Платеро и я. Старый источник

   Всегда белый, в сосновом бору всегда зелёный; розовый или голубой, будучи белым, на рассвете, золотой или бледно-фиолетовый вечером, будучи белым, зелёным или небесным, будучи белым, ночью; старый источник, Платеро, где сколько уж раз ты меня видел стоящим столько времени, словно вкладывая в себя, будто замок или тумба,  всю элегию мира, так сказать, восприятие настоящей жизни.

   В нем увидел я Парфенон, Пирамиды и все кафедральные соборы. Каждый раз фонтан, мавзолей, портал раскрывают мне с настойчивым постоянством своей красоты, что сменяла в моем полусне свой образ образом старого источника.

  Из него всё исходило. В него всё возвращалось. Таким образом на его месте эта гармоничная простота его увековечивает и его собственный цвет и свет столь целостны, что кажется почти возможным зачерпнуть его рукой,  точно эту воду, сплошную энергию жизни. Её писал Бёклин на фоне Греции, брат Луис её перевёл, Бетховен наполнял её радостными слезами, Микеланджело подарил его Родену.

   Это колыбель и это свадьба; это песня и сонет; это реальность и радость; это смерть.

   Мертва, Платеро, эта ночь,  шумящая средь мягкости и темноты, словно мраморное мясо; мертва, излившись из моей души, вода моей вечности.