разговоре с ним постоянно чувствовалась его житейская мудрость и осторожность. Его в жизни интересовали, как выяснилось, только две темы: автомобили и женщины. Даже в таком возрасте он помнил «Эмки», их конструкцию, особенности и повадки. Имел он двух жен и четверых детей, которые на момент нашего знакомства все были на том свете, и приходила к нему племянница моего возраста.
Проявлялась в этом веселом старике какая то нотка, которую я никак не мог уловить. На стандартный вопрос «Как вам удалось уцелеть в кошмаре первых дней войны?», он вяло от меня отмахивался, ссылаясь на удачу и умение жить. Конечно крестьянский парень, воспитывавшийся в чужой семье и пробившийся в МТС – зону знаний и техники на селе, в жизни научился приспосабливаться. И на фронте эти умения что ли играли первостепенную роль?
Я в разговоре перешел к другой тактике и спросил, как и за что он получил первую награду. Ею оказалась медаль «За боевые заслуги».
– За что, – спрашиваю я.
– Вывез из окружения секретный архив, – отвечает он.
– Как это тебе удалось!
– Уметь надо! У меня всегда в запасе была фляга с бензином и пара фляжек солдатских со спиртом. За спирт меня пехота перетащила через разбитую переправу, а запас бензина позволил драпануть аж до самого Смоленска. Правда, мне приказали искать штаб армии в другом месте, но я смякитил и рванул в Смоленск. Всех своих начальников я больше никогда не видел – сгинули видать в той каше в окружении. Потом меня прикрепили к какому то комиссару – особисту.
– Так ты и «Эмку» от оттого ведомства имел?
– Ну да! Ты думаешь так просто меня бы до Смоленска пустили? Хрен выкуси, на каждом шагу патрули и засады.
– Все ясно, значит ты служил в НКВД!
– Я только шоферил, – с испугом на глазах ответил старик и быстро выскочил из палаты, а публика стала разглагольствовать на тему этого зловещего ведомства и подытожила беседу мнением в том плане, что публика из НКВД сама не воевала, а присматривала за войсками.
На другое утро он мне шепчет.
– Ты меня при всех не спрашивай как я воевал и жив остался – это секрет. Я до конца войны возил всяких начальников, которые командовали заградотрядами, так что на передовой мне не приходилось бывать, а вот под бомбежкой случалось.
– Так ты может и наших солдатиков с позиций заградотрядов постреливал, – так же тихо спрашиваю я.
– Упаси Бог! Но видел, как это делалось, и как дезертиров пускали в расход. Но для этого была специальная команда – в основном из нацменов.
– Ну и что тут секретного? – спрашиваю я, ошеломленный услышанным.
– Так как же! Я даже выходя на пенсию дал подписку о неразглашении. После войны я так и остался служить в органах. У нас был свой гараж, и лучше всего служилось на разъездных машинах. Увез какого-нибудь в портупеях, позвонишь диспетчеру, что свечи барахлят, а сам на Курский вокзал, там мильтоны подкормлены – мы на бутылку всегда имели в день, а то и больше. Не жизнь была – лафа. Правда, с первой женой пришлось пару лет в коммуналке прожить, потом получил квартиру. Все курорты мои были и с семьей и с любовницами, все было. Пожил не плохо, а все потому, что не высовывался и не лез в передовики. Они начальство возили и были к ним приклеены, а мы вольные птицы, подкормишь механика – получишь бензонасос новый или шины сменишь раньше. А когда диспетчером стала моя любовь – Женька, как я мог целыми днями халтурить и крепко заработать. Нас же не останавливали нигде, знали кому принадлежим.
– На родине то бывал в те годы?
– А что там делать? Тетка, что меня взяла к себе пацаном, сгинула в войну со всей своей семьей. Да и деревни нашей уже давно нет. Не, в деревне мне делать нечего! – философски закончил он и немного спустя продолжил.
– Сравнил трактор с легковушкой?! Я с работы приходил чистеньким, не то что после трактора и заработок не тот совсем. Я официально женился пару раз. Первая была больно занудистой – ей, видишь, не нравилось, что я всего старшина, ей нравились офицеры. Ну и послал я ее к е… матери. Другая была хохлушка. Ох и любила же в постели покувыркаться. Мы и накувыркали троих – двух сыновей и дочку. Дочку я шибко любил! Нет их уже никого. Одна племянница осталась и то держится за меня из-за квартиры, завещал я ей ее. Сейчас должна за мной приехать и мы поедем в госпиталь МВД. Я же сюда случайно попал, по скорой. Там, брат, палаты не то, что здесь. Вдвоем лежим и жратва получше будет.
