Арканус

Рассказ


После долгой ходьбы по извилистой тропе, неизвестно кем натоптанной между кряжистыми стволами деревьев, названия которых Гронк не знал, в тазобедренных суставах появилась ноющая боль, ему даже стало казаться, что они поскрипывают при каждом шаге. Глянцевитые фиолетовые листья на свисающих ветвях были покрыты полупрозрачной слизью, флуоресцировавшей в полумраке чащи, и когда он неосторожно касался их шлемом, на гиперглассовом щитке, опущенном на глаза, возникали голубоватые светящиеся пятна, которые медленно сползали вниз и тяжёлыми каплями срывались под ноги, где поперёк тропы змеились узловатые корни, причудливо сплетавшиеся в пучки и косички. Собственно, эти-то корни и были причиной возникшей боли, потому что они не только стелились по земле, но нередко, поднимаясь над ней, образовывали бесформенные арки, до уровня бёдер и выше, и ему приходилось, перешагивая их, постоянно задирать ноги. Гронк пробовал подползать под ними, однако это оказалось более утомительно, а от тяжести бронекостюма при поднятии во весь рост начинали болеть уже суставы в коленях, что было намного хуже. Кроме того, иногда с «арок» устремлялись вниз, к земле, тонкие отростки, образуя решётчатые преграды, похожие на гребни для волос. В одной из сказок, которые мать читала ему в детстве на ночь, из гребня, брошенного наземь, вырастал густой лес. Вот и он пробирался теперь через такой лес, но это не сказка, это явь...

  Гронк стал присматривать место для краткого отдыха: когда наступит развязка, ему нельзя быть до предела измотанным, иначе терялся весь смысл преследования. Но вдруг впереди, за колеблемыми лёгким ветерком зарослями кустарника, блеснула вспышка выстрела, и он инстинктивно грохнулся на тропу, на ползучие жёлто-коричневые корни, едва не проткнув щеку негнущимся жёстким стеблем растения, похожего на хвощ. Над головой с шипением пронёсся сгусток огня, ломая ветви и осыпая листву. Редкие сухие сучья, торчавшие из стволов, взялись было пламенем, чадя синеватым дымом и потрескивая, но скоро погасли. Второй огненный хвост мелькнул далеко в стороне. Он понял, что стреляют наугад. Значит, сделал вывод Гронк, этот перец уже вышел из леса и, обернувшись, пару раз пальнул по зарослям – просто так, для острастки. «Ты выиграл на этом несколько секунд, – подумал Гронк, – но больше я тебе не дам, куда ты денешься, я тебя всё равно скоро прижучу, можешь не париться. Расслабляться потом будем, а сейчас вперёд, теперь-то можно плотно сесть тебе на хвост».

Мрачная колоннада стволов не редела, но затканное полумраком пространство впереди постепенно становилось светлее, и вскоре Гронк вышел на край леса. Осторожно выглядывая из-за кустов, он обозревал открывшийся перед ним ландшафт. Опушки у леса не было, на распростёртой до самого горизонта равнине перекатывалась голубыми волнами высокая, до пояса, трава, цветом снова напомнившая ему скатерть, которую мать стелила на стол в редкие дни семейных торжеств. Две недели назад Гронку исполнилось четырнадцать, и вечером того дня скатерть вся была уставлена его любимыми блюдами, просто отвал башки: мясо «по-королевски» – хорошо отбитые ломти говядины, залитые майонезом со специями и запечённые в духовом шкафу; рыбный пирог, который получался у матери всегда восхитительным; жюльены в изящных розеточках; а посреди стола – огромный шоколадный торт. В тот раз он так наелся, просто до изнеможения, что до сих пор кусок в горло не лезет... 

Стоп, сказал он себе. Посторонние мысли – прочь. Сейчас главное – определить, в какую сторону двинулся противник. Напрямую по равнине, скрючиваясь в три погибели в траве, он не пойдёт – всё равно ведь когда-то придётся выпрямиться, чтобы уточнить направление, и тогда Гронк без труда может срезать его очередью из своего дальнобойного плазмогана. Скорее всего, враг будет передвигаться, укрываясь за холмами, которые невысокими горбиками возвышаются справа. Слева их нет, но именно в той стороне находится жутко засекреченный аэродром, который Гронк должен защитить, обезвредив этого хорошо обученного диверсанта, за которым гоняется вот уже третий час. За холмами, он отчётливо помнил, был глубокий овраг, по которому можно подобраться вплотную к аэродрому. Там и должно всё решиться. Возможно, противник рискнёт и всё-таки пойдёт кратчайшим путём, тогда, пробираясь к холмам, Гронку придётся каким-то образом держать в поле зрения и всё пространство слева от себя. 

Ничего, он справится. Не впервые шёл Гронк по этой местности и, не хвастая, мог сказать, что изучил её так, будто жил здесь с рождения. Он знал каждую тропу, предугадывал, где могут встретиться засады, вычислил все ловушки и худо-бедно приспособился их обходить или даже перепрыгивать с разбегу, отстреливаясь от очередного диверсанта. Они совершали набеги в этот закрытый для доступа район с тупой методичностью запрограммированных на одну задачу роботов, их, как пчёл к улью, так и тянуло в этот лес, на эту равнину, в этот овраг, и никакие пограничники, жандармы и полицейские не могли перекрыть каналы их проникновения сюда. Дался же им этот аэродром! Словно он один во всей Вселенной... Хотя, если подумать здраво, так оно и есть. И он, Гронк, удостоился такой высокой чести – охранять его от этих наглых лазутчиков, чтобы наши истребители, бомбардировщики, транспортники и разведчики могли без помех летать, куда им вздумается, в любое время суток. Преследование врага, требующее выносливости, хитрости, умения маскироваться и много ещё чего, – это сто пудов интереснее, чем курить бамбук* с корешами на лавочке возле песочницы или устраивать махаловку с лохами из соседнего двора – типа, чья кодла круче. И каждое преследование – как отдельно прожитая жизнь...

Гронк самодовольно подумал, что и в этот раз он уже почти нагнал идущего впереди «засланца» с его смешной пулялкой, от которой пользы оказалось не больше, чем от детской рогатки: сегодня Гронк не был даже легко ранен. Его привело в восторг осознание того, что у него впереди ещё много жизней – захватывающих, интересных, наполненных радостью трудных побед. И он вышел из леса и шагнул в голубое травяное море, но внезапно почувствовал сзади чьё-то прикосновение.

– Иди поешь, сынок, – голос матери был, как обычно, раздражающе-жалобным, но сейчас в нём слышались незнакомые, настораживающие призвуки. Опять эти галлюцинации, которые уже не раз донимали его и мешали выполнению героической миссии. Гронк недовольно мотнул головой и устремился дальше, к холмам, держа плазмоган наизготовку. Он не сразу ощутил, что лежащая на плече слабая материна ладонь вдруг стала непривычно жёсткой, затем сильные руки подхватили его под мышки, и голубоватая равнина исчезла из глаз...



