de omnibus dubitandum 96. 138

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.138. СОЗНАНИЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ…

    В полночь, на площади, между цитаделью и домом командира начали собираться войска. Они двигались, перестраивались, появлялись то там, то здесь, – так что решительно нельзя было среди ночной мглы составить себе точного понятия о том, каких полков эти отдельные части, явились ли они с места из казарм или подходят извне, какая цель всех этих построений и передвижений.

    Офицеров, конечно, нельзя было заметить иначе, как по отсутствию у них ружья со штыком; в остальном, одетые в нагольные и дубленые полушубки, они ничем не отличались от солдат.

    Наконец, войска угомонились; батарея заняла место в центре.

    Прошел час, прошел и другой, – войска все стоят на одном месте, утаптывая ногами скользкую землю. Нетерпение, досада начинают овладевать всеми; приказаний – никаких; все мокнут и дрогнут под ледяною пылью; слышится ропот, неудовольствие.

* * *

    По флангу колонны проскользнул какой-то закрытый экипаж и повернул к дому начальника гарнизона.

    – Евдокимов приехал, заговорили в рядах. Верно, скоро двинемся. 

    Однако, несмотря на прибытие командующего войсками, мы еще с час, если не более, стояли в том же положении. Затем откуда-то послышалась команда, и голова колонны тронулась к аргунским воротам, которые медленно, как бы лениво, раздвоились перед нею.

    Теперь стало всем понятно, куда мы направлялись.

    Вещь естественная, что никто и не думал задаваться мыслью о предстоявшей опасности, но ожидание серьезного и решительного боя не сходило у всех с языка, так как все хорошо помнили наши прежние неудачи в Аргунском ущелье, и все хорошо знали, что в настоящее время оно укреплено в несколько раз лучше, чем прежде. Тем не менее, войска шли охотно: Аргунское ущелье, вызвавшее постоянные, ежедневные тревоги, крепко уж надоело Куринскому полку и 5-й легкой батарее, – хотелось с ним поскорее и разом порешить.

    Войска, как бы преднамеренно, подвигались довольно медленно. Это, действительно, было делаемо с целью, и сама цель состояла в том, чтобы согласовать движение войск, выступивших из Воздвиженской, с движением другой колонны – генерал-майора Кемпферта. Об этом мы уже узнали впоследствии, при нашем же выступлении не предполагали за собою или вблизи себя никаких других войск.

    Между тем, все дело сложилось и происходило следующим образом:

    В то время, когда с вечера, на 16-е число, фельдфебель докладывал штабс-капитану Веверну о том, что приказано готовиться к выступлению, другие войска уже двигались по другим направлениям раньше нас.

    Колонна генерал-майора Кемпферта, составлявшая левое крыло наступного отряда, заключавшая в себе пять батальонов пехоты и восемь орудий и, как выше сказано, выдвинутая за Бердыкель, чтобы обмануть неприятеля, получила приказание – следовать с наступлением ночи по правому берегу Аргуна и достигнуть ущелья одновременно с нами.

    Так как этой колонне приходилось сделать обходное движение верст в двадцать пять, то понятно, что наша колонна двинута из Воздвиженской, по расчету времени, только тогда, когда можно было предполагать, что Кемпферт находится по ту сторону Аргуна, на одной линии с нами. Он огибал своею колонною полукруг, а мы шли из Воздвиженской по прямой линии, из чего следовало, что наше движение мы и дальше были по возможности замедлять и приостанавливать, несмотря на выступление в три часа пополуночи.

    Эти приостановки тем более необходимыми, что наша колонна, составлявшая правое крыло наступного отряда, вверенная командиру Куринского полка, генерал-майору Мищенке, шла хотя по дороге скользкой, но почти бесснежной и ровной; тогда как батальоны Кемпферта во все время пути не выходили из снега по колено.

    Затем, когда они, часа за три до рассвета, поднялись на высоту крепости Воздвиженской, затруднения их еще более увеличились, так как отсюда дороги в Аргунское ущелье не было.

    Снег во многих местах лежал до пояса, и движение предстояло совершить большей частью среди леса, кое-где пролагая себе путь при помощи прикладов. Люди выбивались из сил, падали; лошади спотыкались на каждом шагу. Только и слышно было с минуты на минуту:

    – Не отставать! Не растягиваться! Смелее, ребята, скоро к месту!

    И усталые солдаты собирали все свои силы, чтобы достигнуть этого обетованного «места».

    Ну что, если бы в то время они могли быть встречены в лесу какою-нибудь засадою, – положим, хоть из одной сотни горцев?..

    Думал ли что-нибудь подобное генерал Евдокимов? Должно полагать, что думал. Это можно заметить из того, что на утро, когда он громил ущелье и, двигая штурмовые колонны, оглядывался все в ту сторону, где должен был показаться Кемпферт, он вовсе не имел на своем лице отпечатка решимости и уверенности.
Даже, смотря ему прямо в лицо – пока дело не сделалось горячим – я был вполне убежден, что он более, чем наполовину, как бы сомневается в счастливом исходе битвы.

    Да и в самом деле, трудно представить себе в эти минуты положение командующего войсками, его тяжелую душевную борьбу, сознание ответственности – нравственной еще более, чем служебной – за всякую неудачу.

    А такая неудача везде и всегда возможна, как хорошо ни рассчитай шансы. Ведь бывали же случаи, когда непредвиденное обстоятельство, ошибка начальника колонны или что-нибудь в этом роде разрушали все соображения начальника войск и радикально изменяли к худшему его ожидания.

    Дарго, Ичкеринский лес, упущение Шамиля при нападении его на Кабарду – все это те ошибки, о которых я говорю, и которые стоили нам много крови и, более или менее, остались позором на нашей памяти.

    Единственный расчет всех наших кавказских полководцев был не столько на себя самих – в особенности в крайних случаях – сколько на офицеров и на солдат. Они были, как дважды два, уверены, что те и другие не струсят, и никто не станет отвергать, что на действительности этого факта почиет навеки слава многих кавказских генералов. Что славу эту многие из них стяжали личными заслугами гораздо менее, чем при помощи и посредстве бессмертных заслуг их железного войска.

    Да, я вполне утверждаю, что Евдокимов, вступая в Аргунское ущелье, не был уверен в безусловном успехе. В этом деле он изображал собою отличного игрока, который ставил на карту все, что у него было, весь громадный свой выигрыш, скопившийся в течение многих лет, – и может его проиграть. Что остается делать хорошему, знающему, даже добросовестному игроку, если все он проигрывает разом и безвозвратно?.. 

    Генерал Евдокимов находился в таком тревожном состоянии еще потому, что он заранее вверил главнокомандующему свои намерения о взятии Аргунскому ущелья и, сколько нам было известно, обнадеживал его в том.

    А вдруг бы, да и не взял?..