Вовкино детство

                1.  Найдёныш.

Смеркалось. Подул прохладный осенний ветерок, время от времени рассеивая по асфальту мелкую морось. Жёлтые листья, приводнившись на чёрную поверхность грязных луж, дрейфовали, перемещаясь от одного берега к другому, словно маленькие нерукотворные кораблики.
Вовка в одиночестве бродил по двору, с нескрываемым удовольствием шлёпая по лужам новыми, зелёными, с ярко оранжевой обводкой, сапогами, впервые надетыми на прогулку. Он сначала, осторожно крейсируя, ступал в воду, проверяя глубину длинным ивовым прутиком, потом, поняв, что под ним мелководье, переходил на марш, высоко поднимая ноги и не обращая внимания на брызги, с неистовой силой разлетавшиеся в разные стороны. В этот вечер все его друзья сидели по домам, видимо испугавшись непогодья, и неудержимое желание похвастать обновкой, свербившее в детском подсознании, постепенно сошло на нет. Измерив глубину всех окрестных луж, Вовка, с нескрываемым удовольствием похлестав прутиком по голенищам, направился к своему дому.
Распахнув дверь подъезда, мальчишка услышал лёгкое повизгивание, похожее на скрип несмазанных петель. Однако раньше Вовка не замечал, чтобы дверь в подъезд так странно скрипела. Он ещё раз открыл и закрыл её – звук не повторился. Выйдя на улицу, Вовка огляделся и вдруг увидел в темноте два тусклых, еле заметных огонька. Рядом с палисадником, под скамейкой, лежала маленькая собачка. Она, свернувшись калачиком и трясясь от холода, еле слышно скулила, будто взывая о помощи.
      – Шарик! Шарик, на, на, на… Иди ко мне, – тихим, ласковым голосом проговорил мальчишка и, словно веря в своё долгожданное спасение, из-под скамейки выполз маленький, трясущийся щенок. Мокрая, свалявшаяся шёрстка клочьями свисала с его боков. Ни происхождения, ни стати собачки распознать было невозможно. Казалось, все самые беспородные существа смешались кровью и плотью, чтобы слиться воедино в этом маленьком грязном живом комочке.
      – Тебя ведь Шариком зовут? – продолжил Вовка, вспомнив единственную собачью кличку, принадлежавшую другому псу, с которым довелось познакомиться мальчугану в деревне, гостя у бабушки.
         Пёсик завилял репейным хвостом, повизгивая от радости.
      – Пойдём со мной, – ласково позвал его Вовка, открывая дверь в подъезд.
         Щенок послушно побежал за мальчишкой, смешно подпрыгивая и пытаясь лизнуть его руку.
      – Папа! Папа, посмотри, кто к нам пришёл, – переступив порог, закричал Вовка.
      – И что тут за шум-гам? – выпалил отец, выглядывая из комнаты и, увидев щенка, продолжил, – это ещё что за чудо-юдо? Где ты подобрал такое «сокровище»? Вот вернётся мама, что она скажет…
Вовка в растерянности замолчал, обиженно пошвыркивая носом.
      – Ну, ничего, – продолжил отец, – раздевайся. Наша главная задача: до прихода мамы придать благопристойный вид этому найдёнышу.
Вымыв пёсика, они завернули его в папину старую выцветшую зимнюю куртку, и, положив в коридоре, под вешалкой, ушли на кухню готовить ужин. Щенок, разомлевший в тепле, закрыл глаза и задремал, еле слышно посапывая носом.
Вскоре пришла и Лидия Николаевна, Вовкина мама, работавшая учительницей начальных классов в местной школе. Увидев в коридоре нового постояльца, она ничуть не удивилась, и, наклонившись, погладила щенка по взъерошенной после мытья шёрстке.
      – Его Шариком зовут, – выбежав навстречу матери, торжественно объявил Вова и, не дожидаясь ответа, почти скороговоркой выпалил, – мы его уже искупали и покормили. Ты ведь рада, что у нас теперь будет собачка? Папа не возражает.
Лидия Николаевна обняла сына и ласково прошептала ему на ухо:
      – Я тоже не возражаю, пусть живёт.
Она повесила пальто на вешалку и, повернувшись к сыну, с нарочитой строгостью в голосе продолжила:
      – Но только при одном условии – гулять с Шариком будешь ты.
Прошло полтора года. Шарик возмужал и превратился в сильного, молодого пса. Он хоть и был маленького росточка, но широкая грудь и короткие мускулистые ноги придавали ему бойцовский вид. Вовка, придя из школы, частенько садился на своего дружка и тот без всяких видимых усилий катал мальчишку по длинному коридору.