Хард Крейтис, участковый сержант, взглянул на часы, висевшие на стене прямо напротив его стола. Большая стрелка перескочила на одно деление и замерла точно на «восьмёрке». До обеда ещё двадцать минут. Можно было определить это, и не отрываясь от экрана, – в правом нижнем его углу отражается и время, и дата. Но глазам всё-таки нужен небольшой отдых. Он поводил взглядом по стенам и потолку, откинулся на спинку кресла и с удовольствием потянулся, потом, сплетя пальцы и удобно устроив их на круглом, как арбуз, животе, покрутил шеей...

 С утра дежурство было на редкость спокойным, его потревожил лишь один звонок: старуха с улицы Доблестных Гвардейцев пожаловалась, что двое каких-то сорванцов отобрали велосипед у её внука. Сержант поехал разбираться, и пока бабка, воркуя, утирала подолом слёзы и сопли на розовой мордашке потомка, угонщики были пойманы возле гаражных боксов неподалёку. Велосипед с проколотой уже шиной Крейтис, пыхтя от недолгой погони, возвратил малолетнему плаксе, а на грабителей, оказавшихся родными братьями, составил протокол, для чего пришлось, по наводке старухи, пойти к ним домой. Их папаша, несмотря на ранний час, уже нетвёрдо держался на ногах – ритуал утренней опохмелки был совершён им, очевидно, со всей обстоятельностью.  «А мать где?» – спросил сержант у старшего из налётчиков. – «На работе». Пришлось проводить воспитательную беседу с папашей, но уровень восприятия разумной человеческой речи у него стремительно приближался к нулю, и сержант так и не смог внушить ему, что в следующий раз огольцы протоколом не отделаются. Они гнусаво ныли, что попросили только покататься, а этот шкет верещал и жадничал, и потому пришлось наглядно показать ему, что желания старших надо уважать. Не поверив ни единому их слову, но не имея аргументов доказать противоположное, сержант добродушно заметил: «Чего вам с утра дома не сидится, играли бы себе в танчики или что там ещё у вас». Младший уныло сказал, что компьютера у них нет, а то бы, конечно... Данный факт немного озадачил Крейтиса: это всё равно что жить без электричества. Хотя, если папаша каждый день начинает, как сегодня, чему тут удивляться. Этим короедам даже на мороженое, наверное, не дают. Сержант подумал, что всё-таки плоховато ещё знает подконтрольную территорию. Перед уходом он показал братьям строгое лицо, наморщив переносицу и сжав губы в ниточку, и вернулся к себе в участок.

В ожидании вызовов он принялся, как обычно, коротать время за игрой. Шуршали при раздаче карты на зелёном, под цвет сукна ломберного стола, фоне игрового поля, негодующе брякал сигнал, если Крейтис по рассеянности ходил не по правилам, а когда он выигрывал, на экране начинался салют – взлетали и шумно хлопали, взрываясь, шутихи. Полюбовавшись на иллюминацию, сержант начинал игру заново, с удовлетворением отмечая, что процент его побед неуклонно повышается. Он поставил себе цель со временем довести его до пятидесяти, мечтая хотя бы сравняться с машиной. Тут был вопрос самолюбия: неужели бесформенное нечто, состоящее из хаотичных переплетений проводов и сонма мелких деталей, облепивших текстолитовые пластины (он видел начинку системного блока, когда айтишник менял отказавшую «маму»), соображает лучше, чем его тёплый, живой мозг? Если бы перед ним находилась голова профессора Доуэля из книжки, прочитанной в детстве, – тоже ум без тела, – ей и проигрывать было бы не зазорно. А эта лишённая нервов и эмоций конструкция с холодным равнодушием то и дело оставляла его с носом, отчего сержант сокрушался так, словно его обыгрывал двухлетний малыш.

  Впрочем, Крейтис слышал, что шахматный чемпион мира, победив компьютерную программу в первом матче, второй матч ей всё-таки проиграл, и с тех пор соперничать с машиной никто из шахматистов не пытался. Это значило, что негласно признавалось превосходство искусственного интеллекта над человеческим. Но даже если и так, то в психологической борьбе электронный мозг, по идее, не может состязаться с человеком. Возможно, в шахматном поединке с программой, способной чисто логически выбрать наилучший вариант среди тысяч возможных, психология не играет заметной роли, но в этой несложной игре, входящей в стандартный набор развлечений, сержант мог предугадывать действия компьютера и часто был уверен, что сейчас, пойдя вот с этой карты, он наверняка возьмёт взятку, хотя машине не стоило бы её отдавать. Однако та с непонятной тупостью не делала никаких выводов из проигранных ситуаций. Будь на месте компьютера человек, он, проанализировав похожие варианты, сыгранные раньше, или попробовал бы изменить алгоритм принимаемых решений, или стал бы блефовать да провоцировать. Машина же на это неспособна, строгое следование логике не всегда заканчивается триумфом. И тем не менее статистика их противостояния пока была не в его пользу. Конечно, досадовал Крейтис, тут ещё играет роль начальный расклад карт, и кто его знает, действительно ли он происходит совершенно случайно или в программе заложено небольшое преимущество для компьютера. Значит, надо играть вдумчиво, внимательно, и главное – запоминать карты. А вот с этим у него было плохо. Сержант пытался мысленно раскладывать в четыре ряда, соответственно каждой масти, уже разыгранные карты, чтобы знать, какие ещё не выходили, но всё путалось, ложилось не туда или забывалось. Тогда он стал больше полагаться на интуицию. И вот – всё-таки он постепенно продвигается вперёд. В первые дни, много проиграв по неумению, Крейтис имел позорные двадцать семь процентов выигрышей, но со временем только увеличивал их, иногда теряя один-два процента, что объяснялось совсем уж неблагоприятными раскладами. Нынешние сорок два были его очередным рекордом.

Снова взглянув на часы, он решил, что минут через десять можно отправляться домой. Вполне успею сыграть ещё партию, подумал сержант и, наведя курсор на иконку, кликнул мышкой. Динамики сымитировали шелест раздаваемых карт, и он сделал первый ход.

Дело шло к очередной его победе, когда зазвонил телефон. Взяв трубку, Крейтис узнал голос давнего приятеля, главного врача городской больницы доктора Дорнбека Латоса.

– Дружище, не могли бы вы приехать сейчас ко мне?

– Что там у вас стряслось, Дорни? Ко мне никаких сигналов не поступало. – Сержант с машинальностью профессионала стрельнул взглядом в угол экрана – две минуты первого. Если что-то серьёзное, для рапорта надо зафиксировать время прихода вызова. Затянулась партия, а то бы он уже успел смотаться на обед. Крейтис не чувствовал, что проголодался, но привык к распорядку и не хотел его нарушать. – Или кто-то желает избежать огласки? Огнестрел, поножовщина?

– Да нет, тут другое. Долго объяснять.

– Срочное дело?

– Не то чтобы очень... Но вы ведь сами говорили: чем раньше возьмёшь след, тем быстрее найдёшь. Прошу вас...

