Проклятие фараонов

   Падре Эйкум услышал, как хлопнула дверь кабинки для исповеди, и со вздохом отложил газету. Он подвинулся поближе к тонкой деревянной перегородке, делившей исповедальню надвое. Из-за нее доносилось прерывистое дыхание — человек явно волновался.
— Падре?
— Слушаю тебя, сын мой. Облегчи душу свою.
— Грешен я, падре.
— Бог милостив. Открой душу свою согревающему нас Божественному свету, и это поможет тебе. В чём грех твой?
— Я совершил убийство.
   Живот падре Эйкума предательски заурчал. Меньше всего ему хотелось вмешиваться в дела, которые ведает полиция. Он быстро решил, как действовать: посоветовать пришедшему найти хорошего адвоката. Он даже готов был помочь советом — в зависимости от толщины кошелька грешника. Адвокат поможет подать явку с повинной, что облегчит душу и откроет путь раскаяния.
— Кого ты убил, сын мой?
— Парня из Голландии. Я не знаю его имени, только кличку. Окружающие звали его Стропила. Наверное, он был длинным.
   «Голландия — это плохо. Убийство гражданина другой страны расследуют совсем иначе, и о снисхождении просить сложнее. Но что значит «наверное, был длинным»? Он что, не видел его? Как же тогда убил? Нужно будет осторожно спросить, но не сразу — чтобы не вызвать подозрений».
— За что ты убил его?
— Он хотел разрушить пирамиды. Египетские.
   Мысли падре резко переключились с «Полиции» на «Клинику».
— Каким способом он хотел разрушить пирамиды? — нараспев спросил падре Эйкум, стараясь лишний раз не волновать человека по ту сторону перегородки.
— Понимаете, падре, он… то есть они — активисты, создавшие движение «Нет рабству», — объявили, что египетские пирамиды — это памятник рабству, потому что их строили рабы. И что любоваться ими — всё равно что петь гимн рабству. Они требуют снести пирамиды и построить на их месте мемориал жертвам рабства. Они перекрывали туристам доступ, из-за чего постоянно сталкивались с полицией. Потом принялись запугивать местных, чтобы те не работали с туристами. Даже создали фонд, который платит тем, кто отказывается от такого заработка. Они нападают на турагентства, которые организуют поездки к пирамидам.

   Падре слышал об этом. Кто-то из знакомых жаловался, что сейчас ехать к пирамидам — себе дороже. Убить не убьют, но вместо отдыха получишь одни нервы.
— А ещё они выживают оттуда учёных. Клеймят их гробокопателями и пугают народ злыми демонами, которые вырвутся наружу, если учёные будут прикасаться к пирамидам. На некоторых даже нападали. Вот тогда мы и встали на защиту…
— Ты хочешь сказать, сын мой, что полиция бездействовала?
— Нет, падре. Если бы не полиция, пирамид бы уже не было. Но она боится действовать жёстко. Иначе их обвинят в диктатуре, и это приведёт к снижению кредитного рейтинга Египта. А экономика и так еле дышит.
— Сын мой, ты преувеличиваешь. Им никто не даст разрушить пирамиды.
— Они и не будут взрывать. Они хотят их засыпать песком, хотя бы частично. Вдобавок, возвести рядом лёгкие ажурные конструкции из алюминия и стали, чтобы те скрыли то, что не получилось засыпать. Между балками натянут прочную ткань и нарисуют на ней сцены из жизни рабов — специальными светящимися красками. По вечерам будут включать лазерную подсветку, чтобы те, кто едут по кольцевой дороге вокруг Долины Пирамид, могли любоваться феерическим зрелищем. Ещё запланировали парк развлечений и высотную гостиницу — минимум в два раза выше самой высокой пирамиды. На сто, а то и сто двадцать этажей. Чтобы символизировать мощь свободного труда перед рабским. И ещё центр современного искусства, садовый комплекс…
— Сын мой, — мягко прервал его падре. — Оставим их планы. Ты пришёл покаяться в грехе.
— Простите, падре. Но для меня всё началось с этих планов. Я поначалу считал их бредовой фантазией кучки недоучек. Но столкнулся с ними и выяснил, что у них уже есть фонд чуть ли не в сто миллионов. Тех, кто отказывается финансировать проект, они клеймят «поклонниками работорговли», а тем, кто даёт деньги, сулят акции будущего «Парка Свободы». И сотни проектировщиков, архитекторов и дизайнеров уже готовы за них взяться.
