Тэлбот Мэнди Леди и лорд Рассказ

Талбот Мэнди

ЛЕДИ И ЛОРД

Рассказ

Перевел с английского Олег Азарьев, 2020 г.


Бедность и изобилие держатся за руки и совершают истинно американскую прогулку по вполне английской земле.
Актриса, карьера которой сразу не задалась, должна быть в большей или меньшей степени кочевницей, поэтому не было ничего слишком удивительного в том, что миссис Кротерс не давала о себе знать целых нескольких месяцев.
Правда, она могла бы писать, но если бы ей суждено было когда-нибудь стать знаменитой, ее автограф был бы очень ценен из-за своей редкости, потому что она редко кому-нибудь писала. Когда она уезжала из Нью-Йорка с какой-нибудь гастрольной труппой, то просто на какое-то время исчезала из жизни своих друзей, а когда возвращалась снова, то возобновляла встречи точно так же, как прежде, без всяких объяснений и комментариев.
Поэтому было еще менее удивительно, что однажды днем она явилась ко мне домой, тяжело дыша от утомительного подъема по множеству лестниц, и потребовала чаю. Это было безусловно в ее стиле.
Что, в самом деле, было примечательно, так это ее великолепный наряд. Она выглядела так очаровательно и современно, что даже моя уродливая дворняга едва узнала ее.
Она позвонила в дверной колокольчик, как в пожарную сигнализацию, и, когда я открыл ей дверь, протиснулась мимо меня в гостиную с видом неописуемой важности. Затем бросила свое новое меховое манто на пишущую машинку, в знак того, что работа на сегодня закончена, и опустилась в мое кресло.
Я принес чай и сигареты и послал мальчика за пирожными, и когда он ушел за ними, я стоял и смотрел на нее с молчаливым удивлением и восхищением, которые, как я знал, ожидали от меня.
Как только принесли пирожные, дворняга положила громадную уродливую морду ей на колени, и только скормив ему пирожных на полдоллара, она обратила на меня внимание.
Я решился и сказал:
— Ему столько вредно!
— Чепуха! Перемена диеты пойдет ему на пользу. Кроме того, мне нравится его кормить.
Это, конечно, все объяснило. Я снова впал в прежнее состояние благоговения и недоумения.
— Значит, ты заметил? — спросила она меня с едва заметной улыбкой, когда уродец проглотил последние пирожные.
— Я не слепой! Слезай с пьедестала, Китти, и расскажи мне все.
— Именно для этого я и пришла.
Впрочем я и так уже догадался.
— Жду с нетерпением.
— Ты слишком торопишься. По-моему, ты недостаточно восхищен мной!
— Это как пирожные. Тебе бы очень хотелось еще немного, но это не пойдет тебе на пользу. Если хочешь больше восхищения, тогда для начала расскажи мне свою историю. Кроме того, я слишком ослеплен, чтобы думать о каких-либо словах, которые могли бы воздать тебе должное.
— Я расскажу тебе вовсе не сказку. А то, что случилось на самом деле. Я только что вернулась из Англии.
Это в самом деле было потрясающе. Новость, что Китти Кротерс пересекла Атлантику, была почти невероятной. Она терпеть не могла покидать Бродвей, и только суровая необходимость заставляла ее путешествовать даже по родной стране.
— Неужели ты купила все эти наряды в Лондоне?
— Нет, в Париже! Но я вернусь к этому в нужное время. Сначала я должна рассказать, зачем я туда отправилась.
— Дай-ка угадаю. Твой покойный муж владел там какой-то собственностью, или был ее наследником, или говорил, что владеет. И ты отправилась туда, чтобы забрать деньги. Разве не так?
— Более или менее. Но как ты догадался?
Вскоре после смерти ее мужа я порекомендовал ей адвоката, ведущего подобные дела. Ему не удалось установить никакой связи между покойным Амосом Кротерсом и поместьями Каррутерсов в Эссексе, но адвокат прислал счет, который мне пришлось оплатить. Так что ее вопрос показался мне немного излишним. Но поскольку она, казалось, забыла о случившемся, я предпочел уклониться от ответа.
— Ты сама мне говорила, — пояснил я. — Продолжай.
— Я продолжу, если ты дашь мне время… Первой моей проблемой было собрать достаточную сумму для поездки. Конечно, сам пароход обошелся не так уж дорого, но ведь должны же быть какие-то деньги и на той стороне, не так ли?
Она, судя по ее виду, ждала ответа, и я сказал: мол, мой опыт подсказывает, что деньги в Англии весьма полезны.