Наступила весна. Зажурчали ручейки, стекая по уличным кюветам в низину, расположенную неподалёку от жилых домов. Вовка с друзьями частенько бегал к этому временному искусственному озерку. Забив в землю у самой кромки воды вешку с ножевыми насечками, дети каждый день наблюдали, как поднимается уровень воды.
В воскресный день, принеся на водоём старую дверь и несколько досок, ребята сколотили плот и часами плавали на нём, отталкиваясь длинным берёзовым шестом, срубленным в небольшой рощице, раскинувшейся неподалёку.
В один из будних вечеров Вовка пошёл прогуливать собаку. Они некоторое время бродили по улице и незаметно вышли к озерку. Ребятишек не было, и мальчишка, решив покататься на самодельном плавсредстве, отвязал его и оттолкнулся от берега. В самый последний момент Шарик ловко запрыгнул на плот и прижался к ногам хозяина, поджав хвост. Молодой пёс впервые оказался на маленьком хлипком деревянном островке, и это обстоятельство вызывало в нём неподдельное беспокойство и даже страх.
Вовка, ловко орудуя шестом, направил плот к противоположному берегу. В самой середине озерка шест неожиданно провалился на всю длину, перестав упираться в дно. «Вот это глубина», – подумал мальчик. Он ещё несколько раз потыкал им в разные стороны, но дна не нащупал. Постояв в раздумье несколько секунд, Вовка решил грести шестом, как веслом. Плотик медленно двинулся с места. К этому времени на берегу собрались ребята и стали наперебой подбадривать гребца, давая разные, порой самые нелепые, советы. Через пару минут, почувствовав, как шест уперся в твёрдое дно, Вовка изо всех сил оттолкнулся, но тут обе ноги его покатились по скользкой поверхности плота и он, взмахнув руками, плашмя упал в воду. От такого сильного толчка плот с испуганным псом поплыл в противоположную сторону. Вовка от неожиданности вскрикнул. Беспорядочно махая руками, он то погружался в воду с головой, то выныривал из неё, жадно глотая воздух. Одежда на мальчишке быстро намокла и тянула вниз, не давая телу держаться на плаву. Шарик громко залаял, бегая по плоту, потом бросился в воду и поплыл к мальчику. Схватив зубами Вовкину руку, пёс направился к берегу, мощно гребя лапами.
Только и запомнилось Вовке, как какой-то мужчина, забредя в воду почти по пояс, схватил его за шиворот и, вытащив на берег, сказал стоящим поодаль ребятишкам:
      – Эх, вы, капитаны, а плавать не умеете! Кабы не собака….
Очнулся Володька дома спустя пару часов. Лидия Николаевна сидела рядом и, вытирая пот с его лба, тихонько плакала. Вовка погладил её тёплую руку и прошептал:
      – Не плачь, мамочка! Всё будет хорошо!
      – Всё уже хорошо! Всё позади, – ответила Лидия Николаевна, – ты лежи, лежи, а я сейчас тебе чай с малиной сделаю.
Однако к ночи температура у мальчугана стала критичной, и вызванная машина скорой помощи увезла его в городскую больницу.
Юный, полный энергии и оптимизма организм Вовки быстро пошёл на поправку и к концу второй недели мальчика выписали. Ещё лёжа в больнице Володя несколько раз справлялся у родителей о своём дружке, но те либо отмалчивались, либо переводили разговор на другую тему, отвечая уклончиво, неоднозначно.
Вернувшись домой, Вовка быстро взбежал по лестнице, открыл своим ключом замок и, распахнув дверь, радостно закричал:
      – Шарик! Шарик, – из-под папиной курточки высунулась маленькая мордочка и с удивлением посмотрела на мальчишку. Это был щенок, очень похожий на того маленького пёсика, некогда подобранного Володькой на улице.
      – А где наш Шарик? – спросил Вовка, бросившись к вошедшим в дом родителям.
Лидия Николаевна обняла сына, прижав его голову к своей груди и с грустными нотками в голосе тихо проговорила:
      – Прости, сынок, мы с папой всё сделали, чтобы он жил.
Володя всё понял. Он ещё сильнее прижался к матери и заплакал.
Только позже, вечером, родители рассказали сыну о гибели собаки. Купание в холодной талой воде не прошли бесследно. У Шарика началось двухстороннее воспаление лёгких и все усилия ветеринара и Вовкиных родителей не дали положительных результатов.
Закончив свой рассказ, отец молча сходил в коридор и принёс щенка. Он поставил его на табурет и, присев рядом, сказал:
      – А теперь мы должны принять решение, – какое имя будет носить наш дружок.
Вовка ласково погладил щенка по спине, потом, помолчав пару минут, встал, выпрямившись в полный рост, и нерешительно проговорил:
      – Пусть у него будет такое же имя, как у нашего найдёныша. Можно?
