Нулевой цикл. Глава 5

                Глава 5.
   Она уже ждала. Приближаясь к незнакомке, Виктор понял это по её излишне непринуждённой позе и напряжённому лицу.
-Разрешите!
Танцевать с ней было трудно и легко. Виктор чувствовал, как вся она натянута, будто струна. Собственно, он тоже был таким. Хотелось успокоить её, сказануть что-нибудь весёлое. Отвлечь и самому забыться. Но как назло, в этот вечер мысли уносили его в грустное прошлое…
    Торжество, посвящённое празднику строителей, открыл председатель Горисполкома. Мэр города, как в обиходе именуют эту должность, молодой ещё, недавно назначенный на этот пост, сказал коротко, но по-человечески, без заёмных мыслей, записанных заместителями на шпаргалку. Во время его речи сыпанул дождь. Тотчас к выступающему  подбежал некий аккуратно причёсанный человек и предупредительно раскрыл над ним большой зонт. Виктор пригляделся. Кажется, это был Пустовский. Трибуны мгновенно взорвались разноцветьем зонтов. Неожиданно для гостей, но привычно для строителей-северян, дождь перешёл в колкий снег. Крупинки стегали по зонтам, иссекали гаревые дорожки. Но всё шло по плану. Зазвучали фанфары. По дорожкам, невзирая на снежную круговерть, двинулась колонна ветеранов.
-Смотри, смотри!- закричал находившийся неподалёку Коля. -Наш Григорьич!
-Гляди, гляди, он самый!- подхватила Оля, сидевшая под зонтиком Коли.
Как всегда по праздникам, Беликов был в тёмно-синем габардиновом костюме. На груди поблёскивали многочисленные награды. Артём Григорьевич- подтянутый, бодрый, -был сегодня серьёзен, как никогда.
Трибуны встретили ветеранов-строителей аплодисментами и приветствиями. Ведущий праздника, укрывшийся под надёжным козырьком крытой части стадиона, читал в микрофон стихи местного автора Н.Сварного, звучала мажорная музыка «марша коммунистическх бригад». Ветераны остановились напротив центральной трибуны. Здесь находилось руководство Облисполкома, горкома партии, обкома профсоюза строителей, чины из Главка и треста. Как снег, внезапно выпавший на зелень футбольного покрытия, белел гипсовый шейный корсет заместителя управляющего трестом Орлова. К тому же, Феодосий Степанович всеми правдами и неправдами уговорил врачей отпустить его на стадион «Глазком взглянуть на своих героев!»… Ведущий объявил, что здесь, прямо сейчас состоятся проводы на заслуженный отдых старейшего строителя Кольского полуострова Беликова Артемия Григорьевича. Аплодисменты. Виктор понимающе переглянулся с Юрковым.        Коля вопрошающе взглянул на Олю. Она пожала плечиками. Что? Не ослышались ли они? Не оговорился ли ведущий? Конечно же, это ошибка. Кто-то другой уходит на пенсию, ясно же! Какой заслуженный отдых?! Без Григорьевича просто невозможно было представить стройку. Известие оказалось ошеломляющим настолько, что от него отмахнулись. Быть того не может! Беликов, неутомимо сновавший по объектам, казалось, олицетворял собой сам Мурманск-город, построенный на скалах, противостоящий всем ветрам, неподвластный бурям и штормам. Они с Мурманском и были почти одногодки, и даже день рождения отмечали вместе: четвёртого октября. Без одного не могло быть и другого- столько построено Беликовым жилых кварталов, школ, детских садов, магазинов, больниц. Даже самое главное здание в городе - родильный дом- его рук дело!..
   Однако же вот он идёт по деревянным щитам на эстрадную площадку в центре заснеженного стадиона. Эстрада с высоты трибун напоминает огромный строительный мастерок. Вот говорят о его заслугах, вручают цветы, Почётные грамоты, Диплом и знак Заслуженного строителя республики. Артём Григорьевич в волнении раскручивает свои залихватские усы, стряхивая с них льдинки. На стадионе воцаряется тишина. Тотчас из-за низких туч проглянуло солнце и утро мгновенно сменило свой хмурый лик на весёлый, праздничный лад. Динамики гулко разносят голос старого прораба по всему циркоподобному котловану, откуда он легко вздымается по-над притихшим городом.
