Теория динамического хаоса

Зелёная грязь, час назад сочно и липко чмокавшая под ногами, сдалась, превратившись в петлявшую среди рахитичных рябинок тропинку. Не успевавшие вырасти, чахлые деревца роняли понурые ветви в прохладную тёмную воду и медленно гибли. Тонкие, причудливо искривлённые стволы цеплялись за ноги утомлённых путников, неспешно бредущих сквозь прелый лесной валежник. Цепочка из трёх человек продвигалась с трудом. В тяжёлой поступи, напряжённых позах и неестественности движений сквозили усталость и страх. Населённое скопищем мелких созданий болото, до сих пор считавшееся относительно безопасным, сумело бесшумно и скрытно убить одного из участников слаженной группы. Защитный костюм, сотканный из крепчайшего полиамидного волокна, не смог стать надёжным щитом от враждебной животной среды. Мелкозубые юркие монстры, клубами ярившиеся у ног - бессильные вгрызться в арамидную* ткань, - уступили дорогу намного более агрессивному созданию. Вывороченный наружу комбинезон и торопливо пожираемая вёрткими глазастыми многоножками плоть не оставляли сомнений: что-то крупное в мгновение ока сгубило замешкавшегося и излишне самонадеянного члена команды. Изъеденное лицо, покрытое сонмами шевелящихся отвратительных тварей, издалека казалось неузнаваемым. Пустые глазницы, топорщившиеся клешнями гигантских членистоногих, отбивали желание приближаться к кошмарным останкам.

К ужасу нечаянно выживших, команда, как и в самом начале пути, по-прежнему насчитывала троих биологов. Опасная и хитрая особь, умертвившая их нерасторопного товарища (кого – неизвестно!), мимикрировала и вместе со всеми шагала к стационарному лагерю, представлявшему, несмотря на бесчисленные меры предосторожности, весьма уязвимую твердь.

Замыкавший колонну Полупянов пристально всматривался в спины шедших впереди него биологов. До расположенного вплотную к границе с заболоченным лесом посёлка было не более трёх километров. Остервенело повторяя безнадёжную фразу «надо что-то делать, надо что-то делать…», он продолжал лихорадочно думать.

«Как распознать непредсказуемого и коварного зверя в человечьем обличье?» - надрывая глазные яблоки, Полупянов разглядывал фигуры недавно ещё столь надёжных друзей, пытаясь отыскать следы неуловимой неловкости или странности в размеренной, утомлённой походке мужчины и женщины, облачённых в диковинные форменные наряды.   

Мокнецов – ядовитый блондин, тонкокостный и длинный – неуклюже передвигал по-журавлиному тощие ноги, то и дело сбиваясь с тропы и марая армейские берцы в рыжеватой болотной грязи. «Такой несовершенной грацией никакое животное не может похвастаться», - успокаиваясь, с усмешкой подумал Полупянов. 

Вплотную к Мокнецову шествовала, по-мужицки переставляя огромные толстые лапы, «красотка» Сосцова. Не отличавшаяся ни малейшей миловидностью или женственностью, сорокалетний кандидат наук по-своему была обаятельна. Грубоватая и резкая, она не искала друзей, но была популярна. В ней присутствовали прямота и искренность, смешанные с полным пренебрежением к чужому мнению. Мясистый треугольный зад, объёмистый торс, богатырская грудь и огромные руки, делавшие сильную отмашку в такт решительным, твёрдым шагам, вряд ли являлись подделкой.

«Достоверный человекоподобный слепок с топорной модели не так-то и сложно создать!» - вдруг пришла Полупянову страшная мысль. 

Отвлекшись от ходьбы, он оступился. Красноватая вязкая глина облепила его сапоги. Полупянов быстро взглянул на ноги Сосцовой. Вездесущие плесень и грязь почему-то щадили подошвы и ранты её башмаков. Неожиданная догадка полоснула лидера группы острой бритвой.

