Возмездие для Розенкрейцера

ВАЛЕРИЙ  ГЕННАДЬЕВИЧ  КЛИМОВ


                Роман    ВОЗМЕЗДИЕ ДЛЯ «РОЗЕНКРЕЙЦЕРА»


   «Все тайные общества, под какими бы наименованиями они не существовали,как то:
    масонских лож или другими, закрыть и учреждения их впредь не  дозволять...»

              Благословенный император и самодержец Всероссийский Александр I
              «Указ о уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ»
                от 1 августа 1822 года


                Часть 1. Антимасон

                Глава 1. Один на один с бедой

     Раздался громкий звук захлопнувшейся входной двери, и находившийся до этого в состоянии глубокой прострации семнадцатилетний Сергей Смирнов, высокий светлорусый паренёк с красивыми чертами лица и спортивным телосложением, впервые за день придя в себя, медленно оглянулся вокруг. 
     За длинным столом с остатками поминального обеда, кроме него, к этому моменту, оставался всего лишь один человек – проживающий по соседству с ним давний друг и сослуживец его отца - дядя Гриша, худощавый и жилистый мужчина, лет сорока пяти, с грустными глазами на длинном добром лице, который с нескрываемой жалостью во взгляде уже длительное время пристально наблюдал за ним. 
     Судя по доносящемуся из кухни негромкому разговору, в смирновской квартире, кроме них, находились ещё два человека. Это были активно развернувшие свою посудомоечную деятельность бойкая сорокадвухлетняя жена дяди Гриши – тётя Таня и их худенькая, похожая на мальчишку-подростка, четырнадцатилетняя дочка Оля, или Оленька, как её ласково называли родители, уже давно по детски влюблённая в Сергея, с юношеской непосредственностью не обращавшего на её влюблённость абсолютно никакого внимания.
     Все же остальные, в немалом количестве присутствовавшие на поминальном обеде, мужчины и женщины поспешно разошлись по его окончании в течение считанных минут. При этом, каждый уходивший считал своим долгом сочувственно похлопать убитого горем парнишку по плечу и произнести обычные для такого случая слова соболезнования, которые, впрочем, всё равно не доходили до помутнённого сознания Сергея, словно замершего в момент получения им телефонного сообщения о том, что в отцовские «Жигули», на выезде из их города, врезался гружённый самосвал, вылетевший на большой скорости с боковой просёлочной дороги.
     Итог этого ДТП оказался трагическим - отец Сергея погиб на месте. Что же касается водителя, сидевшего за рулём врезавшегося в него самосвала, то ему удалось безнаказанно сбежать с места происшествия в неизвестном направлении ещё до приезда туда сотрудников госавтоинспекции, а поскольку данный самосвал, вдобавок ко всему, оказался угнанным, то установить по горячим следам личность управлявшего им человека не удалось.
     При этом, милиция констатировала факт того, что ещё задолго до её прибытия труп Смирнова-старшего, как и водительский «бардачок» с багажником «Жигулей», были явно кем-то обысканы, но, как это не странно, ни деньги, ни документы, ни наручные часы погибшего, в ходе произведённого неизвестными лицами обыска не пропали. Было зафиксировано лишь отсутствие связки ключей от их квартиры и его общего с дядей Гришей служебного кабинета.
     Трагедия с отцом оказалась особо страшна для Смирнова-младшего ещё и тем, что теперь, в этом сложном взрослом мире, он остался совсем один. К данному моменту, прошло всего лишь два года с того дня, когда из-за тяжёлой болезни умерла его мать, чью утрату он тяжело переживал до сих пор... а сейчас, вот, ещё более неожиданно, чем тогда, ушёл из жизни и его отец...
     Заметив, что Сергей, наконец-то, пришёл в себя, дядя Гриша немедленно поднялся со своего места и быстро пересел на ближайший к нему стул.
     - Серёжа! Может тебе, всё-таки – к нам? Поживёшь у нас... пока на душе не полегчает, а?- постарался он завладеть вниманием несчастного паренька.
     - Нет, спасибо, дядя Гриша... Я лучше тут...- тихо выдавил из себя Сергей. 
     - Напрасно, Серёжа... Напрасно! Поверь мне... так тебе будет легче пережить твоё горе,- гнул своё отцовский друг. 
     - Нет, дядя Гриша... Мне сейчас надо побыть одному! До «сорока дней» я так и так буду жить здесь, а там... вскоре... у меня начнётся учёба в институте. Тогда и решу окончательно вопрос о своём будущем проживании,- всё также тихо произнёс Сергей.
     - Ах, да... Ты же только что поступил в ВУЗ... Да, я слышал об этом от твоего отца. Молодец! Вот только запамятовал: в технический или гуманитарный?
     - В технический! В здешний филиал одного из московских ВУЗов!
     - Ого! И сколько лет там учиться?
     - Пять с половиной: пять полных курсов плюс шестой – укороченный, с защитой диплома в феврале.
     - Обучение очное?
     - Да.
     - И военная кафедра там есть?
     - К сожалению, нет! Убрали нынешней весной. В Москве – оставили, а здесь - в филиале – ликвидировали. Правда, узнал я об этом лишь после своего поступления...
     - Может, тогда, тебе перевестись из нашего областного центра в Москву? Я понимаю, конечно, что ты, как и все мы, горячо любишь наш прекрасный волжский город, но, в связи со сложившимися обстоятельствами, может, всё-таки, стоит полностью сменить обстановку и начать новую жизнь в столице нашей Родины? И с военной кафедрой, опять-таки,  вопрос решится, а?
     - Не знаю, дядя Гриша... Я, конечно, подумаю об этом, но – не сейчас. Начну учёбу здесь, а там – видно будет... А призыва в армию – я не боюсь. Надо будет – отслужу! Не я первый – не я последний...
     - Тебе видней... А службы в армии, верно – бояться не надо! Послужишь в ней – жизнь получше узнаешь, во всех её черно-белых проявлениях!
     - Да, не думаю я сейчас об этом... 
     - Ну, и правильно... Хм... Я, вот, что ещё тебе хотел сказать, Серёжа! Но только давай сначала сразу договоримся: всё, что я сейчас расскажу - останется строго между нами! Идёт?- почему-то волнуясь, негромко спросил у паренька дядя Гриша.
     - Идёт!- немного удивлённо ответил Сергей.
     - Тогда слушай и запоминай! Может когда-нибудь и пригодится тебе эта информация...- оглянувшись на кухню, тихо продолжил дядя Гриша.- Твой отец и мой друг – Дмитрий Игоревич Смирнов – как ты знаешь, до своей гибели служил в нашем районном отделе внутренних дел заместителем начальника отдела уголовного розыска. Был на хорошем счету: его даже в областное управление, до конца этого года, планировали перевести. Но, как видишь, не сбылось... Так, вот, буквально за два дня до этого страшного ДТП Дмитрий поделился со мной кое-какими оперативными данными о ходе своего расследования зверского убийства одного известного в здешнем криминальном мире карманника по кличке «Коготь», труп которого, с явными следами изощрённых пыток и ножевым ранением в области сердца, около недели назад нашли в квартире, в которой тот проживал.
     - Эти данные имеют какое-то отношение к смерти моего отца?- устало поинтересовался Сергей.
     - Не знаю. Это решать тебе, Серёжа... Мне продолжать?-  осёкшись, спросил у него дядя Гриша.
     - Да,- всё таким же уставшим голосом коротко ответил ему Сергей.
     - Так, вот, в квартире этого карманника всё было перевёрнуто вверх дном. Полное впечатление того, что в ней кто-то целеустремлённо искал какой-то неизвестный нам документ или предмет, имевший для искавшего ценность особого, явно не только материального, характера, так как ни деньги, ни ценные вещи из квартиры «Когтя» взяты не были!- тихо продолжил дядя Гриша.
     - Странно... но точно также всё было перевёрнуто у нас в квартире в день папиной смерти, и также ничего не пропало... даже открыто лежавшие на столе деньги. А, поскольку дверной замок не был взломан, я подумал, что этот беспорядок устроил заехавший, в отсутствие меня, домой мой отец, который, согласно моим предположениям, судорожно искал в нашей квартире что-то срочно ему понадобившееся. Поэтому я никому ничего не сообщил об этом, когда, придя вечером домой со своей тренировки по каратэ, обнаружил здесь данный бардак. Просто разложил все вещи по своим местам, и всё. Ну, а потом... позвонили и сообщили о смерти папы, и вся эта история с разбросанными вещами сразу же вылетела у меня из головы,- с долей лёгкого удивления перебил его Сергей.- Сейчас, вот, вспомнил случайно про неё и понял, что завтра, помимо многих прочих дел, ещё и дверной замок придётся менять...
     - Да, действительно, всё это очень странно!- тревожно отреагировал на данную информацию Смирнова-младшего дядя Гриша.- Так, вот, со слов Дмитрия, один из его «барабанов»... ну, одним словом, осведомитель... шепнул ему поутру, в день нашей последней с ним беседы, о том, что буквально за сутки до своей смерти «Коготь» хвастался тем, что за ним стоит один серьёзный человек из какой-то тайной организации типа секты, названный однажды, при нём, одним из знакомцев последнего «Розенкрейцером», который периодически снабжает его хорошо оплачиваемыми заказами на предмет незаметного опустошения карманов конкретно указываемых им лиц с последующей передачей ему всего похищенного, и что он – «Коготь» - в свою последнюю встречу с этим заказчиком, примерно наказал «Розенкрейцера» за жадность (якобы тот, при расчёте, недодал ему часть обещанной суммы), «срезав» у того портмоне с приличной наличностью и красивой «цацкой из рыжья». На просьбу показать ему столь красивый трофей подвыпивший «Коготь» хвастливо вытащил упомянутый предмет из кармана своих брюк и ненадолго продемонстрировал его «Барабану», после чего последний стал уговаривать пьяного хвастуна сыграть с ним на него в карты. «Коготь» неразумно согласился на эти уговоры и вчистую проиграл украденную «цацку» осведомителю Дмитрия. Однако, на встречу с твоим отцом «Барабан» её с собой, почему-то, не взял... но, правда, пообещал ему принести данный трофей для показа на следующий день.    
     - А как выглядела эта «цацка»?- не проявляя внешне никаких эмоций, поинтересовался Сергей.
     - По описанию «Барабана», пересказанного мне твоим отцом, она была треугольного типа, с вытянутым верхним углом, и представляла собой подвеску из золота, на которой, в центральной её части с выгравированным на ней солнечным свечением, были прикреплены выполненные из драгоценного камня красного цвета крест и раскрытый бутон розы. Под крестом на подвеске располагалось изображение какой-то птицы, типа орла, с двумя опущенными вниз крыльями, сидящей на чём-то, очень напоминающем гнездо. Верхний же угол этой подвески, над розой, венчала то ли корона, то ли возвышающаяся часть рыцарской башни,- ответил дядя Гриша.
     - И что дальше?- всё тем же усталым тоном спросил Сергей.
     - Дальше... Дальше то, что, во-первых, вышеупомянутый мной «Барабан», рассказавший обо всём этом Дмитрию, бесследно исчез на следующий же день после наших с ним немного разнящихся по времени бесед с твоим отцом, то есть ровно за сутки до гибели Дмитрия, а, во-вторых, в квартире этого осведомителя, при нашем вчерашнем туда прибытии, были также зафиксированы уже знакомый тебе беспорядок в вещах без каких-либо следов кражи чего-то ценного и отсутствие вышеупомянутой «подвески с розой и крестом».
     - И что это означает?- попробовал уточнить у дяди Гриши явно ускользающую от него суть данного информационного сообщения Сергей.
     - А то, что – налицо следующая цепочка взаимосвязанных событий: какой-то неизвестный, то ли с фамилией, то ли, что более вероятно, с кличкой «Розенкрейцер», имеющий отношение к некой тайной организации в нашем городе, снабжал преступными заказами своего знакомого высокопрофессионального карманника «Когтя», который несколько дней назад, обидевшись на него из-за размера полученной оплаты своего труда, выкрал из карманов своего благодетеля портмоне с деньгами и ту самую «подвеску с розой и крестом», проигранную им позже в карты осведомителю твоего отца. «Розенкрейцеру» не трудно было догадаться о том, кто стащил у него портмоне и подвеску. Он сам или его люди пришли к «Когтю» домой и убили его, предварительно обыскав принадлежащую ему квартиру и узнав, с применением пыток, имя или кличку человека, выигравшего у него подвеску. Затем они, вероятно, потратили какое-то время на вычисление полных именных данных и адреса несчастного «Барабана», после чего немедленно заявились к нему домой, но произошло это, видимо, уже после беседы последнего с твоим отцом, в которой он рассказал ему всё вышесказанное...
     Дядя Гриша закашлялся и, прервав на несколько секунд своё аналитическое повествование, торопливо выпил полстакана яблочного компота. Убедившись, что кашель прошёл, он продолжил:
     - Вошедшие преступники тщательно обыскали его квартиру, но, судя по всему, подвески, там, не нашли. Тогда они, наверняка, вывезли несчастного в какое-нибудь безлюдное место и перед тем, как убить и закопать, «разговорили» его насчёт того, что именно и кому именно он успел передать и рассказать. Так преступники вышли на твоего отца и, решив, что он слишком много знает, на всякий случай, ликвидировали его под видом ДТП. Для подстраховки они, забрав у погибшего Дмитрия связку ключей, среди которых были и ключи от вашей квартиры, обыскали её в твоё отсутствие. Убедившись, что твой отец не вёл и не хранил дома никаких дневников и прочих записей, касающихся его служебной деятельности, они успокоились и ушли.
     - Странно... По моему, логичней было бы предположить, что все материалы, относящиеся к расследованию убийства карманника, мой отец хранит на своём рабочем месте: например, в сейфе или в ящиках письменного стола, чем у себя в квартире,- вполне резонно заметил Сергей.
     - Я думаю, к тому моменту, они уже точно знали о том, что на рабочем месте твоего отца, в нашем общем с ним служебном кабинете, нет никаких записей об итогах его встречи со своим осведомителем. Видимо, кто-то из наших сотрудников, вольно или невольно сработавший на этих людей, воспользовавшись похищенной ими связкой ключей и проверив, по их просьбе,  служебный сейф и рабочий стол твоего отца, уже сообщил им о том, что ничего интересующего их здесь не нашёл. Но они просчитались... Дмитрий, при нашей последней с ним встрече, торопясь, оставил на моём рабочем столе небольшую, неизвестно как к нему попавшую книгу с закладкой на странице, текст которой, судя по всему, его сильно заинтересовал. Возможно, конечно, что эта книжка и этот текст, на заложенной им странице, к данному делу вообще не имеют никакого отношения, но, в этом, со временем, ты разберёшься уже сам... - подробно объяснил Сергею суть всех произошедших в последние дни, вокруг его отца, событий дядя Гриша, передавая ему в конце своего монолога вышеуказанную книгу, рассказывающую, судя по её названию, о неком архимандрите Фотии, жившем в России в первой половине девятнадцатого века.
     - А куда ехал отец, когда в него врезался угнанный преступниками самосвал?- поинтересовался у дяди Гриши Смирнов-младший, крепко зажав в руке протянутую ему книжку.
     - Никто не знает... но уже установлено, что выехал он из РОВД сразу после поступившего на телефон в нашем с ним кабинете звонка неизвестного лица из телефонной будки, расположенной в центре города. Видимо, Дмитрия, под каким-то весьма благовидным предлогом, специально выманили из служебного кабинета и хитроумно направили в том направлении, на котором его уже ждал самосвал-убийца.
     - Дядя Гриша, а почему он Вам ничего не сказал, когда уходил из кабинета?
     - Потому что меня там, тогда, не было... Я как раз в это время, в составе дежурной опергруппы, находился в совсем другом месте. 
     - И что же теперь будет?
     - Ничего! Лично я не сомневаюсь в том, что труп Дмитриевского осведомителя в ближайшее время не будет найден, и, в связи с этим, после всех необходимых, в таких случаях, процедур, он будет объявлен без вести пропавшим. Также я не сомневаюсь и в том, что расследования обоих уголовных дел по ДТП, приведшему к смерти твоего отца, и убийству известного карманника «Когтя» окончатся обычными «глухарями». Поэтому, собственно говоря, я и решил, что ты обязательно должен знать обо всём этом. А, уж, пригодятся ли тебе, когда-нибудь, эти знания или нет – один Бог знает...- подвёл итог своему долгому рассказу дядя Гриша.
     После этого он тяжело встал со стула и молча пошёл в кухню помогать своим женщинам домывать посуду.    
     Сергей же ещё какое-то непродолжительное время продолжил неподвижно смотреть в одну точку перед собой, пока волнение, внезапно охватившее его после глубокого внутреннего переосмысления полученной от дяди Гриши информации, не вызвало появление у него устойчивого желания мщения. Свершение возмездия для «Розенкрейцера» и прочих участников убийства отца – вот, что, отныне, будет больше всего волновать его на этом свете!
     И уже на следующий за похоронами день Сергей решительно раскрыл на заложенной странице книжку об архимандрите Фотии – последнюю книгу, которую успел прочитать Смирнов-старший незадолго до своей смерти... 


                Глава 2. Заложенная страница

     ... 5 июня 1822 года в одной из многочисленных комнат Зимнего дворца сорокачетырёхлетний Благословенный император и самодержец Всероссийский (он же великий князь Финляндский и царь Польский) Александр I в назначенный им же час с нескрываемым любопытством ожидал прихода несколько необычного гостя, с которым ему настоятельно советовал встретиться ряд лиц из его близкого круга.
     Его гостем, в этот раз, должен был стать человек, о котором последние месяцы говорил весь Санкт-Петербург. Это был - внезапно приобретший одинаково огромное влияние на умы как придворной знати и церковного руководства во главе с митрополитом Серафимом, так и простого люда с рядовыми священнослужителями, тридцатилетний настоятель Сковородского монастыря Новгородской епархии архимандрит Фотий – священнослужитель, снискавший себе славу резкого обличителя вредоносной для государственного устройства страны, православной веры и русского национального самосознания, деятельности созданной за несколько последних десятилетий в России сети тайных масонских обществ различного толка.
     Пётр Никитич Спасский (в монашестве – Фотий) приобрёл вышеуказанную известность, практически, сразу после принятия им в 1817 году монашеского пострига, возведения в первый священный сан и назначения на должность учителя Закона Божьего в столичном Втором кадетском корпусе, в котором обучались четыре тысячи юношей.
     Воспользовавшись этим назначением, молодой иеромонах в своих душеспасительных беседах незамедлительно принялся передавать открытым юношеским сердцам свою искреннюю любовь к родине, православной вере и традиционным ценностям русского народа, одновременно раскрывая им глаза на всю опасность «бесовских заговоров», методично и изощрённо готовящихся в недрах существующих масонских лож, насквозь пропитанных лютой ненавистью к Русской Православной Церкви и национальному устройству русского государства, а в последующие три года, помимо плановых занятий в кадетском корпусе, стал выступать ещё и с яркими проповедями на данную тему сначала в относительно небольшом соборном храме Александро-Невской Лавры, а затем и в огромном Казанском соборе.
     Однако, обличительные проповеди харизматичного иеромонаха быстро привлекли к себе внимание не только его столичных поклонников, но и его влиятельных врагов из числа членов критикуемых им тайных обществ. На него моментально, буквально со всех сторон, посыпались анонимные угрозы расправы, и лишь решительно вставшие на защиту своего любимого учителя кадеты, сопровождавшие его повсюду за стенами учебного заведения, помешали их исполнению. 
     Тогда, не сумев ни уничтожить физически, ни напугать смелого иеромонаха, его враги решили избавиться от него посредством хорошо продуманной интриги, в результате которой после его очередной разоблачающей их действия проповеди в Казанском соборе он был удалён из Санкт-Петербурга путём его назначения на должность настоятеля небольшого Деревяницкого монастыря, расположенного недалеко от Новгорода.
     Это назначение принесло ему игуменский сан, но являясь, по сути, почётной ссылкой, сильно огорчило молодого игумена. Однако, он, руководствуясь изречением «На всё воля Божья!», с примерным послушанием принял очередной поворот в своей судьбе. В этот период его чаще стали посещать чудесные видения, которыми он охотно делился с монахами своего монастыря: то он узрел, как его духовный наставник «владыка Иннокентий был принят в небесные обители» (и, действительно, данный священнослужитель был прославлен Русской Православной Церковью в лике святых в 2000 году), то - как «святой Георгий посулил лично ему скорое игуменство в Юрьевском монастыре Новгородской епархии» (и, действительно, в августе 1822 года он был с почётом назначен на имеющую традиционно большое влияние в православной России должность настоятеля данного монастыря (одного из трёх самых древних российских монастырей), в котором, позже, и закончил свой жизненный путь), то - многие другие (в точности сбывшиеся позднее) пророческие видения, касающиеся, в том числе, и всей России.
     Полные аскетизм и воздержание, постоянные молитвы и бдения, ношение изнуряющих тело власяницы и железных вериг, истязающих плоть и очищающих дух от скверных помыслов, а также непоколебимая преданность делу Церкви, послужили причиной тому, что сначала в Новгороде и его окрестностях, а затем и во многих других местностях Российской империи, и, в первую очередь, в Санкт-Петербурге, игумен Фотий стал считаться истинным праведником русской земли и избранником Божьего провидения, ведущим свою жизнь под стать той, которую ранее вели знаменитые ветхопещерники - первые подвижники раннего христианства.
     Высоко оценив заслуги перед Церковью ставшего всенародно известным игумена, новый глава Русской Православной Церкви митрополит Серафим, полностью разделявший его взгляды, перевёл последнего на должность настоятеля более крупного по размеру территории и численности находящихся там монахов Сковородского монастыря Новгородской епархии и возвёл его в следующий, более высокий и значимый в церковной иерархии, духовный сан архимандрита.
     Вот, с этим человеком и предстояло нынче встретиться русскому императору Александру I, которого в последнее время всё чаще стали обуревать тревожные мысли об усиливающемся смятении в душах значительной части российского дворянства (в том числе, находящегося на военной службе), вызванном повальным увлечением молодых дворян мистицизмом, активно привнесённым в устоявшуюся жизнь России из Англии, Германии и Франции; причём, как не парадоксально это звучит, больше всех в сложившейся ситуации был виноват лично он. 
     Именно он, Благословенный император и самодержец Всероссийский, будучи молодым и легкомысленным, в самом начале своего царствования, широко распахнул то ли полуоткрытые, то ли полузакрытые его коронованными предшественниками бабушкой Екатериной II и отцом Павлом I «духовные ворота» своей великой страны перед масонскими учениями всех направлений, в небывалых доселе масштабах хлынувшими на просторы России и в сжатые сроки охватившими все большие города империи своими многочисленными «ложами» (с собственными таинственными уставами и антиправославными русофобскими литературными произведениями), вовлечение в которые его поданных, в последние годы, происходило сверхускоренными темпами. 
     Александр I, в юности сам попавший под влияние либеральных идей и мистических настроений, особенно усилившихся в Европе в период Французской революции, в первое время после своей инаугурации всерьёз планировал провести в России кардинально меняющие её национальный уклад жизни либеральные реформы и направить её духовную жизнь в русло максимального приближения к некой мистической «всемирной истине», рассматривая, при этом, в числе прочих, и возможность реального осуществления на территории империи проповедуемого  европейскими масонскими ложами объединения всех существующих религиозных вероисповеданий с их традиционными обрядами в неком лоне «универсального христианства».
     Однако, с возрастом и приобретённым с годами политическим и житейским опытом он, во многом, пересмотрел свои прежние взгляды и сначала постепенно свернул так толком и не начавшиеся промасонские либеральные реформы, а затем задумался и о негативных последствиях снятия им ранее всех ограничений в отношении деятельности на территории его империи постоянно множащихся мистических обществ с их непонятными тайными обрядами и неясными целями, приведших духовное состояние страны отнюдь не к тем результатам, на которые он рассчитывал. 
    Словом, ожидаемый им приход архимандрита Фотия оказывался для императора весьма своевременным и знаковым.
     В это самое время уже подошедшего ко входу в императорский дворец архимандрита также не отпускали мысли о важности предстоящей встречи.
     О ней Фотий узнал ровно в тот момент, когда после своего кратковременного пребывания текущей весной (по приглашению митрополита Серафима) в столичной Александро-Невской Лавре он стал планировать свой скорый отъезд в родную Скороводскую обитель. Именно тогда к нему обратился ряд близких к царю лиц с неожиданной просьбой отложить свой отъезд до возвращения в столицу временно отсутствовавшего там Александра I.
     Фотием овладело искреннее недоумение по данному поводу. Он никак не мог понять главного – о чём ему говорить с императором! Но буквально ночью того же дня ему во сне явился Святой великомученик Георгий с повелением остаться в столице, и он послушно отложил свой отъезд...
     Узнав о дате своей аудиенции с царём, архимандрит, перед столь знаменательной встречей, попросил помощи и заступничества у Пресвятой Богородицы в своей молитве перед её иконой в Казанском соборе и получил благословение древней иконой Нерукотворного Спаса от митрополита Серафима. Внутреннее решение о необходимости доведения до императора всей правды о засилии в стране тайных масонских лож, возглавляемых, в том числе, и лицами из самого близкого его окружения, было принято.
     Фотий прекрасно осознавал то, чем может окончиться для него эта встреча, если император ему не поверит. Не так давно один из русских патриотов уже попытался предупредить российское общество о чрезвычайной опасности, исходящей от тайных мистических обществ, издав обличающую масонов книгу «Беседа о бессмертии души», и эта попытка закончилась для него весьма печально. Усилиями влиятельных масонов весь его труд был изъят и целиком уничтожен, а он сам был навсегда выслан из столицы в захудалый, на тот момент, Харьков. Однако, этот пример не остановил бесстрашного архимандрита.
     Войдя во дворец и поднимаясь по его широким лестницам, Фотий принялся осенять крестным знамением как самого себя, так и все встречающиеся на его пути входы и проходы в другие комнаты, искренне полагая, что «здесь живут и действуют тьмы сил вражьих, и ежели оные, видя крестное знамение, отбегут от дворца на сей час его прихода, то Господь даст ему благодать пред лицом Царя и преклонит сердце императора послушать то, что на его сердце есть ему возвестить».
     Продолжая на своём пути размышлять о важности возложенной на него Господом миссии, Фотий оказался перед дверями, которые при его приближении молча распахнули двое стоящих около них царских слуг в красивых ливреях.  Архимандрит, замедлив на долю секунды свой и так неторопливый шаг, решительно вошёл в царские апартаменты.
     Ожидавший его император находился в глубине комнаты и несколько в стороне от её входа. Он явно ждал, что Фотий первым делом подойдёт к нему и услужливо благословит его по церковной традиции. Однако, архимандрит, не обращая на «царя земного» никакого внимания, сначала неспешно осмотрелся и, найдя взглядом икону с образом Царя Небесного, висевшую на противоположной от императора стене, обернулся к ней лицом, потом, трижды покрыв себя крестным знамением, поклонился святому образу, и лишь затем предстал перед Александром I.
     Император, изумлённый демонстративно смелым поведением знаменитого архимандрита, сотворившего честь Богу прежде, чем ему, и принципиально не отошедшего от положенного православного ритуала вхождения в чужое помещение, моментально попал под влияние своего харизматичного гостя. Он с почтением подошёл к Фотию и, принимая от него благословение, с христианским послушанием поцеловал протянутую ему руку, после чего благоговейно приложился к небольшому образу Спасителя, также протянутому ему архимандритом.
     - Я давно желал видеть тебя и принять твоё благословение, отец Фотий,- произнёс, наконец, Александр I.
     - Яко же ты хочешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то, благословляя тебя, глаголю: мир тебе, Царь наш! Спасись и радуйся! Господь с тобою будет!- сказал ему в ответ Фотий.
     После этих слов император, почтительно взяв архимандрита за руку и вежливо показав место, где тому подлежит сесть на время беседы, самолично посадил последнего на широкий стул. Сам же, глядя Фотию прямо в глаза, сел напротив его настолько близко, что архимандрит сразу понял - разговор будет долгий и доверительный.
     Фотий осенил себя и императора крестным знамением и приготовился к длительной беседе. Первым её начал Александр I. Он стал расспрашивать его о времени, проведённом последним в кадетском корпусе, где будущий архимандрит служил учителем Закона Божьего, и о годах его монастырской жизни. Фотий же, отвечая ему на его вопросы, попутно говорил царю о Святой Церкви, возрастающей опасности для православия и спасении души человеческой, ненавязчиво стараясь внушить тому надлежащую православному веру в силу Креста и крестного знамения.
     - Не имеешь ли ты, отец Фотий, что-то особенное сказать мне?- неожиданно спросил архимандрита проникшийся к нему доверием Александр I.
     - Никаких нужд земных для обители и себя я не имел и не имею. С нами Бог, а с Ним всё у нас есть! Единственное тебе нужно поведать, что для тебя паче всего нужнее: враги Церкви Святой и Царства Русского весьма усиливаются. Зловерие и соблазны явно и с дерзостью себя открывают. Как поток водный разливается всюду нечестие... Великий вред святой вере Христовой и царству твоему хотят сотворить тайные злые общества, но они не успеют. Бояться их нечего! Надобно лишь внутри самой столицы дерзость врагов, тайных и явных, в успехах их немедленно остановить! Господь с тобою, о Царь наш! Даётся тебе благодать и крепость. Всё можешь ты во славу Божию сотворить. Праведные скорбят, видя успехи врагов, но чают, что Господня десница воздвигнет тебя, Царь наш, защитить Церковь Святую и веру Христову! – взволнованно произнёс Фотий.
     - Может, отец Фотий, у тебя есть и что-то более конкретное сказать мне о тайных врагах наших и действиях их во вред народу русскому?- задал очередной свой вопрос архимандриту внимательно выслушавший его император.
     - Есть, о Царь наш! И, коли желаешь, то слушай!– всё также витиевато ответил ему архимандрит и тут же принялся взволнованно рассказывать не на шутку встревожившемуся Александру I ту правду о реальном духовном состоянии российского общества, которую ему, до него, никто не хотел или не решался говорить. 
     Фотий подробно поведал императору о том, что в его огромной империи существует уже порядка ста масонских лож, в которых, в общей сложности, состоят около пяти тысяч человек – практически, весь цвет русской аристократии, и что знатные дворяне вступают в масонство, порой, целыми родами. Да, и как им не вступать, если в самых влиятельных столичных ложах списки состоящих в них дворян начинаются с отдельных членов царствующей фамилии и даже некоторых лиц из числа близких друзей самого императора, а значительная часть всех действующих в России общественных организаций являются либо замаскированными разновидностями масонских лож, либо обществами, находящимися под их несомненным влиянием. 
     Он попытался донести до него необходимость осознания им того, что в систему главных приоритетов в деятельности руководства любых масонских лож и большинства масонов высших степеней (сверхсекретных даже в их среде) всегда и везде входят внедрение своих людей во все влиятельные структуры государства (или привлечение в свои ряды уже находящихся там лиц), придание деятельности данных структур антинационального характера и осуществление тотального контроля над всеми существующими духовными центрами и печатными типографиями той страны, в которой они пребывают.
     Фотий подчёркивал, при этом, что масоны не отошли от этой своей разрушительной практики и в России. Так, уже с момента образования министерской системы российского правительства (произошедшего уже при Александре I) многие ключевые посты во вновь образованных министерствах заняли исключительно высокопоставленные масоны, проталкивающие, в числе прочих, проект создания единой масонской ложи, якобы, под покровительством правительства (а в действительности, конечно – совсем наоборот) и постановки вопросов повышения в должности государственных чиновников в прямую зависимость от их повышения в масонских степенях. 
     Архимандрит раскрыл глаза императору на то, что тайные общества стали массово проникать даже в саму основу его империи - русскую армию – стремительно разлагая изнутри единый  офицерский корпус. А это уже ясно указывало на то, что в интересах тайных руководителей созданной сети мистических лож в стране зреет всеобъемлющий антироссийский заговор и грядёт военный переворот. Положение усугублялось ещё и тем, что многие из присутствующих в правительстве страны и российском обществе патриотов даже не подозревали о разрушительных целях масонских лож и относились к ним, как к абсолютно безвредным творческим кружкам, так как лидерами местного масонства была совершена коварная подмена отдельных ценностных понятий: отступление от православной веры в рядах русской аристократии стало называться непонятным для многих словом «мистицизм», а поклонение ложным богам – невинным «духовным исканием».
     Фотий громогласно констатировал тот факт, что к нынешнему 1822 году под контролем высокопоставленных масонов оказались даже Святейший правительствующий синод и Министерство духовных дел и народного просвещения России, и теперь в печати происходил настоящий разгул засилья представителей тайных обществ, открыто выпускающих свои масонские вестники и нещадно критикующих всех, кто пытается хоть как-то им противостоять. 
     Доведя до императора всю вышеперечисленную информацию,  Фотий, в подтверждение своего рассказа, подкрепил его несколькими сделанными им лично выписками из запрудившей Россию мистико-еретической литературы, носящей явно антинациональный и антиправославный характер, которые он немедленно передал Александру I, и пообещал, в дальнейшем, исправно пересылать тому все аналогичные, разоблачающие деструктивные цели масонов, выписки из их «бесовских» книг, которые периодически приносили ему в монастырь его многочисленные сторонники.
     - Против тайных врагов наших мало уже действовать тайно. Надобно открыто запретить их и впредь жёстко поступать с ними! – подводя итог сказанному, произнёс в конце своего длинного повествования Фотий (имея ввиду не воздействовавшие должным образом на масонов словесные предупреждения их руководителям, вынесенные ранее в их адрес, в устной форме, Екатериной II и Павлом I) и осенил себя крестным знамением.
     Реакция Александра I на рассказ архимандрита была крайне неожиданной для последнего. Император упал на колени перед образом Спасителя и, оборотившись лицом к Фотию, сказал: «Возложи руки твои, отче, на главу мою и сотвори молитву Господню обо мне!».
     Фотий исполнил просьбу царя и, прочитав молитву, благословил его. В ответ Александр I, стоя на коленях, поклонился ему в ноги, а, встав с пола и приняв его благословение, поцеловал архимандриту руку и попросил того не забывать его в своих молитвах и посылать ему своё благословение. После этого император благоговейно довёл Фотия до дверей и, благодаря того за посещение, сердечно с ним попрощался.
     Архимандрит, радуясь благополучному окончанию этой встречи и явной благодати, посетившей императора после их полуторачасовой беседы, в приподнятом состоянии отправился к митрополиту Серафиму, который узнав о всех подробностях его разговора с Александром I, крепко обнял Фотия и горячо поблагодарил его за то, что он не побоялся довести до царя всю боль Русского народа и Русской Православной Церкви за творящееся в имперских верхах мракобесие.
     Итогом данной судьбоносной встречи архимандрита Фотия и императора Александра I стал подписанный и переданный последним на исполнение министру внутренних дел империи В.П.Кочубею 1 августа 1822 года «Указ об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ», под страхом наказания запрещавший на территории России деятельность такого рода организаций и состояние в них государственных чиновников всех рангов и снятие в 1823-1824 годах (после последующих встреч архимандрита и императора, на которых последнему была предоставлена дополнительная, компрометирующая масонство, информация) с государственных должностей всех уличённых в принадлежности к масонским ложам и не выполнивших запрещавший их деятельность императорский указ руководителей (даже тех, кто принадлежал знатным дворянским родам и входил в круг его личных друзей). Что же касается выявленных масонов-иностранцев, то все они были немедленно и навсегда высланы из Российской империи...


                Глава 3. Разговор с историком

     Внимательно прочитав этот отмеченный отцом текст в переданной дядей Гришей книге и как следует поразмыслив о его содержании, Сергей, первым делом, направился к своему школьному учителю истории – Евгению Николаевичу Сутормину, на редкость доброму и много знающему пожилому человеку, которого любили, без исключения, все ученики их школы.   
     Сутормин, уже зная о постигшем Смирнова горе, сначала принёс ему свои искренние соболезнования по поводу гибели отца и лишь затем, усадив несчастного паренька за стол с чаем и печеньем, напрямую спросил своего недавнего ученика о том, что привело его к нему.
     Сергей, не скрывая нетерпения и не вдаваясь в излишние, на его взгляд, подробности, попросил своего бывшего учителя немедленно рассказать ему всё, что тот знал о масонах.
     Евгений Николаевич, конечно, сильно удивился странному интересу Смирнова к этой тематике, но, будучи глубоко интеллигентным человеком, не стал расспрашивать последнего о причинах, побудивших его к выяснению данного вопроса, и, без лишних слов, подробно рассказал Сергею наиболее известные исторические факты о мировом масонстве, в целом, и российском масонстве, в частности.   
     Он поведал ему, что масонство или, как его ещё многие называют – франкмасонство, является, по сути, огромным транснациональным общественным движением общей численностью порядка четырёх миллионов человек, умело сочетающим в своей идеологии самые разнообразные эзотерические, религиозные и естественно-научные представления.
     Из этих четырёх миллионов адептов масонского движения ныне, по его мнению, примерно три четверти являются гражданами США и Великобритании с их сторонниками в других странах мира, а одна четверть – гражданами Франции с их разбросанными по всему свету единомышленниками и независимыми от «французских» и «англо-саксонских» масонских течений прочими гражданами самых различных государств, имеющими свои собственные «модернистские» идеологии.
     Со слов Евгения Николаевича, самое первое масонское общество было официально создано в Англии ещё в далёком 1717 году. «Масоны» или «франкмасоны» (в переводе на русский - «вольные каменщики») были напрямую обязаны данным своим названием старинной «Гильдии каменщиков» – первой закрытой профессиональной организации, действовавшей, в тот период, на английской территории. 
     Тогда же, как рассказывал Сутормин, были разработаны и первые жёсткие требования к структурам создаваемых масонских лож и вступающим в них кандидатам. В каждой масонской ложе, действующей по специальному, единому для всех обществ одного из вышеупомянутых направлений, уставу, существуют три основных степени совершенствования её членов: «ученик», «подмастерье» и «мастер».
     В первой степени «ученика», как подчёркивал Евгений Николаевич, содержатся лишь базовые элементы нравственно-этической системы масонства, обращающие внимание посвящаемого на необходимость углублённого самопознания, саморазвития и самосовершенствования, работы над собой и своими недостатками. Во второй же степени «подмастерья» внимание посвящаемого обращается уже на окружающий мир, философию его восприятия и свою активность в нём. Содержание данной степени апеллирует к разуму человека, проходящему через неё.
     Наиболее же важной и драматической масонской степенью, по словам школьного историка, является третья степень «мастера», посвящённая, помимо прочего, изучению тематики смерти «мастера Хирама» - легендарного руководителя строительства «храма Соломона», убитого тремя подмастерьями, недовольными своим положением среди остальных строителей. Этот мастер из легенды, по убеждению масонов, имеет свой конкретный прообраз в Библии. Так это или не так – большой вопрос, но, в любом случае, рассказ о смерти «мастера Хирама» имеет полностью масонское происхождение и никак не связан с библейским текстом.
     Сутормин обратил также внимание Сергея на то, что, на первый взгляд, масонство как бы не представляет собой ничего опасного для окружающих. Любая масонская ложа кажется несведущим людям неким клубом по интересам для «заумных» граждан, помешанных на смеси эзотерики. философии и вырванных из контекста различных религий догм и ритуалов, густо сдобренной романтикой таинственности и пафосом декларируемых принципов свободы, равенства, братства и справедливости.
     Однако, как подчеркнул Евгений Николаевич, это – не так. Всё вышеперечисленное является лишь лакированной приманкой для творческой интеллигенции, влиятельных чиновников и крупных финансистов, попадающих в сети талантливых манипуляторов, использующих, впоследствии, этих далеко неглупых людей с их идеями, деньгами и связями в своих абсолютно прагматичных и порой глубоко циничных целях, касающихся влияния на внутреннее политическое устройство и внешнюю политику каждой конкретной страны, попадающей в орбиту интересов вышеуказанной масонской ложи.   
     С его слов, всех наиболее влиятельных и одарённых, в понимании вышеупомянутых манипуляторов, лиц из масонского «братства», после многочисленных проверок, постепенно привлекают к деятельности, о которой остальные «братья» даже не догадываются. Для этого существуют следующие – секретные – степени посвящения и тайные организации с неясными целями внутри самих масонских лож. И, вот эти то, глубоко законспирированные, организации и люди, в них входящие, могут быть очень опасными, как для целых государств, так и для любых конкретных лиц, оказавшихся по тем или иным причинам на их пути...
     Что касается России, то, по мнению Евгения Николаевича, масонство в ней появилось всё в том же далёком восемнадцатом веке: официально первая ложа была открыта в Российской империи в 1731 году, когда Великая Ложа Англии назначила Провинциальным Великим Мастером для России капитана Джона Филипса.  Следующим руководителем масонов в России в 1740 году стал генерал на русской службе Джеймс Кейт, а в 1772 году местных масонов возглавил российский гражданин И.П. Елагин, при котором масонство на русской земле расцвело бурным цветом.
     И лишь в 1822 году, по словам учителя истории, российский император Александр I своим жесточайшим указом запретил масонство на всей территории России. Однако, несмотря на данный указ, пробуждение российской элиты того времени от длительного масонского сна произошло не сразу и не при этом императоре.
     России, как с упоением рассказывал Сутормин, потребовалось пройти через кровавую попытку государственного переворота, осуществлённую в 1825 году так называемыми «декабристами» - офицерами из нескольких тайных обществ, большинство из которых одновременно являлись, как членами данных организаций, так и членами ушедших в подполье масонских лож, обманом выведшими на Сенатскую площадь подчинённых им солдат, чтобы взошедший, в этот сложный момент русской истории, на качающийся царский престол новый российский император НиколайI, наконец-то, перешёл к более жёстким мерам в отношении масонских и прочих тайных обществ на территории унаследованной им империи.
     Со слов Евгения Николаевича, для эффективной борьбы с данными обществами Николай I в 1826-1827 годах создал в России особую  политическую полицию – Отдельный корпус жандармов, специально предназначенный для выявления таких организаций и входящих в них лиц, установления истинных целей данных обществ и их членов и, соответственно, произведения необходимых арестов с последующим преданием суду всех выявленных врагов Российского государства и полной ликвидацией организаций, в которых они состояли.
     И лишь после этого, по мнению Сутормина, число масонских лож и количество состоявших в них членов стало постепенно уменьшаться, а во второй половине ХIХ-го века, практически, сошло на нет, уступив «пальму первенства» среди тайных обществ революционным организациям различного толка. Так продолжалось вплоть до русской революции 1905 года, после которой, воспользовавшись предоставленными императором Николаем II политическими свободами, в Российской империи вновь, как грибы, стали расти масонские организации самых разных течений.
     В частности, в 1905 году, как подробно рассказывал школьный историк, в России открыли свои ложи ВВФ («Великий Восток Франции») и ВЛФ («Великая Ложа Франции»), впоследствии пооткрывавшие под своей эгидой кучу местных «доморощенных» лож типа «Полярная звезда», «Астрея» и «Феникс». А в 1912 году в России самоорганизовалась ещё и формально независимая от мирового масонства ложа ВВНР («Великий Восток Народов России») – масонская ложа с кардинально отличающимися от всех подобных организаций уставом и стандартами своей деятельности
     Со слов Сутормина, в ней была упразднена степень «подмастерье» и отменены, практически, все традиционные ритуалы (в том числе, ритуал посвящения в масоны, хорошо описанный ещё самим Львом Толстым в его романе «Война и мир»), допущены к приёму в организацию женщины и разрешено широкое обсуждение политики на своих собраниях вплоть до написания политических статей и воззваний. Одним словом, в данной организации были нарушены все основные принципы существования традиционных масонских лож.
     Её многолетняя провокационная деятельность, особенно на фоне тяжелейшей войны России с Германией, как подчёркивал Евгений Николаевич, в конечном счёте, и привела страну к повлекшей отречение царя Февральской революции 1917 года и приходу к власти Временного Правительства, членами которого, практически поголовно, являлись члены ВВНР и прочих масонских обществ новой волны, а его руководителем был избран один из самых ярых членов ВВНР - А.Ф. Керенский, являвшийся с 1916 года и до момента своего избрания в правительство руководителем этой самой многочисленной масонской ложи в Российской империи. 
     Однако, как продолжал рассказывать Сутормин, сразу после Октябрьской революции «Великий Восток Народов России» прекратил своё существование, и в охваченной войной стране остались лишь отдельные разрозненные и весьма малочисленные масонские организации разных мастей.     Установление же после Гражданской войны в России крайне жёсткой власти большевиков и репрессивная деятельность их правоохранительных органов и вовсе обеспечили в 30-е – 40-е годы ХХ века, практически, полную ликвидацию в ней масонства.
     Завершив эту ёмкую и во всех отношениях познавательную лекцию для своего единственного слушателя, Евгений Николаевич устало зевнул и, громко вздохнув, прямо спросил Смирнова - всё ли он понял из рассказанного им.
     Озадаченный услышанным, Сергей лишь утвердительно кивнул в ответ головой и искренне поблагодарил Сутормина за такой подробный рассказ по интересующей его теме, после чего, не став дальше злоупотреблять гостеприимством старого учителя, поспешно удалился из его квартиры. 
     После прослушанной им лекции в голове у него возник полнейший сумбур. Однако, при всём, при этом, Сергей сумел понять главное: во-первых, не факт, что та самая тайная «секта», представитель которой контактировал с погибшим карманником, вообще, имела какое-либо отношение к масонству, а, во-вторых, если она и имела к нему какое-то отношение, то тогда этот факт противоречил бы утверждению учителя истории о том, что уже минимум как полвека в стране не слышно ни об одной ныне действующей масонской организации и ни об одном реально существующем масоне.
     Таким образом, расследование им обстоятельств смерти его отца, даже не успев, как следует начаться, уже зашло в полнейший тупик.
     Осознав это, Смирнов прагматично решил, что, значит, ещё не пришло время для свершения задуманного им возмездия, и, следовательно, надо немного успокоиться и отложить поиск убийц своего отца до той поры, когда в данном таинственном деле появятся хоть какие-нибудь реальные зацепки.