-Почему я стал строителем, спросили меня недавно пионеры. Я раньше как-то не задумывался…Наверное, потому, что это очень особая профессия. Она сродни военной. Или медицинской. Ведь мы нужны всем: морякам, водителям, учителям и их ученикам, токарям, инженерам, нефтяникам…Благодаря матери на свет появляется новый человек. А благодаря нам- дома, улицы, посёлки, города. И всё это- долго-долго служит потом людям. Это- наш след на Земле, наша память, я думаю…
Артём Григорьевич словно споткнулся. Махнул рукой, подыскивая нужные слова. Трибуны разразились аплодисментами. Старик пытался что-то сказать ещё, но переполненный стадион не смолкал. И эхо этих аплодисментов долго витало над соседними улицами, построенными Беликовым и его последователями.
-Ещё скажу…Мы начали строить город  перед войной и сделали бы гораздо больше, не помешай нам фашистская нечисть. Затем, вы знаете, я работал в Рыбстрое. В других местах…Ну да ладно, речь не о том…Уходя, я оставляю среди вас много друзей-товарищей. Почему я ухожу? Да младшая моя дочь осчастливила меня двойней…Внуками, значит…Обещаю вам, что на другой стройплощадке, на Вятке-реке, я обязательно продолжу строить! Не время сидеть с тараканами в обнимку на печи! И внучат на стройку приведу!..
Беликов энергично взмахнул рукой, словно подал стадиону команду «Майна!» и под овации решительно зашагал в строй. Его проводили стоя. Снова включили марш, колонна двинулась дальше. А на покрасневшую(внезапный снежок уже стал стаивать)дорожку вступили ребята в оранжевых касках и жилетах- учащиеся ГПТУ, будущие строители. За ними, словно танки на Красной площади, отчаянно пыхтя, поехали могучие грейдеры, скреперы, бульдозеры, панелевозы с цветными глазурованными панелями будущих домов , огромные японские краны «Като»- начинался парад строительной техники. Охрипший, замотанный режиссёр праздника с центральной трибуны показывал таблички артистам художественного фона на противоположной трибуне. По его командам там возникали картинки и лозунги: «Мы строим мир!», «Слава строителям Заполярья!» и другие. Заискрил, заблистал во всей красе долгожданный праздник, особо почитаемый на Севере. А ведь действительно, это- самая мирная профессия! И потом. Не будь этих трудолюбивых, терпеливых людей на  высоких широтах, в пустошах и на диких скальных грунтах ,в бесконечной мшистой тундре, средь крутых сопок и вечных болот, где до сих пор находят неразорвавшиеся вражеские бомбы, не было бы тут, на самом краю России, никакой нормальной жизни. Не было бы у Отчизны столько рыбы и морепродуктов, никеля, апатитов и всего прочего.
День Строителя!
Всё. Отгремели фанфары, отзвучали праздничные приказы. В трест вскоре был переведён Мукеев. Он заменил ушедшего по состоянию здоровья зама управляющего Орлова. Начальником же управления неожиданно стал  Эдуард Рэмович. Поговаривали, что Мукеев был категорически против, но…Начальству виднее.                И, как ни больно говорить об этом, отшумели проводы Артёма Григорьевича. Вроде бы и жив человек, и нет его!                Горько, очень горько!                Оформлена пенсионная книжка, получена трудовая, где кадровикам не хватило места для записей поощрений, поэтому было сделано несколько вкладок. Можно уезжать. И хотя отныне в справочном бюро Мурманска желающему уже не сообщат координаты проживания Артёма Григорьевича, но, думаю, что он никуда не уедет, он останется здесь, в портовом городе на берегу Кольского залива.   Он останется мысленно здесь вместе с молодостью его, с друзьями и учениками, с кварталами и микрорайонами, печалями и радостями… Здесь навсегда осталась  душа старика- живая, щедрая…
   Теперь за прорабский участок Беликова по его рекомендации, поддержанной ещё Юрием Ивановичем, отвечал Виктор Филиппов. Лариса, узнав о повышении мужа, заметно переменилась к нему. Стала заботливее и ласковее. Не скандалила, подавала яичницу поутру, даже перештопала  носки Виктора, собираясь в очередной отпуск. Виктор, приняв  дела, решил вообще не отдыхать в этом году, и Лариса с Макcимкой уехали к тёплому морю одни.                