Мокнецов – балагур и весёлый забавник - слыл прекрасным учёным. От его зубоскальства «на калёные орехи да на горячие калачи» доставалось, главным образом, прилипалам-чинушам и инспекторам разных мастей. Эти пронырливые социальные паразиты, словно трупные мухи, засидели доходный проект и надоели погружённым в работу экспертам хуже горкой полыни. Мокнецов любил посмеяться и над собственной, внешне вполне несуразной персоной, говоря, что мокнец* – ядовитая травка, и советовал с коварной болотной муравой не спешить собираться в поход. 

«Словно сглазил себя! Вот же длинный язык!» - он спиной ощущал испытующие, цепкие взгляды друзей.

Куцая вереница натуралистов уже подходила к деревянным мосткам – полустёртым следам популярного в прошлом туристического маршрута. Разрушенный, сгнивший настил, устроенный в 2020-м году, обнимал озеро с двух сторон и выводил прямиком к базе.

Сосцова – натура фаталистическая, - взбираясь на шаткие доски, старалась размышлять о постороннем. Годами изучая экологию водоёма, она не переставала задаваться вопросом: «Почему Сестрорецкий Разлив стал опасной и грязной клоакой?»
Объяснений предлагалось великое множество: научных и откровенно иррациональных, прозаических и совершенно неправдоподобных. Как ни странно, рассудочные, механистические теории на поверку оказывались полнейшей фантасмагорией. А самые невероятные, наоборот, представлялись реалистичными.

Началось всё с лесного ручья. Безымянный источник, орошавший газоны музея – неглубокий и чистый, - засмердил, как отхожая яма. Нефтяные удушливые миазмы поднимались клубами из растерзанных пазух земли. Знаменитый «зелёный кабинет» зашипел, запарил, забурлил и стал гейзерным полем, источавшим заразу. Музейщики жаловались, что из густого метанового тумана материализовывались призраки детей рабочего Емельянова - старого большевика, который летом 1917-го, жертвуя жизнью, укрывал в шалаше Зиновьева и Ленина! В лучших традициях всех революций благородная и благодарная советская власть наградила спасителя Ильича двумя десятками лет в лагерях, а троих из его сыновей жесточайшей, бессудной расправой – пустила им пули в затылки во время репрессий 30-х годов. Постепенно зловонный ручей превращался в болото, порождая на месте опрятного рукотворного озера сюрреалистический, дышащий ядом ландшафт. Разрасталась патогенная флора, убивая эндемиков - рядом с Санкт-Петербургом возникал пятачок чужеродной природы.

Сосцова имела свою собственную теорию, проливавшую свет на стремительные изменения в экосистеме Разлива. В основе её лежал постулат о гипотетической псевдогрибнице, паразитировавшей в ноосфере. Прорастая инородными прелью и ржой в неких червоточинах, сотворённых трагическими людскими ошибками, пороками и преступлениями, она истребляла целые биоценозы*. Подобные червоточины – ахиллесовы пяты на теле Земли – появлялись в местах концентрации зла. Исполинская личность Ульянова-Ленина представлялась Сосцовой, как и многим другим из её окружения, абсолютной, космической кривдой. А его короткое пребывание в шалаше, который с конца 80-х и по начало 90-х жители Сестрорецка регулярно сжигали, словно ненавистное чучело языческого полубожка, – причиной экологической катастрофы.

Солнце медленно переваливало зенит. До лагеря оставалось не более двух километров. Поднявшись на хлипкую гать, Мокнецов и Сосцова поменялись местами. Тяжёлая, кряжистая дама начала осторожно нащупывать путь - пробовать широкими ступнями прогнившее дерево и лишь затем переносить свой нешуточный вес на расшатанный древний настил. Следовавший по пятам Мокнецов нервничал, узкой, сутулой спиной ощущая присутствие чего-то инородно-чужого. Полупянов - обычно уравновешенный и рассудительный - неловко сопел и шуршал сапогами по доскам. Лес вокруг них кряхтел, как надтреснутый колокол. 

«Надтреснутый? Уж скорей погребальный! – про себя пошутил Мокнецов. – Нет! Это всё не забавно! И уж вовсе не так хорошо! И почему Полупянов глазами дырявит мне спину? Смотрит, будто бы хочет сожрать!»

Они уже довольно далеко отошли от начала мостков, когда замыкавший колонну Полупянов внезапно застыл. Настороженный и собранный, он первым сумел различить среди тины и вязкого ила разорванный в клочья пятнистый комбинезон.   