Родители улыбнулись, согласно кивая головами.
Мальчик снова присел на стул и тихо, еле слышно, словно сомневаясь, позвал щенка:
      – Шарик! Шарик, на, на, на…
Пёсик спрыгнул с табурета и закрутился волчком, радостно повизгивая. Вовка подхватил его на руки и громко, теперь уже с уверенностью в голосе, проговорил:
      – Вот и хорошо! Пойдём, Шарик, тебе пора гулять.

                2. Хариус в сметане.

      Серая мгла распласталась над долиной. Вдалеке, за синеющими отрогами гор, подпирающих своими вершинами светлеющий небосвод, всходило солнце.  Ещё не упали на землю его первые лучи, не пропели петухи очередную земную побудку, и коровы не собрались в стадо, чтобы завести свою ежеутреннюю какофонию, густо замешанную на сиплом треньканье бо;тал и нестройном хоровом мычании.
      Стояла предрассветная тишина. Терпкий запах сирени разлился удушливой волной, вползая украдкой в открытые окна домов, в загоны, баньки и сараи, нависая пахучим маревом над ро;сными огородами. Природа замерла в ожидании грозы. Где-то за таёжной глухоманью вспыхивали редкие зарницы, то – отдаляясь, то – приближаясь к деревне.
      Вовка спал, мирно посапывая носом и неловко раскинув руки. Подушка свалилась на пол, стёганое ватное одеяло сбилось и лежало в ногах бесформенной кучей. Капельки пота выступили на лбу и щеках паренька, будто прошёл слепой летний дождик и застыл мелкими блёстками на загоревшем мальчишеском лице. Мерное сопение, слившись в единый ритм с тиканьем настенных часов-ходиков, создавало единую музыкальную композицию, название которой – Детство.
       – Вовка! Вов! – раздался тихий вкрадчивый голос и, спустя мгновение, в окошке показалась большая белобрысая голова соседского мальчугана Васьки.
      Ловко запрыгнув в комнату, мальчишка присел на край кровати и легонько пошлёпал друга по щеке:
       – Вставай, засоня! Проспишь всё на свете, – пролепетал он вкрадчивым голосом и, пересев на подоконник, потряс жестяной консервной банкой, наполненной жирными дождевыми червями, дожидающимися с вечера своей известной участи.
      Вовка приоткрыл заспанные глаза, глянул на друга и, отвернувшись к стенке, засопел с ещё большим усердием.
      – Да вставай же ты, ирод! Весь утренний клёв провороним.
      Васька привстал и  наотмашь шлёпнул друга по спине. Вовка соскочил с кровати, испуганно размахивая руками. Через мгновение, вконец проснувшись и сообразив в чём дело, он стал суматошно засовывать ноги в старые латаные штаны, выданные бабушкой для походов на рыбалку. Достав из-под кровати незатейливые рыболовные снасти, он, вслед за Васькой, ловко выпрыгнул в палисадник. Притворив окошко, друзья выскочили через калитку на улицу и, смешно переваливаясь с боку на бок, побежали напрямик в сторону речки, перелезая через изгороди соседских огородов, попутно набивая карманы сорванными с чужих грядок огурцами.
      Речка была быстрой, но неполноводной. В узких местах и ребёнок смог бы перебросить камень на противоположный берег, густо заросший тальником и красноталом.
      В это утро клёв был отменным. Нет, не каждое предгрозье сопровождается хорошей поклёвкой, но в это утро на каменистых перекатах рыба, как будто предчувствуя свою неотвратимую кончину, казалось, сама «насаживалась» на крючок. Прошло чуть более часа, а на куканах у мальчишек уже плескалось два десятка толстоспинных хариусов.
      – Вась, а что ты будешь делать со своей рыбой – солить или жарить? – окликнул Вовка приятеля.
      – Не-а! Бабульке скажу, чтобы в сметане потомила. Больше всего люблю в сметане. У нас в городе так не запечёшь, как в русской печке. Вот и дед всегда ворчит, когда я приезжаю к ним в деревню и еду; привожу из нашего супермаркета. Так и говорит: «Не вози ты эту отраву, ешь то, что природа дарит». Хариус в сметане – это класс, скажу я тебе. Это не наш городской минтай из Макдоналдса.
       Завершив словесную тираду, Васька сглотнул обильную слюну в предвкушении добротного обеда, вынул из рюкзачка бутерброды с домашней колбасой, завёрнутые в пищевую фольгу.
      – Будешь бутер? Бабулька с вечера наладила, всё меня откармливает, боится, что похудею за лето на её харчах, – продолжил Васька.
      – Не откажусь, – откликнулся Вовка, – хотя пора и удочки сматывать, всю рыбу не выловишь. Видишь, гроза идёт. Через час-полтора и до нас доберётся.