Жена изредка присылала красочные почтовые открытки, сообщая, что живут они у частников, будучи «дикарями», покупают на рынке свежие овощи и фрукты, подолгу купаются и загорают. Вернулись отпускники в конце августа смуглые, как аборигены острова Борнео и заметно посвежевшие. Супруга заметно похудела. По приезде с юга, Лариса щеголяла в своём сметном отделе в модных обновках. Особенно гордилась она вельветовыми заморскими джинсами, которые неприлично обтягивали её чисто русскую раздольную тыльную часть. Американский, полосатый словно матрац , флаг на лейбле выглядел в этом случае как-то аляповато, как бы наглядно демонстрируя, где мы видели их хвалёную демократию…Виктор дипломатично молчал. «Чем бы жена ни тешилась, лишь бы не гневалась…»                …Но Лариса не была бы Ларисой, если бы время от времени не изливала свой взрывной темперамент хоть на кого-нибудь, демонстрируя неукротимый норов. Поводом на этот раз послужила детская рубашонка. Сосед постирал её и повесил в общей ванной. Филиппова явилась с работы сильно не в духе- прошёл слушок, что их сметный отдел  могут лишить части квартальной премии. Она гремела на кухне кастрюлями, громко хлопала дверью, чем-то стучала и что-то швыряла в своей комнате. Виктора ещё не было, он приходил с работы поздно. Лариса сдёрнула Денискину рубашку и швырнула её на стиральную машину Малининых, стоявшую в прихожей…А когда сосед Гарик начал мыть пол в коридоре(была их очередь дежурства по коммуналке, а соседка Наташа находилась в больнице), вулкан извёргся…                - Игорь  Васильевич! Вы что себе позволяете? А? Вам коммунальная квартира что- частная лавочка?! Развешиваете везде и всегда свои пелёнки-распашонки, сырость разводите! Годами они болтаются, никуда не подойти, ноги не почистить, зубы не помыть! Ни стыда, ничего! Называется, человек с высшим образованием…Ещё и орёт!..      …Дневальный невозмутимо ползал на коленках, утюжа пол в коридоре тряпкой.                -Если я молчу месяцами по скромности, так издеваться можно?! Совести совсем нет, как и всего прочего…                Малинин встал с пола, выпрямился, слегка отжав тряпку.                -Не шуми, пожалуйста- дети спят. И подвинься, мыть дальше надо. Приспешница  Домостроя наоборот взвизгнула, почуяв сладость прилива дурной энергии на поле брани.                -Не отступлю ни на шаг! И не ори на меня! Командуй своей шлю… Фраза застряла у неё в горле, потому, что интеллигентный сосед  вдруг побелел от шеи до кончиков ушей. Звучный шлепок половой тряпкой о чью-то откормленную физиономию щедро сыпанул на стенку грязной дробью.                –Убивают! Витя, Витенька!- заверещала коммунальная владычица и сломя голову кинулась в ванную. Раздался требовательный звонок.    На лестничной площадке , как с неба свалились, стояли недремлющие стражи порядка: милиционер и трое стесняющихся женщин с красными повязками «Дружинник». Сержант привычно взял под козырёк.                –Сержант Елдырин! Кого убивают, граждане?                Дверь ванной судорожно дёрнулась:                -Ме-ме!..Ня-ня!..
   Мужской разговор вёлся на кухне тет-а-тет.                –Зачем ты её? Я никогда жену не притесняю и никому не позволю!- в запальчивости воскликнул первый месье. Второй отчётливо, как чеканя, произнёс:                - И зря, Виктор. Помяни моё слово: Лариса тебя ещё не раз плакать заставит. И во многом виноват ты сам. Извини…
       *        *        *
   Шли пешком. Ехать не хотелось- стоял редкий тихий вечер. Дворец культуры остался позади. Издали он напоминал флагманский корабль с двумя чёрными якорями по бортам, поднятыми перед отплытием. Вдоль Пушкинской улицы пламенеющим караулом стояли рябины. По разросшейся в последние годы площади, бывшей площади Пяти углов, переименованной недавно в площадь Советской Конституции, прогуливались влюблённые парочки, крутились акселераты в бананчиках и джинсятах. Самое высокое в городе здание новейшей гостиницы «Арктика»( бывший объект Виктора) снисходительно поглядывало на младшего своего собрата- Дом междурейсового отдыха моряков с рестораном «Меридиан». Невдалеке зеленел купол железнодорожного вокзала, памятного им обоим, за спиной возвышалась третья терраса города. Обойдя площадь по периметру, они, полюбовавшись световой рекламой универмага «Волна» и выяснив, к примеру, что температура воздуха +10 градусов по Цельсию, повернули вправо, к старому Дому торговли. По бульвару гуляли  горожане, молодёжь в шапочках «Адидас» или «Тойота», остепенившиеся видные дамочки при мужьях, просто дамочки и мужья без жён- командированные. Шёл обычный вечерний народ, уже не обременённый дневными заботами. На углу стоял патруль военных моряков- подтянутых, щеголеватых и