                Глава 4.  Поездка в колхоз

     Наступило первое сентября, и только две недели назад справивший сорокадневные поминки по своему отцу Сергей вынужден был направиться в институт. Начинался новый – студенческий - этап в его жизни, и он очень надеялся на то, что этот период с присущей ему интенсивностью происходящих событий сможет быстро излечить его израненную недавней трагедией душу.
     Чтобы обеспечить себя средствами на жизнь в период своей будущей учёбы в высшем учебном заведении, Смирнов ещё двенадцать дней назад сдал внаём (естественно, неофициально) найденным с помощью дяди Гриши квартирантам свою просторную трёхкомнатную квартиру, расположенную в многоэтажном доме «брежневской» постройки в центре города, а сам переехал на его окраину, где за меньшую в три раза цену снял маленькую комнату в частном доме с частичными удобствами у ранее незнакомой ему старушки.
     По его расчётам разницы в месячной арендной плате и планируемой месячной стипендии, установленной на его факультете, должно было хватить, чтобы обеспечить ему минимальное материальное  благополучие в каждый месяц его будущей более чем пятилетней учёбы. Что же касается денег на приобретение одежды и возможные развлечения, то здесь он рассчитывал на возможные кратковременные подработки вне стен ВУЗа, которыми, тогда, по традиции промышляли многие студенты того времени... 
     В актовом зале института, как говорится, не было яблоку места упасть. Все поступившие, а это около двухсот человек, были пофамильно озвучены и разбиты на несколько учебных групп в рамках трёх факультетов, действовавших, на тот момент, в данном филиале московского ВУЗа.
     После этого студентам, получившим свою порцию обязательных в этом случае поздравлений и напутствий, сначала объявили о том, что они на сегодня свободны, а затем о том, что завтра их всех ждёт «приятная обязанность советского студенчества» - поездка на восемь дней в ближайший к городу сельский район для помощи местным колхозникам в уборке урожая картофеля, в связи с чем они на следующий день, в обязательном порядке, должны прибыть в институт к восьми часам утра в рабочей одежде и с комплектом самых необходимых на указанный период времени вещей.
     Естественно, что последнее объявление сразу же вызвало у молодёжной аудитории достаточно шумное оживление, несколько разрядившее стоявшую до этого момента торжественно-пафосную обстановку в зале.
     - Передали нынче SOS: едет банда в наш колхоз,- громко пошутил кто-то из новоявленных студентов, и после его слов тут же раздался искренний и звонкий смех всех присутствующих, причём заулыбались даже присутствовавшие на торжественном собрании институтские преподаватели.
     Общий смех оказался настолько заразительным, что до того мрачно сидевший Сергей тоже не смог удержаться от небольшой улыбки на своём лице и, пожалуй, впервые за всё время после постигшей его трагедии почувствовал столь необходимую ему отдушину в собственном состоянии горя и безысходности.
     Он вдруг сразу почувствовал себя неотъемлемой частью этого весёлого и шумного студенческого братства, к которому отныне принадлежал, и это открытие чрезвычайно его обрадовало и воодушевило.   
     На следующий день ровно в восемь часов утра их рассадили по нескольким автобусам и в течение часа развезли по небольшим деревням отведённого для их помощи района.
     Две студенческие группы, в состав одной из которых вошёл и Смирнов, были привезены в маленькую деревеньку, домов так в тридцать, и высадили у новенького деревянного здания колхозного правления именно в тот момент, когда разъярённый председатель местного колхоза распекал изысканными «трёхэтажными» выражениями пятерых понуро стоявших перед ним мужиков неопределённого возраста и неопрятного вида за вчерашний прогул по причине их коллективной пьянки.
     Увидев более сорока высыпавших из автобусов парней и девушек, мужики немного подтянулись, и один из них с видом глубокого раскаяния произнёс самую знаменательную фразу, которую Сергей когда-нибудь слышал в своей жизни: «Ты это, Петрович... Прости нас... Больше это никогда не повторится... Всё пропьём, но колхоз не опозорим!».
     Под громкий смех студентов Петрович, закашлявшись, лишь молча развёл руками и, отпустив провинившихся, незамедлительно переключился на прибывших горожан.
     К нему подошли два сопровождавших студентов институтских преподавателя, и он вместе с ними наскоро обговорил все необходимые вопросы, касающиеся приехавшей молодёжи. 
     Были названы номера домов, в каждый из которых предполагалось определить на постой по три или четыре студента, и педагоги быстро развели парней и девушек по их местам временного проживания, чтобы те до начала работы успели познакомиться с хозяевами этих жилищ и оставить там свои вещи. После этого студентам надлежало в течение часа прибыть к колхозному правлению и получить, там, указания председателя насчёт ожидавшего их фронта работ.
     Сергей и три его одногруппника, представленных преподавателем как «Максим Рекрутов, Роман Фёдоров и Виктор Горчаков», были определены на постой в дом, находящийся на самом дальнем расстоянии от колхозного правления. 
     Этот факт нисколько не омрачил настроения прибывших к данному дому, и вся вышеназванная четвёрка парней, не обращавших до сей поры никакого внимания друг на друга, впервые обменялась между собой оценивающими взглядами и, судя по первым впечатлениям, оказалась весьма довольной результатом свершившейся «жеребьёвки».
     Будущие соседи Сергея по данному сельскому «общежитию» были примерно одного с ним роста и телосложения и вполне себе симпатичными ребятами. Так, темноволосый Максим обладал по-мужски немного грубоватой, но, в целом, чрезвычайно обаятельной физиономией «парня из глубинки», Роман имел густые светлорусые волосы, слегка прикрывающие верхнюю часть его небольших ушей, и более тонкое, выдающее потомственного горожанина в нескольких поколениях, строение внешности, а уступавший им пару сантиметров в росте и килограммов пять-шесть в весе Виктор, обладавший, в добавок ко всем «минусам» своей фигуры, ещё и довольно редковатыми коротко стриженными волосами соломенного цвета, явно выделялся на их фоне на редкость отточенными и привлекательными чертами своего лица.   
     Обменявшись взглядами, парни подбадривающе подмигнули друг другу и не спеша вошли в предназначенный им дом.
     В прихожей их встретила весьма энергичная для своих семидесяти лет «квартирная» хозяйка этого жилища – невысокая женщина худощавого телосложения, назвавшаяся бабой Клавой.
     Представившись, она сразу же поинтересовалась именами своих недельных квартирантов и, дождавшись того момента, когда последний из них снимет свои резиновые сапоги, провела их через широкую кухню с большим обеденным столом к одной из закрытых дверей двух её комнат. 
     - Вот здесь вы будете жить, а точнее, проводить время после работы и спать. Два спальных места - кровать и кушетку - вы видите, а ещё два места установите сами – вон, за шифоньером, стоят две раскладушки. Матрацы, одеяла, подушки и постельное бельё на всех - лежат на кровати. Разберётесь! Свои вещи можете разложить в шифоньере. Там - как раз четыре полки. Все - свободные. Там же есть свободные вешалки для ваших рубашек, джемперов и брюк. На внутренней стороне одной из его дверок есть большое зеркало – причёсывайтесь на здоровье! Верхнюю одежду - осенние куртки и ватники – вешайте на вон те большие гвозди, вбитые в стену с левой стороны от входа в комнату, а обувь оставляйте там, где сейчас оставили – при входе из прихожей в кухню,- раскрыв перед студентами дверь в среднюю по размерам комнату, пояснила им баба Клава. 
     - А телевизор у Вас в доме есть?- буднично спросил у неё Сергей.
     - Телевизора – нет, а, вот, радио – есть. Кстати – в вашей комнате. Вон – на стене, справа от входа!
     - А где у Вас, так сказать, удобства?- с изрядной долей пессимизма поинтересовался у бабы Клавы производивший впечатление заядлого скептика Виктор.
     - Уборная во дворе – не заблудитесь, а умывальник – в прихожей. Воду для него будете носить сами из колодца. Он - рядом – в каких то тридцати метрах от дома, дальше по улице. И не забывайте вовремя выливать использованную воду из ведра под умывальником! Выливать её надо не куда-нибудь, а - в огород. Он начинается сразу за большим сараем. Найдёте!
     - А кормить кто нас будет?- громко и немного развязно спросил у хозяйки разбитной на вид Роман.
     - Утром – перед работой, и вечером – после работы – кормить вас буду я; продукты обещал подкинуть позднее Петрович. А, вот, обедать будете в сельской столовой, в которую вас будут возить днём на колхозном автобусе. Кормят там сносно. Не помрёте!- быстро ответила ему баба Клава и тут же поспешила к расположенной в кухне русской печке, внутри которой что-то варилось в двух больших чёрных чугунках.
     - Однако...- только и смог изумлённо отреагировать на последнюю фразу хозяйки наиболее серьёзно выглядевший из них Максим.
     Парни заулыбались и принялись быстро размещаться в отведённой им комнате. Кровать, кушетку и раскладушки - разыграли на спичках. По местам для одежды договорились без жеребьёвки. Разгрузив сумки с вещами и убедившись, что у них есть ещё полчаса в запасе, молодые люди присели на кровать и кушетку.
     - Ну, как вам наши здешние апартаменты?- откинувшись на спинку кушетки обратился с вопросом к своим новым приятелям Сергей.
     - В принципе, жить можно!- бодро ответил за всех усевшийся рядом с ним Роман.
     - Жить везде можно, даже в Антарктиде, лишь бы условия для этого были,- уточнил удобно развалившийся на кровати Максим.
     - Чего зря обсуждать эту тему. Как будто у нас есть выбор...- сумничал расположившийся с ним в положении полулёжа Виктор.
     - А ты иногородний или местный?- спросил у него Роман.
     - Местный. Живу на нашем главном проспекте,- лениво ответил ему Виктор.- А ты?
     - Хм... И я - с проспекта... в его ближней к центру части. 
     - Ну, а моя пятиэтажка -  в самом конце проспекта.
     - Серёг, а ты где обитаешь?- обратился с аналогичным вопросом к Смирнову Максим.
     - В самом центре. Правда, сейчас, на время учёбы, по ряду обстоятельств временно перебрался в частный сектор на окраину города,- не вдаваясь в подробности, ответил ему Сергей.
     - А я – из не столь отдалённого от вас закрытого города! Да, да... того самого, который в своём современном наименовании имеет в конце цифровое обозначение,- посчитал нужным пояснить о себе Максим.
     - Получается, что из всех нас – лишь ты один иногородний?- меланхолично уточнил у него Виктор.
     - Получается так,- также меланхолично ответил ему Максим.
     - Ну, и, где же ты поселился в нашем городе?- поинтересовался у него Сергей.
     - В общежитии швейной фабрики. Там у меня родственник на неплохой должности работает. Так, вот, он в два счёта меня на эту фабрику ночным сторожем оформил и даже отдельную комнату для меня в их общежитии выбил. Позавчера уже туда вселился,- буднично пояснил всем Максим. 
     - Ну, и как там? Девок, наверное, полно?- с азартом подключился к его расспросу Роман.
     - Полно,- расплылся в улыбке Максим.- С одной я даже познакомиться успел. Да так, что вчера она уже меня ужином угощала!
     - Неплохо устроился! Считай, в центр цветника попал. Везёт же... Ну, тогда, после окончания этой нашей добровольно-принудительной картофельной ссылки, жди нас в гости! А... мужики?- подскочил на месте явно оживившийся Роман.
     - Да, у нас самих в группе – сплошной цветник. Более половины – бабы! Выбирай – не хочу!- всё тем же ленивым тоном высказался по данному вопросу Виктор.
     - Ну, нет! Здесь я – пас! У меня – принцип! По месту проживания, учёбы и будущей работы – никаких интимных отношений с женским полом! Живо женят на себе. А мне ещё институт окончить надо и армию пройти... Так что, если и грешить, то только, как говорится, «где-то там – высоко в горах, но не в нашем районе»... В общежитии швейной фабрики, например!- окончательно развеселился Роман.
     Все дружно засмеялись.
     - А что... Я согласен с Ромкой!- смеясь, коротко выразил своё мнение Сергей.
     - И я!- впервые сменил свою обычную ироничную улыбку на искренний смех Виктор.
     - Замётано... После «картошки» – жду вас в гости!- рассмеялся последним Максим и протянул перед собой раскрытой ладонью вверх свою правую руку.
     Остальные парни тут же весело отбили по ней свои пятерни. Контакт был установлен, и молодые люди ясно осознали, что с этой минуты они уже - не просто одногруппники, но ещё и члены только что сформировавшейся дружной компании.
     В это время в закрытую дверь их комнаты громко постучала хозяйка.
     - Не заперто!- дружно ответили парни.
     Дверь открылась, и появившаяся в её проёме баба Клава пригласила их немного перекусить, поскольку, с её слов, им сейчас – работать, а до обеда – ещё очень далеко. Молодые люди с большим воодушевлением откликнулись на это предложение, и уже через несколько секунд сидели за большим кухонным столом.
     Для перекуса баба Клава приготовила им на широкой сковородке вкуснейшую яичницу из двух десятков яиц, обильно перемешанную с помидорами и зелёным луком, и снабдила всё это вкусовое блаженство свежеиспечённым чёрным хлебом и домашним компотом. От вида и запаха этих «явств» у четверых уже успевших слегка проголодаться к этому моменту студентов моментально «потекли слюньки», и они тут же с аппетитом набросились на еду. 
     Насытившись, парни горячо поблагодарили свою хозяйку за заботу и, одевшись, неторопливо направились в сторону колхозного правления.
     К назначенному времени сбора все студенты подошли, практически, одновременно, и на площадке перед зданием правления сразу стало очень шумно.
     Кто-то из студентов, похоже, что из той же группы, что и Сергей со своими компаньонами по проживанию, предложил собравшимся обязательно встретиться после окончания этого рабочего дня и последующего за ним вечернего ужина в отведённых им домах у единственного в данном населённом пункте продуктового магазина, закупиться, там, вскладчину «всем необходимым для веселья» и проследовать в сторону расположенного на окраине деревни леса для проведения на его опушке небольшого вечернего пикника.
     Предложение сразу же вызвало однозначное одобрение всех присутствовавших: и парней, и девушек. И, поскольку длительность рабочего дня предусматривала его окончание ровно в семнадцать часов, время общей встречи у магазина было назначено на восемнадцать часов тридцать минут.
     Обсуждение этого живо заинтересовавшего всех вопроса закончилось в тот самый миг, когда на крыльце колхозного правления появились неутомимый Петрович и два их преподавателя, курирующих обе приехавшие студенческие группы.
     Практически, тут же к правлению подъехал старый колхозный «ПАЗик», и молодёжи пришлось набиться в него, как сельдь в бочку. Автобус быстро тронулся и через какие-то десять-пятнадцать минут привёз их на край ближайшего неубранного картофельного поля.
     Там их распределили по бороздам, которые надо было пройти до конца рабочего дня, вручили штыковые лопаты, вёдра, мешки, и - процесс пошёл.
     Впереди каждой группы ехал закреплённый за ней грузовой автомобиль, в кузове которого находились два крепких студента, принимавших от других парней и девушек, собирающих картофель, уже наполненные ими мешки.
     В ближайшие до этого дни сильного дождя не было, и поэтому уборка шла полным ходом: ноги работавших и колёса автомобилей не вязли в бороздах, а, значит, и сил у студентов тратилось меньше, и работа шла споро.
     В обеденный перерыв всё тот же старый колхозный «ПАЗик», вновь забрав всех парней и девушек в своё «резиновое» нутро, сначала планово отвёз их в расположенное недалеко большое село, где студентов весьма неплохо накормили, а затем, после небольшой паузы, снова привёз их на линию дообеденного фронта картофельных работ.
     После обеда стала постепенно сказываться накапливающаяся усталость, и в ход пошли шуточки-прибауточки от доморощенных шутников, начавших проявлять свои природные таланты в первый же проводимый ими совместно с их новыми товарищами студенческий день.
     Особенно рассмешил всех студентов эпизод, связанный с привозом из колхоза прямо на поле большой двадцатилитровой фляги с молоком.
     Уже порядком измотанные, к этому моменту, студенты и, в первую очередь, конечно, девушки, даже очень хотевшие пить, не хотели тратить свои последние силы на поход к привезённой фляге и планировали подойти к ней, чуть позже, в самом конце рабочего дня, до окончания которого оставалось совсем ничего. Поэтому, до фляги, по одному, первоначально добрели лишь пять человек.
     Апофеозом же сложившейся ситуации стало появление около молочной ёмкости последнего из пятёрки «первопроходцев» - Романа Фёдорова, который с необычайно серьёзным видом громко объявил на всё поле, что раз больше никто не хочет молока, то он забирает эту флягу себе, и демонстративно зафиксировал ручкой её крышку. После этого Роман очень артистично изобразил, что хочет отнести захваченную им ёмкость за пределы «картофельного фронта».
     На этот его жест «купились» сразу несколько девушек, которые, еле поднимая уставшие ноги и от этого спотыкаясь на каждом шагу, отчаянно побежали к нему с разных сторон поля, жалобно выкрикивая просьбы оставить флягу на месте.
     Роман, несколько секунд делавший вид, что не слышит кричащих, наконец не выдержал и, повернувшись лицом к бегущим к нему девушкам, громко расхохотался и, широко раскинув руки, умышленно шлёпнулся спиной на мягкую кучу картофельной ботвы.
     Вслед за ним стали смеяться сначала Сергей, Виктор и Максим, а затем – и все остальные, вовремя «раскусившие» Романа студенты.
     Оконфузившиеся девушки остановились и, сильно смутившись, застыли в нерешительности.
     Тогда всё ещё улыбающийся Роман поднялся на ноги и также громко, как раскручивал свой блеф, стал активно подзывать их к себе.
     Он лично наливал в алюминиевую кружку молоко из фляги и эффектно преподносил её в руки каждой обманутой им девушке.
     Настроение у работающих резко поднялось, и свои борозды, в этот день, студенты закончили на полчаса раньше установленного срока и, поскольку приписанный к ним «ПАЗик» их уже ждал, незамедлительно устремились к нему. При этом, многие молодые люди явно старались опередить сокурсниц и занять первыми все сидячие места в автобусе.
     Когда же им удалось это сделать, и в «ПАЗик» стали заходить безнадёжно отставшие от них студентки, хитрые парни принялись беззастенчиво предлагать уставшим девушкам присесть к ним на колени.
     И этот несложный мужской трюк сработал на все сто процентов!
     Стоило одной студентке поддаться на уговоры и сесть на колени к ближайшему к ней молодому человеку, как все остальные девушки тут же со смехом сделали тоже самое в отношении других сидящих в автобусе парней.
     Надо заметить, что, при этом, поскольку и на тех, и на других, были одеты брюки и осенние куртки длиной ниже пояса, то никакого неприличного подтекста эти действия не имели, а, наоборот, являлись своеобразным фактором психологического сближения мужской и женской составляющих этой пока ещё разношёрстной студенческой массы.
     Понятное дело, что обратный путь с картофельного поля в деревню сразу же стал ещё более весёлым и коротким по времени.
     Куда только делась вся усталость... Целым ворохом сыпались сопровождаемые общим смехом анекдоты, рассказывались «прикольные» истории и попеременно звучали ставшие за этот день, по тем или иным причинам, знакомыми для всех студентов отдельные имена присутствовавших среди них парней и девушек.
     В общем, когда перегруженный «ПАЗик» остановился возле колхозного правления, сошедшая с автобуса молодёжь быстро разбежалась по отведённым им домам, чтобы поскорее встретиться вновь на предстоящем вечернем пикнике.
     В хорошем настроении вернулась в дом бабы Клавы и компания четверых её новых постояльцев.
     В считанные минуты на кухонном столе появились глубокие миски с ложками, нарезанный крупными кусками чёрный хлеб, чугунок с притягательно пахнущим горячим борщом, мясо для которого, со слов бабы Клавы, ещё днём подвёз обещавший это сделать Петрович, стаканы с компотом, разнообразные соленья и огромная чугунная сковорода с профессионально пожаренной картошкой из уже нового урожая, рядом с которой стояла тарелка, до краёв заполненная мелко нарезанными кусочками свиного сала.
     Молодым мужским организмам, утомлённым физическим трудом в течение долгого рабочего дня, данная еда пришлась явно по вкусу.
     Парни активно работали ложками и поочередно нахваливали хозяйку, которая даже немного засмущалась от их искренней благодарности и торопливо вышла из кухни.
     Наконец, они наелись и слегка отодвинулись от стола.
     - Ух, теперь бы в койку и – баю-баюшки-баю!- поглаживая себе живот, еле выговорил Максим.
     - Так ложитесь, соколики! Кто вам мешает!- встряла в разговор вошедшая в кухню баба Клава.
     - Нет, баба Клава! Нельзя! Если сейчас ляжем, то уже не встанем до самого утра...- тяжело вздохнув, вымолвил Роман.
     - А нам ещё, через десять минут - на пикник возле леса выдвигаться,- устало добавил Сергей.
     - Через магазин! Прошу не забывать,- как всегда с небольшой ленцой уточнил Виктор.
     - А что такое «пикник», и зачем вам на него идти?- простодушно поинтересовалась баба Клава.
     - О-о, пикник – это, баба Клава, небольшой дружеский отдых на природе!- пояснил ей Виктор. 
     - Ага... с закуской!- посчитал нужным добавить Роман.
     - Понятно... Ну, вы, там, уж, не переотдыхайте, пожалуйста! Я спать ложусь в десять часов вечера. Так что постарайтесь вернуться к этому времени, чтобы меня не будить,- встревожено вздохнула пожилая женщина.
     - Постараемся, баба Клава! Только Вы, пожалуйста, когда будете ложиться спать, на всякий случай – не закрывайтесь изнутри! Если мы и задержимся, то совсем ненадолго. Обещаем!- ответил ей за всех Сергей.
     - Ну-ну!- повторно вздохнула хозяйка дома, но больше уже ничего добавлять не стала.
     - Пора идти!- взглянув на свои часы, с неохотой сказал Максим.
     Парни, ещё раз поблагодарив хозяйку за вкусную еду, с трудом поднялись и вышли из-за стола.
     Надушившись в своей комнате одеколоном и тщательно причесавшись, молодые люди, взяв с собой по небольшой сумме карманных денег, не спеша направились к продуктовому магазину.
     К назначенному сроку туда подошли почти все. Исключение составили лишь чем то обиженные и приболевшие. Дело в том, что некоторые из студентов поехали «на картошку» с небольшой температурой, и, понятное дело, что им сейчас, по своему состоянию, больше хотелось напиться лекарств и побыстрее улечься спать, чем находиться несколько часов на прохладном воздухе.
     Пришедшие же не стали затягивать время и, быстро скинувшись деньгами, закупили два ящика портвейна марки «Агдам» (единственное, что было из спиртного в этом маленьком магазинчике) и немного лёгкой закуски.
     После этого студенты, вытянувшись длиной колонной, направились через всю деревню к еле виднеющемуся на её противоположном конце лесу.
     Походную колонну возглавляли попарно несущие два приобретённых ящика с драгоценным грузом четверо студентов из параллельной группы, за которыми шумной и весёлой толпой шли все остальные. При этом, в руках отдельных дальновидных студентов, вместо пакетов с закуской и бутылок с лимонадом и водой, которые несли другие, виднелись переносные магнитофоны и гитары, предусмотрительно захваченные ими с собой из города. 
     В это же время сидевшие на завалинках некоторых домов старушки увлечённо комментировали между собой всех проходящих мимо них городских, явно радуясь тому, что теперь у них на несколько ближайших дней появилась такая великолепная возможность, а их немногочисленные деревенские внуки, тесно «кучкующиеся» в стороне от своих престарелых родственников, с угрюмым видом молча сопровождали эту весёлую процессию отнюдь не доброжелательными взглядами.
     Студенты, не обращая на местных никакого внимания, быстро прошли деревню и почти сразу вышли на небольшую поляну, со всех сторон, кроме узкого прохода, ведущего от неё к деревне, окружённую густым лесом. 
     Разжечь костёр и «накрыть стол», то есть разложить всё принесённое на захваченных с собой клеёнках, не заняло много времени.
     И... долгожданный пикник начался!
     Уже через какой-то час некоторые из присутствовавших оказались явно «навеселе»: они громко и не всегда по делу смеялись и не очень уверенно передвигались по лужайке. 
     Но подавляющее большинство студентов всё ещё сохраняло общий уровень веселья во вполне разумных рамках.
     Молодёжь дружно пела под гитару, танцевала под магнитофон и развлекала себя различными незамысловатыми играми на свежем воздухе.
     Словом, всё шло так, как и планировалось, и все были довольны. 
     Размеренный ход студенческого веселья был прерван лишь однажды – когда к костру из темноты неожиданно вышла группа агрессивно настроенных деревенских парней, которые стали, с ходу, задирать всех присутствующих оскорбительными для тех двусмысленными выражениями, сопровождаемыми откровенной нецензурной бранью, и непристойно приставать к девушкам, оказавшимся чуть дальше круга студентов, расположившихся вокруг костра.
     Однако, пресечь наглую выходку местных удалось довольно быстро.
     Все студенты мужского пола разом поднялись со своих мест и плотно окружили пришедших.
     Численный перевес оказался явно на их стороне: против десяти деревенских парней встали восемнадцать городских. И студент Евгений (или Женька, как его именовали все однокурсники с того момента, когда он утром предложил провести этот вечерний пикник), опередив всех, в жёсткой форме предложил непрошенным гостям немедленно покинуть поляну, пока им здесь «не накостыляли».
     Деревенские хулиганы тут же напряглись, но их вожак, которого они между собой звали «Лёхой», правильно оценив ситуацию, молча подал своим жест об отходе.
     И лишь уже покинув поляну, он обернулся и выкрикнул в сторону Женьки и трёх стоявших рядом с ним парней угрозу о скорой с ними встрече с плохими последствиями для последних.
     Об ушедших все быстро забыли, и веселье продолжилось с ещё большей силой.
     Закончилось же оно по прошествии ещё полутора часов в связи с полным истощением запасов спиртного.
     И, поскольку время подходило уже к половине десятого вечера, все срочно засобирались в деревню. Видимо, не только Сергею и его компании было отведено хозяйкой прогулочное время до десяти вечера...
     Смирнов со своими друзьями (а их четвёрку, пожалуй, уже можно было называть друзьями) подошёл к Женьке перед самым уходом с лужайки, на которой студенты уже успели потушить костёр и навести порядок, и предложил сопроводить их до дома, в котором те стали на постой, но Евгений и его три товарища, поблагодарив их за предложение, отказались от сопровождения, обратив внимание на то, что им всем ещё придётся провожать девушек, также распределённых по различным домам на разных улочках деревни. 
     Сергей с друзьями кивнули им в знак своего согласия с их доводами и отправились провожать девичью группку, поселившуюся в доме, расположенном в самой глухой части этого населённого пункта.
     Проводы заняли не более пятнадцати минут. Девушки всю дорогу смеялись шуткам парней и даже немного кокетничали перед ними, но в силу усталости, не стали затягивать этот «прекрасный вечер» и запорхнули в свой невзрачный на вид домик сразу же, как только к нему подошли.
     Парни облегчённо вздохнули и ускоренным шагом направились в сторону дома бабы Клавы.
     Подходя к ближайшему деревенскому перекрёстку двух маленьких проулков, который слабо освещался лишь одной полной луной, они неожиданно услышали доносящийся оттуда шум драки.
     Друзья переглянулись и, предчувствуя неладное, тут же побежали на этот шум. При этом, Виктор умудрился разглядеть лежавшую у ближайшего плетня какую-то палку и, не долго думая, прихватил её с собой.
     Предчувствия их не обманули.
     Деревенские хулиганы, устроив Женьке и его товарищам (являвшимся, как выяснилось на пикнике, одногруппниками Сергея и его друзей) самую, что ни на есть, банальную засаду, хладнокровно дождались их возвращения после проводов другой девичьей группы и внезапно на них напали.
     В этой стычке явный перевес уже был на стороне местных: десять против четверых – это, практически, без шансов для последних.
     Поэтому, немудрено, что к моменту появления на арене действий Сергея и его друзей, Женька и ещё один его товарищ уже лежали на земле, и их методично «обрабатывала» ногами пятёрка крепких деревенских парней, а другая пятёрка местных, в это же самое время, изо всех сил «молотила» своими кулаками остальных двоих товарищей Женьки, всё ещё стоявших на своих ногах и упорно защищавшихся от превосходящих сил противника. 
     Не задумываясь ни на секунду, четвёрка новоявленных друзей, в первую очередь, яростно атаковала тех, кто, не переставая, избивал ногами лежавших студентов.
     Это уже потом выяснилось, что Сергей, ещё учась в старших классах, занимался в официально незарегистрированной секции каратэ, Максим – увлекался боксом, Виктор – фехтованием, а Роман - вообще, имел в своём районе славу непревзойдённого специалиста по уличным дракам.
     На тот же момент никто из них не знал способностей друг друга в решении подобных жизненных ситуаций и действовал исключительно на свой страх и риск.
     Не ожидая нападения, четверо из пятерых хулиганов, избивавших двоих лежавших студентов, рухнули на землю, даже не успев, как следует, что-то сообразить.
     Трое из них оказались в глубоком нокауте от страшных разовых ударов кулаками и ногами Сергея, Максима и Романа, а один – от не менее жестокого удара палкой, нанесённого Виктором, который, при этом, умудрился, в следующую же за этим секунду, нанести ещё один карающий удар своей палкой по пятому, близ стоявшему от него, противнику, сначала громко завопившему благим матом после попадания данного деревянного предмета по его широкой спине, а, потом, и вовсе позорно сбежавшему с поля боя.
     Только после этого вопля вторая пятёрка деревенских парней, избивавших двух еле стоявших на ногах Женькиных товарищей, обратила внимание на коренное изменение обстановки.
     Однако, в темноте они не смогли объективно оценить внезапно возникшую для них опасность и с громкой нецензурной бранью бездумно набросились на вновь появившихся студентов.
     В тот же миг пара парней, выстоявших в неравной драке до прихода подмоги, смогла оперативно сбить с ног крайнего к ним хулигана и из последних сил навалилась на него своими телами, не давая последнему подняться до окончания сражения.
     Благодаря им, две враждующие стороны сошлись в решающей схватке «стенка на стенку» в равных составах: Сергею с его тремя друзьями противостояли деревенский вожак Лёха и три его самых лучших бойца.
    Драка явно достигла своего апогея!
    В её ходе Виктору, сломавшему свою палку о спину сбежавшего хулигана, пришлось тоже перейти на кулачный способ ведения боя, так успешно применяемый его друзьями, но здесь он не был столь эффективен, как они, и поэтому быстро «улетел» в бурьян у деревянного забора от сильнейшего удара кулаком, нанесённого ему лидером местных Лёхой.
     Но, и сам Лёха недолго, после этого, радовался своему успеху. Хорошо поставленный удар в челюсть, нанесённый ему Максимом, отправил деревенского вожака в такой же глубокий нокаут, в котором уже пребывали четверо его земляков, первыми попавших «под раздачу» только что прибежавшим студентам.
     На оставшихся трёх хулиганов Сергей, Роман и Максим, действуя, на редкость слаженно и безжалостно по отношению к своим противникам, затратили, в общей сложности, не более одной минуты.
     Значительный численный перевес деревенских парней над ними, на момент их вступления в драку, давал им определённое моральное право на необходимую в данном случае жёсткость.
     Однако, одержав в этом неравном сражении полную победу над довольно сильным врагом, друзья решили не уподобляться ему в манере ведения боя и не стали «добивать» ногами своих поверженных на землю противников. 
     Вместо этого, Сергей, Роман и Максим, вытащив из бурьяна и приведя в чувство Виктора, сопроводили четвёрку своих избитых одногруппников до «постоялого дома» последних и в хорошем настроении вернулись в родную деревенскую «коммуналку», где их возвращения уже давно ждала переживающая за них баба Клава.
     Правда, этот приход, вряд ли дал ей искомое успокоение, так как крепко спаянная прошедшим боем компания друзей ещё долго не могла уснуть, весело обсуждая все, даже самые мельчайшие, детали произошедшего... 
     На следующее утро под воздействием мгновенно распространившихся слухов о ночной драке деревенских с городскими возбуждённо шумела вся деревня, часть жителей которой, в основном,  взрослых родственников участвовавших в конфликте местных парней, открыто ругала студентов, а остальная, более крупная по численности, часть -  наоборот, выдавала им похвалы за то, что те, наконец-то, проучили не на шутку распоясавшихся хулиганов, давно надоевших им своим неадекватным поведением.
     Что же касается однокурсников участвовавших в драке студентов, то все они предсказуемо были на стороне своих парней... мало того – они даже явно гордились ими.
     А девушки – те и вовсе, все поголовно, смотрели восторженными глазами на подошедших в восемь утра к правлению Сергея и остальных семерых участников ночной стычки, особо не разделяя их по внесённому ими вкладу в общую победу.
     Их симпатия была даже больше направлена на пришедших с синяками и ссадинами Женьку и его трёх товарищей, чем на явившихся без каких-либо видимых внешних следов побоев Сергея и его друзей.
     Уважение же парней, безусловно, было проявлено, в первую очередь, к тем, кто реально переломил ход драки и обеспечил её положительный итог, то есть - к Сергею, Максиму, Роману и Виктору.
     Авторитет этой четвёрки всего лишь за одну короткую ночь поднялся на небывалую для всех первокурсников высоту!
     Тем временем, подошедшие перед работой к студенческой толпе институтские кураторы и Петрович, делая вид, что не замечают синяков Женьки и его товарищей, стали строго предупреждать всех присутствующих здесь студентов о недопущении впредь каких-либо конфликтов с местной молодёжью. Однако, все их увещевания тут же потонули в гуле общего негодования.
     Из толпы студентов мгновенно раздались крики типа: «Полезут к нам опять – ещё и не так получат!», услышав которые, Петрович быстренько закруглил этот несанкционированный митинг и спешно отправил их на работу.
     Ничем закончилось и недовольство родственников пострадавших хулиганов. Убедившись, что, к счастью, их травмы оказались не столь серьёзными, как могло показаться на первый взгляд, вопли их заступников довольно быстро поутихли, а, когда стали известны все явно не красящие деревенских парней подробности ночной драки, то и - вовсе сошли на нет.
     Конечно, повезло, что и с той, и с другой стороны, обошлось без переломов, а, значит, и без обращения в медицинские учреждения.
     Наряду с отсутствием каких-либо заявлений по данному поводу в милицию, это обстоятельство уберегло всех участников конфликта от серьёзных разбирательств и, возможно, таких же серьёзных последствий...   
     Оставшиеся до конца «картофельной» командировки дни прошли уже спокойно и без сколько-нибудь значимых для институтской молодёжи событий, и по их завершении слегка подуставшие за её время студенты, наконец-то, вернулись в свой любимый областной центр.


                Глава 5. Соседка

     Возвращение в родной город означало для Смирнова возврат в его съёмную комнату, к которой он пока ещё не успел как следует привыкнуть, так как ему в ней, до его отъезда «на картошку», удалось прожить всего лишь две неполные недели. 
     Дом, где он её снимал, представлял собой большой деревянный сруб с четырьмя маленькими окошками, выходящими на проезжую часть улицы, и двумя небольшими кирпичными пристроями к нему по его бокам, имеющими отдельные входы со стороны внутреннего двора, через которые можно было в него войти и, при открытых внутренних дверях, насквозь пройти через все его малогабаритные комнаты, отгороженные друг от друга лишь тонкими фанерными перегородками.
     Комната Сергея, при этом, являлась центральной и, имея в наличии два окошка, была расположена ровно посередине этого относительно нестарого «терем-теремка».
     С одной стороны к его комнате примыкали небольшая кухня с одним окном и жилой пристрой, в котором проживала семидесятипятилетняя Евдокия Михайловна – глуховатая на оба уха и грузноватая телом бездетная хозяйка дома, обладающая, ко всему прочему, сильно выраженным цокающим выговором, добродушным характером и безразмерным чувством любви к своей единственной домашней животине – немолодой ласковой кошке черно-белого цвета, скрашивающей ей жизнь на склоне её немалых лет.
     С другой стороны его «апартаменты» соседствовали с небольшой одноокошной комнаткой и вторым жилым пристроем, в которых размещались ещё одни квартиранты добросердечной бабы Дуни – молодая семья рабочих местного автозавода с их маленькой трёхлетней дочкой. Родителям девочки на вид было около тридцати лет, и, судя по всему, оба они являлись выходцами из одной деревни.
     Сергей познакомился с ними в свой первый день появления в этом доме в середине августа, но, до предела загруженный, тогда, своими проблемами, не запомнил, в спешке, их имена, и лишь частое упоминание квартирантки в последующих разговорах Евдокии Михайловны, запросто называвшей её Зинкой, зафиксировало, в конце концов, это имя в его памяти.
     Сама же Зинка показалась ему, тогда, откровенно взбалмошной и на редкость бесстыжей молодой женщиной, а её супруг – типичным тихим подкаблучником, которым она крутила и вертела как хотела. Всё это он отчётливо понял, в том числе, благодаря потрясающей слышимости всего происходящего в соседней комнате.
     В первую же ночь, проведённую Сергеем в своём новом жилище, Зинка сначала, на ровном месте, устроила скандал её тюфячному мужу, а затем, после того, как уложила дочку спать, в буквальном смысле в приказном порядке заставила того немедленно исполнить в отношении неё свой супружеский долг. При этом, во время моментально последовавшего за данным приказом недолгого процесса беспрекословного исполнения супругом её желания она, ни грамма не смущаясь того, что её прекрасно слышит их новый молодой сосед, своими откровенными стонами и громкими вздохами сделала абсолютно тщетными все честные попытки последнего заснуть до момента полного удовлетворения ею своей безудержной страсти.   
     Тем не менее, окончательное мнение об этой женщине без комплексов Сергей составил несколькими днями позже.
     Это произошло тогда, когда очередным поздним вечером, закончив читать случайно попавшуюся ему на глаза газету и плавно готовясь ко сну, он внезапно услышал, как в до того бесшумной соседской комнате тихо открылась входная дверь, и в неё кто-то вошёл.
     Из последующего, там, за этим короткого разговора Смирнов безошибочно понял, что туда пришли заранее отправившая мужа с дочкой в деревню Зинка и, судя по всему, какой-то её тайный заводской любовник.
     Их недолгая беседа почти сразу переросла в то, ради чего эти голубки, собственно говоря, сюда и прилетели. Естественно, что заснуть Сергею, при таких обстоятельствах, вновь удалось лишь после того, как насытившаяся греховным процессом Зинка, наконец-то, выпроводила своего любовника за порог её комнаты...
     На следующую ночь ситуация в соседнем жилище в точности повторилась. Отличие было лишь в имени любовника, называемого Зинкой в порыве её очередной страсти: это имя кардинально отличалось от предыдущего; как, собственно говоря, был абсолютно иным и тембр мужского голоса, доносящегося ныне из соседской комнаты.
     Уровень же громкости всех последовавших за окончанием словесной части рандеву Зинкиных стонов и вздохов, при этом, не на йоту не уступал предшествовавшему, продемонстрированному ею прошлой ночью с её первым любовником.
     И вновь засыпать Смирнову пришлось лишь после наступления в комнате у любвеобильной соседки окончательной тишины...
     Самое интересное, что уже на следующее утро, случайно столкнувшись с Сергеем на остановке, которая располагалась прямо напротив дома Евдокии Михайловны, Зинка, как ни в чём не бывало, громко поздоровалась с ним и, хитро улыбнувшись, медленно поднесла вытянутый вверх указательный палец к своим губам, явно указывая этим жестом на то, что ему следует молчать обо всём услышанном им в эти две прошедшие ночи.
     В ответ Сергей лишь молча пожал плечами, показывая своё полное безразличие к её личным и семейным делам, и ускоренным шагом направился к дальним от неё дверцам подъехавшего автобуса. 
     Ну, а потом, последовала его картофельная «командировка», и все вышеперечисленные Зинкины выкрутасы напрочь вылетели из его памяти... 
     С «картошки» Смирнов вернулся в самой середине пасмурного субботнего дня.
     Открыв со скрипом калитку в высоком деревянном заборе, отгораживающем внутренний двор хозяйского дома от оживлённой улицы, он прошёл с десяток метров по дворовой территории, поднялся на невысокое крыльцо и вошёл в узкую прихожую перед пристроем, в котором жила Евдокия Михайловна.
     Собственно говоря, это был единственный для них обоих вход, так как дверь, ведущая из его «апартаментов» в комнату соседей, а через них – к другому, противоположному, входу, давным-давно самолично ею была закрыта на ключ и с обеих её сторон плотно заблокирована большими висящими до пола коврами. 
     Медленно поднимаясь внутри прихожей по небольшой деревянной лестнице и неожиданно услышав, при этом, шум сразу нескольких голосов, доносящихся из хозяйского пристроя, Сергей вдруг вспомнил давние слова Евдокии Михайловны о том, что суббота традиционно является банным днём в её «усадьбе»; а это означает лишь то, что нынче к ней вновь пришли её единственная родственница – громогласная племянница Анна, примерно пятидесяти лет отроду, и её работящий муж-ровесник Степан, которые наверняка уже затопили баню, стоящую посередине небольшого хозяйского огорода, расположенного за длинным сараем и стандартной уборной, отгораживающими его от внутреннего двора.
     «Это – весьма кстати!»,- успел подумать Смирнов и, распахнув входную дверь, с широкой улыбкой вошёл в пристрой.
     Как он и ожидал, в хозяйской комнате возле Евдокии Михайловны вальяжно сидели и что-то пили из маленьких чашечек разгорячённые после бани Анна и Степан.
     Они радушно встретили бодро поздоровавшегося с ними Сергея и, расспросив вкратце об итогах его картофельной «командировки», предложили ему немедленно, пока она ещё не остыла, помыться в их хорошо натопленной бане.
     И, поскольку, с их слов, его соседи-квартиранты, на данный момент, отсутствовали в своей части дома, то, следовательно, нынче порядковая очередь посещения их банного «комбината здоровья» переходила к нему.
     Сергей, естественно, не возражал против этого временного изменения привычного графика помывки и обрадовано поблагодарил Евдокию Михайловну и её родственников за это предложение.
     После картофельной эпопеи ему самому хотелось побыстрее вымыться и, наконец-то, привести себя в надлежащий порядок.
     Кинув вещи, бывшие с ним на «картошке», на стул в своей комнате и захватив с собой полотенце, чистое бельё и спортивные штаны с футболкой он незамедлительно направился в сторону бани.
     Там было очень жарко, и принявшийся париться Сергей испытывал настоящее блаженство, периодически хлеща себя берёзовым веником по телу и окатываясь холодной водой из большого ковша. 
     Казалось, что он никогда не покинет этот оазис счастья, но, не прошло и двадцати минут после его прихода, как ему внезапно захотелось побыстрее выскочить на свежий воздух – в широкий и прохладный предбанник.
     Смирнов уже собирался подняться с лавки, сидя на которой он только что мылся, как вдруг открылась входная дверь, и в баню из предбанника вошла абсолютно нагая Зинка.
     Её мощная широкобёдрая фигура с впечатляющими округлостями там, где им и положено быть, и крепкими, привыкшими к длительным физическим нагрузкам, ногами на миг заслонила собой весь дверной проём, а жгучий взгляд больших тёмно карих глаз, явно выделявшихся на её круглом миловидном лице, в ту же секунду, как рентген, просветил насквозь так и не успевшего подняться с лавки студента.
     Бесстыжая Зинка громко хохотнула, глянув на нелепо замершего в своей позе Сергея, и, тряхнув тёмными волосами, как ни в чём не бывало, деловито прошла к соседней лавке.
     - Чего застыл, сосед? Голых баб, что ли, до сих пор не видел? Так ты, мальчишечка, меня не бойся – не съем! Опоздала я ноне слегка, а тебя тут же, видишь ли, вперёд моей очереди и пустили... Я, конечно, без претензий, но нынче некогда мне ждать. Дела у меня ещё на сегодня есть, пока мой муженёк в деревне с дочкой обитает... Понятно?- с задорным смехом выпалила Зинка, демонстративно раскорячившись на банной лавке и приступая к намыливанию своего тела. 
     - А какие дела тебя ждут? Амурные, что ли?- неожиданно для самого себя ответил вопросом на вопрос Сергей, всё это время безрезультатно пытавшийся прикрыться своей мочалкой.
     - О-о! А ты, я вижу, парень не из робких... Что же тогда мочалкой прикрываешься? Всё, что ты прячешь от моих глаз – я уже разглядела. Мужик – как мужик! Не лучше и не хуже других! А что касается моих дел, то это тебя, сосед, не касается! Хотя б и амурные они были?! Тебе какое дело? Или тоже пристроиться хочешь?- опять звонко хохотнула Зинка.
     - А что... можно?- внезапно осмелел Сергей.
     - Ау, студентик, не борзей! Я старше тебя лет на десять, если не больше. Хотя... впрочем... дерзай, мальчишечка! Может, что-нибудь, и тебе обломится,- продолжала задорно хохотать Зинка.
     Сергей решительно поднялся с лавки, но, вместо того, чтобы, как и хотел, стремительно направиться в предбанник, сам не зная почему, медленно подошёл к дразнящей его женщине.
     - Остынь, сосед! Лучше веником по моей спине поработай!- веселясь и ложась животом на лавку, попросила его соседка.
     Смирнов, как заворожённый, молча взял подготовленный ею веник и начал несильно хлестать Зинку по её слегка широковатой для женщин спине, упругим ягодицам и мощным крепким ногам.
     Соседка лишь довольно охала и кокетливо просила его добавить ещё. Так продолжалось около пяти минут.
     Затем Сергей резко отложил веник в сторону и осторожно провёл рукой по Зинкиной спине от основания шеи до начала копчика. В ответ на это соседка спокойно и быстро отвела его руку от своего тела и, приподнявшись рывком, вновь прочно уселась на лавке.
     - Вот что, мальчишечка! Спасибо тебе, конечно, за то, что попарил меня на славу, но на сегодня хватит экспериментов. Я думаю, что тебе пора уже к себе. А мне, вот, можно ещё немного и задержаться! Да, и наши хозяева бани могут что то заподозрить... Так что, пока!- буднично-приказным тоном произнесла Зинка.
     - Пока!- внезапно охрипшим голосом ответил ей Сергей и, чтобы хоть немного унять охватившее его возбуждение, вылил на себя целый ушат холодной воды.
     Стремительно выйдя из жаркой бани в прохладный предбанник, он энергично вытерся полотенцем и, быстро одевшись в принесённую с собой одежду, скорым шагом направился к дому.
     Там Сергей бесстрастным голосом сказал всем о том, что прекрасно вымылся, ещё раз горячо поблагодарил Евдокию Михайловну и её родственников за разрешение посещать их «банное учреждение» и безразличным тоном сообщил о том, что только что встреченная им во дворе Зинка уже пошла в баню ему на смену.
     Затем он не спеша прошёл к себе в комнату и, едва прикрыв за собой дверь, дал полную волю обуревавшим его чувствам.
     Сергей – вчерашний школьник и сегодняшний студент – ещё никогда до этого не находился рядом с обнажённой женщиной. Поэтому охватившее в бане волнение никак не отпускало его, и он, чтобы немного успокоиться, принялся бесцельно ходить туда-сюда вокруг небольшого круглого стола, находившегося в самом центре его небольшой комнаты.
     Конечно, чисто внешне соседка была абсолютно не в его вкусе. Ни лицом, ни фигурой, ни даже цветом своих волос и глаз она не походила на некий женский идеал, уже сформировавшийся на подсознательном уровне Смирнова к этому периоду его жизни. Про уровень же её интеллекта, вообще, можно было не рассуждать...
     Но всплеск гормонов сделал своё дело, и теперь всё вышеуказанное было ему абсолютно не важно. Важным сейчас для него было лишь одно: он впервые в своей жизни касался нагого тела женщины, доступность которой он ощущал всеми фибрами своей души.
     Наконец, Сергей услышал, как в соседнюю комнату вернулась из бани Зинка, и, не в силах совладать с собой, быстро выскочил из своей комнаты, едва успев набросить поверх тонкой летней футболки тёплую осеннюю куртку.
     Родственники хозяйки уже ушли, и Евдокия Михайловна, предупреждённая Зинкой об окончании её помывки, засобиралась в баню сама. Она не любила жара и предпочитала мыться после всех, когда сильного пара уже не было.
     Смирнов буркнул ей на ходу, что к нему пришли, и он ненадолго выйдет к пришедшим на улицу. После этого он буквально сбежал по лестнице в прихожей и, быстро обежав дом, с волнением вступил на крыльцо пристроя, в котором проживала Зинка.
     Дверь в прихожую перед пристроем оказалось не запертой, и он, тихо поднявшись по такой же деревянной лестнице, что и на его стороне дома, осторожно нащупал ручку входной двери в соседский пристрой.
     Задержав на пару секунд дыхание и разом выдохнув после этого, Сергей с бешено колотящимся от волнения сердцем рывком открыл дверь, которая, на его счастье, тоже оказалась незапертой, и резко вошёл в комнату внутри пристроя.
     Там никого не было...   
     Тогда Сергей, не останавливаясь, проскочил через данное помещение, больше похожее на совмещённую с кухней гостиную, чем на обычную жилую комнату, и, открыв следующую дверь, стремительно вошёл в спальную комнату соседей.
     Зинка была там. Она в довольно расслабленной позе сидела на стуле перед зеркалом, стоявшем на большом комоде, и медленно расчёсывала свои недлинные волосы.
     На ней был одет тонкий женский халат розового цвета, а на рядом стоявшей кровати лежало такое же розовое полотенце, которым она, видимо, обвязывала свою голову, покидая баню.
     Услышав звук распахивающейся двери, Зинка сначала с неподдельным испугом взглянула на входившего, но, затем, мгновенно узнав его, моментально приняла свой обычный задорный вид.
     - Кого я вижу! Соскучился, мальчишечка? Или что другое привело тебя в мою комнату? Будь добр, поясни!- игриво посмеиваясь, поинтересовалась она у Смирнова.
     Сергей взволнованно застыл на месте и только сейчас понял, что не знает ответа на последний вопрос соседки.
     - Я... в общем... хотел...- окончательно замялся он, ругая себя за нерешительность.
     - Да, знаю я, что ты хотел, а, вернее, чего ты сейчас хочешь!- глубоко вздохнув, произнесла вставшая со своего места Зинка.- Кровь в тебе играет, мальчишечка! И женщины ты ещё до сих пор не пробовал? Верно, ведь? Скажи честно!
     Сергей, сглотнув слюну, лишь молча кивнул ей головой.
     - Ну, я так и знала... И что же мне с тобой делать?!- уже без усмешки задумалась на несколько секунд Зинка.
     Смирнов продолжал стоять как обвиняемый на суде, обречённо выслушивающий от грозного судьи свой окончательный приговор.
     Наконец, Зинка вновь взглянула на него и неожиданно мягко улыбнулась.
     - Эх... Бывать – не бывать! Одним грехом меньше, одним – больше. Зато, хоть на миг, такого славного парня осчастливлю... мужчиной сделаю! Ладно... раздевайся, мальчишечка!
     Зинка прошла мимо Смирнова в пристрой и далее – в прихожую, в которых, в обратном порядке, последовательно закрыла на внутренние замки все двери, и, не торопясь, вернулась в комнату, в которой Сергей, бросив свою  куртку на стул, только начинал нерешительно снимать с себя футболку.
     Она быстро помогла ему стянуть её с тела и, дождавшись того момента, когда вслед за футболкой, на всё тот же стул, полетели и его штаны, одним движением развязала пояс на своём халате и сбросила последний на спинку стоявшей у стены кровати.
     Под халатом у неё, ожидаемо, не оказалось никакого нижнего белья, и волнение Сергея стало зашкаливать.
     Не в силах больше ждать, он подошёл вплотную к Зинке и, с лёгким удивлением обнаружив, что они с ней одного роста, крепко прижал её к себе.
     Видимо, его сильное возбуждение передалось и ей, и Зинка, томно вздохнув, ответила ему тем же.
     Затем она, профессионально выскользнув из его крепких объятий и уверенно потянув рукой за собой, лёгким толчком уложила Сергея на мягкую кровать и, быстро закрыв занавески на окне, также стремительно легла туда сама, мгновенно прильнув к нему всем своим большим горячим телом...
     Следующий день, воскресенье, был выходным, и Смирнов проспал у себя в комнате до самого обеда.
     Проснувшись и привычно потянувшись после долгого и крепкого сна, Сергей вдруг впервые почувствовал себя по настоящему взрослым человеком; ведь, по его мнению, теперь-то он точно знал об этом мире всё, что должен знать одинокий молодой человек, впервые вступающий в самостоятельную жизнь, и поэтому он был искренне благодарен бесстыжей Зинке за этот разовый обучающий курс телесной любви.
     Он уже знал, что продолжения их греховной связи не будет, так как соседка сказала ему при расставании, что в связи с получением ею от завода долгожданной двухкомнатной квартиры в противоположном от здешних мест районе города она вместе со своим мужем и дочкой уже через какие-то две недели с небольшим навсегда съедет из этого дома.
     Как это не странно, Сергей был чрезвычайно рад такому повороту событий, поскольку, будучи по своей природе порядочным человеком, прекрасно понимал, что после всего произошедшего накануне он не сможет спокойно смотреть в глаза несчастному Зинкиному мужу.


