М. Ф. Диккенсон Любовь в джунглях Повесть

Мэй Фрейд Диккенсон

Любовь в джунглях

Повесть

Перевел с английского Олег Азарьев, 2020


I

Рода Уолер во все глаза смотрела в окно купе первого класса Калькуттско-Бомбейского экспресса. Наконец-то она действительно оказалась в Индии — в Индии, где ее отец провел большую часть своей жизни, в Индии, стране тайн, о которой она мечтала так часто, — в Индии великолепной, восхитительной, с ее золотыми слонами, ее храмами в россыпи драгоценных камней, ее царственными раджами.
Прижавшись щекой к мокрому от дождя оконному стеклу, девушка видела плоские, пропитанные водой рисовые поля, где яркие желто-зеленые копья молодого риса только что пронзили темную жижу. Тут и там пальмы или заросли разлапистого бамбука скрывали жалкие кучки деревенских глинобитных хижин. Сквозь моросящий муссонный туман промелькнула полуразрушенная мечеть.
Рода разочарованно поежилась. Все тут было унылым, грязным и уродливым, совсем не похожим на то, что она себе представляла. Голые по пояс коричневые фигуры сновали под грязными белыми хлопковыми зонтами; в неглубоких грязных лужах вдоль железнодорожного полотна мужчины и женщины купались, стирали одежду и зачерпывали воду в терракотовые кувшины, чтобы пить ее. Она увидела огромных серо-стальных буйволов, горбатых быков, тощих низкорослых коров и стада резвящихся коз. На каждой станции платформы заполняли орды мужчин в развевающихся дхоти и женщин с кольцами в носу, с драгоценностями в ушах, с массивными браслетами на босых ногах, со стеклянными и медными браслетами на запястьях; лица разрисованы татуировками из знаков касты, черные маслянистые волосы, небрежно прикрытые сари.
Девушку охватило чувство подавленности. Возможно, потому, что ей предстояло встретиться с неизвестным — отцом, которого она не помнила и о котором практически ничего не знала. Он просто был источником щедрого ежеквартального пособия, которое давало ей все необходимое и позволяло с комфортом окончить колледж.
Ее мать умерла в Индии, и Рода была отправлена в Штаты, чтобы ее в строгости воспитывала старая тетя; но она всегда была полна решимости когда-нибудь вернуться в Индию и познакомиться со своим отцом. Она писала ему бесчисленные письма, в которых сообщала, что собирается приехать, но в ответ он неизменно и настойчиво убеждал ее остаться дома.
Однако после окончания школы в Рэдклиффе девушка взяла все в свои руки.
Теперь она была совсем одна в этом мире — старая тетя умерла и оставила Роде скромное наследство. Это был ее шанс повидаться с отцом до того, как она начнет преподавать в школе, чтобы заработать себе на жизнь. Она собрала чемоданы, написала отцу веселое, вызывающее письмо, извещавшее об ее отъезде, и в приподнятом настроении отправилась в Барампадар, в Индию.
И это была последняя часть ее долгого и чудесного путешествия. Меньше чем через полчаса она будет там. Она телеграфировала из Сингапура, сообщая, что уже едет, и телеграфировала из Калькутты, сообщая час своего прибытия. Конечно же, он будет ждать ее на вокзале. Как странно будет увидеть собственного отца впервые за пятнадцать лет!
Рода с усилием вытряхнула из головы все мрачные мысли и улыбнулась своему отражению в зеркале туалетного столика; она надеялась, что он полюбит ее, найдет хорошенькой и милой. Там, в Бостоне, люди были склонны преувеличенно восхищаться утонченным очарованием девушки, но она никогда не верила комплиментам.
— У меня просто выцветшие желтые волосы, — смеялась она, — а мой бедный нос такой неклассический.
Но в остальном она была очень мила на вид, этакая миниатюрная «штучка», изящная и привлекательная.
Наконец поезд подкатил к станции Роды; маленькие вагончики резко остановились, и девушка нетерпеливо высунулась из окна, чтобы взглянуть на отца. Она была уверена, что узнает его, если не по бурному биению своего сердца, так по фотографиям, когда они встретятся. Он обнимет ее и поцелует; конечно, он будет рад видеть ее после того, как она проделала столь утомительно долгий путь.
Дверь ее купе была распахнута настежь; Рода стояла, готовясь выйти. Полдюжины оборванных кули забрались в вагон, ссорясь из-за багажа. Девушка спрыгнула на землю, нетерпеливо озираясь по сторонам.
Обычная болтливая толпа туземцев в тюрбанах сидела на корточках на сырой платформе; полдюжины из них лежали, растянувшись, как грязные трупы, с прикрытыми лицами.
Рода с беспокойством заметила, что ее никто не встречает.
Всепоглощающее чувство тревоги овладевало ею — вдобавок сумасшедший галдеж сбивал ее с толку. Ее чемоданы и сумки громоздились вокруг нее, а сама она с волнением оглядывала платформу.
Никто, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания, разве что кто-нибудь изредка взглядывал ей в лицо с наглым любопытством. Рода почувствовала, как на глаза стремительно наворачиваются слезы. Куда же ей идти? Как же ей теперь быть? Ее отец наверняка приехал бы встретить ее или, по крайней мере, послал бы кого-нибудь.
Мимо нее прошел железнодорожный охранник, с красным лоскутом, похожим на кроличье ухо, торчащим из его пургари. Рода попыталась спросить его, не знает ли он, где ее отец, но он не понимал по-английски, и все ее усилия были тщетны.
Как раз в тот момент, когда девушка решила оставить багаж и отправиться на поиски кого-нибудь, кому она могла бы объяснить свое затруднительное положение, она увидела всадника в белой рубашке, быстро скачущего к станции.
К горлу Роды подступил комок — должно быть, это отец все-таки спешил встретить ее. Она увидела, как он соскочил с седла и быстро направился к ней; она шагнула навстречу, протянув руки, с нежным от волнения оживленным личиком.
Но когда он подошел ближе, она с острейшим разочарованием увидела, что этот человек не мог быть ее отцом. Он был молод и, несмотря на совершенно европейский костюм для верховой езды, несомненно, был туземцем. Его темные глаза горели на тонко очерченном желтоватом лице, а черные волосы оказались зачесаны со лба назад, когда он поднял свой топи.
— Мисс Уолер, я полагаю, — сказал он, и в его словах едва уловимый акцент портил совершенство английского языка. — Тысяча извинений за то, что заставил вас ждать. Ваш отец…
— Да! — перебила она его.
— Мистер Уолер в отъезде, поэтому он не получил вашу калькуттскую телеграмму. Он должен вернуться этим вечером, поэтому я пришел, чтобы встретить вас.
— Вы очень любезны, мистер?.. — она запнулась.
— Дас, — подсказал он. — Ганеш Дас. Я — помощник вашего отца.
Они прошли через станцию. Он повернулся, чтобы дать кули указания на беглом хиндустани, и контраст в его почти подобострастной манере говорить с ней, и его резкая властность в обращении к кули крайне неприятно поразили Роду. Конечно, она испытала огромное облегчение оттого, что он пришел за ней, но было в нем что-то такое, что ей не нравилось.
«Это просто предубеждение, — сказала себе Рода, — только потому, что он не белый.
— Боюсь, мисс Уолер, — с сожалением сказал Дас, — что вам будет не очень удобно добираться отсюда до бунгало. Дороги здесь почти непроходимы, иначе я предложил бы Тонгу. Однако я думаю, если вы не согласитесь ехать на моей лошади, то лучше всего будет взять палки.
— Я не езжу верхом, — сказала Рода, с любопытством разглядывая большой черный ящик в форме гроба, стоявший на земле перед ними.
— Мусульманки пользуются ими, — сказал Дас, постукивая по паланкину хлыстом для верховой езды, — они просто забираются здесь. — Он отодвинул маленький раздвижной ставень.
— Неужели я должна втиснуться туда? — воскликнула девушка в изумлении.
— Я думаю, это лучший выбор, — ответил он. — Вас понесут, и мы хорошо проведем время.
Рода никак не могла побороть свое нежелание лезть в коробку: там было так душно и противно. Трудно представить, что женщины прячутся таким абсурдным образом, когда хотят выйти на улицу. Она знала, что женщины на востоке носят вуали, но почему-то считала, что это скорее вымысел, чем факт.
Слегка улыбаясь нелепости этой ситуации, она забралась в палки и, устроившись на подушках, почувствовала, как паланкин резко дернулся вверх, когда кули подхватили его и отправились в путь.
— Вы найдете Барампадар интересным, — сообщил Дас, — вы находитесь в туземном штате, прямо в сердце джунглей. Местные жители — не индусы и не мусульмане, а одно из племен аборигенов, загнанных в эти холмы. Они не говорят на хиндустани, но имеют свой собственный неписаный язык. До сих пор они совершенно не испорчены и совершенно примитивны; вы увидите, как они выходят в джунгли охотиться на диких слонов и леопардов, вооруженные только отравленными стрелами и луками.
— Как это волнующе! — воскликнула Рода. — И они очень свирепы?
— Вовсе нет, — сказал он, — они совсем ручные. Санталы — очень миролюбивый народ, пока... — он многозначительно помолчал, — пока они не проснутся.
Рода подняла на него глаза и удивилась, увидев на его лице такое злобное выражение, что у нее перехватило дыхание. Это испугало ее, но через секунду все исчезло, и он наклонился к ней, учтивый, приятный и улыбающийся.
— Как раз сейчас здесь кипит небольшое возмущение, — продолжал он. — Именно это и помешало мистеру Уолеру встретиться с вами.
— Значит, есть опасность! — воскликнула девушка.
— Нет, — ответил он, — хотя я уверен, что если бы ваш отец думал, что вы так скоро будете здесь, он мог бы сделать для вас другие приготовления. Однако, — и его белые зубы блеснули между полных губ, — вам нечего бояться, уверяю вас. Санталы не похожи на воинственные пограничные племена, о которых вы, вероятно, подумали.
Рода больше ничего не сказала. Она чувствовала смутное, глухое беспокойство, как предчувствие зла.
— Вы ведь девушка из Рэдклиффа, я полагаю? — спросил Дас, нарушая короткое молчание. — Я из Гарварда, 1909 год.
— Как мило! — сказала Рода с наигранной сердечностью. Она начинала чувствовать в нем некую самоуверенность. Она окинула его критическим взглядом, скорее возмущаясь тем, что он должен был поступить в Гарвард. Однако она должна была признать, что фигура у него была вполне приличная — одежда безупречна, он хорошо сидел на лошади, кожа светлого цвета; и все же девушка говорила себе, хотя и не могла точно ронять почему, что находит его совершенно отвратительным.
— Иногда я жалею, что уехал из Штатов, — самодовольно продолжал Дас. — Я прекрасно провел время в колледже; я выиграл чемпионат по плаванию на первом курсе. — Он подождал ответа от девушки и, не получив его, безмятежно продолжал: — А вы знали ивовые рощи в Бэк-Бэй? Энн Уиллоу-Торп была моей большой подругой. Несколько моих знакомых парней остались в Бостоне; многие из них женились на американках.
И тогда Рода смогла определить тонкую антипатию, которую он пробудил в ней. Оказалось, что в его глазах между туземцем и белым не было различия.
Ей вдруг захотелось, чтобы эта тряская поездка закончилась.
— Впереди виднеется бунгало, — сказал бенгалец. — шахта как раз за ним.
Рода нетерпеливо посмотрела в ту сторону. Они миновали широкие шаткие ворота и оказались на территории большого бунгало с тем обветшалым видом, какой имеют в тропиках старые здания. Буйные красные и желтые пятнистые каны обрамляли неухоженные садовые дорожки, чахлые бархатцы здесь разрослись, банановые и папайевые деревья росли беспорядочно, но два могучих манго по обе стороны бунгало давали ему простор, который, впрочем, заполонили растрепанные виноградные лозы.
Стоя перед дверью, Рода выбралась из палки и огляделась: яркое солнце садилось за пурпурные холмы, холодный воздух заброшенности и одичания окутал ее.
— Мистер Уолер вернется только в семь вечера, — сказал Дас, стоя рядом с ней и держа в руке топи. — Он хотел бы, чтобы вы к этому времени устроились поудобнее.
Рода медленно поднялась по низким ступеням на застекленную веранду. Когда она вошла, полдюжины слуг в тюрбанах, одетых в более или менее безукоризненные белые одежды, тотчас загалдели.
— Большое спасибо, что привели меня сюда, — сказала девушка, обращаясь к бенгальцу, который ждал снаружи.
— Было очень приятно познакомиться, мисс Уолер, — сказал он. — Доброго вам вечера. — И он зашагал прочь, а его лошадь последовала за ним.
Рода позволила сетчатой двери захлопнуться за собой и поспешно прошла через веранду. Птица минар в плетеной клетке сонно трепетала крыльями — у нее за спиной жужжали слуги: «Салам, мемсахиб». Она слышала слабый звон браслетов и ощущала, что за ней наблюдает множество глаз.
Как бы ей хотелось, чтобы приехал ее отец! Как ужасно одиноко здесь, в окружении всех этих странных смуглых людей. Она увидела, как щель ставни слегка раздвинулась, и, нахмурившись, последовала за носильщиком в дом своего отца.