бдительных. Тут же шли праздношатающиеся штатские их коллеги по просолённой волнами судьбе- тралфлотовцы, моряки Севрыбпромразведки, боцманы каботажного или ледокольного флота, старпомы торгового флота, которых можно было безошибочно определить по иноземной одежде и неприлично шоколадному , «ненашенскому» загару. Слегка подгулявшие «флибустьеры», принявшие  по «Андреевскому стягу» или по стаканчику «Северного сияния» в ближайшем баре, были предовольны собой, твёрдой почве под ногами и тем, что можно, наконец, спокойно прогуляться по любимому городу, ловя заинтересованные взгляды северянок…И это чувство, которое явно читалось на их независимых бородатых или усатых лицах, амнистировало их зачастую излишнюю браваду и козыряние пёстрым заморским тряпьём… Встретился им и субъект, несколько озадачивший своей странностью. Это был худолицый, бледный, невысокий человек в дешёвой болоньевой куртке тёмной расцветки, слегка подмятых полосатых брюках- как у клоуна Олега Попова- и в замызганной картузеньке. Бросались в глаза не столько длинные соломенные патлы, несолидные для его явно неюношеского возраста, сколько крикливо выставленные для всеобщего обозрения и зависти золотые кольца и многочисленные дорогие перстни. Ими были унизаны все пальцы этого странного прохожего. К нему, пожалуй, подошло бы выражение- ходячая реклама Ювелирторга… Зачем, интересно бы знать, попался навстречу нашим героям этот персонаж, словно шагнувший  в наши дни развитого социализма из таинственных произведений Конан Дойля? И для чего автор потратил на описание этого чудака столько строк? Не знаю, что и ответить на эти вполне резонные вопросы…Просто попал сей фрукт  как-то в поле зрения и крепко врезался в память…                Но вернёмся к нашей парочке. В кафе «Юность» призывно сияли огни. На эти призывы спешили уже завсегдатаи и новички, любители вкусного мороженого и оригинальных коктейлей. Наши же герои не хотели ни есть ни пить и перешли проспект. Они прошли мимо внушительно раскинувшегося на целый квартал здания обкома КПСС и Облисполкома. Последний подъезд, где располагался горком партии, Виктору был уже известен по недавнему посещению. Они ходили туда с Крюковым.                …Новый завотделом принял их довольно быстро, без обычной аппаратной выдержки просителей в коридоре. Он внимательно выслушал строителей, задавал много вопросов, выказав к удивлению пришедших, основательные знания не только специальной терминологии, но и многих премудростей их тонкого дела. Похоже, этого О.А. Ягодинского – недавнего производственника- всерьёз заинтересовало их дельное предложение. Невероятно, они шли сюда почти без всякой надежды на понимание, ведь, как правило, в подобных кабинетах восседали помпезные партийные бонзы, плохо разбиравшиеся в технологии конкретного дела. Это были типичные организаторы масс вообще, без конкретики…                Строителям на этот раз была твёрдо обещана всяческая поддержка!.. 
  …Виктор на повороте к улице Маркса ещё раз оглянулся на знакомую дверь. Теперь они шли по тихой улице напротив роддома. Кто-то там опять появился на свет, осчастливив громким уаканьем своих близких…В здании редакции газеты «Полярная правда» за перекрёстком с улицей Перовской, несмотря на полярный день, ярко светили почти все окна, там двигались люди, делающие газету. Молодцы, ребята и девушки, женщины и мужчины, журналисты, редакторы, корректоры, наборщики, печатники, завсклады и даже вахтёры! Ведь без печати, в частности, без многотиражной газеты «На стройке», которая тоже печатается в этом шумном здании, кто бы из северян  узнал, что Виктор Филиппов- самый настоящий новатор и передовик?! То-то…                …Они о чём-то беседовали по пути. Слова прилетали из пустоты и пропадали там же. Разговор был практически ни о чём. ..Виктор с незнакомкой преодолели подъём. Впереди нарисовался кинотеатр «Мурманск», а слева стали обозначаться деревянные развалюшки. Здесь скоро будут новые дома микрорайона Скальный, а чуть пониже школа, достройка улицы Маркса, рынок и Северный проезд.  