Когда мы были молодые. продолжение 9

ГОРОДОК  НАШ – НИЧЕГО…


        Василий Владимирович Лапшин

–  Тот бой, о котором помню всю жизнь и о котором хочу рассказать, был незадолго до Нового года, а точнее – 24 декабря. Я точно не знаю, но или в этот день, или рядышком у католиков Рождество отмечается. И тот бой был как бы рождественским подарком с нашей стороны.

В эту самую ночь на 24 декабря наша часть подошла к небольшому городку с таким странным названием Городок. Ну, большой он там или небольшой, мы пока не знали, потому что на подходе остановили нас в лесу. И нашему батальону поручено было совершить обходной манёвр, переправившись через реку. А что значит «переправившись»? Морозов крепких ещё не было, лёд слабенький, не перейдёшь, и в то же  время не лето, чтобы вплавь, с подручными средствами… Нужен мост, а его, конечно, нет. Тут сапёры наши постарались, стали наводить простейшую переправу. Ночью, естественно. Ну, и, само собой, работа-то эта по зимнему ночному воздуху далеко слышна. Начался обстрел. Наши работают, немцы стреляют, наши работают… Под утро уже закончили, но переправиться мы не успели, только одна рота оказалась на том берегу. Лежат они там, даже голову поднять не могут – такой шквал огня на них обрушился. А многие так и погибают – лёжа… Связи у них тоже нет, чтобы приказ передать.

Приказали мне переправиться через речку и дотянуть связь до комроты. А это уже даже не рассвет, уже видно всё как на ладони. У нас шутка такая была: «пробежать между пулями». Я сначала тоже хотел вот так – «между». Да куда там! Катушка кабеля, телефонный аппарат и автомат – всё это резвости не добавляет, а огонь такой плотный, что никаких надежд «между». Надо ползти. Пополз. Передо мной два пулемёта пытались переправить, пока полз, увидел и ребят наших убитых, и пулемёты валялись…

  – Но ведь и вы были для немцев целью! За вами тоже охотились!

– А что делать? Конечно, стреляли. Несколько пуль, которые мне предназначались, это уж точно, наши убитые ребята на себя приняли, потому что я за ними прятался. Тут принцип такой: замрёшь, снайпера думают, что ты убит, а ты рывком до следующего «укрытия»…

В общем, миновала меня пуля, переправился я. И опять ползком вдоль берега – искать командира роты. Нашёл, подключил аппарат. Лежим мы все, как лягушки в жаркий день, – голова и руки на берегу, всё остальное – в речке. И не в летней, тёплой, а в ледяной такой каше. Лежим мы на таком пляже, загораем. Голову поднимешь, – всё, конец.

Комроты доложил обстановку, бросил трубку, зло так сказал:

– Теперь ещё назад надо пробиваться и остаться в живых.

Остались. Каким чудом – не знаю, но когда отходили, потерь почти не было. Всё происходило ползком. Сначала солдаты ползли, потом уж мы с командиром роты. Короче, вернулись на исходный рубеж, то есть, к лесу.

Долго дышать нам не дали. Подняли, дали задание – по лесу пройти и выйти на другой рубеж, с другой стороны этого Городка.

Три часа мы шли по лесу. У всех же ноги были мокрые ещё тогда, когда на берегу лежали. Сами понимаете, что радости это не доставляло зимой. Тяжело было очень, но вышли на намеченную точку вовремя… Перед нами было поле, метров пятьсот, а за ним уже видны пригородные постройки. И понятно стало, что город небольшой, весь в деревянных строениях, кирпичных зданий было очень мало. И мы должны были поле это в открытую преодолеть, причём, наделав как можно больше шума, бегом, с криком «ура!», со стрельбой…

–  То есть, своеобразная психическая атака?

– Да. Что мы и сделали. Но это я сейчас так говорю: «сделали». А на деле было совсем не так, как в пословице: «Жизнь прожить – не поле перейти». У нас наоборот было: «Поле перейти – можно жизнь не прожить»… На поле этом немцы окопались, боевое охранение выставлено в окопах по периметру. Ну не дураки же они, воевали грамотно и прекрасно понимали, что здесь – опасное направление. Но мы выскочили из леса, как дьяволы злые, с одной только мыслью – скорей бы всё это кончилось!

