Аграфия

По мере того, как 48 лет, проведенных на  предприятии «Цикламен»,  в моем сознании все  больше идентифицируются с главным содержанием моей жизни, я испытываю все большее желание о них думать, говорить и писать, хотя на эту тему мою уже рассказано все, что достойно внимания, а  кое о чем – так по нескольку раз.
И тогда я позволил себе понадеяться, что мною исчерпана не тема «Цикламена», а лишь используемый мною подход. Он заключается в том, что я из своего настоящего восстанавливаю в памяти те события, которые представляют интерес для меня сегодняшнего, то есть, я как бы рассматриваю прошлое через подзорную трубу, и описываю. И вот наступил момент, когда все до одного  мало-мальски значительные события я  перебрал, и вконец исписался.
А что, если, отбросив подзорную трубу, мысленно перенестись во вспоминаемое время, и описать то, что там было, глазами присутствующего. Я попробовал, и это мне удалось без  труда.
Я наугад переместился в начало 1970-х, когда в нашей комнате появился аспирант доктора Кворуса Симошин – рыжий голубоглазый, коротко остриженный,  ушастый парень, буквально взрывавшийся от необузданной энергии. Так, ему вдруг взбрело на ум демонтировать электродинамическую сетку – моделирующее устройство для решения уравнений Максвелла (такая аппаратура использовалась в докомпьютерную эру). Это была плоская матрица размером со стену, состоявшая из сотен одинаковых электрических схем, помещенная в металлический кожух.  Демонтаж электродинамической сетки Симошин начал с того, что отвернул болты, крепившие  заднюю стенку кожуха – металлический лист размером 3;2,5 метра. Отделив  его от рамы, Симошин, вместо того, чтобы поставить на пол, опустил на большой палец своей правой ноги, что привело к перелому. Хотя ни к Симошину, ни к электродинамической сетке я не имел никакого отношения, на меня, как на ответственного за помещение, легла обязанность оформления производственной травмы. Поскольку целый месяц, последовавший за этим событием, я занимался оформлением целого  вороха бумаг, и таскался с ними по разным комиссиям, то протекание  дела о травме помню в гнуснейших  подробностях. Тем не менее, у меня не появилось желания о том написать.
Или вот воспоминания про вездесущий Первый отдел. Я работал только с секретными изделиями, и все, что их касалось, тоже имело соответствующий гриф. Поэтому я всюду таскал за собою огромный портфель (50;30;15 сантиметров), заполненный учтенными блокнотами и рабочими тетрадями, в которых только и мог делать любые записи. По их окончании я убирал тетрадь  обратно в портфель, который  опечатывал  личным клеймом, его облизав и вдавив в пластилин, в котором была утоплена суровая нитка, открывавшая доступ вовнутрь. Единственное место, где я мог оставить портфель, чтоб отлучиться, скажем, в сортир, был мой персональный сейф, стоявший в комнате, которая запиралась на номерной замок. А для чтения секретных отчетов в Первом отделе существовала специальная  комната, посетители которой должны были, как при эпидемии коронавируса, соблюдать социальную дистанцию, чтобы не было видно то, что читает другой. 
Переносясь вместе со мной в мое служебное прошлое, нужно, также иметь в виду, что в помещениях советских НИИ ремонт проводился раз в 30-40 лет, а мебель вообще не менялась, так что стены были замызганы, и в трещинах, линолеум на полу – протерт до дыр, а стулья, подчас, сами собой рассыпались, когда на них сядешь, как это со мной однажды случилось в Первом  отделе; я оказался на полу, и, по счастью, невредим.
Итак, оказалось, что я могу без труда переместиться в произвольный конкретный момент давнего прошлого, попав в атмосферу рутины, - уродливой и скучной. Я ее тогда не замечал, так как был погружен в трудные научные и технические проблемы, требовавшие немедленного  решения, ориентируясь в политической атмосфере, густо пронизанной  разнонаправленными  «силовыми линиями», шедшими от многочисленных «влиятельных лиц». На пиках напряжения эта атмосфера взрывалась «событиями», которые и укоренились в памяти; пустая же порода повседневности непрерывно поступала в отвалы времени. События и составляют материю моих  рассказов и повестей, и теперь я уже рассказал обо всех.
Конечно же, я мог бы порыться в отвалах, передав словами  повседневную конкретику жизни «Цикламена», но читать это стал бы, разве что мазохист. Нет, здесь для меня, как для автора,  нет никакой поживы - нужно поискать в другом месте.
И тогда меня осенила идея противоположного действия; - вместо того, чтобы переноситься в прошлое, максимально от него дистанцироваться, то есть перенестись в отдаленное будущее, как если бы подзорную трубу я  перевернул другим концом.
Так я и поступил, и «Цикламен» предстал передо мной как бы  из космоса - в виде яркой звездочки, затерянной в Вечности;  персонажи и события его истории стали отсюда не различимы по отдельности; - они слились в мощный вихрь интеллектуальной и эмоциональной энергии, вот уж более полувека клокочущий в его оболочке, как в термоядерном реакторе. Я испытал чувства гордости и удовлетворения от своей былой причастности к «Цикламену» - этому фонтану человеческой активности, но не смог решить стоящую передо мною проблему: как мне продолжить говорить о нем и писать, ибо и с новой – удаленной - позиции я сейчас все сказал, и добавить нечего.
                Май 2020 г.