                Глава 6. Диплом

     Остаток воскресенья Смирнов провёл в бесцельном одиночном хождении по центру города, морально отдыхая от бурных впечатлений первой декады сентября и мысленно готовясь к новым запоминающимся событиям в жизни, возможно ожидающим его уже завтра или в последующие дни наступающей недели... 
     На следующий день, встретившись после своего первого выходного дня, студенты, наконец то, приступили к занятиям в родном институте.
     И покатились похожие друг на друга, как две капли воды, студенческие дни и годы.   
     Занятия по четыре учебные пары в день, включающие в себя лекции, лабораторные занятия и коллоквиумы, раз за разом убаюкивали новоприбывшие молодые умы и периодически вгоняли их в гипнотический сон.
     Казалось, этому скучному сценарию нет и не может быть никакой альтернативы, но каждый раз звенел звонок, извещающий об окончании последней пары учебных часов, и в недрах сонной до того планеты под названием «Студенчество» вдруг начинала стремительно зарождаться жизнь, сопровождаемая возникновением настоящих вулканов страстей и масштабных цунами эмоций. 
     Студенты спешили на встречи со своими друзьями, разделявшими их интересы в той или иной области культуры, спорта или искусства, совместные просмотры новых фильмов в кинотеатрах, репетиции студенческих «капустников» и КВН-овских выступлений и, конечно, вечеринки и дискотеки под красивыми названиями «День первака», «Осенний бал», «Новогодний карнавал» и тому подобными вывесками.
     Такой порядок вещей, однако, был не вечен: ровно два раза в год он прерывался страшным для всех студентов временным периодом под названием «Сессия».
     В это время прекращалась вся активная студенческая жизнь вне здания института, и начиналась выматывающая нервы каждому здравомыслящему студенту, стремящемуся любой ценой добыть себе в зачётку оценки, дающие право на получение стипендии, сдача ненавистных зачётов и экзаменов.
     Но, к счастью для усердно грызущей гранит науки молодёжи, это были всего лишь два кратковременных периода в году, по завершении которых всё сразу же возвращалось на круги своя... 
     Сергей и его друзья, с ходу заработавшие себе высокий авторитет и широкую известность в институтской среде, с упоением погрузились в эту доселе неизведанную ими пучину студенческой жизни.
     Учились они весьма неплохо и к последнему (полугодичному) шестому курсу, который включал в себя преддипломную практику на заводе и выполнение серьёзного дипломного проекта по персонально указанной каждому студенту теме с его защитой перед государственной экзаменационной комиссией в финале, подошли с большим запасом уверенности в своих знаниях и способностях, позволяющим им строить личные планы на будущее, не дожидаясь того момента, когда в их горячих от волнения руках окажутся новенькие, ещё пахнущие типографской краской, дипломы об окончании родного ВУЗа.
     Первого сентября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, едва окончилась короткая учебная составляющая этого дня, Сергей, Роман, Виктор и Максим, купив по пути хлеб, селёдку и картошку, проехали к последнему в его отдельную комнату в общежитии швейной фабрики, в которой он проживал все эти годы, и где они, за прошедшие пять лет, уже не раз собирались своей маленькой тёплой компанией, чтобы тихо отметить, там, начало последнего курса в их студенческой жизни, благо Максим ещё утром своевременно оповестил их о том, что у него в холодильнике припасены несколько бутылок отличной водки, полученных им за качественно выполненную на днях халтурку.
     Прибыв на место, гости, не откладывая дело в долгий ящик, сразу же поставили вариться картошку «в мундире» и приступили к чистке селёдки, а Максим, достав из холодильника, выставил на стол для всеобщего обозрения обещанную водку и банку квашенной капусты.
     За разговором время варки пролетело как секунда, и друзья даже не успели притомиться от ожидания, как на столе, рядом с водкой, капустой, селёдкой и хлебом, появилась большущая кастрюля с горячим варенным картофелем.
     - Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!- радостно процитировал знаменитую реплику из известного комедийного фильма Максим.
     Его друзья не заставили себя долго ждать и, шутливо потирая руки, уселись за маленький стол хозяина комнаты.
     Процесс пошёл по своему обычному сценарию: короткие тосты и весёлое дружеское застолье в самом начале празднования и задушевные разговоры ближе к концу проводимого мероприятия.
     - Может, надо было, всё-таки, Женьку и остальных парней с собой прихватить?- обратился сразу ко всем Роман.
     - Ну, во-первых, в этой комнатушке мы бы все не поместились, а, во-вторых, парни бы ещё и девчонок с собой сюда потащили... А это уже – целая свадьба получается. Вахтёрша точно не пропустила бы столько народа. Да, и Максима, при этом, капитально подставили бы!- откликнулся на прозвучавший вопрос Сергей.
   - Что-то никто из них не предложил альтернативного места для сбора, где собралась бы вся наша группа. И, вообще, что вы переживаете: как минимум, у половины наших одногруппников - на сегодня - свои планы. Я это сам слышал в их болтовне перед началом торжественного собрания,- обычным для него лениво-скептическим голосом высказал своё мнение Виктор.
     - Да, звал я Женьку сюда! Не может он! Его, как комсомольского активиста института, деканат запряг куда-то до конца сегодняшнего дня. А без него его три закадычных «корифана», сами знаете, на ровном месте тормозить начинают...- буднично пояснил Максим.
     - Всё правильно: как сложилось – так сложилось! Иначе, действительно, и девчонок наших пришлось бы сюда звать... Нет, уж! Или, как обычно, гуляем всей группой, или - если у кого-то есть накладки, как сегодня – гуляем каждый сам по себе,- согласился со всеми задавший этот вопрос Роман.
     - Да, и вообще, успеем ещё группой собраться, и не раз,- подытожил всех Сергей.- Лучше давайте что-нибудь наиболее памятное из прошлого вспомним!
     - Пожалуйста,- тут же откликнулся Роман.- Помню, как мы ненавистный сопромат сдавали. Нашу добрейшую Нину Фёдоровну, не вовремя заболевшую, тогда, перед самым экзаменом, заменили этим, мягко говоря, чудаком Зубровым, у которого, как говорили старшекурсники, целые группы в пролёте оказывались. Валил всех налево и направо. Даже троек не ставил. Потом каждый не сдавший студент к нему по три-четыре раза пересдавать ходил, а он лишь ухмылялся – садист! Сколько людей из-за него стипендий не получало – жуть! Ну... вспомнили, что ли7
     - Вспомнили... вспомнили. Мы ещё тогда, в день экзамена, всей группой сбежали из аудитории и спрятались за углом институтского здания, а затем, когда о сложившейся ситуации стало известно декану, отправили на переговоры с представителями деканата ныне скромно сидящих рядом с нами Сергея и Виктора,- смеясь и шутливо толкая руками Смирнова и Горчакова, поддержал воспоминания друга Максим.
     - Вот-вот, пока вы все, там, «труса праздновали», мы с Серёгой «во чисто поле» под «пули» институтского руководства вышли. Вы, ведь, все прекрасно понимали, что с момента нашего появления на переговорах с представителями институтской администрации именно мы двое будем автоматически выглядеть в их глазах главными зачинщиками студенческого бунта,- не упустил случая съязвить в адрес Максима и Романа вечный скептик Виктор. 
     - Да, ладно тебе, Витёк! Всё же хорошо закончилось. А мы с тобой даже в прибыли остались! Перепуганный Зубров нам с тобой по пять баллов поставил, а всем остальным – лишь тройки влепил вместо двоек, которые они бы стопроцентно получили, если бы мы, тогда, не договорились с администрацией,- слегка посмеиваясь, дополнил общие воспоминания Сергей.
     - Мужики, а помните классическую фразу нашего Ромки: «И микроскопом можно гвозди забивать», сказанную им в ответ на вопрос «препода» по научному коммунизму: «Можно ли с таким минимальным объёмом знаний, как у Ромы, написать курсовую работу по данному предмету?»,- давясь от смеха, вымолвил Максим.
     - Помним!- дружно засмеялись все присутствующие.
     - А я помню ещё случай, как у этого же «препода», на пересказе шестой подряд работы Ленина, засыпался уже наш Серёга,- вспомнил очередную историю из жизни их группы Роман.
     - Особенно запомнилось то, как он, после внезапного прозрения «препода», честно признался тому в том, что не читал не только эту шестую ленинскую работу, но и все пять предшествующих, за уверенное раскрытие сути которых так хвалил его тот всего лишь несколько минут назад!- громко смеясь, дополнил его Максим.
     - Было дело,- широко улыбаясь, подтвердил рассказанное одногруппниками Сергей.
     Подогретые очередной порцией «принятого на грудь» спиртного, закадычные друзья с размахом ударились в дальнейшие воспоминания о самых смешных событиях в их студенческой жизни на первых, наиболее сложных с точки зрения адаптации, курсах. 
     Это продолжались ровно до того момента, когда Максим включил, для звукового фона, небольшой старенький телевизор, прочно стоявший на холодильнике.
     Там, в это время, шёл новостной репортаж о военных действиях, уже не первый год идущих на соседней с СССР территории Афганистана, в которых советские войска, как говорилось с телеэкрана, выполняли свой интернациональный долг, помогая подразделениям армии данной демократической республики сражаться с местными формированиями боевиков, спонсируемыми и вооружаемыми Соединёнными Штатами Америки, и парни, замолчав, принялись внимательно слушать ведущего.
     - А у меня двоюродный брат - уже неделя, как оттуда вернулся,- после окончания репортажа неожиданно тихо сказал Роман.
     - Ну, и как там?- разом оживились остальные парни. 
     - Как... Приятного мало... Брательник мой – офицер – лейтенант. Только в том году военное училище закончил, и тут же - туда загремел. Там сразу малярию подхватил и попал в госпиталь. Потом подлечили кое-как и, так сказать – на передовую – колонны сопровождать. До поры, до времени – везло, а этой весной – влип по полной. Рассказывает, что только выехали на своём БТРе за пределы Кабула, то ли для встречи кого-то, то ли для проводов, и сразу же на засаду нарвались. И, главное, при первых же залпах «духов» что-то случилось с их двигателем, и они полностью обездвижили. Обидно до слёз: до афганской столицы – не более пяти километров, а – не добраться...
     Внимательно слушавшие Романа друзья заметно напряглись, тревожно ожидая развязки его рассказа.
     - Хорошо ещё, что у напавших на них душманов гранаты для их гранатомётов быстро закончились, и они пытались взять наших грубым нахрапом: атакуя раз за разом, то с одной стороны, то – с другой. Брат с товарищами отстреливались до последнего. После получаса боя патронов у них оставалось не более, чем на пять минут очередной атаки «духов». Наши стали уже мысленно прощаться с жизнью. Брательник даже поседел немного за эти минуты... – возбуждённо продолжал свой рассказ Роман.
     - Ну, и?- нетерпеливо принялись теребить его парни.
     - Ну, и... ему вновь повезло: в самый последний момент подоспела помощь, и он с товарищами был спасён! Правда, через несколько дней после своего счастливого спасения, при очередном сопровождении очередной автоколонны, брат вновь попал под душманский обстрел, и, в этот раз, всё окончилось уже не так хорошо, как в прошлый: его немного зацепило. Пуля попала в руку, и он на пару месяцев вновь загремел в госпиталь. Зато, сейчас, после излечения, его, наконец-то, отпустили домой в двухнедельный отпуск!- с явной гордостью за двоюродного брата закончил своё повествование Роман.
     - Да...- задумчиво протянул Виктор.- А, ведь, нам, между прочим, следующей весной тоже в армию идти... Получив дипломы, отгуляем положенный нам месячный отпуск и, едва приступив к работе по распределению, получим повестки в военкомат! А там, ведь – и в Афганистан недолго попасть...
     - Пошлют – повоюем!- спокойно отреагировал на его слова Сергей.
     - А я – даже сам туда проситься буду!- горячо заявил Максим.
     - Брат говорит, что в последнее время у них в Афгане стали ходить устойчивые слухи о том, что, вероятнее всего, наши войска весьма скоро будут оттуда выведены. Так что, может, нас эта чаша минует! Да, и, вообще, из каждого призыва только небольшая его часть, после учебки, попадает в Афганистан, а все остальные несут службу в обычном порядке на территории нашей необъятной страны,- немного остудил горячие головы друзей более информированный по данной тематике Роман.
     В это время в дверь тихо постучали. Затем, выждав из вежливости несколько секунд, её слегка приоткрыли, и в узкой щели между приоткрытой дверью и косяком друзья увидели симпатичное лицо девушки, с которой, как они заметили ещё при своих прошлых посещениях общежития, у Максима сложились весьма близкие отношения.
     Впрочем, он им никогда ничего не рассказывал ни о ней, ни об их личных взаимоотношениях; поэтому они могли и ошибаться на этот счёт.
     Как бы там ни было на самом деле, друзья тут же вежливо замолчали и тактично отвели свои взоры в сторону. 
     - Максик, тебя можно на минуточку?- нежным голосочком попросила Максима выйти его девушка.
     Максим не спеша поднялся и, предупредив парней о том, что ненадолго отлучится, вышел из комнаты.
     В его отсутствие друзья завели оживлённый разговор о женщинах. Так получилось, что, несмотря на довольно «гусарскую» жизнь, которую они вели все эти годы своей учёбы в институте, ни у кого из них, к данному моменту, не сложились серьёзные отношения ни с кем из окружавших их девушек.
     Конечно, изредка, у каждого из них возникали недолгие отношения интимного характера с легкодоступными женщинами, случайно появляющимися на их горизонте, но – не больше. Поэтому в своих выражениях о подобных представительницах женского пола друзья, в их узком кругу, как говорится, не стеснялись.
     Вот и в этот раз, пока отсутствовал Максим, из его комнаты, то и дело, раздавались периодически перемежавшиеся крепкими мужскими словечками взрывы заразительного хохота,  сопровождавшие каждый очередной рассказанный анекдот на данную тему.
     Наконец, парни, устав ждать хозяина комнаты, неожиданно обратили своё внимание на то, что всё спиртное уже выпито и время незаметно подошло к той отметке, после которой им пора спешить на последний автобус, и дружно засобирались домой.
     В этот момент в комнату вернулся Максим, который не стал задерживать своих друзей, резонно заспешивших на выход.
     Он остановил только Сергея, сказав, что тот, как раз таки, мог бы и остаться ночевать у него, поскольку живя на противоположном конце города, доберётся туда не ранее, чем через два часа.
     Смирнов обрадовано согласился. Ему и самому не хотелось в не совсем трезвом состоянии так долго добираться до дома Евдокии Михайловны. Поэтому неожиданное предложение Максима пало на благодатную почву.
     Они на пару попрощались с Виктором и Романом, совместно отбывшими на ближайшую автобусную остановку, и, закрыв за ними дверь, со вздохом облегчения вновь уселись за стол.
     - А где я буду спать?- спросил у друга Сергей.
     - В двадцать третьей комнате на втором этаже,- усмехнулся Максим.
     - А почему именно там?
     - Потому что там будет одна свободная кровать.
     - Что хозяйка этой кровати отсутствует?
     - Угу! Она ночевать будет у меня... 
     - О-о! Это та девушка, которая сегодня заглядывала к нам на наш огонёк?
     - Да!
     - А в моей комнате будет кто-то ещё ночевать?
     - Будет! На второй кровати там будет  спать соседка моей девушки по комнате. Не подерётесь?- вновь усмехнулся Максим. 
     - Не подерёмся! Надеюсь, соседка хоть симпатичная?- невольно улыбнувшись, спросил у друга поднявшийся со своего места Сергей, только сейчас осознавший, что вся эта эпопея с его ночёвкой была затеяна обитательницами двадцать третьей комнаты.
     - С пивом потянет! А ты сегодня, как раз, и выпил прилично, да, и пил кое-что покрепче пива... Шучу! Вполне себе симпатичная... по крайней мере, на мой вкус!- добродушно рассмеялся вставший со стула Максим и дружески подтолкнул укоризненно покачавшего головой Смирнова к выходу.
     Уже в дверях тот в упор столкнулся с направлявшейся к Максиму его девушкой, которая кокетливо поздоровалась с Сергеем и, игриво коснувшись его своей грудью, ловко протиснулась мимо него в комнату. Затем она изящно обернулась и также, как и его друг, пожелала ему приятно провести ночь и не подраться со своей соседкой по сегодняшнему ночлегу.
     Смирнов лишь шутливо кивнул ей в ответ и, вежливо пожелав им с Максимом спокойной ночи, медленно поднялся на второй этаж.
     Там Сергей довольно быстро нашёл комнату с двадцать третьим номером на двери и, предварительно постучав в неё, уверенно вошёл в «женскую обитель».   
     Как и планировалось, соседка по ночлегу с ним не подралась, и на следующее утро Максим со своей девушкой ожидаемо застали обитателей двадцать третьей комнаты спящими в обнимку в одной кровати.
     Поскольку никаких обязательств для обоих заспавшихся эта ночь не предусматривала, то, по прошествии одного часа с момента их побудки, Сергей уже ехал в автобусе по направлению к приборостроительному заводу, на котором он в ближайшие месяцы должен был проходить свою преддипломную практику, навсегда вычеркнув из памяти не только саму бойкую соседку по его последнему ночлегу, но и её явно старательные, в стремлении ему понравиться, ночные ласки и наигранно жгучие взгляды при их расставании...
     Необременительная преддипломная практика пролетела как мгновение, и вслед за ней сразу же наступило тяжёлое время работы над дипломным проектом.
     Тема Сергею досталась вполне удобная: по ней, не сильно напрягаясь, можно было запросто достать довольно похожие студенческие проекты прошлых лет, да и прошедшая практика предоставила ему много «пищи для размышлений», которую, наверняка, можно было использовать в предстоящей работе.
     Главным же, что весьма обрадовало Смирнова, было то, что его тема процентов на семьдесят пересекалась с темой проекта, доставшейся Роману. Правда, эта приятная для обоих друзей неожиданность чуть их сильно не подвела.
     Расслабившись, друзья абсолютно забросили данное направление их скоро заканчивающейся студенческой жизни и посвятили всё своё времяпрепровождение культурному отдыху: посещали все шедшие подряд в их городе театральные постановки, кинофильмы, дискотеки и праздничные вечера, ездили в гости к приобретённым за годы учёбы друзьям-студентам в Москву и принимали у себя их ответные визиты.
     Словом, как говорится, их жизнь била ключом!
     Опомнились Сергей и Роман лишь в самый последний день января тысяча девятьсот восемьдесят девятого года – ровно за три недели до назначенной им в феврале даты защиты их дипломных проектов перед членами государственной экзаменационной комиссии, около трети которой должны были составить ранее им незнакомые московские преподаватели.
     Началась настоящая гонка на выживание. Друзья, достав по знакомству большую часть подходящих для их проектов чужих студенческих чертежей прошлых лет, в считанные дни добросовестно перечертили их на свои листы ватмана, используя известное всем студентам сооружение, состоящее из настольной лампы, размещаемой на полу, и больших размеров стекла, устанавливаемого над лампой и крепко фиксируемого на уровне стола.
     На стекле располагался готовый чертёж, на который сверху накладывался чистый лист ватмана. Включалась лампа, и на этом пустом листе ясно просвечивались все линии лежавшего под ним чертежа. Оставалось только аккуратно обвести с помощью разных карандашей и линеек все эти просвечиваемые линии и проставить в угловом штампе внизу свою фамилию и фамилии преподавателей, которые будут проверять данную работу, и – нужный чертёж был готов!
     Из двенадцати необходимых для защиты каждого проекта чертежей девять были выполнены Сергеем и Романом именно таким способом, причём с полным учётом различия их персональных тем.
     Также оперативно ими были скорректированы и аккуратно внесены в толстые пояснительные записки все нужные расчёты и текстовые анализы, сделанные по аналогичным документам, доставшимся им вместе со старыми чертежами.
     Больше всего каждому из друзей пришлось потрудиться над оставшимися тремя чертёжными листами.
     У них никак не получались похожими на нарисованные в учебнике специальные графики, выполненные по их собственным расчётам.
     Сергей и Роман потратили на них двое драгоценных суток, поочередно ночуя друг у друга и выпивая по несколько чашечек кофе за ночное время, но нужного им результата так и не получили.
     Тогда они в половине пятого утра второй бессонной ночи подряд пошли на рискованный ход. Нарисовали графики требуемой учебником для их случаев искривлённости и в наиболее трудно просчитываемых местах своих расчётов аккуратно подогнали последние под нужные им величины.
     Оставшиеся в их распоряжении три дня были потрачены ими на сбор необходимых подписей ряда преподавателей их института на своих спешно приготовленных чертежах и записках.
     При этом, нужных им педагогов, порой приходилось вылавливать не только в помещении ВУЗа, но и по их персональным домашним адресам, проявляя, в этих случаях, настоящие чудеса студенческой хитрости и изворотливости.
     В общем, как бы это ни было, но ко дню защиты проектов у Сергея и Романа все материалы оказались в полной боевой готовности.
     Время защиты преддипломного проекта Смирнова было назначено ровно на тринадцать ноль-ноль, то есть он, согласно расписанию, должен был защищаться первым после обеда.
     Зная это, Сергей впервые за все прошедшие недели крепко выспался.
     От этого у него резко поднялось настроение, и, позавтракав, он решил подъехать в институт пораньше - к одиннадцати часам, чтобы успеть посмотреть как защищаются его одногруппники.
     Однако, не успел он вместе со своим тубусом, полным чертежей, и пакетом с пояснительной запиской подойти к назначенной аудитории, как его окружили успевшие защититься студенты и волнующиеся представители деканата, которые, наперебой, стали уговаривать его пройти на защиту прямо сейчас, так как все, кто был записан на дообеденное время, уже защитились, и было неприлично заставлять комиссию ждать следующего дипломника целых два часа.
     Сергей вынужденно поддался на эти уговоры и, не успев осмотреться, моментально оказался внутри заветной аудитории.
     Довольные одногруппники помогли ему быстро развесить его чертежи  на специальных досках и мгновенно «испарились» из помещения.
     Смирнов только и успел, что оценить взглядом месторасположение своих чертежей, как председатель ГЭК предложил ему начать свой доклад.
     Развернувшись лицом к доброму десятку членов государственной экзаменационной комиссии и неспешно сделав один глубокий вдох-выдох, Сергей решительно приступил к защите своего проекта...
     Всё прошло, как в тумане! Доклад был озвучен им без сучка и задоринки. Также уверенно Смирнов отвечал и на все поставленные ему вопросы.
     В какой-то момент Сергею даже показалось, что их поток окончательно иссяк, но тут один профессор из Москвы неожиданно задал ему последний и, как оказалось, самый неудобный для него вопрос.
     Ответ на него должен был быть предельно коротким и однозначным: да или нет! И от правильности этого ответа зависел, как минимум, один балл в оценке всего дипломного проекта Смирнова.
     Загнанный в угол Сергей невольно потерял внутреннюю концентрацию и окончательно растерялся. Он не знал правильного ответа на данный вопрос и, пытаясь протянуть время, медленно произнёс: «Конечно...».
     В это время присутствовавший в аудитории руководитель его проекта, быстро откинувшись на своём стуле назад, чуть заметно кивнул ему головой, и Сергей, не подав вида, что был «на грани провала», уверенно закончил фразу: «Да!».
     Тут же председатель комиссии, символически опросив остальных её членов, торжественно объявил ему: «Пять баллов!», и переполненный счастьем Смирнов, быстро сняв с досок свои чертежи, пулей вылетел из аудитории.
     Успешно защитились в этот день и все его близкие друзья: Роман – ещё утром, а Максим и Виктор – ближе к вечеру.   
     Время многолетней учёбы в ВУЗе для них и их одногруппников закончилось навсегда... 
     А ещё через несколько дней состоялись торжественное вручение им институтских дипломов и традиционный выпускной вечер в ресторане.
     Вечер прошёл «на ура»! Было выпито большое количество спиртного, и все новоявленные выпускники вместе со специально приглашёнными ими в ресторан представителями институтской администрации и преподавателями–кураторами их студенческих групп выглядели одинаково счастливыми.
     Все дружно вспоминали о прекрасных совместно проведённых годах в прошлом и обещали никогда не забывать друг о друге в будущем, а давно оформившиеся за эти годы студенческие парочки и парочки, сложившиеся под действием только что выпитого спиртного, открыто целовались друг с другом во время медленных танцев в полумраке большого зала
     Царила потрясающая атмосфера взаимной любви и дружбы. Но... стоило часам, как в сказке, пробить двенадцать часов ночи, и ресторан был немедленно закрыт, а все его посетители вежливо  выставлены за порог данного заведения. 
     Конечно, большинство счастливых выпускников, разделившись на небольшие группки, ещё колобродило «кто где», практически, до самого утра наступившего нового дня, но сам праздник по поводу их выпуска, как таковой, был уже официально окончен...
     За выпускным вечером последовал месячный отдых новоявленных инженеров, продлившийся вплоть до их непосредственного устройства на работу по официальному распределению, но он, как и все отпуска в мире, пролетел очень быстро, и уже в первых числах апреля направленные волею судьбы на один и тот же завод и даже в один и тот же цех Сергей и Виктор, получив назначение на должности инженеров-регулировщиков, прибыли к месту своей будущей и крайне недолгой, в связи с их предстоящим призывом в армию, работы.
     Там их встретили весьма радушно: выделили приличные рабочие места и назначили достойных наставников, после чего перед ними раскрыли ожидающие их в будущем сногсшибательные карьерные перспективы и, наконец-то, оставили в долгожданном покое.
     У друзей потекли их первые рабочие дни. Все понимали, что они скоро уйдут в армию, и поэтому особо их не донимали.
     Предоставленные, таким образом, сами себе, Сергей и Виктор, при каждом удобном случае, выходили на двадцать-тридцать минут в туалет-курилку и спокойно вели, там, обстоятельные беседы обо всех происходящих в мире событиях.
     Круг их интересов был весьма разнообразен: от спорта и искусства до культуры и политики, и везде, кроме политической составляющей их бесед, они находили взаимопонимание.
     Политические же споры постоянно разводили их по разные стороны баррикад. Сергей традиционно отстаивал интересы родного государства, а Виктор, восторгаясь американским образом жизни, который он сам воочию никогда не видел, неизменно подвергал консервативные постулаты своего друга постоянной критике.
     В подтверждение своей правоты Виктор изредка стал давать Сергею почитать книги сомнительного с точки зрения последнего содержания. В основном, это были мемуары белоэмигрантов и романы запрещённого Солженицына.
     Откуда он их доставал было неизвестно, а сам Смирнов никогда его об этом не расспрашивал.
     Книги, зачастую, были очень интересные, и многое, о чём там писалось, Сергей до этого не знал. Но, некоторые утверждения в них не вызывали у него полного доверия, и он, в отличие от Виктора, относился к такой литературе весьма скептически.
     Эти неоднозначные моменты истории, при их последующем обсуждении друзьями, зачастую служили основанием для длительных споров по ним с применением всех имеющихся у обеих сторон аргументов. Однако, как правило, эти обоюдные попытки бывших одногруппников доказать свою правоту оканчивались ничем, и каждый из них, в итоге, оставался при своём мнении.
     А, однажды, когда Смирнов уже получил на руки повестку о прибытии его в военкомат ранним утром восьмого мая, и до этой даты оставалось считанное количество дней, Виктор принёс ему почитать небольшую книжонку без корок и титульного листа.
     Содержание этой книжицы, начиная уже с её первых страниц, было, на первый взгляд, весьма непонятным, и Сергей отложил её «до поры – до времени» в сторону.
     О книжице он вспомнил лишь в ночь перед уходом в армию, когда среди пришедших на посвящённый этому событию домашний вечер его друзей и товарищей появился Виктор.
     Увидев его, Сергей сразу же решил, что, пока он не закрутился в суете собственных проводов, надо вернуть другу его книгу и, быстро достав её из стоящей в углу книжной стопки, случайно раскрыл данную книжонку на середине.
     И в тот же миг он замер от охватившего его сильного волнения.
     На нарисованной, там, картинке была изображена та самая подвеска, устное описание которой ему, в своё время, дал дядя Гриша, и которую, с его слов, украл у её неизвестного хозяина, именуемого «Розенкрейцером», знаменитый карманник «Коготь», чьё убийство расследовал отец Сергея перед своей трагической гибелью.
     Смирнов крепко-накрепко запомнил тогда всё, что по секрету рассказал ему дядя Гриша о золотой подвеске, и даже не раз мысленно представлял её во всей красе в своём богатом воображении. 
     И, вот, картинка с её изображением находилась прямо перед ним!
     Текст под ней однозначно свидетельствовал о том, что подвесками данного типа могли обладать только лица, являющиеся «мастерами» масонских лож, возведёнными в процессе своего дальнейшего поэтапного совершенствования в ранг «рыцаря розы и креста».   
     Прочитав этот текст, Сергей моментально осознал, что разыскиваемый им представитель тайной «секты», причастный к гибели его отца, явно имел непосредственное отношение к этой, казалось бы, давно исчезнувшей масонской тематике.
     В любом случае, это была первая, за все прошедшие годы его учёбы в институте и нынешний период работы на заводе, настоящая зацепка для поиска данного человека с его призрачной секретной организацией! Жаль только, что именно сейчас Смирнову было невозможно заняться этим вопросом вплотную...
     Сергей незамедлительно подозвал к себе Виктора и, отдавая ему книжицу, с благодарностью и честным признанием в том, что не успел её прочитать, попросил его, по возможности, сохранить эту книжонку до их возвращения из армии.
     В ответ Горчаков признался, что и сам толком не прочитал её из-за слишком тяжёлого для восприятия текста, но пообещал передать неизвестному хозяину книжицы просьбу Смирнова об её сохранности до будущих времён.   
     Разговаривать дольше на эту тему уже не было времени, так как пришедшие до Виктора «провожатые», быстро усевшись за стол, принялись настойчиво просить Сергея присесть вместе с ними и выслушать их тост в его честь. 
     Смирнову, как и Горчакову, пришлось спешно исполнить просьбу гостей и расположиться с ними рядом за общим столом. 
     После этого «провожатые», искренне пожелав Сергею удачи в его будущей нелёгкой армейской службе, в довольно быстром темпе выпили за него по три рюмки водки каждый и, почти ничем не закусив, убежали.
     В таком непритязательном ключе прошла вся последняя перед армией домашняя ночь Сергея.
     Его многочисленные знакомые по одиночке и небольшими группами поочередно забегали на несколько минут в его обитель, прощались с ним в описанном выше порядке и бежали дальше, так как уже наступающим за окном утром на военную службу направлялся не только он, но и ещё около двух десятков его бывших однокурсников. 
     Сергей уходил в армию из дома Евдокии Михайловны, великодушно разрешившей ему устроить его собственные проводы в комнате, в которой тот прожил у неё все эти долгие годы.
     Он договорился с ней также и о том, что все его остающиеся здесь вещи она сохранит у себя в пустующем чулане до его возвращения с армейской службы, так как он не хотел выгонять своих добросовестных квартирантов из принадлежащей ему квартиры в ближайшие полтора года, пока будет служить в армии. 
     Смирнов попросил также Максима, Виктора и Романа, имевших на руках повестки на более поздние сроки отправки на военную службу, вернуться после его проводов в эту комнату и убрать в ней все последствия их нынешней пирушки, чтобы не взваливать этот тяжкий труд на пожилую хозяйку, и так пошедшую ему навстречу в проведении его прощального вечера в её доме.
     Незаметно наступил рассвет, и самые близкие друзья Сергея, находившиеся с ним рядом до самого конца, весело проводили его до назначенного места сбора - военкомата, около которого уже вовсю шумела огромная (в пару сотен человек) нетрезвая толпа провожаемых и провожатых, после чего, окончательно простившись со Смирновым, долго махали руками вслед нескольким небольшим автобусам, стремительно увозившим Сергея и других нынешних призывников на областной призывной пункт...


                Глава 7.  Учебка
 
     Служба в армии для рядового Сергея Смирнова началась в обычной солдатской учебке в древнем русском городе с красивым названием Переславль-Залесский – родине знаменитого полководца Александра Невского и русского военного флота Петра Первого (его первый ботик до сих пор хранится в небольшом историко-музейном павильоне этого города), куда его вместе с ещё несколькими земляками доставили из родной области (тремя неравными по длительности этапами: сначала - обычным пассажирским поездом до Москвы, потом - электричкой до Загорска (ныне – город Сергиев Посад), а затем – служебным автобусом до места их назначения) так называемые военные «покупатели»- офицеры воинского подразделения, забирающие призывников по выданной им разнарядке из указанных в ней призывных пунктов страны и доставляющие их под личным контролем в свою воинскую часть для последующего обучения, там, азам воинского мастерства по соответствующей военно-учётной специальности.
     Жёсткий распорядок дня, строгая дисциплина и ежедневная муштра на плацу, чередующаяся с занятиями по физической подготовке и воинской специальности, одномоментно обрушились на Сергея и его сослуживцев буквально с первого же дня их появления в части, что, в принципе, и следовало ожидать от армейских будней в учебке.
     Начиналась обычная для каждого нового поколения прибывших на службу новобранцев ломка их гражданских привычек.
     Естественно, что все призывники по разному воспринимали новые устои своей жизни: кто-то, как Сергей, выглядевший более взрослым на фоне восемнадцатилетних юношей, довольно быстро втянулся в службу, а кто-то, как отдельные «домашние» мальчики, сразу же впал в затяжную депрессию и откровенно захандрил. 
     За этой проблемой традиционно последовала следующая: между вчерашними мальчишками из разных регионов их прежнего проживания стали периодически возникать конфликтные ситуации:  то из-за очередности пользования взводными обувными щётками с гуталином, то из-за перемены мест стоящих перед спинками кроватей деревянных табуреток, на которых каждый солдат, после отбоя, укладывал в единообразном порядке свою военную форму, то из-за многих других подобных мелочей армейского быта.
    В один прекрасный день в узком пространстве между стоящими ровными рядами двухярусными железными кроватями, по сути, из-за ничего, возникла очередная небольшая стычка молодых сослуживцев Смирнова, в доли секунды перешедшая в неприятную потасовку, грозящую перерасти в массовую драку одной половины взвода с другой.
     Быстро оценив обстановку, Сергей, не раздумывая, влез в самый эпицентр этой схватки «стенка на стенку» и, с трудом растащив двух не на шутку сцепившихся друг с другом зачинщиков конфликта, с силой оттолкнул их в разные стороны от себя.
     Затем он, как хоккейный судья, широко расставляющий руки между пытающимися подраться хоккеистами, стал довольно успешно мешать своим неразумным сослуживцам наносить друг другу акцентированные удары кулаками и ногами.
     Авторитет его возраста (ведь он, всё-таки, был старше своих новых товарищей на целых пять лет) и уже имеющийся у него определённый жизненный опыт находить общий язык с людьми диаметрально противоположных взглядов, позволили ему и здесь, быстро погасив бьющие через край эмоции, уладить опасный конфликт, практически, в самом его зародыше.
     Но досталось это ему ценой доброго десятка синяков малых и средних размеров, остававшихся на его руках и ногах ещё довольно длительное время.
     Однако, всё это было, конечно, мелочью по сравнению с теми серьёзными последствиями, которые могла иметь эта вовремя пресечённая им массовая драка.
     После жёсткого разведения враждующих сторон Сергей незамедлительно обратился к своим молодым товарищам с короткой, но очень пылкой и искренней, речью о необходимости создания в их взводном коллективе, на эти считанные месяцы их совместного сосуществования в казарменных условиях, микроклимата подлинной дружбы и солдатской взаимовыручки.
     Честно говоря, он мало верил в этот момент в то, что его слова смогут произвести нужный эффект на конфликтующих между собой парней, но... произошло маленькое чудо: успев немного подостыть после своего разведения по «боксёрским углам», его решительно поддержал добрый десяток человек из их весьма разношёрстного подразделения, причём, как с одной, так и с другой стороны данного конфликта.
     С этой минуты в смирновском взводе произошёл коренной перелом в непростых отношениях его сослуживцев. В считанные дни из него ушли существовавшие до этого у новобранцев из разных областей предвзятость и подозрительность в отношении друг друга, и в коллективе подразделения постепенно установилась абсолютно нормальная товарищеская атмосфера.
     Конечно, в течение этого долгого для всех учебного полугодия ещё случались отдельные незначительные инциденты между конкретными молодыми солдатами, но они уже носили исключительно персональный характер и быстро пресекались парнями из взводного «ядра» во главе с Сергеем, в короткий срок ставшим настоящим лидером их солдатского коллектива.
     По прошествии первого месяца службы в учебке Смирновым и остальными новобранцами была торжественно принесена традиционная военная присяга, сразу после которой ему стали часто перепоручать свои отдельные управленческие обязанности как молодой «лейтёха», являвшийся по штатному расписанию командиром их дружного взвода, так и «старый» сержант (прослуживший здесь полтора года старший сержант), исполнявший обязанности его заместителя в соответствии с приказом ротного руководства. 
     По их указанию он, чётко командуя строем, мог гарантировано довести родной взвод из ротной казармы до любого места назначения и также дисциплинированно вернуть его обратно, провести за отсутствующего замполита еженедельную политинформацию для всего воинского коллектива их роты, организовать утреннюю физзарядку с личным составом своего подразделения, и прочее, прочее, прочее...
     При заступлении их взвода в суточный караул Сергей, сходивший вначале пару раз на пост в качестве обычного часового, в будущем назначался исключительно разводящим всей караульной смены.
     В один из таких «караульных» дней с ним произошло событие, надолго запавшее ему в память.
     Разводя глубокой ночью по трём закреплённым за ним постам очередную новую смену – трёх его беспрерывно зевающих сослуживцев, беспечно идущих за ним колонной по одному, он, благополучно сменив часовых на двух уже пройденных постах, подошёл со своими бойцами к последней на пути к караульному помещению сторожевой вышке и, как обычно, при своём подходе, приготовился привычно услышать от находящегося на ней часового стандартный окрик: «Стой! Кто идёт?».
     Однако, на этот раз, их неожиданно встретила абсолютная тишина.
     Сергей резко остановил рукой дёрнувшегося было, без его команды, пойти по направлению к вышке солдата, предназначенного для смены отстоявшего, там, свои два положенных часа бойца, и шёпотом приказал ему и двум уже сменившимся на прежних постах часовым оставаться на своих местах за его спиной.
     После этого Смирнов негромко позвал по фамилии сменяемого часового: «Золотухин!».
     В ответ из находящегося на вышке караульного «скворечника», с плотно прикрытой дверью и небольшими тёмными окошками, не раздалось ни звука.
     Отбросив всякие условности, соответствующие уставу караульной службы, Сергей вновь, только уже гораздо громче, прокричал фамилию часового.
     Ответом снова была тишина.
     Тогда Смирнов дал отмашку рукой молча стоявшим за его спиной бойцам, и они вместе с ним дружным хором дважды остервенело проорали: «Зо-ло-ту-хин!».
     Однако, и в этот раз, ответом из караульного «скворечника», по прежнему, служила гробовая тишина.
     У присутствующих невольно пробежали мурашки по коже, так как всего лишь два дня назад им довели выдержку из сводки происшествий по их военному округу, в которой говорилось о том, что в одной из его воинских частей, на днях, было совершено ночное нападение бандитов на охраняемый пост, в результате которого находившийся там часовой был зверски убит, а его автомат похищен; и эта ранее полученная информация явно не способствовала их успокоению в неожиданно складывающейся сейчас экстремальной ситуации. 
     Правда, оставалась ещё последняя робкая надежда на то, что Золотухин, просто-напросто, заснул на посту и теперь крепко спит в своём «скворечнике»; ведь, он был далеко не лучшим солдатом и не зря получил от армейских товарищей кличку «Тормоз», поскольку, реально «тормозил» везде, где только можно, но, пожалуй, в данном случае, это было бы уже слишком даже для него... хотя... кто его знает?..   
     Словом, Сергей, у которого всё это пролетело в голове за считанные секунды после их последнего окрика часового, решительно снял с плеча свой автомат и отработанным движением взял его на изготовку.
     По его знаку остальные бойцы из подчинённой ему смены сделали также и молча распределились полукругом вокруг вышки.
     Смирнов, по своей привычке, медленно вдохнул и выдохнул прохладный ночной воздух и, бросив короткий взгляд на полную луну, расположившуюся прямо над ними в тёмном небе, тихо, крадучись, направился к крутой и узкой деревянной лестнице караульной вышки, ведущей на её верх.
     Сняв автомат с предохранителя и резко передёрнув затвор, он, в полной боевой готовности к любой неожиданности, стал медленно подниматься по этой лестнице, аккуратно направляя ствол своего оружия на дверь молчащего «скворечника» и плотно держа палец на спусковом крючке.
     Когда до желанной цели оставалось буквально несколько ступенек, дверь «скворечника» неожиданно резко распахнулась, и из него на первую ступеньку сверху, как кукушка из часов, выскочил с безумно выпученными от страха глазами заспанный Золотухин, который со своими опущенными на уши отворотами глубоко сидящей на его голове пилотки и капитально застрявшим позади него, в узком дверном проёме, автоматом, ремень от которого, натянувшись до предела на его груди, не давал ему возможности продвинуться вперёд, производил характерный вид активно сдающегося немецкого солдата времён Великой Отечественной войны.
     При этом, насмерть перепуганный Золотухин, делая руками перед собой резкие круговые движения, очень напоминающие плавание кролем, и безостановочно вопя: «Стой! Стрелять буду!», безнадёжно пытался вырваться из созданного им самим же прочного ременного «капкана».
     Как Смирнов успел сориентироваться и не нажать на спусковой крючок в момент появления этого орущего придурка в дверном проёме караульного «скворечника» – одному Богу известно...
     Главное, что успел, и что, в конечном счёте, всё окончилось хорошо...
     Конечно, сняв Золотухина с вышки, Сергей и остальные три бойца из подчинённой ему на время развода солдатской смены не удержались, чтобы немного не помять непутёвого солдата и не отчитать его на доходчивом языке подворотен за испытанные ими, мягко говоря, неприятные ощущения, но довольно быстро успокоились и, произведя его смену, ускоренным шагом отправились в караульное помещение, договорившись между собой никому не рассказывать о произошедшем.
     К слову сказать, таких опасно балансирующих на стыке трагедии и комедии случаев, во время армейской службы Смирнова, на протяжении его учебного полугодия в Переславле-Залесском было ещё немало: то стоявший в оцеплении стрелкового полигона солдат из соседнего взвода их роты, по неопытности подумавший, что наступившая тишина свидетельствует об окончании стрельб, неожиданно появится возле мишеней в момент отдания офицером на огневом рубеже команды: «Огонь!», то находившийся на посту возле склада ГСМ часовой из соседней с ними роты своей автоматной очередью, к счастью, неточной, уложит на асфальт здоровенного прапорщика, беззаботно направлявшегося по служебной надобности к военному складу и не успевшего вовремя назвать требуемый пароль, то решивший сбежать из учебки, вместе с оружием, боец третьей роты, из-за которого весь их учебный батальон подняли среди ночи и заставили до самого утра, с фонариками, искать пропавшего по всей территории воинской части и даже частично за её пределами, будет обнаружен нежно спящим в обнимку со своим автоматом в широкой, соединяющей две дождевые канавы, трубе под дорогой у солдатского клуба...
     В общем, скучать Сергею и его армейским товарищам не приходилось.
     Были, конечно, в этот период, и приятные моменты: организованная руководством учебки разовая солдатская экскурсия по всем историческим местам древнего русского города, концерт привезённого в их часть вокально-инструментального ансамбля, кстати, весьма неплохого, еженедельная демонстрация кинофильмов в солдатском клубе, ежедневные просмотры программы «Время» по установленному в казарме их роты телевизору и, конечно, чтение писем, полученных из родного края.
     Для Сергея же самым светлым пятном, во время его службы в учебке, оказалось ещё и его трёхдневное нахождение в местной медсанчасти в связи с неожиданно поднявшейся у него во время утренней физзарядки высокой температуры.
     Температуру сбили ему в тот же день, и Смирнов, так и не поняв до конца истинной причины  неожиданного температурного всплеска в его теле, целых три дня безнаказанно наслаждался этим удачно свалившимся на него сладостным бездельем: получал улучшенное питание, бесконтрольно смотрел телевизор в больничном холле и беззаботно болтал с находившимися, там, на излечении солдатами.
     Так незаметно прошли эти нелёгкие полгода, и Сергей вместе со своими сослуживцами, успешно сдав в конце октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года «выпускные» экзамены по военно-учётной специальности и общей физической подготовке, наконец-то, получили долгожданное распределение в места их дальнейшего прохождения службы – или на армейском жаргоне - в «войска», разбросанные по всей огромной территории советской страны.
     Поскольку из Афганистана наши воинские части были выведены ещё в феврале текущего года, то попасть туда вчерашним курсантам учебки уже не грозило, и они беспокоились лишь о том, чтобы случайно «не загреметь» куда-нибудь в район Крайнего Севера, Дальнего Востока или Средней Азии.
     Но Смирнову и ещё пятерым его сослуживцам, в этом смысле, явно повезло: их ждал крупный областной центр - Оренбург!