То была любовь Филиппова. Симпатия эта называлась на официальном языке Восточным районом. Первые объекты, построенные Виктором, находились в местах уже освоенных, среди существующей застройки. И только здесь на полном просторе он с товарищами начал всё действительно- с нуля. Грунт, правда, тут был не подарок- почти сплошь скала. Рельеф неспокойный: то взлёт, то посадка. В народе прозвано это место Скалой дураков…На самой верхней террасе, на этом скальном плоскогорье, всегда дули и продолжают изо всех сил дуть просто сногсшбательные ветра. Тут  как в испытательной трубе, где проверяют на прочность самолёты. Ветродуй буйствует даже тогда, когда в нижней чаше города всё спокойно. Но зато здесь, на сопках, какой чувствуется простор! Какие в ясную погоду открываются дали! Красотища! Там впервые открылась Виктору по-настоящему дикая ширь Севера, гармония с природой, что требуется чуткой русской душе. Какое прочувствовал он на тех мшистых вершинах раздолье, напрочь утраченное внизу, в теснинах больших городов. В сопках дышится легко. Кажется, вот-вот и взлетишь вместе с быстрокрылыми вездесущими чайками!..И разглядишь получше огромную  цветную ленту вытянувшегося вдоль незамерзающего никогда Кольского залива на двадцать пять километров красавца-города… Отсюда и  взлетали иной раз отчаянные дельтапланеристы, а потом парили над стремительными проспектами, словно пытаясь уподобиться птицам… Иногда им удавалось долететь и до южных ворот Мурманска. Там, на Южном въезде, рассылают с высоких мачт световые лучи светильники «Ромашки», блестит на солнце бушпритами стальной парусник, вознесённый волей архитекторов прямо под облака…С этих высот Виктору виделся город по-новому, казался роднее, ближе и краше. И он сделает его ещё лучше! Говорят, в Восточном будут в том числе жить и нефтяники. Ходят слухи, что в Арктических морях нашли неисчислимые залежи нефти и газа. Это будет новая страница в истории края. Значит, именно здесь начинается Мурманск третьего тысячелетия и нулевой  цикл его закладывается сегодня, несмотря ни на что!..                Мыслей было- не угнаться. А вот слов…Беседа была куцей. Оба они словно боялись чего-то, обмениваясь малозначащими фразами о погоде, виденных фильмах. В общем, ни о чём. Остановились у её подъезда. Постояли. Уходить не хотелось, но и не расстаться тоже было нельзя. «Куда идти? Снова в серую глубину бессонной комнаты? Где одиночество невыносимо. Опять приумножать бесконечные ночные шаги, сквозь бормотание фальшиво бодреньких мотивчиков?»…                -Ну, спокойной ночи!- женщины всегда решительнее. Светлые волосы, пахнувшие солнечным светом, голубое платье из лёгкой ткани, тонкая девичья талия. Скоро всё это прекрасное видение растворится в небытии…                -Спокойной ночи, товарищ!- повторила она и улыбнулась.                Какая там ночь, когда ещё полярный день и в разгуле солнце, молодецки взлетевшее ввысь, чтоб светить, светить и светить! Спутница легко взмахнула рукой. Виктор отсалютовал по-испански, словно говоря «Но пассаран!» Он сделал несколько шагов по направлению к остановке.                –Быразай!- откуда-то из тайничков памяти явилось якутское словцо.      -Ага! Счастливо!- она скрылась в подъезде…                Виктор торопливо вышагивал, гоня от себя эти видения, отдаляясь с каждым мгновением от чего-то светлого и радостного. Что-то мешало ему беззаботно удаляться, насвистывая неверную мелодийку услышанной на вечере знакомств песенки « Надо по-по-подумать!». Раздумывать было некогда. В нём боролись два противоположных желания.                «Что? Что, чёрт побери?! Или мало тебе Ларисы? Хочешь снова в этот семейный ад?».                Но его ноги, вопреки воле, уже несли Виктора обратно, к её подъезду. Тёмный, мрачный, неприютный подъезд нелюбезно подставил ему подножку. Жестяная банка, тут же поплатилась за своё коварство-пинок бывшего хавбека без промедления направил её в мрачный угол…Кто-то невесомый невидимо и почти неслышно поднимался по лестнице, а затем затаился там, наверху.                - Подождите, слышите меня!
       *        *        *
- Витя!                -…                - Витенька-а!                – Хр-р-р!!!                – Виктоша-а…Можно я к тебе?                – Я сплю!                – Ну, Витюша, давай забудем…                - Забудем…Гарика чуть в каталажку не забрали! Хорошо всегда трезвый…Даже со мной ни разу…А то бы как наш каменщик Дроздофилов: каждый понедельник в казённом доме встречает, в белой простынке…                - Витюша, мне холодно… Третью ночь мёрзну одна…                -А соседу жарко было бы, если бы не жалостливые дружинницы? Мелкопоместная дворянка…                - Можно, я только секундочку погреюсь, пока сынок спит…
……………….