– Так ты с пленницей живешь?
– Зачем, у меня квартира своя, у нее своя. Еще лет восемь назад бабенок водил, но вот уже совсем ослаб.
– В Бога веришь?
– Конечно!
Как же перед ним предстанешь, не покаявшись перед теми, кого загубило твое ведомство, и ты в этом участвовал.
– А хрена не хотел! – взъярился старик, – за что мне каяться? Я лично никого не убивал. Вкалывал, выполняя приказы. Если уж говорить о грехах, то все они в блуде с бабьем и в потягивании со склада запчастей на продажу. Да что я. Были и похитрее меня. Еще посмотрим, кто из нас где окажется. Ну, пока, сосед! Вот моя Ирка пришла, поедем в госпиталь. Если что, учти, я тебе ничего не говорил. Будь здоров!
Двоякое чувство он оставил. С одной стороны – сирота деревенский вырвался из нищеты, попал в систему, которая и в войну имела иные цели, чем героический народ. Этот старик видимо никогда и не задумывался, что служит преступной организации. А раз она его кормила и содержала, то и он ей служил исправно, с чисто крестьянской сметкой извлекая дополнительные выгоды. Бог ему судья. Я лично и осуждать его не берусь. Еще не известно как бы я  себя повел в те страшные времена.
Но не зря же немцы и японцы покаялись за своих правителей, принесших им горе и страдания, а мы продолжаем жить с этим тяжким грузом вины перед миллионами сограждан, павших в этой безумной бойне.
Вот передо мной другой ветеран, но уже в другой палате. Он такой же большущий, как и первый и видать когда то был статным красавцем. По крайней мере, его взгляд говорил о многом. Ему тоже было 85 лет и войну он начал курсантом танкового училища. От неминуемой смерти его спас «Т-34», который он на заводе с несколькими курсантами сам обкатывал. Когда они прибыли на передовую, то все их товарищи-курсанты сгорели в «знаменитых» «Т-26». Они по мысли Сталина должны были быстро докатить до Берлина, но Гитлер оказался хитрее. Эту мысль, которую я высказал, полковник с гневом отверг и на мой вопрос «Чьи же танки были лучше?» ни грамма не сомневаясь, ответил.
– Наши танки, особенно «Т-34» были лучшими, – парировал он, – а на «КВ» (Клим Ворошилов) я воевал после ранения. Его на брали немецкие снаряды, потому и жив остался.
У полковника на правой руке было всего два пальца –мизинец и безымянный, но он остался на фронте, а после войны закончил броне – танковую академию.
– Так что у немцев не было хороших танков? – не унимался я, терзаемый правдой о войне.
– Был у них «Тигр» и САУ (самоходная артиллерийская установка) «Фердинанд». Они здорово под Курском нас потрепали. Не зря же был отдан приказ выводить их из строя тараном, как наши летуны поступали раньше. Наша артиллерия противотанковая только подкалиберными снарядами их могла взять.
– Это те, из которых сейчас мормышки делают? – уточняю я.
– Какую хреновину ты городишь! – возмущается полковник. Он к этому времени стал тоже вставать, но ему здорово мешали котетеры, а сердобольного Игорька не было рядом, зато был Павел – подполковник ОМОНовец. Мы с ним, как могли помогали старику.
– А разве не из вольфрама эти снаряды делали? – спрашивал я, заранее зная, что именно так и было.
– Да, из вольфрама, – сдается полковник, – раз уж ты такой знающий, скажи какая трансмиссия была у «Фердинанда»?
– Электромеханическая, – отвечаю я, – и ее полностью скопировали наши на карьерном тракторе «ДЭТ-250», но сделать то как немцы не смогли.
– Как это не смогли! Я был военпредом на ЧТЗ (Челябинский тракторный завод) и мы получали одно изделие на этой трансмиссии, но это секрет!
Вся палата дружно рассмеялась. Полковник-старик продолжал свято служить секретам, которые уже давно не были таковыми, и их в помине нет.
– Ты кто по специальности, – обращается он ко мне, – правда что ли профессор?
Меня в палате как самого старого по сроку пребывания все называли профессором и я решил пошутить.