      Вдоль речки повеяло предгрозовым холодком. Вначале ветерок лёгко пронёсся над красноталом, шелестя листьями, затем, усилившись, начал трепать верхушки деревьев и раскачивать их гибкие стволы. Мальчишки быстро собрали удочки, рассовали по рюкзачкам свой нехитрый рыбацкий скарб и, вытащив из воды куканы с рыбой, спешно пошагали в сторону деревни. Из-за леса надвигалась чёрная, как смоль, грозовая туча. Неожиданно сверкнула молния и раздался оглушительный гром, канонадой прокатившись вдоль речки.
      Васька испуганно пригнулся и, не прощаясь, вприпрыжку помчался к своему дому.
      Вовка шёл медленно. Грома мальчик не боялся. С раннего детства любил он носиться с соседскими ребятишками по городским улочкам, подставляя свои разгорячённые от бега тела под прохладные дождевые струи. Через несколько минут ветер рванул с неистовой силой, и небо пролилось на землю сплошным ливневым потоком. Все выбоины и придорожные канавы мгновенно заполнились водой, пенящейся лёгкими, невесомыми воздушными пузырьками.
      – А промок-то весь насквозь, – запричитала Вовкина бабушка, отворяя дверь. Она, увидав приближение грозы, несколько раз выбегала на улицу, выглядывая маленького рыболова.
     – Ничего, не сахарный, не растает, – сделал вывод дед, вставая из-за стола. Он достал из верхнего ящика комода сухую рубашку и, одобрительно похлопав по плечу внука, продолжил, – переодевайся, добытчик. Вот ведь, мать, какой внучок у нас, совсем большой. Кормилец! Глянь, сколь рыбы надёргал: на уху да и на жарёху хватит.
      – А Ваське бабушка в русской печке запекает… со сметаной, – чуть слышно, с еле уловимой укоризной в голосе пробубнил Вовка.
      – Ну, что ж, можем и мы со сметаной, раз такое дело,– откликнулась бабушка, развешивая на верёвке мокрую Вовкину одёжку.
      Гроза закончилась так же внезапно, как и началась. Дожидаясь обеда, Вовка полез на сеновал. Здесь, на прошлогоднем,  пахнущем травяной прелью сене, было расстелено широкое брезентовое полотнище, вырезанное когда-то из старой армейской палатки. Вовка упал на него, широко раскинув руки, и закрыл глаза. Во дворе мирно поквохтывали куры, разросшийся куст молодой сирени скрипел, раскачиваемый лёгким ветерком, время от времени пошаркивая ветками по дощатой стенке сеновала. 
      Дрёма накатилась лёгкой волной, в голове поплыли воспоминания, навеянные детскими мечтами и образами из прочитанных книжек. Снилась ему мама, идущая по узкой тропинке, теряющейся в густом кустарнике. Вовка догнал её и взял за руку. Вместе они вышли на широкую поляну, освещённую ярким полуденным солнцем. Неподалёку пасся небольшой табун мустангов, за которыми в тени раскидистых красных дубов стояли индейские вигвамы. Мягко стелющийся по поляне дымок от костров доносил еле уловимый запах готовящейся пищи.
      Ещё учась в четвёртом классе, мальчуган увлёкся романами Фенимора Купера и телевизионными фильмами-вестернами. Приехав в деревню к бабушке, Вовка часами пропадал в лесу. Соседские ребятишки недоумевали: где же скрывается их закадычный дружок? Каждое утро Вовка бегал в сельмаг за свежим хлебом и после исчезал в неизвестном направлении. В густом перелеске, расположенном сразу за огородами, мальчишка соорудил небольшой шалаш, с виду напоминающий жилище североамериканских индейцев, а на стоящем рядом высоком дереве оборудовал наблюдательный пост. Ближе к обеду он взбирался на него и, усевшись удобно на толстую ветку, подолгу с любопытством  наблюдал в дедушкин бинокль за всем происходящим в деревне.
      Вовка представлял себя воином индейского племени навахо. Мальчишка всерьёз уверовал в своё всевышнее предназначение и перестал сомневаться, что появился на свет не от своих родителей, а был переселён на Землю из другого мира. С того времени прошло два года, паренёк подрос, но воспоминания из прочитанных книжек и неуёмная мальчишеская фантазия хоть и изредка, но всё ещё переносили его в знакомые сновидения. Вот и сегодня снилась ему небольшая индейская деревушка, мирно пасущиеся лошади и дети, играющие в свою, только им известную игру.