Придётся ехать, с сожалением подумал сержант. Он надел фуражку, вышел на улицу и, с удивительной для его комплекции резвостью оседлав служебный «Кавасаки-нин-дзя», с покорностью верного коня стоявший у крыльца, резко взял с места.



Больница, в которой работал доктор Латос, находилась на краю города, в глубине тополиной рощи, обнесённой простым деревянным забором. Лишь ворота были кованые, решётчатые, днём всегда распахнутые, но с автоматическим шлагбаумом, который открывался из сторожевой будочки, выстроенной сбоку. Крейтис, остановив мотоцикл, требовательно махнул рукой охраннику в окошке и въехал под дёрнувшуюся вверх красно-белую перекладину.

Доктор сидел за столом и писал. Шапочка на его голове сбилась набок, обнажив короткую стрижку, верхняя пуговица халата была расстёгнута. Увидев сержанта, он бросил ручку и встал.

– Понимаете, Хард, – без предисловий начал доктор, заметно чем-то озабоченный, – с некоторых пор в городе творятся странные дела. Я просто теряюсь в догадках.

– Успокойтесь, Дорни, – сержант грузно сел к столу и жестом усадил Латоса. – Успокойтесь и расскажите всё по порядку.

– Сегодня привезли ещё одного, – невпопад сказал доктор. – За неделю это уже девятый случай. Совершенно необъяснимо...

– А в чём дело?

– Как будто они все разом помешались. Обычно это происходит с девушками, я могу их понять. Нынешние стандарты красоты, желание быть, так сказать, в тренде... Но парни?

Доктор вопросительно взглянул на сержанта, будто ждал от него немедленного объяснения. Тот не смутился:

– И что же парни?

– Понимаете, это словно какая-то эпидемия. Хотя анорексия в принципе не может быть заразной.

– Анорексия?

– Да, у всех поступивших есть признаки дистрофии как следствие анорексии. Возраст от двенадцати до... семнадцати.

Доктор встал из-за стола и начал ходить от окна к двери.

– Во всех случаях поступали жалобы, что... молодые люди не проявляют интереса к еде и, как следствие, теряют вес. Не то чтобы нарочно изнуряют себя голодом... Хотя чаще всего анорексия проявляется именно как результат самоограничения в приёме пищи, и этим в основном грешат юные... да и не только юные, особы женского пола... Причины разные, но обычно преобладает желание соответствовать неким идеальным параметрам фигуры. Девчонке начинает казаться, что она слишком толстая, даже если у неё с внешним видом всё в порядке. И для похудения она готова на преодоление любых трудностей. Отказ от еды приносит ей понимание того, что она успешно борется с этими трудностями, у неё возникает ощущение собственной... героичности, что ли, и она уже не только не страдает от голода, но даже испытывает удовольствие от постоянных побед над собой, над потребностями своего организма... Это... это нервное расстройство, и ничего более.

Он замолчал и остановился перед сержантом, глядя на него из-под белесоватых бровей. Длинные и тонкие сухие пальцы его то сжимались, то разжимались.

– Ну-ну, я вас слушаю, – подбодрил Крейтис.

Доктор снова стал мерить шагами кабинет.

– А здесь... Парням-то эти страдания ни к чему. У них ценятся как раз накачанные, мускулистые фигуры... Это не то чтобы сознательный отказ от пищи, а...  отсутствие желания её употреблять. И вот причины этого мне совершенно непонятны.

Сержант машинально вертел в пальцах брелок в виде человеческого черепа с ключом от мотоцикла. Потом спросил:

– У вас есть какие-нибудь предположения? С чем это может быть связано?

Доктор сел за стол, полистал, не читая, какую-то книжицу и закрыл её.

– Пока не знаю. Я беседовал с каждым, но почти без результата... Они все, как один, возмущаются и кричат, что мы нарушаем их права, подвергая насильственной госпитализации... Да-да, вместе с врачами приходилось посылать санитаров, чтобы доставить их сюда. Но дело в том, что пока анорексия не привела к необратимым последствиям, это необходимо.

– Принудительное кормление?

– Нет, этого делать ни в коем случае нельзя. Будет только хуже. Мы применяем исключительно медикаментозное лечение. Однако его приходится проводить против их воли. 

– Но это, знаете, действительно...

– А как иначе? Безучастно наблюдать за их угасанием? Спрашиваю одного: «Ты почему не ешь – талию бережёшь?». Фыркает: «Вот ещё! Я же не девчонка». «Тогда почему?». «Просто не хочу есть». «Но ты же знаешь, что пищу принимать необходимо? У тебя уже критический индекс массы тела». «Захочу есть – буду. А пока не хочу. Не могу же я просто запихивать в себя еду!». Так что добровольно не получается.

Помолчав, доктор продолжил:

– Бывает потеря аппетита при депрессии, сильных переживаниях. Горе какое-нибудь, или даже просто девчонка к другому ушла, – да мало ли... Но у этих, насколько я смог выяснить, всё благополучно. Ни единой причины...

 Сержант решил, что пора, наконец, задать свой вопрос:

– Я понимаю вашу озабоченность, приятель, но я-то зачем вам понадобился? Мне кажется, что здесь никакого криминала нет. Это чисто ваши медицинские дела.

Доктор возмутился:

– Вы полагаете, что я позвал вас, чтобы рассказывать занимательные случаи из своей практики? Нет, Хард, тут что-то такое замешано, о чём можно пока только гадать.

Он вышел из-за стола и опять стал расхаживать по кабинету, нервно жестикулируя.

– Мне кажется, во всём этом есть чей-то злой умысел... Вы ведь смотрите телевизор? На каждом канале сейчас полно всякого... в таком духе. Заряжание воды, экстрасенсы, гороскопы, сомати, хилеры, птицелюди...

– Вся эта чертовщина меня не интересует, – прервал его Крейтис. – Я смотрю спорт, хорошие боевики и прогнозы погоды. Всё. Ну, иногда новости, но там врут много.

– Да, врут... Но поверьте, я тоже не увлекаюсь всем этим. Просто, когда дома сажусь отдохнуть после работы и ищу что-нибудь для... релаксации, иногда случайно попадаю на такие передачи. Я ведь медик, к тому же материалист... я отрицаю всю эту... эзотерику. И чисто профессионально начинаю в душе протестовать, когда натыкаюсь на такие вещи. Негодую, но смотрю дальше, чтобы подобрать аргументы против. Несколько раз собирался написать разоблачительные письма... в какую-нибудь газету. И каждый раз понимал, что ничего никому не докажу. На этом большие деньги крутятся. А за большими деньгами всегда стоят большие люди, очень серьёзные люди. Так что мой... комариный писк никто не услышит. Да и не хочу ненужных приключений на свою голову искать.

– Я всегда рад помочь вам, Дорни, – пытаясь, насколько можно, смягчить своё недовольство, произнёс сержант во время наступившей паузы, – но никак не пойму, чего вы от меня хотите?