— Ну, я никогда в жизни не сталкивалась с такими трудностями. Сначала я пыталась объединить вокруг идеи знакомых, но ты ни за что не поверишь, как скептичны люди, — по крайней мере, те, у кого есть деньги!
— Вот такие вот они, Китти.
— Не ведают, что творят! Да мне и не понадобилась их помощь.
Ее лицо расплылось в задумчивой улыбке, отчего на щеках появились ямочки. Очевидно, это была занимательная история, но Китти заставила меня ждать несколько минут, пока наслаждалась своими воспоминаниями.
Мне пришлось прервать ее размышления.
— Так откуда же у тебя деньги на такую поездку? — повторило я.
— Мне крупно повезло. И это самое смешное! Я предложила нескольким людям десять процентов от всей суммы, если они согласятся финансировать поездку. Это вполне по-деловому, не так ли? И я заверила их, что поместья стоят миллионы. Но — можешь мне верить или нет, как тебе угодно — они даже слушать меня не захотели.
Я переговорила со всеми, кого знала, и с множеством незнакомых людей, но бесполезно. Никто не захотел пальцем о палец ударить! Ты даже не представляешь, как скучны деловые люди!
Одно время я даже подумывала попросить у тебя, но ты обычно не можешь заплатить даже клубные взносы, так что о тебе не могло быть и речи. Я просто не знала, что делать.
— И как же ты тогда перебралась через океан?
— О, у меня было достаточно денег на проезд вторым классом, но к тому времени, когда я дала чаевые стюарду и заплатила за такси в Саутгемптоне, у меня осталось всего сорок долларов, а когда банкир закончил меня обманывать, их стало еще меньше.
Я никогда не была сильна в арифметике, и поэтому обратилась к одному из восхитительных английских полицейских. Он был вежлив, даже отечески сердечен; он и не взглянул на доллар, который я ему предложила; он трижды подсчитал курсовой обмен в своей записной книжке, но каждый раз получал другой результат, и в конце концов мне пришлось взять то, что предложил банкир. Но я уверена — он обманул меня!
— Ты ходила в банк, чтобы обменять доллары?
— Конечно! Куда же еще?
— В каком банке?
— Кажется, он назывался «Лондон и Юго-Запад».
— И ты позвала полицейского?
— Именно так.
— И к кому ты его позвала?
— К управляющему, разумеется.
— Так вот, управляющий главным филиалом английского акционерного банка имеет такое же значение, как адмирал флота, даже гораздо больше.
— Я продолжу, только когда ты перестанешь смеяться, — объявила она.
— Я бы отдал годовой доход, чтобы оказаться там, когда это случилось! Разве он не велел тебе покинуть банк?
— Конечно, нет. Он был настолько вежлив, насколько это было возможно. Он предложил мне стул, приказал служащему принести еще один для полицейского и оставил нас разбираться с этим делом. Правда, он спросил меня, не возражаю ли я посидеть в приемной, пока мы разбираемся, потому что он очень занят; но он ни в малейшей степени не был груб.
— Продолжай, — сказал я. — Уж теперь-то я готов выслушать все что угодно.
— Ну, конечно, я сняла номер в лучшем отеле. У меня было много чемоданов, и единственное, что я могла сделать, — это блефовать; поэтому я отправилась в лучший отель и сняла самый лучший номер. Они, должно быть, подумали, что я миллионерша.
— Не пойму, как ты умудрилась? Миллионеры не путешествуют в каюте второго класса, и в гостинице наверняка видели этикетки на твоих чемоданах.
— Как ты думаешь, за что я дала чаевые корабельному стюарду? Все мои вещи были с этими ярлыками, но, прежде чем мы добрались до Саутгемптона, я заставила его заменить их на ярлыки первого класса.
— Тебе следовало бы стать преступницей. Хотя, возможно, ты и так уже одна из них. Но я все еще жду, когда ты расскажешь, откуда у тебя деньги.
— В первую ночь я рано легла спать, потому что хотела придумать план действий, а в постели я всегда думаю лучше, чем где бы то ни было.
— Ты хочешь сказать, что не придумала никакого плана, прежде чем начать?
— О! Как глупы мужчины! Как я могла составить план, когда у меня не было денег и я не знала, где остановлюсь или что такое Саутгемптон, и так далее? Конечно, после того, как я сошла на берег и сняла номер в отеле, все изменилось. Я совершила определенный проступок. Но, пока я не поселилась в гостинице, у меня, разумеется, не было никакого плана.
— И что же ты придумала? Или решила довериться удаче?