      Вовка отпустил руку мамы и побежал навстречу вышедшему из вигвама старику. Вождь сел на землю, подогнув под себя ноги, поправил на голове убор, сплетённый из хвостовых перьев чёрного орла, и закурил трубку. Лицо старика было настолько знакомым, что, казалось, Вовкин дедушка вышел во двор, нарочно нарядившись в индейское облачение. Вслед за ним показалась женщина. Подойдя к костру, она налила в деревянную миску варева из висящего над огнём котелка и, помахав рукой играющим ребятишкам, громко прокричала: «Вовка-а-а, иди обедать!»
       – Вовка, ты куда запропастился, сорванец! Иди обедать, дедушка ждёт! – более явственно услышал мальчишка бабушкин голос и, проснувшись, приподнял голову:
       – Сейчас, ба, иду!
      Наскоро сполоснув лицо из железной бочки, наполненной прохладной дождевой водой, Вовка вбежал в дом. Возле стола сидели дед и бабушка, они заулыбались, увидев заспанное лицо внука.
      На столе стояла, источая необычайный аромат, большая сковорода, наполненная рыбой.
       – Садись, добытчик! Вот по твоему заказу, – ласково проговорил дед и, хитро подмигнув, протянул внуку деревянную ложку.
       Вовка заулыбался и, приняв из бабушкиных рук тарелку с большой рыбиной, с восхищением в голосе, будто читая книгу о вкусной и здоровой пище, торжественно произнёс:
      – Хариус в сметане, запечённый в русской печке.
      
                3. Спецпоселенец.

      Николай Савельевич сидел у открытого окна и, развернув газету, читал. Некоторые труднопроизносимые слова он повторял вслух, раздражённо выговаривая по слогам: «Экс-про-при-и-ро-ва-ли»…  «вык-кри-стал-ли-зо-ван-ные»…
     – Тьфу, ты! Заумь какая-то! Язык сломаешь, – отложив газету, пробубнил Николай Савельевич. – Слышь, мать, язык, говорю, сломаешь. Пишут, пишут, а чего пишут?..
      Вовка приютил на короткой тахте, поджав ноги. Положив ладони  под щёку, он  мирно посапывал носом. Сон накатывался легкой волной, расслабляя мышцы, убаюкивая разум монотонным дедушкиным лопотанием, обволакивая всё тело блаженной истомой.
      Из кухни раздался тихий голос Вовкиной бабушки:
      – Ты чего, Николенька, возмущаешься?
      – А вот чего! Поди сюда, послушай, – Николай Савельевич развернул газету и, дождавшись жену, продолжил читать. – Зажиточные крестьяне      административно выселялись с места жительства в ходе кампании «уничтожения кулачества как класса».  Вот скажи мне, какие мы были кулаки? Ну, две коровёнки держали, лошадка пахотная, ну, курей с десяток-полтора… Так ведь и работали, как-никак два мужика в доме да мать с двумя сестрёнками. Я-то мальцом был, несмышлёнышем, а старшие пахали, сеяли, косили, дрова заготавливали – всё сами. Брательник с батей охотничали, – где пушни;нки раздобудут, где соха;тинки… Так и пробавлялись потихоньку.
      – Так уж ли? – возразила жена. – А у батюшки твоего, Савелия Михалыча, ведь и золотишко водилось! Откудова взялось-то, коли сами крестьянствовали?
      Вовка открыл глаза, с интересом прислушиваясь к разговору стариков.
      – Дык, я уже после войны узнал, что золото у него было. Матушка сказывала. Нас ведь когда высылали, обчистили до гола, одни валенки оставили, да и те в заплатах. Хитёр был батюшка: валенки старые подладил да заплат на голяшки нашил, а под стелькой да под заплатками по царскому червонцу спрятал. Вот тут, на новом месте, мы на эти деньги и обжились.
      Вовка, увлёкшись разговором, поднялся и, потягиваясь, присел к столу:
      – А что дальше было, дедушка? – спросил он, с любопытством поглядывая то на бабушку, то на деда.
      – А вот что, внучок, – покряхтывая, продолжил свой рассказ Николай Савельевич, – отец мой, прадед твой, значится, мастером на все руки слыл. Зимой-то только и работы было, что сено привезти да дров заготовить; со всем остальным бабы справлялись. Вот и ездил батя на севера;, к тунгусам, шкурки скупать. А уж как выделывал – о-го-го! В наших краях такого мездрильщика* не найти было – один на всю округу. Тонко работал! Придёт, бывало, заказчик, покажи, мол, Савелий Никандрыч, товар. Достанет отец выделку, поставит на стол пустую бутылку, в горлышко соболью головку заткнёт мизинцем, потом оттянет шкурку за хвост и отпустит… Шкурка-то в бутылку так и соскользнёт, или же кольцо обручальное с пальца снимет да и проденет через него того соболька. Вот какая тонкая выделка была! Так, видать, и зарабатывал, скопил золотишка. Вот я и говорю: валенки старые подшил, упрятал, знать, денежки. Огэпэушники пришли, пошманали, порыскали по углам, да так ничего и не нашли. Валенки-то во дворе валялись, все в грязи да курином помёте. Батя и говорит командиру: «Ничего больше нетути, вон катанки заберите!» Глянул тот презрительно и с ухмылкой отвечает: «Этакую  рухлядь сам носи. Пригодится на северах». Вот и пригодилась. Как прибыли на поселение в тридцать седьмом годе, сдал отец несколько червонцев в «Золотопродснаб», на это и домишко построили. Вот этот самый, в котором до сих пор и живём, здесь и с бабушкой твоей, Дарьей Михайловной, свадебку сыграли, мать твоя, Лидушка наша, здесь родилась.