– Это у меня такая кликуха, а вообще то я инженер – механик и всю жизнь проработал в сельском хозяйстве.
– Так и я же после отставки работал в Министерстве тракторного и сельхозмашиностроения, – обрадовался он.
Мы оказывается, знали многих чиновников и возможно пребывали на нескольких сборищах одновременно и на этой почве почти сдружились, но нас развел все тот же вопрос.
– Написана ли правда о войне?
– Читать нужно книги наших полководцев!
– Каких, например?
– Ну, прежде всего Жукова!
– И там есть правда о войне?
– А ты что хотел, чтобы он выдавал секреты?
–Какие к черту секреты, – не выдержал я, – вот вы ветеран войны, инвалид, полковник. Почему к вам не приставили сиделку, почему вы не можете дозваться сестер и вымаливаете простыни, почему сами вынуждены покупать лекарства, поскольку их нет в больнице. Почему?
– А что тут думать, власть в руках воров типа Зурабова.
– В этом ли дело? Вы наверняка знаете, что немец такой же как вы ветеран живет на порядок лучше вас. Почему?
– Ты думаешь из-за того, что народ не знает правды о войне?
– Нет! Он ее знает, но ее признавать не хочет правящая элита, которой и в наши дни нужно пушечное мясо в Чечне или еще где. Ничему вас война не научила, кроме патриотизма и преданности партии и что наше дело всегда справедливо.
Через два дня в течении которых он не разговаривал со мной, обидевшись здорово, приехал его внук и сообщил «радостную» весть. Наконец, нашли место его любимому дедушке в богадельне под Тверью. После этой вести наш ветеран потерял всякий интерес к событиям и к жизни. Лежал, молчал и изредка из одного или другого глаза скатывалась на подушку скупая слеза…
Выписываясь, я подошел к нему извиниться и проститься. Мы оба знали, что никогда больше не увидимся. Попросил меня жестом наклониться к нему и тихо прошептал: «Ты прав парень. Если бы наши генералы в мирное время нашли мужество быть правдивыми, то страна возможно совсем по-другому жила. Не появились бы ни Горбачевы, ни Ельцыны. Но я не советую тебе во всеуслышанье трепаться на эту тему. У них остались силы подрезать языки шибко ретивым. Я и не думал, что в таком возрасте получу урок от пацана. Прощай, я на тебя зла не держу!»
Со слезами на глазах я вышел из палаты…
22.06.06г. Сан. «Переделкино»

ЭХО ВОЙНЫ-1

Кто забыл или не знает, напомню события 1944-45 годов, происходивших в славном
городе Борисове, что стоит на берегах знаменитой речке Березине, в которой когда-
то чуть не утопили Наполеона, но  не получилось. Зато городу достались
«Батареи»- грандиозные даже по нынешним меркам насыпи из песка, поросшие
теперь вековыми соснами.
Борисов и его промышленность от войны пострадали не очень. Основные разрушения
были рядом со станцией. Ее бомбили и наши, и немцы. Лично я свидетель нескольких
налетов немцев на железнодорожный мост через реку в конце июля 1944 года. Но
наши, как только освободили город, поставили там несколько зенитных батарей и мост
защитили. А бомбы сыпались на станцию, досталось и «Коминтерну»( ныне это ДОК
без названия). Сразу после освобождения города начались восстановительные
работы. Буквально через неделю заработала электростанция и от неё пилорама на
комбинате, чуть позже спичечная и бумажная фабрики. Непрерывным потоком шли
поезда, подвозя грузы для наступающих армий. Стали возвращаться беженцы.
Партизаны, наводнившие город, с недельку погуляли, и большинство опять пошли
воевать уже в составе Красной армии. Многие сложили головы в Польше и в  самой
Германии. Но уходя в армию, эти ребята стали сбывать припрятанное оружие за
самогон и курево. Мне достался «вальтер» с двумя обоймами, но я так ни разу и не
стрельнул, и сгинул он в недрах милицейских арсеналов, куда моя испуганная мама
отнесла, обнаружив его под полом нашей хибары. А я в то время уже грыз  гранит науки  в далеком Новосибирске.