   …Она раздольно раскинула на широкой кровати своё пышное, угадываемое в темноте, истомлённое под жарким одеялом, тело. Одеяло из верблюжьей шерсти тут же улетело на стул. Полная, нали- тая нерастраченной женской силой, рука её ласково коснулась щеки мужа.                – Хороший мой, а ты знаешь, меня скоро тоже повесят!                – Ты серьёзно? За что?                – Абсолютно. Вчера фотографировали для Доски Почёта. Одну из всего института!                –Ух ты-ы! Удивила.                – У Тамарки от зависти шестимесячная завивка разовьётся. И премию всё же дадут.                – Молодчина ты у меня, Ларчик.                Женщина привалилась к нему пышным боком, жарко зашептала:          - Вить, а ты вспоминаешь Усть-Куйгу?                – Верили в дружбу и в дело, которое дано им одно на всех…       Виктору хотелось запеть, хотя бы в полголоса или шёпотом даже…Но он удержался от искушения, чтоб неверной мелодией не испортить  хорошего расположения супруги, ведь пока всё повернулось к миру. Да к какому миру! Ну что она за человек, Лариса?!                Никогда не угадаешь, что сделает через минуту, тем более, - завтра. Но, что ни говори, повезло  ему с женой. Ребёнка любит, на работе почитаема, подруги ценят. Его иногда, как сегодня, такими бурными ласками одаривает, что наверное лучше и не бывает…                -Ларчик, у меня есть грандиозная идея.                – Ка-а…Спать хочется…А-а-кая?                –Ты представь: есть комплексная бригада, как у всем известного Пахомыча. Ну, зачинателя бригадного подряда Серикова. Во-от…Но в результатах её работы заинтересованы и те, кто предшествует нашей стройке. Весь строительный конвейер, понимаешь?                – Угу…                - А моя работа, вернее, работа моих ребят-это как бы сборочный цех. И материалы нам- чух-чух-чух- поступают чётко, с точностью до минут. А не как сегодня, когда бетон идёт через пень колода, ждём по полдня!  И блоки, и панели, и прочее вечно запаздывают. Не-ет, всё будет отлажено, синхронно…                -Вить, давай доспим немножечко…Ты прям как на конференции профсоюза…                -Вот именно! Пора выйти из спячки! Каждый должен почувствовать себя хозяином стройки. Тогда не придётся по сто раз долдонить, что кирпич не надо возить самосвалами и сваливать потом в кучу, ведь каждый стоит государственных денег. И битый- уже почти никуда не годится. Они-то вроде бы доставили стройматериал, поставщикам оплатят доставку, а нам толку от этого мало…И так- по каждой позиции должен быть  взаимный интерес в общем результате…В общем, ты не против, если я из прорабов перейду в бригадиры? Другой не сможет, я сам должен всё проверить. Понимаешь?                – Ага. Кому должен? Сколько?                – Не кому, а что. Я должен проверить сам!                – Что-о?! В бригадиры?! Тебя снимают?                Сон мгновенно слетел с милой дамы. Шёпот супруги был сух и зловещ:                -В какие ещё бригадиры? Ты чего там натворил?!..Напился что ли?..
                *        *        *
   Шаги стихли. В тишине гулко отдавалось в глубине груди биение собственного сердца. «Как юнец, честное слово!»- урезонил он себя. Виктор приблизился к женщине. Она стояла неподвижно. Затем, спохватившись, вынула из сумочки ключ и начала торопливо вставлять его в замочную скважину. Безрезультатно.                –Можно я!- попросил он негромко и взял ключ.                Ощутилось тепло её тонких пальцев. Незнакомка стояла совсем рядом. Свет полярного дня в этот подъезд почти не проникал, лампочки на лето отключили из экономии, было сумеречно. Женщина повернулась к нему. Лёгкий аромат полевой ромашки повеял на Виктора, как будто он оказался возле весеннего леса.                –Ой, мы не тот замок открываем. Этот- прежних владельцев, нужно нижний.                Замок, наконец, щёлкнул раз и другой. Да, в шайку взломщиков-профессионалов они оба явно не годились. Деревянная дверь, наконец, предательски скрипнув на весь подъезд, отворилась. Они вошли в квартиру. В прихожей хозяйка неожиданно стала раскованнее.                – Спасибо за помощь! Теперь, как говорится, имеете полное право на угощение. Чай, кофе?                Добровольный помощник подхватил тон:                - Старался, хозяйка. Работал на совесть. Не тот замок, но упорно открывал! Так что выпью чего покрепче …Кофе, например. Никого в квартире не потревожим?                –Проходите смело. Никого!                