Emergency department

Это случилось год назад, в прошлую зиму. Я заболела вирусным гриппом с высокой температурой, которая держалась три дня. Пока она держалась, я чувствовала себя более-менее сносно, но как только она спала и я попыталась встать, сердце мое начало скакать и кувыркаться, да так сильно, что я решила, что умираю. Я подождала немного, но оно продолжало дурить, тогда я сказала мужу, чтобы вызывал скорую – 911.
– Может обойдется? – с надеждой спросил он.
Я безнадежно махнула рукой. Муж позвонил, и вскоре приехала скорая – ambulance.

В дом вошли рослые парамедики в черных спецовках и быстро подцепили ко мне аппарат ЭКГ, потом, бегло взглянув на прибор, сообщили, что инфаркта пока нет и ничего другого тоже не выявлено. Однако, добавили они, нет гарантии, что в дальнейшем состояние мое не ухудшится, и спросили, хочу ли я поехать в больницу. Я кивнула, само собой, зачем рисковать? Зря кивнула, как потом выяснилось, но не буду забегать вперед.

Замирая от слабости, я села, опустив ноги на пол. Один парамедик, присев рядом, поддерживал меня, другой прикатил каталку.
– Мне надо... – замялась я, – в туалет.
– Пи? – спросил парамедик участливо.
– Пи, – подтвердила я, повесив голову.
Он подхватил меня под мышки и проворно повлек к туалету, осторожно впустил меня внутрь, сам встал у двери, сказав, чтобы я ее не запирала, на всякий случай.

Потом меня уложили на каталку, укрыли пледом и повезли к лифту. Я сказала мужу, чтобы захватил мое пальто, не полагаясь на их плед, так как на улице был мороз. И мы поехали, гудя сиреной на перекрёстках. Странно было слышать сирену изнутри, из самого, так сказать, эпицентра, а не как всегда, издали... Наконец приехали, и меня вкатили в большой коридор отделения неотложной помощи – Emergency department, один конец которого выходил раздвижной дверью на улицу, откуда вносили на каталках больных, а другой кончался регистратурной стойкой, за которой сидел медперсонал и смотрел в компьютер. С левой стороны коридора выстроилась очередь из каталок. Меня поместили в конец очереди.

Впереди меня лежал старик с бескровным лицом и смотрел в потолок. Потом шла полная негритянка, которая ела чипсы. До нее – девочка лет двенадцати с шиной на ноге. Кто был до девочки, уже не помню, в целом человек восемь – десять, не считая сопровождавших. Вскоре открылась дверь, обдав всех ледяным ветром и впустив новую каталку, которая встала за мной. На ней лежала худая женщина в лёгкой ночнушке. Она судорожно кашляла, вскакивая и хватая себя за грудь.

Мимо каталок время от времени пробегал медперсонал, внося оживление в ряды больных и родственников. Чёрная больная, поев чипсы, просила воды. Старик просил второе одеяло. Девочка с шиной болтала по телефону. Женщина сзади захлебывалась от кашля. Я лежала, прислушиваясь к своему сердцу, оно продолжало шалить, но уже не так шибко. Муж стоял рядом, томясь от скуки, жалея, что не захватил с собой какой-нибудь том Толстого. Он уже прочел все настенные плакаты, инструкции по борьбе с вирусом и план эвакуации отделения при пожаре. Потом пошел в туалет и, вернувшись, сообщил, что там вообще нет дверей.

Прошло два часа. Очередь медленно продвигалась к стойке. Дверь с улицы постоянно распахивалась, впуская новых больных и порывы ветра. В коридоре при этом кутались в одеяла. Чёрная больная, напившись воды, поплелась в туалет. Девочка с шиной скакала по коридору на здоровой ноге. Старик, лёжа под двумя одеялами, вдруг запел песню. Похоже, это была старинная баллада, судя по интонациям, то скорбным, то воинственным, хотя слов не было слышно. Больная с кашлем глотала воздух губами, выкатив глаза. Мимо с прежней частотой пробегал медперсонал. Я начала испытывать голод, сердце отошло на второй план. Муж отыскал Тим Хортонс и принес бейгл.   

