Когда зацветёт земля... 11

***
Антонина в то утро проснулась поздно.  Не приснилось ли ей всё произошедшее после приезда в Каппадокию? Она потянулась к телефону, но вместо него нащупала под подушкой уголок багровой тетради. Вспомнила, что телефон лежит на полу. Ей хотелось позвонить Антону, однако отсутствие электричества в пещере вынуждало Тоню беречь заряд. Зато она обнаружила письмо Антона, извещающее её о том, что автор сообщения уже отправился по делам в турецкие административные органы, рассчитывая поскорее разделаться со всеми формальностями, чтобы к вечеру вернуться в Чавушин. «Жду, жду, жду». Написав эти три слова, Тоня задумалась: «Что же мне сегодня приснилось?» С детства она имела привычку вспоминать сны. Обычно они были путаные и несуразные, иногда страшные, порой просто глупые, но всегда очень яркие, цветные. Однажды она немало удивилась, узнав, что некоторые люди видят лишь чёрно-белые картинки. 

Итак, сегодня ей привиделось вот что… Вместе с Антоном они идут по Каппадокии, но не по тем местам, что уже посетили наяву. Местность была Тоне незнакома. Они приближаются к кладбищу, где совсем свежие захоронения соседствуют с могилами середины девятнадцатого века. «Смотри, Хатидже Баран прожила почти сто лет», – говорит Тоня, читая надпись на одном из белых столбиков. За кладбищем карабкается на скалу старый разрушенный землетрясением город. В ступенях, отделанных красным камнем, виднеются кручёные отпечатки доисторических растений. Раз, два, три… раз, два, три… шесть широких ступеней ведут к воротам. Город совсем заброшен. Взявшись за руки, Антон и Тоня минуют церкви, винодельню, место для молотьбы пшеницы, хлев, большой монастырский комплекс с куполом (рядом надпись «Взбираться запрещено – опасность обрушения»). Наверху в скалах голуби живут в отверстиях, проделанных ветром и водой, и, если бы не их уютное гуканье, в городе было бы жутковато. Антон и Тоня доходят до маленькой площади, заросшей цветущими кустарниками. На площади расположена бывшая церковь (ныне османская мечеть), а выше вырубленная в скале церковь Святого Креста. Возле церковного входа Тоня и Антон замечают фигуру. Кажется, это монах в сероватой рясе стоит, опустив глаза долу. Тоня и Антон пристально глядят на фигуру.

– Откуда здесь монах? Ведь тут давным-давно никто не живёт… – озадаченно шепчет Тоня.
– Может, это отшельник, – не слишком уверенно говорит Антон.      
Неожиданно монашеское одеяние начинает темнеть и очень скоро из серого превращается в почти чёрное. Странно…
– Должно быть, солнце заходит, – предполагает Антон, – сейчас я залезу и посмотрю…
Он поднимается на скалу, петляя по узкой тропинке, с которой на крышу церкви-мечети сыплются мелкие камушки, и быстро достигает фигуры монаха.  Тот, однако, по-прежнему неподвижен. Антон обходит его по кругу, затем прикасается ладонью к его голове.
– Туфовый истукан! – кричит Антон. – Я так и думал!
– Спускайся скорей, мне нехорошо без тебя… – Тоня кричит в ответ.
Антон машет рукой. Затем всё пропадает, и сон то ли обрывается, то ли Антонина не может вспомнить его окончание.

Она потянулась было к бордовой тетради, чей уголок остро торчал из-под подушки. «Записать?.. Нет, попозже…».

В лучах утреннего солнца Тоня спустилась позавтракать к Махмуду-эфенди. В его кафе было прохладно, и он принёс ей верблюжий плед, чтобы укрыться.
– Что собираетесь делать, Тоня-ханым? – спросил Махмуд-эфенди, подавая кофе, яичницу и пирожки с мясом.
Тоня пожала плечами.
– Не знаю…

Прогуливающийся возле столика голубь тоже гукнул что-то невразумительное.
– У нас тут есть исторический дом. Настоящий, без подделки, – сказал Махмуд-эфенди, махнув в сторону голубя полотенцем. – Хозяин и его предки жили в здешних краях с… Аллах знает, сколько они тут живут...  Если ещё не посещали его с Антон-беем, сходите… Хозяин – очень хороший человек, Тоня-ханым.
– Спасибо, – сказала Тоня, думая про себя, что Махмуд-эфенди вполне вероятно получает свою долю от выручки исторического дома.
Но так как у неё не было определённых планов до возвращения Антона, она решила последовать совету владельца кафе.
– Вот туда, поднимайтесь по дороге, что идёт мимо мечети, а там увидите указатель, по нему и ориентируйтесь… Благодарю вас, Тоня-ханым, благодарю… – Махмуд-эфенди спрятал в карман фартука оставленные Антониной щедрые чаевые.   
Она начала, не торопясь, подниматься по дороге и на несколько мгновений остановилась у крыши мечети. Вспомнила, как вместе с Антоном они смотрели на накрывающую Каппадокию тучу. В одиночку Тоне не хотелось ступать на крышу. «Он вернётся, тогда посидим здесь вместе».

Тоня продолжала подъём, когда за очередным поворотом наткнулась на пожилого человека в совершенно обычной неисторической одежде: джинсах и грязноватой синей куртке. На роль картинного турка он никак не годился.
– Леди, зайдите в исторический дом, у нас всё настоящее, – сказал человек на очень приличном английском языке.
Рядом с человеком прямо на куске скалы косо держался написанный от руки указатель: HISTORICAL HOUSE.
– Конечно, – улыбнулась Тоня, – я ведь и шла именно к вам.

