Основы марксизма-ленинизма

               

                На госэкзамене по анатомии в мединституте студента спрашивают:
                – Посмотрите на эти два скелета: один из них крупнее, шире в
                плечах, другой – поменьше, изящнее, шире в тазу. Как вы
                думаете, кто были эти люди?
                – Неужели это Маркс и Ленин?               
                Старый анекдот

     В зачётной ведомости прилагавшейся к диплому выпускника любого советского ВУЗа первые две строчки занимали «Основы марксизма-ленинизма» и «Политэкономия». Но этого оказалось недостаточно. Со временем добавились ещё две: «Марксистско-ленинская философия» и «Основы научного коммунизма». За каждой из этих строк стояли специальные кафедры, горы политиздатской макулатуры и, что особенно обидно, сотни впустую потраченных учебных часов.
               
     Начало идеологическому оболваниванию народа было положено в 1921 году постановлением об обязательном преподавании в ВУЗах России «Исторического материализма» и подписанным Лениным декретом СНК РСФСР об учреждении в Москве и Петрограде институтов по подготовке красной профессуры для преподавания в высшей школе марксистской философии.

     Вспомнив, что в том же 1921-м году Ленин объявил переход к «Новой экономической политике», я подумал, что совпадение могло быть не случайным. А позднее обнаружил подтверждение этого в книге Бориса Бажанова «Воспоминания бывшего секретаря Сталина», изданной в Париже в 1980-м году.

     Со ссылкой на ленинских секретарш Гляссер и Фотиеву, Бажанов приводит слова Ленина: «Конечно, мы провалились, думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему веленью. Между тем, это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике, как временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни, нельзя». Гляссер рассказала Бажанову, что одной из настольных книг Ленина была «Психология толпы» французского психолога Ле Бона (1841-1931), скептически оценивавшего возможность переустройства общества декретами фантазёров и догматиков. Поэтому после всех блестящих революций и «возвращается всегда ветер на круги своя».

     Когда в начале учебы в 1944 году, я по наивности, попытался было, всерьёз подготовиться к семинару и нашёл в философском словаре что-то, казавшееся отвечающим теме, то был резко осажен вопросом: «А почему вы использовали источник, не включённый в список рекомендованной литературы?». Не помню ни лица, ни имени ассистентки, ведшей семинары по ОМЛ. В памяти остались лишь её волжское оканье, и противная манера многозначительно растягивать слова, замирая на кульминациях: «Вы слышали, как товарищ Сталин!.. Назвал русский народ?.. Наиболее выдающейся нацией!.. и т. д.». Мы, конечно, слышали, и поскольку не все принадлежали к «наиболее выдающейся нации», то были неприятно задеты, хотя и не понимали, что это лишь первый сигнал грядущих потрясений.

     Между тем, состав преподавателей «общественных наук» был многонациональным. В 40-е годы еще были живы немногие старые большевики, уцелевшие в бойне, устроенной Сталиным после ХVII съезда партии. Они пользовались разными льготами в виде улучшенного жилья, спец-поликлиник, распределителей и т. п. Преподавание марксизма-ленинизма было одной из их привилегий. Например, товарищ Крацкин, один из «Тех, Кто Видели Ленина», заведовал в Политехническом институте кафедрой ОМЛ, и главный источник этой премудрости, книгу «История ВКП(б). Краткий курс», мы, естественно, называли «Крацкин курс».

     Среди старых большевиков было немало евреев. Помню сестёр Н.С. и С.С. М-вич. Особенно колоритной была старшая --- она курила «Беломор» и говорила хриплым басом, картавя на твёрдом «л»: «Квассы и квассовая борьба». Однажды, заглянув в комитет комсомола, я слышал, как она отчитывала сидевшую там девчонку, по-видимому, встретившую её без достаточного почтения к революционным сединам: «Рублём подарива! Гляди-ка». Она мне казалась похожей на эсерку Фанни Каплан, стрелявшую в Ленина. Запомнился доцент Н-чан. В его лекциях недостаток содержания компенсировался избытком темперамента. Не было скучно, никто не спал.

     Я скоро излечился от попыток извлечь из этой «науки» что-нибудь полезное, забросил мутные «первоисточники», и был наказан. На очередном зачёте преподаватель С-кий, известный среди студентов под кличкой «Меньшевик», прошамкал свой приговор: «Не могу вас положительно оценить». На его вопрос, что сказал товарищ Сталин на таком-то съезде, по такому-то вопросу, я, следуя правилу «не молчать на экзамене», выдал подходящую цитату. Но не тут-то было. Оказалось, что это сказал не Сталин, а Ленин, по иному поводу, и на другом съезде.
 
    Политэкономию мы сдавали по «нерекомендованной», «вульгарной», книжке Сегаля, выгодно отличавшейся от пудовых томов «Капитала» тем, что она помещалась в кармане. В «Политэкономии капитализма» была некая логика: «деньги-товар-деньги», например. Хотя, было непонятно, почему только нищие «пролетарии» создают «прибавочную стоимость», а инженеры, например, считаются какой-то сомнительной «прослойкой», не говоря об ученых или, тем более, музыкантах. Но вот «Политэкономия социализма» выглядела полной галиматьёй. Её главным законом объявлялось то «Планирование народного хозяйства», то «Всемерное удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных запросов трудящихся», пока, наконец, не свелось всё к идиотскому брежневскому лозунгу: «Экономика должна быть экономной!». Но это гораздо позже, в эпоху «застоя», когда советский народ в гробу увидел «марксизм-ленинизм» вместе с обоими Ильичами.

     А в далекие сороковые годы, когда мы, отплёвываясь, ещё грызли гранит этой «науки», большой, добродушный Вадик К., отзывавшийся на прозвище «Слон», сдавал экзамен по политэкономии. Он сильно заикался, а на экзаменах --- в особенности. Тоскливо понаблюдав несколько минут за его мучениями, доцент Хаин, «с ударением на И», как он сам представлялся, спросил:
--- Вы помните «Евгения Онегина»?
--- К-ко-нечто, -– оживился Вадик, -– «за-а-то, ч-итал А-а-дама Смита, и б-был г-лубокий, ну, эконом», –- почти пропел он.
--- Нет, я имел в виду другое: «Мы все учились понемногу чему-нибудь, и как-нибудь», но за находчивость –- ТРИ». Доцент Хаин, «с ударением на И», был не лишён чувства юмора.