Глава 43. Молитва Иоанна Кронштадтского

Анастасия стояла у окна с опущенной головой. Когда Раиса Никифоровна, обменявшись с Быстровым восклицаниями, взглянула на нее, та продолжала стоять в той же позе.

— Что пригорюнилась, молода девица? — спросила Раи-са Никифоровна.

— Да, так…— смолчала та.

— Да, именно, так!..

— Что?

— Вот что я тебе скажу, Настя…— Видно было, что она хочет произнести что-то серьезное, но почему-то медлит.

— Я тебе как родная, как бабушка, так? — наконец, она начала.

— Да, Раиса Никифоровна!

— И желаю тебе только добра. Но не боишься ли ты ошибиться?

— В чем? Что вы хотите сказать?

— Много говорить не буду, скажу только одно. Держись-ка ты подальше и от этого вертуна, Быстрова, и от моего дорогого внучка. Быстров, он, поверь мне, бабник. Не знаю, что он тебе говорит, и чем ты в нем так заинтересовалась, но он поиграет и кинет. Ты посмотри, как он относится ко все-му, что его окружает, хотя бы к предметам, к тому, что берет в руки. Уже по этому можно судить о человеке. Вот и отец Сергий говорит — по жизни его видно, что присоединился он сатане... Вот те крест! — Она перекрестилась.

— Ну, а Иван? — любопытствуя, задала вопрос Настя.

— А Ваня еще молодой… Ты не гляди, что он старше те-бя. Молод-то он умом, несмотря на то, что столичный. Не устоялся еще, не знает вполне, чего хочет в жизни, «без царя в голове». Да и вкусил уже достаточно вольной жизни. А там женщин сейчас много разных в моральном плане…

— Ну, и к кому вы посоветуете мне держаться поближе? — спросила Анастасия, и в ее голосе послышалась интона-ция раздражения, какая часто бывает у молодых людей, когда старшие по возрасту люди начинают учить их жизни.

— Это ты должна сама определить,— ответила мудрая Раиса Никифоровна, сразу почувствовавшая, что нужно остановиться.— У тебя есть глаза и уши, и головка у тебя умная. Смотри, думай. Больше ничего не скажу, так-то вот.

— Раиса Никифоровна, а сердце у меня есть? Может, я уже...— Она хотела сказать «люблю», но промолчала.

Раиса Никифоровна удивленно посмотрела на нее, потом, решив, что они думают об одном и том же, подошла к Насте, обняла, поцеловала в щеку и лоб и, немного постояв возле молчащей девушки, медленно с достоинством вышла.

… Бескрайнов вышел в гостиную, что-то собираясь ска-зать бабушке, как раздался звонок в дверь.

— Входите, входите, открыто! — пригласила та.

— Здравствуй, моя дорогая Раиса Никифоровна! — В гостиную вошел высокий худой мужчина, чуть сутуловатый, с пышной седой шевелюрой, большими карими глазами и орлиным носом.— Вот решил заглянуть к моей обожаемой.

— Знакомьтесь,— сказала Раиса Никифоровна Ивану и Анастасии, которая вышла на громкий голос,— мой бывший ухажер, Михаил Иваныч, прошу любить и жаловать!

— Бывших ухажеров не бывает,— пошутил он.

— Ой, неужто опять начнешь? — в тон ему ответила Ра-иса Никифоровна.

— Эх, Раечка, а я ведь и не бросал тебя любить…

— Да, ладно, врать-то! Любить не бросал… волочиться волочился, знаю, помню. А вот насчет любви-то, брат, это ты махнул. Была ли она? Одно баловство, чай…

— Жестокосердная, как была, такой и осталась… Только я и по сей день…

— То-то любил! Как дам от ворот поворот, так месяц и не видно было… Так-то доказывал любовь свою, птенчик мой? Только вот где и кому, того не знаю.— Хоть и говорила полушутя Раиса Никифоровна, но чувствовалось некоторое волнение в ее голосе.— А красавец был, дети мои — первый парень на деревне. Женщины без ума были, а Миша все выбирал. Да так и не выбрал, а Миш? Кому доказал свою любовь, хоть сейчас, а?

— Никто не любит меня Раечка. А ты зря, что  я  кому-то и что-то доказывал. Только тебя и любил…

— Ладно, Михаил, проходи, садись. Чаю будешь?

— Из твоих рук, ангел мой, с удовольствием!

— Ну, уж и из моих. А если Настенька нальет, а я стару-ха отдохну?