В прихожей вспыхнул обильный свет. Он осветил большие загадочные глаза на весёлом и довольно милом лице. От уголков васильковых глаз разбегались едва заметные морщинки. От неё веяло чем-то из самого детства- чистым, радостным, безмятежным…Хозяйка сняла с кресла шерстяной плед.                – Пожалуйста сюда. Я приготовлю кофе по-кубински. Пробовали? Кураж не проходил.                –С юных лет только им и питаюсь!                - Вот как?                Его бравый ответ несколько озадачил принимающую сторону.                - Тогда развлекайтесь!                Она подала ему несколько журналов и, не мешкая, отправилась на кухню. Там что-то зазвенело, зажужжало, зацвенькало под её проворными пальчиками…Гость перебрал журналы. «Миша», «Мурзилка», «Дошкольное воспитание».                – У Вас есть дети?                – О , да! Целых два десятка!- донеслось с кухни вместе с флюидами кофейного аромата. -На даче вместе со всем детсадом загорают, у самого Азовского моря, скоро приезжают . А меня вот здесь оставили…Если любите Леонтьева, можете поставить «Зелёный свет». Вот и кофе!                Хозяюшка в фартучке появилась с подносом, где были две красивые чашки с дымящимся напитком, конфеты, дольки лимона и несколько бутербродов с ветчиной.                –А это моя любимая на сегодня.                Чёрный диск, привычно повинуясь её воле, покорно закружился в проигрывателе.                …Там, там в сентябре                Кленовый лист светился, как звезда.                Там был счастлив я,                Как никогда не буду счастлив, никогда…
       *        *        *
   Афанасия Степановна напоследок дотронулась до своей старой скрипучей кровати. Давняя подруга и ночная мучительница, сколько ноченек не дававшая заснуть, громко, не стесняясь, взвизгнула сеткой, прощаясь. Хозяйка гладила потемневшие от времени никелированные шишечки, когда-то сверкавшие на утренней заре бесовским блеском.  Она поправила коврик, висевший на стене у койки с незапамятных времён. На нём по-прежнему беззаботно паслись в глубине весеннего леса оленята с мамой-оленихой. «Куда его? Пускай висит, людей радует. А не поглянется новым хозяевам, что ж, под ноги в бане положат».                В баньку старая сходила в остаточек вчера ещё. Эх, славная столь годов была, банька-то! Ещё покойным мужем Семёном ставлена. И колодец в огороде он, родимый, копал. Не та уж водица в колодце теперь, да ничего, не так мутна и зубы прохладой ломит. Со своими Степановна тоже попрощалась, как же. Поправила дверку в оградке( не в последний ли раз?!), аккуратно выщипала траву-мураву на могилках. Протёрла тряпицей памятник краснозвёздный и махонький. Улыбаются с фотографий керамических как живые старший лейтенант милиции и трёхлетняя Любочка…Шумят пожившие немало тополя над погостом. Посидела на задумчивом ветерке она вволю ввечеру.                «Прости, золотко, что уезжаю от тебя…И ты, Сеня, пойми- внуку-то малому я пока нужнее. А приберёт Господь, повелю к вам положить, рядышком.Тут в песочке места-то хватит. Годное место. Сухонькое. Славчик с Витей не откажут старухе-матери в такой малости…». И свёкра навестила Степановна, Василь Петровича, уважила, и отцу его поклонилась, и деду, и прадеду- все в одной земле вечный приют нашли. Свои-то кровные родичи были в Гражданскую лихими саблями батьки Махно перерублены-загублены. Знала она только, что Степан свет Гаврилович в бою с контрой в дальних краях погиб, а матушку-голубушку , комиссарову жену, снасильничало да на куски вражье племя порубало…Так что мужнина родня и пращуры их давно для неё своими стали.                Всплакнула Степановна, не без этого, эту оградку, этот тихий мир навсегда ушедших покидая…Медленно бродила после хозяйка по притихшему дому её и не её уж, как неприкаянная. Всё, что нужно для новой жизни, давно сложено. По дому всё сделано. А руки всё просят работы. Полила напоследок радостно цветущую пахучую герань, тёмно-зелёный фикус в липовой кадке. Зачем-то заглянула под печь, на полати, пропахшие сушёными грибами и луком. Вышла во двор. Он был крытым, как водится у крепких хозяев, с амбаром, хлевом  и сеновалом. Владения встретили хозяйку тишиной. Видать, обиделись…Хлев был пуст. Поросёнка Борьку пришлось сдать на мясокомбинат, козу однорогую-кормилицу Машку она подарила соседке Нюрке Лялиной. Пускай внучат-близнецов, сынков  Нинкиных, молочком побалует. Сладкое у Машуты молочко-то, да и сама она такая послушная была!..