de omnibus dubitandum 96. 156

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.156. НАЧАЛО КОНЦА…

    С 1858-го года военные действия на левом крыле Кавказской линии (ныне Терская область) принимают иной характер: прежняя война на плоскости, по большей части в местах открытых, сменяется войною в горах, лесах, оврагах и разных трущобах; ряд набегов уступает место движениям прочным, и хотя относительно медленным, но устойчивым; куда бы ни ступила наша нога – прорубаются непроходимые леса, делаются просеки,  разрабатываются колесные дороги, закладываются редуты, укрепления: природа осилена – Кавказ сдается.

    Таким образом, 1858-й год, являясь, так сказать, началом конца, составляет весьма важную эпоху в истории Кавказской войны.

    С переменой внешнего вида военных действий во многом изменяется и самый быт войска: удаль, молодечество уступают место геройству более рассчитанному, холодному; определяется полная непобедимость русского солдата.

    Обыкновенное условие практической жизни в этом случае на войске сказалось вполне: когда надоело шутить, перебрасываться фразами, любезностями, политическими намеками; когда вашей игры, под которой скрывается дело, не понимают или понять не хотят, – необходимо сосредоточиться, нахмуриться, действовать серьезно и резко, прямо в упор.

    Декабрьские действия в 1857-м году генерал-лейтенанта Евдокимова в большой Чечне, будучи последним актом драмы, разыгрывавшейся до тех пор на плоскости, имели, как теперь можно судить, веский смысл.

    Разгромлением аулов по Джалке. Шавдону и Хулхулау и приведением в наше подданство нескольких сотен семейств непокорных горцев он имел в виду, как можно более ослабить силы Шамиля и тем облегчить непосредственные свои действия в предстоявшем затем году, о которых, как видно, крепко и заранее подумал.

    И действительно, лишив имама до трехсот покорных ему дотоле семейств, он отнял у него, наверное, триста, если не более, добрых воинов и значительно подорвал его материальные ресурсы, потому что из рук его ускользнула периодическая денежная и имущественная дань, которую платили ему эти триста семейств.

    Вообще, к 1858-му году дела были поставлены хорошо; но оставалась главная наша заноза – Аргунское ущелье (см. фото): это был ключ к жилищу Шамиля. Прорвавшись в Аргунское ущелье, мы становились,  раньше или позже, владетелями так называемых Черных гор, открывали себе пути в тыл главным убежищам имама, а также и дороги на соединение с Дагестаном, отбрасывали неприятеля за андийское Койсу, отрезывали ему самое лучшее сообщение с малою Чечнею и вообще садились ему на плечи.

    Но как прорваться в это ущелье? Вот вопрос, который порывались разрешить многие, – и всегда неудачно. Бывший командир Куринского полка, князь С.М. Воронцов, один из последних попробовал покончить его, но, к сожалению, не покончил; в полчаса потерял до трехсот нижних чинов и около семнадцати офицеров – и вернулся домой. Так рассказывали мне участники этого дела – я сам не был в этом побоище.

    Если фермопильское ущелье было то же, что аргунское, то я нимало не удивляюсь ни Леониду, ни его спартанцам, ни даже князю С.М. Воронцову.

    Двадцать лет минуло с тех пор, как мы прошли насквозь Аргунские ворота; но как живые восстают они у меня теперь перед глазами со своим черным зияющим отверстием, наподобие пасти крокодила.

    Аргунское ущелье находится в пяти верстах от крепости (ныне укрепление) Воздвиженской, вверх по течению Аргуна. Оно представляет собою теснину, огражденную с двух сторон у входа горами, покрытыми темным густым лесом, между которыми в отвесных почти берегах, имеющих от 10-20 саженей высоты, бьется и клокочет бешеная река.

    Расстояние между контрфорсами, образующими самое ущелье, не превышает хорошего пистолетного выстрела. Дорога из крепости Воздвиженской лежит по левому берегу реки и, вступая в ущелье, плотно прижимается к горе. Так она проходит на некотором пространстве до самого оврага, неожиданного пересекающего ее в недальнем расстоянии от входа. Затем, перейдя овраг, становится несколько удобо проходимее и открывает глазам влево, по правую сторону реки,  аул Дачу-Барзой, раскинутый на просторной, круглой поляне, охваченной со всех сторон горами же.