  Мне запомнился  забавный случай  с инвалидом войны в отделении милиции в здании
вокзала. Нас трёх пацанов за шиворот туда притащил сержант, поймав с поличным. А
дело было так. Мой друг сообщил, что у пакгаузов разгрузили целый вагон соли, и мы
тут же ринулись ее добывать. Где бы вы  ни жили в войну, хоть в оккупированной
Беларуси, хоть в Сибири, как я,  то знаете, что если у вас был запас соли, то на неё можно было всегда что-то выменять. Мы сидели в околотке и канючили: «Дяденька, отпустите, мы больше не будем». На что сержант отвечал:
-  Вот сейчас начальник приедет, даст команду вас выпороть, так я это с
удовольствием сделаю. А потом ваших родителей накажем. Ну-ка, говорите. Кто есть
кто, где живете?!
На эти вопросы у нас были сочинены грамотные легенды. Мы их придумали ещё
тогда, когда воровали медный кабель у железнодорожников и потом у старьевщика
выменивали на крючки и лески. Отвечая, нельзя называть свою фамилию и имя, а
называть адрес вдали от станции и говорить, что отец погиб на фронте, а ещё лучше,
что ты полный сирота и живешь с бабкой. Это сейчас не шибко соврёшь, а тогда
пацанву жалели. Да и на гужевом транспорте не наездишься, проверяя, наврали мы или
нет. Подошел пассажирский поезд из Орши, и вскоре в комнату приволокли парня в
форме сержанта без правой ноги,  с изуродованной рукой и обожженным лицом. Тащили
его под руки тот же сержант, что нас поймал, и лейтенант в портупее.
-Ты что дебош учинил в вагоне?- спросил лейтенант, садясь за стол.
-Я этого очкарика попросил место мне инвалиду уступить, а он, cука, заявил, что
инвалиды должны дома сидеть…
- Ты ж об его башку костыль свой сломал! Вот его сейчас в амбулатории почистят и
сюда приведут, он напишет заявление и загремишь ты сержант на отсидку года на три.
- А ты меня не пугай, мы ой как пуганы.
- Чего в Минск- то ехал, да ещё и без билета? - примирительно спросил лейтенант.
- Пенсию перестали платить, б...ди, каких то бумажек не хватает, военком посоветовал,
душевный мужик, наш фронтовик. Похоже, и ты там был, по лычке вижу и ранен был и
контужен?
-Я на фронт попал в 43-м, успел хватануть лиха и вот сюда попал не по своей воле.
В это время в комнату завели мужика с забинтованной головой. Он сел и попросил
воды.
-Вы куда ехали гражданин?- спросил лейтенант.
-В Минск я ехал, но вот не доехал! Вот этот товарищ устроил скандал.
-Так он готов перед вами извиниться! Так, сержант, или я путаю?
Лицо сержанта передернулось, и он буркнул: «Так».
-Раз он извиняется, то я непротив разойтись миром. Я тоже был неправ.
-Вот и хорошо! Мы вас сейчас посадим на московский поезд. Сапега, смотайся быстро
в амбулаторию и от моего имени одолжи костыль,- обратился он к сержанту, - а то как
сержант без него? А это что за публика тут в углу?
- Соль воровали сопляки! – выходя, сообщил сержант.
- И где ворованная соль? Ну, дал им пинка под задницу и все дела, так нет тащишь их
сюда! А ну - ка встали с пола, марш отсюда, сопляки!
Мы пулей вылетели на перрон, а вдали уже приближался поезд. В Борисове в
паровозы тогда заливали воду, стоял состав не менее 15 минут. Лейтенант успел
договориться с бригадиром поезда и наших случайных знакомых посадили в
плацкартный вагон. Мужик с перевязанной головой помогал сержанту взобраться
туда. А мы остались дожидаться поезда «Вюнсдорф-Москва», где у нас был особый
интерес и конкуренты.
А конкуренты уже подтягивались. Смысл отираться на перроне возле этого поезда
заключался в том, чтобы как можно больше собрать «чинариков»- окурков папирос и
сигарет, которые курили офицеры, высыпавшие из вагонов поразмяться. Мы потом
этот материал в виде табака сами курили и обменивали. Обычно обходилось без драк,
но иногда они случались. И мировым судьей выступал дядя Коля,  которому от роду было не больше 25 лет, инвалид без обеих  ног. Он передвигался на самодельной тачке с подшипниками вместо колёс. Здесь, на
перроне, у него тоже был интерес. Офицеры, завидев на его груди два ордена
«Красной звёзды» и медаль «За отвагу» отдавали ему  целые пачки папирос и
сигарет, и шнапсом угощали, и даже вещи всякие дарили. Он брал все подряд, а потом
сбывал через свою подружку, которая его сопровождала всюду. Милиция его не
трогала, правда, когда он сильно напивался, они его грузили на подводу и увозили
подальше от вокзала. За это лето он сильно сдал. Исчезли с гимнастерки награды,
исчезла спутница. Он уже с протянутой рукой клянчил и нещадно матерился. А ближе
к зиме исчез и больше не появлялся никогда. Как-то летом, когда он разбирал
наши терки, кто-то  из парней спросил, за что он ордена получил. И он рассказал.