Почувствовав, что за её спиной что-то происходит, Сосцова прекратила движение. Под грузным телом противно захлюпала тёмная жижа. Мокнецову стало совсем неуютно.
«Почему она обернулась и смотрит так странно?» - подумал он и тоже нехотя оборотился. Метров в десяти за его спиной лежал человек в искорёженном биозащитном костюме. Вплотную к мосткам среди комьев болотной травы бесхозно валялся какой-то округлый предмет. Полупянов хотел пошевелить его палкой, но трясина вздохнула и, исторгнув огромный пузырь ядовитого газа, приподняла неизвестный объект. Полупогружённая в мутный рассол, на учёных выпучила глаза и цинично осклабилась оторванная голова Мокнецова.

- Не может быть! - выдохнул Полупянов. – Вот кто монстр!

От брезгливости и страха его затошнило. Рука непроизвольно потянулась к кобуре пистолета.

- Стой! Не надо! - закричала Сосцова.

Отодвигая несчастного Мокнецова, она забухала пудовыми башмаками навстречу поднимавшему оружие лидеру группы. Потрясённый и жалкий, Мокнецов стоял истуканом. Ничего не понимая, он словно бы был оглушён, не собираясь предпринимать ничего, чтобы защитить свою жизнь. Бросившись вперёд, Сосцова вырвала из ближайшей кочки засохший стволик рябины и стукнула им по лежавшей в грязи голове. Хрупкое деревцо без всяких усилий прошибло череп. Голова Лжемокнецова как ни в чём не бывало продолжала легкомысленно плавать в бурой гнилостной каше и злорадно смеяться некрасиво разинутым ртом.

- Это морок! – пробасила Сосцова. – У меня подозрения были давно! Среди нас нет чудовищ!

Она показала рукой на не желавшее погружаться в трясинные хляби безглавое тело.

- Я уверена, это тоже мираж. Посмотрите! Их здесь многие сотни! 

Стало страшно. Мир, казалось, крушился. Словно давний забытый кошмар надвигался на землю. Фантомные плоды жуткой псевдогрибницы набухали мясистыми наростами и зрели посреди онемелых корявых стволов. Омерзительное и одновременно фееричное зрелище завораживало. Мертвецы, зарождаясь в глубинных кавернах больного эфира, гондолами плыли по водам Разлива. Со стороны шалаша, тяжело и угрожающе поднималась тень широкоплечего, сухощавого монголоида. Нависнув над биологами, скуластый призрак рассматривал их исподлобья красными обезьяньими глазами. В прищуренном взгляде полупрозрачного существа таилась шаманская тёмная мощь. Не в силах противиться прихоти древней химеры, учёные пребывали в глубоком сомнамбулическом трансе, едва сознавая себя, безучастные и вялые, как снулая рыба после долгой подлёдной зимовки.

Вдруг подул сильный ветер, изогнул исхудалые ветви на деревцах-прутьях, чуть притих, поменял направление, стушевал образ грозного монстра и, дохнув чем-то гнилостно-сладким, разморозил застывших людей. Сосцова, будучи натурой флегматичной и хладнокровной, первая очнулась от наваждения. Перекинувшись несколькими быстрыми словами с только что пришедшем в себя Полупяновым, она скорчила хмурую мину и немедленно стала вышагивать прочь от страшного места.

Впечатлительный Мокнецов, околдованный видом гиганта-фантома сильнее других, замешкался долее. Но и он, наконец пробудившись от наркотического сна, чуть ли не вприпрыжку поспешил за дородной, решительной дамой.

Полупянов остался один. Он стоял неподвижно, дожидаясь чего-то. С двух сторон от него из-под старой, разрушенной гати поднимался болотный холодный туман, закипал пузырями и сочился сквозь щели расшатанных досок. Клочья пряного пара, словно хищные птицы, парили над телом недужной трясины, лезли в ноздри и ели глаза. Силуэты удалявшихся биологов, дрожа, истончились и исчезли в прокислом сыром молоке иллюзорного мира.   

Мокнецов, обернувшись, неловко сострил:

- Командир наш пропал! Видно, демон болотный - злое чудище-юдо времён революций! - Полупянова бедного слопал.   