— Что-то вроде этого. Во всяком случае, в этом путешествии мне очень повезло. Но в первую ночь все выглядело не слишком многообещающе. Я лежала в постели и думала, думала и не могла сообразить, как действовать дальше. В конце концов, я сдалась и заснула.
Утром я почувствовала себя лучше, но даже тогда понимала, что мои шансы на успех довольно малы. У меня не было денег оплатить недельный счет в отеле. Это было дорогое заведение, и мне приходилось заказывать дорогое вино за обедом, чтобы соблюсти приличия. Так что действовать я должна была быстро.
Итак, сразу после завтрака я послала за местным справочником и просмотрела список адвокатов. Их были многие десятки, но я выбрала того, кто занимал больше всего места, а затем прочла о нем в другой части книги и обнаружила, что он заодно еще и мэр. То, что мне нужно.
Я не могла оплатить ни одного счета, а потому мне представилось, что лучше всего будет получить настоящий, солидный счет под большого человека, который, возможно, подождет своих денег и даст мне шанс развернуться.
Затем я попросила разрешения встретиться с владельцем отеля. Когда он закончил кланяться, — а они нисколько не похожи на американских владельцев отелей, они очень вежливы, — я спросила его, знает ли он мистера Льюисона, и он сказал мне, что мистер Льюисон его адвокат и ведет все его юридические дела.
— Вероятно, это тот самый джентльмен, который подал в суд на гостей, не оплативших счета, — предположил я.
— Возможно. В общем, он сказал, что мистер Льюисон — очень влиятельный и уважаемый джентльмен. Я полагаю, он имел в виду, что тот обладает большим политическим весом, но у них в Англии такой забавный способ высказываний — ты никогда не можешь до конца понять, что они имеют в виду.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — сказал я. — Они называют обманщика ловкачом, даже если это женщина — и прехорошенькая.
Она покраснела.
— Я не обманщица. И если ты будешь грубить, я не стану рассказывать эту историю. Я знала, что должна выглядеть убедительно; единственная трудность заключалась в том, чтобы заставить кого-то с деньгами поверить мне.
— Я всего лишь привел пример, — виновато сказал я. — Продолжай.
— Ну, я сказала мистеру Бертраму — так звали хозяина, — что мое дело очень важное и что я ни за что не допущу, чтобы оно попало в газеты, и попросила его никому не отвечать на вопросы обо мне. Он сказал, что будет очень осторожен... так и сказал... «очень осторожен».
Тогда я спросила его, могу ли я рассчитывать на то, что и мистер Льюисон будет очень осторожен, и он заверил меня, что могу; поэтому я попросила его позвонить и договориться о встрече, и он немедленно так и сделал. Позже я заказала экипаж, чтобы подъехать к конторе адвоката.
Сначала они пытались подсунуть мне одноконную упряжку, но я отослала ее обратно и заказала двуконное ландо, а хозяин гостиницы вышел и лично помог мне сесть в экипаж.
В Саутгемптоне люди обычно не ездят, когда отправляются к своим адвокатам, а идут пешком. Я теперь знаю это, потому что меня не заставили ждать ни минуты, — как только я вошла, клерк тотчас проводил меня в кабинет.
Мистер Льюисон оказался маленьким человечком с блестящей лысиной и кольцом угольно-черных кудрявых волос вокруг нее, совсем как у монаха.
Пока глаза не привыкли к свету, я почти не могла различить его лица, а он усадил меня на стул там, где свет падал прямо на меня. Но в то утро я тщательно занималась своим нарядом, и потому нисколько не нервничала.
Он не положил ноги на стол и не закурил, как это делают бродвейские адвокаты, а откинулся на спинку стула и слушал, сложив руки перед собой и медленно вращая большими пальцами. И каждый раз, когда я замолкала, он кивал.
Я сказала ему, что у меня есть рекомендательное письмо к другому адвокату, чье имя я не назову, но мистер Бертрам, владелец гостиницы, сказал мне, что мистер Льюисон — лучший адвокат в городе, так что я решила доверить свое дело ему.
Я и сейчас не знаю, то ли он настолько привык слышать, как его называют лучшим адвокатом в городе, что это перестало его интересовать, то ли он с подозрением относился к любым попыткам лести. Я склонна думать, что он недоверчив, — как я убедилась, малейшая попытка проявить вежливость делает англичан подозрительными. Во всяком случае, он, похоже, не очень оценил это.