     Бабушка вытерла краем платочка накатившиеся слезинки и, всхлипывая, тихонько промолвила:
      – Да, внучок, давно это было, а иной раз хлопнет ночью ветерок ставней, ветка ли на дереве проскрипит, тут и почудится, что вот стучится участковый, открывай, мол, проверка пришла, спецпоселенцев проверяем посписочно.
      – Бабушка! А почему вас спецпоселенцами-то прозвали? – спросил Вовка, с присущим его мальчишескому возрасту любопытством.
      – А вот потому и прозвали, что были мы особой категорией, теми, кого насильно выгнали из дома и увезли к «чёрту на кулички». Мы ведь с твоим дедом в разных краях жили, потом сюда прибыли, в одну школу ходили. Позже познакомились, полюбились друг дружке, вот с той поры вместе и живём. Деток народили, родителей похоронили. Прижились, одним словом. Порой кажется, что лучше нашей деревни и нет на всём белом свете.
      Николай Савельевич лукаво глянул, на жену и, незаметно подмигнув,  погладил Вовку по взъерошенной голове:
      – Почему это нас прозвали? Ты ведь тоже спецпоселенец. Сослали тебя в деревню. Не по своей воле ведь приехал. К нам в деревню в давние времена многих переселяли. Были среди них такие, которых называли цветом нации, людей с яркой гражданской позицией. Вот и ты, видать, за это сослан. Нравится тебе у бабушки с дедушкой?
      – Нравится, – нехотя выдавил из себя Вовка, с неуверенностью растягивая слова, – правда, дома лучше. Там компьютер, а у Вас даже Интернета нет. Телефон и тот ловит только на горе. Всех и развлечений, что рыбалка, да футбольный мяч с пацанами  попинать.   
      – Вот и ладушки, а теперь спать пора. Ничего, Вовочка, скоро домой поедешь. Считай, неделька всего и осталась, – ласково проговорила бабушка, легонько подталкивая внука к спальне.
      Прошло чуть более месяца. Начался новый учебный год. Вовка со свежими силами взялся за учебники. В один из дней в школе писали традиционное сочинение «Как я провёл лето». После чего Лидия Николаевна принесла домой Вовкину тетрадь, которую ей дал учитель русского языка и литературы. Вечером вся семья села ужинать. Закончив трапезу, мама достала из своего портфеля тетрадку и, улыбаясь, сказала:
      – А сейчас мы почитаем, что за рассказ написал наш сын.
      Она поводила пальцем по строчкам и, остановившись, по-видимому, на самом интересном месте, прочла:
    – Всё лето я пробыл на поселении в деревне, куда меня отправили родители. Там я оказался не по своей воле. Меня, как и в прошлом моих бабушку и дедушку, сослали как лучших представителей человечества, людей с яркой гражданской позицией. С тех давних времён всех, кто попадает в эту деревню, зовут гордым именем – Спецпоселенец.
      Папа заулыбался и, легонько похлопав Вовку по плечу, сказал:
      – Молодец, сынок! Вот так спецпоселенец! Я-то знаю, откуда это слово. Твой дедушка ещё тот шутник. Ну, хорошо! Мы с мамой надеемся, что следующим летом тебе больше понравится в спортивном лагере.
      Вовка подскочил от радости и с криками «ура» выскочил на улицу. Ему не терпелось скорее поделиться этой новостью со своими друзьями.

* Мездрильщик шкур – мастер кожевенного, мехового дела, отвечающий за очистку шкур от подкожной клетчатки, остатков сала, мяса и т.п.

                4.  Мухоловы.

      – Привет, Вовка! Ты чего так долго спишь? Я уже на речку сбегал, проверил корчажку. Опять пустая. Я её с вечера настроил: горлышко тестом обмазал, вовнутрь хлеба накрошил, – пожаловался Васька, заглянув в открытое окно.