II

Было почти семь вечера, когда Рода, умытая и причесанная после поездки, снова вышла на застекленную веранду.
Что за ужасное место это бунгало! Огромные комнаты с высокими потолками показались ей мрачными и уродливыми, как казармы, неухоженные и неопрятные.
Дурри на полу заплесневели, деревянные панели наполовину съедены термитами, а паутина, тяжелая и серая от пыли, опутывала веревки панка. Рваные занавески на крыльце криво висели на шкивах, керосиновая лампа дымилась на сломанном плетеном столе, а огромные жуки и летучие мыши, привлеченные светом изнутри, яростно бились о ширмы.
Родой овладело беспокойство. Она вернулась в гостиную, где маленькие ящерицы бегали по выбеленным стенам, где криво висели объявления о пРодаже сигарет и пара плакатов «Девочки Гибсона». Исцарапанный карточный стол, покрытый сажей камин и пара шатких стульев довершали обстановку.
Рода быстро прошла через столовую, вышла на заднее крыльцо и очутилась в сгущающихся сумерках.
Внезапно у нее перехватило дыхание, и она издала сдавленный вскрик. Какой-то верховой только что подъехал и, спрыгнув с седла, позвал мальчика.
Рода на мгновение остановилась в тени огромного манго, прижав руки к бьющемуся сердцу. Это был ее отец. Даже в тусклом свете она узнала тонкий прямой нос и коротко подстриженные усы с той фотографии, где он был запечатлен у них дома.
— Гаван! — позвал он и так грязно выругался на смеси индостанского и английского языков, что девушка в ужасе отпрянула назад. — Гаван! — крикнул он еще раз, и когда туземный конюх выбежал вперед, наматывая на голову пурпурный тюрбан, Уолер яростно повернулся к нему. Рода не поняла, что он сказал, — она только видела, как отец взмахнул хлыстом для верховой езды и со свистом опустил его на голые черные плечи туземца.
Она тихо вскрикнула. И тотчас второй удар полоснул по коже скулящего ослушника, когда он съежился перед Уолером, а затем увел пони прочь.
Рода едва смогла выйти из-под манго. Ужас и трепет наполнили ее — что же за зверь или тиран этот ее отец? Она видела, как он поднялся на крыльцо, и должна была подойти к нему. Едва она сделала шаг вперед, как Гаван прошел рядом с ней, бормоча что-то под нос, мстительно сжав кулаки, его темное лицо побагровело от ненависти. В тени он обернулся и презрительно плюнул в сторону бунгало.
Рода затаилась, а потом направилась в дом. Ее дыхание было прерывистым, рука дрожала, когда она слегка толкнула сетчатую дверь. Она видела, как ее отец откинулся на спинку похожего на ковш большого шезлонга, а рядом с ним на широком подлокотнике лежал кольт. Он увидел ее, но не сделал ни малейшего движения, чтобы встать; вместо этого он очень пристально смотрел на нее целую минуту.
— Значит, ты все-таки заявилась, — резко сказал он. — Я же говорил тебе, умолял оставаться дома. — Его руки слегка дрожали, когда он большими глотками пил виски с содовой. — Я не представлял, что ты приедешь так скоро, — с раздражением добавил он.
Его резкий тон ранил девушку в самое сердце.
— Ты не сердишься на меня за то, что я приехала? — с тоской взмолилась она. Ей вдруг захотелось броситься в объятия отца — столь странным и холодным было его приветствие после многолетней лет разлуки; он должен был проявить хоть какую-то заботу — ведь она была его единственным ребенком. Она робко взглянула на изможденное лицо с туго натянутой бесцветной, высохшей кожей, на тонкие линии носа и рта.
— А ты блондинка, как и твоя мать, — медленно произнес он, выпрямляясь в кресле. — Но тебе не следовало приезжать, — резко сказал он. — Если бы я вовремя узнал или получил твою телеграмму, ты бы никогда сюда не приехала, здесь тебе не место. Здесь нет ни одной белой женщины, а я единственный европеец на сорок миль вокруг.
— Но я приехала не для того, чтобы общаться с другими людьми, — настаивала Рода. — Я просто хочу немного побыть с тобой — чтобы получше узнать тебя…
— Об этом не может быть и речи, — перебил его Уолер. — Ты не понимаешь ситуацию. Мы находимся в Индии, а не в США. И есть дюжина причин, по которым я не могу содержать тебя здесь — это не место для тебя.
— Но если это достаточно хорошо для тебя, отец, — сказала она дрожащими губами.
— Кроме того, сейчас сезон дождей, — нетерпеливо продолжал он. — Это повседневный источник лихорадки, прибежище вредителей, а если тебе нужны дополнительные причины, так сейчас положение здесь нестабильное и явно небезопасное.
— Пожалуйста, отец, — настаивала она, — я действительно хочу остаться, я так много могу для тебя сделать. Это место выглядит так, как будто ему не хватает женщины — а я люблю тебя и сделаю твою жизнь удобней.
— Ты понятия не имеешь, о чем просишь, — сказал Уолер, нервно оглядываясь через плечо. — Я срочно телеграфирую миссис Таунсенд в Таши, чтобы она ждала тебя.
Рода почувствовала, как сердце ее ноет от мучительного разочарования. Она замолчала, но стояла потупившись, картинно заламывая руки.
— Садись, садись, — сказал Уолер уже мягче. — Я не хочу казаться грубым, но твой приезд был безрассудством. До завтрашнего полудня поезд отсюда не пойдет, так что сегодняшний вечер ты точно проведешь здесь. — Он провел худой загорелой рукой по своим преждевременно поседевшим волосам и снова украдкой оглянулся, как бы сознавая, что за ним наблюдают. — Слуги удобно устроили тебя? — поинтересовался он. — Мне очень жаль, что я не смог тебя встретить.
Он рывком поднялся с низкого шезлонга и на мгновение остановился перед дочерью.
— Я пойду готовиться к Каме, — сказал он. В дверях он обернулся и снова посмотрел на девушку. — Клянусь Богом, ты такая же, как твоя мать, — хрипло сказал он и ушел в дом.
Какое-то мгновение Рода стояла, сдерживая душившие ее рыдания. Ее охватило чувство отчаяния и страшного одиночества — отец был зол, что она приехала, и явно не рад был ее видеть. Он настаивает, чтобы она уехала завтра же, — этот единственный близкий ей человек на всем белом свете не хотел ее видеть здесь.
Сквозь слезы она заметила тонкий полумесяц, низко висящий в сапфировом небе, одна за другой звезды пронзали темноту. Она слышала вдалеке жалобное воркование голубей, вой шакалов и монотонный, заунывный стук барабанов в туземной деревне.
Странное очарование Индии, казалось, окутывало ее, как призрак. Она глубоко вдохнула воздух, наполненный ароматом цветов, острый от запаха ноготков, и безнадежно развела руками. Увы, ей придется уехать — покинуть эту страну очарования и тайны и прозаически вернуться в Бостон, в колледж. Это было все, что ей оставалось. Она промокнула заплаканные глаза и сжала дрожащие губы.
— Я не хочу уезжать из Индии, — бунтарски пробормотала Рода, и тут она услышала гул множества голосов. Она выглянула из-за ширмы: полдюжины фонарей торопливо приближались к бунгало, и их мерцающий свет высвечивал возбужденную, жестикулирующую толпу.