И он все кивал и кивал, пока я говорила, но когда я упомянула поместья Каррутерсов, он сразу же очнулся и начал что-то записывать. Наконец он назначил на завтра еще одну встречу, да и мне, очевидно, удалось произвести на него благоприятное впечатление, потому что он сам проводил меня до дверей конторы, вместо того чтобы позволить клерку сделать это.
И, конечно, он не мог не заметить пароконный экипаж — меня это порадовало.
Разумеется, я знала, что он позвонит Бертраму прежде, чем я успею вернуться в гостиницу, но это меня не беспокоило — Бертрам только и мог рассказать, что у меня на чемоданах ярлыки каюты первого класса и что я сняла дорогой номер. А кроме этого, он обо мне ничего не знал.
Я не боялась Бертрама, и, как оказалось, была права, потому что, когда я вернулась на следующий день, мистер Льюисон был сама вежливость, и после того, как мы проговорили почти час, он пригласил меня пообедать. Все это время нас ожидал мой экипаж, и после обеда я отвезла его обратно в контору. Я делала вид, что совершенно не беспокоюсь о деньгах.
— Однако он не позволил тебе заплатить за обед, не так ли?
— Разумеется. Но я должна был заплатить за экипаж — или, точнее, оплату включили в мой счет. Мне так не хватало наличных денег, что я начинала чувствовать отчаяние. К тому времени у меня уже не хватало денег, чтобы оплатить обратный билет до Нью-Йорка, даже третьим классом, потому что я довольно свободно тратила наличные, чтобы выглядеть достойно.
Я уже всерьез подумывала о том, чтобы съездить в ломбард, и прикидывала, нет ли у меня с собой чего-нибудь такого, подо что «дядюшка» соблазнился бы дать денег взаймы, когда в гостиницу поселяется не кто-нибудь, а настоящий английский аристократ, из тех, о ком читаешь в воскресных газетах, но никогда не встречаешь в реальной жизни.
Ему было около двадцати двух лет, у него были рыжие волосы, прыщавое лицо и просто море денег. Именно он спас ситуацию.
Понятное дело, он не носил с собой денег, но судить о том, что они у него есть, можно было по жуткому высокомерию его слуги и по тому почтению, которое оказывали ему гостиничные служащие. Всегда можно определить, есть у человека деньги или нет.
— Тогда как же сотрудники отеля не смогли подметить, что у вас их нет?
— Я не мужчина, я женщина.
— Понятно. А есть ли какие-нибудь приметы, когда это женщина?
— Нет, если только ты сам не женщина. Женщина иногда может догадаться. Но я никогда не закончу, если ты будешь и дальше перебивать меня.
— Хорошо, я буду вести себя тихо.
— Когда его светлость вошел в гостиницу и увидел меня в вестибюле, он уставился на меня куда пристальнее, чем следовало бы из вежливости, поэтому я поднялась в номер и осталась там. Но бесспорно, я не стала обедать у себя.
Я достала самое лучшее платье — то, которое хранила для особых случаев, — и спустилась немного позже других… не слишком поздно, как ты понимаешь, но достаточно поздно, чтобы не идти в толпе. Он ждал в холле, чтобы увидеть, как я спускаюсь, и, хотя на этот раз не разглядывал меня так же пристально, последовал за мной в столовую и сел за соседний столик — ко мне спиной.
— Ужасно грубо с его стороны! — Я посчитал, что сочувствую, но ошибся.
— Я же просила тебя не перебивать! Он вовсе не был груб. Должно быть, он подкупил метрдотеля, заплатив как целой компании депутатов, потому что тот сразу же подошел ко мне и сказал, что мой столик зарезервирован кем-то другим, и не буду ли я возражать, если на этот вечер пересяду за соседний столик.
Он сказал, что соседний столик занимает лорд Типперери, но уверен, что лорд Типперери не будет возражать. И у него действительно хватило наглости пойти к лорду Типперери и спросить его, могу ли я пересесть за его столик, как будто они не сговорились еще до обеда.
Итак, я притворилась немного раздраженной, но не слишком, и пересела. И, конечно же, метрдотелю пришлось посадить за мой столик несколько человек, хотя в зале хватало свободных столиков, а примерно через четверть часа мы с лордом Типперери чувствовали себя как закадычные друзья.
Это был первый раз, когда я разговаривала с лордом, и обнаружила, что он очень похож на человека. Никогда в жизни я не была так удивлена. Он не говорил «Хо!» или «Без понятия!», как полагается английским лордам; на самом деле он вовсе не кичился своим положением; однако использовал самый удивительный сленг, который я когда-либо слышала, и я вряд ли поняла больше половины слов.