      Вовка потянулся, посмотрел на друга заспанными глазами и ответил:
      – Надо у старика Никифорова подсмотреть, как он свои корчажки налаживает. Он каждый день утром и вечером их проверяет и всё время с уловом домой возвращается. Позавчера даже деда моего угостил. Во-о-от такущую чашку притащил. Ельчики да сорожки. И все жирные, нагулянные! Бабуля их на сливочном масле пожарила. Вкуснятина-а-а!
      – Кажется, я понял, в чём дело, – оживился Васька и, ловко подпрыгнув, уселся на подоконник. – Он ведь на лодке их отвозит подальше от берега. А я прямо с берега бросаю, а там мелко и рыбёшки мелкие. Они крошки съедят – и нырк сквозь дырочки. Поэтому смотрю: крошек нет и рыбы нет. Ты же в своём городе на станцию юных техников ходил? Может, придумаешь какой-нибудь механизм, чтобы корчажки дальше от берега ставить?
      – А тут и думать нечего, – ответил Вовка, всё ещё позёвывая. – Сколоти маленький плотик, привяжи к нему длинную верёвку. Кладёшь сверху корчажку, тоже с длинной верёвкой, отталкиваешь плотик подальше и, когда он отплывёт на глубину, дёргаешь за верёвку, и корчажка падает в воду. Плотик причаливаешь к берегу. Вечером подтягиваешь корчагу, проверяешь, настраиваешь и опять забрасываешь на глубину с помощью плота.
      – Ну ты и голова! – обрадовался Васька. – Я даже знаю, где верёвку взять. Тонкую, но крепкую. Видел у отца целую бухту. Он раньше из неё закидухи делал, чтобы налимов ловить. Ты же мне поможешь плотик сколотить?
      – Не-а! Некогда. Мне дед задание дал. Они рано утром в город уехали, приедут вечером. Вчера пошли корову доить, да в стайку не зайти. Там столько мух, что даже стен не видно. Дед накомарник надел на голову, вывел корову во двор. Бабуля её почистила, подоила и оставила во дворе до утра. Дед хотел мух потравить, да баба не дала. Говорит, что может корова отравиться, надышится, мол, всякой химией. Вот мне и надо заняться мухами, пока корова на пастбище и стариков дома нет.
      – Так это. Давай плотик сделаем. Поставим корчажку, а потом я тебе помогу с мухами справится.
      – Ладно! – согласился Вовка. – Приходи через час.
      В назначенное время Вася пришел, неся в руках два пакета с пустыми пластиковыми бутылками. Увидев его, Вовка с одобрением заметил:
      – Вот это дело! Откручивай пробки. Сейчас мы их соединим болтиками, потом бутылки прикрутим. Получится пара. Я думаю, что десять бутылок хватит. Это пять пар, сверху на них две небольших доски привяжем. Вот тебе и будет плотик. Лёгкий и плавучий.
      Через час плотик был готов. Вова привязал к нему две лямки и водрузил этот шедевр юношеской технической мысли на спину Васьки.
      Установив корчажку, друзья ещё посидели несколько минут на бережку и двинулись домой.
      – А ты уже придумал, как будем мух из стайки выгонять, – спросил Вася.
      – Дедушка мухобойку сделал. Резину прибил к палочке и ходит с ней по дому, мух бьёт. Дома-то чего их не бить. За день две или три залетят. А вот в стайке, так там их миллион. Там, брат ты мой, одной мухобойкой не отделаешься.
      – О! Идея! – воскликнул Васька. – А если попробовать их вентилятором выдуть. Включить на полную мощность, он их и выдует на улицу.
      Вовка почесал затылок и с некоторой долей сомнения в голосе ответил:
      – А где гарантия, что улетят. Будут из угла в угол шарахаться. Нет, тут меры нужны более жёсткие. Конечно, мухобойка не подойдёт. Во! Если взять фанерку, намазать её сахарным сиропом и положить в стайке. Мухи слетятся на сладкое, тут мы их и прихлопнем другой фанеркой.
      – Ну ты и даёшь! Сядет сотня штук, ты их прихлопнешь, а другие увидят и подумают: нафиг нам это надо. И не будут садиться.  И чё дальше?
      – А что ты предлагаешь, – спросил Вовка.
      – Надо подумать, – ответил Вася. – Пойдём в тенёчек сядем. Больно жарко.
      – Посиди, а я сейчас.
      Вовка зашёл в дом и через несколько минут вынес чашку, в которой лежали помидоры, пупырчатые зелёные огурчики и два куска хлеба, посыпанные солью.
      – Давай пожуём. А то на голодный желудок совсем не думается.
      Солнце поднялось высоко, а здесь, в тени дома, было прохладно. Однако легкий жаркий ветерок стал проникать и сюда. Вовка подошёл к бочке с водой и, окунув в неё голову, зафыркал от удовольствия. Вода была тёплой, как парное молоко, и нисколько не охладила разгорячённого паренька.