                Глава 8. Прибытие в войска

     Воинская часть, в которой теперь предстояло служить Смирнову и пятёрке его товарищей по учебке, располагалась на дальней окраине Оренбурга; однако, наличие здесь, в какой-то сотне метров от контрольно-пропускного пункта, стационарной остановки автобусного маршрута, соединяющего центр этого крупного уральского города с небольшим военным городком при данной части, несомненно делало проживание в нём местных офицеров и членов их семей гораздо более комфортным.
   И этот факт прибывшие сюда морозным и снежным утром третьего ноября Сергей и его прежние «учебные» сослуживцы отметили для себя в самую первую очередь.   
     После небольшого ожидания на КПП к ним вышли сразу двое военных: высокий симпатичный офицер, на вид – ровесник Смирнова, буднично представившийся лейтенантом Меховым, и худощавый солдат среднего роста, представленный лейтенантом, как ефрейтор Семенюк.
     Мехов тут же забрал у прибывших их предписания, внимательно сверил всех шестерых по списку и дал чёткую команду Семенюку отвезти их в казарму, а сам, тем временем, быстрым шагом направился в сторону штаба воинской части. 
     Оставшись один на один с вверенными ему новичками, явно не производящий устрашающего впечатления  ефрейтор лениво скомандовал последним построиться в колонну по двое и следовать за ним, после чего, уже на ходу, принялся просвещать приехавших в основы основ здешней жизни.
     Он добросовестно напомнил вновь прибывшим о том, что те, отслужившие в армии свои первые полгода, являются сейчас, по неофициальной армейской терминологии, бесправными «шеглами», а он, вместе с его сослуживцами, отслужившими, к данному моменту, уже год, называются «фазанами» (или «черпаками» по терминологии некоторых других родов войск), которые всё ближайшее полугодие, до будущего приказа министра обороны СССР о новом призыве на службу очередных призывников и соответствующем увольнении в запас выслуживших положенный срок солдат, будут нещадно гонять их – «щеглов» - как по служебной, так и по личной надобности всех ротных старослужащих: от самих «фазанов» и их старших товарищей- «дедов», отслуживших уже полтора из двух положенных всем лет службы, до «дембелей» - нескольких солдат, добросовестно выслуживших отведённые им два года и ждущих сейчас местного приказа командира части с конкретной датой их персонального увольнения из армии.
     Со слов Семенюка, «дембеля», в этой иерархично неоднородной солдатской массе, являлись, по сути, некими многоуважаемыми всеми «небожителями», уже полностью отошедшими от воспитания молодых «щеглов» и занятыми ныне более важными делами, к примеру, нанесением последних «штрихов» в своих давно оформленных дембельских альбомах, нежели проблемами повседневного армейского быта.
     Смирнов, ещё до своего прибытия в данную часть, зная, что их здесь, как и везде, неминуемо ожидает дедовщина той или иной степени жёсткости, предлагал следовавшим с ним сюда пятерым сослуживцам держаться всем вместе и попробовать сразу же дать единый силовой отпор местным старослужащим, но бывшие его товарищи по учебке неожиданно стушевались и категорически отказались поддержать его в этом, ссылаясь на давние армейские традиции, которые они, ни в коей мере, не хотят нарушать.
     Немного удивлённый таким их, мягко говоря, не самым смелым решением, Сергей лишь развёл руками и открыто заявил им о том, что, тогда, он «умывает руки» и, если понадобится, будет драться только сам за себя, благо, учитывая тот факт, что увольняться через год из армии он будет вместе с нынешними фазанами, вряд ли те будут его прессовать также, как остальных щеглов.
     Поэтому, когда в своей менторской речи Семенюк затронул тему беспрекословного подчинения щеглов фазанам, дедам и дембелям, Смирнов невозмутимо сообщил ему о своём высшем образовании и связанном с ним полуторагодичном сроке своей службы в армии, благодаря которому, ровно через год, он с ними – Семенюком и его товарищами по призыву – покинет эту часть вместе.
     А, раз так, то и исполнять, в ближайшие полгода, он согласен только обычные поручения по службе. Что же касается возможных требований местных фазанов, дедов и дембелей постирать и погладить их форму, пришить к ней свежие подворотнички, почистить их сапоги, и тому подобных указаний личного характера, исходящих от старослужащих, то их он выполнять не будет ни при каких условиях.
     Ошеломлённый данным высказыванием Сергея Семенюк только и смог вымолвить ему в ответ: «Но ты же, надеюсь, понимаешь, что тебя, за такой отказ, надолго отправят на больничную койку и, скорее всего, со множественными переломами?».
     «Понимаю»,- спокойно отреагировал Смирнов.- «Но, и ты, тогда, передай, пожалуйста, своим соратникам то, что первого, кто меня, при этом, ударит - я отправлю на тот свет. Причём, если это обещание мне не удастся выполнить сразу, то я, при первой же возможности, обязательно исполню его в дальнейшем. Можете не сомневаться! Так что, если, всё-таки, решите на меня напасть - знайте, что вам, чтобы не искушать свою судьбу в будущем, придётся меня убить первыми. А за это, как вы знаете, вас будут судить; ведь, суд за убийство никто пока не отменял! Нужно ли вам всё это – решайте сами». 
     Ефрейтор, находясь в настоящем шоке от произнесённых Сергеем фраз, больше ничего не смог сказать ему в ответ и весь оставшийся до казармы путь прошёл в полном молчании.
     Также молча дошли до неё и Смирнов, и находящаяся в полнейшей растерянности от услышанного пятёрка его бывших сослуживцев по учебке.
     Самое интересное во всём этом было то, что Сергей и сам искренне верил в сказанное им Семенюку и, действительно, был морально готов исполнить свой ультиматум старослужащим, если это потребуется.
     Дело в том, что такое решение он принял уже давным-давно - сразу после того, как понял, что в ожидавшемся противостоянии со «стариками» его бывшие сослуживцы ему не помощники, и что, если даже для него всё кончится очень плохо, никто на этом свете долго плакать и убиваться по нему не будет. Просто потому, что - некому...
     И, в конце концов... не подчиняться же, в самом деле, унизительным требованиям старослужащих и не терпеть же с их стороны ежедневные оскорбления и тычки?!
     С такими невесёлыми размышлениями Смирнов и остальные подошли к казарме – большому двухэтажному кирпичному зданию, первый этаж которого занимала их новая рота, а второй – рота военных специалистов иного профиля.
     Другими словами, перед ними находился самый настоящий армейский «терем-теремок».
     Нерешительно войдя в отведённую их роте часть казармы, Сергей и его товарищи сразу же буквально оцепенели от увиденного ими зрелища.
     Вымуштрованные, как надо, в своей родной учебке, они и предполагать не могли, что наблюдаемое ими сейчас действо, в принципе, возможно в суровых реалиях армейской жизни. 
     В хорошо освещённой казарме очень громко звучала включенная на полный звук ритмичная музыка, под которую находящийся возле расположенной напротив входа специальной тумбочки дневальный лихо отплясывал какой-то абсолютно непонятный танец, внешне напоминающий что-то среднее между твистом, чечёткой и изящными балетными пируэтами.
     Понятно, что этим безбашенным танцором мог быть только местный фазан или дед; понятно, что в помещении, в данный момент, не было никого из прапорщиков и офицеров; но, тем не менее, вопрос о том, как... как могло такое происходить в армейской казарме, расположенной всего в нескольких десятках метров от штаба воинской части, никак не укладывался в голове вчерашних курсантов учебки.
     Неудивительно, что такое демонстративно безбоязненное поведение обыкновенного солдата моментально произвело на них неизгладимое впечатление, и именно в этот момент они ясно осознали, что их реальная армейская служба начинается только сейчас...
     Первые два дня в новых условиях прошли для Смирнова и его пятерых товарищей по прежнему пребыванию в Переславле-Залесском вполне сносно.
     Вместе с присоединившимися к ним на следующий день восемью такими же бывшими курсантами, только выпущенными Павлоградской учебкой, они, живя по распорядку новой для них части, довольно быстро выяснили, где находятся её штаб, плац, столовая, баня, клуб, спортплощадка и казармы остальных подразделений.
     Как и в учебке, кормили здесь вполне прилично. Условия проживания тоже оказались весьма достойными; по крайней мере, в самой казарме было тепло, светло и комфортно. 
     Оставалось только узнать, как с этим обстоит дело на тех объектах, где им предстояло в ближайшем будущем поочерёдно нести боевое дежурство, которое осуществлялось небольшими сменами (по шесть человек в смене – на каждый отдельный объект), еженедельно отправляемыми (вахтовым методом) на специальном военном автомобиле к местам их назначения в бескрайних и холодных оренбургских степях.
     Первые сутки, включая долгий вечер в казарме, вместе с ротой провёл встретивший их на КПП командир первого взвода лейтенант Мехов - судя по первому впечатлению, отлично знающий своё дело офицер, настоящий интеллигент и просто хороший человек.
     Узнав, что Сергей попал в армию после окончания ВУЗа, он сразу после ужина, в приказном порядке, вызвал его в офицерский кабинет, расположенный вместе с ротной каптёркой в самом конце их казармы, и предложил сыграть с ним в шахматы.
     Смирнов, не долго думая, согласился, и они, попутно беседуя на самые различные темы современной жизни, весьма увлечённо проиграли в эту игру до самого отбоя.
     Естественно, что ни щеглам, исполнявшим за время его отсутствия различные текущие работы по казарме, ни фазанам, осуществлявшим контроль за их деятельностью, не понравилось такое выделение Меховым одного бойца из их общей солдатской массы, и на Сергея, после этого, вполне предсказуемо стали косо посматривать многие из его нынешних сослуживцев.
     Вторые сутки, включая вечер в казарме, с их ротой провёл уже другой лейтенант - командир второго взвода их подразделения – весьма заносчивый и раздражающе педантичный молодой парень, не располагающий к себе ни солдат, ни офицеров.
     Но и, при нём, для Сергея, всё прошло в обычном порядке, без каких-либо запоминающихся событий.
     Проблемы у Смирнова начались на третьи сутки его пребывания в новой части, а именно тогда, когда произошла смена находящихся на боевом дежурстве бойцов, и в казарму, после своего недельного отсутствия, вернулись самые «отмороженные» старослужащие их относительно малочисленной роты.
     Собственно говоря, в ней и без них находилось достаточно большое количество дедов и фазанов, но прибывшие с дежурства «старики» были главным ядром и оплотом дедовщины в их подразделении, о чём щеглы узнали в разговорах со старослужащими ещё в первые сутки своего пребывания в здешней части.
     Если быть точным, то эта вернувшаяся с дежурства смена состояла всего лишь из трёх дедов и трёх фазанов, но, в сумме, эта шестёрка стоила всех остальных своих товарищей в подразделении по жестокости претворения принципов неуставных отношений в жизнь их роты.
     Семенюк, которому по прибытии в часть Смирнов сообщил свою позицию по дедовщине, убыл ныне на недельное боевое дежурство, но, перед самым убытием, успел таки шепнуть Сергею, что за прошедший период он добросовестно передал его предупреждение всем присутствовавшим здесь дедам и фазанам, которые, в свою очередь, должны будут пересказать эту информацию ныне прибывшей компании старослужащих, и, при этом, настоятельно советовал последнему не претворять данный ультиматум в жизнь, так как был абсолютно уверен в том, что строптивому новичку это лишь повредит. 
     Самым главным из прибывших с дежурства дедов был несомненно старший сержант Грибов, высокий молодой человек спортивного телосложения, с явно выраженным одесским выговором и демонстративно блатными манерами поведения, а его правой рукой – наиболее мерзкий из ротных фазанов – сержант Шарий,  парень среднего роста и крепкого телосложения, обладающий крайне неприятным строением лица и, под стать ему, отталкивающим характером.
     Эта парочка сразу же стала задирать всех новоявленных щеглов и грозить им скорой профилактической расправой, в результате чего атмосфера в казарме моментально наполнилась тихой ненавистью и парализующим волю страхом.
     Щеглы с ужасом ждали предстоящей ночи, зная, что этим вечером никто из офицеров их роты к ним не придёт; а на чужих командиров можно было даже и не рассчитывать, так как офицеры соседних подразделений, как говорили сами старослужащие, вообще никогда ночью сюда не заходили...
     Как и ожидалось, обещанный стариками «профилактический террор» начался сразу же после отбоя.
      Садист Шарий с парой отморозков из состава фазанов их роты стали поочерёдно поднимать обречённо бросающих на них свой испуганный взгляд щеглов и отводить их в казарменную туалетную комнату – достаточно большое, отделанное белым кафелем, помещение с четырьмя туалетными кабинками и десятком умывальных раковин, в котором несчастных уже ждали главный инквизитор их подразделения Грибов и двое, таких же как он, крепких и безжалостных дедов.
     Приводимых туда, по одному, молодых солдат присутствовавшие, там, ревнители дедовщины начинали сразу же, без предъявления хоть каких-то более-менее понятных претензий, педантично и жестоко избивать.
     Бить, правда, старались только кулаками и только по корпусу, чтобы не было никаких следов на лице.
     Об этом успел тихонько шепнуть Смирнову еле добравшийся до своей кровати его сосед по кроватному ряду - один из первых «счастливчиков», побывавших в туалетной комнате в эту ночь.
     После небольшого перерыва, в течение которого местные доморощенные садисты, судя по всему, планово перекурили и о чём то посовещались, они с новыми силами продолжили своё явно нравящееся им дело.
     Наконец, очередь дошла и до Смирнова.
     С большим шумом подошедший к его кровати Шарий, нагло ухмыляясь, потребовал, чтобы тот встал и прошёл в туалетную комнату; при этом, вместе с сержантом кровать Смирнова окружили ещё двое внимательно следящих за каждым его движением фазанов.
     «Так»,- успел быстро сообразить Сергей.- «Судя по их внимательности к моей персоне, они предупреждены о моих словах, и раз они здесь – значит, они им не поверили... Ну, что же... Чему быть – того не миновать!».
     Он демонстративно спокойно встал со своей кровати и босиком, в окружении пришедших за ним фазанов, медленно направился в направлении туалетной комнаты.
     Этот недолгий путь к новоявленному эшафоту проходил ровно посередине между плотно прикрытой входной дверью в казарму и тихо стоящим напротив неё, возле специальной тумбочки, дневальным по роте.
     Дневальным, в эту ночь, был один из товарищей Смирнова по переславль-залесской учебке, который всё это время стоял, ни жив ни мёртв, на своём ответственном посту.
     Приблизившись к нему на двухметровое расстояние, Сергей незаметно подмигнул ему одним глазом и неожиданно для своих конвоиров, резко оттолкнув от себя ближайшего из них, одним быстрым прыжком оказался возле дневального.
     Следующим своим движением Смирнов стремительно выхватил из беспомощно висевших у того на ремне ножен его табельный штык-нож и, моментально отодвинувшись от оцепеневшего от страха дневального, наставил его на явно растерявшихся фазанов.
     Обескураженный Шарий тут же громко позвал Грибова с компанией, и те, услышав шум и его крик, не заставили себя долго ждать.
     Выйдя из туалетной комнаты в длинный казарменный коридор, они не спеша подошли к растерянно стоявшим вокруг Сергея фазанам и лениво встали вместе с ними.
     - Ну, всё, братан... Ты – не жилец!- немного театрально проговорил Грибов в адрес Смирнова.
     - Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!- хладнокровно ответил ему Сергей.
     - Чего вы смотрите? Гасите его!- жёстко потребовал Грибов от присутствовавших здесь фазанов.
     Но те неожиданно замялись и, слегка смутившись, отвели свой взгляд в сторону. Никто из них не захотел бессмысленно рисковать своей жизнью; ведь, было абсолютно неясно: блефует Смирнов или, правда, готов пойти до конца в исполнении сделанного им ранее предупреждения.
     - Шарий! Давай! Чего ты ждёшь?- яростно заорал на своего главного ныне помощника не на шутку разозлившийся Грибов.
     Подстёгнутый этим криком Шарий по-волчьи оскалился, отчего его лицо приняло ещё более злобное и неприятное выражение, чем обычно, и осторожно сделал пару маленьких шажков навстречу не двигающемуся со своего места Сергею.
     Все замерли. 
     Осмелевший Шарий сделал ещё один небольшой шажок вперёд, и в тот же момент Смирнов, не бросавший занятий по каратэ во время учёбы в ВУЗе и достигший в этом своём увлечении весьма неплохих результатов, каким-то неуловимым выпадом свободной от ножа руки нанёс ему резкий удар в кадык костяшками своих пальцев.
     Шарий сразу же судорожно обхватил обеими руками место пропущенного удара, и Сергей, тут же схватив его той же рукой за глубокий отворот широко расстёгнутой гимнастёрки, с помощью грамотно исполненной подсечки, молниеносно поставил последнего на колени перед собой.
     На всё про всё у него ушло не более полутора секунд.
     После этого Смирнов приставил острие штык-ножа к щеке закашлявшегося Шария и всё также хладнокровно предупредил всех присутствующих, что при малейшем агрессивном выпаде кого-либо из них в его адрес он, не задумываясь, сначала проткнёт насквозь щёку попавшегося ему в руки сержанта, а затем, своим следующим движением, незамедлительно убьёт напавшего.
     Окружившие Сергея старослужащие во главе с Грибовым в страхе дружно отхлынули назад.
     Теперь ни у кого из них не было ни малейшего сомнения в том, что Смирнов исполнит своё обещание в отношении любого из них, кто попробует на него напасть или, тем более, ударить...
     В этот момент внезапно открылась тяжёлая входная дверь, и в казарму вошёл лейтенант Мехов.
     Как позже выяснилось, в этот день он заступил на сутки дежурным по части и весьма кстати для Смирнова решил проверить порядок в их роте.
     - Что здесь происходит?- резко спросил он у всех, глядя на стоящего на коленях испуганного Шария и угрюмо возвышающегося над ним Сергея, запоздало спрятавшего себе за спину, при его появлении, свою руку со штык-ножом.
     - Шутим, товарищ лейтенант! Шутим!- наигранно весёлым голосом проговорил Грибов.
     - Так... Рядовому Смирнову- стоять на месте, а всем остальным «шутникам»– отбой! Выполнять команду! Живо!- жёстко скомандовал Мехов
     Услышав данное приказание, деды и фазаны тут же стремительно «рассосались» в плохо освещённом межкроватном пространстве и быстро улеглись по своим спальным местам, а заслонивший собой дневального Сергей, тем временем, успел из-за спины вернуть последнему ранее отобранный у него штык-нож, который тот, облегчённо вздохнув, тут же поместил в свои ножны.
     Мехов, конечно, всё это прекрасно рассмотрел, но демонстративно сделал вид, что не заметил данное незаконное перемещение из рук в руки холодного оружия.
     По его дополнительному приказанию Смирнов поспешно оделся по полной форме, включая шинель и шапку, забрал из «каптёрки» свой парадный комплект одежды и вещмешок, в который сложил все нехитрые пожитки из закреплённой за ним прикроватной тумбочки, и молча проследовал за не проговорившим больше ни слова лейтенантом в штаб их воинской части.
     В двухэтажном помещении штаба Мехов негромко спросил у сидящего за телефонным пультом старшего сержанта с повязкой помощника дежурного по части насчёт поступивших за время его отсутствия звонков и, получив от того отрицательный ответ, быстро открыл своим ключом дверь соседнего с «пультовым кабинетом» бытового помещения. 
     После этого он кивком головы показал Сергею, чтобы тот заходил туда, и не спеша вошёл в него первым.
     Смирнов безропотно последовал за ним и молча сел, там, на указанный ему стул возле маленького стола.
     Осторожно осмотревшись, он стал теряться в догадках насчёт того, зачем Мехов привёл его в штаб и что именно хотел предпринять в отношении него в дальнейшем.
     Если лейтенант желал бы «пришить» ему стандартное уголовное дело за угрозу жизни отнятым у дневального штык-ножом сержанту Шарию, то он, не выходя из казармы, отдал бы команду ротному наряду задержать и доставить его на гауптвахту до дальнейшего с ним разбирательства, после чего немедленно доложил бы по телефону об этом происшествии командиру части и далее по инстанциям.
     Однако, Мехов явно выбрал какой-то другой, пока ещё ему неизвестный, вариант разрешения данной сложной ситуации, и это, хотя и радовало Смирнова, но, при этом, заставляло его не расслабляться раньше времени и, по прежнему, держаться настороже.
     Тем временем, лейтенант включил электрочайник и осторожно присел на край второго стула, стоявшего по другую сторону стола от Смирнова.
     - Ну, и что у вас, там, произошло на самом деле?- как бы невзначай поинтересовался он у Сергея.
     - Ничего особенного... Пошутили немного между собой, и всё...- ровным голосом ответил ему тот.
     - Да, ладно?! Брось, Смирнов! Я видел достаточно много для того, чтобы понять, что именно произошло сейчас у вас! Не волнуйся. Никому и никуда я докладывать об этом не буду. Так что можешь смело рассказать мне о сегодняшнем происшествии.
     - Не о чем мне рассказывать Вам, товарищ лейтенант. Шутили мы,- упрямо стоял на своём Сергей.
     - Ну, как знаешь... Тогда я сам поведаю тебе о том, что у вас, там, сегодня произошло. Зная Грибова, Шария и всю их блатную гоп-компанию, нетрудно догадаться, что, едва прибыв в казарму со своего недельного дежурства, они устроили вашему призыву тотальную профилактику от неповиновения. Почувствовав же, ещё во время нашей позавчерашней игры в шахматы, твой ершистый и независимый характер, также нетрудно понять, что ты сегодня дал решительный отпор этим доморощенным гопникам. Остальное – детали! Как тебе удалось завладеть штык-ножом дневального по роте и поставить Шария на колени тоже, примерно, можно догадаться. Вопрос в другом... Что бы ты сделал в следующие секунды, если бы, вдруг, я не вошёл в казарму?- внимательно глядя в глаза Смирнову, спросил Мехов.
     - По ситуации! Я – одинок в этой жизни, и терять мне в ней особо нечего...- честно ответил ему Сергей.- Вас, товарищ лейтенант, наверное, больше интересует вопрос: сумел бы я ударить кого-то из них этим штык-ножом или нет? Пленного, а в данном случае им оказался не успевший меня ударить Шарий – нет. Любого же другого, целенаправленно ударившего бы меня рукой или ногой – да, так как все они были заранее предупреждены мной об этом. Я, вообще, считаю, что в отношении любых мерзавцев свои угрозы надо выполнять неукоснительно и полностью, чтобы они впредь даже думать боялись творить зло вокруг себя!
     - Да, ты, Смирнов, я смотрю, ещё, к тому же, и философ,- впервые за время их разговора улыбнулся лейтенант.
     - Ну, нет! До философа мне ещё очень далеко. Но, вот, сводить факты воедино, анализировать их совокупность и делать на основе всего этого правильные выводы – это, действительно, моё!- улыбнулся ему в ответ Сергей.
     - Как говорится в одном очень хорошем фильме: «споёмся»! Значит, так! В казарму тебе возвращаться нельзя. Там, наверняка, всё кончится для тебя или кого то из них убийством или тюрьмой. А этого я допустить не могу. Поэтому, делаем так: сегодня ты остаёшься ночевать в штабе, а завтра я попытаюсь временно пристроить тебя в наш музыкальный взвод, обитающий в клубе. Спать будешь в их казарме, питаться в столовой – тоже вместе с ними, а, вот, службу нести будешь прямо здесь – в штабе. Мой хороший знакомый – заместитель начальника учебно-строевого отдела майор Кустов, как раз, ищет смышлёного солдата для выполнения кое-каких штабных поручений в ближайшие три недели. А этого времени нам с тобой, я думаю, хватит для того, чтобы продержаться на плаву...
     - Почему именно три недели? А дальше?
     - Дальше?! Дальше ожидается моя полугодичная служебная командировка на Кавказ. Не знаю, слышал ли ты про это, но, ещё исстари так повелось, что, если русский офицер нигде не воевал или не служил, к примеру, на Кавказе, то он, как бы, и не мог считаться полноценным офицером. В Афганистан – я, как видишь, не успел. Так что, мне, теперь, один выход – на Кавказ, или, если быть точным, в Закавказье - в столицу Советского Азербайджана – приморский город Баку. И я завтра же постараюсь добиться, чтобы тебя откомандировали туда вместе со мной; тем более, что работа, которая нас, там, ожидает, полностью соответствует твоей нынешней военно-учётной специальности. По нашему же будущему возвращению сюда здесь уже не будет никакого Грибова с сотоварищи, а Шарий и ты будете считаться абсолютно равноправными дедами, спокойно дослуживающими свои последние полгода, и вам уже нечего будет делить между собой.
     Мехов сделал небольшую паузу и пристально посмотрел Смирнову прямо в глаза. Тот не отвёл их в сторону, а лишь, ожидающе, слегка прищурил.
     - Ну, как? Согласен ехать со мной в Баку? Говорят, правда, что сейчас, там, не совсем спокойно: местный межэтнический конфликт, судя по всему, подходит к своему закономерному апогею. Ну, да, в твоём положении, я думаю, особенно выбирать не приходится...- тихо произнёс Мехов. 
     - А я и не собираюсь выбирать. В Баку – значит, в Баку! Только у меня, товарищ лейтенант, есть к Вам один нескромный вопрос: почему, находясь в мягко говоря довольно невысоком офицерском звании, Вы так уверены, что сможете решить мои проблемы?- с нескрываемым любопытством спросил у него Сергей. 
     - Ты, Смирнов, как я убедился - не из болтливых. Поэтому, скажу тебе по большому секрету: мой отец – генерал, и его не так давно перевели из нашего родного Калининграда в Москву с одновременным назначением на очень высокую должность в Генеральном штабе Советской армии. Руководство нашей части, зная про это, отлично понимает, что после получения мной летом следующего года очередного звания старшего лейтенанта меня немедленно переведут в Москву на весьма значимую армейскую должность. Так что, при таком раскладе, кто же из них захочет ссориться по пустякам со мной и моим отцом?!
     Закончив разговор, Мехов аккуратно разлил из вскипевшего электрочайника кипяток по двум гранённым стаканам, добавил в них душистую заварку из маленького заварного чайника и, бросив туда по два больших осколка кускового сахара, подвинул один из них Смирнову, а другой – себе.
     Потом, обернувшись, он достал с настенной полки лежавший, там, небольшой бумажный кулёк с пончиками и, развернув, положил его посередине стола.
     Перекусив пончиками с чаем, Мехов со Смирновым вышли из «бытовки», и лейтенант, открыв неприметную дверь под лестницей, ведущей на второй этаж, спустился вместе с Сергеем в тёплый маленький подвал, в котором вдоль двух его стен, параллельно друг к другу, располагались длинный узкий стол и такой же длинный, но более широкий по размерам, старый допотопный сундук.
     И на том, и на другом, в беспорядке валялись старые армейские телогрейки и шинели.
     - Располагайся на ночлег и без меня никуда отсюда не выходи! Завтра утром, как только решу все обозначенные мной вопросы, я сам сюда спущусь за тобой! Захочешь в туалет – поднимись наверх и открой, вон, ту незаметную небольшую дверцу напротив входной двери. За ней – территория, прилегающая к тыльной стороне нашего штаба, которая почти не просматривается из соседних со штабом казарм. Так что, можешь быстро сделать своё дело и сразу - обратно сюда! Ключ от дверцы висит на гвоздике, вбитом в её косяк. Всё понятно?- спросил Мехов у Смирнова.
     - Всё,- лаконично ответил ему Сергей.
     - Ну, и хорошо! Да, ещё... Утром сюда раньше меня может прийти завсегдатай этого подвального «кабинета» - местный штабной писарь - младший сержант Степанов. Так ты не волнуйся. Он – парень нормальный, даром, что молодой. Скажешь, что ждёшь меня, и – молчок обо остальном. В общем, разберёшься на месте. Ну, всё. Я ухожу. Спи! Выключатель света – над столом.
     Мехов ушёл, и, как только за ним наверху захлопнулась входная дверь, уставший от всего пережитого в этот непростой для него день Сергей лёг на застелённый шинелями сундук и моментально заснул.
     Утром следующего дня, как и предполагал всезнающий лейтенант, Смирнова разбудил невысокий худенький паренёк в солдатской форме с погонами младшего сержанта, который осторожно дотронулся своей рукой до плеча Сергея и вежливо поинтересовался у него о причине его пребывания в данном подвальном помещении.
     - А ты, сам то, кто такой?- немного грубовато спросил у паренька не совсем ещё проснувшийся Смирнов.
     - Я – Степанов, здешний неофициальный писарь. А ты, всё-таки, кто?- по-прежнему вежливо обратился к нему младший сержант.
     - Смирнов... Из взвода лейтенанта Мехова. Собственно говоря, он меня сюда сегодня ночью и определил,- более дружелюбным тоном ответил ему Сергей.
     - Сколько уже служишь?
     - Полгода. Сегодня – четвёртый день, как из учебки прибыл.
     - А... а я уже год оттрубил. И всё время здесь – в штабе... С первого дня. За красивый почерк взяли.
     - Значит, ты – фазан?
     - Судя по сроку службы – да. Но обряд перевода в «фазаны» в отношении меня никто не проводил.
     - Понятно... Ну, а я, по здешнему – щегол. Правда, поскольку перед армией окончил ВУЗ – служить мне осталось, как и тебе, один год.
     - Ясно. Сам то – откуда? Москвич?
     - Да, нет. С Поволжья - я. Обычный волжский парень...- впервые улыбнулся Сергей.
     - А... а я – простой тюменский пацан,- заулыбался ему в ответ Степанов.
     - Сергей,- протянул ему руку Смирнов.
     - Игорь,- пожал её Степанов.
     После этого скрепляющего их знакомство рукопожатия парни, не смотря на пятилетнюю разницу в возрасте, неожиданно почувствовали себя так, словно знали друг друга давным-давно.
     Они быстро выяснили, что оба достаточно рано потеряли своих родителей, причём, как оказалось, Степанов остался сиротой ещё в школьном возрасте и воспитывался вплоть до своего восемнадцатилетия и последующего, сразу за днём рождения, призыва в армию родной бабушкой, и этот факт ещё более расположил их друг к другу.
     Игорь, сбегав на завтрак в столовую, принёс оттуда Сергею пару кусков белого хлеба, смазанных между собой довольно толстым слоем сливочного масла, и небольшой кусочек сахара, и Смирнов, догадавшись, что его новый приятель, наскоро перекусив, там, утренней кашей, отдал ему свою порцию вышеперечисленного армейского деликатеса, горячо поблагодарил Степанова за заботу.
     После этого писарь, поднявшись наверх, быстро вскипятил в уже знакомой Сергею бытовке воду и принёс ему кружку готового кипятка прямо в подвал.
     Позавтракав, Смирнов окончательно пришёл в себя и, воспользовавшись имевшимися в подвале автомобильным зеркальцем и небольшой канистрой с чистой водой, аккуратно побрился бритвенным станком из своего захваченного с собой из казармы вещмешка.
     Всё это время он и Степанов обменивались мнениями по поводу некоторых весьма сомнительных порядков, установленных в здешней воинской части, и столь ненавистной им обоим дедовщине.
     Наконец, Игорь, посмотрев в очередной раз на свои простенькие наручные часы, посерьёзнел и сказал, что ему пора подниматься наверх – в учебно-строевой отдел их части, где он, собственно говоря, и трудился целыми днями, а, зачастую, и вечерами, на нелёгком поприще штабного писаря под чутким руководством майора Кустова.
     Едва он покинул этот уютный подвал, к Смирнову спустился только что сдавший дежурство своему сменщику и отчитавшийся за прошедшую смену перед командиром части Мехов, который, будучи в хорошем настроении, объявил Сергею о том, что он обо всём договорился с Кустовым.
     Затем лейтенант вместе со Смирновым поднялся из подвала наверх и провёл его в двухкомнатное помещение учебно-строевого отдела, где представил перед ясными очами вышеупомянутого майора.
     Кустов – человек среднего роста и совсем не впечатляющей внешности, но весьма развитый физически, был в их части уважаемым всеми офицером.
     У него было много странностей, но все они с лихвой перекрывались его исключительной порядочностью и фанатичной преданностью воинской службе.
     Задав Смирнову ряд интересующих его вопросов и получив на них вполне удовлетворившие его ответы, Кустов лёгким кивком головы отпустил Мехова отдыхать домой и сообщил Сергею, что берёт его к себе в отдел на ближайшие три недели до полугодичного откомандирования последнего, в паре с только что вышедшим отсюда лейтенантом, в далёкий южный Баку при условии неукоснительного выполнения Смирновым всех его приказаний, касающихся предстоящей штабной работы.
     Затем он, при Сергее, позвонил по нескольким внутренним телефонным номерам и подробно обговорил с их обладателями все вопросы содержания рядового Смирнова.
     Из услышанных отрывков разговоров майора Кустова с его невидимыми собеседниками стало ясно, что, как и говорил ранее Мехов, в течение этого дня Сергей будет временно переведён из своей нынешней роты в местный музыкальный взвод с последующим его размещением в соответствующем казарменном помещении при клубе части и постановкой на столовское питание в составе данного подразделения.
     Присутствовавший, при этом, в отделе младший сержант Степанов, попеременно занятый, то печатанием текста на пишущей машинке, то заполнением, от руки, каких-то формуляров, услышав завершающую фразу майора в его последнем телефонном разговоре, с явно довольным видом посмотрел на Смирнова и показал ему вытянутый вверх большой палец.
     Сергей понял, что Игорь тоже находится на балансе музвзвода, и с удовлетворением подмигнул своему новому приятелю.
     Так, для него началась новая, пока ещё неизведанная, штабная служба...
     Все последующие дни, с подъёма и до отбоя (с небольшими перерывами на завтрак, обед и ужин), Смирнов проводил в учебно-строевом отделе в тёплой компании со Степановым и майором Кустовым, который сразу же завалил Сергея весьма специфической работой: составлением самых различных отчётов, аналитических справок и письменных ответов на входящую корреспонденцию, причём на решение каждой поставленной им задачи он отводил крайне жёсткие временные сроки.
     Едва Смирнов заканчивал выполнение одного такого задания, как крутившийся не менее его Кустов давал ему следующее. Доставалось и Степанову, который, помимо своей обычной текущей работы, печатал теперь ещё и тексты по написанным от руки черновикам Сергея.
     Иногда, исполняя поручения уходящего после окончания рабочего дня домой майора, они не успевали окончить свою работу до отбоя, и тогда им приходилось задерживаться в отделе ровно до тех пор, пока поставленная задача не будет выполнена, то есть: до одного, двух, и даже трёх часов ночи. В этом случае их пребывание в штабе в неурочное время периодически проверяли или дежурный по части, или его заместитель, находившиеся, в тот момент, на суточном дежурстве в своём «пультовом кабинете» у входа.
     Да, лёгким всё это штабное времяпрепровождение назвать было, конечно, нельзя, но для Сергея оно несомненно являлось более предпочтительным, чем отчаянное балансирование между жизнью и смертью в казарме его роты.
     Отдельным порядком у них проходили выходные дни.
     Первые полдня субботы вместе с ними, в обязательном порядке, проводил Кустов, который именно в это время претворял в жизнь свои появлявшиеся за неделю задумки по очередной перестановке мебели внутри двух комнат учебно-строевого отдела.
     Нетрудно догадаться, что, при этом, в роли единственных исполнителей его субботних планов бессменно выступали Смирнов и Степанов.
     Весь процесс данной еженедельной перестановки мебели на сравнительно небольшой площади отдела не был бы таким обременительным для двух вполне себе здоровых парней, если бы не одно обстоятельство: в помещении находились три тяжелейших металлических сейфа.
     Их перемещение каждый раз превращалось в настоящую пытку для Сергея и Игоря, ясно понимавших, что они занимаются типичным «сизифовым трудом», но ослушаться одержимого своими идеями майора не имели права.
     К чести сорокалетнего Кустова надо признать, что он и сам, при этом, в полную силу впрягался в процесс перемещения тяжестей, отчего парням становилось легче не только физически, но и морально: по крайней мере, обиды на него они за это не держали.
     По окончании перестановки майор, обычно, удовлетворённо хмыкал, оглядывая вверенное ему помещение, по максимуму озадачивал хмуро слушавших его Смирнова со Степановым на оставшиеся полтора выходных дня и, наконец-то, уходил домой к своей семье – в уютную двухкомнатную квартиру, расположенную в одной из нескольких кирпичных трёхэтажек на территории небольшого военного городка, находящегося за стеной их воинской части.
     Оставшиеся же вторая половина субботы и весь воскресный день, несмотря на многочисленные задания Кустова, были настоящим праздником для предоставленных самим себе Сергея и Игоря.
     В этот период они позволяли себе сбегать в солдатский «чипок» (небольшой армейский продуктовый магазин на территории части), купить там немного сладостей на выделенные для этой цели из своего небольшого солдатского жалованья пятьдесят копеек, безмятежно поболтать и подурачиться под включенный радиоприёмник с инвентарным номером учебно-строевого отдела в периодически устраиваемые ими для себя перерывы в работе и, самое главное, хотя бы некоторое время побыть самими собой – не рядовым Смирновым и младшим сержантом Степановым, а обычными парнями по имени Сергей и Игорь. 
     Наиболее же радостным для них оказался воскресный день в конце второй недели пребывания Сергея в штабе, на который Кустов, безмерно довольный эффективностью работы подчинённого ему солдатского дуэта, выписал им увольнительные записки в город с раннего утра и до позднего вечера - практически, до отбоя.
     Счастливые Смирнов и Степанов, вычистившие и выгладившие в долгий субботний вечер всю свою парадную форму, еле дождались наступления «вольного» воскресенья и того сладостного момента, когда они, едва успев позавтракать, наконец-то, вышли из опостылевшей им части на ближайшую к ней автобусную остановку. 
     Кончалась вторая декада ноября, и, хотя снег ещё не выпал, на улице уже вовсю властвовал довольно приличный морозец, заставивший их, с первых минут ожидания маршрутного автобуса, периодически поёживаться и пританцовывать на месте, несмотря на все одетые на них зимние шинели, шапки и сапоги с толстыми портянками.   
     Долгое время на остановке никого, кроме них, не было, но, потом, к ней, по одиночке, стали быстро подходить хорошо знавшие автобусное расписание женщины из военного городка, и солдаты поняли, что скоро их томительное ожидание на холоде закончится.
     В этот момент к остановке, со стороны КПП их части, быстрым шагом подошёл знакомый им обоим ефрейтор Семенюк, который, судя по его внешнему виду и довольному выражению лица, также собрался отбыть в разрешённое ему ротным руководством увольнение.
     Увидев на остановке «штабных» и узнав от них, что они, как и он, хотят поехать в центр города, Семенюк тут же, без обиняков, напросился к ним в компанию, чтобы по его же собственному выражению: «не гулять там, как дураку, одному». 
     Парни не стали возражать, и всё своё увольнение в городе провели вместе с ним.
     При близком общении Семенюк оказался достаточно разумным и дружелюбным молодым человеком. За всё время их увольнения он ни разу не вспомнил про своё «фазанство» и вёл себя в отношении друзей-штабистов абсолютно по-товарищески.
     Мало того: улучив момент, когда Игорь отошёл от них к какому-то киоску, он тихонько шепнул Сергею о том, что, в тайне от дедов, многие фазаны их роты, кроме недолюбливаемого всеми Шария, являющегося подобострастной шестёркой Грибова, с большим уважением относятся к его поступку в ту злополучную ночь и даже немного гордятся тем, что он будет увольняться на дембель вместе с ними, а не со своими трусливыми однопризывниками. 
     Что же касается испуганных щеглов, то, с его слов, большинство из них, как это не странно, осуждают Сергея за проявленную им непокорность дедам, из-за которой те, по их мнению, не сумев в самое ближайшее время отомстить ему за своё недавнее фиаско, обязательно отыграются за это на них, да ещё в двойном или тройном размере...   
     Смирнов лишь дружелюбно улыбнулся в ответ на это искреннее признание Семенюка и предусмотрительно умолчал про свою намечающуюся командировку в Баку, лишающую группировку ротных «дедушек» даже малейшего шанса на реванш за своё моральное поражение, которое они потерпели недавно от него.
     Увольнение пролетело как минута. Троица солдат, имея право на бесплатный проезд, всласть накаталась на городских автобусах, посещая местные достопримечательности, сходила в кино на дневной сеанс, пофлиртовала с встретившейся им у кинотеатра группкой студенток какого-то техникума, дважды перекусила в различных столовых и вдоволь налюбовалась прекрасными видами реки Урал, уже успевшей, к этому дню, покрыться тонким слоем прозрачного льда.
     Однако, всё хорошее когда-то кончается. Подошло к концу и их незабываемое увольнение, и весёлой солдатской троице пришлось срочно возвращаться в мгновенно опостылевшую им часть.
     На обратном пути все трое хмуро молчали, переживая эмоции, очень схожие с теми, которые они испытывали при их прибытии на призывной пункт в свой первый день армейской службы, и тоскливо осознавая, при этом, что до их настоящей свободы у них впереди ещё целый год «казарменного счастья»...
     Всю последнюю неделю своего пребывания в штабе Смирнов занимался исключительно разработкой плана проведения ближайшего по срокам учения, в котором должны были принять участие абсолютно все подразделения его части.
     Никакой особой сложности для него эта работа не составляла, так как всей необходимой цифровой и текстовой информацией, касающейся этого учения, а также различными старыми планами подобных мероприятий прошлых лет, он был основательно снабжён Кустовым заранее. 
     Оставалось только всё это тщательно проанализировать, свести воедино и разработать новый, ранее не использовавшийся, вариант военных игрищ.
     И Сергей, затратив на эту ёмкую, но не очень сложную работу минимум времени, великолепно справился с данным поручением.
     Кустов был в полном восторге. Он с большим сожалением высказался об ожидаемом, в скором времени, отъезде Смирнова из их воинской части и с горечью в голосе констатировал, что такого аналитического таланта, как у Сергея, можно найти далеко не у каждого старшего офицера. 
     «Но, что делать»,- расстроено говорил он.– «Уговор дороже денег! Придётся расставаться». 
     С ещё большим сожалением неумолимое приближение даты отъезда Смирнова воспринимал успевший за это время сильно привязаться к Сергею писарь Степанов, который с самого первого дня их знакомства стал относиться к нему, как к старшему брату.
     Но, и он прекрасно понимал, что Сергею лучше сейчас уехать, так как никто не мог дать ему гарантию того, что в течение текущего полугодия его, где-нибудь, не подкараулит крайне озлобленная на него грибовская компания. 
     Ровно за день до запланированного убытия в долгосрочную командировку в штабе, наконец-то, появился лейтенант Мехов, который, до этого, не объявлялся здесь с момента размещения в нём Смирнова.   
     Он сначала, на какое-то время, уединился с Кустовым у окна в коридоре, затем побывал на втором этаже у командира части и лишь потом, с разрешения майора, провёл беседу с терпеливо ожидавшим его Смирновым прямо в помещении учебно-строевого отдела.
     Лейтенант был настроен по деловому: разговаривал с Сергеем предельно кратко и сухо и вёл себя так, как будто первый раз видит стоящего перед собой солдата.
     Смирнов отвечал ему тем же: давал краткие ответы на все его вопросы и где надо – где не надо заучено талдычил: «Есть, товарищ лейтенант!», «Так точно, товарищ лейтенант!».
     Поскольку их разговор происходил в присутствии Степанова, Кустова и ещё двух офицеров части, оформлявших, в этот момент, в отделе какие-то документы, ни Мехов, ни Сергей не дали ни малейшего повода последним усомниться в том, что до только что подписанного на втором этаже  приказа командира части об их откомандировании в Закавказье они даже предположить не могли о принятом «на верху» решении об отправке туда, помимо лейтенанта, ещё и рядового Смирнова.
     Позже оба участника данного диалога двух «упёртых солдафонов» часто вспоминали этот день и каждый раз, воспроизводя в лицах его отдельные отрывки, не могли удержаться от немедленно охватывавшего их смеха...
     В день своего отъезда в Баку Смирнов довольно буднично попрощался с майором Кустовым и ставшим ему добрым товарищем Степановым и в приподнятом настроении убыл с лейтенантом Меховым из воинской части в оренбургский аэропорт. 