После ужина мы вышли и сели вместе в вестибюле, — чтобы посмотреть на людей, как сказал он, — но сам он был слишком занят разговором со мной, чтобы рассматривать окружающих.
Конечно, мне приходилось очень тщательно подбирать слова, и я была так занята, ломая голову над тем, как использовать его, что, наверное, выглядела довольно рассеянной, так что немного погодя время он заметил это и спросил, не плохо ли я себя чувствую. Мне нужно было что-то ответить, и я сказала, что английская обстановка на первых порах немного угнетала меня.
Он был ужасно милым мальчиком и сразу заявил, что знает, как все это изменить. На следующее утро он предложил мне прокатиться в его четырехместном автомобиле. Он сказал, что поездка на природу заставит меня влюбиться в страну — и все такое прочее. Он сказал, что не склонен цитировать стихи, но пейзаж «очень изящный», и это было самое понятное, что он мне наговорил.
Он сообщил, что приехал к своему адвокату по делам, связанным с его собственностью в этом районе, и что намерен подстегнуть его, потому что этот Льюисон медлителен, как катафалк, и наверняка продержит меня здесь больше месяца.
Когда я узнала, что мистер Льюисон тоже его адвокат, то поспешила подняться в свою комнату. Мне хотелось побыть одной, чтобы посмеяться и подурачиться.
Разумеется, рановато было ликовать, и я все еще не придумала, как поступить. Но знала, что подобное везение случается лишь раз в жизни, и была уверена, что у меня хватит ума воспользоваться им, когда настанет подходящий момент. Сложность заключалась в том, чтобы улучить подходящий момент.
Я отчаянно торопилась, да еще и разволновалась, однако понимала — чтобы правильно разыграть выпавшие карты, надо срочно дать себе разрядку. И потому поднялась в номер и минут десять пинала подушку по всей комнате. После чего успокоилась и легла спать.
На следующее утро я рассказала лорду Типперери, зачем приехала в Англию — по крайней мере, столько, сколько сочла нужным. Мне показалось, он проявил интерес. Когда я пожаловалась, что была у Льюисона и боюсь, что не получу столько внимания, сколько получает старый клиент, он предложил сопроводить меня туда сегодня днем и представить Льюисону надлежащим образом.
«Да ведь это же мой адвокат!  — заявил он. — Я отведу тебя туда и скажу ему, что ты мой друг. Он позаботится о тебе, и все будет в порядке. Он медлителен, как одна из его собственных лошадей, он позер, но честен, и нет лучшего адвоката в Англии. Я занимаю у него деньги, когда разоряюсь, — то есть довольно часто».
Мы вместе пообедали в отеле, и я еще немного доверилась ему. Я не сказала, что у меня осталось всего тридцать шиллингов, хотя так и было, но заявила, что буду счастлива до слез, если улажу свое дело, потому что мне очень нужны деньги.
Когда я сказала это, он довольно пристально посмотрел на меня, слегка приподняв брови, и я поняла, что совершила ошибку. Они не так просты, как кажутся, эти англичане! Я полагаю, вокруг богатых английских лордов отирается так много людей, которые пытаются надуть их, что все они, естественно, становятся подозрительными. Но как раз в тот момент, когда я посчитала, что все пропало, что я упустила свой единственный шанс, на меня снизошло совершенно божественное вдохновение.
Я спросила его, играл ли он когда-нибудь в азартные игры, и он тут же признался, что играл. Он сказал, что всегда играет и почти всегда проигрывает — по большей части на скачках, — но готов поставить почти на что угодно; и спросил, не знаю ли я, на что можно поставить.
И тут я поняла, что выиграла, — и едва не закричала от радости. Остальное было несложно.
Я сказала, что никогда не играла в азартные игры, и так оно и есть, но сказала, что собираюсь попробовать. Он кивнул и заявил, что поддержит меня, потому что удача всегда на стороне новичков, и можно ее испытать.
Он сказал, что ему наплевать на «Континенталь», и он будет помогать мне выиграть мою тяжбу.
Тогда я сказала ему, что именно по этой причине я так спешу получить немного денег; я хотела получить деньги до того, как все хорошее останется в прошлом. Но я бы не стала говорить ему, что имею в виду. Во-первых, я и сама еще ничего не знала. Но я хоть что-то должна была ему сказать.
Внезапно я вспомнила о своем троюродном брате, который работал секретарем или кем-то в этом роде на цинковом заводе в Питтсбурге, и это навело меня на другую мысль. Бедный старина Амос всегда приставал к моему кузену в Питтсбурге, прося информацию, чтобы поиграть на бирже, и единственный раз, когда тот дал ему наводку, Амос сыграл и проиграл. Он потерял почти все, что у нас было.