III

Роду охватила нервная дрожь. Слово «опасность», казалось, волнующим эхом отдается в ее мозгу — намек на неприятности в словах Бенгальца, и откровенное предупреждение отца заставили ее собраться.
Свет фонаря блеснул на тонких черных руках, и тут Рода смогла различить полдюжины кули, несколько бабу с распущенными фалдами рубашек, маленького человечка в европейской одежде и Ганеша Даса.
— Добрый вечер, мисс Уолер, — вежливо поздоровался Бенгалец.
Маленький парс поднял свою странную жесткую черную шапочку и низко поклонился.
— Мистер Уолер вернулся, — сказал он. — Мы можем его увидеть?
Рода услышала за спиной голос отца.
— Ну! — раздраженно рявкнул он. — А теперь что за скандал?
— Джунгли сообщают, — сказал Дас, указывая на кули, голых, если не считать узкой набедренной повязки, с длинными черными волосами, лежащими на плечах или скрученными в пучок на затылке, — что Перипадар в трех милях отсюда только что разграбили и сожгли.
— Сюда прислали узел, сэр, — добавил парс. Лицо его искажено было страхом, он дрожал.
Вокруг него раздались стоны ужаса; лавочник бабу, выпучив глаза, заламывал руки; доктор бабу, закутавшись в оранжевую кашемировую шаль, отчаянно трясся.
— Значит, узел прислали сюда, а? — задумчиво повторил Уолер. — Ты уверен, Пестонджи?
— Совершенно уверен, сэр, — дрожащим голосом ответил маленький парс. — Мои кули говорят, сэр, что убиты также пятеро полицейских. С вашего позволения, мисс Уолер ни в коем случае не должна оставаться здесь.
Уолер злобно пожевал неровный кончик седых усов. Затем повернулся к дочери.
— Не беспокойся, моя дорогая, — заявил он, презрительно сверкнув глазами. — Эти люди — самые жалкие, никчемные, вечно хнычущие трусы на земле. Итак, Пестонджи, — усмехнулся он, — они убили только пятерых полицейских, а не двадцать пять?
— Совершенно верно, сэр, — ответил парс, — брат этого человека видел, как трое из них лежали мертвыми на базаре, с перерезанным от уха до уха горлом. Уверяю вас, сэр, все мавари бежали, забрав с собой семьи, но один из оставшихся был загнан в свой дом вместе с женой и детьми, и их заживо спалили. — Капельки пота выступили на лбу маленького человечка, говорившего сейчас от имени перепуганной до дрожи толпы. — Они вломились в сокровищницу магараджи и забрали оттуда лак рупий, — торопливо продолжал Пестонджи, — а у нас в сейфе лежит несколько тысяч, чтобы расплатиться с кули.
Во время всей этой взволнованной, с истерическими нотками, беседы Ганеш Дас стоял чуть в стороне, с высокомерной улыбкой на губах, в этой опасной ситуации он явно подражал уравновешенности и спокойствию белого человека.
— Станция бабу, — продолжал Пестонджи, — забрала его семью, чтобы спрятаться в джунглях. — Он опять многозначительно посмотрел на девушку, затем тревога за собственную жизнь снова охватила его, и он вытер взмокшую голову. — Деньги, сэр... что же с ними делать? Они знают, что сейф у меня… Если я его спрячу, они будут мучить меня, пока я не отдам его.
— Прекрати чертов скулеж! — прорычал Уолер. — Возвращайся в свою нору, там ты будешь в полной безопасности. — Он сделал драматическую паузу. — Я уже телеграфировал о помощи. Сегодня вечером сюда прибудут войска по специальному вызову.
Облегчение, испытанное Пестонджи и бабу, было не менее велико, чем их горе. Они начали оживленно галдеть, дико жестикулировать, их зубы сверкали в довольных улыбках. Только бенгалец казался невозмутимым, и Рода, с любопытством взглянув на эту демонстрацию бурных эмоций, снова увидела на его лице злорадное выражение, которое поразило ее днем.
— Войска ожидаются сегодня вечером, сэр? — тихо спросил он.
— Да, — сказал Уолер и, повернувшись на каблуках, скрылся в бунгало.
Сама учтивость в голосе Даса, казалось, наполнила девушку тревогой. Что-то тайное и зловещее угрожало им, что-то ужасное должно было произойти.
Казалось, преувеличенный страх перед дикарями из джунглей передался и самой девушке. Она увидела, как маленькая группа поспешно растворилась во тьме; только Бенгалец задержался.
— Надеюсь, мисс Уолер, — сказал он, — вы не очень расстроены всем этим волнением.
— Вовсе нет, — ответила она, — но что это за узел, о котором они говорят?
— Это символ Санталов — несколько хлопчатобумажных нитей, смоченных, как мне кажется, в камфаре и завязанных узлом. Он отправляется ночью из деревни в деревню, из дома в дом. Это вид круговой поруки, связывающий их вместе, что бы ни случилось. В мою же провинцию, Бенгалию, присылают пять листьев манго, немного перца чили и щепотку соли. Обычно это означает неприятности.
— И в чем проблема? — спросила Рода.
— Только что вступили в силу несколько новых налогов на лес и спиртное, которые ввел ваш агент влияния Хекерс. Их это очень возмутило, потому что они тоже на свой примитивный лад верят в Индию для индийцев.
Рода на мгновение замолчала. В его словах была настоящая угроза: «Индия для индийцев»… Ужасные истории, которые она читала о мятежах, пронеслись в ее голове.
В полумраке его глаза дико сверкнули, и вдруг, словно опомнившись, он тихо добавил:
— Если бы сейчас подслушали мой разговор с вами, то могли бы отправить на Андаманские острова. Многие из нас находятся в изгнании, такова тирания, от которой мы страдаем.
— Но, — возразила Рода, — я всегда читала и слышала, что английское правление было спасением для Индии.
— Мы не можем изгнать европейцев из Индии, — сказал он, — но есть одно простое решение проблемы.
— И что это? — спросила Рода.
— Смешанные браки, — быстро ответил он, — разрушение ложного барьера между расами.
Девушка инстинктивно отпрянула от него, вся природная гордость крови и рождения запылала на ее нежном лице.
— Вы, — продолжал он страстно, — прелестная, молодая и прекрасная, почему бы вам не остаться среди нас, не стать одной из нас? Я полюбил вас сразу же, как только увидел. Моя кровь, казалось, превратилась в огонь, мое сердце — в пламя. Всю жизнь я ждал этого божественного трепета. Женщины моей страны не могут возбудить мои чувства так, как это сделали вы — вы, с вашей молочно-розовой кожей, с вашими золотыми волосами, с вашим непокрытым лицом. Я подарю вам драгоценности, все что угодно…
— Стоп! — яростно воскликнула девушка, и губы ее задрожали от негодования. — Как вы смеете говорить со мной подобным образом! Я все расскажу отцу.
— Твой отец! — усмехнулся он. — Да, скажи своему отцу. Спроси его, что он думает о смешанных браках.
— У меня дома, — тихо сказала Рода, — тебя бы за высекли за такие слова. Спокойной ночи.
Она резко повернулась на каблуках, но он стиснул ее запястье и притянул к себе.
— Вы сами не знаете, что говорите, мисс Уолер, — хрипло воскликнул он. — Не будьте столь опрометчивой. Вас окружают опасности, о которых вы ничего не знаете. Ваш отец в многие годы был суров и жесток к здешним кули; они собираются отомстить, и ты разделишь его участь, если не позволишь мне защитить тебя.
— Ах ты трус! — выдохнула она. — Отпусти мою руку, или я позову отца.
— Ты еще выслушаешь меня, — прошептал он ей на ухо. — Мы с тобой вместе отведаем сладостей индийской любви.
Собрав свои слабые силы, девушка вырвалась из его объятий и, дрожа от ярости и отвращения, бросилась обратно в бунгало.


