Наш прерванный полёт. часть первая
(Быль)
«...Вертолёт отказался и упал на море, в тяжёлом
состоянии доставлен в больницу г. Небит-Даг...»
(Фрагмент анамнеза пилота [или – вертолёта?] Ми-4 Ст. Вл.
Ив., составленного врачом-травмотологом Ча-ым Нур-й.
Этот фрагмент настраивает на весёлый лад.)
Часть первая
Советская республика,
манатка вместо рублика.
Октябрь, но цельсиев все 35.
Всё началось обыденно,
верблюд встречал — не злыдень, но
дорогу всё ж не уступил нам, ять.
«Ты что, не сумасшедший ли?
Иль не с небес сошедши ли?
Пройти нам дай на медосмотр в санчасть!»
Пока с ним разговаривал,
колючку он наяривал,
огромный шар заталкивая в пасть.
Республика Туркмения.
Полёт наш в направлении —
аэродром в районе Небит-Даг.
А пассажир единственный
(и для меня таинственный
до той поры был, как волшебный маг) —
начальник Управления
разведки и бурения*,
короче: очень-очень крупный ум.
Летим мы над барханами,
эмирами и ханами
уж мним себя. Пустыня Каракум.
Ни пса вокруг, ни ко́ника,
ни че́ла и ни домика,
ни деревца — на сотни-сотни вёрст.
Песок, песок и солнышко...
А солнышко ли? Полно-ка!
Убийца кровожадный просто, ёпрст.
Но тут мы дело делаем.
Земля и небо — белые
(це зовсiм-зовсiм вам не Кременчук).
Очки бы надо тёмные...
нет, линзы бы несъёмные,
ведь от очков потеет глаз вокруг.
Барханы суперважные —
дома многоэтажные! —
приходится подскакивать чуть-чуть.
Природа — будто спящая.
Мои ж вперёдсмотрящие —
глаза — отнюдь не думают вздремнуть:
глядят-не налюбуются,
как лопасти тасуются
у тени вертолёта на песке
(глядеть-то больше не на что,
так я себе объект нашёл).
...И вот аэродром невдалеке.
Аэродром военный был,
я позывной его забыл...
да вот уже и вспомнил: "углесос".
По плану приземление,
короткое руление;
ушёл, в полёте выспавшийся, босс.
Легли мы на обратный курс,
маршрут скроив на здравый вкус
любого, кто когда-нибудь летал.
Жмём по кратчайшей к Каспию,
пескам я ручкою: адью.
И командир перехватил штурвал.
Над морем мчим, вдоль берега.
Красо́ты — как из телека!
Волнам барашки белые к лицу.
Вода полупрозрачная,
событие удачное —
тюлень плывёт, балдёжно подлецу.
Белуга вон огромная
(чуть не с аэродром она!)
на отмели пристроилась вздремнуть.
Осталась сотня вёрст всего,
и время уж навёрстано,
по плану можно будет отдохнуть.
Не так пошлО, однако же,
как нать в смешной Кара́куше*:
крениться вправо стал наш пепелац*.
И как ни упирались мы,
дожить чтоб всем нам до весны,
он смаху всё-таки о воду — бац!
...Очнулся я — не снится ль мне? —
на трёхметровой глубине,
а солнце от меня рвануло ввысь.
И выплыть к солнцу я хочу,
но это мне не по плечу:
железки острые в меня впили́сь.
И воздуха нет в лёгких уж —
одна вода. Я что́, не дюж?
От авиации я жертва Нептуну́?
Товарищи — те наверху,
а я — с ракушками? Уж ху!
Рванулся так, что треск пошёл по дну.
Ой, наверху-то тихо как...
И дело, кажется, табак:
ни бортмеханика, ни КВС*.
Ягшимурад и Николай
не метили ни в ад, ни в рай,
не нужен нам совсем такой эксцесс!
Картина неприглядная:
их нет, дышу на ладан я —
висящий так дышал на рее Флинт.
Держусь за борт разорванный:
корабль наш припаркованный
на спину, то есть на несущий винт.
Не для того же лопасти,
чтоб каждой, как веслом грести, —
рассыпались, торчат, как паруса.
А днище вдрызг разорвано,
как лёгкое моё оно.
Тащу себя на борт за волоса.
Дышать пока не дышится,
в груди боль, хрипы слышатся,
из носа и руки кровища льёт.
И "Ми" такой же, mon ami:
борта играют волнами
(бортами — волны, всё наоборот).
Они скрипят, качаются.
А силы уж кончаются,
и надо б закрепиться где-нибудь.
На счастье, сеть для груза не
осталась под водой, а мне
всплыла на помощь, чтоб не утонуть
я мог теперь, наверное.
Но дело всё же скверное:
Ярило в Каракумах так палит!
Сколь мне в Верхах отмерено?
Воды кругом немерено,
но пить её маманька не велит.
А из комфорта что ещё?
Ни лечь, ни сесть тут не на что,
лишь стрингера́* играющих бортов.
Я весь по моде, как маркиз:
моя одежда стала из
лохмотьев от рубашки и портов.
Вот быстренько свил гнёздышко
(за час иль два, без роздышка),
приладив сеть пижонским гамаком.
В гамак влез черепахою,
как плугом перепаханный...
Ну наконец-то полулёг я в нём.
И вроде раздышался я,
хотя при вдохе грудь моя,
казалось, разрывается навдрызг.
Аптечка деревянная
мной с сетью поймана, и я
бинтуюсь, защищая всё от брызг.
Теперь прикинем, ждать когда
спасателей, а то вода
понадобиться может позарез.
Допустим, что искать начнут,
спустя четыреста минут.
А где искать? — вот это тёмный лес!
И будут трассу бороздить
(уж это — к бабке не ходить)
по-над песками: Вышка* — Окарем.
Мы Вышку проходили. Так...
И доложили в Небит-Даг*.
А дальше не по правилам совсем.
Пусть до захода не найдут,
но это вовсе не капут,
я сутки с лишком, знамо, простою́.
Стемнело быстро — лишь мигнул...
Но это я слегка загнул:
успел воспеть в стихах любовь свою.
Часы, к чертям, с руки содрал
и ими тиснул мадригал, —
стои́т, без стрелок и стекла, "Poljot"
и не годится, "кроме как",
уж больше ни на что, а так...
удобно поцарапать вертолёт.
Конец первой части
*П Р И М Е Ч А Н И Я
"Начальник управления, разведки и бурения" — начальник
Окаремского управления разведочного бурения Куш-
нарёв (нач. всех окаремских нефтегазовиков).
КВС (ка-вэ-э́с)— командир воздушного судна.
Кара́куша — уменьшительно-ласкательное для пустыни
Каракум (и "Каракумы" тоже правильно по-русски).
Стрингера́ — узенькие дюралевые профили вдоль бортов,
часть каркаса воздушного судна.
Вышка — населённый пункт, наш контрольный ориентир,
пролёт которого был обязателен для доклада.
Небит-Даг — город в Туркменистане (ныне г. Бал-
канабад — с 1993 г., туркм. Balkanabat), мы держали
связь с аэропортом Джебел города Небит-Даг во
время работы в их зоне связи.
Фото из интернета: знакомая картина!
Свидетельство о публикации №220061201680