Итак, я сказала, что получила кое-какую личную информацию от человека, который был другом моего покойного мужа. Перед смертью мой муж пообещал ему, что будет заботиться обо мне, и это был его способ сделать это. Он велел мне собрать каждый цент, который я смогу собрать, купить некоторые акции и держать их на подъеме.
Лорд Типперери страшно разволновался. Он никогда не играл на бирже, и мысль о том, чтобы сделать это, раззадоривала его до безумия. Он хотел сразу же узнать название акций, чтобы потом поехать в город и получить деньги.
Он сказал, что это было ужасно спортивно с моей стороны — поставить все свои деньги на одну лошадь, и ему совсем не понравилось, когда я отказалась сообщить ему, какие это акции.
Но я не могла ему подсказать по той простой причине, что не знала названия ни одной акции, и мне сначала следовало посмотреть их в газете. И тогда я нашла временный выход из положения, заявив, что информация была дана мне под строгим секретом и что я не могу даже подумать о том, чтобы разглашать ее.
В тот же день он отвез меня в контору мистера Льюисона и должным образом представил, как и обещал. Мы долго беседовали с адвокатом, но ничего особенного из этого не вышло, кроме того, что он обещал как можно скорее заняться моими делами.
Лорд Типперери сразу же спросил его, сколько времени, по его мнению, пройдет, прежде чем он уладит мои дела, и тот ответил: несколько недель.
Тогда лорд Типперери посмотрел на меня с самым комичным выражением озабоченности, и я невольно рассмеялась. А Льюисон, казалось, был ужасно удивлен, что лорд Типперери настолько интересуется моими делами, но промолчал — по крайней мере, тогда.
После того как мы ушли из конторы, этот мальчик только и делал, что приставал ко мне с просьбами посвятить его в тайну, а за обедом сказал: «Послушайте, Миссис Кротерс, какая досада, что вы не можете получить деньги от старого Льюисона в течение месяца или двух. Вам это будет сильно беспокоить. Разве мы не можем поступить следующим образом? Я поеду в город, открою счет в одной известной мне брокерской фирме и устрою так, чтобы вы могли купить акции за мой счет, не выдавая мне названия, а потом мы поделимся прибылью. Как вам такое предложение? Тогда завтра утром, перед тем как ехать в город, я зайду к старику Льюисону и уговорю его дать мне сразу несколько тысяч, чтобы дело не застряло без денег. Он не раз одалживал мне, и запросто может выдать несколько тысяч прямо сейчас».
Напоминаю, он говорил о фунтах стерлингов, а не о долларах! И это слушала бедная малышка, за душой у которой оставалось всего несколько шиллингов на всем белом свете, но зато был огромный счет за гостиницу, который только рос! Не удивительно, что я была в смятении! Разумеется, я согласилась на его предложение, и на следующее утро отправилась в Публичную библиотеку за информацией о Питтсбурге.
Я прочла все о Питтсбурге в какой-то толстой энциклопедии, и хотя чтение этой книги наскучило мне почти до слез и каким-то невероятным образом напомнило мне завтрак в пансионе в понедельник утром — не знаю почему, но именно так! — мне удалось как следует сосредоточиться, чтобы вспомнить, что «Национальная Цинковая Амальгама» была там одним из крупнейших концернов.
Затем я вернулась в гостиницу и села в вестибюле, чтобы изучить финансовую колонку утренней газеты. Американские газеты пишут непонятно, если открыть их на финансовой странице, я не верю, что жаргон, который они используют, действительно что-то значит; но английские газеты бесконечно хуже, уверяю, что я едва не рыдала, пытаясь разобраться в них.
В одной колонке были названы две разные вещи, каждая из которых могла быть связана с «Цинковым Сплавом». Обе называли Н. З. Ам, но у одной было слово «ком» с точкой, а у другой слово «преф». В самом низу колонки была приписка, в которой говорилось, что «ком» в основном уже продана. «Ком» и «преф» котировались по разным ценам, и я полагаю, это была самая запутанная путаница, которую я когда-либо пыталась разгадать.
Я бы никогда не стала ломать над этим голову, если бы не Бертрам, хозяин гостиницы. Он прошел мимо меня, когда я сидела в вестибюле, и улыбнулся. Я спросила его, чему он улыбается, и он ответил, что легко определить мою национальность, не слыша моего говора, потому что американские женщины — единственные женщины, которые читают финансовые колонки газет.