Какое там «За Родину, за Сталина!». Может, кто и крикнул раз-другой. Но эти крики потонули в  мощном «Ура!» и… отборном мате, который орали мы все во все глотки. Немцы, конечно же, этого ничего не понимали, но, наверно, вид у нас был   страшный, вид  очень-очень рассердившихся русских мужиков, потому  фашисты и не выдержали. Смотрим:   выскакивают из окопов, поднимают руки и бегут! Это был очень интересный момент, когда они драпали. Дело в том, что они уже были зажаты с трёх сторон, там другие воинские части окружили уже. Пленных там много взяли у городка Городок. Ну, и к середине дня Городок уже был наш. Вот такие мы были рождественские  ангелы для немцев, вот такой был им рождественский подарок!

– А потом, когда всё закончилось, после такого боя пехотинец что делает-то?

– Ой, радость у всех была по случаю успешного штурма этого Городка. Собрались мы все у одного деревянного здания, бывшей начальной школы. И вот уже там – кухня, а где кухня, там разговоры, шутки, смех – всё было…

– Кто как в бою держался, да?

– Да уж. Там всяких рассказов можно было наслушаться…

– А над вами тоже, наверно, подшучивали? Вам ведь 19 лет тогда было?

– Да. Как над молодым, все и подсмеивались. И вот когда мы там, возле школы сосредоточились, немцы ещё сопротивлялись кое-где, стреляли, но не очень сильно. Как раз тогда услышали мы по радио сообщение о том, что нашей дивизии присвоено звание Городокской и награждена она орденом Красного Знамени вот именно за эти бои под городом Городком. Тогда офицеры нас выстроили, зачитали телеграмму… Вот это была радость!

– То есть, ваш вклад есть в названии дивизии и в получении награды?

– Общий вклад. Так наша дивизия стала 83-й Городокской Краснознамённой.




СЛУЖБА НЕЗАМЕТНАЯ, СПОКОЙНАЯ…


Сергей Павлович Флегонтов
               

– Я в 1926 году родился, и сами понимаете – попал я в армию только к концу войны, так что особых заслуг у меня нет.

– Ну, это не нам судить, что в нашей жизни заслуга, а что нет. Это уж потом рассудят, каков ты был. Там рассудят. Наверху.

– Что ж, тоже правильно. В общем, я уж не знаю, прав я или нет, но мне показалось, что в конце войны нас, пацанов, уже начали щадить, беречь. Знаете, как малые народы. Указ о том, чтобы не призывать их на фронт, чтобы сохранить, как сейчас говорят, генофонд малых народов, был подписан в середине ещё войны Сталиным, и эта линия была, видимо, продолжена. Именно поэтому в январе 1944 года попал я в технические войска.

– Это, пожалуй, пояснить нужно, поскольку мало кто, особенно сегодня, знаком с таким родом войск.

– Как род войск, технические войска давно не существуют, но всё, что нами делалось, делается во всех родах. Ну, конкретно, в данном случае мы занимались связью. Но связь-то была не совсем обычная. Мы обеспечивали связью командующего фронтом и командующих армиями со всеми командующими родов войск, обеспечивая таким образом бесперебойную координацию действий. Так что каждому из нас, как «Отче наш», надо было знать технику, сами линии связи, кабели. Наше дело было в тени, мы делали незаметную работу.

– Незаметную или незамеченную?

–  Пожалуй, и то, и другое. О нас вспоминали тогда, когда происходил обрыв связи. Без этого, конечно, не обходилось: война есть война. Снаряд взорвался, танк гусеницей разворотил… Хотя мы старались эти линии маскировать, закапывали в траншеи, всё равно без обрывов не обходилось.

– Вам, видимо, приходилось видеть, как работали известные полководцы?

– Да. Много раз встречались с Василевским, Баграмяном… Особенно запомнился Черняховский. Он тогда, наверно, самый молодой командующий был. Ему было тогда в районе сорока лет. Но всё равно, нам-то было по 18-20, так он нас всех сынками называл. Его очень любили в войсках. И когда он погиб, это была большая потеря.