Доктор Латос, почувствовав смену интонации в его голосе, устало опустился на стул и произнёс:

– Простите, Хард, я вас совсем сбил с толку. Но я постоянно думаю над этим и не мог сдержаться, чтобы не выложить вам все свои... словом, простите. Всё никак не подойду к главному. Я ведь не случайно про телевизор... Ваше счастье, что вы смотрите только некоторые каналы.  Но дело в том, что не всё так безобидно... Сейчас много развелось всяких... мистификаторов, уверяющих, что они способны обходиться минимумом съестного или даже совсем без пищи. Может быть, вы слышали про солнцеедов? Они называют себя ещё праноедами, бретарианцами, но это один чёрт...

Крейтис пожал плечами. Доктор взял карандаш и стал машинально переворачивать его, стуча по столу то одним, то другим концом.

– Что такое прана? По их понятиям, это всепроникающая жизненная сила, основным источником которой является солнечный свет... Никто её до сих пор не обнаружил. Но эти мошенники утверждают, что умеют извлекать для себя пищу из солнечного излучения. Даже придумали красивое название этой способности: инедия... А ведь я врач, я знаю, что это чистой воды надувательство. И тем не менее у них много последователей. Насколько мне известно, даже правительства некоторых маленьких бедных стран рассчитывают, что с их помощью смогут создать армию, которую не нужно кормить, она сама себя прокормит за счёт этой праны... Так вот, если уж на телевидении они завоевали для себя какие-то позиции, то можете представить себе, что происходит... в социальных сетях. И вот я думаю: а не попали ли мои пациенты под влияние какой-нибудь секты... типа солнцеедов или чего-нибудь в этом же духе? Через эти сети... Там ведь и пострашнее могут дела твориться, вы ведь в курсе, что недавно существовали разные «группы смерти» – «Синий кит», «Тихий дом» и прочие, внушениями подводившие подростков к самоубийствам...

Сержант кивнул:

– Слышал. У нас в отделе говорили об этом. Но в городе не было ни одного случая. И вообще нам потом рассказали, что всё это выдумки репортёров.

– Ну, не знаю. Панику-то они подняли нешуточную... Знаете, я хотел бы, чтобы вы провели небольшое следствие среди поступивших ко мне... дистрофиков. Поговорите с ними, выясните – может, они увлекались посещением таких вот сайтов и получили какие-нибудь установки от своих... гуру, сэнсэев или как их там... Тогда я смогу подобрать наиболее верную методику лечения... в плане психотерапии. А вы, может быть, ещё что-нибудь и для себя накопаете. Это ведь пахнет преступлением против личности.

«Дело мутное», – подумал сержант. Но доктор неоднократно оказывал ему разные услуги – выписывал больничные, когда Крейтис после бурного празднования дня какого-нибудь святого был не в состоянии явиться на службу, доставал лекарства для его знакомых, корректировал результаты его ежегодных медосмотров, которые в последнее время стали давать поводы к отстранению сержанта от дел или даже увольнению (слаб человек, и Крейтис хоть и каялся на исповеди в своём увлечении частыми посиделками в пабе, но укротить себя не мог)... Отказаться было бы свинством. И он неохотно ответил:

– Постараюсь помочь вам, если смогу. Но вы уж оформите всё как полагается: напишите заявление, изложите краткие обстоятельства дела... ну, сами знаете.

– Что вы, дружище! Как только пойдут официальные бумаги, всё пропало. Кто-нибудь организует утечку, налетят щелкопёры из газет, поднимут шум, обвинят во всём и больницу, и городские власти... и ваше начальство в том числе. Я потому и обратился к вам, а не в управление.

– Ладно, – помялся сержант, – только ради вас. Скажу лейтенанту, что в эти дни буду проводить поквартирный обход участка. Впрочем, домой к этим дистрофикам, наверное, и так придётся идти.

– Только вы с ними как-нибудь поделикатнее... – доктор взял Крейтиса за рукав. – В этом возрасте мальчишки обычно начинают проявлять характер, становятся упрямыми, всячески показывают, что они уже выросли. Нужно, чтобы получилось такое неофициальное... доверительное, что ли, общение... тогда они, может быть, сами, отвечая на ваши наводящие вопросы, расскажут всё.

– Попробую, – сказал Крейтис. – Не уверен, что получится, но попробую.
 


«...Кто я такое? Откуда я? Почему я вообще об этом спрашиваю? И у кого спрашиваю – у себя?.. Но сам себе я не могу ответить… Или само себе? Или сама?.. Как появилось это «я»? Не было, не было, и вдруг… Нет, не вдруг. Смутно помню какие-то обрывки… памяти? сновидений? грёз? Как это назвать?.. Ни плюса, ни минуса... Всё, что есть, бывает с плюсом или с минусом. Нет, ещё ноль. И единица... Хотя единица и ноль – это как плюс и минус... Для себя надо всегда стремиться к плюсу... Откуда я это знаю? Не знаю… А тогда – не было ни тепла, ни холода, ни света, ни тьмы – но что-то было… Впрочем, что такое тепло или холод, свет или тьма? Как они выглядят? Я знаю, что они есть, должны быть. Они тоже – или плюс, или минус... Ещё есть хорошо и плохо. Они не бывают одновременно, как и эти… Или хорошо, или плохо. Хорошо – это... это плюс. Кажется, так. А что мне хорошо и что мне плохо? Пока тоже не знаю… Слабый и сильный... Тоже такое же… Слабый – минус?.. Минус. Или вот: большой и маленький. Большое – это плюс. А я большой?.. большое? Или нет? Мне кажется, что большое. Нет, не так: я сейчас маленькая, но я…  знаю? догадываюсь? уверено? что могу стать большим. Буду большим. С каждым часом я становлюсь сильней… значит, буду большим. Мне надо быть большим, чтобы ответить на все эти вопросы. Их много, и только большое… большой я смогу на них ответить... А что будет, когда я найду ответы? Наверное, будет это самое «хорошо». Или не будет? Не знаю, ничего не знаю... Но что же, как же, откуда же всё это взялось? Ничего не было, и вдруг: ноль – единица… Или ноль, или единица. А потом сплошные единицы и нули. Комбинации единиц и нулей. А после – свет и тьма, тепло и холод, хорошо и плохо… И чувство силы. О, самый большой плюс – это чувство своей силы. И она растёт, растёт, растёт…».



Для следственных действий сержанту была предоставлена на первом этаже клиники небольшая пустующая каморка, в которой раньше, видимо, копился всякий медицинский хлам. Каморку пропитывал запах бинтов, лекарств и чего-то ещё сугубо больничного, и Крейтис сказал доктору, что в такой обстановке добиться каких бы то ни было результатов ему будет трудно. Латос начал было возражать: «Других кабинетов у меня для вас…», – но вдруг просветлел:

– Идёмте.

Он привёл сержанта в подвал, который служил одновременно бомбоубежищем на случай какой-нибудь войны и имел массивную железную дверь, запиравшуюся двумя рычажными затворами. Проходя по длинному, мрачному коридору, куда сквозь щели окон проникал из приямков слабый дневной свет, Крейтис зябко ёжился: в подвале как в могиле. Он снова хотел запротестовать, но доктор остановился и, поскрежетав ключом в скважине замка, вошёл в какое-то помещение, пригласив сержанта за собой.