   У падре сложилось впечатление, что «Парк Свободы» волнует пришедшего куда больше, чем собственная душа. Он снова попытался вернуть разговор в нужное русло.
— Сын мой, я вижу, как тебе не терпится излить душу. Но важно то, что происходит внутри тебя, а не детали чужих проектов. Итак…
— Да, падре. Мы — несколько историков — решили им помешать. Стали распускать среди местных слухи, что демоны пирамид гневно возражают против любой стройки в заповедной зоне. И если эти ревнители «Парка Свободы» не одумаются, демоны нашлют на них проклятие фараонов.
   Наступило молчание.
— Ну и?
— У них был съезд. И я распылил по их лагерю споры нильской лихорадки.
— Где вы их взяли?
— Среди моих знакомых есть биологи. Они дали споры и объяснили, как...
   Голос исповедующегося затих.
— И?
— Триста человек заболели. Один умер. Я не думал, что так выйдет. Мне говорили, лихорадка — что-то вроде лёгкой простуды: несколько дней температуры и слабости, и всё проходит. Но болезнь оказалась серьёзнее. Один человек умер. Я чувствую, его смерть на моей совести.
— Чувствуешь ли ты раскаяние, сын мой?
— В чём? — голос за перегородкой резко изменился, выражая не просто удивление, а полное потрясение.
   Падре словно споткнулся.
— Без раскаяния нет спасения.
   Человек за перегородкой зашуршал.
— Раскаяться — значит признать, что мы поступили неправильно. Но разве мы поступили неправильно? Наша цель благородна — спасти заповедник от вторжения варваров. Вы представляете, как будет выглядеть стометровая башня рядом с пирамидой Хеопса? Это, простите, падре, всё равно что устроить бордель в соборе! У этих людей нет ни ума, ни сердца. Знаете, сколько среди них пьяниц и наркоманов, прикрывающихся «свободой самовыражения»? Знаете, с каким презрением они относятся к науке, хотя сами пользуются её плодами? Вы не представляете, с какой лёгкостью эти болваны поверили, что вспышка лихорадки — и есть «проклятие фараонов»!
   Он говорил так громко, что мог привлечь внимание посторонних.
— Тише, сын мой! Прости этих грешников, ибо не ведают, что творят. За содеянное им предстоит ответить перед Отцом Небесным!
   Падре припомнил, что слышал о вспышке нильской лихорадки в Египте. Да, тогда газеты трубили о «проклятии фараонов», но он списывал это на погоню за сенсациями.
— Нет времени ждать, падре! Пока Отец Небесный до них доберётся, эти недоучки натворят такого, что чёрт ногу сломит!
— Не поминай имя дьявола в храме! — строго сказал падре. — Без раскаяния нет спасения. Как ты можешь просить прощения, если не каешься?
— Потому и пришёл, святой отец. Научите, как искупить грех, совершённый не со зла, а от отчаяния, ведь мы не нашли иного способа защитить наследие предков.
   Падре вдруг вспомнил, что и Колизей строили рабы.
— Путь к спасению лежит через познание и просвещение. Капля точит камень не силой, но частотой падения.
   Падре удивился сам себе. До чего дошли времена — забота о просвещении народа стала насущной задачей Церкви! Иначе, прав был исповедующийся, эти варвары, прости Господи, доберутся и до храмов.
— Сколько лет было умершему?
   Тот за перегородкой не сразу понял, о ком речь.
— Тому, который умер? Не знаю. Я его не запомнил, а по фотографии не разберёшь! Тем более на той, что я видел, он был под кайфом.
— Усопший курил марихуану?
— Да, святой отец.
— Может, он от неё и умер?
   Из-за перегородки донёсся странный звук. Похоже, такой поворот стал для исповедующегося полной неожиданностью.
— Но он умер не от передозировки…
— Сын мой, почему ты не допускаешь, что это была Божья кара? Ты шёл к праведной цели неправедным путём, а у него были неправедны и цель, и путь.
— Значит, я могу заслужить прощение?
   Падре замолчал, обдумывая услышанное. Человек был честен и искренен, а цель его была благородна.
— Можешь, сын мой. Накладываю на тебя епитимью: семь раз в течение семи недель отслужи литанию всем святым. Каждый раз — в новом соборе.
Он помолчал и добавил:
— Напиши семь статей о необходимости сохранять памятники старины и опубликуй их в семи разных журналах. И простит тебе Бог грех твой.