                Глава 9. Опасная командировка

     До Баку Мехов и Смирнов долетели обычным рейсовым самолётом. Рейс был прямой, и уже к вечеру того же дня лейтенант и рядовой прибыли в знаменитые Сальянские казармы– огромный комплекс воинских частей, организаций и училищ, расположенный на относительно небольшой городской территории треугольной формы, ограниченной проспектом Строителей, Тбилисским проспектом и улицей Алекперова.
     Своё наименование данные казармы получили от первого воинского подразделения,  размещённого в них почти сто лет назад – 206-го пехотного Сальянского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Великого князя Алексея Николаевича полка, названного так, в свою очередь, в честь крепости Сальян, взятой Русской армией в ходе военной кампании в Персии в 1723 году.
     Все здания и прочие военные постройки на этой территории сильно отличались друг от друга по своей архитектуре, что ничуть не удивительно, так как самые первые из них, с элементами восточного зодчества, были построены здесь ещё в начале ХХ века; последующие, с элементами германской архитектуры, были возведены пленными немцами в 1947 году, а все остальные, от «сталинок» до железобетонных «брежневок» - строились, по мере надобности, уже в спокойные 60-е – 80-е годы.
     На момент прибытия Мехова и Смирнова в Сальянских казармах располагались самые разнообразные воинские части: от одного полностью укомплектованного мотострелкового полка и нескольких (типа артиллерийского, зенитного и ещё одного мотострелкового) кадрированных подразделений (то есть не развёрнутых в свою полную штатную численность) до целой кучи отдельных (таких, как ракетный, разведывательный, медицинский, связи, химической защиты и даже материального обеспечения) дивизионов и батальонов.
     Разместили командированных, естественно, в разных местах: Мехова – при штабе, а Смирнова – в казарме подразделения, в которое они прибыли для проведения наладочных и ремонтных работ с установленным на нескольких недавно поступивших сюда военных автофургонах марки «Урал» специальным оборудованием, аналогичным используемому на боевом дежурстве в их оренбургской части.      
     Комната, выделенная для лейтенанта, оказалась достаточно большой, и через несколько дней, по просьбе Мехова и с разрешения местного армейского руководства, Сергей, для пользы дела и общего удобства, переселился к нему.
     С постановкой на питание тоже не возникло никаких проблем, и бытовая жизнь Мехова и Смирнова в этой бакинской  командировке сразу же приняла спокойный и размеренный характер.
     В городе, из-за продолжавшегося, к этому моменту, уже более полутора лет политического конфликта между Азербайджанской ССР и Армянской ССР по поводу принадлежности Нагорного Карабаха и обострения, в связи с этим, межэтнического противостояния между бакинцами двух соответствующих национальностей, было крайне неспокойно, и командированные не решались покидать часть ради удовлетворения собственного любопытства.
     Правда, один местный, уже давно проживавший вместе со своей семьёй в Баку, прапорщик, контактировавший с ними по службе более других и имевший личный автомобиль, провёз их пару раз по центральной, в том числе и старой, части города, объясняя и показывая, по пути, его главные достопримечательности, но, при этом, не советовал им посещать эти исторические объекты без специального сопровождения и уж, тем более, в военной форме.
     Так что, практически, весь декабрь тысяча девятьсот восемьдесят девятого и первую декаду января нового тысяча девятьсот девяностого года Мехов и Смирнов безвылазно провели за работой на территории Сальянских казарм.
     Ну, а во второй январской декаде в Баку произошло резкое обострение вышеуказанного межэтнического конфликта, моментально приведшее к многочисленным человеческим жертвам, разгулу преступности и экстремизма на городских улицах и попытке вполне определённых националистических сил возглавить Азербайджанскую Советскую Социалистическую Республику путём свержения в ней быстро ослабевшей и ничего уже не контролировавшей старой власти.
    Угроза нападения на военные объекты и захвата имеющегося, там, оружия перестала быть чисто теоретической: вокруг всех воинских частей и военных городков стали стягиваться  плотные кольца блокады, устраиваемой вооружёнными повстанцами самых разных политических движений, главным из которых несомненно был Народный Фронт Азербайджана.
     По его инициативе построенными баррикадами из крупногабаритной автомобильной техники (самосвалов, рефрижераторов, бензовозов с топливом и больших автобусов) были блокированы и все въезды-выезды из Сальянских казарм.
     Единственным требованием повстанцев, при этом, был невыход находящихся в них воинских частей в город, в котором местными бандитами, к этому моменту, уже завершалась окончательная «зачистка» территории от лиц ненавистной им национальности.
     Ими были также полностью перекрыты все наземные въезды и выезды из азербайджанской столицы и перегорожен гражданскими судами  «Каспморнефтефлота»  рейд Бакинской бухты. 
     Реагируя на опасное изменение обстановки вокруг себя, весь гарнизон Сальянских казарм был немедленно приведён в полную боевую готовность.
     Были удвоены посты в караулах и выдано оружие офицерам и солдатам всех подразделений, дислоцирующихся на данной территории, включая командированных.
     Получили табельное оружие и Смирнов с Меховым, чей, и так, не самый большой маршрут внутренних перемещений по военному городку сузился до всего лишь трёх объектов: штаба, столовой и площадки, на которой располагались военные автомобили с налаживаемым ими спецоборудованием.
     Но они, как и все остальные военнослужащие в Сальянских казармах, терпеливо переносили относительные неудобства такой ситуации и напряжённо ждали развязки.
     И вскоре она - состоялась.
     Решающие события в противостоянии офицеров и солдат гарнизона и местных националистов произошли в ночь с девятнадцатого на двадцатое января тысяча девятьсот девяностого года.
     Ровно в полночь со стороны Сальянских казарм, после категорического отказа повстанцев разобрать свои заслоны из автомобильной техники и мирно разойтись, началась военная операция по разблокированию своего Южного КПП.
     В то же самое время, со стороны находящихся вне азербайджанской столицы воинских частей, ранее переправленных сюда авиацией из различных регионов страны, начался их синхронный ввод в город сразу с нескольких направлений.
     Пытающиеся разблокировать свой КПП военнослужащие гарнизона Сальянских казарм сразу же попали под сильный обстрел со стороны повстанцев, заранее оборудовавших не менее ста огневых точек вокруг данного военного комплекса. 
     Тотчас появились первые потери среди солдат, и, практически, тут же военные открыли ответный огонь по хладнокровным и безжалостным стрелкам, засевшим на крышах и верхних балконах близстоящих многоэтажных домов.
     Стоявшим в полном военном облачении у одного из штабных окон Смирнову и Мехову, которым было запрещено покидать это здание, не были видны события, происходившие, в тот момент, в районе Южного КПП, но, зато, с их «наблюдательного пункта» весьма эффектно и жутковато, на фоне громко доносящейся оттуда беспорядочной автоматно-винтовочной пальбы, смотрелась стрельба трассирующими пулями, стремительно рассекающими кромешную тьму ночного неба.
     Тем временем, события уже набирали свой неотвратимый ход: сформированная в глубине территории Сальянских казарм мотострелковая колонна, состоящая из нескольких БМП, во главе с расположенным впереди неё танком Т-55, пошла на прорыв.
     Танк с установленными над его гусеницами «плугами» от КМТ с разгона врезался в огромную автобаррикаду повстанцев и разметал её в считанные секунды; причём, стоявший непосредственно на его пути КрАЗ, с бетонными плитами в кузове, был моментально разорван на три огромные рваные части, а вся остальная автомобильная техника, находившаяся за ним – просто смята, как детская картонка в руках взрослого человека.
     Вырвавшаяся, таким образом, из Сальянских казарм мотострелковая колонна выдвинулась на Тбилисский проспект и стала уходить по нему наверх, к выходу на Баладжарский спуск, где на одном из перекрёстков, к этому моменту, застряли незадачливые «ВВ-шники» (военнослужащие внутренних войск), которые из-за обстрелов организовавших засаду повстанцев понесли, там, серьёзные потери.
     В это время, с другой стороны Тбилисского проспекта, последовательно сметая на своём пути все многочисленные баррикады и прочие, порой специально подожжённые повстанцами, заграждения, в город, прикрываясь приданной бронетехникой, входили недавно прилетевшие сюда десантники, которые по мере своего продвижения к городскому центру также стали нести весьма ощутимую убыль личного состава. 
     Такое серьёзное сопротивление было, практически, на всех направлениях ввода присланных войск.
     Однако, остановить продвигавшуюся одновременно со всех сторон армию повстанцам не удалось.
     К утру двадцатого января воинские части и соединения, задействованные в операции, заняли все районы города, а двадцать первого января был деблокирован от трёх танкеров с нефтью и главный фарватер Бакинской бухты.
     В Баку было введено чрезвычайное положение и объявлен комендантский час.
     Началась непростая работа по организации комендантской службы и обустройству быта военнослужащих.
     На тот момент в Баку не работал, практически, ни один магазин, пустовали рынки, остались без электричества многие роддома и больницы, принимавшие раненых, подходили к концу запасы продовольствия, не работал общественный транспорт и полностью бездействовали местные правоохранительные органы.
     Вся инфраструктура жизнедеятельности столицы республики была парализована, и в условиях полнейшего безвластия решение всех вышеперечисленных проблем легло на плечи военных.
     При этом, в отдельных районах города периодически вновь возобновлялись боевые действия, наиболее ожесточённые из которых, по прежнему, происходили в районе Сальянских казарм, где среди прочих военнослужащих всё ещё находились Смирнов и Мехов. 
     Перестрелки здесь шли вплоть до утра двадцать второго января, да, и потом, после подавления всех огневых точек повстанцев, казармы ещё очень долго попадали под обстрелы их одиночных снайперов (к слову, последний погибший в Сальянских казармах военнослужащий - сержант из состава патруля, направленного местным мотострелковым полком – схлопотал пулю от очередного стрелка из числа вооружённых националистов, прятавшихся на чердаках близстоящих жилых домов, аж... одиннадцатого февраля).
     В один из таких январских обстрелов, случившихся в дневное время, был ранен в ногу мирно шедший по своим служебным делам по территории военного городка молоденький солдат-связист из соответствующего подразделения.
     Это случилось на глазах только что вышедших из стоящего на площадке военного автомобиля Смирнова и Мехова.
     Раненый паренёк, как подкошенный, рухнул на землю и, громко крича от боли, стал пытаться отползти с открытого места к ближайшим постройкам. Его товарищ, шедший в нескольких шагах сзади от него, тут же подбежал к нему и попробовал помочь ему переместиться в безопасное место, но невидимый снайпер открыл огонь и по нему.
     Пуля, выпущенная неизвестным стрелком, по касательной скользнула по изгибу каски второго связиста и лёгким рикошетом ушла в землю в нескольких метрах позади него.
     Боец, почувствовав это касание смерти, растерялся и испуганно присел возле своего раненого товарища.
     Поняв, что сейчас снайпер перестреляет этих ребят, как чемпион по стрельбе - беззащитные фигурки-мишени в тире паркового аттракциона, Смирнов и Мехов, не сговариваясь, бросились на помощь восемнадцатилетним пацанам.
     Подскочив к пострадавшим, они, благо им позволяла их хорошая физическая подготовка, парой резких пинков ногами стремительно привели в чувство слегка контуженного связиста и вместе с ним, обхватив руками со всех сторон раненого, быстро перетащили последнего за стену рядом находящегося строения. 
     Лишь после этого Смирнов и Мехов оглядели друг друга и ахнули.
     Шинели обоих, в самом низу, оказались простреленными насквозь!
     Как, при этом, не были задеты их ноги – навсегда осталось для них загадкой...
     Их поступок был замечен одним из вышестоящих офицеров гарнизона, по иронии судьбы находившимся  у окна того самого помещения, за стену которого они оттащили раненого связиста.
     Впоследствии этот руководитель объявил им обоим благодарность за проявленный героизм и направил в Оренбург соответствующее письмо об их смелом поступке. 
     Но главное он сделал сразу же – своевременно предупредил по рации дежуривших по периметру территории мотострелков о произошедшем обстреле связистов и дал им примерные ориентиры дома, с которого могли прозвучать эти выстрелы.
     Данные им ориентиры оказались предельно точны.
     Путём внимательного наблюдения дежурившими бойцами за этим домом снайпер, при его последующем выстреле по территории Сальянских казарм, был оперативно засечён и немедленно уничтожен точным выстрелом из подствольника.
     Выпущенная из него граната аккуратно легла в раскрытое окно чердака дома напротив, в котором был замечен вышеуказанный снайпер, и стрельба оттуда, после раздавшегося, там, взрыва, сразу прекратилась.
     Второй раз, за время своего пребывания в Баку, Смирнов с Меховым попали в опасный переплёт уже в феврале, когда им пришлось выехать на одном из находящихся в сфере их рабочих интересов военных автомобилей далеко за пределы города, чтобы срочно проверить качество принимаемых и отправляемых сигналов с расположенной в его фургоне специальной аппаратуры после произведённых ими на ней наладочных работ.
     Выезд был осуществлён в район пункта «Насосная», вернее чуть далее и левее его - в гористую местность, расположенную напротив побережья Каспийского моря.
     Автомобиль с находящимися в его фургоне Смирновым и Меховым вёл временно приданный им военный водитель – весёлый сержант-срочник из гарнизонной автороты, которого страховал сидевший рядом с ним прапорщик, устраивавший им декабрьскую автоэкскурсию по Баку.
     При этом, если водитель и Смирнов были вооружены автоматами Калашникова, к которым им выдали по два рожка с патронами, то лейтенант и прапорщик имели при себе лишь табельные пистолеты Макарова с приданными, на каждый из них, двумя снаряжёнными магазинами.
     Вдобавок, их «Урал», фургон которого был сплошь напичкан ценной в любом смысле аппаратурой, сопровождал выделенный им для безопасности БТР с тремя членами экипажа и семью вооружёнными мотострелками.
     К месту назначения эта миниколонна прибыла без каких-либо проблем.
     Поднявшись по узкой  и каменистой, с низким углом подъёма, горной дороге на сотню метров ввысь в горы и расположившись, там, на несколько часов на довольно большой и ровной земляной площадке, военнослужащие дружно вылезли из своих транспортных средств и, разминая ноги, стали с любопытством осматривать окрестности.
     С точки зрения военной науки данное место, выбранное ими для временного расположения, было смертельно опасное: вокруг – сплошные холмы и огромные валуны, прячась за которыми, к «Уралу» и БТРу могли незаметно подобраться и произвести их обстрел до роты вооружённых противников.
     Но кто, тогда, мог всерьёз задумываться об этом, находясь, по сути, на своей советской территории?! Не Афганистан же это, в самом деле...
     Словом, не прошло и получаса, как старший лейтенант, командовавший БТРом, сказал Мехову, что его солдаты, забыв заполнить свои фляжки водой до выезда из Сальянских казарм, захотели пить, и поэтому они, в целях поиска поблизости какого-либо источника, отъедут минут на сорок - сорок пять до ближайшего селения, которое отражено на его карте.
     Мехов, занятый со Смирновым плановой корректировкой работы включенного оборудования и введением в него нынешних координат, не придал этому большого значения и лишь кивнул тому головой, в знак своего согласия. 
     БТР тут же развернулся и быстро покинул площадку, на которой, теперь, оставался лишь один, сразу же внешне осиротевший, «Урал» с разношёрстной четвёркой членов его экипажа.
     Беды не пришлось долго ждать.
     Уже через пятнадцать минут после отъезда приданного им БТРа, из-за ближайших каменных валунов, по военному автомобилю Мехова и Смирнова была внезапно открыта беспорядочная стрельба из доброго десятка охотничьих ружей и боевых винтовок.
     Однако, оказавшимся в окружении крупно повезло: от первых, абсолютно неожиданных, выстрелов никто из них не пострадал.
     И они, быстро нырнув под свой «Урал» и распластавшись, там, за его мощными колёсами, моментально заняли круговую оборону и открыли ответный огонь по окружающим их холмам.   
     Впрочем, отвечали неизвестным стрелкам только Смирнов и водитель, и то – весьма редкими одиночными выстрелами, на которые они, экономя боеприпасы, сразу же перевели свои автоматы, а лейтенант и прапорщик, произведя, вначале, для острастки, из своих пистолетов по два-три выстрела в сторону «стреляющих» валунов, в целях той же экономии патронов, были вынуждены надолго замолчать и дожидаться того момента, когда напавшие на них лица, наконец-то, выйдут из-за своих укрытий и попытаются их атаковать, перемещаясь по открытому пространству. 
     Однако, ближний бой, на счастье и тех, и других, так и не состоялся.
     Через тридцать минут после начала перестрелки до участвовавших в ней противников донёсся шум подъезжающего БТРа, и неизвестные нападавшие исчезли также стремительно, как и появились.
     Самым любопытным в этом своевременном прибытии помощи было то, что старший лейтенант просто выполнил своё обещание и вернулся вместе с солдатами в назначенный им самим срок, ничего не зная о совершённом нападении на «Урал», так как никто из обороняющихся не успел, при начавшемся обстреле, предупредить их об этом по рации.
     Сразу после того, как пулемётчик из БТРа дал несколько продолжительных очередей по окружавшей их местности, прибывшие мотострелки, во главе со своим старшим лейтенантом, быстро рассредоточились и предельно внимательно осмотрели все ближайшие к ним холмы и валуны.
     Как и ожидалось, никого они уже, там, не нашли, но, судя по небольшим следам крови в паре мест, куда целенаправленно стреляли Смирнов и водитель – как минимум, двоих нападавших Сергей с сержантом, всё-таки, подстрелили. 
     В свою очередь, осмотр оборонявшимися защитившего их собой «Урала» наглядно показал всем присутствовавшим, насколько близки они были к своей гибели в этот хмурый февральский день: и кабина автомобиля, и корпус фургона оказались буквально изрешечены пулями напавших на них боевиков...
     Результатом данного выезда за город стало очередное письмо руководства гарнизона Сальянских казарм в Оренбург с информацией о вынесении лейтенанту Мехову и рядовому Смирнову ещё одной благодарности за проявленное ими самообладание и профессиональное выполнение своего воинского долга в боевом столкновении с вооружёнными бандитами.
     Что же касается обстрелов Сальянских казарм, то они, примерно с середины февраля, под влиянием быстро менявшейся в республике политической ситуации, временно прекратились.
     Однако, сильное нервное напряжение, в котором постоянно находились все «сальянские» военнослужащие, не спадало ещё очень и очень долго... 
     Ежедневное совместное пребывание в местном гарнизоне, общие трагические события вокруг Сальянских казарм и, особенно, их двукратное нахождение плечом к плечу под пулями врагов в ситуациях на грани жизни и смерти, невероятно сплотили Смирнова и Мехова, закономерно перешедших на «ты» в своём общении без посторонних.
     Порой им даже стало казаться, что они знакомы и дружат уже много-много лет.
     За это время Мехов достаточно хорошо узнал Смирнова, а Сергей, в свою очередь, весьма неплохо ознакомился с историей жизни лейтенанта, сначала окончившего с отличием среднюю школу и военное училище в родном Калининграде, а, затем, направленного к месту несения своей службы в Оренбург, где он, к моменту появления, там, Смирнова, успел уже и прослужить чуть более года, и даже обзавестись завидной невестой, которая теперь ждёт–не дождётся его скорейшего возвращения из Баку.
     В первой половине наступившего марта, когда обстановка вокруг Сальянских казарм немного нормализовалась, друзья, выполнив весь запланированный объём работ по отладке и ремонту спецоборудования, установленного на первой половине предназначенных для этого автомобилей, получили, в ожидании поступления следующей такой партии, несколько дней беззаботного существования.
     Поскольку, на территории военного комплекса делать было особо нечего, а выходить из него, в связи с крайне негативным отношением городского населения к военным после январского ввода войск в столицу республики и сопутствующей ему гибели в перестрелках более сотни местных жителей, было нельзя – освобождённые от караульной и патрульной службы Смирнов и Мехов ударились в чтение книг, в изобилии хранящихся в здешней армейской библиотеке.
     Порывшись, с разрешения местного библиотекаря, в её поистине огромных «закромах», Сергей неожиданно для себя нашёл в них старую потрёпанную книгу, хранившуюся, там, видимо, ещё со времён Российской империи начала двадцатого века – то есть, с периода, когда в Сальянских казармах размещался тот самый 206-й пехотный Сальянский полк, в честь которого данный военный комплекс и получил своё название.
     Раскрыв эту книжку, Смирнов с огромным удивлением обнаружил, что она относится к тому же тиражу, что и книжица без корок, которую он не успел прочитать на гражданке перед своим уходом в армию.
     Судорожно перелистав листы в её середине, Сергей радостно обнаружил среди них знакомую страницу с рисунком той самой подвески, устное описание которой ему, в своё время, дал дядя Гриша, и которую, с его слов, украл у некого «Розенкрейцера» незадачливый карманник «Коготь», чьё жестокое убийство расследовал отец Смирнова перед своей смертью. 
     Текст под ней всё также однозначно говорил о том, что подвесками данного типа могли обладать лишь лица, являющиеся «мастерами» в тайных масонских ложах и возведённые в них, в процессе своего поэтапного совершенствования, в ранг «рыцаря розы и креста».   
      Судя по всему, разыскиваемый Сергеем «Розенкрейцер», тем или иным образом причастный к гибели его отца, являлся, скорее всего, вероятным руководителем или одним из руководителей скрытно действующей в его родном городе масонской ложи с весьма неясными целями и задачами или какого-то другого тайно существующего криминального сообщества, занимающегося незаконными операциями с различными раритетными драгоценностями, в том числе, с масонской символикой.
     За внимательным просмотром этого рисунка его и застал пришедший в библиотеку за очередным приключенческим романом лейтенант Мехов.
     Заглянув через плечо Смирнова на раскрытую перед ним страницу старинной книжки и мельком заметив изображённый на ней рисунок, Виталий, а, именно так, звали лейтенанта, очень удивился столь странной тематике, интересующей его друга, но сдержался и не стал, при библиотекаре, расспрашивать Сергея о причинах его интереса к масонской литературе.
     Разговор об этом у них произошёл лишь вечером этого дня, когда они вернулись в свою комнату после ужина в армейской столовой.
     И начал его, естественно, лейтенант Мехов.
     - Сегодня в библиотеке я случайно заметил, что ты интересуешься масонством. Позволь полюбопытствовать: зачем это тебе? – напрямую спросил Виталий у Сергея.
     - Да, так... Не сказать, что интересуюсь... Скорее, обычное любопытство к непонятному,- осторожно ответил ему Сергей.
     - Извини, но не верю! Без какого-либо конкретного интереса к данной тематике редкие люди читают эту нудятину. Но, если, конечно, не хочешь, то не говори...
     - Ладно! Ты прав. Есть у меня личный интерес к этой теме и даже, как минимум, один очень важный вопрос.
     - Ну, тогда, тебе повезло! Я – достаточно информированный по части масонства человек. У меня мама – доктор исторических наук. А её докторскую диссертацию, между прочим, именно на эту тему, которую она целый год писала у нас дома, знаю наизусть не только я, но и мой отец, несмотря на всю его загруженность на службе. Тогда он, кстати, был всего лишь подполковником.   
     - Настолько была интересна диссертация?
     - И это – тоже, конечно. Но главное здесь в том, что и я, и мои родители, родились и жили, как ты уже знаешь, в Калининграде – бывшем Кёнигсберге – городе знаменитых прусских философов, рыцарских орденов и тайных масонских лож. А это означает, что моя семья, как, впрочем. и почти вся калининградская интеллигенция слегка «помешана» на досоветском периоде истории нашего края. Хотя, если честно, то мы - его нынешние жители – никакого отношения к его истории не имеем, так как всё сегодняшнее население этой бывшей прусской провинции Германии является, по сути, пришлым, поскольку все коренные жители Кёнигсберга и Восточной Пруссии были выселены из этой части немецкого государства почти сразу после окончания Великой Отечественной войны и передачи данной территории в состав СССР. Так, там, в числе прочих переселенцев из центральной России, появились тогда ещё совсем молодые мои будущие дедушки и бабушки, которые, переженившись между собой в первый же год своего пребывания на новой родине, быстро явили миру моих будущих родителей, а те, в свою очередь, ровно через девятнадцать лет после собственного рождения – меня любимого. Сейчас же мой отец, как я уже говорил тебе ранее, после своего недавнего перевода в Москву, служит в нашем Генштабе, а мать – всё ещё, пока, остаётся в Калининграде.
     - Понятно... Ну, а у меня – немного другая история. Моя мать, школьный учитель, умерла из-за тяжёлой болезни девять лет назад. Через два года после этого, при странных обстоятельствах, в дорожно-транспортном происшествии погиб мой отец, заместитель начальника уголовного розыска одного из райотделов милиции нашего города. Это случилось сразу же после моих успешных вступительных экзаменов в ВУЗ. Ну, а далее - всё понятно: учёба в институте, диплом, месяц работы по распределению на предприятии и призыв в армию...
     - Извини, а причём тут твой интерес к масонству?
     - Если коротко, то у меня есть обоснованные подозрения о том, что смертельное для моего отца ДТП было организовано, а, может быть, и совершено лично человеком, имеющим непосредственное отношение к действующей в нашем городе тайной масонской ложе или криминальной организации, занимающейся раритетными драгоценностями с различной символикой, в том числе – и масонской. 
     - И о чём, тогда, твой очень важный вопрос?
     - Вот, об этой масонской вещице,- Сергей осторожно открыл взятую под запись в библиотеке вышеупомянутую книгу на нужной странице с рисунком подвески и показал её Виталию.- Как думаешь: что она означает и кому может принадлежать?
     Мехов очень внимательно рассмотрел рисунок и медленно, вслух, прочитал под ним имеющийся короткий текст.
     После этого он повернулся к Смирнову и также внимательно посмотрел на него.
     - Это - подвеска «мастера» одной из регулярных масонских лож, возведённого в восемнадцатый градус посвящения, соответствующий степени «Розенкрейцера» или, по другому, «Рыцаря ордена розы и креста»,-  торжественно огласил результат своего просмотра Виталий.
     - Сошлось... Всё сошлось!- изумлённо прошептал Сергей.
     - Что сошлось?- не понял Мехов.
     - Всё... Причастного к смерти моего отца человека, действительно, называли «Розенкрейцером»...
     - Да... похоже в вашем городе и вправду прослеживается явный масонский след...- удивлённо произнёс Виталий.
     - А сколько всего градусов посвящения в масонстве?- спросил у него заинтригованный Сергей.
     - Всего в многоуровневой иерархии масонов существует, по разным источникам, то ли тридцать два, то ли тридцать три градуса или, по другому, степени посвящения. Но все они, кроме трёх первых – неофициальные, а точнее - дополнительные, которые приобретают или не приобретают, в дальнейшем, обладатели третьей официальной степени «мастера».
     - А насколько важна в масонском мире степень «Розенкрейцера»?
     - Начнём с того, что она, в первую очередь, очень уважаема в их среде, так как именно «Орден розенкрейцеров», по одной из версий, считается родоначальником всего масонства. Правда, по другой версии, данный розенкрейцерский Орден, зародившийся в Германии задолго до возникновения масонства, и получившая широкое распространение в Европе масонская Великая ложа Англии, на определённом этапе развития обоих этих тайных общественных движений, слились в единое целое, в котором розенкрейцеры, судя по их степени посвящения, сразу же заняли все определяющие дальнейшую деятельность данного объединённого движения позиции и должности. Разница между обеими версиями, как видим, небольшая. А, если учесть, что корни самого «Ордена розенкрейцеров», в свою очередь, ведут к знаменитому «Ордену тамплиеров», а, по некоторым данным, и - к ещё более древним тайным организациям, то, безусловно, можно сказать, что розенкрейцеры – это сама суть регулярного масонства - его скелет, кровь и мозг. 
     - Что представляет из себя регулярное масонство?
     - Оно представляет из себя сеть многочисленных масонских лож в самых различных странах, признающих друг друга и осуществляющих свою деятельность на основании единого для всех них устава и единых стандартов в поведении членов данных лож и проведении ими традиционных масонских ритуалов. Вот, это взаимное признание и есть - «регулярность» для данной масонской ветви. Самой собой разумеется, что каждая из нескольких основных традиционных ветвей масонства считает регулярной только себя и отказывает в праве на данный ярлык конкурирующим масонским ветвям.
     - Много ли таких ветвей масонства в мире, и чем они отличаются между собой?
     - В настоящее время в мире существуют три основных ветви масонства: ОВЛА– «Объединённая Великая Ложа Англии», самая большая по численности (около трёх миллионов человек), ВВФ – «Великий Восток Франции» (около 300 тысяч человек) и целая куча абсолютно разрозненных самопровозглашённых масонских лож со своими уставами и стандартами поведения, по разному именующих себя и кардинально отличающихся от двух вышеуказанных ветвей (около 700 тысяч человек).
     - А можно поподробнее...
     - Пожалуйста... В самой массовой «англо-саксонской» ветви масонства (ОВЛА) основным уставом большинства лож является знаменитый ДПШУ – «Древний и Принятый Шотландский Устав», предусматривающий максимальное число дополнительных степеней (градусов) иерархического саморазвития масонов (с четвёртой по тридцать вторую, а, кое-где, и по тридцать третью). Кроме него, в этой же ветви есть ещё «Йоркский Устав» - наиболее распространённый, кстати, в США. Во второй по численности - «французской» - ветви масонства (ВВФ) наиболее распространён «Устав Мемфис-Мицраим». При этом, каждая ложа в мире (кроме самопровозглашённых «самоуставщиков»), дружественная по отношению к той или иной ложе, определяющей своим названием целую ветвь масонства, формально является независимой, но в стратегическом аспекте взаимоотношений, безусловно, подчиняется соответственно ОВЛА или ВВФ. 
     - Какова структура регулярной масонской ложи?
     - Структура – строго иерархическая и упорядоченная: дисциплина и конспирация, кстати, у масонов в крови. В каждой регулярной ложе есть свой «офицерский корпус», состоящий из пяти избираемых на общих конференциях офицеров, входящих в её руководство: «Великого мастера» ложи (главного её руководителя), двух «стражей» (его заместителей), «секретаря» и «казначея», и нескольких назначаемых, которых определяет на дополнительно потребовавшиеся для обеспечения повседневной деятельности их организации «офицерские» должности уже само вновь избранное руководство ложи. При этом, все вышеуказанные офицеры могут быть избраны или назначены лишь из состава действующих «мастеров» данной ложи.
     - Могут ли в составе масонской ложи, в секрете от большинства её членов, создаваться какие-либо внутренние организации с тайными от своих соратников целями?
     - Конечно. Из «мастеров» одной ложи могут формироваться имеющие собственное название организации дополнительных степеней с отдельными, независимыми от руководства ложи, органами управления. Правда, каждый член этих организаций, якобы, всё равно обязан подчиняться решениям руководства данной ложи, но случается это уже, отнюдь, не всегда. Бывают даже ложи, где органы управления таких организаций дополнительных степеней, по сути, жёстко подминают под себя органы управления этих лож. При этом, такие органы управления, как правило, носят многоговорящие названия «верховного совета» или «капитула», и каждым из них руководит никто иной, как...  «генеральный секретарь». 
     - А как соотносятся идеи масонства с религией? В частности – с православным христианством? 
     - Да, никак! Масонство, формально не противореча православному христианству и ряду других общепризнанных мировых религий, тем не менее, по факту, противостоит им не на жизнь, а на смерть. Причём делают это высокопоставленные масонские «мастера» крайне изощрённо. К антихристианским идеям начинающих масонов приучают постепенно и осторожно. Сначала им говорят, что масонство – не религия, и поэтому, чтобы быть веротерпимым, оно должно избегать упоминание имени Христа. Затем указывают на то, что масонство шире любой Церкви, так как оно сводит давно существующие религии в некую новую, единую для всех, религию. Следующим этапом в обработке вновь принятых в масонство людей является обожествление Человека и отрицание Бога. Обработанный таким образом новоявленный масон, «обожествивший» самого себя и потерявший, при этом, Бога, представляет собой уже готовый материал для участия в активной борьбе с Церковью и христианством, в том числе – и православным. 
     - Виталик, а что ты знаешь о русских масонских ложах?
     - Многое. Первые русские масонские ложи возникли в Российской империи в виде своеобразных филиалов масонских орденов Западной Европы, отражающих политические интересы последних. Главным постулатом новоиспечённых российских масонов было мнение о духовной и культурной неполноценности России, которую надо ликвидировать путём масонского просвещения. Опорой масонского проникновения в Россию стала давно оторвавшаяся от народа часть правящего класса и образованного слоя общества, абсолютно не знавшая и даже презиравшая его национальные основы, традиции и идеалы. Это и предопределило глубоко антинациональный характер развития масонства в России. Российским масонам внушались мысли о бесспорном преимуществе западной культуры и её общественной жизни по сравнению с русской, якобы, погрязшей в темноте и невежестве. Именно масонские ложи дали первые примеры противостояния дворянства и интеллигенции государственному строю России. От них берёт своё начало антироссийское движение, направленное на разрушение национальных основ государства, его расчленение и уничтожение Русской Православной Церкви – главной духовной составляющей русского народа.
     - А кто-нибудь противостоял этому злу на всём протяжении российской истории? Были ли в нашем народе, так сказать, «антимасоны» – люди, противостоящие масонству?
     - Конечно! Даже не сомневайся! Запомни: каждый раз, когда масонское зло приходит на нашу землю, обязательно находятся люди, которые, не щадя себя, встают на защиту наших духовных ценностей и традиций. Особенно много их, как правило, появляется в силовых структурах нашего государства и Русской Православной Церкви. Как только их, при этом, не обзывают новоявленные «светочи» и «прогрессисты», чурающиеся самого слова «патриотизм»... Но противники масонов выдерживают всё и, в конечном счёте, всегда разворачивают ситуацию в нашей стране в свою пользу! 
     - Я слышал, что первые масоны проникли в Россию, будучи в составе тех разноплановых специалистов и профессиональных военных, которых пригласил в нашу страну сам Петр Первый. А когда появились первые российские противники масонов? И кто они?
     - На этот счёт есть различные версии, но лично я склоняюсь к той, по которой первым настоящим борцом с масонством в Российской империи был крестник Петра Первого – Василий Иванович Суворов – отец нашего прославленного русского полководца Александра Васильевича Суворова. Преданный служака, он самым первым из всех представителей тогдашней элиты стал «на тропу войны» с лишь только формировавшейся, в то время, в России масонской «мафией». Когда в декабре 1760 года случилось его назначение генерал-губернатором недавно завоёванных земель Восточной Пруссии, известный своей неподкупностью Василий Иванович, сразу же при приезде в Кёнигсберг, стал жёсткой рукой наводить, там, требуемый порядок. В целях пополнения государственной казны он, в частности, принялся сокращать расходы на придворные увеселения местного дворянства, поголовно состоявшего в масонстве и добровольно перешедшего в российское подданство лишь при подходе Русской армии, и выставлять их отчуждаемые по закону земельные лоты на соответствующие аукционы. И тут же, вызывая бурную ярость кёнигсбергских масонов, демонстративно заказывал для действующей армии походные иконостасы. Словом, от местных чиновников на нового губернатора сразу же посыпались в Санкт-Петербург многочисленные жалобы, обвиняющие его в излишней к ним суровости. Именно в этот период в 1761 году к Василию Ивановичу прибыл на кратковременную побывку после своего ранения его родной сын - будущий великий полководец Александр Васильевич Суворов. 
     - Сам Суворов? Генералиссимус?
     - Да, сам Александр Васильевич Суворов собственной персоной. Но только, тогда, он был ещё всего лишь подполковником. Так вот, решив воспользоваться этим случаем, Суворов-старший, в разведывательных целях, тут же отправил Суворова-младшего в главное гнездо своих местных противников – масонское общество «К трём коронам». В ту пору вопрос о том, останется ли Восточная Пруссия частью земель под властью российской короны или нет, ещё только решался,  и генерал-губернатору Суворову, как воздух, была нужна информация о настроениях влиятельной части общества Кёнигсберга, в котором, тогда, существовали самые разнообразные политические группировки и течения, многие представители которых входили в вышеуказанную масонскую ложу «К трём коронам». Поэтому приехавший в гости сын, как никто другой, мог помочь в этом вопросе генерал-губернатору, так как отлично владел немецким языком, имел опыт военной службы и знал толк в разведке. И сын его не подвёл. Войдя без приглашения в помещение кёнигсбергской ложи, он, не моргнув глазом, сослался на свою липовую принадлежность к тут же выдуманной им петербургской масонской ложе «Три звезды» и сообщил о, якобы, имеющейся у него степени «мастера». Ошеломлённые услышанным прусские масоны не стали требовать от сына самого генерал-губернатора формальных доказательств озвученной им принадлежности к петербургскому масонству и допустили его на своё собрание. Получив, там, все необходимые отцу сведения и, тем самым, выполнив его поручение, Александр Васильевич отбыл в действующую армию и более ни в каких масонских организациях замечен не был. А его кёнигсбергские «братья-масоны» ещё два месяца числили Суворова-младшего в своих списках, пока не выяснили, что названной им петербургской ложи не существует в природе, и не поняли, что молодой тридцатилетний русский офицер элементарно обвёл их «вокруг пальца». Кстати, впоследствии, после смерти великого русского полководца, многие российские масоны, используя факт появления Александра Васильевича в кёнигсбергской ложе, для поднятия собственного авторитета, стали необоснованно упоминать его в числе прочих знаменитых масонов России. Однако, правду не скроешь, и, в результате, все их тщетные потуги примазаться к славе Суворова лопнули как мыльный пузырь!
     - А что дальше было с его отцом?
     - А дальше Пётр Третий, пойдя на поводу окружавших его столичных масонов, своим указом сослал Василия Ивановича Суворова из Кёнигсберга губернатором в далёкий Тобольск, но Суворов-старший так и не успел заступить на данную должность, поскольку, прибыв, по пути в ссылку, из Кёнигсберга в Санкт-Петербург, принял участие в низложении неблагодарного молодого императора. В частности, он вместе с преданными Екатерине Второй гвардейцами обезоружил и расформировал верных Петру Третьему голштинских немцев, за что позднее был ею последовательно произведён сначала в премьер-майоры, а затем и в подполковники лейб-гвардии Измайловского полка. Впоследствии, Василий Иванович по личному поручению императрицы занимался исключительно политическим сыском и на этом поприще получил чин генерал-аншефа. Умер же он в 1775 году, будучи российским сенатором. Его сын – полководец Суворов - будучи в постоянных военных походах, конечно, никак не мог заменить своего отца на поприще реальной борьбы с масонством и поэтому был вынужден ограничиваться лишь частыми и весьма резкими публичными выпадами в сторону многих знатных дворян, являвшихся масонами, а, значит, по его твёрдому убеждению – и скрытыми врагами России, что способствовало росту числа дворцовых интриг, затеянных и направленных против него его озлобленными противниками. После смерти его отца, в течение нескольких десятков лет подряд, был настоящий провал в деятельности русских «антимасонов», и, как следствие этого, наблюдался наибольший расцвет российского масонства. И лишь появление на авансцене истории архимандрита Фотия вновь подняло борьбу русских патриотов с масонами на самый высокий государственный уровень, что, собственно, и привело, в конечном счёте, к официальному запрету в 1822 году всех тайных масонских обществ на русской земле.
     - Интересно: а сейчас, у нас в СССР, существуют тайные масоны и их противники?
     - Конечно. В существовании действующих масонов, я так полагаю, ты убедился сам; иначе не интересовался бы сейчас данным вопросом. Что же касается противников масонства, то - поверь мне на слово – они тоже существуют. Кстати, если тебе, впоследствии, потребуется их помощь в твоём родном городе, то сообщи мне об этом, и я дам координаты твоего земляка, который тебе в этом поможет.
     - Слушай, Виталик, а ты сам, часом – не тайный борец с масонами?
     - Зачем тебе это знать? Да или нет, какая разница? После всего услышанного сегодня ты, в любом случае, не поверишь мне до конца. Ну, а теперь – спать! Что-то мы сегодня заболтались с тобой...
     - Да, уж, второй час ночи на часах... Спасибо тебе, Виталик, за информацию. Она для меня – бесценна. Главное, теперь абсолютно понятно, что я – на правильном пути и точно знаю, кого мне искать в будущем...- серьёзно произнёс Сергей.   
     - Ясно... Ищи... Только, давай, не сейчас,- шутливо отреагировал Виталий.- Отбой, рядовой!
     - Спокойной ночи, лейтенант!
     Смирнов услышал, как засопел, едва коснувшись подушки, Мехов, и, повернувшись на бок, удовлетворённо прикрыл глаза. Мысли, закружившие вихрем в его голове после рассказа Виталия, постепенно тоже исчезли, и он заснул...
     Впоследствии между Сергеем и Виталием часто возникали беседы на данную тему. И каждый раз Смирнов находил в них всё новые и новые ответы на крайне интересующие его вопросы.
     Тем временем, шло время, а следующая партия военных автомобилей со спецоборудованием всё не приходила и не приходила.
     Наконец, в самом конце марта им сообщили, что, в связи со сложившейся ныне обстановкой в Закавказье, вторая партия машин с оборудованием прислана в Баку не будет, и на этом основании их служебная командировка объявляется законченной, а им самим предписывается в течение ближайших суток срочно отбыть в свою оренбургскую часть. 
     Мехов тут же связался по междугороднему телефону со всезнающим Кустовым, и тот, чётко подтвердив вышесказанное, заодно передал ему, вкратце, последние новости из их части.
     Самой значимой из них, по крайней мере, для Смирнова, оказалась та, в которой сообщалось о том, что вся шестёрка главных ротных хулиганов, во главе с Грибовым и Шарием, по решению состоявшегося на днях суда была отправлена в места «не столь отдалённые» за систематические издевательства над молодыми солдатами, приведшие к тому, что один из пострадавших от их действий военнослужащий оказался на длительном лечении в госпитале, а двое других – сбежали от них за пределы части и сдались в ближайшую военную прокуратуру с изложением испытанных ими мучений и подробными показаниями против своих конкретных мучителей.
     Учитывая, что почти одновременно с получением этой новости пришло известие об издании Министром обороны СССР приказа об очередном призыве военнообязанных на службу в армию и соответствующем увольнении в запас военнослужащих, отслуживших положенный им срок, Смирнову стало понятно, что отныне ему в его оренбургской части больше ничего не угрожает.
     Потратив на сборы не более суток и тепло распрощавшись со множеством появившихся у них, здесь, за это время знакомых, Сергей и Виталий, наконец-то, убыли в Оренбург.


                Глава 10. Возвращение

     В свою часть Мехов и Смирнов прибыли из Баку в середине дня второго апреля тысяча девятьсот девяностого года и сразу же прошли в здание штаба, в котором лейтенант немедленно отправился на доклад к командиру, а Сергей – в учебно-строевой отдел к майору Кустову и младшему сержанту Степанову.
     Суровый майор был искренне рад прибытию Смирнова и тут же оповестил его, что в ближайшие два дня предупредит нового командира его роты о том, что он, находясь на полном довольствии в данном подразделении, на самом деле, будет нести службу в штабе части.
     Сергей с довольным видом взял под козырёк и бодро ответил: «Есть!». Затем, дождавшись, когда Кустов вышел по делам из помещения отдела, он по-дружески обнялся со Степановым, обрадованным его появлением куда больше, чем прагматичный майор, и вкратце обменялся с приятелем личным мнением о последних здешних событиях в период своего отсутствия.
     В это время, этажом выше, Мехов подробно докладывал командиру части о выполненных ими плановых работах в Сальянских казармах и их ситуативных действиях в условиях реальных боестолкновений, к которым они оказались причастны.
     Меховский доклад, оказавшийся на редкость чётким и информативным, закономерно вызвал положительный отклик у хозяина главного воинского кабинета, который, коротко поблагодарив лейтенанта за службу и поощрив его краткосрочным отпуском, отпустил последнего восвояси.
     Получив от начальства порцию заслуженной похвалы, Виталий быстро спустился со второго этажа в учебно-строевой отдел и наказал Сергею, чтобы тот немедленно шёл в свою ротную казарму и ждал, там, обещанного ему распоряжения Кустова о своём переводе в штаб.
     Про себя же Мехов сказал ему лишь то, что он, согласно последнему указанию командира части, отправляется в краткосрочный, а, если быть точным – пятидневный, отпуск домой.
     Смирнов, ободряюще подмигнув Степанову, неторопливо вышел из кустовского отдела и, обменявшись дружеским рукопожатием со сразу заспешившим Меховым, с чувством некоторой настороженности направился к себе в роту.
     Однако, все его опасения оказались напрасными. Неожиданно для него встретили его, там, вполне дружелюбно. 
     Офицеров, как обычно, в казарме не было, и балом в ней теперь правили бывшие фазаны, а ныне - новоявленные деды во главе с его бывшим приятелем по увольнению Семенюком, получившим, за это время, очередную лычку на свои погоны и ставшим, соответственно, младшим сержантом.
     Семенюк по-товарищески поздоровался с ним за руку и, едва дав ему снять с себя шинель и шапку в солдатской раздевалке (свой вещмешок с личными вещами Сергей, на всякий случай, оставил в штабном подвале под присмотром Степанова), провёл его в ротную «ленкомнату» (комнату, в которой проводились теоретические занятия, собрания и политинформации личного состава воинского подразделения), в которой Смирнов, плотно окружённый своими сослуживцами, потом, битый час рассказывал об их с Меховым командировке в далёкий Баку и происходивших, там, неординарных событиях, очевидцем которых он явился, и, конечно, о тех двух весьма неприятных моментах в его жизни, когда он вместе с лейтенантом находился на волосок от гибели.
     После окончания им своего рассказа слушавшие его с большим вниманием новоявленные деды, по предложению всё того же Семенюка, неожиданно для Смирнова, приняли единогласное решение о немедленном переводе Сергея в статус старослужащего.
     Не откладывая дело в долгий ящик, они тут же, в ленкомнате, быстро провели в отношении него, один за другим, сразу два традиционных ритуала посвящения: первый – из щеглов в фазаны и второй – из фазанов в деды.
     Ритуалы были крайне незатейливы: двенадцать безжалостных ударов ремнём с металлической пряжкой (или «бляхой», как её ещё называют) по мягкой «пятой точке», и ты уже – фазан; ещё шесть ударов сложенной определённым образом ниткой по подушке, прикрывающей всю ту же «пятую точку», и ты уже – полноценный дед.
     Причём, при ударах ремнём, даже, если вышеуказанная бляха попадала по телу своим ребром, нельзя было произносить ни малейшего звука, иначе данный ритуал мог быть не зачтён, и тогда кандидат в фазаны до самого конца срока своей службы оставался бы в щеглах. 
     При предсказуемо неощутимых же прикосновениях нитки к подушке надо было, наоборот, как можно артистичней имитировать сильную боль и синхронно с указанными прикосновениями издавать соответствующие моменту болезненные вскрики. 
     Смирнов, прекрасно зная все тонкости этих основных армейских ритуалов, прошёл оба процесса посвящения без сучка и задоринки и, в одночасье, стал «правильным дедушкой», на которого, теперь, ни один солдат не мог безнаказанно поднять руку. Что же касается местных «духов» (солдат, служащих первые полгола своей службы) из вновь сформированного в их роте учебного взвода из новобранцев и новых «щеглов», уже начавших, после окончания своих полугодичных учебок, пополнять их подразделение, то они, с этой минуты, обязаны были выполнять за него всю работу, порученную ему по службе, и любые его личные поручения в быту.
     Словом, для Сергея, как и для всех остальных новоявленных дедов их роты, настали поистине счастливые времена.
     Впрочем, Смирнову так и не удалось полностью насладиться своим новым статусом старослужащего, так как, вскоре, он стал приходить в свою казарму лишь после прозвучавшей, там, команды: «Отбой!», а уходить из неё - за пять минут до общего подъёма.      
     Виделся же Сергей со своими сослуживцами по роте, в основном, на ежедневных трёхкратных приёмах пищи в столовой, да, на еженедельной помывке в солдатской бане.
     Вызвано это было, прежде всего, тем, что Кустов, как и обещал, забрал Смирнова к себе в штаб и стал по максимуму использовать, там, неординарные способности последнего во всех аспектах штабной деятельности, в которых тот столь ярко проявил себя ещё до своей командировки в Баку. 
     После своего перевода в учебно-строевой отдел армейская жизнь Сергея потекла как по маслу:  весьма напряжённая работа в будние и субботние дни гарантировано сменялась беззаботным провождением времени в наступающие вслед за ними воскресенья, периодически сочетавшимся с радующим душу любого солдата увольнением в город.
     Пару таких увольнений Смирнов, по предложению проживавшего в военном городке Мехова, оказавшегося, по случаю, в эти воскресные дни, свободным и от службы, и от встреч со своей невестой, провёл с ним, с радостью тратя драгоценное время свободы на любимую ими обоими игру в шахматы и дружескую болтовню о жизни, за чашкой крепкого чая с пирожными, в давно позабытой им домашней обстановке уюта и комфорта.
     Однако, вскоре, этим редким встречам двух друзей неожиданно пришёл конец, так как Мехов, наконец-то, получив долгожданные третьи звёздочки на свои лейтенантские погоны, тут же засобирался в Москву, где для него, в министерстве обороны, уже подготовил тёплое местечко его влиятельный отец.
     Но Виталий, надо отдать ему должное, никогда не забывал об интересах Сергея: прежде, чем убыть, насовсем, в столицу, он уговорил Кустова отправить кое-какие бумаги по указанному им адресу, чтобы выбить для Смирнова направление на трёхмесячные офицерские курсы, ежегодно проводящиеся, с наступлением сентября, на базе одной из воинских частей Оренбурга для изъявивших на это желание «срочников», имеющих высшее образование. 
     В конце концов всё произошло именно так, как он и планировал, и, получив соответствующее «добро» сверху на своё офицерское обучение, Сергей уже первого сентября приступил к занятиям на вышеуказанных курсах.
     Положенные три месяца пролетели, как секунда, и в самом начале декабря новоиспечённый лейтенант Смирнов в новенькой офицерской форме и с соответствующими документами об увольнении его со службы в связи с окончанием срока её прохождения, наконец-то, покинул своё последнее армейское пристанище и радостно отправился в оренбургский аэропорт для вылета в родной город.
     В этот день в полностью затуманенной от счастья голове Сергея бушевала настоящая буря эмоций, отчего на его симпатичном лице периодически появлялась немного глуповатая и ничем, на первый взгляд, не обоснованная широкая улыбка, весьма смущавшая редких городских прохожих, нет-нет, да, и попадавшихся ему на его пути. 
     Смирнов не стал заезжать в свою бывшую часть для прощания с ещё остававшимися, там, его сослуживцами, так как, с лишённым сентиментальности майором Кустовым ему ныне удалось  попрощаться по телефону, а Степанов и Семенюк, как он знал из полученных от них писем, дембельнулись тремя неделями ранее и уже давно приехали в родные края: один – в свою Тюмень, другой – в любимый им Киев. Ну, а, больше... он ни с кем, там, особо и не сходился.
     Что же касается Виталия Мехова, то с ним Сергей простился ещё летом, при отъезде последнего в Москву, и за время своего пребывания на офицерских курсах уже ни раз успел обменяться с ним по почте короткими письменными сообщениями, подсознательно чувствуя, что в будущем судьба ещё обязательно сведёт их друг с другом вновь. 
     А сейчас... сейчас Смирнова ждал самолёт, который уже через несколько часов должен будет доставить его на малую родину – в город его беззаботного детства, омрачённой потерей родителей юности и счастливой студенческой молодости...
     Войдя в самолёт одним из первых, Сергей тут же удобно разместился, в полном соответствии с имеющимся билетом, в одном из мягких кресел середины салона и с неподдельным интересом стал рассматривать других пассажиров этого рейса, шумно рассаживающихся на свободных сиденьях вокруг него.
     Рядом с ним, на ближних к окну местах, расположилась немолодая семейная пара, впереди и сзади него расселись семьи с маленькими детьми, а, вот, на креслах, отгороженных справа от него  узким проходом, разместилась большая группа студенческой молодёжи, возрастом двадцати – двадцати двух лет, среди которой Смирнов сразу же выделил необычайно красивую девушку с замечательными тёмнорусыми волосами, плавно ниспадающими на её плечи, и ещё более прекрасными светлокарими глазами на нежном девичьем личике.
     Эта девушка вызвала у Сергея невероятную симпатию к себе, практически, с первого же его взгляда на неё.
     Она была очень естественна в каждом своём движении, высказывании и уровне эмоций, которые моментально передавались от неё всем остальным членам её весёлой компании.
     Безусловно, являясь лидером среди своих подруг и объектом слепого обожания у окружавших её парней, девушка весьма уверенно чувствовала себя в центре их общего внимания и задавала тон во всех бурных обсуждениях, проходивших внутри этого дружного молодёжного коллектива.
     Из их громкого разговора Смирнов довольно быстро понял, что данная компания – это КВНовская команда одного из ВУЗов его города, возвращающаяся домой после своего выступления в Оренбурге на каком-то КВНовском фестивале волжских и уральских КВНщиков.
     Судя по их настроению, выступление было весьма успешным, и они даже получили, там, какой-то очень важный для них приз.
     Сергей, и сам в своей студенческой юности принимавший участие в этой игре, с большим удовольствием слушал их комментарии насчёт уровня прошедшего фестиваля и качественного состава его участников и невольно заражался их восторгами по поводу достигнутого успеха.
     Эти весёлые обсуждения дарили ему давно забытые эмоции гражданской жизни, что несказанно радовало его и давало ощущение неотвратимого приближения к родному краю.
     Частые взгляды Смирнова в сторону понравившейся ему девушки скоро дали свои плоды.
     Случайно перехватив один из них, она сначала резко замерла, а, затем, без тени смущения, несколько секунд подряд молча смотрела Сергею прямо в глаза.
     Возможно, именно в этот момент между ними и проскользнула какая-то невидимая для других искорка, после которой девушка, наконец-то, внезапно отвела свой взгляд от Смирнова и впервые, за всё время полёта, высказалась невпопад по обсуждаемой её товарищами теме.
     Впоследствии, вплоть до самого прилёта в их любимый город, она не бросила в сторону Сергея ни единого взгляда, и Смирнов, с сожалением констатировав, как ему показалось, полное отсутствие её интереса к своей скромной особе, невольно погрустнел и мало-помалу также перестал смотреть на неё.
     Однако, сразу после приземления их авиалайнера в родном аэропорту, при выходе каждого из них со стороны своего ряда кресел, они абсолютно неожиданно для самих себя столкнулись в узком проходе салона, до отказа забитом пассажирами, спешащими первыми покинуть самолёт.
     При неизбежно состоявшемся, при этом, лёгком соприкосновении их тел оба вновь невольно взглянули друг на друга, и опять их взаимный перегляд продолжился чуть дольше, чем положено в подобных случаях, после чего каждый из них молча отвёл свой взор в сторону.
     Девушка была сантиметров на пять ниже Сергея и, несмотря на одетое на ней зимнее пальто, выглядела очень стройной и фигуристой, особенно на фоне стандартной офицерской шинели стоящего рядом с ней Смирнова.
     Пользуясь моментом, Сергей был готов немедленно заговорить с ней и познакомиться, но находящиеся вплотную с ними члены её команды не предоставили ему, для этого, ни малейшей возможности.
     Они беспрерывно дёргали её за рукава и заставляли отвечать на свои глупые, с точки зрения раздосадованного Смирнова, вопросы, а, немного погодя, и, вовсе, настырно влезли между ним и девушкой, бесцеремонно оттеснив его от неё.
     Будучи в военной форме, Сергей не мог позволить себе физическое сопротивление их мощному напору и благоразумно уступил.
     Последний раз ему удалось обменяться взглядами с понравившейся ему девушкой лишь при выходе из аэропорта, когда она вместе с двумя своими подругами садилась в машину, за рулём которой, как он понял, находился отец кого-то из них.
     Заметив в её взгляде явное огорчение тем, что они больше не увидятся, стоящий в двадцати метрах от неё Смирнов грустно улыбнулся и в знак особой к ней симпатии отдал ей честь лёгким движением своей правой руки.
     Девушка с видимым удовольствием восприняла этот его жест и, мило улыбнувшись ему в ответ, незаметно для других приветливо махнула ему пару раз своей маленькой ладошкой.
     Сергей, сердце которого, в тот же миг, забилось с неистовой силой, лишь молча сопроводил печальным взглядом отъезжающую с ней машину и ещё очень долго неотрывно смотрел ей вслед. 
     Часом позже, впервые за полтора года войдя в родной подъезд и поднявшись на второй этаж, он уже подходил к двери квартиры дяди Гриши.
     Ранее, ещё перед поступлением на офицерские курсы, Смирнов специально позвонил из воинской части на свой домашний телефон и предупредил проживавших в его квартире квартирантов о том, что уже через три месяца он вернётся из армии, и поэтому они, к этому моменту, должны будут освободить его жилплощадь.
     При этом, предполагалось, что ключи от его квартиры, после своего выезда из неё, квартиранты передадут в квартиру живущих этажом ниже дяди Гриши и тёти Тани, которым они, по прежней с ним договорённости, в течение всей армейской службы Сергея, ежемесячно отдавали на хранение арендную плату за пользование его жильём.
     До своего призыва в армию Смирнов каждый месяц лично получал от временных жильцов его квартиры плату за её съём при коротких встречах с ними неподалёку от его учебного заведения, предварительно договорившись об этом по телефону, но, уходя «во солдаты», он упросил дядю Гришу и его жену принимать и хранить эти «квартирные» деньги у себя вплоть до его возвращения.
     Сергей резко нажал на дверной звонок соседей и с волнением приготовился к радостной встрече.
     К его удивлению, ему довольно долго не открывали, и Смирнов, подумав, что в соседской квартире никого нет, уже было собрался уходить, как вдруг в её прихожей послышались неторопливые шаги, заскрежетал дверной замок и... наконец-то, открылась входная дверь.
     Это была тётя Таня, но какая-то поблекшая, постаревшая на добрый десяток лет, с уставшим видом и потускневшим взглядом. Куда только делась её обычная энергичность и весёлость...
     - Здравствуйте, тёть Тань! Это я – Серёжа Смирнов! Не узнаёте?- громко обратился к ней Сергей.
     - А... Серёжа! Здравствуй! Вернулся? Вот, и славно!- обрадовано произнесла тётя Таня, не сразу признав в красивом подтянутом офицере скромного соседского паренька.- Заходи в дом! Ну... что же ты стоишь на пороге?
     - Спасибо, тёть Тань!- нерешительно войдя в прихожую, поблагодарил её Смирнов.- Да, я, собственно, только за ключами и деньгами... А где дядя Гриша?
     - А дядя Гриша умер... два месяца назад... Сердце... Всего-то год и прожил на своей милицейской пенсии... Второй инфаркт оказался последним...- всплакнула тётя Таня.
     - Как же, так...- растерялся Сергей.
     - А, вот, так... Жил человек... и нет человека...- вытерла слёзы платком соседка.
     - Приношу свои искренние соболезнования, тёть Тань!
     - Спасибо, Серёжа...
     - А как же Оленька? Приезжала на похороны?- спросил Сергей, не видевший соседскую дочку более семи лет, прошедших с тех пор, когда он проживал здесь в собственной квартире, но знавший из своих редких, ещё доармейских, телефонных разговоров с её родителями о том, что она сразу после окончания средней школы уехала в столицу и поступила, там, в Московский Государственный Университет.
     - Конечно, приезжала: сначала - на похороны, после которых оставалась здесь по девятый день, потом – на сорокадневные поминки. Вот, только недели две, как уехала... Жаль, что вы не свиделись! Она, Серёжа, всегда нас с Гришей спрашивала: не звонил ли ты нам, ненароком, из армии...
     - Да, она у Вас – замечательная! Будет Вам звонить – передавайте ей от меня привет!- вежливо произнёс Смирнов.
     - Спасибо! Обязательно передам. Да, что же это я тебя в прихожей держу?! Давай, Серёжа, на кухню! Я тебя сейчас борщом накормлю.
     - Да, не надо, тёть Тань! Мне бы - ключи и «квартирантские» деньги...
     - Брось, Серёжа! Холодильник у тебя дома – пустой. Магазины – уже закрыты. Ты - на время то посмотри! Так что, марш за стол! Отговорок не принимаю!
     - Ладно, уговорили, тёть Тань! Сдаюсь!- кладя шапку на полку, невольно улыбнулся Сергей и стал снимать с себя шинель и армейские ботинки.
     Пока он раздевался и мыл в ванной руки, тётя Таня быстренько накрыла на стол: налила себе и гостю по тарелке вкусного борща и вынула из холодильника все остальные припасы, которые, там, у неё были. Венцом её кулинарных приготовлений явилась запотевшая бутылка водки, поставленная ею на середину кухонного стола.
     - С сорокадневных поминок осталась,- пояснила она на вопрошающий взгляд Смирнова.
     Выпив по рюмке водки за помин души дяди Гриши, Сергей и вновь немного всплакнувшая хозяйка квартиры принялись молча есть борщ.
     Постепенно они снова разговорились, и тётя Таня вкратце рассказала ему о своей нынешней жизни, проходящей по принципу «работа – дом», о бывших его квартирантах, о соседях по подъезду и о всех знаковых событиях в городе, случившихся за время его нахождения в армии, которые она знала.
     После того, как Сергей наелся и узнал все последние новости, соседка передала ему ключи от его квартиры, деньги, полученные ею с мужем от его квартирантов, комплект чистого постельного белья и пакет с бутербродами, на первое время.
     Растроганный Смирнов горячо поблагодарил тётю Таню за проявленную ею заботу о нём и, пообещав изредка заходить, отправился к себе.
     Стремительно поднявшись этажом выше и с огромным волнением открыв входную дверь, он вдруг, неожиданно для самого себя, резко оробел и, несколько тушуясь, двумя мелкими шажками, тихо, почти крадучись, вошёл в свою квартиру, в которой не был более семи долгих лет.
     Осторожно включив свет в её прихожей, Сергей медленно прошёлся по всем комнатам родного помещения и, неторопливо оглянувшись по сторонам, наконец-то, остановился посередине зала. 
     И тут же на него огромной лавиной нахлынули воспоминания о прошлом...
     Так он простоял не менее получаса, прежде чем окончательно взял себя в руки и принялся потихоньку обживаться в своём немного подзабытом «родовом гнезде».
     Судя по всему, с квартирантами ему повезло. Квартира была, практически, в том же состоянии, в котором он сдал её им в наём в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году: вся бытовая техника и санузел функционировали, мебель была без повреждений и даже обои, за эти годы, не сильно выцвели.
     «Жить можно!»,- почувствовав накопившуюся за сутки усталость, с удовлетворением отметил про себя Смирнов и, быстро застелив диван полученным от тёти Тани постельным бельём, улёгся спать.
     «Я – дома!»,- засыпая, только и успел подумать Сергей...