Оказывается, он служил в разведке и однажды из поиска приволок немецкого майора,
которого они прихватили где-то прямо в сортире. Его подруга в подпитии утверждала,
что ноги ему поездом отрезало. Где там правда, а где что, поди- разбери..
У дяди Коли тоже были конкуренты, но они видимо заключили между собой
соглашение и появлялись только у «своих поездов». Но самый «жирный» конечно был
 поезд из Германии.
На рынке, что находился недалеко от вокзала, была своя бригада
инвалидов-ветеранов. Запомнился один парень без ног и одной руки. Он тоже
использовал самодельную коляску, был к ней пристегнут ремнём. Он в
сопровождении симпатичной девчонки, которая хорошо играла на аккордеоне
появлялся на рынке вместе с крестьянками, прибывавшими в город на пароходе «Янко
Купала» из соседних деревень. Торговали они молоком, яйцами и самогоном. На
пятачке между рядами длинных столов начинался концерт. У парня был чудный
(видимо баритон) голос, он начинал с «Катюши». Сердобольные бабенки, которые
и сами-то  едва сводили концы с концами, одаривали эту пару своим нехитрым товаром.
Спев пять - шесть песен парень принимал обычно стакан самогона, закусывал немного
и начинал второе отделение похабными частушками, а к нему присоединялись другие
«артисты» из посетителей рынка. Я запомнил на всю жизнь одну частушку, спетую разбитной бабенкой под общий восторг: «Ах ты, милка моя, я тебя уважу. Куплю вару на пятак, всю п..у замажу». Аккордеонистка, собрав подношения, ласково просила парня
угомониться и на веревочке увозила несчастного с рынка, а он одной рукой пытался
помочь девушке везти примитивное транспортное средство.
 Была ещё одна интересная личность. Молодой мужчина в  армейской ватной телогрейке, на груди которого висела картонка с надписью, что  он – сексуальный инвалид. Руки и ноги были целы. Собирался сердобольный народ. Мужчина молча опускал брюки до колен, и толпа ахала. На месте  мужского  достоинства кроме грубых рубцов ничего не было. Женщины плакали, мужики кряхтели и крепче затягивались самокрутками.  Ему протягивали разные продукты. Кто что привёз на продажу, тем и делились: бутылкой молока, редиской, огурцами, сало. Нередко протягивали рубли и копейки. Он складывал всё это в дермантиновую сумку. Его всегда сопровождала  собачонка неизвестной породы.
    До сих пор не могу понять, почему они побирались. Ведь пенсия  у них должна  была быть не  маленькой?
   Девятое мая 1945 года ознаменовалось грандиозной дракой бывших партизан и
военных. Что они там не поделили, никто не понял. Просто, видимо, водка и самогон,
выпитые в день объявления Победы, тому причина. В этой драке и стреляли, и камни с
колами применяли. Было много раненых, но никто не погиб. Только комендантский
взвод с автоматами смог разогнать озверевших людей.
Но постепенно сильно изуродованные войной солдаты и офицеры стали исчезать, а
оставшихся в одночасье убрали из городов к всемирному фестивалю молодежи. Где
они доживали,  как к ним относились - на совести тогдашних правителей. Но и народ
не защитил от хамского отношения властей  тысячи калек, ставших жертвами войны. Пусть те болваны, которые пишут «Можем повторить», задумаются и, может быть, осознают жуть такого повторения.
   В заключение приведу слова соседа - слепого штурмана бомбардировщика, который в
конце войны был сбит над Кенигсбергом.
« Лучше бы я тогда сгорел, чем так жить!»
3.12.2018г., Минск


Эхо войны - 2.