Прошло три часа. Девочка с шиной ускакала вглубь отделения. Ещё через час забрали чёрную женщину. Старика, продолжавшего петь, повезли к регистратуре. И я оказалась первой в очереди. Но тут женщина сзади зашлась таким кашлем, что вся посинела. Это уже был не кашель, а хрип, возможно предсмертный. Мне и другим больным стало ясно, что она скоро отдаст концы. Мы стали кричать: «Заберите её, она умирает!» Пробегавший мимо персонал стал притормаживать, присматриваясь к больной, в регистратуре задвигались. Наконец коллективный разум, центром которого был компьютер, выдал решение и больную покатили в реанимацию.

Полежав ещё час и испытывая нарастающее возмущение, я встала и шатаясь, пошла к стойке. Муж пытался меня остановить, но я от него отмахнулась и дойдя до стойки, прислонилась к ней грудью:
– Сколько мне ещё ждать? – спросила я.
Регистраторша посмотрела на меня тяжёлым взглядом и сказала, что у неё нет ответа на мой вопрос.
– А у кого есть? – сказала я, медленно закипая.
– Ни у кого, – заявила она бесстрастно. – Сначала врач должен осмотреть тех, кто прошел регистрацию до вас. Врачей мало, больных много, коек тоже мало, когда кого-то переведут на этаж, вы займете его койку. Это может занять от одного до нескольких часов...
– А если я дома буду ждать «его койку», и вернусь, когда вы меня позовете?
– Если вы уйдёте и снова вернётесь, то пойдёте в конец очереди, – сказала она безапелляционно.
– Ха! – сказала я, вложив в этот слог весь свой сарказм.
– На что вообще вы жалуетесь? – спросила регистраторша.
– Как на что, – начала я, забыв про сердце, – у вас тут можно загнуться от холода, в коридоре вовсю гуляет ветер и поесть толком негде, а в туалете вообще нет дверей!
– Ну уж извините, это не гостиница, а больница, – съязвила она.
– В нормальных больницах не доводят больных до удушья, – не осталась и я в долгу.
Она демонстративно уткнулась в компьютер, давая понять, что разговор окончен. Я взяла подвернувшийся под руку стул и пошла к туалету, заявив, что буду ждать там, пока меня не осмотрит врач, так как у них больше негде укрыться от ветра.

Просидев минут двадцать и окончательно потеряв терпение, я вышла из туалета и сказала мужу на английском громко, так, чтобы меня услышали за стойкой: «Пойдем отсюда, лучше умереть дома!» За стойкой промолчали. Муж не стал возражать и мы, вызвав такси, поехали домой. К тому времени сердце перестало скакать, только ноги слегка подкашивались.

Дома, приняв душ, я пришла в более приятное расположение духа. Я подумала, что всё сложилось не так уж и плохо: я сижу перед телевизором в мягком кресле, пью чай из моей любимой чашки, а не лежу в больнице на жёсткой койке с проколотой веной, что могло бы случиться, если б я дождалась врача. Я вспомнила рассказы своих знакомых об их опыте пребывания в Emergency, который мало чем отличался от моего. И до меня наконец дошел тайный смысл, скрытый принцип функционирования всех Emergency department в Канаде.

Нет, не потому там держат людей по 7, 8, а то и 10 часов подряд, что у них не хватает врачей и коек, это так, для отвода глаз говорится. Настоящая же цель – стихийный отсев больных с помощью простого и надежного теста: испытания временем. Если это серьёзный больной, он от них никуда не денется, только дойдёт до кондиции. Ну а если так-сяк, то зачем на него тратить время и деньги? Посидит этак часиков восемь и махнет рукой, и уйдёт к себе восвояси. Между прочим, себе же на пользу. Вот как здорово всё придумано! А больные всё жалуются, жалуются...