IV

Было уже десять вечера, когда Рода, усталая и обескураженная, забралась в постель, под полог москитной сетки.
Она была слишком взволнована и расстроена, чтобы уснуть, но лежала, беспокойно ворочаясь на скрипучей медленно покачивавшейся панке.
Казалось, она пролежала так несколько часов, когда рев мчащегося сквозь ночь поезда заставил ее вздрогнуть.
Должно быть, прибыли войска, о которых говорил ее отец.
Она села, и две ее светлые косы рассыпались по плечам, придавая юному личику задумчивое детское выражение. Она была несказанно рада, что они пришли; теперь ее отец будет в безопасности от кули, которые угрожали ему, и Дас не сможет причинить ей вреда. Она чутко прислушалась — но вскоре снова услышала говор множества голосов и сквозь широкое французское окно увидела мерцание фонарей, приближающихся к бунгало.
Натянув кимоно, Рода встала на кровати, боясь ступить на коварный пол. Она услышала на дорожке снаружи мерный топот обутых в сапоги ног, затем хлопнула сетчатая дверь и мужской голос позвал: «Уолер!.. Уолер!..»
Ответа не последовало. Рода еще крепче вцепилась в свое кимоно. Она оставила отца в гостиной; он сказал ей, что будет сидеть и ждать, пока придут солдаты; он, вероятно, заснул или лег спать.
— Послушайте, Уолер! — снова донесся чей-то нетерпеливый голос — и снова ответа не последовало.
«Я должна пойти посмотреть», — сказала себе Рода и, собравшись с духом, осторожно надела сандалии и выбралась через окно на веранду.
Высокий мужчина в шортах цвета хаки вздрогнул от неожиданности, увидев девушку.
На какую-то тревожную секунду Рода вспомнила о своих висячих косах и неглиже, а затем, сделав несколько шагов вперед, посмотрела на него снизу вверх.
— Я дочь мистера Уолера, — сказала она, немного волнуясь. — Полагаю, мой отец, должно быть, спит.
— Меня зовут Горинг, — ответил он. — Я не ожидал встретить здесь мемсахиб, — озабоченно нахмурился он.
— Я недавно приехала, — сказала Рода. — Пойду поищу отца.
Она вошла в гостиную бунгало. Отец лежал, растянувшись, на старом карточном столе; рядом с ним стояла пустая бутылка из-под виски, а у его ног валялся разбитый стакан.
— Папа, папа! — закричала девушка. — Проснись, милый! Солдаты уже здесь! — Она попыталась встряхнуть его своими маленькими озябшими ручками, но не смогла сдвинуть с места безвольное тело. Слезы обиды тотчас наполнили ее глаза. Он был пьян — ее отец! Никто не должен знать этого. Она выйдет и скажет незнакомцу, что отец болен и не может встретиться с ним.
Она медленно вернулась туда, где ее ждал Горинг. Его широкие плечи и мускулистая фигура, казалось, возвышались над ней.
— Отец нездоров, — выговорила она дрожащими губами. — Боюсь, он не может увидеться с вами.
— Очень плохо, — тихо ответил Горинг. — Он сильно болен? Крайне важно, чтобы я перекинулся с ним парой слов.
Нотки сочувствия в его голосе, нежность в проницательных глазах за стеклами очков сломили горькую гордость Роды. Она была одна — и была так отчаянно одинока.
— Пойдем! — сказала она, приглашая его в бунгало. — Он здесь.
Хрупкая девушка, стоявшая перед ним с высоко поднятой головой и бегущими по щекам слезами, показалась Горингу невероятно трогательной.
Он на мгновение склонился над распростертым человеком.
— Я отнесу его в постель, мисс Уолер — сказал он, изображая бодрость, которой вовсе не испытывал. — Я знаю дорогу, я уже бывал здесь раньше. — Он подхватил Уолера на свои сильные руки и понес в соседнюю комнату.
Через минуту-другую он вернулся обратно.
— Утром с ним все будет в порядке, — сказал он, опуская пурду за спину, — но положение скверное. Боюсь, мне придется оставить вас командовать здесь, мисс Уолер.
— Да, — ответила Рода. Само его присутствие заметно успокаивало ее, а умное, доброе лицо Горинга придавало ей силы и мужества.
— Я служу в ВВС, — объяснил он, — но будем считать, что я тут на гражданской службе. Я сейчас еду, чтобы попытаться уладить волнение среди туземцев, прежде чем они нанесут еще какой-нибудь ущерб. Хекерс совсем потерял связь с делами, но в основе всего этого лежит бенгальский бабу; он всегда при чем, когда в Индии случаются какие-то неприятности. — Он сделал паузу, чтобы провести крепкой рукой по своей каштановой шевелюре, а затем решительным голосом напористо продолжил: — Не будь Уолер уверен, что здесь что-то не так, он был бы последним человеком, который телеграфировал бы о помощи. Я оставлю шестерых гурков внизу, в деревне, и четверых здесь, чтобы они охраняли бунгало; это все, кого я должен щадить. Обычно, когда джунгли знают, что поблизости есть войска, они не появляются. И вообще, думаю, вы здесь в безопасности до завтрашнего полуденного поезда, которым уедете. Санталы обычно не нападают в темноте.
Широко раскрытые голубые глаза Роды смело встретились с его взглядом.
— А теперь, мисс Уолер, я должен идти. Мне надо попасть в Перипадар сегодня же вечером, — почти неохотно проговорил он.
— О, так вы уезжаете? — воскликнула девушка, и мужество внезапно покинуло ее.
— Я очень хотел бы остаться, — серьезно сказал он. — Мне совсем не по душе мысль оставить здесь белую женщину безо всякой защиты. Вы, конечно, можете доверять гуркам, но — это Индия. Вы умеете обращаться с оружием, мисс Уолер?
— Нет, — ответила Рода, слегка вздрогнув.
— Это разумная предосторожность, — сказал Горинг, — даже если ты и не можешь ею воспользоваться. — Он достал из заднего кармана маленький кольт 32-го калибра и положил на стол. — Револьвер заряжен. Все, что требуется, это навести его на цель и нажать на спусковой крючок.
— Звучит ужасно, — сказала девушка. — Но я постараюсь — если придется.
— Вот и хорошо! Теперь мне будет гораздо легче расстаться с вами. На случай, если возникнут какие-нибудь неприятности или вы окажетесь в опасности, я оставлю здесь своего чипрози. Он передаст мне все, что вы пожелаете сообщить, и помните, я всего в трех милях отсюда, в бунгало Перипадара. А теперь прощайте и удачи, мисс Уолер.
Он медленно повернулся, чтобы уйти. Девушка смотрела ему вслед с отчаянной мольбой: он казался единственной надеждой и убежищем — Горинг выглядел таким большим, сильным и отважным. Она успела разглядеть его рубашку цвета хаки, расстегнутую на шее, твердую линию подбородка, проницательные, умные карие глаза за стеклами очков. Это было унизительное чувство, но Рода очень хотела, чтобы он ее не покидал.
Горинг остановился на пороге, по-видимому так же сильно, как и она, желая остаться. Девушка в темно-синем кимоно застыла в умоляющей позе, ее растрепанные во сне светлые волосы в мелких кудряшках были забраны назад со лба.
— Помните, если я вам понадоблюсь, я не очень далеко, — сказал он, возвращаясь к ней и протягивая руку. — Я очень рад, что познакомился с вами, мисс Уолер.
Холодные изящные пальчики Роды скользнули в его теплую ладонь.
— До свидания, мистер Горинг, — тихо сказала она.
Внезапно Горинг осознал всю нелепость этих формальностей. Он твердо знал, что не сможет стряхнуть чары беспокойных голубых глаз этой девушки. Нелегко было уйти и оставить ее одну — такую юную, такую беспомощную, такую обворожительную. Вдобавок это была первая белая женщина, которую он увидел за последние недели. Затем суровое чувство долга разрушило недосягаемые мечты, которые пробудил в нем вид Рода. Женщины не могли занимать место в его жизни; он был странником, авантюристом — человеком, который скитался по диким местам и совершал безрассудные поступки. Все было бы иначе, будь он уверен, что станет политическим представителем; тогда он сможет обзавестись домом в пукке и женой, но сейчас ему ничего не остается, как попрощаться и постараться забыть ее.
— Обещайте мне, — сказал он, идя на сделку с чувством долга, — что вы не останетесь тут к послезавтра.
— Почему вы все хотите, чтобы я уехала отсюда? — воскликнула Рода, с трудом сдерживая слезы. — Мой отец — единственный человек в мире, о котором я могу заботиться. Я проделала долгий путь, чтобы быть с ним. По моему, жестоко — что вы не позволяете мне остаться.
На одно безумное мгновение Горингу захотелось схватить ее на руки и унести с собой, подальше от ее пьяного и развратного отца, прочь из этого дома опасности и позора.
— Есть много причин, по которым вам не следует здесь находиться, — строго сказал он. — Проблема джунглей — не единственная. Пожалуйста, поверьте мне, я делаю это для вашего же блага.
— Не сомневаюсь, — безнадежно сказала Рода, — но вы слишком беспокоитесь обо мне.
— Мы, немногие белые люди в Индии, — ответил он, — связаны узами братства более тесными, чем вы можете себе представить. А такая нежная девушка, как вы, милая и свежая — редкостная драгоценность здесь. И мы должны очень бережно заботиться о вас.
В его тоне было столько восхитительной нежности, что Рода посмотрела на него с восторгом, вспыхнувшим в ее глазах. Это был мужчина, на которого женщина могла смотреть снизу вверх и обожать.
Возможно, он прочел мысли, отразившиеся на ее выразительном юном личике, потому что ему передалась часть ее собственных чувств.
Как она была хороша и как вела себя — какой отважный маленький боец она была! Желание заключить ее стройное тело в свои объятия и осушить слезы поцелуями почти овладело Горингом. Он с усилием взял себя в руки: сейчас было не время и не место обострять ее и так незавидное положение.
— Еще раз до свидания, мисс Уолер, — сказал он. — Надеюсь вскоре увидеть вас в Таши.
— До свидания и спасибо, — тихо сказала Рода и долго смотрела ему вслед после того, как он вышел из бунгало и сетчатая дверь захлопнулась за ним.
Потом она упала в кресло у стола и горько зарыдала. Его приход и уход оставили ее еще более одинокой и опустошенной, чем когда-либо. Внезапно ее пальцы наткнулись на что-то холодное и твердое; она вздрогнула и, опустив глаза, увидела, что прикоснулась к револьверу, который дал ей Горинг. Мгновение она со страхом смотрела на него, а потом безотчетно схватила и, прижав к губам, страстно поцеловала.