    Из этого краткого и, конечно, слабого, в сравнении с действительностью, описания видно, что для того, чтобы прорваться в ущелье, необходимо, во-первых, вести войска не в колоннах, а рядами (цепями – Л.С.); во-вторых, попав сразу под перекрестный огонь невидимого неприятеля, двигаться таким образом до неожиданной встречи с оврагом; потом, очутившись по необходимости в этом овраге, терпеливо ждать, пока с горы всех перестреляют.

    Шамиль столько же хорошо понимал всю важность и все выгоды этой неприступной твердыни, сколько видимо и сильно беспокоился за нее в конце 1857-го года. После декабрьских поражений в большой Чечне он как бы догадывался, что нам остается, в постепенном порядке, только движение в аргунское дефиле.

    Вследствие этого он согнал туда не только большую часть воинов Чечни, но даже и сборные сотни из Дагестана. Мало того, принялся укреплять ущелье таким образом, чтобы, если позволено выразиться, муха не проскользнула бы в него, а именно: при входе в теснину правая высота (по левому берегу) была застроена тремя рядами завалов из толстых бревен; перед оврагом – завал, по ту сторону его – еще два завала; по правому берегу реки, параллельно дороге, еще один длинный завал, из-за которого горцы могли видеть каждого из нас в лицо, а перпендикулярно этой дороге – опять завал, защищавший путь по ту сторону Аргуна.

    Этот последний завал восходил снизу на гору почти до верхних ее пределов и был прикрыт спереди глубоким и широким рвом. Соображая эти укрепления, можно думать, во-первых, что Шамиль был того мнения, что нам необходимо будет вести наступление по обоим берегам реки – как мы и сделали – а во-вторых, что вероятнее всего, он имел в виду голову нашей наступной колонны пропустить в ворота теснины и тогда уже распорядиться с нами желанным образом, – последствия понятны.

    Немало передумал и генерал Евдокимов о том, как бы изловчиться и ухитриться, чтобы и Аргунское ущелье было в наших руках, и крови бы поменьше было пролито. И вот, он пришел к тому заключению, что ни стратегия, ни тактика, тут ни к чему не послужат, а нужно просто напросто надуть Шамиля: отвлечь куда-нибудь подальше его силы так, чтобы в один день ему оттуда не поспеть в ущелье, а самому тем временем нагрянуть на Дачу-Барзой как снег на голову.

    Евдокимов был генерал тихий, негромкий, сосредоточенный и замкнутый. Самые приказания он отдавал всегда вполовину, как бы боясь, чтобы никто не проник в настоящий смысл, а уж заранее освоить божий мир с этими приказаниями или с его намерениями – да это было бы истым и чистейшим в его глазах преступлением, ударом для него самого, которого бы он просто не пережил.

    Как вдруг декорация переменилась, и мы не хотели верить ни ушам, ни глазам своим: Николай Иванович начинает заблаговременно и громко – вовсе не по характеру – толковать и проповедовать о том, что нужно бы опять в большую Чечню, к Кишень-Ауху, в Автуры, и заложить бы в последнем укрепление.

    Главное дело в том, что покойный генерал делился этими намерениями с теми лицами, которым меньше всего, по своей натуре и опытности, доверял, а именно: с некоторыми представителями нашей татарской милиции и с приближенными к нему начальственными лицами из горцев.

    Естественно, что соображения и виды генерала быстро проникли в массу наших чеченцев-милиционеров, а от них сообщились установленным порядком и к Шамилю. Но старик не так был легковерен, как казалось: так-то так, думал он себе, но… все-таки… Аргунское ущелье…

    И имам недоверчиво покачивал головою и щипал свою седую бороду.

    Николай же Иванович, видя, что почтенный соперник затрудняется ему верить на слово, решил убедить его в своих намерениях фактически: приказал перевезти в Шали фураж, которым бы легко мог оттуда снабжать автурийскую колонну; велел повсюду нанимать подводы для перевозки строительных материалов, и, наконец, 15-го января двинул значительную часть войск и, большой обоз на правый берег Аргуна, у Бердыкеля, по этой дороге, по которой обыкновенно мы ходили из Грозной в большую Чечню.

    На этот раз маститый имам не мог более сомневаться в искренности намерений нашего полководца и тотчас отозвал из Аргунского ущелья всю массу своих войск к Автурам, а оборону дефиле – и то лишь на случай чего-нибудь нечаянного – предоставил отважному и распорядительному шатоевскому наибу Батока, вверив ему до двух тысяч войска из жителей окрестных обществ.