Расстройству в то утро не было границ. Как всегда, позавтракав, включил компьютер и
хотел продолжить правку рукописи, но мой  компьютер (почти  ровесник) отказался работать.  Как позже выяснилось, навсегда. И вдруг звонок.
- Виталий Васильевич?
- Да, я.
- Я вам звоню из Борисова (городок в 70 км от Минска) из школы №6  (я ее окончил в далеком 1954 году). К нам обратился молодой человек из Семипалатинска (Казахстан), который разыскивая своего деда, выяснил, что в 1944 году дед попал в госпиталь в Борисове  и там умер. А госпиталь  этот находился в нашей шестой
школе. Он в архивах нашёл журнал учета этого госпиталя и выяснил, что его дед
похоронен прямо на территории школы. Вот он и обратился к нам в надежде, что
нашёл могилку деда.
Моя директриса посоветовала обратиться к Вам с вопросом, может Вы что- то помните
про то время. И действительно ли на нашей территории были захоронения?
- Вас как звать?- спрашиваю я.
-  Ирина. Я отвечаю за связи с родителями и общественностью по делам нашей
школы. А Вы у нас почетный выпускник, таких у нас шестеро. Ну, свои заслуги Вы лучше
нас знаете.
- Знаю, Ирина, но считаю, что заслуг гораздо больше у тех моих одноклассниц, которые
всю жизнь посвятили служению в школах Борисова и нашей, в том числе. Но это
отдельный разговор. А вот тот парень из Казахстана заслуживает  уважения.
Надеюсь, что у нас  много таких  как он. Они уж точно на своих машинах не напишут «Можем повторить!».
Опять меня понесло. Но не могу я смириться с тем, что «победобесие» не только власть
обуяло, но и народ ведётся на это. На европейской части  СССР: и в Беларуси, и в России, и в Украине, и в Прибалтике  до сих пор тысячи и тысячи незахороненные героев! Найдите их, похороните, а потом устраивайте парады. Извините, Ира. Ваш звонок меня очень взволновал. Давайте по порядку. Какие у Вас вопросы?
- Первый. Вы помните, были ли захоронения на территории школы? И сколько их было?
- Да! Было несколько пирамид со звездочками. Помню точно это место. Помню, что на
этих холмиках постоянно лежали цветы. Кто- то их приносил.
- А были ли на пирамидках фамилии?
- Этого я не помню. Скорей всего нет, я бы обязательно почитал. Вот не могу точно
сказать, сколько вообще было могил, но не меньше трёх.
- Вы помните, когда произошло перезахоронение?
- Вот это я хорошо помню! Кто-то из моих тогдашних друзей позвал меня в школу с
такими словами: «Там могилы раскапывают!». И мы помчались туда. Рядом с оградой
стояла полуторка (Газ-АА), а во дворе находилось четыре - пять мужиков в штатском,
они как раз вытаскивали первый гроб. Вокруг собралась небольшая толпа местных
жителей, в основном женщины. Потом был выкопан второй гроб. Один из копавших
принёс ведро с хлоркой и стали вскрывать гробы. В первом оказалась женщина в
форме с грудным ребёнком. Кто-то из толпы сказал, что это медсестра госпиталя. Во
втором гробу лежал мужчина, у которого грудь была забинтована серыми бинтами.
Он  был только  в кальсонах. Поверх бинтов лежала тюбетейка. Что было потом я не
знаю, поскольку нас чуть  ли не пинками погнали оттуда. Но они ещё долго там работали,
а потом уехали и увезли все, что достали из могил.
- Виталий Васильевич! А куда увезли, где захоронили?
Этого я не знаю, надо спросить мою одноклассницу Милу Усикову, которая всю жизнь  жила там,  рядом со школой. Может она что-то помнит. Я ей позвоню.
- Я знаю Милу Васильевну. Она одно время работала в нашей школе.
- Вот о таких, как Мила, я и говорил. Это учитель от Бога! И человек прекрасный!
- А можно тому парню дать Ваш телефон? Похоже, что именно его дедушка лежал в
том гробу.
Можно и нужно! Я переговорю с Милой и Вам перезвоню. До свиданья.»
Взволновал меня звонок Ирины.
И вот очередной звонок, из Казахстана. На чистом русском языке  молодой голос мне представился Нурланом Ибраевым. Рассказал он о своих поисках и их результатах. Я же ему пересказал  то, что помнил и пообещал попробовать узнать, где же перезахоронили его дедушку. По разговору, по интонациям я сделал  вывод, что этот парень образован, культурен и искренен. Я ему предложил приехать в Беларусь после этого долбанного карантина, пообещал, что  я ему все покажу. Он с энтузиазмом принял мое приглашение.