V

Из комнаты отца донесся стон, резко и укоризненно напомнив о нем. Он был болен. Она должна пойти к нему.
Холодная полуночная сырость, казалось, пробирала до костей, когда она вошла в его комнату. На железной койке под панкой лежал отец, глаза его были закрыты, но губы бормотали проклятия. Рядом с ним стояла местная, шарпейская кровать из грубого дерева и плетеной бечевы.
В тусклом свете настенной масляной лампы Рода видела лишь осунувшееся лицо отца, его подергивающиеся руки и скрюченные пальцы. Она поспешила к отцу и нежно склонилась над ним, движимая любовью и всепоглощающей жалостью. Она протянула руку и, когда ее ладонь легонько коснулась его лба, Рода услышала резкий звон браслетов, а сидевшая на корточках с другой стороны кровати туземка распрямилась и повернулась лицом к Роде.
Она была еще молода, и ее черные глаза смело сверкали на смуглом лице. Розовое шелковое сари наполовину спадало с ее жирных прямых волос, дюжина серебряных колец оттягивала мочки ушей, тяжелое золотое украшение висело на груди, на руках поблескивали многочисленные браслеты, а губы алели от сока бетеля.
Какое-то мгновение Рода, затаив дыхание, смотрела на туземку, а потом до нее дошло совершенно унизительный смысл присутствия этой женщины рядом с отцом — этого черного и бесстыдного существа, стоявшего на месте ее покойной матери. Холодная ярость овладела ею — она дрожащей рукой указала на дверь.
— Убирайся, — тихо велела она.
Женщина посмотрела на нее с явным вызовом, но даже не пошевелилась, чтобы выйти из комнаты.
— Я приказала тебе убраться, — повторила Рода.
Ее голос или прикосновение руки разбудили мужчину на кровати. Он утомленно открыл налитые кровью глаза, но страдальческая гримаса на бледном и жалком лице дочери, казалось, тут же разбудила его. Он яростно повернулся к туземке.
— Джао! — хрипло воскликнул он. — Джао! — и разразился потоком проклятий на хинди.
Женщина отступила вдоль стены на шаг назад, ее глаза, наполненные лютой злобой, были устремлены на девушку, а губы бормотали угрозы.
— Джао! — крикнул Уолер, садясь в постели. Его сжатый кулак поднялся, он ударил женщину; она съежилась от удара, затем подняла руки над головой, издала пронзительный, ужасный крик и выскользнула из комнаты.
Рода, дрожа, вцепилась в край кровати.
— Я женился на ней, — простонал Уолер, откидываясь на подушку. — Бог знает почему, но здесь одинокий человек сходит с ума. Она погубила меня, потащила вниз, так что мои соплеменники оттолкнули меня. Это то, что удерживало меня все прошедшие годы в этой дыре, на обочине мира. — Он схватил девушку за руку, и на его измученном, изможденном лице появилось выражение звериной хитрости. — Подойди поближе, — прошептал он, — она все время подглядывает и подслушивает, я ее боюсь. Ты не знаешь, что это за люди. Боже мой! О Боже! Она дает мне коноплю, чтобы держать меня в своей власти; она крадет у меня мозги — уничтожает их. Но я не могу от нее избавиться… это ужасно, правда, Рода? — Он застонал, пряча лицо в трясущихся руках, а затем притянул девушку еще ближе. — Будь осторожна, — выдохнул он, — следи за каждым своим движением. Не ешь и не пей ничего, что не принесет вам сам баварчи. Отныне у нее зуб на тебя, и она убьет тебя, если сможет, — она боится, что ты заберешь меня у нее. Слава Богу, завтра тебя уже здесь не будет.
— А ты, отец! — воскликнула девушка, бросаясь на колени рядом с ним. — Ты ведь тоже уедешь! Ты вернешься со мной домой, подальше от этого ужасного места. Ты ведь вернешься, папа, дорогой — правда? Я сделаю все, чтобы ты был счастлив.
— Нет, — сказал он, печально качая седой головой, — слишком поздно. Мне конец — лихорадка, выпивка и «дурь»… Мне еще нет пятидесяти, но я уже старый и сломленный человек. Слишком поздно.
— Никогда не поздно, папа, дорогой! — воскликнула девушка.
— Я же сказал тебе, она меня доконала, — нетерпеливо ответил он. — Я долго не протяну, а если этого не случится, так местные дикари уже много лет преследуют меня. В один прекрасный день меня прикончит отравленная стрела — и чем скорее, тем лучше. — Он тяжело вздохнул. Потом опять встрепенулся. — Горинг и его солдаты… — резко бросил он. — Они еще не пришли! Будь он проклят, если не придет вовремя.
— Мистер Горинг был здесь, — сказала Рода. — Он оставил шестерых гурков в деревне и четверых охранять бунгало. А сам отправился в Перипадар.
— Слава Богу! Тогда ты в безопасности, — пробормотал Уолер. — Но следи за Рани — она коварна, как змея. — Его глаза устало закрылись. — Я очень устал… пожалуй, я посплю. — Он повернулся на бок, и сквозь слезы девушка увидела, что он спит.
Поднявшись с колен, она решила помолиться. Долгое время она сидела на корточках на холодном бетонном полу, бормоча бессвязные и страстные призывы к Богу — спасти ее отца, лежащего перед ней, тело и мозг которого разрушены грехом и болезнью. Она снова и снова будет умолять его уехать с ней — он не сможет устоять перед ее мольбами, и тогда они вместе покинут эту необычную, прекрасную и в то же время ужасную страну.
За окном она увидела звезды, сияющие над темным манговым деревом, — оно показалось ей неким символом надежды и счастья.
Ее мысли вернулись к Горингу, который ехал сейчас под этими звездами навстречу опасности. Через полминуты невысказанной молитвы его имя тихо слетело с ее нежных губ, и она задалась вопросом, увидит ли она его когда-нибудь снова. Внезапно ее охватила дрожь, и она вскочила на ноги, — ей нужно вернуться в постель, иначе у нее начнется лихорадка и она заболеет.
Склонившись над отцом, она нежно погладила его смятую подушку и поцеловала в лоб, затем бесшумно вышла из комнаты.
На карточном столе все еще лежал револьвер Горинга. Может быть, если она положит его под подушку, ей будут сниться сладкие сны? Она решительно подняла его, слегка улыбнувшись собственной смелости, и, отодвинув занавеску, направилась в свою комнату.


VI

Легкий, прерывистый звук и приглушенный звон браслетов позади испугали Роду. Она резко повернулась и едва успела уклониться от поднятого ножа в сжатом коричневом кулаке туземки Рани.
Девушка резко вскрикнула и, прижавшись спиной к стене, посмотрела на женщину полными ужаса глазами. Грудь Рани под розовым сари буйно вздымалась, мертвенно-бледное лицо застыло в гримасе ярости, глаза горели ненавистью и беспощадной местью.
Рода знала, что стоит лицом к лицу с предательской смертью; она попыталась закричать, но звуки застряли в горле. Женщина скользнула ближе, тяжело дыша сквозь алые пятнистые губы, а затем подобралась, как леопард для прыжка.
Пальцы Роды инстинктивно сжали пистолет, который она держала в руке. Она подняла его, пошатываясь.
— Прочь, — прошептала она, — или я буду стрелять.
Обезумевшая туземка прыгнула на нее — и Рода, ощутившая внезапную боль в руке, нажала на курок. Раздался выстрел, и сквозь пороховой дым девушка увидела убегающую из комнаты Рани.
У Роды голова шла кругом. Она отшатнулась к стене, пистолет выпал из ее негнущихся от страха пальцев, а когда она подняла руку, чтобы унять жгучую боль, и увидела, что кровь залила ее и капает на пол, то бессильно уронила ее.
Немного погодя она овладела собой.
Как тихо! Почему никто не пришел на звук выстрела? Он даже не разбудил отца! Как пугающе безмолвна эта ночь! Потом она вспомнила о руке, о том, что нужно промыть и перевязать рану. Она должна позвать мальчика, чтобы он принес ей теплой воды. Панка Валла или чокидар должны откликнуться.
Она громко позвала мальчика, но никто не явился. Она опустилась в кресло и, прижав к окровавленной руке складки кимоно, горько зарыдала.
Потом она услышала, как ее окликнули с порога, и, подняв глаза, увидела бенгальца Даса.
— Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс Уолер? — спросил он, подходя к ней.
Рода недоуменно уставилась на него. Как он здесь оказался? Слышал ли он выстрел?
— Я как раз собирался предупредить, чтобы вы немедленно уходили отсюда, — сказал он, отвечая на ее невысказанный вопрос. Затем, заметив ее бледность и окровавленное кимоно, склонился над ней. — Вы ранены! — воскликнул он. — А я обещал, что вы не пострадаете!
— Пожалуйста, пошлите кого-нибудь из слуг за доктором, — слабым голосом попросила Рода.
— Все ваши слуги разбежались, мисс Уолер, и доктор тоже — деревня совершенно опустела. Лучше позвольте помочь вам перевязать руку, а потом мы тоже уйдем.
Он прошел в столовую, взял салфетку из ящика в обеденном шкафу и наполнил миску для мытья рук фильтрованной водой, затем вернулся к девушке и, закатав рукав ее кимоно, промыл уродливый зияющий порез.
— Это всего лишь поверхностная рана, — сказал он, работая с почти бешеной поспешностью.
У Роды слишком кружилась голова, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление, но его прикосновение наполнило ее неприязнью. Он перевязал ее руку своим носовым платком.