Не отвечая и не оглядываясь, молчаливая и угрюмая Сосцова продолжала движение. Неуместный, специфический юмор её раздражал.

«Чертовщина какая-то», – прошептал Мокнецов. - Что за спешка? Почему она не желает помедлить чуть-чуть? Полупянов отстал и без нас может запросто сгинуть!»

Озадаченный нетоварищеским поведением кандидата наук, он остановился. Вскоре и без того размытый и расплывчатый силуэт Сосцовой окончательно скрылся в непроглядной белёсой завесе. Стояла ватная тишина. Видимость не превышала десяти метров. Длинные языки тумана ползли по мосткам. Создавалась иллюзия, что он по колени увяз в жидкой рисовой каше. Сперва появилось лёгкое головокружение. Потом он вспотел. Отчаянно забилось сердце. Скорее осязанием, а не слухом он почувствовал приближение чего-то массивного и громоздкого. Доски гати угрожающе прогнулись. Ощутив резкое усиление болезненного панического приступа, Мокнецов задрожал.

«Боже! – в последнее мгновение перед появлением монстра промелькнула запоздалая трезвая мысль. - Для чего я стою здесь один? Чем я смог бы помочь Полупянову?! Я отнюдь не герой, а скорее уж комик! Почему я не ринулся вслед за Сосцовой?!»

Тяжёлая поступь сотрясла мостки вплотную к нему. Закрыв глаза, Мокнецов обречённо опустил руки и встал на колени. Из тумана вынырнула громадная лапа и схватила его за плечо. Вернувшаяся за ним Сосцова щерила зубы от злости и трясла «дезертира» за узкие плечи. Мокнецов зарыдал и обмяк. Оказавшись прижатым к широкому плотному бюсту, словно к тёплой родимой земле, он вновь почувствовал себя спокойным и уверенным.

- Ну, ну, - повторяла растроганная и смягчившаяся кандидат наук, - ну, ну… Не надо, не надо… Вставай, вставай! Нам лучше не медлить!

К Полупянову приближались два человека. Он немедленно узнал их по многочисленным фотографиям, выставленным в музейном комплексе. Это были Зиновьев и Ленин. Оба невысокого роста, оба в старомодной одежде, в неброских, ходовых среди рабочего люда начала двадцатого века картузиках. Издалека лидеры большевиков казались ничем непримечательными, скромными полупровинциалами, перепутавшими эпохи и потому немного растерянными.

Вблизи впечатление было другим. Узкие густо-оранжевые, почти красные* глаза скуластого и лысого Ленина неприятно щурились. Быстрый взгляд исподлобья придавал им выражение раскосости и хитрости. Он подходил странной походкой, переваливаясь с боку на бок, как-то по-крабьи*. Руки у него были большие и очень неприятные. Желтоватые ногти по цвету сливались с остатками рыжей линялой бородки.

Державшийся за его спиной кудлатый чернявый Зиновьев выглядел веселей и бодрей, смахивая на недавно вылупившийся ядрёный чёрный толкачик*. В противоположность крепкому Зиновьеву от подпорченного, возрастного Ленина веяло удушливой погребной сыростью. «Так пахнет подпол, забитый прошлогодней гниющей картошкой. Или условно-съедобный поганковидный мухомор», - заключил прекрасно разбиравшийся в грибах биолог.

Подойдя к Полупянову, Ильич раздосадованно заметил:

- Проклятый ветер. Не ко времени дунул. Двое сумели уйти.

- Остался самый вкусный и самый любопытный, - шлёпая толстыми бабьими губами, сладострастно произнёс бывший председатель Петросовета.

Полупянов поднял пистолет и выстрелил. Пуля прошла сквозь тело Зиновьева, не причинив ему никакого вреда.

- И самый воинственный, - Зиновьев прокомментировал хлёсткий, но бесполезный выстрел.

- А, может, он герой? Пожертвовал собой ради тех двоих? – осенённый догадкой, Ленин пребывал в раздумьях.

- Жертвы мы всегда с удовольствием принимали.

Ленин согласно кивнул.

- Остальных догоним?