      – Может, на речку сбегаем? Искупнёмся, – предложил Васька.
      – Ну уж нет! С начала дело, – ответил Вовка, снимая футболку. – В бочке ополоснись, полегчает. И главное, думай! Кровь из носа, как надо что-то придумать. Я ведь деду обещал.
      Посидев ещё несколько минут, Вовка вскочил и закричал:
      – Эврика! Я придумал! В комнате за диваном пылесос стоит. Сейчас мы его подключим и попробуем мух засосать.
      – А мощности хватит, – спросил Васька, глядя на друга с недоверием.
      – Мощности хватит. Я на прошлой неделе на кухне пылесосил. Запихал шланг под шкаф, слышу, что-то забрякало внутри. Крышку пылесоса открыл, а там ложечка чайная лежит. А уж если железную ложку засосал, то куда там мухам сопротивляться.
      Вовка забежал в дом и через минуту вынес пылесос.
      – Это мои родители деду с бабой подарили на золотую свадьбу. Я сам выбирал, – приврал он. – Мощный. Тысяча двести ватт.
      – А в стайке розетка есть, – спросил Васька с недоверием. Он уже понял, что друг заливает.
      – Пойдём! Розетка рядом, под навесом. Там у деда верстак стоит, на котором он летом столярничает.
      Вовка воткнул вилку в розетку, надел на голову накомарник, растянул провод пылесоса и вошёл в стайку.
      Мухи, разбуженные рёвом пылесоса, раздражённо загудели. Особенно много двукрылых столпилось на оконном стекле. Здесь их было столько, что дневной свет почти не проникал в помещение. Вовка поднёс шланг к оконному проёму. Мухи, как по мановению волшебной палочки, роем устремились в утробу пылесоса.
      – Пошло дело, – подумал Вовка и повернул рычажок на полную мощность.
     Пылесос загудел ещё сильнее. Мухи разлетелись по стайке, но поток втягиваемого воздуха был такой силы, что бедным насекомым ничего не оставалось, как предаться воле рока. Через пятнадцать минут помещение было полностью очищено от двукрылых, нашедших своё последнее пристанище в этом объёмном пластмассовом саркофаге.
      Вовка вышел из стайки, снял накомарник и с чувством абсолютного удовлетворения торжественно произнёс:
      – С мухами покончено! Теперь можно и искупнуться.
      Он занёс пылесос в дом, прихватил парочку огурцов с хлебом и выскочил на улицу. Напрямик, по тропинкам в соседских огородах, друзья побежали к реке.
      В пять часов пополудни старики вернулись домой.
      – Николай, погодь маненько, – услышали они голос соседа.
      – Ты, мать, иди, – сказал Николай Савельевич супруге, – а я тут малость с Никифоровым покалякаю.
      – И чего там нового в городе, – поинтересовался сосед.
      – Да так. В аптеку зашли, прошлись по магазинам, прикупили кой чего. Своих попроведовали.
      В доме отворилось окно. В проёме Николай Савельевич увидел жену, яростно размахивающую полотенцем:
      – Николенька, давай домой! – крикнула она и ещё сильнее замахала руками.
      – Это что творится, – спросил у жены хозяин, вбежав в комнату. – Откуда столько мух? Ведь всё было закрыто и дверь, и окна.
      – Я и сама в толк не возьму, – ответила жена, изо всех сил махая руками.
      Открыв настежь все окошки, старики принялись за уничтожение двукрылых, количество которых всё не убывало. И откуда им было знать, что мухи, заключённые внутри пылесоса, найдут дорогу к свободе. И, естественно, их самые маленькие экземпляры, ставшие первопроходцами, нашли дорогу в извилинах шланга, а вслед за ними и другие, сумевшие выжить, ринулись на волю.
      И тут хозяин дома увидел, что насекомые вылетают из-за спинки дивана. Он заглянул туда, вытащил пылесос и открыл крышку. На свет вырвались мухи не успевшие выбраться ранее.
      – Так вот в чём дело! – догадался Николай Савельевич. – Это наш внучок, видимо, мух в стайке ловил с помощью пылесоса. Ну, придёт сорванец, я задам ему трёпку. Будет знать…
      Жена вышла во двор и направилась в стайку. Она открыла дверь и увидела, что в ней царит мёртвая тишина. Нет того нудного зловещего гула, издающего тысячами насекомых. Через минуту подошел и хозяин.
      – Ты, Николенька, уж не ругай его. Парень старался. Хотел ведь сделать как лучше. Просто не догадался пылесос опростать.
      – Да я уже и так всё понял! Ох, и молодец наш внучок. Не зря, видно, в юные техники записался. Хотя на практические ошибки всё же указать надо. Так, для порядка.