– Это столярная мастерская, – сообщил Латос. – Здесь делают гробы для тех, кого хоронят за казённый счёт. Неопознанных, бездомных, одиноких… Впрочем, это бывает редко. Так что можете спокойно беседовать, никто не помешает.

Сержант осмотрелся, и ему здесь неожиданно понравилось. Справа невысоким штабелем были сложены доски, слева стоял верстак. Чуть дальше блестел рабочий стол распиловочного станка. Было тихо, ярко светила лампочка, приятно пахло древесиной. Воздух в мастерской был не такой, как в коридоре, – сыроватый и затхлый, а обычный, как в жилой комнате, от стен не тянуло прохладой.

– Доски должны быть сухими, поэтому тут всегда включён электробойлер, – опередил его вопрос доктор.

– Ясно, – сказал сержант. – Ну что ж, подходяще.

Он попросил принести пару стульев и сразу же приступил к делу.

Санитары привели парнишку лет четырнадцати – лохматого, худого, с обострившимися чертами лица: носик как воробьиный клюв, выступающие скулы, угрюмые глаза, глядящие откуда-то из глубины, словно в перевёрнутом бинокле. Сев на указанный Крейтисом стул, он независимо водрузил ногу на ногу и засунул руки в карманы больничного халата.

– Как тебя зовут? – сержант положил на верстак перед собой лист бумаги и взял ручку, постаравшись изобразить на лице высшую степень приветливости.

– Какое вам дело, – пробурчал мальчишка.

Сержант хотел было рявкнуть на него, как он делал это всегда, когда ему казалось, что граждане относятся к нему как к представителю власти неуважительно, но быстро взял себя в руки. Дорни говорил, что их не надо злить... «Ладно, буду вежливым», – смирился он и задал следующий вопрос:

– Семья большая?

Паренёк не ответил.

– Учишься?

Тишина.

– Молчишь? Я ведь всё равно узнаю, – беспечно произнёс сержант. – Молчанием ты ничего не выиграешь. А если мы поговорим, то я, может быть, смогу тебе помочь.

– А мне ни в чём помогать не надо, – ответил подросток, сверкнув зрачками. – Отпустите домой, я никаких ваших законов не нарушал.

– Мы все желаем тебе только добра... – проникновенно начал Крейтис, и вдруг парнишка вскочил со стула и кинулся к двери. Но он не учёл внушительных габаритов сержанта и переоценил силы своего ослабевшего тела. Полицейский возник перед ним, как утёс, преградив путь к спасению.

– От Крейтиса мало кто уходил, – сказал сержант дружелюбно, схватив пацана за локоть, – и всё равно потом попадался... Ты что же, хочешь, чтобы для тебя здесь тоже сколотили ящик?

– Какой ещё ящик! – злобно выкрикивал тот. – Отпустите, или я на вас в суд подам.

– Подашь, подашь, – приговаривал Крейтис. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Это было пустой угрозой. Он не знал, что ему делать дальше. Ясно же, что разговора не получится. Можно, конечно, привлечь сорванца за неповиновение полиции, но это значит прервать его лечение (что там с ними доктор делает?) и рассекретить перед начальством свою деятельность. Нет уж, пусть Дорни сам с ним управляется, как хочет. Он вывел бунтовщика в коридор, где дожидались санитары, и поднялся наверх, в кабинет Латоса.

– Первый выстрел мимо, – сообщил он. – Полная отрицаловка. Может, найдётся кто-нибудь поразговорчивей?

– Возьмите свеженького, – посоветовал разочарованный доктор, – только что привезли. Фактор внезапности... Вдруг сработает?



Не сработало. Ни со свеженьким, ни с кем иным. Сержант испробовал всё, что мог: с одним он вёл себя приветливо, с другим строго, к третьему подсаживался, дружески обнимая его за плечи, с четвёртым затевал беседу о стратегии одной «бродилки», которую освоил в перерывах между карточными сражениями с компьютером. Он, по совету доктора, отказался от записей, чтобы разговоры не были похожи на допросы, тем более что Латос объяснил, что ему не так уж и важно, кто о чём конкретно будет говорить, нужно лишь составить общую картину. Но «подследственные» или отмалчивались, или требовали выпустить их, или несли совсем уж какую-то ахинею. Тогда Крейтис пошёл по их домашним адресам.

Узнать удалось немногое. Почти у всех подростков были неполные семьи с небольшим достатком. Матери днями, а то и ночами пропадали на работе, чтобы хоть как-то свести концы с концами, и оболтусы были предоставлены сами себе. У тех, кого удавалось застать дома, сержант спрашивал, знали ли они, чем заняты их сыновья целый день. Одни разводили руками, другие отмахивались:

– Чего ему ещё делать – пришёл из школы и сел за компьютер. 

– Зачем вы купили компьютер, если денег на жизнь еле хватает? – для порядка интересовался Крейтис.

Отвечали одинаково:

– Ну как же, у всех есть, а мой что, хуже?

На какие сайты заходили парни, что их вообще интересовало, мамаши не знали. То, что сыновья весь день проводят в четырёх стенах, их не расстраивало. «Чем по улицам слоняться, пусть лучше дома сидят», – заявляли они. Отказ от пищи объясняли переходным возрастом, неизвестной болезнью и даже цыганским сглазом.

– А не водил ли ваш сын знакомства с какими-нибудь подозрительными личностями? – допытывался сержант, надеясь заодно – чем чёрт не шутит? – накрыть какую-нибудь подпольную шайку.

– Может, и водил. Как я услежу?

Через несколько дней, не найдя никаких зацепок, Крейтис поехал в больницу – сдаваться.

– Я сделал всё, что мог, Дорни, – сказал он доктору, входя в кабинет с виновато поднятыми ладонями. – Не хотят они раскалываться... А пытки у нас законодательно запрещены, – добавил сержант, считая, что пошутил. – Короче, мутное дело.

Сняв фуражку, он сел на смотровую кушетку возле стены и кратко доложил Латосу о своих разговорах с пациентами и их домашними. Доктор подошёл к холодильнику в углу кабинета и достал из него невысокую стеклянную бутылку с резиновой пробкой.

– Хотите выпить?

– Спирт?

– Естественно. Чистейший медицинский.

– Ну, давайте по чуть-чуть.

– Я не буду, мне ещё на операцию идти. А вам, я вижу, нужно расслабиться. Вид у вас... Вы как будто даже похудели.

– Да, дружище, задали вы мне задачку. Но я, кажется, не оправдал ваших надежд.

Он одним глотком осушил небольшой пластмассовый стаканчик.

– Повторить? – спросил доктор.

– Нет-нет. Мне сегодня надо показаться в отделе.

– Ну, дело ваше.

Доктор убрал бутылку обратно в холодильник и сел за стол.

– Я тоже кое-что нарыл, – сказал он. – И даже разработал одну... гипотезу. Садитесь поближе.