Я сказала, что читаю только из любопытства, и спросила, что означают эти «ком» и «преф». Он все объяснил мне в довольно короткой лекции, после чего я почувствовала себя готовой к сражению.
Около двенадцати часов мистер Льюисон прислал мне телефонограмму с просьбой зайти к нему в контору, и я снова вызвала экипаж, гадая, что бы это значило. Когда я вошла, меня сразу провели в его кабинет, и он, не теряя времени, перешел к делу.
Он сидел, моргая, в своем обычном углу, а меня усадил прямо под лучами солнца, падающими в окно. Он следил за моим лицом так же внимательно, как кошка за мышью, и я надеялась, что не слишком сильно напудрилась, — я собиралась с некоторой поспешностью. От его первого вопроса у меня перехватило дыхание. Он спросил:
«Миссис Кротерс, сколько у вас денег?»
Полагаю, на моем лице было написано, что он застиг меня врасплох, и он, должно быть, догадался обо всем остальном, потому что сразу же сказал:
«Вам незачем отвечать мне. Полагаю, я знаю достаточно. Итак, миссис Кротерс, лорд Типперери — мой уважаемый клиент. Я знаю его с самого детства. Его отец тоже был моим клиентом, и его дед часто доверял свои дела моему отцу. Надеюсь, вы согласитесь, что я имею право интересоваться его благополучием. И поэтому я хочу, чтобы вы рассказали мне в точности, какое дело вы затеяли с лордом Типперери. Он зашел ко мне сегодня утром и рассказал немного, но недостаточно. Тут нет никакого смысла ходить кругами. Я дам вам пятьдесят фунтов за информацию».
«А я возьму ваши пятьдесят фунтов, мистер Льюисон, потому что они мне нужны, но если бы вы меня спросили, я бы сразу объяснила вам суть затеи».
Выражение его лица немного изменилось, как будто он не верил мне и мысленно усмехался, но он был слишком вежлив, чтобы показать это откровенно; он лишь кивнул и жестом велел продолжать. Тогда я рассказала ему ту же историю с акциями, что и лорду Типперери.
Но он, казалось, ожидал большего, и когда я закончила, он только поднял брови, ожидая продолжения.
Я молчала, и тогда он спросил меня:
«А как называются акции?»
«Нет, мистер Льюисон, это не входило в сделку. Если я скажу вам название акций, тайна будет раскрыта!»
«Мадам, — объявил он. — Это было четко оговорено в сделке. Я настаиваю, чтобы вы сообщили название акций. Что касается тайны, то нет более безопасного хранилища для любого секрета, чем в четырех стенах личного кабинета юриста. Искренне заверяю вас, — все, что вы мне расскажете, останется глубокой тайной».
«Но даже Лорд Типперери не знает», — возразила я.
«Мне это известно, мадам. Собственно говоря, именно поэтому я и настаиваю на полной откровенности со мной».
Он вытащил из жилетного кармана пленительную помятую банкноту «Английского банка» на пятьдесят фунтов и рассеянно шуршал ею между пальцами, и тогда я внезапно выпалила, что концерн называется «Национальная Цинковая Амальгама».
Он сразу же передал мне пятьдесят фунтов, и подозреваю, я никогда в жизни не видела человека, который бы так сильно удивился.
Он сказал: «Мадам, я должен извиниться. Мы все не застрахованы от ошибок, и я совершил одну из них. Ваша тайна, разумеется, надежно сохранится у меня, а взамен я открою одну из своих. Я сам являюсь крупным держателем акций «Национальной Цинковой Амальгамы» и уверен, что акции в конечном итоге поднимутся в цене до высших котировок. Или будут где-то в этих пределах.
Я совершил большую ошибку, предположив, что вы авантюристка и пытаетесь продать моему клиенту какие-то никчемные ценные бумаги. Поверьте, такое случается довольно часто, и в каждом замеченном мною случае это совершается с помощью женщины. Я полагаю, ваша идея состоит в том, чтобы убрать акции с рынка и дать цене на них подрасти?»
Я не имела ни малейшего представления, что значит «убрать акции с рынка», но знала, что бедный старый Амос потерял все деньги, спекулируя на марже — что бы это слово ни значило. И тогда я сообщила ему, что меня ужасает проблема с маржой. Он выглядел так, будто прямо сейчас умрет от смеха.
Он потер руки, глаза его засверкали, и он с минуту смотрел на меня поверх очков, прежде чем заговорил. Затем он поудобнее устроился в кресле, положил ногу на ногу, подался в мою сторону и оперся локтем на колено.
