Чабрец

-Это сон или явь…сон или явь…- шептала  она, уткнувшись лицом в его белоснежную футболку, пахнущую небесно  - простиранной свежестью и, одновременно,  им. Им – этот запах,  она узнала бы и во сне. Он жил в ней.
…Оказывается и у запахов есть своя жизнь .Они живут  отдельно от их обладателей, рядом с любящими их людьми… Как призраки не отбрасывают тени, так и он – почти не отбрасывал запаха. Парфюмерией не пользовался…     Но -  это для посторонних. Для неё он был узнаваем даже с закрытыми глазами…Любовь и слепа, и всевидяща одновременно.
     Она обняла его и вжалась лицом в белый мягкий хлопок. Он был рослый, но стройный, ей - маленькой и изящной, всегда хватало рук обнять его, «оплести» - как он  всегда говорил. Он стоял, не шелохнувшись,  не смея разорвать их единение, сплетение…
- Это сон или явь…
  Его пальцы осторожно и нежно прощупывали каждую косточку на её спине, лопатках. Мягкий махровый  халат разделял их, - но она чувствовала глубинность  прикосновений,  идущих не только с пальцев -  скорее с его души. Его пальцы шептали ей : «Какая же ты хрупкая и тоненькая, снова похудела, позвоночник весь под одной кожицей…»
  Он никогда не бравировал высокопарными словами о любви. Просто обнимал. И  мир пропадал для двоих. Они жили в своём измерении, пространстве и времени. Измерением было количество поцелуев и объятий…да и кто их считал в обуревавшем двоих мороке нежности и страсти. Пространство сжималось до комнаты - но им было там просторно, как в открытом космосе. Время - оно тогда проносилось так стремительно, что их земной год в объятиях можно было приравнять к мигу во Вселенной.
  Теория относительности вступала в действие сурово и неумолимо лишь только они касались друг друга. День ли, два – всё обращалось в миг. Бороться с этим было бесполезно и бессмысленно, думать – вредно. Этот Миг надо прожить, не думая о его быстротечности.
  Вот когда он уедет, можно будет разложить Миг  по крохам, по минутам, и тогда он растянется на  целый многосерийный фильм воспоминаний. Вос - по – ми - на- ний…
 …Как насобирали  большую гору чабреца и не знали, как его весь разложить на просушку. Нашли новый рулон обоев, раскатали на полу, а поверх настелили ковёр из сиреневого, с небольшими  вкраплениями ярко -  синего шалфея и белой кашки, чабреца. Кошка  в недоумении обследовала дурманящий запахом  припас и улеглась в его центре - «сушить». А они, утонув в аромате счастья, целовались рядом, на ковре, мягком и пушистом, проваливаясь в аромат, в ночь, в космос, на минутку выныривая, чтоб немного отдышаться, и снова туда - на самую глубину … А потом так и уснули -  обнявшись.
  Наутро вся его «окладистая» - как говаривали на Руси, темно- каштановая  борода  пахла особым запахом. Определять его состав было очень занятно. Она закрывала глаза и считывала – вдыхала поселившиеся в ней нотки ароматов ласки, уюта, дождя, солнца, леса, земляники, полевых трав и их – общий запах.
- Ты меня любишь?- спрашивала она…
- Конечно, - сонно жмурясь от лучей солнца, врывавшихся в раскрытую настежь балконную дверь,- отвечал он.
- А как?
- Сильно. Разве не видишь.
 А ей хотелось это слышать, слышать и слышать…вдыхать, вдыхать и вдыхать…
- Это сон или явь?- воскликнула она, разбуженная его объятиями, и, окончательно проснувшись, поняла, что его нет рядом.
  А на полке в её комнате сушился чабрец и лукаво подмигивал сиреневым взглядом сообщника и соучастника .