— Нельзя терять ни минуты, мисс Уолер, — сказал он, — джунгли идут, они будут здесь, наверное, через час. Вы не должны оставаться здесь.
Рода с холодным презрением отнеслась к его тревоге.
— Я и подумать не могу о том, чтобы оставить отца, — ответила она, — он болен.
— Вы не понимаете, — воскликнул Дас, — что к рассвету сюда хлынут тысячи людей. Даже я не могу сказать, до каких крайностей они дойдут. Они напиваются, и их невозможно контролировать. — Его глаза остекленели от страха. — Они жгут, убивают, разрушают самым ужасным образом. Они поклялись отомстить вашему отцу… а вы — его дочь.
— Значит, мой отец тоже должен уйти, — сказала Рода.
— Их тысячи, — твердил Дас горячо, — они двигаются бесшумно, как тигры по джунглям. Идемте, нельзя терять ни минуты… Только я могу спасти вас — мне они не причинят вреда. Идемте же!
Он нетерпеливо положил ладонь на плечо девушки.
— Нет! — закричала она, отбрасывая его руку. Она вдруг вспомнила о Горинге. — Здесь есть гурки, мы не пострадаем.
— Гурки! — усмехнулся он. — Шестеро против шести тысяч. Неужели вы думаете, что они настолько безумны, чтобы встретить верную смерть? Они слышали и видели, что случилось с полицией в Перипадаре. Они бросят вас и разбегутся.
— Они этого не сделают! — заявила Рода решительно, помня о словах Горинга, хотя, вопреки ее убеждению, надежды на него рушились. Если предположить, что эти люди предадут их, что станется с ней и ее отцом?
— Идем со мной, — взмолился бенгалец, — и я обещаю, что твой отец не пострадает. Если ты мне откажешь, ему перережут горло, а это бунгало сровняют с землей. — Его голос и глаза обезобразила страсть.
— Ты не можешь меня напугать, — сказала Рода, чувствуя, как кровь ее воинственных предков вскипает в жилах. — Мы не пострадаем, и я не пойду с тобой.
— Ты пойдешь со мной! — воскликнул он. — И будешь моей... моей! Как твой отец женился на одной из нас, так и ты выйдешь за меня, моя красавица!
— Пошел прочь из этого дома! — сказала девушка, неуверенно поднимаясь на ноги.
Вместо ответа он схватил ее в объятия, отгибая назад ее голову, так что жилы натянулись на ее тонкой шее. В их борьбе тонкое кимоно распахнулось, и Рода почувствовала, как его глаза упиваются ее белыми плечами и руками.
— Отпусти меня! — выдохнула она. Она чувствовала слабость и головокружение от потери крови; она шаталась от его жадного дыхания; она чувствовала, как его страстные поцелуи обжигают ее губы.
Девушку охватило физическое отвращение. Отчаянным усилием она оттолкнула его злорадное лицо от своего лица и закричала изо всех оставшихся сил. Пронзительный вопль ее донесся до одурманенного наркотиком сознания человека на кровати в соседней комнате, и он беспокойно зашевелился, недоумевая, что же его разбудило.
— Моя королева, моя драгоценность! — восклицал бенгалец. Он тащил девушку за собой к двери, не выпуская ее хрупкое тело из объятий.
— Отец, отец! — всхлипывала девушка. — О, Боже мой!
Низкий отчаянный крик пробудил его мозг. Он с трудом поднялся на ноги, пытаясь определить, откуда доносится этот ужасный звук; его дрожащая рука нащупала отупевшую, переполненную ноющей болью голову. И вдруг он вспомнил о Роде — это был ее голос, ее крик ужаса. Он бросился к двери, срывая с себя пурду.
Секунду он стоял, дикий и растрепанный, с налитыми кровью глазами, сверкающими на его страшном, изможденном лице, потом в глубине души его пробудились остатки разрушенного мужского достоинства, он собрался силами и, выкрикивая проклятия, бросился на Даса и ударил его в лицо огромным кулаком.
— Убери руки от моей дочери, а то я тебе мозги вышибу! — заорал он. — Ты, грязный ниггер! — Его руки сжали горло бенгальца, и на мгновение они закачались, сцепившись, как два диких зверя. Затем румянец на лице Даса медленно сгустился и потемнел, он выпустил руку девушки, язык его вывалился, и его почерневшие губы попытались молить о пощаде.
— Отец! — вскричала Рода. — Не убивай его! — Она схватила его за руку, пытаясь ослабить хватку.
— Смерть слишком хороша для него, — выдохнул Уолер и, схватив бенгальца под челюсть, с силой бросил его, оглушенного и истекающего кровью, на пол.
— Мы не должны оставаться здесь! — воскликнула девушка, задыхаясь. — Туземцы идут сюда. Он сказал, что они будут здесь через час — и убьют тебя.
— Я не стану убегать от трусливой своры свиней! — яростно закричал Уолер, — Мое ружье разнесет в пух и прах сотню человек! Я убью их, как только они появятся! — Он дико рассмеялся и резко повернулся к девушке: — Это не место для тебя, Рода, ты должна уйти. Они уродливые твари. — Он пнул ногой лежащего на полу бенгальца. Прежняя сила словно вернулась и оживила его. Он тряхнул седыми волосами, закрыл глаза и вытер покрытый бисеринками пота лоб.
— Горинг оставил здесь несколько гурков, вы говорите — четверых, чтобы охранять бунгало. Боже мой, я мечтал о том, как мы будем сражаться, эти маленькие парни и я, против джунглей… Но ты должна взять их, они будут охранять тебя, пока ты не доберешься до Горинга. Он проследит, чтобы ты благополучно достигла Таши. Я телеграфирую миссис Таунсенд, что ты приедешь, она поможет тебе. А теперь иди скорее и оденься. Тебе придется ехать на моем пони — там нет ничего, кроме дороги Кутча. На дне сундука в своей комнате ты найдешь старую мантию для верховой езды. Надень ее — она принадлежала твоей матери.
Он слегка подтолкнул девушку к двери. Она прижалась к нему.
— Отец, ты тоже пойдешь, — взмолилась она. — Ты отсылаешь меня прочь со своей единственной защитой. Ты остаешься совсем один.
— Чепуха! — сказал он. — Они будут держаться подальше от бунгало, когда узнают, что Сэм Уолер сидит там со своим автоматическим пистолетом. А теперь иди, мне будет легче думать, когда ты выберешься из этой проклятой дыры, и если я останусь, они не пойдут за тобой.
Рода почувствовала, как пурда упала позади нее.
На дне сундука она обнаружила старый костюм для верховой езды, изъеденный молью и выцветший. Дрожащими руками надела его, взяла сумку, которую едва успела распаковать, и поспешно вернулась к отцу.
Он как раз подвел к бунгало серого пони Бхути. На его изможденном лице отчетливо читалась тревога.
— Конюх скрылся, но я готов поклясться, что видел этого треклятого Гавана прячущимся за колодцем, — пробормотал он. При виде Роды его тонкие губы изогнулись в почти нежной улыбке. — Ты вернула мне свою мать, — медленно произнес он. — Я думал, что забыл ее много лет назад.
— Отец, дорогой, — торжественно произнесла девушка, — обещай мне, что уедешь со мной, когда все это закончится. Обещай, что вернешься домой.
Он помог ей сесть в седло.
— Да, — ответил он, — если все обойдется, я отправлюсь домой.
Она наклонилась к нему, и на мгновение ее нежная щека прижалась к его щеке. Затем он повел ее по садовой дорожке через усадебный двор.
— Держись крепче и не торопись, — напутствовал он. — И не нервничай.
У шатких ворот навстречу Уолеру выступил маленький гурка-сержант. Уолер четко отдал приказ.
— Ачча саби! — ответил гурка, моргая своими китайскими глазками-бусинками.
— И если с мемсахиб случится беда, — добавил Уолер, — Горинг-сахиб лишит жизни каждого из вас. А теперь ступайте, и побыстрее!
Гурка отдал честь, щелкнул каблуками и позвал своих людей. Они подошли бесшумно, маленькие коричневые человечки в хаки. Для охраны они выстроились по двое с каждой стороны лошади Роды.
— До свидания, моя девочка, — сказал Уолер. — Да благословит тебя Господь! — И он посмотрел вдаль, на серые вершины гор на востоке.
Рода задыхалась от рыданий. Она почувствовала, что пони уводят, и, оглядываясь назад сквозь слезы, тщетно пыталась помахать рукой тощей изможденной фигуре, провожавшей ее взглядом под гаснущими звездами.
Уолер долго стоял и смотрел вслед девушке, пока дорога не свернула и склон холма не скрыл ее из виду. Он тяжело вздохнул — она будет в безопасности; джунгли спрячут ее, Гурки защитят ее, Горинг доставит ее в Таши в целости и сохранности. Ах, как она похожа на мать своими голубыми глазами и светло-золотыми волосами, — она напомнила ему голубое небо Массачусетса и ветки сирени и яблонь, которые раскачивает весной морской бриз.
Возможно, она права, и еще не поздно вернуться к прежней жизни.
Свет нарождающегося дня мягко падал на худое лицо, с которого исчезла вся суровость.
«Уже рассвело, — подумал Уолер, — скоро придут джунгли». — Он быстро повернулся, чтобы идти в бунгало за пистолетом.
Зашуршала трава, треснула ветка, темная фигура выглянула из-за широкого ствола мангового дерева, затем рассвет пронзила отравленная стрела, со свистом вошедшая Уолеру прямо в сердце.
— Проклятье, — прорычал он, тяжело падая на шаткие двери, в то время как отомстивший за свои обиды конюх Гаван уже бесшумно пробирался сквозь густые джунгли, чтобы затеряться среди орд наступающих санталов.