«А теперь послушайте меня, миссис Кротерс, — сказал он. — Я немного ободрю вас. Мой клиент, лорд Типперери, тратит слишком много денег. Не на пользу себе. Он слишком любит брать взаймы и еще больше, к сожалению, любит азартные игры.
Я уже больше года пытаюсь убедить его остановиться и заняться улучшением финансового положения. Но вы, кажется, нашли ключ к разгадке этой ситуации, и я предлагаю вам следующее.
Позвольте мне вести ваш счет. Мы разрешим лорду Типперери вообразить, будто он играет в азартные игры, тогда как на самом деле я куплю акции на его имя и буду держать их у себя до тех пор, пока не наступит подходящий момент, чтобы продать их. На принадлежащие лорду средства, которые я имею право использовать, можно приобрести значительный пакет акций, а их подорожание в течение, скажем, шести месяцев или года должно существенно пополнить его финансы.
Как только я получу его письменное разрешение на покупку акций и обещание не продавать их до тех пор, пока они не подорожают до определенной суммы, я смогу действовать дальше. Одна из его приятных маленьких особенностей заключается в том, что он никогда не нарушает обещаний.
И как вы относитесь к тому, чтобы получить десять процентов чистой прибыли от сделки? Я уверен, лорд Типперери согласится. Полагаю, вы имеете на это полное право, поскольку убедили моего клиента в том, в чем сам я убедить его не смог.
Разумеется, я знаю, что по соглашению между вами вы получаете половину прибыли. Но я знаю Лорда Типперери так же хорошо, как самого себя, и, при всем моем уважении к вам, я очень сомневаюсь, что любую прибыль возможно разделить по справедливости. Когда слишком неопытные люди открывают счет на Фондовой бирже, результат одинаков — полное разорение. Не кажется ли вам, что мое предложение выглядит лучше?»
Ну, конечно, я считала, что так будет лучше, и когда Лорд Типперери вернулся из Лондона, я заставила его пойти и все уладить с мистером Льюисоном. Адвокат согласился снабжать меня деньгами, пока действует соглашение, и хотя его и мое представление о том, что составляет достаточную сумму для жизни, несколько расходились, я время от времени получала от него достаточно денег, чтобы оплачивать гостиничные счета.
А стоимость акций «Национальной Цинковой Амальгамы» все поднималась и поднималась. Я не стану рассказывать тебе, сколько я заработала!
Но и это не все. Прежде чем соглашение подошло к концу, а я по-прежнему оставалась в Саутгемптоне, мистер Льюисон выяснил, что я, как вдова Амоса, имею право по чьему-то завещанию на пожизненное владение небольшой частью поместья Каррутерсов. Значит, Амос все-таки был прав! Доход невелик, но он постоянный и безопасный, и мне больше не нужно выходить на сцену.
Лорд Типперери — самый милый мальчик на свете, но я не могла допустить, чтобы он так сильно влюбился в меня, что люди стали бы судачить о нас; поэтому, когда я получила все деньги, которые мне причитались, я попрощалась с ним и мистером Льюисоном и сбежала в Париж. Я купила в Париже все, что хотела, — во всяком случае, все то, без чего совершенно не могла обойтись, собрала вещи и немедленно отправилась в Нью-Йорк.
Ты даже не представляешь, как я рада, что вернулась! В мире нет такой улицы, как Бродвей! А теперь скажи, куда ты поведешь меня ужинать?
Я смотрел на нее несколько мгновений, изучая ее наряд и обдумывая свои возможности.
— В самое изысканное заведение в городе, — предложил я наконец. — Подожди, пока я надену приличную одежду.
— Ни в коем случае! — твердо сказала она. — Они не допустят убожества в изысканном заведении. Кроме того, ты не можешь позволить его себе!
Так что мы отправились в то же самое место, куда ходили в прежние времена, когда она оказывалась в Нью-Йорке в тяжелом финансовом положении между ангажементами.
И мы развлекались как прежде, несмотря на то, что ресторан был дешевым. Позже, когда я проводил ее домой и мы все еще болтали на тротуаре перед ее квартирой, я сказал:
— Что ж, спокойной ночи, Китти. Я убедился, что ты лучшая актриса в жизни, чем на сцене!
— Ты становишься чересчур мудрым, — сказала она, смеясь. — Спокойной ночи.

Из журнала «Все истории», июнь, 1911 г.
Опубликовано на сайте Крымского отделения Союза писателей России в 2020 г.