Исторический дом представлял собой несколько обитаемых пещер со старинным антуражем, нагло нарушаемым расставленными по двору пластиковыми стульями и бутылками, вёдрами и канистрами с питьевой водой, целлофановыми пакетами. В нишах арочной формы висели хозяйственные принадлежности: какие-то кожаные мешки (про себя Тоня обозвала их «бурдюками»), сети («где тут они ловят рыбу? в Кызылырмаке?»), пучки сушёных растений («веники?»), а также металлические предметы, о предназначении которых и догадываться было затруднительно. Во дворе бродили, иногда поклёвывая что-то из алюминиевого таза, хорошенькие коричневые курочки, казавшиеся, как и местные собаки, рождёнными прямо в недрах каппадокийской земли. 

– Дом моего деда, – с гордостью произнёс хозяин, приглашая Антонину пройти вперёд.
Гостья кивнула.
– Взгляните на гостиную, – сказал хозяин, жестом указывая на вход в одну из пещер.

Жилые помещения исторического дома ослепляли снежно-белой штукатуркой. Яркими пятнами выделялись на её фоне развешанные по стенам вышитые циновки. По всему периметру гостиной стояли широкие сиденья с пёстрой обивкой в оранжевых тонах. Сверху – две алые подушки с вышитым месяцем, звёздами, каким-то бородатым мудрецом, похожим на героя «Тысяча и одной ночи», оленем и девушкой в шароварах. Посередине прямо на земляном полу торчала немалого размера чугунная печка, с любопытством вытянувшая на улицу шею-трубу. На одном из подоконников прорубленных в гостиной окон вызывающе маячил магнитофон «Sony». В углу на специально прикреплённой полочке, покрытой чистой вышитой салфеткой (на таких в русских домах обычно помещали иконы) примостился менее напористый радиоприёмник.
 
– Светло. Красиво, – искренне сказала Тоня.
– Взгляните на спальню, леди.

Небольшое спальное помещение сплошь покрывали ковры. Самый эффектный из них, с двумя смотрящими друг на друга павлинами, висел на стене напротив лежанки. В углу опять же нагловато, словно бойкий жук, блестел современный пылесос.
Помимо гостиной и спальни имелась ещё детская пещерка с подвешенной к стене колыбелькой, наверченной из разноцветных тряпок. На заваленный перинами чердак следовало сначала карабкаться по верёвочной лестнице, а затем подтягиваться на канате.

Это был туристический объект, но, несмотря лёгкую сырость, идущую от земли, в нём ощущалось тепло, сохранявшей его семьи. Стены, немудрящая мебель, утварь не выглядели музейными экспонатами. В люльке вполне мог бы хныкать младенец, а в гостиной звучать важные разговоры мужчин. Дом был живым, настоящим, пропитанным человеческой радостью, болью, надеждами, разочарованиями.

Помимо собственной воли Тоня представила, как они с Антоном тоже живут в чавушинских пещерах. Как после ночи, проведённой на покрытом разношёрстными циновками ложе, они завтракают во дворе, слушая крики петухов, голоса с дороги, быть может, шум скутеров или ржание лошадей. Над Чавушином расплывается азан, но они не молятся чужими молитвами, а молча внимают этим тягучим звукам, так подходящим этой застрявшей в каком-то своём измерении земле.

«Размечталась, – всё-таки одёрнула себя Антонина. – Скорее всего, он не собирается жить в пещерах. Пещеры – бизнес, как этот исторический дом. Тогда, возможно, мы будем жить в обычной квартире. Что если на набережной Аваноса, там, где кричат гуси и гуляют с колясками турецкие жёны…».  Всё дальше и дальше забиралась Тоня в своих фантазиях. Антон ничего не успел рассказать ей о планах на будущее, где (она точно знала) для неё обязательно найдётся место. Это давало её воображению такой простор, что остановить проносящиеся в голове картинки было не в её силах. В Тониных мечтах они с Антоном и их общими детьми (количество отпрысков колебалось от двух до трёх) путешествовали по миру, обедали дома, гуляли в незнакомых Тоне детских парках, иногда навещали Москву и наблюдали, как  тускловатый город Тониного детства превращается в сверкающий нарядный мегаполис. Этот диафильм о бытовой семейной жизни сменялся в воображении Тони страстными сценами, в которых они с Антоном занимались любовью то в каких-то странных мало реалистичных местах, то в местах самых обыкновенных, прозаичных, однако преображающихся в поэтические от того, что в них происходило нежное таинство любви. В конце концов, Тоня раскраснелась и, почти позабыв о турке, стояла на пороге детской комнаты, пристально глядя на колыбель. Из реального мира до неё донёсся голос хозяина исторического дома.

– Идите сюда, леди, присядьте.

Хозяин приглашал Тоню к деревянному столику посреди двора. Тоня послушно подошла к нему и уселась на стул под приветливое кудахтанье курочек. Жена хозяина – миниатюрная женщина в пузырях шаровар – принесла чай, аппетитный румяный кекс и изюм в местной глиняной плошке.

– Разрешите, леди, – хозяин неловко пододвинул к столу ещё один стул.
– Конечно, – кивнула Тоня.

Хозяин, шевеля губами, застенчиво смотрел на кусочек кекса, подносимый ко рту изящными узкими руками.  Как и многим старикам ему хотелось поболтать.

Очень вкусный чай, – сказала Тоня. – Можно ещё бир бардак?*

Хозяин обрадовался, расценив, по-видимому, эту просьбу как разрешение на разговор.

– Отдыхайте, леди, отдыхайте, не торопитесь, – ласково проговорил он, – пейте чай, ешьте изюм, а я вам пока кое-что расскажу…

* Один стакан (турец.)

Продолжение
http://proza.ru/2020/06/14/1041