- Будем догонять тех, этот уйдёт, - плаксиво заканючил вечно нерешительный Зиновьев.

- Раньше людей сотнями тысяч умерщвляли, если не миллионами! – проявил недовольство Ленин. – Теперь же обмельчали мы, Гриша, с тобой! Впрочем, нечего ждать! Приступим к нашим прямым обязанностям – к исполнению долга настоящих профессиональных революционеров! Долга, который превыше всего: страха, любви и сомнений – к истреблению жизней!

Через пару минут, обратившись спиной к обмякшему, бесформенному комбинезону, ещё совсем недавно бывшему видным учёным Полупяновым, Зиновьев и Ленин повернулись и растворились в породившей их чудовищной псевдогрибнице.

Остолбеневший Полупянов с ужасом наблюдал за преобразованиями больной природы. Даже железные нервы и гипертрофированное любопытство завзятого естествоиспытателя с трудом удерживали его от немедленного бегства. Клубни густой, студенистой субстанции, исторгаемые гигантским экопаразитом, принимали бесчисленные произвольные формы. Фантомы людей кружились, встречались и гибли, проходя перед ним в «пляске смерти»*. Шутовской хоровод скалил мёртвые зубы и выделывал гнутые, замысловатые коленца. Несчастные жертвы большевистского эксперимента безропотно теснились в добровольной очереди на эшафот. Зубастые жернова Октября с безразличием мяли людей. Их вело на убой персонифицированное в образах Зиновьева и Ленина Безучастие юной страны. Ровное и внешне спокойное. Престарелое, как небрежный палач, обучавший зелёную молодь жестокому делу.

«Психика Мокнецова не выдержала бы этого, - подумал Полупянов. - Решение удалить его было абсолютно правильным».

Перед биологом разворачивалась документальная, хорошо знакомая по студенческим лекциям картина динамического хаоса*. Обученный этой теории в общих чертах, он сознавал, что малейшие изменения в первоначально стабильной социальной среде приводят к непредсказуемым последствиям - к бесконечным вариациям примитивных и сложных сюжетов, бесцветных и пёстрых ходов.

«Революция, как и эволюция – не более, чем произвольные движения маятника, - пробормотал он. – Смерть людей – та же злая случайность!»
Как во сне, он увидел себя и друзей: Мокнецова, Сосцову. Все они были издревле и безнадёжно мертвы.

Полупянов смотрел на болото. Разверзая могилы, «пляска смерти» проходила своим чередом. Она была самодостаточна – зрители ей были не нужны. Близорукая, пьяная нечисть оставляла следы - безымянные трупные ямы и компостные кучи, из которых торчали изуродованные, кривые ступни и ладони.

«Бездушие и мерзость не нуждаются ни в понимании, ни в сочувствии», - решил Полупянов.

Досадливо сплюнув, он обратился спиной к призракам давно и безвозвратно ушедшего в небытие прошлого - «Ушедшего ли?» - пришла в голову крамольная мысль - и направил усталые ноги в сторону посёлка. В лагере его ожидали живые и невредимые, хотя и изрядно потрёпанные, Мокнецов и Сосцова. 



• Арамидная ткань – лёгкий, прочный, биоустойчивый и термостойкий текстиль, предназначенный защищать человека в самых экстремальных ситуациях.
• Авран (мокнец)  – род травянистых ядовитых растений семейства Подорожниковые.
• Биоценоз – совокупность животных, растений, грибов и микроорганизмов, населяющих однородное жизненное пространство.
• «Лишь прошлым летом в парижском Зоологическом саду, увидев золото-красные глаза обезьяны-лемура, я сказал себе удовлетворённо: «Вот, наконец-то я нашёл цвет ленинских глаз!», отрывок из очерка А.И. Куприна «Ленин (Моментальная фотография)».
• «… во всех его движениях есть что-то «облическое», что-то крабье…» - отрывок из очерка А.И. Куприна «Ленин (Моментальная фотография)».
• Чёрный толкачик – одно из названий чёрного мухомора.
• Пляска смерти – аллегорический сюжет живописи Средневековья: Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества.
• Динамический хаос - явление в теории динамических систем, при котором поведение любой сложной системы является случайным, несмотря на то, что изначально оно жёстко определено.