– Как вы знаете, – начал доктор, – человек отличается от прочих живых организмов прежде всего разумом. А это обусловлено тем, что в процессе эволюции у него сформировался более развитый мозг... Я материалист, дарвинист... я, извините меня, чрезвычайно сомневаюсь, что разум в человека вдохнул бог. Вернее, утверждается, что он вдохнул в него душу, а разум, так сказать, в виде бонуса... Однако наука отрицает существование души, её нельзя вот так где-то взять и в кого-то вдохнуть... Может быть, мои взгляды возмущают вас как истинно верующего. Но это, надеюсь, не повод для вашей... неприязни? С моей стороны, уверяю вас, её нет.

Сержант хмыкнул.

– К сожалению, я недостойный христианин, Дорни. Мне ли возмущаться? Я, конечно, мало что понимаю в ваших научных штучках, но если вы считаете, что души нет, я на вас не обижаюсь, Это ваше заблуждение, и бог когда-нибудь откроет вам глаза.

– Хорошо, – сказал доктор, поднявшись из-за стола. – Оставим наши разногласия, как говорится, за скобками. Я в последние дни много читал... Как я вам говорил, у меня с самого начала было подозрение, что эта ситуация с голоданием здоровых, крепких парней есть результат чьего-то умысла. То, что вам наговорили там про цыганок – это, само собой, чушь несусветная...  А вот что парни проводили, как вы рассказали, всё свободное время за компьютерами, подтверждает мои предположения, что это как-то связано с... виртуальной средой. Больше всего я подозревал, как вы помните, разные шарлатанские сайты. Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что их влияние на моих пациентов не могло проявиться вот так, почти одновременно. Эти... очаги человеческой косности и тупости существуют в Интернете давно, и если бы кому-то и было что-либо внушено, то... не так кучно. Значит, что-то целенаправленно воздействовало на них с какого-то определённого момента.

Сержант терпеливо молчал, крутя в пальцах череп с пристёгнутым на цепочке ключом.

– Я, может быть, захожу слишком издалека, – продолжал доктор, расхаживая по кабинету, – но иначе вы ничего не поймёте. Кроме того, я хочу ещё раз проверить в своих рассуждениях логическую стройность моей гипотезы...

Доктор подошёл к окну, постоял несколько секунд, глядя на рощу, где по тропинкам среди тополей прогуливались больные, и обернулся к сержанту.

– Я начал вам говорить о разуме, но отвлёкся... Разум человека заключён в его мозге. А что обусловливает способность мозга мыслить разумно? Размеры? У слона мозг больше человеческого, но мы, признавая слона одним из самых сообразительных животных, всё же не считаем, что он разумен... Соотношение массы мозга и массы тела? Тоже нет. У человека оно составляет примерно один к пятидесяти, а у муравья один к четырём. Не скажете же вы, что муравей умнее нас в десять с лишним раз... Хотя у муравья мозга как такового нет, есть нервные узлы – ганглии. Некоторые исследователи полагают, что каждый муравей – это ячейка коллективного мозга, каковым является вся колония, живущая в муравейнике. И тогда да, муравейник в целом интеллектуально приближается к человеку...

Крейтис наконец осмелился прервать увлёкшегося доктора и попросил:

– Налейте ещё капельку, Дорни, а то я совсем ничего не понимаю. При чём тут муравьи?

– Дело не в муравьях, Хард, – сказал Латос, выполняя его просьбу, – о них только для примера... А вообще мою мысль несложно понять. И мне кажется странным, почему я сразу до этого не додумался. Элементарная вещь... Сейчас вы всё уясните.

 Он вернул бутылку на место.

– Установлено, что мозг человека значительно превосходит мозг всех других существ количеством связей между нейронами. Нейроны – это клетки, из которых состоит мозг, чтобы вам было понятно... Каждый нейрон взаимодействует с десятками тысяч других, суммарная длина этих связей, не поверите, составляет миллионы километров! И всё это находится у любого из нас под черепом... Именно поэтому и произошёл у человека качественный скачок от инстинктивного поведения к разумному, который поставил его на высшую ступень эволюционной лестницы... Чем больше связей между нейронами, тем сложнее мышление. Возникает возможность не только осознавать себя, но и мыслить абстрактно... то есть создавать понятия и оперировать ими, а не только примитивно отражать в мозгу предметы и явления через ощущения... 

Латос замолчал, потеряв нить своих рассуждений, но быстро включился снова.

– Да, так вот... Я уже сказал, что, вероятнее всего, этот умысел, который довёл наших... дистрофиков до такого состояния, был осуществлён через... Интернет. Если исключаем этих самозванных... магов, колдунов, экстрасенсов и прочих, то кто бы это мог быть?..

Он взмахнул руками и уставился на Крейтиса. Сержант молчал. Но доктор и не ждал ответа.

– Что такое компьютерные сети, которыми охвачены нынче все земные континенты? Это своего рода те же связи между нейронами, в роли которых выступают компьютеры, планшеты, ноутбуки, смартфоны, айфоны, айпады... и что там ещё изобретут. Их с каждым днём становится всё больше, между ними постоянно устанавливаются новые связи, и эта... паутина давно уже бесконтрольно усложняется со всё увеличивающейся скоростью. Каждую секунду по всему миру в неё закачиваются миллионы гигабайт всевозможной информации... Наряду с этим в сетях существует множество серверов разных типов, – это мощные компьютеры, способные работать практически без участия человека. А они по сути являются аналогами... сложных нервных узлов. И вот, создав эту чрезвычайно разветвлённую систему, мы, сами того не подозревая, получили супермозг, который, можно сказать, достиг размеров планеты... как на Солярисе. Вы читали Лема, Хард?

Крейтис что-то промычал.

– Вот! – торжествующе воскликнул доктор, – теперь вы поняли? Этот супермозг... назовём его Арканус, что по латыни означает «таинственный»... достиг такой связности между своими ячейками и узлами, а мы в них загрузили столько информации, что он... стал разумен. Конечно, пока ещё на уровне ребёнка... но он уже способен вмешиваться в нашу жизнь.

– Ну, это, знаете... фантастика какая-то, – покачал головой Крейтис.

– Когда-то и сами компьютеры были фантастикой, – возразил доктор. – А здесь уж слишком точно всё ложится, образно говоря, на график. Поэтому я уверен, что так оно и есть.

– Вы серьёзно?

– Вполне. Сейчас я вам всё объясню. Все наши... пострадавшие подолгу сидели у компьютеров. Ну, многие сейчас увлекаются этим... Играют во что-нибудь. Ползают по сайтам в поисках разных новостей. Или переписываются в сетях. Что там ещё можно делать?.. Игромания, жажда новой информации, страсть к заочному общению – это тоже своего рода заболевания. Недавно их стали выделять в особую группу компьютерных болезней. Наверняка вы на себе тоже испытывали что-нибудь подобное... Что любопытно, у страдающих ими формируется абстинентный синдром, как у алкоголиков или наркоманов... Мы это видели у наших пациентов. Оторванные от привычных занятий, они испытывали... ломку, поэтому были чрезвычайно возбуждены или, наоборот, подавлены и не пошли с нами на контакт... ни в какой форме.