                Глава 11. На распутье

     Проснувшись утром следующего дня, Смирнов радостно испытал то изрядно подзабытое за последние полтора года ощущение свободы, когда, будучи предоставленным самому себе, ему никуда не нужно было спешить и к ничьим указаниям не надо было прислушиваться.
     С этим восхитительным ощущением Сергей бездумно нежился на своей кровати ещё с полчаса, прежде чем, наконец-то, заставил себя встать и пойти умываться.
     Умывшись и позавтракав соседскими бутербродами, он с удовольствием приступил к самым необходимым, на данный момент, действиям: посетил военкомат, где встал на воинский учёт и получил сданный при призыве общегражданский паспорт, съездил к искренне обрадовавшейся по поводу его благополучного прибытия из армии Евдокии Михайловне, у которой забрал и привёз на такси к себе домой все свои хранившиеся, там, полтора года вещи, сходил в жилищно-эксплуатационную контору, где решил насущные вопросы по получению продуктовых талонов, по которым тут же закупил в ближайших магазинах все необходимые ему продукты на ближайшие дни, с учётом планируемых им вечерних «посиделок» с друзьями по поводу его возвращения со службы.
     После этого Сергей быстро обзвонил с домашнего телефона уже вернувшихся к этому времени из армии Романа, Виктора и Максима и пригласил их к себе на небольшую пирушку вечером текущего дня.
     До их прихода он успел разобрать и разместить в своём шифоньере привезённые им от Евдокии Михайловны вещи, навести порядок в квартире, накрыть стол и даже переодеться в купленные им ещё в Оренбурге, в подсказанном сослуживцами по курсам «тайном» месте, модную рубашку и джинсы, предварительно убрав подальше с глаз посторонних свою новенькую офицерскую форму, в которой утром посещал военкомат.
     Оглядев себя в зеркале и придя к выводу, что обновка ему очень идёт, Смирнов удовлетворённо хмыкнул и, включив магнитофон с записями Высоцкого, вальяжно уселся на мягкий диван.
     Ждать пришлось недолго. Уже через пятнадцать минут после этого пришёл Роман, а ещё через столько же подъехали и Виктор с Максимом.
     Друзья очень горячо «встретили» Сергея. Дружеские объятия и похлопывания по плечу, сопровождаемые радостным смехом и искромётными шутками, не прекращались в течение добрых десяти минут их первой послеармейской встречи.
     Наконец, парни немного успокоились и уселись за стол.
     Как и предполагал Сергей, друзья пришли не пустые. Каждый из них захватил с собой по бутылке водки, что, с учётом смирновского запаса спиртного, заранее выставленного им на стол, автоматически, предопределило весьма не скорое окончание данного «культурного» мероприятия.
     Первые три часа встречи прошли под знаком ярких армейских воспоминаний каждого из собравшихся, и лишь потом их беседа плавно перекинулась на ближайшие жизненные планы старых друзей.
     - Я лично вернусь на свой завод, с которого и призывался. А что... мне, там, понравилось. Инженерная профессия – это моё! Да, и свою комнату в общежитии обещают... я узнавал. Не всё же мне, на птичьих правах, в общаге швейной фабрики ошиваться! И так, только армия и спасла меня от неминуемой женитьбы на местной «белошвейке»,- абсолютно серьёзно заявил Максим.
     - Тебе же нравилась эта «белошвейка»! Что же это ты вдруг пошёл на попятную?- с искренним любопытством поинтересовался у него Роман.
     - Нравилась, конечно, но не до такой степени, чтобы на ней жениться. Было несколько моментов, когда она, не видя меня, начинала открыто заигрывать с посторонними мужиками... Какая же это была бы у нас семейная жизнь, если у меня уже заранее отсутствовала вера в её порядочность?!- также искренне ответил ему Максим.
     - Да, уж, если нет доверия друг к другу – какой прок от такой женитьбы?!- задумчиво поддержал его Сергей.
     - А я, как только представится возможность – свалю за бугор! Легально, конечно. Проблем с законом мне не нужно. Я уже ищу вариант с фиктивной женитьбой на той, кто планирует и, главное, не без оснований рассчитывает на получение другого гражданства и выезд, например, в Израиль. А уже оттуда можно сразу же махнуть в США – главную страну всего демократического мира. Вот, там-то, я и развернусь по настоящему,- неожиданно поделился сокровенным Виктор.
     - Витёк, не дури! Кому ты, там, «ёлки-палки», будешь нужен? Ты же не знаменитый артист, не гениальный учёный и даже не бьющий все мыслимые и немыслимые рекорды спортсмен... Ты для них – никто, и звать тебя никак!- резонно заметил Сергей.
     - Да, я, в принципе, и не претендую на получение, там, огромных гонораров, карьерного роста или оглушительной славы. Меня вполне устроят собственные дом и машина, взятые в кредит под копеечные проценты, и работа рядовым инженером, позволяющая нормально жить на достойную зарплату и не бегать с талонами по магазинным очередям в поисках самого необходимого. И, вдобавок ко всему, меня будет ежедневно радовать их нереально качественный сервис в сфере услуг, просто органически невозможный в нашей СОВДЕПИИ,- невозмутимо ответил ему Виктор.
     - Ох-ох-ох! Как ты заговорил о нашей Родине... СОВДЕПИЯ... А сам, значит, хочешь к «янкам» - в их прилизанный ЯНКИСТАН?! В главную страну мировой ЛИБЕРАСТИИ?!- неожиданно зло прокомментировал горчаковское высказывание Роман.
     - Напрасно ты, Ром, пытаешься меня обидеть, придумывая разные несуществующие термины, к тому же, подспудно несущие в себе определённый оскорбительный подтекст...- абсолютно спокойно отреагировал Виктор.
     - Да, нет, Витёк... Вовсе не подспудно, а явно несущие вполне конкретный оскорбительный подтекст! Подожди... не пройдёт и двух десятков лет, как «заднеприводные» граждане всех стран, входящих в данную международную ЛИБЕРАСТИЮ, будут не только активно внедрять придуманные ими нормы человеческого поведения в своих государствах, но ещё и агрессивно пытаться навязать их всему миру через прикормленных ими же демократов либерального толка, проживающих в странах с иным, отличным от их, мышлением и менталитетом,- не успокаивался Роман.- Вспомнишь, тогда, меня, да - поздно будет...
     - Ладно, Ром, давай заканчивай с политпрогнозом! У него - своя голова на плечах. Вот, пусть сам и решает!- умиротворяюще обратился к Роману Сергей и тут же повернулся к Виктору.- Только, вот что, Вить... Ты, что... правда, считаешь, что все вышеназванные тобой блага заменят тебе Родину, твоих родителей и нас - твоих друзей?
     - Нет, конечно... Но я рассчитываю на то, что, когда я там обустроюсь и получу американское гражданство, мне удастся перетащить туда своих предков. А вам я буду, со временем, присылать вызовы на гостевые посещения меня в моём будущем большом доме. Вы ещё будете благодарить меня за это! Да, и сюда я буду часто приезжать. Вот, увидите,- убеждённо стоял на своём Виктор.
     - Может быть, будет и так... Но, может, и по другому... Ты когда-нибудь задумывался о том, что в случае войны между нами и США ты или твои будущие сыновья будут вынуждены стрелять по нам и нашим будущим детям, а мы, соответственно – по вам. И, будь уверен, что у нас рука не дрогнет! А, вот, что будет, при этом, твориться в вашей душе – я не знаю...- горячо вступил в возникший спор Максим. 
     - Да, брось, Макс! Какая может быть война между СССР и США?! Дураков нет! А, если, к сожалению, такие найдутся, то мы с вами и понять-то ничего не успеем, как одновременно сгорим в огне атомной бомбардировки: я – там, а вы – здесь. Какие перестрелки?! О чём ты говоришь?!- слегка завёлся до этого невозмутимый Виктор.
     - Да... Судя по всему, ты уже всё решил, и тебя, теперь, с этого пути не свернуть... Жаль, конечно, но, раз так, то мы, хоть и не согласны с тобой, тем не менее, искренне желаем тебе удачи в процессе достижения твоей мечты,- постарался вовремя разрядить накалившуюся до предела обстановку Сергей.
     - Спасибо,- обрадовано откликнулся Виктор.- Если честно, то я и сам, в этом деле, больше рассчитываю на удачу, чем на какой-либо тщательно продуманный план.
     - А ты, Ром, чем планируешь сейчас заняться?-  поинтересовался у Романа, после небольшой паузы, немного успокоившийся Максим.
     - Своим делом. Мой батя, который, сами знаете – настоящий «профи» в ремонте автомобилей, открыл, в моё отсутствие, соответствующий кооператив и теперь предлагает мне работать вместе с ним. Наверное, соглашусь. Терпеть не могу подчиняться заводским начальничкам разных мастей. Да, и, вообще, органически не перевариваю все эти заводы с их мрачными проходными, высокими заборами и посекундным контролем всего и всех!- заметно оживился Роман.
     - Ну, здесь, по крайней мере, понятно! Сам, в целом, разделяю твоё отношение к заводской жизни,- согласился с позицией друга Сергей.
     - Серёг, а ты чем планируешь заняться?- в свою очередь, спросил его Роман.
     - Пока ещё не решил... Пару месяцев думаю отдохнуть, кое-какие вопросы порешать. А, там, видно будет...- уклончиво ответил Сергей.
     На этом их беседа о своих планах на будущее закончилась, и они вновь ударились в пересказы наиболее интересных фрагментов их армейской жизни.
     Эти будоражащие душу любого бывшего солдата воспоминания закончились далеко за полночь, и собеседники вполне предсказуемо остались ночевать у Сергея.
     На следующее утро хорошо выспавшиеся и, в связи с этим, более-менее протрезвевшие друзья Смирнова, наскоро позавтракав и договорившись не пропадать в ближайшие дни, поспешно разъехались по домам.
     После их ухода Сергей аккуратно достал из своего дембельского чемоданчика несколько писем, полученных им от Мехова на офицерских курсах и, быстро пролистав, отложил одно из них в сторону.
     Затем он подошёл к телефонному аппарату и решительно набрал написанный в отложенном письме телефонный номер.
     После нескольких длинных гудков в трубке, наконец-то, раздался негромкий мужской голос, сказавший традиционное «алло», и вздрогнувший от неожиданности Сергей, слегка напрягшись, чётко выговорил указанные Меховым слова: «Здравствуйте! Я от Виталия».
     На том конце провода на несколько секунд установилась абсолютная тишина, после чего всё тот же мужской голос медленно и внятно произнёс: «Будьте сегодня в двенадцать тридцать у главного входа в центральный парк! Я сам к Вам подойду!».
     После этих слов в телефонной трубке Сергея послышались короткие гудки, и Смирнов аккуратно положил её на место. 
     Ровно в половине первого окончательно перешедший на ношение гражданской одежды Сергей был на указанном месте при входе в центральный городской парк.
     Он с небольшим волнением ждал встречи с представителем местных борцов с масонством, телефон которого, по его просьбе, сообщил ему в своём последнем письме в армию Виталий Мехов.
     Конечно, Смирнов не надеялся получить во время этого таинственного «рандеву» какие-то конкретные данные, сразу же выводящие его на разыскиваемого им «Розенкрейцера», но всё же рассчитывал узнать  хоть что-то определённое о тайных масонских обществах, существующих в его родном городе.
     Человека, вызвавшего Сергея на данную встречу, не пришлось долго ждать.
     Уже через две минуты после появления Смирнова на входе в парк к нему подошёл рослый плотно сложенный тридцатилетний мужчина, одетый в дорогое зимнее пальто чёрного цвета и такую же дорогую чёрную меховую шапку.
     На его непроницаемом лице боксёрского типа не отражалось абсолютно ничего. Однако, по манере вести себя, аккуратной короткой стрижке и тщательной выбритости щёк и подбородка, было нетрудно догадаться о его принадлежности к офицерской когорте наиболее влиятельной силовой структуры советского государства.
     Поняв это, Сергей, не очень доверявший людям из данной структуры, решил с предельной осторожностью отнестись к подошедшему к нему незнакомцу и во избежание лишних неприятностей контролировать каждое своё слово в беседе с ним.
     - Вы – Сергей? От Виталия?- протягивая Смирнову свою руку, спокойным голосом спросил незнакомец.
     - Да,- пожимая ему руку, коротко ответил Сергей.
     - Простите, но я обязан задать Вам ещё один - контрольный вопрос: откуда родом Виталий?- всё так же не выражая никаких эмоций, вновь спросил его незнакомец.
     - Из Калининграда,- снова коротко ответил ему Сергей.
     - Верно... Ну, что же, тогда – к делу! Какую информацию Вы хотите получить от меня?
     - Извините, как я к Вам могу обращаться?
     - Зовите меня – Иван Иванович или, если хотите, Пётр Петрович. Мне всё равно. 
     - Хорошо, Иван Иванович. Как скажете... Меня интересует всё, что касается масонских обществ, существовавших ранее и особенно существующих сейчас в нашем городе, если такие, конечно, имеются. Ну, и главное... Я ищу человека, обладающего в местном масонстве розенкрейцерской степенью посвящения или имеющего самое непосредственное отношение к коллекционированию специфических масонских регалий разного вида.
     - Понятно... Что касается нынешнего времени, то могу сразу сказать: никаких активно действующих масонских обществ регулярного типа у нас в городе сейчас нет. Но, при этом, я вполне допускаю, что кто-нибудь из местных потомков ранее репрессированных масонов или засланных сюда извне масонских пропагандистов мог организовать нечто подобное лет десять тому назад, когда меня, здесь, ещё не было – например, какое-нибудь небольшое тайное общество, более похожее на прикрывающуюся масонскими ритуалами секту, чем на настоящую масонскую ложу – и спокойно существовать все эти годы в полуспящем режиме, используя в корыстных целях финансовые возможности своих приобретённых за этот период времени адептов.   
     - Ясно. А что Вы можете рассказать мне о масонских обществах, существовавших здесь в несколько отдалённом прошлом, например, в начале этого века?
     - Я лично читал кое-какие архивные бумаги местных жандармов, написанные ими на имя своего непосредственного руководителя – начальника губернского жандармского управления полковника Ивана Петровича Мазурина, уличающие отдельных влиятельных жителей нашего города того времени... в частности, некого имевшего интересующую Вас степень «розенкрейцера» гражданина Ивана Сергеевича Рукавишникова, в чьём богатом родительском доме по Староконюшенному переулку скрытно собирались, тогда, все его верные единомышленники, в принадлежности к местной тайной масонской организации «Железное кольцо», непосредственным руководителем которой был ещё один «досточтимый мастер» ложи в степени «розенкрейцера» - Георгий Робертович Килевейн, и целенаправленных действиях по умышленной дестабилизации положения в России, в целом, и в нашем городе, в частности, во время Первой мировой войны.   
     - Какова же дальнейшая судьба упомянутых Вами масонов и противостоявших им жандармов?
     - Что касается жандармского полковника Мазурина, то его, согласно соответствующему указу Временного Правительства, касающемуся лиц, служивших при царе в политической полиции, в марте 1917 года арестовали местные ставленники данного правительства. Правда, через несколько месяцев его, за отсутствием вины, отпустили домой, и в следующий раз Мазурин был арестован только в августе 1918 года... но, на этот раз, уже пришедшими к власти большевиками, после чего, спустя всего лишь два дня после его ареста, он был расстрелян местными чекистами, одним из которых был некий Арсений Дмитриевич Костин, уличённый в дореволюционном январе 1917 года жандармами Мазурина в принадлежности ко всё той же масонской ложе «Железное кольцо».
     - А что стало с руководящим ядром местных масонов - Рукавишниковым и Килевейном?
     - К сожалению, не владею такой информацией. Но, в своё время, мне в руки попало архивное уголовное дело об осуждении в 1930 году членов раскрытого органами ОГПУ местного тайного масонского общества «Орден духа», руководителем которого, по решению суда, была признана некая Софья Николаевна Раева. Так, вот, её близким родственником, как я позже выяснил, являлся никто иной, как вышеупомянутый Килевейн - предводитель дореволюционного «Железного кольца». Кстати, вышеупомянутый «Орден духа», представлявший собой масонскую ложу смешанного типа, то есть имеющую в своём составе, как мужчин, так и женщин, был своеобразным филиалом московской «нерегулярной» масонской организации «Орден света», членов которой ОГПУ арестовало ещё раньше, чем Раеву и её единомышленников.
     - Раеву расстреляли?
     - Как это не странно – нет! Она, тогда, осталась жива. Отсидела небольшой срок, как впрочем, и все остальные члены её организации, и вышла на свободу. Опережая Ваш следующий вопрос, отвечу сразу – о её дальнейшей судьбе мне также ничего не известно. Учитывая, что, как я уже сказал, с тех пор о масонах в нашем городе никто ничего не слышал, то и углубляться в историю дальнейшей жизни всех вышеперечисленных мною лиц не было никакой необходимости. 
     - Понятно...  Что же, мне остаётся только поблагодарить Вас, Иван Иванович, за сегодняшнюю информацию!
     - Не за что! Правда, я не знаю, насколько она поможет Вам в вашем деле, и поможет ли, вообще?
     - Я тоже пока не знаю... Но думаю, что пригодится. Ещё раз спасибо Вам за эти сведения! Да, вот, что я ещё хотел спросить... Иван Иванович, могу ли я, в случае необходимости, ещё раз потревожить Вас в будущем?- на всякий случай спросил Сергей.
     - Можете, если, конечно, действительно будет серьёзная в этом необходимость,- с некоторой заминкой ответил Иван Иванович.- Удачи!
     - Взаимно!- откликнулся Смирнов.
     Иван Иванович тут же, по быстрому, обменялся с ним прощальным рукопожатием и, не оглядываясь, стремительно удалился с места их встречи.
     Оставшийся же стоять без движения Смирнов, пребывая в состоянии глубокой задумчивости,  ещё долго мысленно перебирал все произнесённые его невозмутимым собеседником фамилии давно проживавших, здесь, масонов и яркие названия их таинственных лож, пока, достав из кармана записную книжку, не вписал их в неё своим аккуратным почерком.
     Потом он, не спеша, отправился к себе домой, чтобы, там, ещё раз проанализировать всю имеющуюся у него информацию и наметить план своих следующих действий по розыску «Розенкрейцера».
     Дома Сергея ждал небольшой сюрприз. Не успел он войти в свою квартиру, как его окликнула торопливо поднимающаяся к нему по лестнице тётя Таня.
     Она, как к себе домой, вошла вслед за ним в его прихожую и, едва прикрыв за собой входную дверь, протянула ему небольшой запечатанный конверт, на котором большими буквами было написано: «Сергею Смирнову лично в руки».
     - Серёжа! Извини меня, беспамятную! Совсем вылетело из головы при нашей встрече... Ведь, Гриша просил меня этот, вот, конверт отдать тебе сразу же, как ты здесь появишься! Что он, там, тебе написал - не знаю... Гриша сам писал свою записку, сам вкладывал её в этот конверт и сам его заклеивал. Как чувствовал, что тебя не дождётся... Этот конверт он отдал мне всего лишь за день до своей смерти...- протараторила тётя Таня.
     - Да, ничего, тётя Таня! Спасибо! Не волнуйтесь. Всё нормально!- поблагодарил её Сергей.
     - Правда? Ну, и хорошо! Тогда я побежала... Тебе ничего не нужно? Продукты есть?
     - Спасибо, тётя Таня! Всё есть. Не переживайте!
     - Ну, и ладно...
     Тётя Таня выскочила из его квартиры также стремительно, как и вошла, и уже через секунду стук её каблуков раздался со стороны лестничного пролёта.
     Дождавшись её ухода, Сергей поспешно закрыл за ней входную дверь и, быстро сняв с себя верхнюю одежду, повесил её на вешалку.
     После этого, пройдя в комнату с телевизором и присев, там, на диван, он торопливо надорвал конверт и вынул из него тетрадный листок с записью, сделанной рукой дяди Гриши.
     Эта запись была достаточно короткой, но несла в себе настолько неожиданную информацию, что Сергей невольно прочитал её несколько раз подряд. 
     В предсмертной записке отцовского друга было написано следующее: «Здравствуй, Серёжа! Раз ты читаешь эти строки - значит, меня уже нет в живых... Но в этом нет никакого криминала. Просто – проблемы с сердцем. Извини меня, но я, тогда, на поминках по твоему отцу, сказал тебе не всё. Дело в том, что рабочее место Дмитрия в нашем с ним общем кабинете, в день его трагической гибели, обыскал никто иной, как я... И книжку об архимандрите Фотии, переданную позже мной тебе, я нашёл не у себя на столе, якобы, в связи с забывчивостью твоего отца, а - у него в сейфе, в результате моих целенаправленных поисков возможно хранившихся, там, записей с показаниями его «Барабана» или отданных последним твоему отцу предметов, имевших прямое отношение к расследуемому им убийству «Когтя». Интересующемуся этим вопросом человеку я сообщил, что ничего «такого» я на рабочем месте Дмитрия не нашёл. Почему я выполнял данное поручение этого человека? Потому что он, в своё время, помог мне с получением нашей нынешней квартиры. А долг, как известно, платежом красен! Не суди меня строго! В любом случае я никого и ничего этому человеку не сдал. Даже про книжку о Фотии я не сказал ему ни слова... Ну, а, теперь, выводы, сделанные мной за эти последние годы глубоких раздумий: 1) люди, виновные в гибели карманника, осведомителя и твоего отца, видимо, так и не нашли разыскиваемую ими золотую подвеску, раз дело дошло до убийства Дмитрия и обысков в вашей квартире и нашем с ним служебном кабинете; понятно, что за «возможно полученный Дмитрием Смирновым от своего осведомителя» предмет их, при этом, интересовал: это, определённо – та самая золотая подвеска, к которой прикреплены выполненные из драгоценного камня красного цвета символические крест и раскрытый бутон розы; 2) судя по тому человеку, который мне давал вышеупомянутое поручение, эти люди – весьма серьёзные, и на их пути лучше не оказываться; 3) несомненно, все они входят в некое тайное сообщество, объединённое единой идеологией, тематически связанной с их пропавшей золотой подвеской. Ну, и, напоследок, самое главное: человека, давшего мне поручение провести нелегальный обыск на рабочем месте твоего отца, зовут - Александр Фёдорович Костин! Не знаю, как сейчас, но в то время он являлся начальником одного из отделов нашего обкома КПСС. Вот, пожалуй, и всё! Не поминай меня лихом и прощай! Дядя Гриша».
     Немного ниже этого текста, в качестве постскриптума, была небольшая приписка: «В кирпичной стене между вашим и моим сараями в подвале нашего дома есть небольшой тайник в виде «ложного кирпича», слегка помеченного углём. Вскрывай его без свидетелей!!! Содержимое тайника – чистое. Никакой истории за ним нет! Если будешь искать убийц твоего отца – оно тебе обязательно пригодится. Только будь осторожен! Не подставься по глупости!».
     Прочитав данную записку в последний раз и, лишь теперь, полностью осознав весь смысл её содержания, Сергей сумел-таки понять и простить старого друга своего отца за недосказанность в их давней беседе о возможных причинах гибели Смирнова-старшего.
     Умудрённый опытом семи прожитых, с того момента, лет, он теперь никогда не торопился с оценками и выводами в отношении всех встречаемых на его жизненном пути людей.
     Вот, и сейчас, Сергей по достоинству оценил искренность дяди Гриши, нашедшего, перед смертью, в себе смелость признаться в некрасящем его поступке ради призрачной надежды на то, что Смирнову-младшему всё же удастся, каким-то образом, поквитаться с убийцами своего отца.   
     Кроме этого, Сергей получил из этого послания очень важную информацию, являющейся настоящей зацепкой для дальнейшего поиска «Розенкрейцера»: фамилию, имя и отчество человека, каким-то образом связанного с ним и его тайной организацией.
     И, этот человек – бывший, а, может быть, и до сих пор ещё действующий начальник одного из отделов здешнего обкома партии - Александр Фёдорович Костин!
     Смирнов впервые почувствовал удачу, буквально физически ощутив всю неслучайность совпадения фамилий у этого весьма влиятельного партийца, незаконно воздействовавшего на сотрудника милиции в интересах некой группы лиц, возможно, имеющих отношение к масонству, и Арсения Дмитриевича Костина - чекиста, наверняка скрывавшего от  сослуживцев по ВЧК своё  тайное масонское прошлое и беспощадно уничтожавшего в революционные годы всех тех, кто ранее активно боролся с ним и ему подобными и мог свидетельствовать о его масонской принадлежности. 
     Ведь, судя по возрасту, нынешний Костин вполне мог быть внуком того безжалостного к своим бывшим врагам, в одночасье ставшим для него опасными свидетелями, чекиста!
     Теперь осталось, всего лишь, придумать хитроумную комбинацию, с помощью которой можно бы было выудить у данного человека всё, что тот знает об интересующем Сергея масонском криминальном сообществе, тайно существующем ныне в их городе... если только, конечно, он сам не является их руководителем и тем самым разыскиваемым Смирновым «Розенкрейцером». 
     Немного успокоившись от избытка нахлынувших на него чувств, Сергей взял ключи от общего подвала и своего сарая в нём и, захватив фонарик с большой отвёрткой, быстро спустился на «нулевой» этаж их многоэтажного дома.
     В слабо освещённом подвале он привычным маршрутом добрался до небольшого семейного кирпичного отсека с узкой деревянной дверцей, громко именующегося сараем, и, открыв ключом висевший на дверце замок, осторожно вошёл внутрь него. 
     В сарае, как и несколько лет тому назад, кроме нескольких пустых картонных коробок и двух старых табуреток, ничего не было. Видимо, квартиранты не только им не пользовались, но даже ни разу сюда и не спускались.
     Этот факт приободрил Сергея, и он, включив фонарик, направил свет на стену, разъединяющую его сарай и дядин Гришин.
     Долго всматриваться не пришлось. Практически сразу Смирнов заметил угольную отметку на кирпиче, находящемся в середине кирпичной стенки на высоте одного метра от земли, и, присев на одну из двух табуреток, стал педантично выковыривать его из общей кладки захваченной с собой отвёрткой.
     Когда искомый кирпич удалось выдвинуть на пару сантиметров в свою сторону, Сергей ловко обхватил пальцами рук выдвинутые грани и, применив последовательно несколько колебательных движений, резко вытащил его из стены.
     Кирпич, состоящий из двух полых половинок, являлся тайником для находящегося в нём небольшого плоского предмета, тщательно обмотанного хорошо промасленной тряпкой и аккуратно завёрнутого, поверх неё, в толстослойную бумагу.   
     Сгорающий от любопытства Сергей моментально развернул этот свёрток и обомлел.
     Перед ним лежал находящийся в отличном состоянии настоящий браунинг модели 1906 года – небольшой пистолет, называемый в простонародье дамским, в магазине которого располагались шесть патронов калибра 6,35 мм - ровно столько, сколько в него могло физически вместиться.   
     Браунинг целиком поместился на его развёрнутой ладони. «Какой маленький»,- подумал про него Смирнов.- «По сравнению с Макаровым или ТТ – детсадовская игрушка, да, и только... но, на близком расстоянии – это вполне себе смертоносное оружие... К тому же, и носить его с собой можно, практически, в любой одежде. Никто не заподозрит, что вооружён... Одним словом, подфартило... Спасибо тебе, дядя Гриша!».
     Сергей, не удержавшись и плотно обхватив рукоятку браунинга в правой руке, медленно навёл его на дверцу сарая и почти тут же ощутил, как щёчки рукоятки, выполненные из твёрдой резины с нанесённой на ней мелкой ромбовидной насечкой, приятно впились в его пальцы и ладонь, а холодный спусковой крючок буквально замер под указательным пальцем.
     Осталось только отвести затвор в крайнее заднее положение и отпустить его назад, как первый патрон был бы тут же дослан в патронник, но Сергей не стал искушать себя этим действием, боясь, что потом не удержится и произведёт пробный выстрел, который могут услышать в квартирах первого этажа, и, бережно завернув браунинг обратно в свёрток, вновь поместил его внутри фальшивого кирпича.
     Затем он аккуратно вставил данный кирпич обратно в кладку и покинул подвал.
     Сергей был очень доволен прошедшим днём. Он узнал много интересного о позднем масонстве в его городе, впервые получил сверхважную зацепку в своём личном расследовании и, вдобавок ко всему этому, приобрёл настоящее огнестрельное оружие.
     Теперь ему можно было приступать и к более активным действиям по розыску таинственного «Розенкрейцера»... 


                Глава 12. Первый след

     На следующий день Смирнов дождался того момента, когда из соседнего подъезда на свою ежедневную часовую прогулку по округе выйдет самый известный в их квартале ветеран Великой Отечественной войны - знаменитый орденоносец и неутомимый борец за справедливость - Пётр Макарович, проработавший, в своё время, не менее десятка лет в областном комитете КПСС и до сих пор периодически посещавший родной обком по тем или иным общественным вопросам, и, вежливо поздоровавшись, как бы невзначай, завёл с ним разговор о нынешних руководящих кадрах областного комитета.
     Он насколько мог долго поддакивал не на шутку разошедшемуся старику, клеймившему всех, кто, по его мнению, недостоин занимать отдельные значимые должности в местной партийной верхушке, прежде чем, выбрав нужный момент, провокационно назвал Александра Фёдоровича Костина в качестве возможного положительного примера для сегодняшних партийцев.
     И тут же разъярённый ветеран, пылая праведным гневом, вихрем налетел на Сергея, упрекая того в незнании людей и местной политической жизни.
     Смирнов, смиренно признав справедливую критику последнего, тут же повинился перед ним за сказанное и моментально получил всю необходимую ему информацию о Костине.
     Пётр Макарович аргументировано обвинил Александра Фёдоровича во множестве вполне конкретных греховных поступков, недостойных не только настоящего коммуниста, но и просто порядочного человека, и в самом конце своей обличительной речи сообщил Сергею главное: менее года назад Костин, за допущение серьёзных просчётов в своей работе, был в одночасье снят со своей достаточно высокой должности в обкоме партии и направлен на работу секретарём парткома в пассажирское автопредприятие, расположенное, по стечению обстоятельств, именно в их районе, что, по факту, является весьма унизительным понижением в карьере партийца такого уровня, равнозначным, в армейской интерпретации, разжалованию полковника в лейтенанты.
     Выяснив всё, что ему было нужно, Смирнов незаметно для старика плавно перевёл разговор в другое русло и, акцентировав внимание последнего на своих заключительных словах поддержки его позиции о необходимости быстрейшего решения насущных вопросов ветеранского движения, постарался побыстрее закончить с ним этот разговор. 
     Вернувшись к себе домой, Сергей сразу же позвонил Роману, самому близкому из трёх своих закадычных друзей, и попросил того помочь ему в одном весьма деликатном деле.
     Зная, что Роман имеет водительские права и уже много раз пользовался автомобилем своего отца, он не стал распространяться по телефону о том, что это за дело, и лишь намекнул другу, чтобы тот, если может, срочно подъехал к нему сейчас на отцовском «Москвиче».
     Не прошло и получаса, как Роман на отцовском автомобиле уже находился у подъезда Смирнова.
     Увидев его в окно, Сергей тут же поспешно спустился к нему вниз и, решительно усевшись на переднее сиденье «Москвича», подробно объяснил другу, что именно он от него хочет. 
     Смирнов попросил Романа доехать до пассажирского автопредприятия, находящегося в их районе, и под видом лица, устраивающегося туда на работу, немного покрутиться в здании, в котором располагается администрация данной организации, стараясь, при этом, незаметно для окружающих собрать информацию о времени ухода и прихода на работу их секретаря парткома, марке, цвете и номере его автомобиля, если таковой имеется, и, если получится, узнать от местных  работников описание внешности Костина. 
     Объяснил же Сергей другу свою странную просьбу тем, что этот человек – его личный враг из прошлого, и ему не хотелось бы, чтобы тот, случайно столкнувшись с ним ныне на территории автопредприятия, когда-то в будущем мог ненароком вспомнить данный факт и сопоставить его нынешнее здесь появление с другими неприятными для себя событиями, непременно вскоре последующими, поскольку в планируемом Смирновым противостоянии с Костиным и некоторыми другими лицами из его окружения ставки будут очень высоки и смертельно опасны. 
     Он не стал «грузить» Романа всеми подробностями истории своего негативного отношения к этим людям, так как не хотел втягивать того в затеваемую им игру, и поэтому был вполне готов к возможному отказу своего друга участвовать в непонятной для него авантюре. 
     Но Роман не был бы Романом, если бы, выполнив данную просьбу Сергея, согласился тихо уйти в сторону и оставить своего друга в одиночестве в заведомо сложной для того ситуации.
     Он добился-таки того, что Смирнов назвал ему причину своей ненависти к Костину и людям, связанным с ним на криминальной основе, после чего однозначно и твёрдо заявил, что Сергей всегда может рассчитывать на него в сведении счётов с преступниками, убившими его отца.   
     После этой краткой беседы Роман вместе со Смирновым довольно быстро доехал до указанного ему автопредприятия, где, остановившись неподалёку от проходной, оставил Сергея сидеть в отцовской машине, а сам направился во внутрь данной организации.
     Его не было около часа, и Сергей начал было уже немного волноваться за своего лучшего друга, как вдруг тот, как ни в чём не бывало, вышел из широкой проходной и не спеша подошёл к «Москвичу». 
     В машине Роман с некоторыми элементами бахвальства рассказал ему, что узнал, там, всё, что им было нужно: во-первых, то, что в данной организации Костин работает ежедневно, кроме выходных, с восьми до семнадцати часов; иногда, правда, бывает, что задерживается и до восемнадцати; во-вторых, то, что единственная молодая бухгалтерша из местной бухгалтерии является его любовницей; ну, и, в-третьих, то, что у него, действительно, имеется личный автомобиль «Волга» белого цвета, который сейчас стоит около здания администрации автопредприятия.
     Рассмотрел смирновский друг, при этом, и номер этой машины, и внешность самого  Костина, благо фото последнего, находившееся на старом информационном стенде, снятом со стены и приставленном, в связи с ремонтом, к батарее отопления под коридорным окном, он, незаметно для окружающих, изловчился сорвать и вынести за проходную в кармане своей куртки. 
     Всю нужную им информацию Роман, с его слов, без труда выведал у молоденькой секретарши директора автопредприятия, артистично отрабатывая легенду ищущего работу водителя.      
     Сергей сдержанно похвалил своего друга за хорошо выполненное поручение, отчего тот буквально расцвёл от удовольствия, и попросил его отдать ему полученную не совсем законным образом фотографию местного секретаря парткома.
     Тот немедленно передал ему трофейное фото с указанными печатными буквами в его нижней части фамилии, имени и отчества этого человека, и Смирнов, внутренне напрягшись, впился глазами в изображение своего первого противника.
     На вид Костину было уже примерно сорок пять лет, но выглядел он, при этом, довольно моложавым и привлекательным для женщин мужчиной. У него были абсолютно правильные черты лица, тёмные глаза и слегка тронутые интеллигентной сединой чёрные волосы.
     Сергей, обладавший неплохой фотографической памятью, моментально запомнил внешность данного человека и небрежно сунул его фотографию в свой внутренний карман.
     После этого друзья, решив использовать до конца этот всё равно уже потерянный для других дел день, терпеливо дождались вечернего выезда Костина, на его белой «Волге», с территории автопредприятия и, аккуратно сев ему «на хвост», проследили весь его дорожный маршрут с работы до собственного гаража, расположенного в небольшом по размеру территории гаражном кооперативе, и последующую, за этим, пешеходную прогулку последнего до крайнего справа подъезда многоквартирного дома сталинской планировки, в одной из квартир которого он, по-видимому, и проживал. 
     Затем, преисполнившись чувством глубокого удовлетворения от проделанной ими работы, они незамедлительно отправились в обратный путь.
     Доехав до пятиэтажки Смирнова, Роман, без лишних вопросов о будущих их совместных мероприятиях в отношении Костина, высадил Сергея у его подъезда, а сам молча поехал к себе в мрачном «предвкушении» предстоящего серьёзного разговора с отцом по поводу своей поездки, без спроса, на его машине.
     Сергей же, поднявшись на свой этаж и зайдя к себе в квартиру, наскоро поужинал и, удобно расположившись на диване перед включенным телевизором, принялся тщательно обдумывать сложившуюся ситуацию и свои возможные ближайшие ходы. 
     Сейчас очень важно было не ошибиться в выборе дальнейшего плана своих действий, так как от этого зависел успех всей операции возмездия для «Розенкрейцера» и его подручных.
     Если Костин и есть тот самый разыскиваемый им «Розенкрейцер», то можно безотлагательно приступать к непосредственной реализации такого возмездия; если же Костин является всего лишь одним из его многочисленных соратников или того хуже, всего-навсего, разовым исполнителем поручения какого-либо его второстепенного посредника, абсолютно ничего не знающим ни о самом руководителе-преступнике, ни о возглавляемом им тайном, вероятнее всего, масонском обществе, то, чтобы никого не вспугнуть раньше времени, нужно будет постараться каким-то образом втереться к нему в доверие и сначала установить его связь с людьми из вышеуказанного общества, чтобы затем уже, через них, выйти на самого «Розенкрейцера».
     Вариант с силовым давлением на Костина, при котором можно было бы попытаться угрозами применения оружия заставить его рассказать всё, что тот знает о местных масонах, «Розенкрейцере» и убийстве отца, Сергей отложил на самый крайний случай - когда не сработают его более мирные инициативы - так как, при этом варианте, он бы полностью раскрывался перед Костиным и рисковал остаться ни с чем, если, вдруг, тот не испугается угроз и уйдёт в молчанку.
     Ведь, в этом случае, у него, в данной ситуации, не осталось бы ни единого шанса на положительный исход всей его операции, так как ликвидация Костина влекла бы за собой потерю единственной имеющейся у него зацепки в этой запутанной истории, не говоря уже об уголовном преследовании в отношении самого Смирнова, а оставление в живых отмолчавшегося в ходе его расспросов партийного босса автопредприятия грозило Сергею незавидной участью его отца.
     Наконец, к полуночи, после долгих размышлений, Сергей пришёл к однозначному выводу, что сейчас, когда долгожданная зацепка, практически, находится в его руках, спешить никак нельзя.
     Для начала необходимо собрать как можно больше информации о личности Костина, его семье и круге его знакомых, используя которую, впоследствии, будет легче найти повод для своего знакомства с ним и окружающими его людьми. Ну, а дальше – можно будет действовать в соответствии со складывающимися, к тому моменту, обстоятельствами.
     С этой мыслью Сергей и уснул...
     Наступившее утро не принесло никаких изменений в ночной план Смирнова, и он, едва позавтракав, принялся педантично воплощать его в жизнь.
     Первым делом Сергей посетил главпочтамт с переговорным пунктом, где в городском телефонном справочнике по фамилии, инициалам и вычисленному вчера адресу Костина узнал номер его домашнего телефона.
     Затем он проехал общественным транспортом до квартала, в котором располагался дом Костина, и, пройдя до подъезда, в который вчера вечером тот входил, внимательно рассмотрел висящую у входа жестяную пластину с фамилиями здешних жильцов и номерами их квартир.
     Напротив фамилии Костина располагалась цифра девятнадцать.
     Сергей с уверенным видом вошёл в незнакомый подъезд и подошёл к стене, на которой рядами располагались почтовые ящики его жильцов.
     Судя по тому, что из всех ящиков выпирали свежие газеты, почтальон разнёс их совсем недавно. Смирнов посмотрел на свои часы и запомнил это время.
     Затем он, украдкой оглянувшись и убедившись, что никого поблизости нет, быстро открыл своим ключом почтовый ящик девятнадцатой квартиры и достал оттуда всё его содержимое.
     К его сожалению, там были только газеты, которые он тут же добросовестно вернул на место, после чего аккуратно закрыл ящик и поспешно удалился из подъезда.
     На следующий день, в это же время, Сергей вновь попытал удачу с почтовым ящиком под девятнадцатым номером. И в этот раз его ждал настоящий успех: в ящике лежало довольно толстое письмо от родственников жильцов данной квартиры.
     Смирнов быстро поместил свой трофей во внутренний карман зимней куртки и, как и в прошлый раз, аккуратно закрыв ящик, стремительно выскочил из подъезда чужого дома.
     Приехав домой, он, едва успев раздеться и пройти в свою любимую комнату с диваном и телевизором, бережно вскрыл плохо заклеенный трофейный конверт и бросил свой нетерпеливый взгляд на текст вынутого из него письма.
     Оно было адресовано жене Костина – Костиной Ирине Владимировне, а написано - её родной сестрой, проживавшей в Курске.
     Из него Сергей выяснил, что в девятнадцатой квартире проживают трое человек: сам Костин, его жена Ирина Владимировна и их дочь Виктория, или Вика, как её называла в письме курская тётка.
     Кроме этого, он узнал, что Вика, судя по всему, являлась не родной дочерью Костина, потому что тётка спрашивала свою сестру насчёт последних известий о Викином отце – неком Николае Серове.
     Также из письма ему стало понятно, что Вика учится на последнем курсе одного из местных ВУЗов, и что тётка сильно интересуется её дальнейшими планами на жизнь.
     Сама же Ирина Владимировна – мама Вики – судя по вопросам своей сестры, работала рядовым библиотекарем и была весьма застенчивой женщиной, не очень счастливой в браке с нынешним мужем.
     Остальная же часть похищенного письма отводилась описанию жизни самой тётки и её семьи, а также - последним новостям курской жизни, и никакого интереса для Смирнова не представляла.
     Сергей ещё раз внимательно перечитал это письменное послание и, запомнив всё, что могло ему пригодится в будущем, также бережно, как распечатывал, заклеил вскрытый им ранее конверт с заново вложенным в него письмом курской родственницы Костиных, рассчитывая подкинуть его на следующий день в их почтовый ящик. 
     После прочтения чужого письма у него появилась замечательная, на его взгляд, идея приблизиться к Костину через его неродную дочь.
     Он решил, что ему надо будет обязательно познакомиться с этой девушкой в самое ближайшее время, а, если получится, то и влюбить её в себя. Тогда бы он точно стал вхож в её дом и представлен её отчиму.
     Смущало его лишь одно: вдруг девушка уже встречается с каким-нибудь парнем или является такой дурнушкой, что никто не поверит в искренность его хорошего к ней отношения.
     В этом случае у него неминуемо возникли бы проблемы в осуществлении данного плана.
     Но, как говорится, все возникающие проблемы надо решать по мере их поступления...
     Утро следующего дня для Смирнова началось с телефонного звонка Виктора, который возбуждённо сообщил ему о том, что ему, по знакомству, предложили отличный вариант невесты для выезда «за бугор», но для этого ему уже сегодня нужно экстренно выехать в Москву, где та проживает, и поспешить с регистрацией их фиктивного брака, чтобы успеть доложить свои документы к документам всей её семьи, оформляющей сейчас соответствующие бумаги для эмиграции в Израиль. 
     На вопрос Сергея, касающийся суммы денежных средств, которую придётся его другу выплатить лженевесте за данную фикцию, Виктор ответил просьбой об этом его не спрашивать. Главное, что он, с помощью своих родителей, эту сумму нашёл; а, всё остальное – уже не важно...
     Звонил же он лишь для того, чтобы попрощаться, так как времени на дружеские проводы-посиделки у него просто нет. Полнейший цейтнот!
     Изумлённый этим известием, Сергей успел лишь традиционно пожелать своему другу удачи и счастья на новом месте, на что Виктор поспешно крикнул: «Пока! До будущих встреч!» и положил трубку.
     Немного погодя ему позвонил не менее его озадаченный Максим, спросивший, знает ли он о скоропалительном отъезде Виктора.
     Получив положительный ответ на свой вопрос, Максим немного обиженно заявил Смирнову о том, что тот вместе с остальными друзьями постоянно держат его в полном неведении относительно своих важных дел, что выглядит по отношению к нему явно не по-дружески. 
     В качестве примера он привёл нынешний отъезд Виктора и таинственные разъезды Сергея и Романа на отцовском «Москвиче» последнего, распекание которого его разъярённым родителем он самолично видел при случайном заходе к тому в гости позавчерашним вечером.
     После такой эмоциональной тирады обиженного друга Сергею пришлось приложить немалые усилия, чтобы успокоить Максима и объяснить ему, что про выезд в Москву новоявленного «эмигранта» он сам узнал от последнего всего за несколько минут до настоящего разговора, а, что касается их позавчерашних поездок с Романом, то они нужны были исключительно по его личному разовому делу, не представляющему для него никакого интереса.    
     Не обошлось, конечно, и без звонка на тему отъезда Виктора от взбудораженного этим известием Романа, которому тот, видимо, позвонил последнему из них троих. Но здесь обошлось без каких-либо претензий к Смирнову, и, поэтому, этот разговор оказался наиболее коротким.
     Закончив с дружеским общением по телефону, Сергей, наконец-то, принялся решать накопившиеся бытовые вопросы. Этот процесс занял у него ни один час. Поэтому, когда он закончил с последним из намеченных им дел по квартире, стрелки настенных часов показывали половину третьего.
     Смирнов достал записную книжку с выясненным им номером домашнего телефона Костина и, произведя нужный набор цифр, стал напряжённо вслушиваться в раздающиеся гудки в трубке.
     На четвёртом гудке трубку на том конце провода подняли, и приятный девичий голос произнёс: «Да! Слушаю Вас».
     От неожиданности Сергей вздрогнул и молниеносно дал отбой.
     Стало понятно, что дочь Костиных Вика уже пришла из института и сейчас находится у себя дома одна, поскольку, и её мать, и её отчим с работы приходят лишь после семнадцати часов.
     «Пора действовать!»,- подумал Смирнов и, быстро одевшись, выскочил из квартиры.
     Доехав на автобусе до нужной ему остановки, он купил в находившемся неподалёку цветочном магазине букет из трёх роз, плотно обёрнутый, в связи с небольшим морозцем на улице, двумя старыми газетами, и торопливым шагом прошёл к дому, в котором проживали Костины.
     Войдя в уже знакомый. теперь, ему подъезд, Сергей, первым делом, бросил в их почтовый ящик изъятое им вчера письмо и лишь потом поднялся по лестнице к девятнадцатой квартире.
     В этот момент его охватило сильное волнение; ведь, именно сейчас он переходил своеобразный Рубикон, отделяющий его прежнее и вполне себе предсказуемое мирное существование от полной неожиданностей и даже опасностей жизни, в которую ему приходится вступать ради отмщения за своего отца.
     Сергею пришлось собрать всю свою волю в единый кулак, прежде чем ему удалось совладать с эмоциями и, набравшись духа, позвонить в дверной звонок.
     В прихожей квартиры послышались чьи-то лёгкие шаги, и дверь, звонко щёлкнув замком, широко распахнулась.
     Перед Смирновым стояла та самая девушка из самолёта, которая несколькими днями ранее произвела на него неизгладимое впечатление во время их перелёта в родной город из Оренбурга.
     Их обоюдный шок длился не менее десяти секунд, прежде чем первым пришедший в себя Сергей протянул девушке свой цветочный букет, газеты с которого он благоразумно сорвал ещё при входе в подъезд.
     - Здравствуйте, Вика! Это – Вам,- слегка охрипшим от волнения голосом произнёс Смирнов.
     - Спасибо... А как же Вы меня нашли?- невольно зардевшись, спросила девушка, тоже моментально узнавшая его, несмотря на то, что сейчас он был одет не в военную форму, а в гражданскую одежду.
     - Если честно, это было нелегко. Во многом помогла случайность,- практически, не соврал Сергей.
     - Как же Вас зовут, товарищ сыщик?- уткнувшись лицом в букет, смущённо поинтересовалась Вика.
     - Сергей... Сергей Смирнов,- по военному чётко представился Сергей.
     - Значит, Серёжа...- мягко улыбнулась Вика.
     - Да... конечно... Серёжа... если Вам так больше нравится,- несколько неуверенно отреагировал Сергей.
     - И что же мы с Вами, Серёжа, будем дальше делать? Вы уж извините меня, пожалуйста, но я не могу малознакомого мне человека впустить в свою квартиру, а стоять здесь – холодно,- немного тушуясь, выговорила Вика, явно боясь обидеть своими словами Сергея. 
     - Да-да, конечно! Вика, а не могли бы Вы сейчас или сегодня вечером немного прогуляться со мной в центре города или сходить в кино?- спросил девушку наконец-то полностью пришедший в себя Сергей.
     - Не знаю... Это всё так неожиданно,- нерешительно произнесла Вика.- К тому же у меня уже есть на сегодня кое-какие планы...
     - Вика! Не волнуйтесь. Я всё понимаю и не навязываюсь. Давайте, сделаем так: я Вам позвоню на днях вечером, а Вы пока подумаете над тем – нужно ли Вам наше знакомство или нет – и скажете мне своё мнение на этот счёт... Вы мне очень понравились тогда, в самолёте... И так получилось, как видите, что мы с Вами встретились вновь... Ну, а, теперь - решать Вам!
     - Вы только не обижайтесь на меня, Серёжа, но я, правда, сегодня вечером немного занята. Позвоните мне завтра в это же время, если сможете! Там и решим. Ладно?
     - Ладно,- улыбнулся Сергей.- Тогда – до завтра! Пока!
     - До завтра! Пока!- улыбнулась ему в ответ Вика.
     Сергей повернулся и стал неторопливо спускаться по лестнице вниз. На площадке между этажами он обернулся и, как тогда, на выходе из аэропорта, лёгким движением правой руки отдал честь молча наблюдавшей за ним девушке.
     Вика вновь улыбнулась и также, как тогда, дважды махнула ему своей ладошкой.
     Сергей тоже улыбнулся ей в ответ и, быстро спустившись вниз, поспешно покинул этот разом ставший для него особенно притягательным подъезд.