VII

Рода Уолер отчаянно цеплялась за маленького пони Бхути. Она никогда раньше не ездила верхом, а тропа была очень неровной.
Перед глазами Роды плясали черные пятна — ей отчаянно хотелось соскользнуть на землю. Ее охватила глубокая слабость; полулежа на спине Бхути, она чувствовала, как ее несет вперед. Боль пронзала шею и спину, лоб горел, в горле сильно пересохло.
Шумная перебранка тысяч воронов, парящих чернильным облаком далеко впереди, над Перипадаром. с его мертвым скотом и разбросанными припасами, разбудила девушку. Затем она заметила, что пони остановился перед большой глинобитной хижиной, крышу которой покрывает густая солома вперемешку с высохшими рисовыми стеблями, а крошечные окна зарешечены. На двери лязгнули железные засовы. Огромный слон, прикованный цепью к стволу дерева сал, беспокойно покачивался.
— Дак бунгало хи, мемсахиб, — сказал маленький гурка, отдавая честь.
Рода попыталась спуститься на землю. Все поплыло перед глазами, но она отчетливо различила фигуру человека в хаки, спешащего к ней. Она с трудом подняла полные боли глаза, пытаясь окликнуть его по имени, но тут же соскользнула с седла и оказалась в крепких объятиях Горинга.
— Мисс Уолер! — воскликнул он, нежно обнимая ее и унося в бунгало.
Внутри было пусто, если не считать походной мебели Горинга. Он положил ее на парусиновую койку. Совершенно обессиленная, она расслабилась наконец, но ее юное бледное лицо все еще было искажено болью.
Горинг, осторожно поддерживая ее, влил меж бескровных губ немного воды. Это слегка оживило ее, и она с благодарностью посмотрела на него.
— Отец заставил меня приехать, — тихо сказала она, — он сказал, что там небезопасно. О, все это было ужасно, ужасно!
— Постарайтесь не думать ни о чем, кроме того, что вы в безопасности здесь, со мной, — сказал Горинг.
Хотя он старался говорить бодро, выражение лица его оставалось омрачено беспокойством; он смотрел сверху вниз на девушку, лежащую перед ним, ее широко открытые глаза ярко блестели, а щеки покрывали красные пятна — от высокой температуры. Ее хрупкая красота волновала его до глубины души. Как же она была мила! Не менее часа ей нужен покой и уход.
— Мой отец уезжает со мной, — быстро заговорила она, — как жарко... я вся горю. Как ярко светит солнце, и летучие мыши бьются об экран. Она собирается убить меня… Спасите меня, спасите меня! — Она бросилась в объятия Горинга, прижалась к его груди, продолжая бредить как безумная. — Он хочет увезти меня с собой — этот туземец, но я не поеду. — Она вскочила с койки, дрожа всем телом, и только крепкая хватка Горинга удержала ее от того, чтобы снова броситься в полуденную жару.
— Послушайте, малышка, — сказал он, — вы должны лежать спокойно. Вы же не хотите заболеть, правда?
— Не позволяй ему взять меня, — задыхаясь проговорила она. — Он хочет жениться на мне, но ты ведь не позволишь ему, правда? — Ее маленькие ручки яростно вцепились в его рубашку, ее нежное лицо подергивалось.
— Никто не возьмет тебя… никто не причинит тебе вреда, — тихо сказал Горинг, обнимая ее.
Его голос успокоил девушку. Она снова легла на койку и выпила лекарство, которое он достал для нее из своего кожаного саквояжа.
— Пунка Карс, — сказал Горинг.
Горячий воздух повеял над лицом девушки, шевеля завитки ее светлых волос; две ее пылающие маленькие ладони сжали его руку. И снова мужчина боролся с диким желанием заключить ее в свои объятия, удержать навсегда. Он с горечью оглядел грязные стены и пол Кутча. Что же это за место для женщины? Может быть, пройдут годы, прежде чем он станет политическим представителем, и это не та жизнь, чтобы просить девушку разделить ее с ним. Нет — он должен отпустить ее и больше никогда не видеть, иначе сама ее нежность ослабит его решимость.
Снаружи ветер закружил высоко в воздухе бешеный вихрь сухих листьев, бамбук раскачивался, будто танцуя. За холмами гремел гром, молния разрывала небо пополам, огромные черные тучи набухли надвигающимся дождем; затем с ревом, похожим на грохот мушкетной пальбы, налетел муссон, ударил по соломенной крыше и через несколько мгновений превратил тропу в стремительный мутный поток. Сквозь грохот бури Горинг услышал мужской крик и через открытую дверь увидел, что чипросси, которого он оставил в Барампадаре, оскальзываясь бежит к нему.
— Сахиб, Сахиб Хазур! — закричал мужчина. Он упал на пороге, отдавая честь Горингу. Маленький сержант гурка и его горстка людей толпились снаружи; слова чипросси звучали покаянно, на лице застыл ужас.
— Джунгли ушли в Барампадар, — сказал он на хиндустани, — они сожгли компанию кули Лайнса, разграбили кварталы бабу, ограбили базар. В конторе они взломали сейф и украли 800 рупий; парсийский подрядчик скрылся в джунглях, но Уолер-сахиб убит — найден мертвым со стрелой в сердце, и никто не может сказать, кто это сделал. О, защитник бедных, велика будет месть, которую Сахиблог обрушит на санталов. Пятьдесят их деревень будут сожжены, а посевы уничтожены, так сказал им один из тесселдаров, приказав поторопиться домой, но Дас-бабу все еще гонит их вперед. Гурки сражались за сахиба пока все не полегли, изрубленные маленькими топорами, но я, верный слуга моего господина, спешу предупредить его, что бенгалец послал их сюда, чтобы захватить мемсахиб. Он дал им много выпивки и сказал, что мемсахиб — злой дух, который навлек на них несчастья. Неразумно господину моего отца оставаться здесь.
Горинг слушал, нахмурив брови, его лицо было жестким и мрачным. Девушка рядом с ним попыталась понять, о чем идет речь; она услышала имя своего отца, но, хотя и не смогла разобрать, о чем речь, все же догадалась, что, какое бы слово ни прозвучало, оно было зловещим.
— Мой отец, что он говорит о нем? — прошептала она Горингу.
Он на мгновение отвернулся. Как ни была она взвинчена и больна, сейчас было не время рассказывать ей, как умер Уолер.
— Не волнуйтесь, — мягко ответил он.
— Махарадж Сахиб Хазур! — Чипросси упал к ногам Горинга, целуя землю. — Господь моего отца прислушается к слову своего бедного слуги. Сюда идут тысячи людей, в том числе женщины и дети. Из-за деревьев они перебьют нас всех. Сахибу не следует оставаться здесь.
Горинг закусил губу. Бежать от опасности было противно всей его натуре — он хотел встретиться лицом к лицу с джунглями, как поступил Уолер. Его слово всегда имело вес среди этих людей. Они нравились ему — это была великолепная, мужественная раса, пока ее не развратили и не испортили. Теперь же бенгальский бабу убеждал их пойти на дальнейшие подлости, чтобы добиться своих собственных целей. Теперь Горинг понял: эта девушка!
Он не должен рисковать, пока не доставит ее в безопасное место. Если в битве в самом сердце джунглей с ним что-то случится, что станется с Родой?
Горинг резко встал. Пока идет дождь, джунгли не двинутся вперед. Надо навьючить слона, и немедленно отправиться в путь. Он быстро отдавал приказы — девушку в целости и сохранности нужно доставить в Таши, прежде чем он вернется, чтобы рассчитаться с санталами.
С удивительной быстротой маленький лагерь вокруг бунгало был собран, и через спину слона были перекинуты увесистые грузы. Махаут проворно взбежал по хоботу и присел на корточки над грязной подушкой. Могучий зверь поплелся вперед, злобно сверкая маленькими черными глазками-бусинками.
— Мисс Уолер, — произнес Горинг, наклоняясь к Роде. — К огромному сожалению, мы должны двигаться дальше. Но путь не очень далекий — мы срежем дорогу через реку и сядем на поезд сразу за ней. Я беспокоюсь только о том, выдержите ли вы эту поездку, — он с тревогой посмотрел на нее своими проницательными карими глазами.
— Я могу идти, — храбро ответила она.
Он помог ей подняться на ноги, закутав ее в свой плащ, и она совершенно скрылась в его необъятной ширине.
— Вы храбрая девушка, — восхищенно сказал он, когда они направились к двери.
— Меня только слегка пошатывает, — сообщила она, улыбаясь ему.
Его лошадь и Бхути, на котором она ехала, ждали под проливным дождем.
При виде пони Рода отпрянула.
— О, я не умею ездить верхом, — проговорила она, — это мучительно, я никогда раньше не ездила верхом… на этот раз я точно упаду.
— Я возьму вас на свою лошадь, — сказал он. — Я буду очень осторожен с вами, если только вы будете крепко держаться за меня. — Он поднял ее в седло, вскочил сзади и крепко прижал к себе.
Мелкие капли дождя с силой обрушились на них. Горинг накрыл ее плащом и еще теснее прижал к себе.
— Так вам удобно? — спросил он с легкой усмешкой, когда они тронулись в путь.
— Очень, — прошептала она, испытывая странное, чудодейственное умиротворение. Она не боялась, когда он обнимал ее. Близкое к счастью чувство охватило ее, когда она окинула взглядом Горинга, его рубашку цвета хаки, промокшую и плотно прилегающую к великолепному телу, его лицо под мокрым капюшоном, строгое и в то же время такое доброе.
И мужчина, чувствуя нежное прикосновение девушки к своей груди, улыбнулся, вспомнив, как он хотел увезти ее с собой на коне и как его желание столь странно и чудесно исполнилось.