— Как скажешь.

Настя пошла ставить чайник, и Бескрайнов, воспользо-вавшись этим, вышел с ней, но не на кухню, а к себе.

— Как поживаешь, Миша?

— Живу и не живу — существую…

— Что так?

— Один, скучно… везде скучно…

— Ну, то, что один — это понятно. Сам виноват. Порхал, порхал, не мог остановиться… Все ждал ответной большой любви, так? Да так, чего спрашивать. Нужно было самому крепко полюбить, вот и хорошо было бы. А то все слова, слова… До сих пор слова… Дело-то какое нашел себе?

— Какое дело, Рая? Ты же знаешь, что кроме работы не было у меня никакого увлечения…

— Как? Увлечение-то у тебя было, сизый голубочек…

— Вот и пришла старость, а ни родных людей, ни заня-тия…— пропустил мимо ушей ее слова Михаил Ивано-вич.— Другие хоть пьют… А тут до того одиноко, что и свое отражение за чужого порой принимаешь…

— Ты брось, пьют! Не хватало на старости пить начать!

— Да нет, не начну. Это я так, к слову.

— Займись хоть коллекционированием.

— Что собирать-то?

— Да что угодно, все развлечение. И старушку найди одинокую, опять же не так скучно будет: гости, посиделки там разные, песни, танцы, ну, все, что водится.

— А, может, мы с тобой поженимся, а Раечка? — вдруг сказал Михаил Иванович.

— Нет, Михаил! Мне это ни к чему. Да и дел без тебя хватает. К тому же, ты знаешь, что не мой ты…

— Как скажешь, раскрасавица!..— шутливо воскликнул он, но глаза его были грустны.
Вошла Анастасия с подносом.

— А где Иван? — спросила она.

— Он разве не с тобой вышел?

— Наверное, ушел к себе. Нужно позвать.

— Позови, позови, пусть попьет чайку.

Анастасия привела Бескрайнова, и они вчетвером приня-лись пить чай. Видно было, что Михаил Иванович очень хотел продолжения разговора с Раисой Никифоровной, но только не в присутствии молодых. А та поверх блюдечка с чаем одновременно и лукаво, и с сочувствием взглядывала на него, но молчала.

Если бы кто-то посторонний поглядел сейчас на них, то сказал бы, что каждый находится и здесь и не здесь, а где-то далеко в своем. И это было бы сущей правдой. Раиса Ники-форовна окунулась в воспоминания своих молодых лет. Ми-хаил Иванович, перебирая в памяти давнее и не столь давнее общение с ней, поправляя то и дело воротничок своей серой рубашки, сожалел, что и в том, и в другом, и в третьем случае недостаточно приударял за такой женщиной, а теперь что уж...
Анастасия тоже вся была в недавнем разговоре с Быстровым, и хоть ни о чем не сожалела, но что-то мучило ее, а что, пока не могла себе объяснить. Бескрайнов же ревновал, да, ревновал Настю, не показывая вида, держа все внутри, забыв обо всех своих сомнениях и раздумьях, забыв о своем решении прежде встретиться с отцом Сергием. Что-то мутное, темно-темно-желтое поднялось в нем из глубин его естества, подступило к самому горлу и не отпускало. «Нет, так не годится!» —Он, не допив чай, резко встал из-за стола.

— Что ты, Ваня? — Бабушка от неожиданности чуть не пролила чай из блюдца.

— Ничего, ничего… Это я так… Вспомнил тут одно де-ло…— проговорил он и снова вышел из гостиной.

В комнате он постарался успокоиться, но ничего не по-могало — ни мысли, ни внутренние увещевания, ни запреты себе думать на эту тему, ни ходьба по комнате.
И тут взгляд Ивана упал на молитвослов, который бабушка как-то поло-жила ему на полку поверх книг. Но он не остановился, а еще некоторое время продолжал ходить по комнате, поглядывая на него. В конце концов Иван взял книгу. Он долго смотрел на обложку, потом решительно раскрыл на первом попав-шемся месте и прочитал:

«Молитва святого праведного Иоанна Кронштадтского.

Господи! Имя Тебе Любовь: не отвергни меня, заблудше-го. Имя Тебе Сила: укрепи меня, изнемогающего и падшего человека. Имя Тебе Свет: просвети душу мою, омраченную житейскими страстями. Имя Тебе Мир: умири мятущуюся душу мою. Имя Тебе Милость: не переставай миловать меня. Аминь».               

© Шафран Яков Наумович, 2020