                Глава 13. Дочь секретаря парткома

     Едва дождавшись прихода очередного декабрьского дня, Сергей точно в назначенное ему время позвонил Вике на домашний телефон Костиных.
     Девушка была дома и явно ждала его звонка. Однако, первым её вопросом был вопрос о том, как он узнал номер её домашнего телефона, ведь она же ему его не давала...
     - Я же – сыщик!- отшутился Сергей.- Прошу меня извинить, Вика, но хотелось бы, всё-таки, узнать Ваше решение о перспективе продолжения нашего знакомства...
     - Ну, что же... Давайте попробуем, Серёжа, хотя, честно говоря, я не являюсь приверженцем так называемых уличных знакомств,- нисколько не кокетничая, ответила ему Вика.- Если Вам удобно, то можете зайти за мной через час. 
     - Договорились,- обрадовался Сергей и, пока его собеседница не передумала, положил трубку.
     Спустя полтора часа они уже гуляли по улицам района, в котором проживала Вика.
     Девушка, как он и предполагал, оказалась, на редкость, открытым и приятным собеседником.
     Как опытной КВНщице ей не был чужд тонкий юмор, и, поэтому, не прошло и получаса их совместной прогулки, как обоим молодым людям стало казаться, что они знают друг друга «тысячу» лет.
     Сергей был в ударе. Он много и удачно шутил, перемежая шутки короткими занимательными рассказами из своей студенческой юности и армейского быта, а Вика отвечала на них негромким заразительным смехом. Им явно было хорошо друг с другом...
     Однако, по истечении двух часов их прогулки Вика неожиданно заявила, что ей пора домой, и Сергею, несмотря на все его старания, не удалось уговорить её изменить это своё странное решение.
     По аналогичному сценарию прошли и две следующие их встречи.
     В конце концов, Сергей не выдержал и в весьма деликатной форме выразил Вике своё недоумение по поводу такого из разу в раз повторяющегося сценария их прогулок и, особенно, их малой продолжительности, на что девушка, отведя свой взгляд в сторону и, при этом, тихо вздохнув, неожиданно ответила неохотным приглашением его в гости к себе домой.
     Смирнов удивлённо согласился на это предложение и молча последовал с ней в её подъезд.   
     В трёхкомнатной квартире Костиных они сразу же столкнулись с только что пришедшей с работы матерью Вики – Ириной Владимировной - очень похожей на свою дочь женщиной, весьма привлекательной для своего возраста, которая вполне приветливо отнеслась к новому знакомому её дочери.
     Она, как и многие другие бы мамы в такой ситуации, угостив молодого человека чаем, постаралась, с ходу, ненавязчиво расспросить его о том, кто он, чем занимается, чем увлекается, служил ли в армии, какое высшее учебное заведение окончил, кто его родители и так далее.
     Узнав, что Сергей с семнадцати лет остался круглым сиротой, Ирина Владимировна искренне посочувствовала ему и принесла по этому поводу соответствующие соболезнования, на которые Смирнов отреагировал также вполне традиционными, в таких случаях, словами благодарности.
     После этого женщина, сославшись на усталость, прошла в другую комнату, а Сергей и Вика, оставшись в зале вдвоём, продолжили ни к чему не обязывающую болтовню.
     Впрочем, эта беседа длилась весьма недолго.
     Смирнов не стал, с первого же раза, утомлять своим присутствием хозяев и, сказав Вике, что, пожалуй, «пора и честь знать», направился в прихожую. Девушка молча последовала за ним.
     Именно в этот момент открылась входная дверь в квартиру, и в прихожую вошёл Костин, немного полноватый мужчина среднего роста, фотографию которого на днях передал Сергею Роман.
     Он недоумённо уставился на Смирнова и, не разглядев сразу за его спиной Вику, грубо спросил: «Ты кто?».
     - Знакомый Вашей дочери,- не обостряя ситуации, вежливо ответил Сергей.
     - А... и как звать знакомого?- немного смягчив тон, но не громкость своего голоса, поинтересовался, снимая зимние ботинки, Костин.
     - Сергей,- по-прежнему вежливо ответил ему Сергей.
     - Александр Фёдорович,- буркнул в ответ повесивший пальто и шапку на вешалку Костин и, больше не обращая внимания на Смирнова, прошёл в свою отдельную комнату.
     Сергей переглянулся с Викой и уже открыл рот, чтобы спросить её о причине их с Костиным игнорирования друг друга, как та, прижав указательный палец себе ко рту, показала ему, чтобы он не спрашивал её об этом. 
     Смирнов подчинился её жесту и, молча одевшись, вышел из квартиры. 
     Выйдя вместе с ним на лестничную площадку и плотно прикрыв за собой дверь, девушка быстро условилась с Сергеем о времени его прихода завтра и, по своему обыкновению махнув ему на прощание ладошкой, тут же упорхнула к себе в квартиру.
     На следующий день, во время их традиционной прогулки по здешнему району, Вика грустно поведала Смирнову о том, что её отчим Костин, обзаведясь молодой любовницей - уже месяц, как юридически развёлся с её матерью, и ныне проживает здесь в отдельной комнате, к которой, кстати, не имеет никакого отношения, практически, на птичьих правах – ждёт, когда в его личной квартире, со дня на день, окончат косметический ремонт, и он навсегда покинет это жилище, чтобы поселиться с новой любовью в своём отремонтированном «гнёздышке». 
     При этом, девушка проговорилась Сергею о том, что весь последний месяц она специально никуда не уходит из дома по вечерам, чтобы, во избежание возможного скандала, не оставлять один на один ненавистного ей отчима со своей матерью.
     Смирнов был обескуражен. Он не думал, что ситуация в семье Вики настолько катастрофична, и искренне посочувствовал своей новой знакомой.
     Вечером этого же дня, когда Сергей, после вышеуказанной прогулки с Викой, вновь находился в её квартире, неожиданно рано пришёл с работы Костин.
     Он даже не взглянул в сторону смотрящих в зале телевизор молодых людей и молча проскользнул в свою комнату.
     Почти тут же раздался телефонный звонок в прихожей, и моментально выскочивший из своей «берлоги» Костин незамедлительно поднял трубку установленного, там, телефона. Услышав на том конце провода голос звонящего ему человека, он поднял телефонный аппарат с подставки и, потянув за собой длинный провод, быстро отнёс его к себе в комнату.
     Однако, его разговор, несмотря на прикрытую им за собой дверь, был довольно неплохо слышен в зале, и отвлёкшийся от просмотра фильма Сергей напряг весь свой слух, пытаясь расслышать максимальное количество слов, произнесённых Костиным в адрес своего невидимого собеседника.   
     Впрочем, в связи с предельно короткой продолжительностью данного разговора, он успел услышать лишь то, как Костин подобострастно называет кого-то «Николаем Ивановичем» и механически повторяет указание последнего: «прибыть на место общего сбора пятого января к девятнадцати ноль-ноль».
     Эта информация заставила Смирнова серьёзно задуматься о смысле услышанной фразы, но ход его мыслей постоянно перебивала Вика, комментирующая отдельные эпизоды, демонстрируемые на телевизионном экране, и Сергей, пользуясь приходом Ирины Владимировны из магазина, решил уйти, не дожидаясь окончания фильма.
     Расставаясь с ним в прихожей, Вика неожиданно попросила его не приходить к ней в ближайшие три дня, так как ей, в эти дни, после утренних и дневных занятий в институте, надо будет срочно готовиться сразу к нескольким важным зачётам.
     Сергей согласился с её просьбой, произнеся, при этом, что всё понимает и не будет ей мешать.
     На всякий случай, он оставил ей номер своего домашнего телефона и, поздоровавшись с только что пришедшей с работы Ириной Владимировной, сразу же прошедшей из прихожей в кухню с купленными ею по пути продуктами, попытался, на прощание, поцеловать Вику в щёчку.
     К его удивлению, она слегка отстранилась и попросила его не спешить с такими знаками внимания.
     Сергей, естественно, тут же сделал вид, что ничего особенного не произошло, и, как ни в чём не бывало, вышел из квартиры.
     Однако, хлопнув с досадой входной дверью при своём выходе из подъезда и раздражённо направившись ускоренным шагом к автобусной остановке, он в своих недолгих размышлениях по данному поводу пришёл к закономерному выводу, что Вику, несмотря на её симпатию к нему, явно что-то сдерживает, и это что-то – весьма и весьма серьёзно.
     Все последующие дни Сергей отделывался лишь короткими, сделанными исключительно ради вежливости, звонками Вике и послушно не предпринимал никаких попыток с ней встретиться.
     Так прошли три оговорённых ею дня.
     На четвёртые сутки Сергей, как и в предыдущие дни, произвёл свой контрольный звонок вежливости Вике и, при этом, специально ничем не обозначил своего стремления встретиться с ней.
     Поразительно, но девушка также ничем не проявила интереса к данной теме и продолжала разговаривать так, как будто и не было договорённости ограничиться трёхдневным «временем без встреч». Она лишь обрадовано сообщила о том, что Костин, наконец-то, отдал им свой экземпляр ключей и навсегда покинул их квартиру.   
     Обидевшись на Вику, Сергей, в сердцах, едва только закончился их телефонный разговор, резко бросил трубку на аппарат, отчего тот чуть не разлетелся на части, и решил больше не звонить ей до тех пор, пока она сама не позвонит ему первой...
     Вика позвонила ему через двое суток и, как ни в чём не бывало, поинтересовалась у него, почему он не связывался с ней вчера.
     Сергей с деланным безразличием в голосе соврал, что вчерашним вечером он был очень занят, и, желая вызвать у девушки, если не ревность, то хотя бы элементарное любопытство, намеренно не пояснил ей, чем именно.
     Однако, Вика не обратила на это абсолютно никакого внимания и, резко сменив тему, неожиданно предложила ему встретить приближающийся Новый Год вместе с ней в её дружной КВНовской компании.
     Смирнов, от радости, в миг забыл все свои обиды на неё и без раздумий принял данное предложение.
     И тут же, едва услышав его согласие, Вика вновь попросила Сергея не искать с ней встреч теперь уже и в эти остающиеся до Нового Года пять дней, так как, в связи с важностью сдаваемых ею в этот период зачётов, ей хотелось бы целиком сконцентрироваться на учёбе.
     Растерявшемуся от неожиданности Смирнову не оставалось ничего другого, как только в очередной раз пойти навстречу её просьбе.
     В течение данного предновогоднего периода он переделал множество скопившихся дел по дому, погулял в одиночку по центру города, встретился с Максимом и его новой девушкой Мариной, оказавшейся дочерью крупного областного чиновника, зашёл не на долго в гости к тёте Тане и, конечно, установил в своей квартире купленную ещё его родителями полутораметровую искусственную ёлку, которую с острым чувством ностальгии нарядил старыми ёлочными игрушками, оставшимися со времён его беззаботного детства.
     Максим звал его встречать предстоящую Новогоднюю ночь вместе с ними, но Сергей, по вполне понятным причинам, отказался.
     Отказал он и Роману, настойчиво приглашавшему его на встречу Нового года в какой-то большой компании малознакомых парней и девушек.
     Смирнов нетерпеливо ждал наступления тридцать первого декабря. 
     Он всерьёз рассчитывал на то, что в эту сказочную Новогоднюю ночь ему, наконец-то, удастся объясниться с Викой, которая постоянно то ли испытывала на прочность их ещё даже не успевшие сформироваться отношения, то ли открыто «динамила» его, как не очень подходящего ей, по тем или иным критериям, поклонника.
     Его непреодолимо влекло к этой девушке, но Сергей не был уверен ни в том, что испытываемое им чувство и есть та самая настоящая любовь, про которую он так много читал в самых разных по жанру книгах и видел в различных серьёзных фильмах, ни в том, что это чувство – обоюдное.
     И, вот, этот долгожданный момент настал...   
     С утра последнего дня уходящего тысяча девятьсот девяностого года в городе стояла настоящая новогодняя погода: лёгкий морозец и абсолютное безветрие сопровождались тихим пушистым снегопадом. 
     Атмосфера приближающегося Нового Года поддерживалась ещё и тем, что на всех центральных площадях областной столицы были установлены огромные, наряженные светящимися гирляндами больших цветных лампочек, свежесрубленные ели, а над её основными улицами, ведущими в центр, висели грозди разноцветных флажков.
     И всё это сопровождалось весёлым гомоном и улыбками многочисленных прохожих, спешащих доделать то, что не успели сделать, и докупить то, что не успели купить перед этим.
     Страна, называемая Союзом Советских Социалистических Республик, готовилась встретить, сама того не зная, свой последний новогодний праздник. 
     Сергей, соблюдая телефонную договорённость, прибыл по указанному Викой адресу ровно за час до Нового Года и принёс с собой заранее обговорённый организационный взнос - две бутылки водки и бутылку шампанского.
     Сама же Вика и остальные девушки-КВНщицы, в обязанности которых входило приобретение продуктов и накрытие праздничного стола, собрались, там, задолго до прихода мужской составляющей их дружной компании.
     Когда Смирнов вошёл в квартиру, в которой должна была пройти встреча Нового Года, она стремительно вышла из кухни и, наскоро с ним поздоровавшись, также поспешно представила его подругам и нескольким уже подошедшим к этому времени парням в качестве своего нового знакомого, после чего приняла от Сергея его оргнабор и молниеносно удалилась с ним в зал, где накрывался новогодний стол.
     Студенты, которым Вика его так скоропалительно представила, тем не менее, вполне доброжелательно отнеслись к новоприбывшему и, сообщив ему по очереди, как их зовут, стали активно вовлекать его в свои разговоры и приготовления.
     Через несколько минут подошли ещё несколько их однокурсников, и все, как по команде, стали рассаживаться за праздничным столом.
     Хлопотавшая до последнего Вика, наконец-то, тоже успокоилась и, осторожно взяв Сергея за руку, подвела его к предназначенному для него месту.
     Усадив его на стул, она привычным жестом рук расправила сзади своё красивое бежевое платье и грациозно присела возле него.
     Проводы Старого Года пролетели так стремительно, что празднующая молодёжь не успела толком опомниться, как по телевизору стали передавать бой кремлёвских курантов, и парни принялись судорожно наполнять бокалы всех присутствующих шампанским.
     С последним ударом, донёсшимся из телевизора, раздался громогласный крик всех участвующих в застолье: «Ура!», и развесёлая компания начала шумно праздновать наступление Нового Года.
     КВНщики, к которым попал Смирнов, действительно, оказались очень весёлыми и дружными молодыми людьми.
     Он довольно быстро почувствовал себя здесь «в своей тарелке» и, обладая отличным чувством юмора, без труда добился того, что большинство присутствующих стало относиться к нему, как к старому знакомому.
     Беспокоило его лишь странное поведение Вики, которая, по-прежнему, держала с ним невидимую для других, но очень ощутимую Сергеем, дистанцию.
     Она всячески избегала малейших, даже случайных, прикосновений их рук и коленей во время застолья и держалась на «пионерском» расстоянии во время медленных танцев.
     Также искусно она уходила от любых попыток Смирнова заговорить с ней об их взаимоотношениях и отводила свой взгляд в сторону, когда Сергей пытался пристально взглянуть в её глаза.
     Причину такого отношения к нему Вики он понял лишь тогда, когда она стала танцевать с пригласившим её симпатичным молодым человеком, одного с ним роста и телосложения.
     Не нужно было быть «семи пядей во лбу», чтобы догадаться, что между Викой и этим парнем существует какая-то чувственная связь.
     Сергею было крайне неприятно это осознавать, но, поскольку внутри него всё ещё теплилась надежда на то, что данная связь ему лишь мерещится, он стал усиленно гнать от себя всяческие подозрения насчёт танцующей парочки. 
     Однако, уйти от горькой правды ему не удалось.
     Пригласившая его на танец студентка, которая весь предыдущий период старательно строила ему глазки, сразу же предупредила Смирнова о том, что ему во взаимоотношениях с Викой ничего не светит, так как у неё с Мишей, так звали танцующего с ней парня – большая и давняя любовь, аж с самого первого курса.
     Со слов студентки, Вика и Миша страшно рассорились перед отъездом их КВНовской команды в Оренбург, куда последний по ряду причин не смог поехать, но, судя по всему, именно сейчас и происходит их примирение.
     Сергей не подал вида, что этот рассказ его как-то расстроил, и, дождавшись окончания танца, с невозмутимым видом подошёл к Вике, продолжавшей взволнованно разговаривать с Мишей на том месте, где они ещё пару секунд назад танцевали.
     - Вика! Тебя можно на минуточку?- вежливо спросил он у девушки.
     - Сейчас!- даже не повернувшись в его сторону, нервно ответила Вика.
     - Мне надо задать тебе всего лишь один вопрос, и я сразу же отсюда уйду,- не отступал Смирнов.
     - Слышь, парень, дуй отсюда, пока не схлопотал по шее,- неожиданно агрессивно произнёс в его адрес Миша.
     - Вика, отойдём в сторонку! Я тебя очень прошу!- игнорируя Мишу, вновь обратился Сергей к Вике.
     Вика демонстративно молчала и смотрела своими красивыми глазами в сторону стоявшей в углу ёлки.
     - Похоже, парень, ты по-хорошему не понимаешь... Значит, придётся научить тебя приличиям... Выйдем-ка на улицу, на пять минут – воздухом подышать!- всё также агрессивно обратился к Смирнову Миша.
     - Да, пожалуйста!- совершенно спокойно произнёс Сергей и первым прошёл в прихожую, где, полностью, чтобы больше сюда уже не возвращаться, оделся и, крикнув: «Я тебя жду внизу!», вышел из квартиры.
     Минуты через две из подъезда выскочили Миша и его друг, коренастый добродушный  парень, вместе с которым, ещё полчаса назад, Смирнов участвовал в весёлом новогоднем конкурсе, придуманном, на скорую руку, девчонками-КВНщицами.
     - Ну, что, Миша... Давай! С нетерпением жду начала урока! Можете начинать его вдвоём, если вам так сподручней!- хладнокровно сыронизировал Сергей, стоя на дворовой площадке перед домом. 
     -Ах, ты, гад!- захлебнулся ненавистью Миша.- Юра, заходи на него сзади.
     Юра послушно принялся оббегать Смирнова на расстоянии не менее пяти метров от него.
     - Юра, не торопись, а то тоже попадёшь под раздачу!- продолжил иронизировать Сергей.
     В этот момент так и не дождавшийся окончания манёвра своего друга Миша, угрожающе размахивая своими кулаками, яростно набросился на Смирнова.
     Сергей, старавшийся в любых условиях, в том числе и во время недавней службы в армии, поддерживать свою спортивную форму и выполнять стандартный комплекс тренировочных упражнений бойца каратэ, дважды без труда уклонился от бестолковых движений рук Миши, безуспешно пытавшегося попасть своим кулаком по его лицу, и, выбрав удобный момент, нанёс последнему сокрушительный удар ногой в челюсть, от которого тот рухнул на свежевыпавший снег, как подкошенный.
     Затем он обернулся в сторону подкравшегося к нему сзади Юре и, сделав ложный выпад левой рукой в его сторону, от которого тот, теряя равновесие, инстинктивно отклонился назад верхней частью своего туловища, резкой подсечкой опорной ноги противника уложил последнего рядом с Мишей, после чего угрожающе показал им обоим кулак, наглядно предупреждая их этим жестом о невозможности допущения ими даже мысли о продолжении драки.
     - Всё, «ботаники», урок окончен! Незачёт обоим! Тренируйтесь...- беззлобно подвёл итог короткому бою Сергей.
     В это время из подъезда выбежала встревоженная Вика, которая увидев безуспешно пытающихся подняться с заснеженной поверхности дворовой площадки двух своих однокурсников и стоящего в позе надсмотрщика возле них Смирнова, с испуганным лицом бросилась к находящемуся в состоянии небольшой прострации Мише и, встав возле него на колени, принялась осыпать его лицо своими поцелуями.
     Сергей несколько секунд , не двигаясь, смотрел на это искреннее изъявление настоящих чувств, после чего молча развернулся и с отрешённым выражением лица медленно покинул чужой двор.
     Находясь в состоянии сильного нервного стресса, он не заметил даже, как преодолел пешком разделявшее его дом и место встречи Нового Года десятикилометровое расстояние, и пришёл в себя лишь тогда, когда вошёл в собственный подъезд.
     Поднявшись к себе и сняв в прихожей верхнюю одежду, Смирнов сразу же прошёл к холодильнику и достал из него початую бутылку водки.
     Налив из неё и выпив залпом целый стакан этого горячительного напитка, он быстро заел его оставшейся после обеда горбушкой хлеба и, не раздеваясь, плюхнулся плашмя на свой разложенный диван...
     Первого января тысяча девятьсот девяносто первого года Сергей с большим трудом проснулся в районе двух часов дня, и буквально тут же зазвонил телефон.
     Смирнов тяжело вздохнул и, медленно поднявшись с дивана, не спеша подошёл к аппарату.
     Это был Максим. Он весело поздравил Сергея с наступившим Новым Годом и, смеясь, поинтересовался, как тот провёл эту праздничную ночь в компании своей новой знакомой.
     - Нормально,- сухо ответил Смирнов.- Поел, попил, потанцевал, начистил рожу двум наглецам и окончательно расстался со своей «зазнобой».
     - Круто!- сразу снизил уровень веселья в своём голосе Максим.- Поздравляю... Но ты – не расстраивайся. Зато, будет, что вспомнить на закате жизни!
     - Ну, спасибо! Умеешь ты, Макс, людей успокаивать... Ничего не скажешь...- невольно улыбнулся Сергей.
     - Слушай, Серёг, а, приходи-ка, ты, сейчас к нам! Развеешься! У нас и еды осталось полным-полно... Я и Марина будем тебе очень рады,- заботливо предложил ему Максим.
     - Спасибо, конечно, за приглашение, но... не обижайтесь, пожалуйста, на меня, ребята – я не приду. Мне сначала надо с собой разобраться, а уж потом по гостям ходить... Так что – продолжайте праздновать без меня!- вежливо ответил отказом Смирнов.
     - Ну, как знаешь, Серёг... Ладно. Давай. Не кисни! И - до связи!- немного огорчённо отреагировал на это Максим и дал отбой.
     Не успел Смирнов положить трубку, как тут же раздался звонок от Романа.
     Новый телефонный разговор почти полностью повторил предыдущий. Отличие было лишь в том, что Максим предлагал ему встретиться с ним и его девушкой, а Роман звал его продолжить празднование Нового Года в большой и шумной компании.
     Тем не менее, итог короткой беседы по телефону оказался полностью идентичным предшествующему. Сергей отказал и Роману.
     Отделавшись, таким образом, от своих друзей, Смирнов не спеша умылся, позавтракал и, включив телевизор, принялся смотреть по нему подряд все новогодние телепередачи и фильмы, твёрдо решив никуда сегодня не ходить.
     Однако, вскоре ему пришлось ещё раз подойти к своему домашнему телефонному аппарату.
     Звонила Вика. Она запоздало призналась ему в своих чувствах к сокурснику Мише и искренне попросила у него прощения за своё невразумительное поведение прошедшей ночью.
     Сергей, несмотря на свою всё ещё не прошедшую досаду по этому поводу, тем не менее, вполне благожелательным тоном пожелал ей счастья с Мишей и сказал, что не держит на неё никакой обиды. 
     Словом, беседа прошла, как говорят дипломаты, в спокойной и дружественной атмосфере, и расстались они, соответственно, хорошими друзьями.
     И, хотя данный разговор не очень-то смягчил переживания получившего весьма болезненное душевное ранение Смирнова, он, тем не менее, однозначно стал переломной точкой в процессе выхода Сергея из того депрессивного состояния, в которое он погрузился сразу после своего ночного расставания с Викой.


                Глава 14. Допрос
 
     Утро второго января рано проснувшийся Смирнов встретил, будучи уже во вполне нормальном душевном и физическом состоянии, отчего его настроение стало сразу же стремительно улучшаться.
     Сергей окончательно пришёл в себя и ясно осознал, что, во-первых, на его счастье, он ещё не успел влюбиться в Вику по настоящему, а, во-вторых, что она, если честно, всё-таки, не являлась для него тем человеком, с которым ему хотелось бы прожить вместе всю свою дальнейшую жизнь. 
     Эти предельно искренние, в первую очередь, перед самим собой, размышления медленно, но верно успокаивали мятущуюся душу Смирнова, и его мысли постепенно начали переключаться на другие проблемы.
     Он, наконец-то, вспомнил о случайно подслушанной им ранее телефонной фразе Костина о каком-то общем сборе пятого числа, и почти тут же его осенило: да, ведь, это именно то, что он неосознанно стремился выведать, внедряясь в семью Костиных.
     О каком общем сборе в девятнадцать часов вечера буднего дня, назначаемом в приказном порядке неизвестным Николаем Ивановичем, могла идти речь в подобострастно-приглушённом вечернем разговоре по домашнему телефону секретаря парткома автопредприятия, который в настоящее время формально подчиняется лишь имеющему совсем другое (предусмотрительно заранее выясненное догадливым Романом) «имя-отчество» директору их предприятия, как не о тайном сборе какого-то явно не афиширующего себя сообщества, никоим образом не связанного с местом работы Костина?!
     Смирнов, взволнованный своей догадкой, тут же связался по телефону с Романом и быстро договорился с ним о срочной встрече.
     И уже через час, встретившись на малолюдной улочке, расположенной примерно посередине между их домами, Сергей открыто спросил своего лучшего друга о его готовности помочь ему в новом и, на этот раз, по-настоящему, опасном деле, непосредственно связанном с выявлением и, возможно, даже ликвидацией убийц его отца.
     Роман прекрасно понимал всю криминальность задуманного другом мероприятия, но, тем не менее, не секунды ни раздумывая, согласился встать с Сергеем плечо к плечу в этой смертельно опасной операции.
     Он лишь спросил его: не нужно ли привлечь к этому делу ещё и Максима, на что Смирнов ответил ему, что этого делать точно не стоит, так как их общий друг – несомненно хороший товарищ, но, к сожалению - «чересчур правильный» для подобных рисковых дел человек... 
     После этого Сергей деловито поинтересовался у своего, теперь уже полноправного, напарника: есть ли у того в заначке какое-нибудь оружие.
     Роман, служивший в армии сапёром, немного помявшись, ответил, что есть одна «лимонка» - граната, которая, с его слов, досталась ему, по случаю, совсем недавно, то есть тогда, когда он был уже на гражданке.
     На его встречный аналогичный вопрос Смирнову, тот, не без некоторой гордости, заявил, что у него есть настоящий «браунинг» - пистолет, который, с его слов, также, как и Роману, достался ему абсолютно случайно. 
     Естественно, что сами эти странные случаи, в результате которых они так своевременно обзавелись оружием, друзья обсуждать не стали. 
     После прояснения ситуации с имеющимся у них вооружением Сергей попросил Романа прибыть пятого января в шесть тридцать утра на знакомую им обоим автобусную остановку, расположенную неподалёку от гаражного кооператива, в котором находится гараж Костина, в удобной и неприметной одежде тёмного цвета.
     Что касается конкретного плана их будущих действий в назначенный Смирновым день, то он у него пока ещё отсутствовал. 
     Сергеем было кратко обговорено лишь то, что утром пятого января они, одев предварительно маски и перчатки, ворвутся в гараж Костина в момент, когда тот туда зайдёт за своей машиной, и, взяв его на испуг демонстрацией своего оружия, получат от него всю интересующую их информацию о тайной организации, членом которой тот, судя по всему, является, и о лицах, причастных к семилетней давности убийству Смирнова-старшего. Ну, а, далее – по ситуации...
     В случае отказа Костина предоставить нужную им информацию они лишь слегка оглушат его и в период нахождения последнего во временном беспамятстве быстро ретируются из его гаража, сбросив, по ходу, компрометирующие их маски и перчатки в ближайшую от ГСК мусорку. 
     Договорившись, что вышеуказанные перчатки и маски, в качестве которых выступят «балаклавы» - чёрные шерстяные шапки с прорезями для глаз и рта, принесёт с собой Смирнов, друзья, наконец-то, расстались.
     В оставшиеся два дня до операции они, для пущей конспирации, больше нигде не встречались и даже не созванивались...
     В условленное время пятого января Сергей и Роман, как и договаривались, встретились на автобусной остановке, ближайшей к гаражному кооперативу с гаражом Костина.
     Оба нервно зевали. Никто из них не мог похвастаться хорошим сном в прошедшую ночь, и, как честно признался Роман по пути к гаражам, даже лёгкий завтрак не лез ему «в глотку».
     - А ты, случаем, не передумал, Ром? Ведь, в любом случае то, что мы с тобой сейчас будем делать – это стопроцентно уголовная статья с приличным сроком?! Что касается меня, то здесь разговор особый. Как ты знаешь, о сведении счётов с убийцами моего отца я мечтал со дня его похорон. Тебе-то зачем рисковать своим здоровьем, жизнью... свободой, наконец?- в последний раз спросил Сергей у Романа.
     - Не передумал,- без раздумий ответил ему Роман.- Без меня ты не справишься! Это - раз. Сам я – далеко не мальчик-одуванчик с белым и пушистым прошлым: до института пару раз за драки – на волоске от колонии был! Это – два. Свершение возмездия во имя справедливости, как по мне, так цель - предельно благородная; да, и будь ты сегодня на моём месте, я уверен – поступил бы точно также! Это – три. Ну, и последнее: как говорят сапёры: «поздняк метаться на минном поле».
     - Это точно... И, всё же – спасибо тебе, Ром!- искренне поблагодарил друга за поддержку Сергей.
     За разговором они незаметно подошли к гаражному кооперативу.
     Время позволяло, и друзья, во избежание ненужных встреч с людьми на его центральном въезде, специально пошли в обход гаражей, чтобы зайти в этот слабо освещённый кооператив с дальней – практически, безлюдной стороны.
     Забравшись, там, на самый крайний гараж нужного им ряда, они быстро и тихо прошли по крышам до гаража Костина и, присев на корточки, стали терпеливо ждать его хозяина.
     Пользуясь возникшей паузой, Сергей не спеша достал из-за пазухи и поделил с Романом две балаклавы с собственноручно вырезанными им вчера прорезями для глаз и рта и две пары старых кожаных перчаток, ранее использовавшихся отцом при ремонтных работах на своей автомашине в осенне-зимний период.
     Перчатки они одели сразу, а балаклавы, в приготовленном для одевания положении, уложили  себе на колени.
     Ждать долго не пришлось. Уже через семь минут на заснеженной дороге между двумя рядами гаражей показался Костин.
     Беспокоиться за то, что он сможет их увидеть на крыше своего гаража, не приходилось, так как кооперативного освещения с трудом хватало на междурядную дорогу. Что же касается гаражных крыш, то всё, что находилось на них и выше их – было погружено в предрассветную мглу.
     Друзьям повезло: кроме них и Костина в этой стороне никого не было. Ближайший гараж, владелец которого, в это время, готовил к выезду свой автомобиль, располагался в сотне метров от места, где они находились.
     Пока всё складывалось, как нельзя лучше для них... 
     Ничего не подозревающий Костин открыл небольшую дверцу в одной из створок ворот своего гаража и, поёживаясь от мороза, поспешно заскочил внутрь тёмного помещения.
     Через считанные секунды, там, включился свет, и его узкая полоска, вырвавшись из узкой щели неплотно прикрытой дверцы, легла под острым углом на снег перед костинским гаражом.
     - Пора!- шепнул Сергей, и друзья, быстро сняв и поместив за пазуху свои зимние шапки, одели на головы заранее приготовленные балаклавы. 
     Затем они синхронно достали из карманов своих зимних курток, соответственно, браунинг и лимонку и, после того, как Смирнов, передёрнув затвор, послал патрон в патронник, разом спрыгнули с крыши вниз.
     Оглянувшись по сторонам и убедившись, что их прыжок остался никем незамеченным, друзья тут же рванулись внутрь костинского гаража.
     Сергей с браунингом в руке ворвался первым, а Роман, уступив ему эту честь, тихо зашёл вторым и, плотно прикрыв за собой гаражную дверцу, стал возле неё «на стрёме».
     Костин, находившийся, в это время, у задней стены гаража и возившийся с «дворниками» на ветровом стекле своей «Волги», при виде двух неизвестных в балаклавах буквально оцепенел от неожиданности.
     - Руки на капот! Быстро!- громким, не терпящим возражения, голосом скомандовал ему Сергей и в подтверждение серьёзности своих слов произвёл выстрел из пистолета в лежавшую около хозяина гаража старую покрышку.
     В конец перепуганный Костин послушно исполнил приказание и замер от растерянности.
     - Жить хочешь?- угрожающе спросил у него Смирнов.
     - Хочу!- судорожно сглотнув слюну, ответил хозяин гаража.
     - Тогда, не раздумывая, отвечай на все мои вопросы. Запнёшься или соврёшь – пристрелю на месте! Ясно?- всё с той же пугающей интонацией уточнил Сергей.
     - Ясно! Только Вы меня, наверное, с кем то путаете! Я никому ничего плохого не делал,- стал канючить дрожащий от страха Костин.
     - Заткнись и быстро отвечай! Как называется ваша масонская ложа?- на удачу решил сразу же «взять быка за рога» Смирнов.
     - «Железное кольцо»,- враз раскололся испуганный хозяин гаража. 
     - Сколько в ней членов?- поняв, что «клиент поплыл», стал нагнетать темп задаваемых вопросов Сергей. 
     - Двадцать семь,- в том же темпе принялся судорожно отвечать ему находящийся в состоянии «гроги» Костин.
     - Кто руководитель?
     - Раевский Николай Иванович.
     - Он где-то работает?
     - Насколько я знаю – нет. Хотя, может быть, где-нибудь и числится номинально - для стажа, решая этот вопрос деньгами...
     - Адрес его проживания?
     - После смерти его родителей он уже пару раз менял свой домашний адрес. Его нынешнее место проживания – не знает никто. В случае необходимости он сам нас всех находит и связывается с нами с помощью телефона.
     - Он – ваш «Великий мастер»?
     - Да.
     - Раевский - его настоящая фамилия?
     - Да. Правда, в детстве Раевский был Раевым, но после наступления своего совершеннолетия он официально сменил эту фамилию на нынешнюю, прибавив окончание «ский».
     - Судя по тому, что ты знаешь эти тонкости, вы друг друга давно знаете?
     - Наши с ним матери дружили между собой. Поэтому я с Раевским знаком с самого детства. Мало того, мы с ним ещё и – ровесники.
     - Какова связь ваших родителей и их родственников со здешним, ещё дореволюционным, «Железным кольцом», возглавлявшимся Георгием Робертовичем Килевейном, и послереволюционным «Орденом духа», руководимом его родственницей Софьей Николаевной Раевой?- поинтересовался у Костина Сергей, вовремя вспомнивший подробности рассказанной ему «Иваном Ивановичем» истории о местных масонах первой трети двадцатого века. 
     - Покойная Софья Николаевна Раева приходится родной тёткой Раевскому. Тем не менее, его родители, насколько я знаю, никакого отношения к её «Ордену духа» не имели. Также, как, впрочем, и мои. Что же касается дореволюционного «Железного кольца», то мой родной дед, в молодости, входил в его состав. Однако, он очень быстро оттуда вышел, а после революции даже поступил на службу в ЧК,- испуганно объяснил все хитросплетения судеб его семьи и семьи Раевского резко побледневший Костин, явно ошарашенный столь глубоким знанием темы допрашивающего его человека.
     - Твой дед - Арсений Дмитриевич Костин? Человек, который арестовал и расстрелял бывшего начальника жандармского управления нашего города Ивана Петровича Мазурина? – грубо уточнил Сергей.
     - Да...- ещё больше побледнел Костин, не понимающий, куда клонит этот страшный всё знающий человек с пистолетом в руке.
     - Для чего ты и Раевский воссоздали тайное общество «Железное кольцо»?
     - Это – не я. Это – Раевский. Он лет десять назад решил воспользоваться реальной историей этого старинного масонского общества и создать аналогичную тайную организацию, в которой он бы был всемогущим руководителем, якобы являющимся законным правопреемником последнего Великого мастера «Железного кольца» Георгия Робертовича Килевейна, от которого, кстати, через Софью Николаевну Раеву ему досталась в наследство подлинная золотая подвеска розенкрейцера, подтверждавшая, в своё время, достаточно высокую степень посвящения в масонской среде самого Килевейна.
     - То есть, Раевский с самого начала хотел стать руководителем вашей ложи, в личных целях «высасывающим» деньги и ценные связи у «зомбированных» последователей, которых ему удастся заманить в свои одурманивающие разум сети и, пугая собранным на данных идиотов  компроматом, потом уже никогда и никуда из них  не выпускать?
     - Ну, если отбросить ряд несущественных нюансов, то – да!
     - Твоя роль в этой организации?
     - Я – её казначей.
     - Ого! Тогда говори: из каких доходов формируется денежный фонд «Железного кольца»... а, вернее - самого Раевского?
     - Поскольку он в нашу ложу бедных не принимает, основный контингент «Железного кольца» составляют «цеховики» (хозяева нелегальных цехов по производству дефицитных товаров), стоматологи, имеющие дело с незаконным приобретением золота на зубные коронки, отдельные представители медицины, высших учебных заведений и властных структур, не брезгующие получать взятки за свои незаконные услуги, и прочие товарищи, имеющие не совсем праведный доход помимо своей основной деятельности. Все они ежемесячно платят Раевскому взносы в размере двадцати процентов от своих нелегальных доходов.
     - Откуда же Раевский знает цифры их доходов?
     - Раевский знает всё о каждом из них. Как это ему удаётся – большой вопрос... Но я знаю, что у него на каждый случай в жизни есть известные только ему разовые порученцы, выполняющие любой его заказ. Это: и карманники, и квартирные воры, и «медвежатники» (преступники, специализирующиеся на вскрытии сейфов), и специалисты по изготовлению поддельных документов, и прочие, и прочие... Само собой разумеется, что все они ничего не знают о «Железном кольце» и просто доставляют ему по его оплачиваемому заказу все необходимые ему документы, включая компрометирующие материалы и фотографии. Но не надо думать, что Раевский только отбирает деньги у своих последователей... Он, в то же время, и помогает членам ложи: направляет к ним ценных клиентов, даёт деньги взаймы на расширение их подпольной деятельности, решает возникающие у них вопросы с бандитами и даже способствует карьерному росту тех из них, кто в этом нуждается. И всё это - благодаря его феноменальным связям с нужными ему людьми в криминальном мире и, естественно, во власти.
     - Да, он у вас – настоящий мафиози, как я погляжу! Однако, для таких дел ему одного тебя, пожалуй, маловато будет. Для полного контроля над вашим тайным обществом ему, как минимум, нужна ещё пара физически крепких и готовых пойти на любое нарушение закона мужчин!
     - Вы правы. У нас в обществе, действительно, есть два человека, целиком преданных Раевскому. Откуда он их привёл - я не знаю до сих пор. Но то, что для них убить человека - «раз плюнуть» - это точно. Они являются «стражами» нашей ложи.
     - Фамилии, имена и отчества этих «стражей»?
     - Это братья Красновы. Тот из них, что постарше - Михаил Львович, а тот, что помладше - Олег Львович.
     - Цели деятельности вашей организации?
     - Поверьте, я не посвящён в глубину всех замыслов Раевского. То, что он из всего этого извлекает личную выгоду, и, в первую очередь, финансовую – я уже вам подтвердил и ничего добавить сверх этого не могу. Что же касается целей «Железного кольца», объявляемых рядовым членам нашей организации, то, там, фигурируют такие термины, как постоянное самосовершенствование (по предоставляемой нами литературе) лиц, ставших масонами-«учениками» в нашем тайном обществе и желающих достичь степени посвящения «мастера», их карьерное продвижение (с нашей помощью) по гражданским должностям тех организаций, где они работают, чтобы, однажды, когда таких, как мы, во властных структурах города, в частности, и государства, в целом, будет достаточное количество, можно было сделать жизнь нашего народа более справедливой и духовной.
     - И что, люди ведутся на это пустое словоблудие?
     - Те, которых мы исподволь к этому подводим – да. Правда, насколько искренно они это делают – я не знаю. Порой мне кажется, что подавляющее большинство из них вступает в ряды «Железного кольца» с тайной надеждой на нашу реальную помощь в их карьерном росте в повседневной жизни и приобретении нужных связей.
     - Откуда у вас в обществе взялось столько необходимой для вашего «лапшевешательства» эзотерической литературы на данную тему?
     - Это – к Раевскому! Лично я думаю, что ему много чего перепало из тайников его тётки Раевой. Видимо, далеко не всё конфисковали у неё НКВДшники, в своё время, после её ареста...
     - А свой обряд инициации в «ученики» скопировали с его описания Львом Толстым в «Войне и мире»?
     - Не поверите, но это, на самом деле, так...
     - То есть в вашем обряде соблюдается вся эта ахинея с обнажением торса посвящаемого кандидата, завязыванием ему глаз, оставлением на полчаса в «комнате размышлений» и последующим отведением его в так называемый «храм», где над ним совершается целый ряд различных ритуальных действий? Хотя, одно лишь использование сакрального слова «храм» в отношении комнаты, в которой проводятся какие-либо эзотерические ритуальные мероприятия, не имеющие ничего общего с официально признанными религиями в нашей стране, уже, по-моему, звучит кощунственно для людей, искренно верующих в Бога... 
     - Да... Именно, так... Всё Вами перечисленное, действительно, соблюдается в обряде инициации новых членов нашей ложи.
     - Потом, где-нибудь в конце этого ритуала, Великий мастер Раевский, наверняка, призывает всех членов вашей ложи помогать новобранцу в его трудностях, с надеждой на то, что и он, в трудную минуту, придёт к ним на помощь, и объясняет новичку, что главное призвание всех масонов – это «сделать хорошего человека ещё лучше»... Самое интересное, однако, при этом, то, что большинство масонов, зачастую, само не может ответить на вполне конкретный вопрос о том, как все эти замысловатые ритуалы и употребляемые в огромном количестве абстрактные эзотерические термины могут реально способствовать осуществлению данного провозглашаемого  масонского призвания... 
     - Да-да... всё – так, как Вы говорите... Простите, но откуда Вы всё это знаете?
     - Заткнись! Здесь вопросы задаю я. Не забывай, что любой вопрос, отвечая на который ты соврёшь или скажешь неполную правду, может тут же закончиться для тебя пулей. Во сколько и где сегодня состоится собрание вашего масонского общества? Время и место?
     - В девятнадцать ноль-ноль. В доме номер семнадцать по Староконюшенному переулку.
     - Ого! Это – в том самом старинном доме Рукавишникова, в котором ещё до революции собиралось тогдашнее «Железное кольцо»?
     - Да...
     - Кто сейчас прописан в этом доме?
     - Один глухой старик, который, по факту, живёт не там, а у своей дочери по совсем другому адресу. Раевский же просто прилично платит им обоим за пользование этим большим деревянным домом дореволюционной постройки.
     - Пути скрытого отхода из этого дома предусмотрены?
     - Да, конечно! Правда, только один! Через подземный ход, оборудованный ещё членами старого «Железного кольца»!
     - Во как... И куда он идёт? Только не ври! Учти, что ты сегодня же покажешь нам его на месте.
     - Я не вру! Честное слово, не вру! Этот ход, в своей середине, раздваивается: одно его ответвление ведёт в сторону соседнего домишки, ныне предназначенного на слом, а другое его ответвление - в сторону давно заброшенных полуразрушенных сараев, расположенных параллельно названному мной переулку и находящихся метрах в восьмидесяти от обоих упомянутых домов.
     - Хорошо-хорошо... Верю! А, теперь, внимание! Небольшой экскурс в историю чуть более, чем  семилетней давности. Напрягись по максимуму, ибо сейчас твоя жизнь, как никогда ранее, будет висеть на тончайшем волоске!- Сергей медленно обошёл распластавшегося на капоте «Волги» Костина и прислонил ствол своего пистолета к затылку последнего.- Кто отдал приказ ликвидировать майора милиции Смирнова?
     - Раевский!- чуть не завопил от страха Костин.
     - Кто был за рулём угнанного самосвала, врезавшегося в «Жигули» Смирнова?
     - Михаил Краснов! А, рядом с ним, на соседнем сиденье, сидел его младший брат Олег!
     - То есть, оба стража Раевского?
     - Да!
     - А что делал при совершении этого убийства ты?- Сергей слегка надавил стволом на затылок Костина.
     - Ничего! Клянусь, ничего!- буквально провизжал Костин.- Я, вообще, не имею к этому убийству никакого отношения. Всё, что я сделал – это, по требованию Раевского, позвонил своему знакомому Григорию в районный отдел милиции, где тот служил, тогда, вместе с майором Смирновым, и попросил его срочно порыться в сейфе и на рабочем столе погибшего майора в целях обнаружения и изъятия возможно имевшихся, там, непонятных золотых предметов и листов с письменными показаниями смирновского осведомителя по убийству некого карманника «Когтя». Но Григорий довольно скоро отзвонился мне и сообщил, что ничего такого, о чём я его просил, он на рабочем месте Смирнова и в его сейфе не обнаружил. Вот, и всё! Клянусь Вам!
     - А кто из вас пытал и убил сначала «Когтя», а, потом, чуть позже - и его приятеля, которому тот проиграл украденную у Раевского подвеску?
     - Вы и это знаете?!- изумлённо прошептал Костин.- Так... всё те же – братья Красновы...
     - Ясно... И где же сейчас находится та самая злосчастная подвеска, из-за которой случилось столько смертей?
     - Не знаю... Мы, ведь, тогда, её так и не нашли...
     - Хорошо... Пока, пожалуй, хватит! Где ключи от «Волги»?
     - В левом кармане моей куртки.
     Сергей, не отрывая правой руки с пистолетом от костинского затылка, запустил свою другую руку в левый карман хозяина гаража. Нащупав ключи, он быстро вытащил их оттуда и бросил точно в руки внимательно наблюдавшего за ними Романа, попросив того попробовать завести мотор стоящей «Волги».
     После того, как другу удалось это сделать, Смирнов попросил его помочь ему связать руки и завязать глаза трясущемуся от страха Костину.
     Роман также оперативно и внешне легко справился и с этим.
     Глядя на уверенные действия своего друга, Сергей и сам несколько подуспокоился. Он аккуратно затолкал пленённого хозяина гаража на заднее сиденье «Волги» и заставил его, там, лечь, свернувшись калачиком.
     Костин безропотно выполнял все его приказания. Будучи неглупым человеком, он прекрасно понимал, что раз ему завязывают глаза, то, значит, не имеют намерения его убивать. А, это значит, что его главная задача сейчас – не разозлить похитивших его людей своим каким-либо неосторожным словом или бездумным отказом им помочь.
     Тем временем, Смирнов, на всякий случай, засунул в рот пленённому ими масонскому казначею кляп и накинул на него сверху большой кусок старого брезента, после чего подобрал и положил себе в карман гильзу, упавшую на бетонный пол гаража после его выстрела, и закинул в багажник прострелянную им покрышку.
     Затем, заметив сиротливо стоящие в гаражном углу две пары старых больших резиновых калош, он немедленно достал их оттуда и предложил Роману, вслед за ним, одеть их прямо на зимние сапоги, чтобы не оставлять, потом, следов своей обуви, там, куда они сейчас поедут.
     Одев костинские калоши и сняв с себя балаклавы, они осторожно вышли из помещения и, убедившись, что в соседских гаражах, по-прежнему, никого нет, быстро затоптали свои прежние следы, оставшиеся на снегу после их недавнего десантирования с крыши, после чего открыли настежь гаражные ворота и вернулись к «Волге».
     Стоя возле машины, Роман не утерпел и тихонько, чтобы их случайно не расслышал Костин, поинтересовался у Сергея, откуда тот знает столько всего интересного о масонах.
     Смирнов, чтобы не терять драгоценное время на объяснения, отшутился, сказав, что начитался о них в армии. Что же касается конкретики с фамилиями и именами-отчествами местных масонов, то её он, якобы, узнал от своего школьного учителя по истории.
     Удовлетворённый его ответом Роман сел за руль и, дождавшись, когда Сергей расположится рядом с Костиным на заднем сиденье автомобиля, медленно выехал из гаража.
     Затем он закрыл ворота на замок и направил «Волгу» к выезду из гаражного кооператива.   
     На половине пути от кооператива к проспекту Роман на несколько секунд притормозил  машину у безлюдной мусорки, в которую выскочивший с заднего сиденья Сергей выбросил прострелянную покрышку и гильзу, захваченные им из костинского гаража, и тут же, по возвращении последнего в салон автомобиля, продолжил свой маршрут. 
     Путь к Староконюшенному переулку занял у друзей не так много времени, как они первоначально предполагали, так как, хотя данный переулок и находился на самой дальней и заброшенной окраине города - сама эта окраина располагалась не так уж и далеко от того места, откуда Сергей и Роман выехали на костинской «Волге».
     Поэтому, когда они въехали в Староконюшенный, вокруг лишь только ещё наступал серый рассвет...
     Дом номер семнадцать, в котором сегодня должно было состояться собрание секты, выдающей себя за масонскую ложу, несмотря на свой преклонный возраст, выглядел вполне себе крепким и величественным строением, но, при этом, производил весьма мрачное впечатление, многократно усиливаемое громким карканьем большой стаи ворон, облюбовавшей его обширную крышу. 
     Однако, Сергей и Роман даже не притормозили перед интересующим их домом. Они, не снижая скорости, проехали мимо него и, ловко завернув к небольшому соседскому, явно заброшенному, домику, остановили машину возле его «дышащего на ладан» крыльца.
     Друзья огляделись по сторонам: вокруг них не было ни души - вымерший край, да, и только...
     Пользуясь тем, что крыльцо и «Волга» не просматривались со стороны дома под номером семнадцать, они, вновь одев свои балаклавы, вытащили с заднего сиденья Костина и провели его вместе с собой в глубь заброшенного домишки.
     Домик с незакрывающейся входной дверью был абсолютно пуст, если не считать находящихся в нём старого никому не нужного из-за ветхости стола и четырёх таких же древних, как он, деревянных табуреток. 
     Друзья, вынув кляп изо рта и развязав глаза пленённого ими масонского казначея, узнали от него, что вход в подземелье из этого домика находится в его подполе.
     Найдя на полу дверцу этого подпола и включив захваченный с собой из бардачка «Волги» маленький фонарик, они незамедлительно полезли туда вместе со ставшим, на это время, их всезнающим проводником Костиным.
     Обнаруженный ими, там, подземный ход, к их удивлению, оказался на редкость удобным для передвижения. Ширина его, даже в самых узких местах, достигала одного метра, а высота – двух.
     Перемещение по нему с помощью фонарика не вызывало абсолютно никаких проблем.
     Пользуясь этим, друзья, ведомые Костиным со связанными руками, довольно быстро дошли сначала до подземного перекрёстка, откуда прямой путь вёл к дому под номером семнадцать, а боковой – к скрытому выходу в зоне заброшенных сараев, потом - пропутешествовали по боковому ответвлению к данному запасному выходу и обратно, и, наконец, составив полное впечатление об этом старинном подземелье, удовлетворённо вылезли из старого подпола в комнату занятого ими домишки.   
     После этого они вновь затолкали Костина обратно под чехол на заднем сиденье его машины, предварительно завязав ему глаза и сунув в рот кляп, и, сняв с себя балаклавы, поехали на «Волге» в сторону центра города.
     Купив по пути большой фонарь и продукты для общего перекуса, друзья, по молчаливому жесту Сергея, заехали в небольшой проулок в центральной части их областной столицы и остановились рядом с ещё несколькими стоявшими, там, автомобилями.
     Смирнов, оставив Романа в машине караулить неподвижно лежащего на заднем сиденье Костина, торопливо вышел из «Волги» и, оставив в ней калоши, стремительно скрылся между ближайших домов.
     Войдя в первую попавшуюся, там, ему на глаза телефонную будку и незаметно оглянувшись по сторонам, он начал быстрыми движениями указательного пальца правой руки нервно набирать телефонный номер «Ивана Ивановича» - единственного человека в городе, который мог реально помочь ему в нынешней сложившейся ситуации. 