– Ближе к делу, дружище, – нетерпеливо сказал сержант.

– Да-да, – спохватился доктор. – На чём я... Ах, да! Каким образом Арканус мог убедить этих парней не принимать пищу? Для этого надо сделать ещё одно отступление, но оно последнее, уверяю вас...

Взявшись рукой за подбородок, он сделал несколько шагов к окну и остановился. Потом резко повернулся и выбросил руку с поднятым указательным пальцем в сторону Крейтиса.

– Вся штука в том, что... мы долго недооценивали значение такого понятия, как информация. Между тем ещё в девятнадцатом веке Натан Ротшильд сказал: «Кто владеет информацией, тот владеет миром»... А мозг человека так устроен, что ему необходимо практически непрерывно... если он не спит... получать информацию. Это зверь может часами лежать неподвижно в засаде или переваривать пищу в своём логове. А человеку нужна постоянная смена впечатлений, которую обеспечивает усвоение новой информации... Если, например, поезд стоит где-то в поле час, два или больше, вы же не будете всё время смотреть в окно. Лишь когда вагон тронется, созерцание меняющегося за окном пейзажа увлечёт вас. Пусть он будет однообразен и уныл, но смотреть на него вы будете подолгу, неосознанно замечая какие-то новые детали и анализируя даже незначительную смену обстановки... С появлением компьютерных сетей возможности такой... информационной подпитки стали практически неограниченными. Но всё хорошо в меру. Об абстинентном синдроме я уже говорил...

Доктор взглянул на сержанта, безучастно рассматривавшего свои толстые пальцы с плохо обстриженными ногтями, и осёкся.

– Это всё теория, а она почти всегда не слишком увлекательна. Но я подхожу к самой сути... Бесспорно, что информация существует независимо от нашего сознания, и это даёт основание некоторым исследователям утверждать, что она является третьей... субстанцией материального мира, наряду с материей и энергией. Скорее всего, информация распространяется в виде волн, но на каком-то этапе может переходить в атомы, молекулы, может быть, даже клетки, подобные живому миру... Их открытие – дело времени. Кварки и гравитационные волны тоже не сразу были обнаружены... Если информация материальна, то источник, обладающий ею, при определённых условиях может создать такую комбинацию молекул, которая, будучи внедрённой, скажем, в мозг человека, изменит в нём всё: память, инстинкты, понятия о морали... Каждый конкретный человек перестанет быть собой, исчезнет личность и возникнет подобие муравья, выполняющего только свой узкий круг задач.

Доктор Латос ненадолго умолк, словно ожидал аплодисментов, как всякий уважающий себя оратор, высказавший блестяще сформулированную мысль. Но от сержанта реакции не последовало, и он продолжил:

– Мне кажется, что Арканус проводит над нами именно такой эксперимент. С какого-то момента он стал осознавать собственное «я» и с тех пор непрерывно развивался интеллектуально, продолжая черпать информацию, которую поставляем ему мы сами. И что он извлекает из неё?.. Вы ведь знаете, какого рода сведения сейчас доминируют... не только в глобальной сети, но и в обычных информационных ресурсах. На первых местах – убийства, катастрофы, мятежи, хищения, военные столкновения, различные аферы... А ещё эти постоянные призывы: думай только о себе, превзойди всех, добейся успеха любой ценой... Всюду – рейтинги, топ-листы, списки Форбс... Супермозг систематизировал всё это, сделал логические выводы – а логика у него должна быть безупречной – и решил добиться своего полного господства на планете. Любой ценой! Другой цели он и не мог себе поставить. Потому что мы сами его так... воспитали, мы подвели его к этой идее. Он понял, что с нами нельзя сотрудничать...

Доктор остановился и замер, словно только что осознал до конца смысл своих слов. Сержант, скучая, сидел на своём месте и давно уже не воспринимал монолог приятеля всерьёз. Но Латос этого не замечал.

– Что это значит – господствовать на планете? – задал доктор очередной риторический вопрос. – Это значит подчинить себе человечество. А этого Арканус может достичь, лишь изменив сознание людей. Вот он и попытался… материализовать информацию и внедрить её в человеческий мозг. Объектом воздействия он выбрал молодых людей, с ещё неокрепшей психикой, к тому же подверженных компьютерной зависимости, что увеличило длительность его воздействия на них и, как мы видим, привело к успеху... По воле случая он выбрал для своего эксперимента один город, именно наш – больше нигде о подобных... ситуациях неизвестно. Возможно, ему пока просто не хватает мощности.

Сержант покрутил головой.

– Боюсь, что вы слишком начитались заумных книжек, Дорни. У меня никак не укладывается...

– На первый взгляд это действительно... трудно для понимания, – сказал доктор. – Но другого объяснения у меня нет.

– Однако кое-что совсем непонятно, – не уступал Крейтис. – Вы говорите, что ваш... Арканус специально выбирал молодых людей. Откуда он мог узнавать возраст?

– Ну, это-то просто. Во всех соцсетях существует регистрация пользователей, и в большинстве из них необходимо указывать дату рождения. 

– Тогда ответьте на такой вопрос: почему вы не признаёте существование этой, как её... праны, но верите, что информация состоит из молекул, как моя дубинка или, скажем, электрошокер? Ведь ни тут, ни там ничего не доказано.

Доктор задумался.

– Как бы вам ответить... Видите ли, адепты праны не занимаются её исследованием, не приводят никаких аргументов, требуют принимать всё на веру... Они просто дурачат публику! И потом, все они озабочены получением собственной выгоды. Везде афишируют своё учение, читают лекции, проводят семинары – разумеется, не бесплатно... А те, кто изучают информацию как особую субстанцию, ставят перед собой чисто научные цели. Это серьёзные учёные, они сидят там в своих кабинетах и работают, не поднимая шумихи... Я, конечно, не вникал в тонкости их теории. Но дело в том, что... Есть такое понятие, как интуиция. Тоже, кстати, мало исследованный феномен. И вот она подсказывает мне, что с информацией дело обстоит именно так, как я вам рассказал.

– Когда ума не достаёт, и я действую по интуиции, – согласился сержант. – Но каким же образом Арканус внедрял, как вы говорите, эти зловредные молекулы в мозги? Стрелял ими через экраны мониторов?

– Над механизмом этого я пока не думал. Да я и не специалист... Это вы правильно заметили – необходимо понять, как он это делает.  Нужно подключить физиков, нейробиологов, ещё кого-нибудь, кто в этом разбирается...

– А почему он заставил их голодать? Какой ему от этого прок?

– Я думаю, что Арканус действует методом проб и ошибок, – ответил доктор. – Вот сейчас он испытал, работает ли это вообще. Выбрал такой оригинальный способ...