Прямо как человек всё понимала. Самовар двухведёрный Тульский двоюродный племяш Мишка Гришин забрал. Припасы она молодым северянам отправила- сало солёное, копченья, грибочки, бочата огурчиков своего посолу, помидорчиков и капустки, картошку, вареньев разных. А что не вошло в контейнер- товаркам раздала, с которыми-шутка ли!- бок о бок прожили-проработали эстоль лет. За пять с лишком десятков! А беспокойные ноги несли и несли её по привычным, тысячеразно исхоженным невидимым тропам: к погребу, в огород, к парнику, в палисадник с яблоней…                Угасало бабье лето. Но день занимался солнечный, ясный. Жужжали вечные труженицы пчёлы и важно пролетали бахвальцы-шмели, как тяжёлые бомбардировщики. Осы тоже деловито кружили над кустами переспевшей смородины , от которых тихо плыл тёплый винный дух. …Непослушные, будто чужие, руки  заперли ограду, навесили старый, видавший ещё царский режим и революцию, замок, почти полвека не запиравшийся, положили ключ на новенькой тесёмочке в условленное с новыми хозяевами место. Села Афоня на скамеечку под родимыми, враз потускневшими окнами, за которыми прошло столько счастливых лет, где столько сиживали и певали песен, поникла по-старушечьи. Беззвучно шептала она неизвестно кому, придерживая дермантиновую сумку:    - И ты, домушко, не серчай , что спокинула тебя по верной надобности! Люди неплохие жить у тебя будут, добрые люди. Не дури шибко-то, не пугай ночами скрипами да шорохами, а то скажут- обманула-де старая, подсунула рухлядь. А ты ведь ещё молодой у меня, всего 150 годков!..                Дунул ветерок, резво прибежавший поутру с ржаного поля и ставни дома отозвались понятливым стукотком.                -Во, во, молодец! Ночами не дури и не пугай, как меня бывало. У них детки малые, им воздух вольный и тихость нужна. А в городу, сам понимаешь, грохот страшенный и сплошной угар…Ну, бывай, милый…                Безмолвно подошли к лужайке перед домом Нюра, Мишка Гришин, Васька-бригадир, Груня да другие товарки, с кем вместе  колхоз поднимали. Ровно две дюжины набралось- все деревенские старики, молодые-то все на колхозных работах… Тихо стояли. А чего говорить? Всё давно сказано, ещё вечор намедни, когда чай из блюдцев сёрбали да песни прощальные пели. Сжала сумку покрепче старая, лицо скоренько к воротам отвернула, аж шея скрипнула… Надобность в той быстроте была- стадо погнали. Пастух Аким, как всегда босой- он от снегу до снегу так ходил- коров гнал. Только бы её не увидали, родимые! Сердце до невозможности защемило: топают её славные бурёнки, рыжухи, пеструшки, криворожки. Каждую из них выпоила-выкормила, подняла с ножек дрожащих, обихаживала в колхозном телятнике. Как деток малых выпестовала до невестушек… Аким, молодец, даже кнутом сегодня ни разу не стрельнул, лишь кепку поношенную на ходу сбросил, склонил два раза лобастую голову, прощаясь со Степановной. Да и с молодостью своей и её заодно. Не утерпела старая, глянула , беззвучно плача, уходящему стаду вслед… Шагали, помахивая хвостами, бывшие питомицы уже вдалеке, по косогору. Запах парного молока стоял над пыльной мягкой дорогой, где расплывались следы дорогих коровушек и босоногого старика…                Председательская машина подкатила вовремя. Оттуда легко выскочил младший Дроздов. Слава-то теперь от колхоза учится в областном центре, на механика. И вот- встала Афанасия Степановна, передала нехитрые пожитки младшенькому своему. Оглянулась напоследок на свою усадьбу, дом, палисад, деревню родную, поля,  раскинувшиеся золотом насколько глаз хватает. Перекрестила всё, себя осенила трижды крестом православным. Поклонилась землякам:                -Не держите зла, люди добрые! Живите и здравствуйте!           -До свидания!                – И тебе счастливо, Степановна!                - Бог даст, свидимся ещё. Храни вас Господь!..                И никто из провожающих  даже не подумал: «А с чего это она, неверующая, вдруг закрестилась и так заговорила?» Наверное, поняли умудрённые жизнью люди, что приходит в жизни однажды такой час, когда нисходит свыше, наконец, просветление …                Отъезжающая ещё раз поклонилась, стряхнула слезу, и, упредив кинувшуюся к ней с причитаниями Нюру, бойко пошла к «Козлику». Подобрав юбку, неожиданно бодро взобралась на командирское- рядом с рыжим водителем – место. Весело скомандовала:                -Ну-к, поехали што ли! Да не халтурь, Митяй, а- с ветерком!..
            (окончание следует)