Не написанное письмо с фронта

 

Пишу экзотика по кругу. В окопе сыро, не смешно.
 Сижу на скатке. Руки в тине.  А ноги холодом свело.
Прости бумагу я испачкал… но это мама не грешно.
В окопе после боя страшно. Кругом кровище…
 «слаще, краше, я не видал… все суматошно,
 по большей части в ум вросло…»

 В окопе чавкает вода. Наш «бог» «Старлей», по голенище,
 увяз в болоте, мины дрыщут, комки земли, что эскимо.
Повсюду грязь, он  в сапожищах, «святой», сухое место ищет.
 Присел на труп, их тут горой. Я не совру, их сотни-тыщи.
Младые, а уже седые. Таких средь мирных дней не сыщешь…
на стыке Ии - Ангары.

А где блиндаж? Его в бомбежку, меж пол секунды по зарез,
 со спиртом  взмыло до небес… не кто, под три наката толщей,
 по части бога не воскрес. Кто был там, всех в прах разнесло.
А наш  «СтарЛей»  лежал в окопе, средь нас живых,
 средь трупов немцев …и он единственно не в зло…
ему конечно повезло, один лишь командир остался.
 Все остальных…как ветром сдуло, от нас далече унесло,
 в живую память  вознесло.

 Присел старлей на труп баварца.  Нет, неудобно, чуть привстав
…схватил за волосы гольштейца, к баварцу немцу подтащил,
 как сруб древесный уложил. И шутку с ядом отпустил.
«Вот как прекрасно! Жопе сухо, зад жалоб немцев не берет…
А труп сей счастье придает. Не низко мне, не высоко.
Сижу и вижу далеко.»

Хотя смотреть на это страшно. Но привыкаешь, не напрасно…
 коль сам беду лакаешь дня, со всеми с общего котла.
 И мечешься, во взрыв харкая, слюной кровавой,- рвет тебя…
 потом конечно понимаешь: За что погибнешь здесь,- не зря. 

Старлей в окопе, на войне. Он, взгромоздившись, без оглядки
 он взвесил фляжку – «шо таке?»  Не торопясь, он палец важно,
 во рту вращая послюнил, поднял и молвил: Ветер дует. 
«Цель видна- цель негодует… проблема снайперу дана.

Рукой от гари, сажи черной, помял небритое лицо…
 и отвинтив у фляжки крышку… Чуть - чуть плеснул на малость спирта,
плеснул за павших, за одно. Чуть -чуть отпил, наморщил лоб, 
вновь крышку фляжки вновь прикрыл и громко слово проронил:
 В двенадцать, враг на нас попрет…
 
 Достал кисет, клочок – бумаги…, помял, расправил, на глазок,
щепоть махорки на разок, чуть-чуть размяв, не сверх добавил,
просыпал в грязный желобок. Неспешно, языком лизнул,
смочив газетную бумагу, и браво, лихо закрутил…

В конце, еще разок лизнув, лизнул отменно, очень смачно,
 низ самокрутки сжал, поставил, чуть –чуть сдавил потом поправил,
и щелкнув пальцем два челчка.  Конец цигарки подогнул.
 Поджог армейской зажигалкой. /Ему в подарок в день рожденья …
наш самородок и Левша, Максимка с Сиверского края, верней с Донца...
Сам смастерил здесь зажигалку из гильзы, кремня, фитиля./

Он козью ножку прикурил. И задымил. А аромат, родной махорки…
 ветер в окопе закрутил. Я некурящий от восторга, вдыхал и любовался им. 
И пол минуты не прошло. Пол взвода, русичей гнездо … в изгиб,
 сродни стояли рядом, вдыхая русский самосад.

Старшой два раза затянулся и им в затяжку протянул… и молвил:
 «только лишь в пол тяга, на раз… по полной, вам награда…
Коль кто останется живой. А вам сейчас в затяг уж лишне
Нам с немцем драться не впервой.

Сам крышку фляжки отвинтил, промолвил: «Это придаст сил.»
Кто здесь в живых со мной остался, во фляжке спирт помянем, братьев. 
Вот чудный миг? Что через час, здесь ждет страну, Его и нас?
 Ведь мы в окопе, боже живы, и радость, диво во слезу…
в двенадцать немец вновь попрет… вот удивительный народ,
- все по часам.

 И вдруг, гром ясный среди дня. Немец под старшим лейтенантом,
пошевелился, видим падший, ожил Везувием дыша.
 Немец как червь из ада- тьмы, воскрес, и нет в том нашей, их вины.
 Сполз в грязь. И воет, уши трет… и как безумный, все орет,
как хряк мясистый на Николу, при виде своры и ружья.
«Гитлер капут! Ach du meine Cute! »    /Я боже жив! /

Лейтенант ошпаренный вскочил… его Егорыч вмял, в окоп спустил. «Не вылезай.
Там снайпер ихний в прицел нас сукин сын  пасет»
 А немец, как тот черт сказився. Как вскочит, ростом я дивился…
он под два метра и орет: «Гитлер капут! Руками машет, тараторит без конца
А эхо вторит: «Гитлер капут!»

И вдруг подкошено свалился, сполз по окопу к мертвецам. Немецкий снайпер,
 по старинке его за русского принял. Так стало страшно, он был жив,
 контужен в память… но ретив. Теперь он мертвый, здесь, средь грязи…
 лежит, кровище льет рекой… молитву я за упокой, ему сам в мыслях прочитал. 
За человека посчитав.

Мозги разбросаны вокруг. Прилипли к брустверу… к шинели.
 Я мама вынести не смог. И зарыдал… а слезы льются…
я мог бы быть в его прицеле… Представил, также и меня,
мог снайпер порешить безбожно…такая видимо судьба.
 До боя выдался часок. И я пишу…чиркнул разок…
 наверно стану я бессмертным…угасну будто уголек.

Как там отец? С одной рукой ему по дому не легко               
Ох мама, как пред боем жарко, как хочется испить кваску.
 Всё! Немцы прут… но мне не страшно я крест целую на ходу
Коль суждено… не плачьте мама,  ведь я за вас сейчас умру.