                Глава 15. Засада
 
     Смирнову повезло. Несмотря на то, что часы показывали уже десять часов утра, «Иван Иванович» оказался на своём рабочем месте.
     Он, конечно, был очень удивлён данным звонком Сергея, которого, видимо, уже никогда не планировал услышать, а, тем более, увидеть в своей жизни после их первой и пока единственной встречи, но, будучи опытным «волком», ни единой интонацией в голосе не выдал этого удивления.
     «Иван Иванович» вежливо ответил на телефонное приветствие Смирнова и ровным голосом поинтересовался у него, чем вызван его сегодняшний звонок. 
     Сергей, справедливо опасаясь, что телефон его визави находится на прослушке, ограничился тем, что попросил последнего о срочной встрече на месте их прошлой беседы, добавив, что информация, которую он хочет сообщить, наверняка, будет ему очень интересна; однако, чтобы не устареть, она требует незамедлительного принятия по себе соответствующего решения.   
     Последовала небольшая пауза, после которой «Иван Иванович» дал-таки своё согласие на такую встречу и даже назначил её на одиннадцать ноль-ноль, то есть уже через час после настоящего звонка.
     Сергей тут же подтвердил ему своё прибытие в указанное время на место их прошлой встречи и, повесив трубку, устремился к оставленной «Волге».
     Вернувшись к машине, он увидел в ней весьма занимательную картину. Его друг сидел на заднем сиденье возле лежащего во всё той же позе эмбриона Костина и из своих рук аккуратно скармливал тому большущий бутерброд.
     На немой вопрос Сергея, вытаращившего глаза на сие проявление его добродетельности, Роман лишь виновато пожал плечами и громко произнёс: «Наш клиент так жалобно замычал, когда мне захотелось немного перекусить, что я не удержался... И, вот... кормлю этого великовозрастного проглота!».
     Сергей невольно улыбнулся.
     - Ну, и ладно! Я же, всё равно, «жрачку» в расчёте на нас троих покупал. Никто его голодным держать не собирался. Будет вести себя паинькой – вернём его сегодня вечером в свой гараж живым и здоровым. Словом, не торопись. Давай, докармливай его, раз взялся за это дело, а я... я, пожалуй, тоже сейчас чуть-чуть перекушу. Кстати, нам менее, чем через час, надо быть в одном интересном месте, езды до которого – не более пятнадцати минут... В общем, время у нас пока есть, так что можно немного и передохнуть.
     - Вот, и замечательно! Тогда, пожалуй, и я успею слопать дополнительно пару бутербродиков,- довольно пробурчал Роман.
     Ровно в одиннадцать Смирнов был в условленном месте. Как и в случае с телефонной будкой, выйдя из «Волги» и повторно оставив в ней Романа с Костиным, он сначала прилично попетлял между ближайших домов и лишь потом подошёл к означенному месту встречи. 
     «Иван Иванович» тоже не заставил себя долго ждать и пришёл, практически, одновременно со Смирновым.
     Он очень внимательно выслушал Сергея о сегодняшней сходке некой секты, действующей под видом старомасонского «Железного кольца», времени и адресе её проведения, количестве входящих в неё членов, казначее Костине, руководителе Раевском и двух его верных стражах - братьях Красновых, которые, по мнению рассказчика, могут быть вооружены. 
     В своём коротком рассказе Смирнов утаил от собеседника лишь информацию, касающуюся подземного хода, ведущего из «масонского» дома в соседский домишко и заброшенные сараи, пленения Костина и связи всей руководящей четвёрки «Железного кольца» с давним убийством своего отца.
     Сообщив только то, что хотел сообщить, он попросил «Ивана Ивановича» принять, по возможности,  хоть какие-то меры по организации задержания или хотя бы разгона собирающейся сегодня «масонской шушеры», если это, конечно, в его силах. При этом, Сергей прозрачно намекнул ему, что прекрасно понимает – кто стоит перед ним, и, поэтому, обращаясь к нему с просьбой о привлечении к этому делу противников масонства, он, на самом деле, просит его подключить к разгону сектантов сотрудников того силового ведомства, к которому последний принадлежит.
     Слегка озадаченный полученными сведениями «Иван Иванович» с некой долей осторожности в произносимых им словах пообещал ему это... правда, не сразу, а после некоторого размышления, но, при этом, настойчиво попросил Смирнова сообщить источник своей информации.
     Готовый к такому повороту событий Сергей, взяв для солидности небольшую паузу на, якобы, преодоление неких своих сомнений по данному поводу, в итоге передал «Ивану Ивановичу» снятую, в своё время, Романом со стенда администрации автопредприятия фотографию Костина с указанными на ней его фамилией, именем, отчеством и должностью.
     - Ого!- только и сказал на это ещё более удивлённый «Иван Иванович».
     После этого они, по-приятельски кивнув друг другу на прощание, быстро разошлись в разных направлениях. 
     Возвращаясь к машине, Сергей, на всякий случай, вновь основательно попетлял среди домов и, лишь окончательно убедившись, что за ним точно нет «хвоста», наконец-то, добрался до стоящей за целый квартал от места встречи «Волги», где, усевшись рядом с Костиным и одев ранее снятые калоши, попросил Романа вернуться обратно в Староконюшенный переулок.
     Роману, конечно, было очень интересно, куда это всё время убегал из машины Сергей, но, справедливо полагая, что пока они находятся, здесь, вместе с Костиным, разговаривать на эту тему чрезвычайно опасно, оставил все свои накопившиеся вопросы к Смирнову на потом.
     Вернувшись в заброшенный домишко в Староконюшенном переулке, друзья устроили для себя небольшой отдых до шестнадцати часов, в течение которого ещё раз перекусили и даже, слегка расслабившись, в целях окончательного успокоения Костина и предотвращения с его стороны возможных нервных выходок, способных помешать осуществлению их операции, вполне миролюбиво пообещали последнему, что, при условии его правильного дальнейшего поведения, они его ликвидировать не будут.
     Выбрав время, «подельники» вышли на пять минут из «засадного дома», и Сергей, наконец-то, посвятил Романа в свой план их последующих действий, полностью удовлетворив скопившееся любопытство последнего по всем интересующим того вопросам.
     Он сообщил ему, что, следуя принципу: «враг моего врага – мой друг», подключил к своей личной операции некого влиятельного противника выявленной ими «масонской секты», который вместе с группой своих единомышленников, примерно через пятнадцать минут после начала «сектантского шабаша», должен будет начать разгон всех находящихся в «масонском доме» лиц.
     Соответственно, как пояснил Сергей своему другу, не трудно догадаться, что Раевский с братьями Красновыми попытается уйти от нападающих через известный им подземный ход, где, собственно говоря, он вместе с Костиным их и встретит.
     - А я? Мне-то что делать?- немного растерянно спросил Роман.
     - А ты будешь дежурить у запасного выхода из подземелья в заброшенных сараях. Кстати, ты можешь установить растяжку с твоей гранатой?
     - Могу. Только мне сначала кое-что надо будет найти для этого...
     - Поройся в багажнике «Волги». Там у этого хозяйственного Костина чего только нет.
     - Хорошо. Это – мысль! А где надо будет установить данную растяжку?
     - Как подъедешь туда - зайдёшь с фонариком, со стороны сараев, метров на двадцать в глубь подземного хода и... там-то и установишь! Сам, потом, бежишь в машину и ждёшь в ней меня, попутно контролируя визуально данный запасной выход. Больше никуда не ввязывайся! В случае любого форс-мажора, ты ничего не знаешь, не в курсе, и так далее. В чужой машине оказался, мол, случайно – по моей просьбе. Думал, что эта «Волга» - моя. Да... калоши и балаклаву, при этом, сразу же снимай и кидай на заднее сиденье. Ни их, ни Костина, ни кого-либо другого, ты не видел и в Староконюшенном переулке оказался случайно. Причину придумаешь сам. Встретил, здесь, одного меня, а я, якобы, попросил тебя посидеть и подождать меня в этой «Волге». В общем, косишь под полного идиота! Не геройствуй! Всё-таки, это – моя война, а не твоя... да, и за групповое преступление больший срок дают! Понятно?
     - Понятно. А, если мне не удастся установить растяжку?
     - Тогда, не спускаясь в подземелье, кинешь туда свою гранату. Только сам, смотри, не подорвись! От взрыва, там, должен будет образоваться завал. Если посчитаешь, что он недостаточен – накидай туда чего-нибудь из сарайных обломков! Ну, а дальше – по уже знакомому тебе сценарию!
     - Ясно. А как ты собираешься в одиночку справляться минимум с тремя преступниками?
     - Ну, на этот случай, у меня есть мой браунинг и пленённый нами Костин, которого я планирую использовать в качестве переговорщика. Встретить я их собираюсь в подземном ходе с нашей стороны, метрах в шести-семи от тамошнего перекрёстка, возле небольшого поворота перед этой развилкой.
     - Не понял, Серёга! Ну, встретил ты их, и что? Что дальше?
     - А... дальше - их ждёт «цугцванг»!
     - Это, что ещё за зверь?
     - Рома! Ты что – в шахматы никогда не играл?
     - Нет...
     - Понятно... «Цугцванг» – это не зверь, а шахматный термин, означающий «принуждение к ходу».
     - Не понял...
     - Ну, короче, они попадают в положение, в котором – ход за ними, но, беда для них в том, что любой их последующий ход будет неминуемо вести к ухудшению их позиции.
     - То есть, если говорить по-русски, то это, в отношении трёх твоих заклятых врагов, означает слово «влипли»! Понятно... Ну, и всё же - какие твои дальнейшие действия при «цугцванге» для них?
     - Дальше я обозначаю выстрелом, что дорога сюда, в этот пустой домишко, мной перекрыта, и с помощью Костина, которого я возьму с собой туда, предлагаю им вернуться в их «масонский» дом и сдаться, там, на милость победителей, то есть, их противников, которые пришли туда за ними.
     - А, если они тебя с Костиным не послушают?
     - Значит, побегут в сторону запасного выхода, где их будет ждать твоя растяжка или тупик в виде завала. Соответственно, они, там, или подорвутся, или вернутся обратно к перекрёстку. Я не думаю, что они, после этого, «дуром» попрут на меня и мои выстрелы в упор... Скорее всего, они вернутся в свой дом, где и попадут, как я надеюсь, в руки правосудия. В любом случае, это будет их выбор!
     - Ну, ты и стратег, Серёга!- восхищённо сказал Роман.
     - И, тактик - тоже! В армии, когда я случайно попал в штаб части, мне, порой, приходилось настоящие планы учений разрабатывать. Так что, опыта, в этом деле, у меня хоть отбавляй...- улыбнулся уголками губ Смирнов.- Ну, а сейчас, Ром, пожалуй, нам пора в дом! Костин, поди, по нам уже соскучился... 
     Ровно в шестнадцать часов Роман отъехал на костинской «Волге» от их домика и, сделав, для маскировки, довольно приличный крюк, заехал к замаскированному в сараях входу в подземелье совершенно с другой линии, оставшись, тем самым, незамеченным для возможных обитателей всех домов, находящихся в Староконюшенном переулке.
     Не теряя зря времени, он сразу же спустился в подземный ход со стороны полуразрушенных сараев и, вспомнив все свои сапёрские навыки, под свет переданного ему Смирновым костинского фонарика, весьма быстро установил, там, растяжку со своей гранатой, после чего, поспешно покинув таинственное подземелье, комфортно расположился в тёплом автомобиле и с чувством выполненного долга принялся ждать своего друга.
     И почти тут же вокруг Романа наступила ранняя зимняя темнота...
     Около девятнадцати ноль-ноль вновь одевший балаклаву Сергей с браунингом в правой руке и большим фонарём в левой, вместе с Костиным, которому он предварительно развязал глаза, спустился в подземный ход и расположился, там, в засаде за углом небольшого поворота, в шести или семи метрах от подземной развилки данного тоннеля с его боковым ответвлением, ведущим к запасному замаскированному выходу в сараях, после чего, установив свой фонарь на землю так, чтобы исходящий из него световой луч был направлен точно на подземный перекрёсток, выключил этот единственный источник света и замер в ожидании убийц своего отца.
     Сказать, что он, в этот момент, нисколько не волновался, было бы абсолютной неправдой. Его периодически охватывала весьма неприятная нервная дрожь, которая с каждой последующей пятиминуткой ожидания лишь усиливалась и длилась гораздо дольше предыдущей.
     Смирнов изо всех сил пытался справиться с этим внезапно охватившим его ужасным волнением, но у него ничего не получалось...
     Наконец, ровно тогда, когда уровень его нервного стресса стал угрожающе зашкаливать, в подземном ходе, со стороны «масонского дома», послышался шум быстро приближающихся шагов небольшой группы людей.
     Прошло ещё несколько секунд, и впереди замелькали три узких световых лучика от карманных фонариков.
     И, как это не странно, именно в этот момент на Сергея снизошло полное спокойствие.
     Он хладнокровно выждал, когда ближайший к нему фонарик окажется на подступах к подземному перекрёстку, и внезапно для подошедших осветил их ярким и объёмным светом своего большого фонаря, после чего, громко крикнув: «Стоять!», произвёл из своего браунинга предупредительный выстрел в земляной пол перед собой.   
     В тот же миг сидевший возле него на корточках Костин нервно затеребил его связанными руками и тихо, как договаривались, пояснил ему: «Это – они! Первый – Краснов-старший. Дальше за ним – разглядеть без очков не могу, но, судя по всему, это – Раевский и Краснов-младший...».
     Вся троица прибежавших преступников была в тёмных костюмах с надетыми поверх них светлыми передниками, на которых виднелись какие-то странные, вероятно, масонские, красиво вышитые знаки, и накинутых на шею ожерельях из множества непонятных блестящих предметов, типа армейских жетонов, только разных размеров и форм.   
     «Вот, он - Раевский – тот самый «Розенкрейцер», которого я так долго искал»,- мелькнуло в голове у Сергея при взгляде на стоявшего за спиной Краснова-старшего темноволосого высокого мужчину сорока пяти лет, худощавого телосложения, с удлинённым лицом и короткой стрижкой. 
     Что касается братьев Красновых: старшего, оказавшегося первым у перекрёстка подземных ходов, и младшего, находившегося за Раевским, то это были два очень похожих друг на друга сорокалетних крепыша среднего роста, имевшие ярко выраженный образ прожжённых бандитов.
     Рассмотреть же более детально черты их лиц на указанном расстоянии и при таком освещении было невозможно. Впрочем, Смирнов такой задачи перед собой и не ставил.
     Не давая ошарашенным преступникам ни секунды на размышление, Сергей тут же громко посоветовал им немедленно вернуться в свой «масонский дом» и добровольно сдаться властям.
     После этого Костин, слегка подтолкнутый стволом браунинга Смирнова, нерешительно вышел из-за спасительного поворота на просматриваемое место и одеревеневшим от страха голосом посоветовал своим соратникам выполнить прозвучавшее ранее указание.
     Сергей искренне предполагал, что после костинского обращения преступники тут же устремятся: или в сторону, откуда они только что пришли, или, что более вероятно - в боковое ответвление подземного хода, в надежде спастись от облавы через запасной выход.
     Однако, он ошибся. Едва услышав голос казначея их тайного общества и ясно увидев его в свете своего фонарика, Краснов-старший устрашающе двинулся ему навстречу и, обозвав Костина «иудой», трижды выстрелил в его сторону из неведомо как оказавшегося у него в руке револьвера.
     Не издав ни единого звука, Костин замертво упал у ног Смирнова.   
     В ответ Сергей, на автомате, не целясь, дважды выстрелил в сторону преступников. 
     И, как оказалось, не зря: тяжело раненый им Краснов-старший рухнул навзничь прямо на подземном перекрёстке.
     И тут же моментально сориентировавшийся в сложной обстановке Раевский, под прикрытием его падающего тела, стремительно заскочил в боковое ответвление, ведущее к замаскированному выходу.
     В это же время Краснов-младший, осторожно присевший около своего старшего брата, попытался приподнять последнего, чтобы оттащить его к находящемуся сейчас во временной безопасности «Розенкрейцеру». 
     Когда ему не удалось это сделать, он в грубой форме попросил Раевского помочь ему спасти брата.
     Но, в ответ, услышал лишь две нервные фразы последнего: «Да, брось ты его!» и «Уходим!».
     Тогда обозлённый Краснов-младший неуловимым движением достал нож и, наставив его на «Розенкрейцера», угрожающе потребовал, чтобы тот немедленно помог ему оттащить его брата с перекрёстка в боковое ответвление.
     Судя по всему, Раевский сделал вид, что соглашается с его требованием.
     Однако, стоило Краснову-младшему опустить свой нож и попытаться вновь приподнять брата, как «Розенкрейцер» быстро нагнулся к близко расположенным от него рукам лежащего на земле Краснова-старшего и, резко выхватив револьвер из правой кисти последнего, первым же своим выстрелом в упор застрелил младшего из братьев Красновых, а вторым – хладнокровно добил раненого старшего. 
     После этого Раевский выстрелил в сторону прячущегося за поворотом Сергея, явно стараясь попасть в стоящий возле него на земле фонарь, но у него это не получилось. 
     И тут же охваченный боевым азартом Сергей, для острастки стреляющего, также ответил ему своим весьма прицельным выстрелом.
     Тогда вновь быстро сориентировавшийся в изменившейся обстановке Раевский, резко потеряв интерес к направлению, ведущему в подпол старого соседского домика, немедленно устремился по боковому тоннелю к вожделенному для него запасному выходу, ничего не подозревая об ожидавшем его, там, сюрпризе от Романа.
     Услышав отдаляющийся шум шагов Раевского, Смирнов, у которого остался всего лишь один патрон в его браунинге, напряжённо застыл в тревожном ожидании... 
     К его счастью, ждать пришлось недолго. Уже через минуту в боковом ответвлении раздался глухой взрыв, и Сергей с огромным облегчением понял, что с «Розенкрейцером» покончено навсегда... 
     Осознав это, Смирнов, по-прежнему не снимая перчаток, разрезал предусмотрительно захваченным из бардачка «Волги» ножом верёвки на запястьях рук убитого Костина и, тревожно прислушиваясь, не идёт ли кто по подземному ходу со стороны «масонского дома», торопливо поместил верёвочные обрезки и нож в своих карманах.
     После этого он осторожно вытащил из-под расстёгнутой вверху костинской куртки большую часть его длинного галстука и, аккуратно протерев им свой браунинг, вложил этот пистолет в правую руку мёртвого «масонского казначея».   
     Окинув, напоследок, цепким взглядом место их короткого боя, Сергей слегка поёжился от внезапно пробежавшего по спине холодка и, подняв с земли свой большой фонарь, постарался максимально быстро вернуться по подземному ходу в соседский домишко.
     Там, наконец-то, сорвав со своей головы надоевшую ему балаклаву и забрав с собой лежавший на столе замусоленный свёрток с остатками их последнего перекуса, он осторожно выбрался  наружу из погруженного в полную темноту заброшенного дома и, минуя остатки хозяйственных построек, ускоренным шагом покинул данный участок.
     Добравшись без приключений до ожидавшего с волнением его прихода Романа, Сергей, первым делом, кратко справился у последнего: не выходил ли кто из подземелья после взрыва, там, его гранаты, и, получив от того отрицательный ответ, дал ему команду на отход с его боевой позиции.
     Терпеливо дождавшись, когда его друг забросит ключ зажигания и ключи от гаража в бардачок «Волги» и, наконец-то, выйдет из тёплого автомобиля наружу, Смирнов, наспех, сообщил ему о том, что все попавшие в подземелье преступники со страху перестреляли друг друга, и лишь Раевский - последний из них, оставшийся в живых после этой кровавой бойни - пытаясь скрыться, подорвался на растяжке Романа.
     Оповестив таким образом, вкратце, своего друга о результатах их совместных боевых действий по ликвидации преступного руководства глубоко законспирированной «масонской секты», напрямую причастного к убийству его отца, Сергей, взяв последнего за руку, стремительно увёл того с места данного происшествия.
     Уйдя оттуда, они, изредка подсвечивая себе в почти кромешной тьме смирновским фонарём, быстро дошли до расположенной недалеко от ближайшей автобусной остановки мусорки, вокруг которой за прошедший день было натоптано огромное множество самых разнообразных следов, и выбросили в неё всё так или иначе их компрометирующее: предварительно разрезанные ножом на части балаклавы, перчатки, обрезки верёвки, которой связывали руки Костину, принадлежавшие ему нож и фонарик, свёрток с остатками их совместного с ним обеда, две пары снятых, здесь же, с себя костинских калош и даже купленный утром большой фонарь.
     Избавившись, в отсутствии каких-либо случайных свидетелей, от всех компрометирующих их предметов, друзья также быстро дошли до находящейся неподалёку остановки и через несколько минут благополучно разъехались, оттуда, по своим домам...
     Дорога с окраины заняла немало времени, и поэтому, когда, наконец-то, добравшийся к себе Сергей, едва успев войти в свою квартиру, плюхнулся без сил на диван – его можно было понять. После такого стресса, в состоянии которого он пребывал весь нынешний день, несомненно требовался длительный отдых и желательно полный покой.
     Однако, ни с отдыхом, ни, тем более, с покоем – у него ничего не получилось, так как почти сразу же зазвонил его домашний телефон.
     Это был «Иван Иванович», который без лишних предисловий сообщил, что звонит ему из находящейся рядом со смирновским домом телефонной будки и просит его срочно спуститься к нему.
     У Сергея не было особого выбора, и вскоре он уже подходил к неподвижно стоявшему возле упомянутой будки главному местному борцу с масонством и машине, на которой тот сюда  приехал.
     «Иван Иванович» выглядел чрезвычайно довольным и первым протянул Сергею руку для рукопожатия.
     Смирнов настороженно пожал её и внутренне напрягся.
     - Позвольте полюбопытствовать, «Иван Иванович», а как Вы узнали мой телефон и адрес моего проживания?- вежливо спросил он.
     - Так, Вы же, Сергей, в самый первый раз, звонили мне на работу со своего домашнего телефона, вычислить который с помощью элементарного запроса в соответствующую телефонную станцию не составило никакого труда. Установить же, после этого, Ваш адрес, полные фамилию, имя и отчество, а также воинское звание, и даже основные официальные факты из Вашей биографии – оставалось делом техники,- усмехнувшись, ответил «Иван Иванович». 
     - Да, конечно... Я, просто, не придал нужного значения своему первому звонку Вам и, поэтому, не подстраховался...- невозмутимо констатировал свой явный конспиративный промах Смирнов. 
     - Ничего страшного. Вы же звонили своему союзнику, а не противнику... Собственно, я заехал, чтобы, во-первых, поблагодарить Вас за столь ценную информацию о наших общих врагах, а, во-вторых, сообщить Вам основные результаты нашего очистительного рейда в выявленное Вами масонское гнездо.
     - И какие же это результаты?- притворяясь несведущим человеком, поинтересовался Сергей.
     - Очень неплохие! Все члены этой опасной масонской ложи, кроме руководства, задержаны.
     - Если не секрет, а что, теперь, ждёт рядовых адептов этого тайного общества?
     - Не секрет. В аспекте уголовного преследования – абсолютно ничего. Эти люди, из-за собственной недалёкости или повышенного карьерного честолюбия, по собственной воле стали объектами наживы для своих преступных руководителей, то есть, по сути – жертвами указанной группировки. Поэтому максимум, что будет предпринято в отношении них – это исключение из партии и понижение в должностях тех, кто является партийцами и руководящими работниками, и вынесение общественного порицания для всех остальных. Впрочем... мне кажется, и этого для них будет вполне достаточно.
     - А почему не задержаны их руководители?
     - Что касается их руководителей, включая «информатора» Костина, то все они убиты в междоусобной разборке в своём подземном ходе, находящемся под местом их тайных сборищ, при попытке избежать нашего задержания; и их трупы, в настоящее время, уже отправляются на «труповозке» в морг.
     - Зачем же они переубивали друг друга?
     - Не знаю... По крайней мере, пока... Но, если честно, я не очень-то верю в спонтанную перестрелку между собой руководителей этого устоявшегося масонского общества, тем более, что эта версия слабо стыкуется с заранее установленной в подземном ходе растяжкой перед запасным выходом, стоящим неподалёку от него автомобилем Костина и наличием в подземелье, а также на снегу около запасного выхода, возле «Волги» и рядом с нежилым соседским домиком свежих следов ещё, как минимум, пары неустановленных лиц.
     - И что? Этих лиц нельзя будет каким-то образом найти?
     - Трудно сказать... Смотря какие усилия для этого надо будет применить... И самое главное, надо ли?! А, вдруг, эти лица – наши союзники?! И только, благодаря им – преступникам не удалось уйти от заслуженного возмездия?!- с неприкрытым лукавством задавал свои риторические вопросы «Иван Иванович».
     - Вполне возможно... Я как-то об этом не подумал...- подыграл ему Сергей.
     - Ведь, если в этом глубоко копаться, то можно зайти очень далеко! К примеру, мне тогда пришлось бы допытываться у Вас, где Вы, поминутно, были весь сегодняшний день вплоть до настоящего момента, так как всё это время, несмотря на мои периодические звонки на Ваш телефонный номер – мне никто не отвечал... Можно без особого труда установить весь Ваш близкий круг общения и также поминутно проверить алиби всех в него входящих...- как бы не слыша его, продолжил забавляться «Иван Иванович».- Можно у любого подозреваемого забрать верхнюю одежду на экспертизу и попытаться найти на ней, особенно, на рукавах, пороховые следы после произведённых выстрелов, или крупицы земли из подземелья, приставшие к ней при случайных прикосновениях к стенам подземного хода... В общем, способов предостаточно! Но я не собираюсь этим заниматься и думаю, что даже смогу убедить в этом руководство моей организации, в которой я служу. 
     - И, наверное, это правильно! Зачем действовать на нервы порядочных людей из-за каких-то отъявленных мерзавцев?!
     - Вот, и я так думаю... Приму за основную... версию о том, что мой случайный «информатор» Костин, пытаясь предотвратить побег руководителей «масонской ложи», заранее установил растяжку с гранатой на одном направлении подземного хода и с браунингом в руках перекрыл другое направление возможного отхода своих бывших соратников. В произошедшей перестрелке он сумел тяжело ранить одного из них, но, при этом, и сам погиб от пуль владельца револьвера, который, вслед за этим, «обрубая концы», сначала добил своего первого, раненого, товарища, а затем пристрелил кинувшегося на него, за это, с ножом в руках своего второго напарника. Чуть позже владелец револьвера, пытаясь скрыться, бесславно погиб на костинской растяжке.
     - «Иван Иванович», Вы – гений! Я думаю, что именно так всё и было,- скромно улыбнулся Сергей. 
     - Да, пожалуй, так и запишем! Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга,- усмехнулся «Иван Иванович».- Ну, а теперь, главное! От лица всех борющихся с масонством патриотов нашей Родины объявляю Вам, Сергей Дмитриевич Смирнов, искреннюю благодарность за выявление масонской ложи в нашем городе! 
     - Благодарю, конечно! Но только выявленное мной общество - это не совсем настоящая масонская ложа, а, скорее – хитроумная криминальная подделка под неё, работавшая ради своих, исключительно корыстных личных целей. Оно больше похоже на секту, прикрывающуюся масонской символикой, чем на истинно масонскую ложу...
     - Позвольте, Сергей, мне с Вами не согласиться. Никакой особой разницы между стандартной масонской ложей и ныне разоблачённой «масонской сектой», по сути, нет. Просто, где-то больше эзотерики и заумного пафоса, а где-то – откровенного криминала... Лично мне нравится то определение масонству, которое в своей официальной булле дал в 1738 году Римский папа Климент ХII: «Масонство есть вредная секта, полная лицемерия, притворства, ереси и суеверий, направленная на разрушение Церкви и государственной Власти».
     - Возможно, Вы и правы, «Иван Иванович»...
     - Слушай, Сергей! Мне, кажется, нам с тобой давно уже пора перейти на «ты». Ты не против?
     - Нет.
     - Вот, и отлично. По-настоящему, я – Андрей... Андрей Ларионов, капитан госбезопасности. И, если честно, то мне очень бы хотелось, чтобы ты поступил к нам на службу. Считай, что я делаю тебе официальное предложение. Нам нужны такие люди, как ты! Все формальности твоего приёма к нам на службу - беру на себя. Ну, как, лейтенант запаса Смирнов – согласен?
     - Извини, Андрей, но на службу в КГБ я не пойду,- твёрдо заявил Сергей.
     - Почему?- искренне удивился Андрей.
     - Мой отец – сотрудник уголовного розыска, погибший на боевом посту. И я уже давно решил, что после армии пойду служить в милицию! Ещё раз извини...
     - Ну, как знаешь... Жаль, конечно, но я тебя понимаю... Удачи тебе на новом месте службы!- разочарованно произнёс Андрей.-  Ну, а в наше сообщество борцов с масонством ты, надеюсь, согласен вступить? Ведь, ты, и так, по сути, уже наш человек! В нашем довольно узком круге сподвижников, кстати, в основном, офицеров из разных силовых структур, частично разбавленном отдельными представителями гражданской интеллигенции, мы все считаем себя историческими преемниками первого российского борца с масонством - Василия Суворова – родного отца генералиссимуса Суворова и называем себя «георгиевцами» в честь поражающего змея своим копьём Святого великомученика Георгия Победоносца, явившегося во сне очень знаменитому, в своё время, архимандриту Фотию и благословившего его, тем самым, на судьбоносную встречу с российским императором Александром I по поводу запрещения масонства на русской земле.
     - Но, это же получается, что и вы, по сути, являетесь незаконной тайной организацией,- резонно заметил Сергей.
     - Нет, это – не так! Во-первых, как говорится, «хитрого и умного врага надо бить его же оружием», а, во-вторых, наши редкие «георгиевские» ячейки в крупных городах страны являются не противозаконными тайными организациями с антигосударственными целями и действиями, как те же масонские ложи, а, совсем наоборот, представляют из себя- сообщества единомышленников-государственников, особо не распространяющиеся ни о себе, ни о своих действиях в многовековой борьбе с масонством. Мы никого из своих членов ни к чему не обязываем, клятву, в отличие от масонов, давать не заставляем, потому что каждый из нас, при поступлении в свою силовую структуру, и так даёт присягу на верность Родине и, кстати, борясь попутно с масонством, ни в чём эту присягу не нарушает, а, наоборот, усердно выполняет её с повышенным риском для собственной жизни. Никаких организационно-структурных мероприятий мы не производим, бумаг не плодим, и, самое главное, денег и других преференций за свой дополнительный труд не получаем. Просто в нужный момент, как сегодня, приходим на помощь друг к другу – и всё. И то, лишь тогда, когда речь идёт о противодействии масонству. В остальное время мы делаем вид, что малознакомы друг с другом или даже не знакомы вовсе. 
     - Ладно, я подумаю,- примирительно произнёс Сергей.
     - Думай! Только не слишком долго. А то – вычеркнем из своего круга, и в следующий раз тебе уже никто не придёт на помощь...- сухо сказал в ответ Андрей и, сообщив Смирнову, на прощание, номер своего домашнего телефона, быстро уехал в неизвестном направлении.
     После его отъезда Сергей, в состоянии глубокой задумчивости, ещё несколько минут постоял возле телефонной будки и, только почувствовав усиливающийся мороз, торопливо направился к своему подъезду.
     Весь последующий день он тщательно обдумывал предложение Андрея о вступлении в его «георгиевское» сообщество и, лишь с наступлением вечера приняв окончательное решение, позвонил ему по указанному им номеру.
     Этот чрезвычайно важный для обоих собеседников телефонный разговор оказался на редкость коротким.
     Смирнов, сославшись на своё довольно простое и понятное желание жить, не связывая самого себя принадлежностью к какому-либо одному сообществу, общественному движению и даже, как это кощунственно не прозвучит для ларионовского слуха, коммунистической партии, отказался от прозвучавшего в его адрес, накануне, предложения, а явно обидевшийся на него за это Андрей произнёс ему в ответ пару дежурных фраз о том, что он услышал Сергея и желает ему удачи в его дальнейшей жизни.
     Так распался временный союз Смирнова и местных «георгиевцев» Ларионова.   
     А уже на следующий день Сергей направился в райотдел милиции, где до своей гибели служил его отец, и подал заявление о приёме на службу в уголовный розыск...


                Глава 16. Знакомая незнакомка
 
     Наступили последние дни января тысяча девятьсот девяносто первого года.
     К этому времени Смирнов удачно прошёл  обязательную военно-врачебную комиссию и теперь с нетерпением ждал, когда будут готовы остальные результаты проверки его скромной личности.
     На его счастье в уголовном розыске, как раз, освободилось одно место, и начальник райотдела милиции, который, как выяснилось, очень хорошо помнил не только его отца, но и самого Сергея, правда, в подростковом возрасте последнего, обратился в областное управление с просьбой придержать эту вакантную должность для сына своего ранее погибшего сотрудника.
     Пока решались все перечисленные вопросы, Смирнов вёл жизнь абсолютно беззаботного человека: всласть спал, читал книжки, смотрел телевизор, встречался по поводу и без повода с многочисленными приятелями и участвовал в устраиваемых ими вечеринках, где даже, изредка, предпринимал попытки познакомиться с более-менее приглянувшимися ему, там, девушками.
     Сергей уже стал опасаться, что такое пустое, но, надо честно признать, вполне приятное времяпрепровождение может стать для него вредной привычкой, как вдруг в один из вечеров, когда он, по стечению обстоятельств, случайно остался у себя дома, в его квартире раздался громкий звонок в дверь. 
     Смирнов нехотя поднялся с дивана, лёжа на котором с интересом смотрел по телевизору фильм про войну, и не спеша прошёл в прихожую.
     Даже не взглянув в дверной глазок, Сергей рывком открыл входную дверь и остолбенел.
     Перед ним стояла настоящая молодая красавица двадцати - двадцатидвухлетнего возраста. Её волнистые русые волосы красиво обрамляли прелестное личико с широко распахнутыми смеющимися глазами серого цвета, правильных пропорций носиком и нежными девичьими губками, уголки которых были чуть-чуть приподняты в приветственной улыбке.
     Фигура девушки не уступала в своей внешней привлекательности её лицу. Она была, на редкость, великолепно сложена, и это было хорошо заметно, даже несмотря на то, что на ней, поверх лёгкой блузки и джинсов было накинуто незастёгнутое зимнее пальто.
     Смирнов от неожиданности так растерялся, что временно потерял дар речи и молча уставился на прекрасную незнакомку, уступавшую ему в росте порядка десяти сантиметров. 
     - Привет, Серёжа!- широко улыбнулась девушка.- Не узнаёшь меня?
     - Нет,- тихо выдавил из себя Сергей.
     - Я – Оля. Твоя соседка с нижнего этажа. Дочь дяди Гриши и тёти Тани,- улыбнулась ещё больше девушка. 
     - Оленька?- не веря своим глазам, чуть не поперхнулся Сергей.
     - Ну, да... Что – так сильно изменилась?
     - Не то слово! Оленька, ты – настоящая красавица!- наконец-то нашёлся поражённый её красотой в самое сердце Сергей.
     - Ну, скажешь, тоже...- смущённо зарделась Оля.
     - Слушай, а чего это мы в дверях стоим? Проходи,- Сергей подвинулся, уступая ей дорогу.
     - Спасибо! Я тебя долго не задержу,- всё также смущённо произнесла Оля и нерешительно прошла в прихожую.
     - Оленька... Оля! Проходи в комнату. Не в прихожей же будем вести разговор,- засуетился окончательно пришедший в себя Сергей.
     - Да, я, собственно, на минутку - по поручению мамы. У неё сегодня – юбилей – пятьдесят лет. Сам понимаешь: нам с ней сейчас не до празднований. Но мне всё равно захотелось сделать для неё что-то приятное. Поэтому я сегодня приготовила небольшой праздничный обед. Однако, немного не рассчитала и приготовила еды гораздо больше, чем мы с ней осилим... Вот, мама, и вспомнила про тебя. Говорит, сходи наверх, позови Серёжу. Пусть полакомится «вкуснятинкой», а то его, наверное, уже тошнит от яичницы, жаренной картошки и прочих кулинарных изысков всех холостяков.
     - Спасибо! С удовольствием! Это верно, насчёт яичницы и картошки, тётя Таня сказала. Правда, я ещё по разным столовым хожу... Там, вроде, тоже неплохо кормят... Я, ведь, в этом деле человек непритязательный... всеядный, как сейчас говорят,- не зная почему, смутился уже Сергей.
     - Вот, и отлично!- искренне обрадовалась Оля.- Идём быстрей, а то есть хочется...
     - Сейчас! Оля, а ты когда на каникулы приехала?
     - Вчера.
     - Сессию сдала?
     - Да, конечно. Между прочим, на отлично! Опять буду повышенную стипендию получать!- по-свойски похвасталась Оля.
     - Молодчик!- также по-свойски и немного по-мальчишечьи похвалил её Сергей.- И когда тебе, теперь, обратно?
     - Через две недели,- вздохнула Оля.- Ну, ты идёшь или нет? Мама нас, там, уже заждалась...
     - Стоп! А подарок? Мне же нужно какой-нибудь подарок с собой захватить, а то, как то неудобно получается... Пришёл – наелся – и ушёл. Хорош гусь!
     - Хм... «Здравствуйте, я – ваша тётя»... Это, что? Ты, теперь, весь вечер будешь думать о подарке? Серёжа! Ну, пойдём скорее... Я, правда, уже есть хочу. Весь день, пока готовила – ничего не ела...
     - Сейчас! Минутку!- ринулся Сергей к комнатному буфету.
     В буфете он сразу же выбрал самую дорогую и красивую, на его взгляд, хрустальную вазу и быстро вернулся вместе с ней в прихожую.
     - Вот,- торжественно продемонстрировал Оле выбранную вазочку Сергей.- Как? Пойдёт в качестве подарка?
     - Пойдёт... Только, ты, ведь, так, за короткий срок, весь свой семейный хрусталь раздаришь,- нерешительно прокомментировала Оля.- Может, не надо? Мама не обидится. Честно.
     - Нет! Надо, Оля! Я, и так - большой должник перед твоими родителями... Пока я учился в институте и служил в армии - кто, как не они, решал все вопросы, включая денежные, с квартирантами, проживавшими, здесь, в моей квартире?!
     - Ну, как знаешь... Так, что? Ты готов, наконец, или нет?
     - Готов! Готов! Только, Оля, у меня к тебе есть ещё один вопрос... При тёте Тане я точно не смогу его задать, а мне это обязательно нужно знать...  У тебя есть парень в Москве?- неожиданно для самого себя спросил Сергей.
     - Нет... И не было...- вновь зарделась от смущения Оля.
     - Здорово! Ты даже не представляешь, Олька, как это здорово!- обрадовано воскликнул Сергей.- А, теперь, вперёд! К твоей маме!
     И вооружённый хрустальной вазой Смирнов вместе с своей молодой соседкой решительно направился к ней домой...
     С того момента эта парочка не расставалась. Нет, ложились спать и просыпались они, конечно, по отдельности – в своих квартирах. Однако, едва позавтракав, молодые люди неминуемо встречались вновь и спешили провести каждый наступивший день, вплоть до самого ужина, обязательно вместе и, при этом, исключительно вдвоём.
     Тётя Таня, не имевшая ничего против отношений её дочери с хорошо знакомым ей соседом, лишь улыбалась, глядя на счастливое лицо Оленьки в моменты ухода и прихода последней домой, и старалась, ненароком, ничем не нарушить ежедневных планов молодых.
     Что касается Сергея и Оли, то они с головой погрузились в культурную жизнь их областного центра.
     Кинотеатры, театры драмы и оперы, музеи, творческие вечера, городские дискотеки и даже хоккейные матчи любимой команды Смирнова стали объектами их пристального внимания в это неуютное для всех влюблённых зимнее время.
     То, что он по уши влюбился в Оленьку, Сергей понял сразу же с момента их первой встречи на пороге его квартиры. Тогда же, враз и навсегда, его, наконец-то, покинули и периодически набегавшие, до этого, воспоминания о Вике Серовой.
     Единственное, что его тревожило, было опасение повторения ситуации, когда он, как в недавнем случае с Викой, мог неожиданно оказаться третьим лишним.
     Смирнов разумом понимал, что сейчас он, скорее всего, «дует на воду, обжёгшись на молоке», но ничего не мог с собой поделать. 
     Вроде бы, и отношения у него с Олей, с первого же дня, стали складываться, как у людей, давно знающих друг друга, и блеск её глаз выдавал в ней явное неравнодушие к нему, но он всё терзал себя и терзал...
     Так прошло десять дней. До отъезда Оли в Москву оставалось четыре дня, а Сергей всё никак не мог заставить себя признаться ей в любви и перевести их отношения в более серьёзную стадию.
     Он, который давным-давно уже не был целомудренным мальчиком и, к своим двадцати пяти годам, не раз имел кратковременные связи соответствующего характера с отдельными сторонницами «свободной любви», цепенел и робел рядом с девушкой, младше его на три с половиной года.
     Конечно, это не было заметным внешне. Наоборот, Сергею было невероятно легко общаться с Олей абсолютно на все темы, которые возникали при их общении в этот период.
     Проблемы появлялись лишь тогда, когда у него возникало нестерпимое желание обнять и поцеловать эту чрезвычайно нравящуюся ему девушку.
     Именно в этот момент его внезапно охватывал страх, что он может разом всё испортить и потерять, если вдруг Оля не ответит ему взаимностью.
     Однако, на одиннадцатые сутки с момента их нынешней первой встречи Сергей всё же решился на более активные действия в отношении своей красавицы-соседки. 
     Он пригласил девушку на последний сеанс нового художественного фильма, который уже несколько дней демонстрировался в не самом близком от них кинотеатре, и, соврав тёте Тане, что это были единственные билеты, которые ему удалось достать в этот день, впервые забрал Олю из дома в неурочное для них время.
     Ко всему прочему, на купленных им заранее билетах были указаны места в центре последнего, самого верхнего, ряда в кинотеатре – ряда, на котором, как правило, располагались исключительно влюблённые парочки.
     Оля, которой, при входе в кинозал, Сергей, слегка смутившись, показал где находятся их места, лишь пристально взглянула на него, но, ничего не сказав, с серьёзным видом проследовала к предназначенному ей креслу. Смирнов, затаив дыхание, сел рядом.
     Им повезло: рядом с ними никого не было. В их ряду, правда, сидели ещё три «сладкие» парочки, но все они находились на вполне приличном расстоянии друг от друга.
     Фильм оказался с довольно жутковатым сюжетом. И, при первом же нагнетающем страх моменте, Оля невольно прижалась своим плечом к плечу Сергея.
     Воспользовавшись этим движением, Смирнов дружески взял девушку за руку и тут же почувствовал, как её ладошка сначала резко напряглась, а затем также быстро обмякла в его наполовину сжатой ладони.
     Почувствовав, после этого, прилив небывалой уверенности в себе, Сергей, наконец-то, решился и, по-хозяйски приобняв другой рукой Олю за плечи, осторожно прижал её к себе.
     Девушка, к его огромной радости, нисколько не сопротивлялась и даже слегка склонила свою голову к нему на плечо.
     Подождав для приличия ещё немного, Сергей, который, к этому моменту, абсолютно перестал следить за сюжетом демонстрируемого фильма, быстро наклонился к Олиному лицу и нежно поцеловал её в губы.
     В ответ девушка осторожно обхватила свободной рукой его за шею и подарила ему такой же нежный поцелуй, каким только что одарил её Смирнов.
     После этого оба влюблённых начисто забыли про идущий на экране «страшный» фильм и, пользуясь стоящей в зале темнотой, принялись беззастенчиво целоваться друг с другом.
     Уже после окончания кинофильма, в очередном, по пути домой, безлюдном месте, Сергей, улучив небольшой момент между периодически повторяющимися сериями взаимных поцелуев,  торжественно преклонил своё колено и сделал Оле предложение руки и сердца.
     Девушка враз перестала улыбаться и резко замерла.
     - Ты это серьёзно?- тихо спросила она у Смирнова. 
     - Да... абсолютно. Я люблю тебя, Оленька, и очень хочу, чтобы ты вышла за меня замуж!- также тихо, но твёрдо ответил ей поднявшийся с колена Сергей.
     Девушка неожиданно заплакала и в слезах принялась горячо целовать Смирнова.
     - Ты чего, Оленька?- спросил у неё немного оторопевший Сергей.
     - Дурачок, я же люблю тебя с самого детства. И давно уже перестала надеяться на то, что судьба когда-нибудь сведёт нас вместе... Даже все эти прошедшие десять дней наших встреч я старалась не тешить себя несбыточной надеждой на счастье... И, вообще, вплоть до сегодняшнего вечера я думала, что вызываю у тебя только дружеские чувства, и, поэтому, мысленно готовилась к отъезду в Москву, как к окончательному расставанию с тобой. 
     - Оленька...- только и смог вымолвить в ответ на это пронзительное девичье признание взволнованный Смирнов, в свою очередь, принявшийся осыпать заплаканное лицо своей возлюбленной чувственными поцелуями... 
     Оставшиеся три дня до отъезда Оли в Москву пролетели для влюблённых как одни большие сутки.
     Вдобавок ко всему, в этот же период, Сергею сообщили из милиции о том, что в их кадровую службу, наконец-то, пришли все результаты проверки его личности, оказавшиеся исключительно положительными, в связи с чем, уже в ближайшие дни руководством будет подписан приказ о его приёме на службу в уголовный розыск, после чего ему, тотчас, надо будет выходить на работу.
     Конечно, он немедленно поделился этой радостью с любимой, которая искренне порадовалась за своего суженого и пожелала ему удачи на этом нелёгком поприще, и они тут же расписали все свои действия на ближайшие полгода: Оля должна была успешно завершить свою учёбу в Москве и получить диплом о высшем образовании, а Сергей – с успехом пройти стажировку в районном отделе внутренних дел и поменять воинское звание армейского лейтенанта запаса на специальное звание лейтенанта милиции, после чего их безотлагательно ждала скромная свадьба и семейная жизнь в смирновской квартире.
     Влюблённым настолько понравилось их совместное взаимодействие в составлении планов на свою дальнейшую жизнь, что они, смеясь и подшучивая друг над другом, сходу распланировали её на добрые двадцать лет вперёд.
     Наконец, наступил день тягостной разлуки, и Сергей вместе с тётей Таней отправились на железнодорожный вокзал провожать Олю.
     Всё было бы ничего, но в наставший миг расставания молодые люди, как не старались, не смогли сдержать своих чувств и принялись горячо целоваться прямо на глазах потрясённой этим зрелищем тёти Тани.
     Само собой разумеется, что после проявления таких бурных эмоций влюблённым пришлось немедленно сообщить ей о принятом ими решении пожениться сразу после окончания Олей института, и вмиг прослезившаяся, но заметно обрадованная данной новостью, женщина, растроганно поцеловав в лоб и свою дочь, и будущего зятя, взволнованно призналась им, что она, как и покойные дядя Гриша с родителями Смирнова, оказывается, ещё при малолетстве Оли и Сергея, всерьёз мечтали об их будущем семейном союзе.
     - Ну, вот, мы и исполнили вашу общую мечту!- почти одновременно произнесли влюблённые.
     - Да... И за это вам, детки, большое спасибо!- вытирая слёзы, искренне поблагодарила их вконец растроганная тётя Таня, которую, видимо, моментально охватили воспоминания об её, казалось бы, совсем недавно прошедшей молодости.
     В этот момент поезд медленно тронулся, и ловко заскочившая в него Оля, едва успев махнуть на прощание своей ладошкой матери и Сергею, в мгновение ока скрылась за быстро захлопнутой проводницей дверью вагона.
     А уже на следующее утро Смирнов был экстренно вызван в райотдел милиции и ознакомлен с приказом о его назначении на должность оперуполномоченного уголовного розыска.
     Открывалась совершенно новая страница его жизни...

     С продолжением истории о судьбе Сергея Смирнова можно ознакомиться во второй части ("Отмщение") романа "Возмездие для "Розенкрейцера", выложенного полностью на сайте "ЛИТРЕС".