После него к нам назначили Баграмяна. Иван Христофорович был лысый, невысокий, энергичный, юморной. Всё замечал, на всё обращал внимание. Вот однажды именно он углядел на бегу, что у нас, связистов, практически не было наград. «Непорядок это, – сказал. – Вы такую важную работу выполняете, а про вас забывает начальство. Непорядок».

А ведь мы, действительно, к тому времени, к концу войны, умели уже хорошо работать. В случае обрыва связи пешком не ходили – летели бегом. Пусть обстрел, пусть бомбёжка – не имеет никакого значения, только бы поправить…

Вы не подумайте, что дело это, как говорится, на соплях поставлено было, что один разрыв мог нарушить связь.  Конечно, у нас были предусмотрены обходные варианты. Так что, пока мы устраняли повреждение, связь работала бесперебойно. И всё-таки, несмотря даже на это, всё равно – бегом!

Вот так мы работали. Конечно, не сравнишь по опасности с передовой, так что нас, видимо, действительно берегли. Помните, вначале я говорил?

Впрочем, от судьбы, как говорится, не уйдёшь. Однажды друг мой, он из Ярославля был, мой одногодок, попросил командира послать его на линию. А это на переднем крае было. И он обижен немного был: всех посылают, а его почему-то нет. Не доверяют, что ли? Уж почему его не посылали, не знаю, мне самому много раз приходилось устранять обрыв на передовой, во время боя. Вот ему и было обидно. Решил тоже попробовать.
 
Пошли мы вчетвером. Ну, для непонятливых: когда обрыв бывает, ты ведь не знаешь, где он. Его ещё надо найти. А чтобы найти, надо пробежать по всей длине кабеля, по всей, так сказать, «трассе». И если бежать в разные стороны, то это получится вдвое быстрее. Короче, пошли мы… Два «старика» в одну сторону, а мы вдвоём в другую. Сейчас сказал «старики», и самому смешно стало. «Старикам» этим было, наверное, лет по сорок, а то и моложе были… И вот не успели мы вдвоём выйти, как начался артобстрел. Мы что было сил побежали по нашей линии до ближайшей траншеи или какого-нибудь другого укрытия.

И вот тут рядышком с нами ударил снаряд. До траншеи мы не добежали метров три-пять, два прыжка, две секунды. Но у нас этих секунд не оказалось.

Очнулся я на плащ-палатке. Надо мной сержант-артиллерист склонился:

– Живой? Очухался? Давай потерпи, браток, я тебя переверну, а то крови много, а не видно – откуда… Та-а-к… Тебя, брат, надо срочно в медсанбат – осколок у тебя засел в позвоночнике.

Тут у меня в голове как-то проясняться стало, я пытаюсь приподняться, а он мне:

  – Ты чего, ты куда?!

– Друг у меня… Что с ним?

Он помолчал, потом говорит:

– Нет больше твоего друга. Ты в ту сторону не смотри, на месте его положило. Осколок в голову навылет, полголовы снесло…

Горько мне стало от этих слов, передать невозможно. Слёзы подступили, а тут ещё вторая мысль в голову: «А обрыв?!».

Встал я на четвереньки, попробовал разогнуться – ничего, вроде получается.

Мне говорят:

– Ты что, с ума сошёл? Смотри сам, сколько крови потерял!

Ну, думаю, если только это, то ничего, переживём. И с осколком разберёмся. А сейчас – обрыв!

И тогда встал я и –  побежал, да, честное слово, побежал дальше! Мне вслед только пальцами у висков крутили: что, мол, с ненормального возьмёшь!

В общем, нашёл я обрыв. Сделал так называемую «восьмёрку», заделал всё. Потом вернулся, доложил: так, мол, и так, задание выполнено, напарник погиб, я ранен…
 
– Осколок-то потом вытаскивали?

– Де нет, знаете. Пробежался я, а он как-то улёгся там поаккуратнее, перестал беспокоить – и ладно. Постепенно я и забыл о нём, так и зарос. Вот я и по сей день ношу это немецкое железо в спине…

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

          Книга "Рассказы о Великой Отечественной" в марте выпущена издательством "Вече". Имеется в продаже.