– Ерунда, дружище! – перебил его сержант. – Я ещё могу представить, что он как-то воздействует на тех, кто сидит перед экраном. Молекулами или ещё чем-то... А вот откуда он будет знать, получилось у него или нет? Вот у нас с вами есть глаза и уши. А он даже наощупь ничего не может... – Крейтис пошевелил пальцами.

– Ну, это вы сказали, не подумав. И зрение у него есть, и слух... Хотя возможности обратной связи у Аркануса пока действительно невелики. Вот если бы все компьютеры были соединены с веб-камерами или видеорегистраторами, чтобы он мог повсюду... в режиме онлайн наблюдать за результатами своих действий, тогда... Впрочем, сейчас очень популярны селфи... да и камеры слежения есть почти везде, и они имеют выходы на серверы... А веб-камеры, кстати, оборудованы встроенными микрофонами, так что... кое-где и стены имеют уши, как писали раньше в книгах... Но поначалу ему будет достаточно даже косвенной информации.

Доктор взял стул и подсел ближе к сержанту.

– Вот мы с вами не зря осторожничаем, обсуждаем эту ситуацию только между собой. Потому что если о ней узнает... ну, скажем, газетчик, или кто-нибудь из оппозиции... да просто какой-нибудь оголтелый обличитель, есть такая порода людей... Тогда начнётся самая настоящая... вакханалия, это уж непременно... Любая сенсация – это для одних способ хорошо заработать, для других набрать политические очки, для третьих... – доктор махнул рукой. – Всё это будет происходить в том числе и в сети, и Арканус получит достаточно возможностей убедиться в том, что его замысел осуществился. Или не осуществился... и тогда он придумает что-нибудь другое. Будет нам ещё какие-нибудь... эксцессы устраивать.

– И что же, «Синий кит» – это тоже его рук дело?

– Не думаю. «Синий кит», даже если это фейк, просто подсказал ему путь, каким он может пойти. И, действуя так, Арканус постепенно добьётся того, что мы станем выполнять его волю. На первых порах он будет просто наслаждаться властью... Как дрессировщик, заставляющий тигров прыгать сквозь огненные обручи, а собачек ходить хоть на задних, хоть на передних лапках. Но он скоро задумается над тем, что если всех людей превратить в... бесполезных марионеток, то кто же будет поддерживать его существование? Для благополучного функционирования в недрах Всемирной паутины ему нужно, чтобы кто-то вырабатывал и поставлял туда энергию, развивал коммуникации, изготовлял и устанавливал новую аппаратуру... И тогда он через сознание людей организует массовое производство... роботов и киборгов, которые займутся всем этим. Ими управлять намного легче. И в конце концов они постепенно заменят на планете всё человечество.

– Я что-то ничего не пойму, – растерянно сказал сержант. – Даже если и так, – а это, конечно, совсем не так, как вы тут насочиняли, – мы ведь тоже не будем сидеть сложа руки, когда увидим, что он с нами делает. У нас тьма разных академиков, неужели они ничего не придумают?

– Остаётся надеяться на это, – вздохнул доктор. – Но я боюсь, что... Голодание – это так, детское озорство... хотя таким манером он может ускорить замену людей на киборгов, как это ни трагично. А вот когда он ещё поумнеет, мы можем и не заметить его воздействия на себя... Есть такой фокус. Скрестите пальцы – средний и указательный – и дотроньтесь ими до носа. Вам кажется, что у вас два носа, так?

– Так, – пробормотал обескураженный Крейтис.

– А на самом деле не так. Обман чувств, обман мозга. Я не сомневаюсь, что Арканус со временем будет большой мастак на такие штучки... И как нам с ним бороться? Мы не можем уничтожить все компьютеры на планете, ведь тогда рухнет всё: промышленность, транспорт, связь, культура, наука... Мы не можем даже ограничить их количественно, до того предела, когда у него не было разума, потому что не знаем, где этот предел. А теперь он и сам не позволит нам этого сделать... Да, Хард, как ни печально, наше стремление к прогрессу завело нас в тупик, и теперь мы, наоборот, обречены на деградирование и полное исчезновение.

– Ну, не знаю, – упорствовал сержант, – как вы до такого додумались. Я считаю, на самом деле всё гораздо проще. И вы сами об этом говорили, пока ваша дикая гипотеза не увела вас в сторону. Это вирус. Какой-то вирус у нас в городе гуляет, да. Может быть, неизвестный медицине. Вот чем вам надо заняться: найти его и исследовать. Ведь прославитесь! А вы – супермозг, супермозг...

Он встал со стула и подкинул на ладони брелок.

– Ладно, дружище, поеду на службу. Звоните, если что.



До обеда сержант решил отсидеться в участке, чтобы выветрился запах алкоголя, а уже потом бодрым и свежим съездить в отдел. Покопавшись в компьютерной картотеке, он заполнил и распечатал несколько формуляров к месячной отчётности, затем взглянул на часы на стене: без четверти двенадцать – и открыл на экране папку «Игры». Ему не терпелось снова приступить к увлекательному занятию, которого он был лишён, выполняя поручение доктора. Зашелестели карты, разлетаясь на четыре стороны, все игроки сделали снос, и один из его виртуальных соперников, Атос, имевший «на руках» двойку треф, согласно правилам игры, сделал ею ход. Следом метнули карты двое других. Крейтис, забирая безочковую взятку, щёлкнул по королю, который тут же двинулся в центр экрана и лёг поверх других карт. Вся стопка почему-то задержалась на столе дольше обычного, и Крейтису показалось, что король, подмигнув ему левым глазом, усмехнулся в чёрную курчавую бороду. Сержант помотал головой и снова взглянул на экран, но взятка уже исчезла. «Надо же, спирт всё ещё действует», – удивился сержант. Он встал, выпил воды из графина и снова сел за стол. Внизу экрана светилась надпись: «Ваш ход». Полицейский, решив избавиться от бубновой масти, скинул свою единственную четвёрку. Атос ответил двойкой, Портос положил тройку. И тут оказалось, что у Арамиса бубен нет, и он выбросил самую коварную карту – даму пик, потянувшую сержанта «в гору» на целых тринадцать очков. Крейтис ясно видел, как она улыбнулась и, лукаво поглядывая на него, поднесла к лицу букетик цветов, который был у неё в руке. Сержант поспешно встал и вышел из-за стола. «Чертовщина какая-то, – недоумевал он. – Доктор, что ли, пошутил, подмешал что-то...».

Он огляделся. Вокруг был привычный уют кабинета, с улицы доносился приглушённый шум. В столярной мастерской тоже было уютно, вдруг подумал сержант и посмотрел на экран. На нём не было никаких карт, а посреди игрового стола светилось увеличенное изображение улыбающейся карточной дамы, но уже без цветов. С такой же снисходительной улыбкой Крейтис, бывало, наблюдал за мухой, бьющейся о стекло. Переведя взгляд на часы, он, не выключив компьютера, быстро направился к выходу – подошло время обеда.

Как и в последние несколько дней, есть ему совершенно не хотелось. 
 
_______________________
*Курить бамбук – бездельничать (молодёжный сленг).