Звоню Миле. Она вспомнила это событие,  но сказала, что не ходила туда в тот день. Ее бабушка была в оккупации подпольщицей. Потом они всей семьей ушли в партизаны и чудом остались живы во время блокады у озера Полик. Мила на год старше меня.  Жива ее подруга, которая ещё старше нас. Она по предположению моей одноклассницы должна это событие помнить.
- Звони ей,- говорю я,- потом перезвони мне.
Ближе к вечеру Мила сообщила, что Галя, которую я наверняка знал, уверенно
заявила, что перезахоронение сделано на городском кладбище. Я об этом тут же
сообщил в Семипалатинск и Ирине. Ирина разыскала смотрительницу кладбища. Но
та поведала печальную весть, учёт захоронений начали вести только с 1950 года.
На этом кладбище есть ухоженное военное захоронение. И там есть надгробья с
именами, но есть и братские могилы. Ирина 9-го мая пойдёт туда и попытается
выяснить, есть ли отдельная  могилка деда того славного парня или он похоронен в братской могиле.
И вот только что та же Ирина прислала мне видео с того места во дворе школы, где
были могилки наших воинов. Они с подругой сопроводили  его пересказом событий далёких дней и решили послать Нурбану в память о его дедушке. Я эту идею одобрил.
Сегодня 8  мая, и этот нехитрый рассказ хочу завершить, не дожидаясь результатов
похода Ирины и ее подруги к мемориалу. Пусть бы случилось  маленькое чудо, и было
бы обнаружено  захоронение Аждара Ибраева, погибшего при освобождении  белорусского города  Борисова! И скольким хорошим людям хочется сказать спасибо, что откликнулись на просьбу внука воина.
Завтра День Победы, которую для нас добыли 75 лет назад ценой своей жизни казахи, русские, белорусы и сыновья и дочери  других народов. Вечная им  память!
8.5.2020г., Минск.
P.S. Позвонила Ирина и сообщила, что власти Борисова исправили ощибку кем-то совершенную 76 лет назад. Нашего воина-казаха внесли в список похороненных в братской могиле на городском кладбище. Теперь остается ждать когда его фамилия появится на обелиске в память о погибших героях войны.
08.06.2020г., Минск
      P.P.S.  Власти г. Борисова позаботились о том, чтобы имя Аждара Ибраева появилоось на обелиске. Немало этому событию способствовала настойчивость Ирины из моей родной школы.  Мы с ней теперь  друзья,  постоянно переписываемся и перезваниваемся как и с   
 Нурланом и его сестрой Гулей, которая живёт в Астане.Как только они узнали о последних событиях, то вся дружная семья Ибраевых собрала Гулю в дорогу в далёкую Беларусь на могилу деда.  Ирина встречала её поезд из Москвы и сопровождала на могилу деда. Гуля взяла горсточку земли от братской могилы и обещала положить её  в казахскую землю на могилу бабушки.Затем Гуля  захотела уведеться со мной и приехала в Минск (см. снимок). При встрече меня поразила красота этой женщины, её правильная русская речь, абсолютно без акцента. Она по профессии педагог, имеет двух уже взрослых детей. Муж её тоже с высшим образованием. Мы провели вместе несколько часов. И какие бы темы не поднимали, оказывалось, что мы с ней во многом сходимся во взглядах.
     Последние годы меня очень беспокоят события, которые происходят в Казахстане. На мой взгляд там национализм поднял голову. Гуля же отрицала этот факт. Из подарков, которые она мне привезла, самым дорогим оказалась тюбетейка. Когда я на неё смотрю, перед глазами возникает страшная картина далёкого 45 года, когда происходило перезахоронение останков.
     Я  всё чаще и чаще задаю себе вопрос, за что погиб на белорусской земле казах Аждар Ибраев. Ответ у меня один, и он абсолютно точный: он погиб, спасая нашу общую Родину. И не  его дети  и внуки виноваты в том, что эту страну раздербанили на куски. И не мои... А всевозможные подонки натравливают народы  друг на друга. Я уверен, как бы ни  складывались обстоятельства, мои новые казахские друзья останутся таковыми до конца.
   12.03.2024 г. Минск