Не сотвори себе кумира

          

    Моего знакомого Василия Железнякова я отношу к числу людей, которых называют критиканами. Хотя, надо сказать, он порой говорит, пожалуй, разумные вещи. Скажем, как-то сказал, что не признаёт никаких авторитетов, не творит себе кумиров. Я, как и он, тоже считаю, что признавать их, значит заставлять себя быть, как они, не желать быть лучше, чем объект обожания, закрывать путь к своему дальнейшему совершенствованию.  Жизнь, по словам Железнякова, заставила его усвоить, что под патиной величия, славы и значимости, облачённой в которую оказывались знакомые ему люди, редко обнаруживалось суперлативное качество. Отмеченными прижизненными отличиями были люди, обласканные не своими достоинствами, а близостью к власти и обстоятельствами. Знаки отличия тускнели после низвержения властных покровителей, почитателей и лоббистов. А реально достойные люди могли обрести их после своей смерти и то лишь в случае, если истина была на руку новым правителям и их лобби, или же когда их дела бесспорно заслуживали всеобщее признание. Разумеется, существовали исключения.

     Железняков признает таланты только в точных науках и дисциплинах. В рассуждениях же о величии кого-то в гуманитарных вопросах видит предвзятость и считает их негодными для того, чтобы нарекать кого-то гением или превращать в кумира. – В объектах исследований естественных наук нет релевантности, в социальной же сфере – релевантно всё, поскольку её элементами являются люди, которые и осуществляют свою выборку и интерпретацию окружающего мира в конструктах обыденного мышления повседневной жизни, – говорит Железняков, повторяя, наверное, где-то вычитанную им философскую умность. – На основе такой выборки, – продолжает он, – скажем, те же хозяева масс-медиа определяют для народонаселения, кто для него должен быть кумиром, а кто нет. Эти выборщики могут, исходя из своих интересов и предпочтений, заставлять думать, что талантливы одни и бесталанны другие.

      – За рамками естественного, природного надо, – предлагает Железняков, – воспринимать всё только на личную веру, на индивидуальный вкус. – Кто-то станет интерпретировать окружающий мир и происходящее в нём на уровне обретённых знаний и интеллекта, кто-то, – исходя из своих ощущений, чувств и эмоций, независимо от своей образованности. Скажем, увидев работы Шагала, Кандинского, Малевича, Железняков, по его словам, был рад, что не дорос до понимания их творчества.

     - После такого признания, - сетует он, - меня, наверное, сразу же признают «гордым невеждой», о котором говорил в своём «Запоздавшем нравоучении» Фёдор Достоевский, упоминая там в частности о пренебрежительном отношении подобных невежд к творчеству Шекспира, Рафаэля, Пушкина, но подразумевая художественную культуру в целом: «…гордость невежд началась непомерная. Люди мало развитые и тупые нисколько не стыдятся этих несчастных своих качеств, а, напротив, как-то так сделалось, что это-то им и духу придаёт».

     - Я читаю, - говорит Железняков, - в том числе неприятных для меня авторов.  Их продукция, если она действительно художественная, может мне просто не нравиться. Скажем, у меня не такие, как у них, убеждения и представления, но я вовсе не считаю её глупостью. И, собственно, почему, если я говорю вслух о том, что она мне не нравится, что я не понимаю её, то это должно свидетельствовать по Достоевскому о моей тупости. Он предлагает стыдиться незнания, непонимания художника, в том числе художника слова. Мол, такое незнание признающегося в этом прямо говорит «о невежестве его, о скудном развитии его ума и сердца, о слабости умственных способностей».

     - Почему я должен стыдиться своего непонимания «некоторого рода вещей», скажем, какого-то литературного произведения?! - возмущённо вопрошает Железняков. - Скрывать своё истинное отношение к нему, изображая из себя умника? Помнится, древнегреческий философ Сократ не стыдился признавать своё непонимание: - Я знаю, что ничего не знаю.

    – Сегодня, – продолжает Железняков, – у гуманитариев за талант или его проблески могут выдавать эмоциональную неуравновешенность, эпатаж, бзики и бздыки. Лауреаты на звание гениев могут маскировать или компенсировать своё несоответствие этому определению наглостью поведения, безаппеляционностью, категоричностью, самоуверенностью. Развенчивая кумирство, всегда возникающее от чувства собственной неполноценности, ущербности, Железняков говорит, что прежде гениями и кумирами из гуманитариев признавали, в частности, людей, гениально поэтизировавших физиологические отношения человеческих полов, овевавших их романтическим флёром. Теперь за талант с определением «гениально» могут принимать  поэтизацию животной составляющей таких взаимоотношений.

     Говоря о неприятии авторитетов, Железняков подчёркивает свою солидарность с русским литературным классиком Буниным, стряхнувшим позолоту с имён многих иконизированных властью, а затем и её подданными писателей и поэтов и приземлившим их на грешную землю. Нашим литературным кумирам так досталось от него, что и вспоминать не хочется! А это он говорил о тех, кто делает кумиров. – Как дик культ Пушкина у поэтов новых и новейших, у этих плебеев, дураков бестактных, лживых – в каждой черте своей диаметрально противоположных Пушкину. И что они могут сказать о нём, кроме «солнечный» и тому подобных пошлостей! А ведь сколько говорят!
   
         Свои филиппики Железняков завершает бунинскими же словами: – Какое невероятное количество теперь в литературе самоуверенных наглецов, мнящих себя страшными знатоками слова! И библейской Моисеевой заповедью: – Не сотвори себе кумира!

9 июня 2020 года