VIII

Потоки мутной воды проносились мимо них, нуллы кипели и переливались через край. Слон Голу тяжело тащился впереди, осторожно ощупывая дорогу огромным хоботом там, где дождь подмыл берега или расшатал какой-нибудь предательский камень. Время от времени слон срывал ветку или вырывал с корнем молодое дерево, чтобы расчистить себе путь.
Лошадь Горинга спотыкалась под двойной ношей, но когда за зеленью джунглей показалась река Крокодилов, Горинг вдруг пожелал, чтобы эта поездка не закончилась так скоро — а лучше, чтобы она продолжалась вечно.
Он опустил взгляд на девушку — ее влажные светлые волосы лежали у него на груди. Он видел мягкий изгиб ее скулы, розовое маленькое ушко, линию приоткрытого рта. В этот момент она была в полной его власти, а сладость ее была столь неотразима, что Горинг наклонился и поцеловал ее в губы.
Затем он склонился еще ниже, чтобы посмотреть, не сердится ли она, но увидел только усилившийся румянец на ее лихорадочно горевшем лице, потому что она опустила глаза, чтобы он не заметил радости в их голубых глубинах. Но он и так догадался о ее чувствах.
Огромная радость охватила Горинга. Она была не из тех девушек, которые без всякого смущения позволяют целовать себя, если только это их не волнует. Сердце его переполнилось любовью — он прижал ее к себе еще крепче, словно готовился яростно защищать от всего мира. Она принадлежала ему, и он готов был охранять и защищать эти золотые мгновения, которые, когда она снова уйдет, как и должна была уйти, станут единственным настоящим воспоминанием в его жизни.
Так они и ехали, забыв обо всем, кроме друг друга и обретенной ими любви. Девушка будто светилась, несмотря на боль и озноб, терзавшую ее тело, а сердце мужчины было переполнено страстью и тяжелым отчаянием, так как он знал, что скоро потеряет ее.
Это принуждало его молчать. Гордость запретила ему признаваться ей в любви, чтобы дождаться и от нее застенчивого признания, что и она любит его. Его страна нуждалась в нем; некоторых из сыновей она посылала на поле битвы, других оставляла охранять аванпосты своей империи. Сейчас было не время уходить или увиливать от родины, борющейся за собственное существование. Хеккерс был хорош в течение двадцати лет, и Политические агентства не должны быть каждый день в I.C.S.
Так что, пока мысли Роды дрейфовали к счастью, мужчина перешел от мечтаний о том, что могло бы быть, к самой суровой реальности. Меньше чем через час он должен будет попрощаться с ней на долгие месяцы, а может быть, и никогда больше не увидит. Уклониться от этого было невозможно — и потому он не должен был просить у нее даже обещания не забывать его. Ее юная жизнь не должна быть разрушена ожиданием. Нет… он должен отпустить ее, так и не выяснив, как сильно она ему дорога и как тяжело ей будет расстаться с ним. Он должен сделать их расставание совершенно обыденным.
Маленький сержант гурка внезапно вернул Горинга к реальности.
— Сахиб, — крикнул он, и его желтое лицо сморщилось от тревоги. — Джунгли хи! — И он указал на дерево баэля, с ветвей которого как раз спускался один из его людей.
Горинг оглянулся назад на пелену дождя. Вдалеке он различил темную движущуюся массу, наполовину скрытую невысоким холмом.
— Мы должны добраться до реки, — мрачно сказал он, пришпоривая измотанную лошадь. Огромный слон, словно почуяв опасность, ускорил шаг.
Маггеруддер, или река Крокодилов, вышла из берегов, как это делают индийские реки во время муссонов. Рисовые поля лежали глубоко под водой, мимо проплывали обломки хижин.
Бурлящий поток воды достиг беглецов, когда они выбрались на затопленный берег. Конь Горинга погрузился в бурлящую грязь глубиной в фут и встал на дыбы, дрожа от страха и отказываясь идти дальше. Лицо мужчины посерело от беспокойства. Он тщетно пытался пришпорить своего зверя, но понимал, что это бесполезно, — река слишком глубока, чтобы перейти ее вброд. Какое-то мгновение он сидел неподвижно, а девушка отчаянно прижималась к его груди, слыша биение сердца.
Во что бы то ни стало она следовало переправить через реку; здесь ей было не место. Если начнется драка и он пойдет ко дну, что тогда будет с ней? Оказавшись на другом берегу реки, он и его люди смогут сдерживать джунгли, пока она не доберется до железнодорожной станции.
Но как переправить ее через этот мутный, коварный поток?
За их спинами нарастал гул, постепенно перекрывавший шум дождя и плеск реки, — зловещий, ужасающий гвалт и гомон пьяных воплей и криков. Горинг повернулся в седле и увидел всадника в белой рубахе, который вел за собой толпу из сотен черных санталис.
— Это Дас, — прошептала Рода, схватив его за руку. — Послушай, — глухо заговорила она, — он преследует вас из-за меня. Если ты опустишь меня на землю, он уйдет и не причинит тебе вреда. Если ты этого не сделаешь — тебя убьют. — Рыдания душили ее.
Вместо ответа Горинг спешился и снял ее с седла. Вода с яростью обрушилась на них, когда он поставил ее под укрытие небольшого куста. Затем он достал автомат.
— Я оставлю тебе последний выстрел, — сказал он и заслонил ее собой. Потом повернулся к своим людям и резко отдал приказ.
Гурки стояли на коленях по пояс в воде, подняв винтовки, их черные глаза горели жаждой битвы.
— Пригнись как можно ниже, — сказал Горинг девушке, когда стрела просвистела в воздухе над его головой. — Огонь! — рявкнул он, и грянули винтовки Гурков.
Полдюжины черных тел в джунглях за струями дождя тяжело упали ничком. Послышалось поспешное отступление; затем темные фигуры осторожно подкрались ближе, чтобы стрелять из-за деревьев.
— Я должен ее переправить, — пробормотал Горинг, и на лбу у него выступил холодный пот. Если бы ей причинили боль! Если одна из этих смертоносных стрел поразит ее или их боеприпасы закончатся, а его маленький отряд будет уничтожен, какая чудовищная участь ожидает ее?
Внезапно его взгляд упал на нетерпеливо размахивающего хоботом слона Голу, в злобных маленьких глазках которого проглядывал почти сверхъестественный ум.
— Клянусь Юпитером, — воскликнул Горинг, — он это сделает! Режь, — крикнул он маленькому гурке, дергая веревки, которыми были стянуты ранцы на боках огромного животного. Полдюжины кукри блеснули, перерезая пеньковые веревки и освобождая слона от груза. — Хати джейга! — воскликнул Горинг, указывая на другой берег реки.
По команде махаута Голу опустился на колени.
— Вы должны пересечь реку на слоне, — быстро сказал девушке Горинг. — Там вы будете в безопасности, я пошлю с вами двух своих людей.
— Не заставляй меня уходить, — взмолилась Рода. — Я ничего не боюсь. Позволь мне остаться с тобой.
— Ради меня, уходи, — выдохнул он, поднимая ее высоко на руках, чтобы его люди помогли ей взобраться на спину слона.
Она на мгновение съежилась в скрученном рулоне мешковины, глядя вниз на его осунувшееся лицо.
— Если с тобой что-нибудь случится… — выдохнула она, крепко сжимая руки.
— Да благословит и защитит тебя Бог, — ответил он, когда слон поднялся на ноги и, подталкиваемый стальным жезлом махаута, сердито фыркая, ринулся к реке.
Рода огляделась по сторонам мокрыми от слез глазами.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, — прошептала она, оглядываясь на мужчину, который собирался сражаться и, возможно, умереть за нее. Бессвязные молитвы лились с ее побелевших губ, когда она услышала резкий лай винтовок позади себя.
Она видела гурков, низко пригнувшихся за скудным укрытием редкого подлеска, и черные силуэты обезумевших от возможности ее побега туземцев, стекающихся на берег реки.
Она отчаянно цеплялась за качающуюся подушку, когда мутная вода вокруг них становилась все глубже, и ей казалось, что их наверняка унесет течением и они утонут. Огромный зверь, почувствовав опасность, поднял хобот, трубя от ярости, и рвался вперед, поднимаясь на дыбы от потока и временами плывя, пока не нашел скользкую точку опоры на противоположном берегу.
Сквозь гул в ушах Рода слышала треск винтовок, который становился все реже, а затем ее испуганные глаза увидели лодку, которую дикари приволокли из бухты вверх по течению и спустили на воду. В ней стояли четверо туземцев и энергично гребли в сторону слона.
Она закрыла лицо руками. Из зарослей кустарника, где, как она знала, находился Горинг, раздались три выстрела; два сантала упали на дно каноэ, один тяжело опрокинулся за борт, а последний с криком прыгнул в воду и поплыл обратно к берегу. Неуправляемое каноэ развернулось и быстро понеслось вниз по течению.
На берегу упал последний из храбрых гурков, пронзенный стрелой, пущенной ему в спину. Горинг разрядил автомат в дикарей, которые убили его маленького сержанта. То, что перед ним стояла смерть, было ничто по сравнению с тем, что они вернут себе лодку и перейдут-таки реку вслед за Родой.
И тут он сообразил, что по течению движется пустое каноэ. Им овладел дикий порыв. Отбросив автомат, он побежал к реке, нырнул в воду и поплыл за каноэ.
Один раз он взглянул в сторону Роды и увидел крошечную фигурку девушки, исчезающую в размытой дали. Это придало ему надежду и силу — он боролся с быстрым течением. Лодка была теперь его единственным шансом, как и ее. Он быстро набирал скорость, пока ритмичный плеск воды за спиной не предупредил его об опасности; оглянувшись через плечо, он увидел плывущего за ним бенгальца Даса, с побагровевшим от ненависти лицом, с ножом в сверкающих зубах.
На мгновение отчаяние охватило Горинга — измученный и безоружный, он ухватился за борт дрейфующей лодки и посмотрел туда, где, как он знал, девушка теперь была в безопасности.
Позади него бенгалец набирал скорость; позволить ему добраться до другого берега — означало гибель Рода. Он увидел блеск поднятого ножа в руке бабу — правая рука Горинга метнулась вперед, чтобы остановить удар, который так и не был нанесен.
Ненависть на лице бенгальца сменилась ужасом, он выронил нож; длинная темная фигура перерезала поток, и над водой пронесся и захлебнулся вопль. Наполовину обезумев от страха, Горинг вскарабкался в лодку. На мутной воде, над тем местом, куда утащили Даса, расплывалось красное пятно. Маггераддер — Крокодил — подтвердил свое название.
Вопли ужаса раздавались на том берегу, где cанталы, деморализованные гневом речного демона, бежали обратно в джунгли, даже не задерживаясь, чтобы ограбить мертвых.
Взяв со дна каноэ окровавленное весло, Горинг медленно направил лодку к противоположному берегу.


IX

Вокруг cтанционной платформы, где остановился слон Голу, массивные бока которого покрывал слой грязи, раскинулся симпатичный клочок земли. Розы и креп-мирт, гибискус и аламандр стояли мокрые от дождя. Кадка с гардениями наполняла воздух благоуханием, веселые индийские гвоздики окаймляли геометрически разбитые цветочные клумбы.
Густой туман, похожий на морось, наполнял воздух. Обычная толпа зевак сбилась в кучу, сидя на корточках; нищий с отвратительным обрубком ампутированной конечности монотонно скулил, протягивая медную чашу для подаяния; мусульманка из низшей касты, в обтягивающих красных ситцевых брюках, курила коричневую сигарету; подошел местный коробейник — бродячий торговец с зонтиком, за ним следовали три равнодушные женщины со стальными сундуками и огромными узлами, балансирующими на головах; прошла мимо индусская невеста лет восьми, с гирляндами, новеньким кольцом в носу и в горчично-желтом сари.
Но Рода ничего не замечала. Она села в кресло, которое принес ей бабу, думая и молясь только об одном — чтобы Горинг пришел к ней, чтобы ему было позволено вернуться к ней.
Когда она увидела наконец, что он идет к ней, с ее губ сорвался крик. Она нетерпеливо кинулась к нему, протянув руки и широко раскрыв глаза от благодарности.
— О, я так рада, что ты здесь, в безопасности! — Она всхлипнула в полуистерическом облегчении.
Он сжал ее руку в своей, успокаивая, как успокаивал бы сбитого с толку ребенка, и только его крепко сжатый рот выдавал пережитое напряжение. Он подвел ее обратно к креслу и заставил снова сесть.
— С тобой все в порядке, ты не ранен? — воскликнула девушка.
— Да, я в порядке, — ответил он и отвернулся, чтобы не видеть нежности в ее глазах. — Поезд вот-вот прибудет, — сказал он наконец, чтобы нарушить повисшее между ними молчание, а затем, словно желая заглушить слова, дрожавшие у него на губах, добавил: — Вы знаете людей в Таши?
— Нет, я никого не знаю, но отец сказал мне, что он телеграфирует миссис Таунсенд о моем приезде.
— Сесиль Таунсенд? Ну, я бы сказал, — заметил Горинг, радуясь возможности быть обычным человеком, — что она, пожалуй, самая белая женщина в Индии. — Затем он нахмурился — телеграмма, которую Уолер обещал послать, скорее всего, так и не была отправлена. — Я телеграфирую миссис Таунсенд, чтобы она ждала вас, — сказал он. — Сегодня вечером вы поедете в Таши.
— Значит, ты... ты не останешься? — сказала Рода, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучало острое разочарование.
— Нет, — ответил он, помедлив. — Мне предстоит еще масса работы. — Тут он вспомнил, как обязан поступить, и тотчас перешел на официальный тон. Хотя было нелегко слышать ее низкий голос и помнить только о суровости долга. — Я отправлю сообщение прямо сейчас.
Он отправился телеграфировать миссис Таунсенд, где, среди прочего, просил, чтобы Роде сообщили о смерти ее отца, лишь когда она оправится от потрясения. С застывшим лицом человека, безжалостно заставляющего себя делать тягостное дело, и с чувством надвигающейся утраты он вернулся к девушке.
Она сидела задумавшись — маленькая фигурка на фоне серого дождя и веселых цветочных клумб. Ее тело сотрясалось от боли, а сердце, казалось, внезапно омертвело. Она не могла не заметить, что манеры Горинга при общении с нею необъяснимо изменились; он был официален, вежлив, но, очевидно, хотел показать ей, что те часы напряжения, которые, казалось, волшебным образом связали их, прошли — после Эйла они ничего не значили. Это озадачило ее и ужасно ранило. Может быть, она была слишком прямой, слишком смелой — она позволила ему поцеловать себя, — и все же это был только поцелуй, который мужчина крадет у любой хорошенькой девушки, когда позволяют обстоятельства. Румянец унижения окрасил ее щеки; она была слаба и подавлена, ее гордость куда-то пропала, иначе он не смог бы заставить ее так страдать.
— Вам будет очень удобно с Таунсендами, — с трудом выдавил Горинг. — Их единственный сын только что вернулся из Месопотамии изрядно покалеченным. — Он не знал, как продолжать разговор, — каждое слово, которое он произносил, было пустым и фальшивым, в то время как бешеное биение сердца побуждало его излить ей свои самые сокровенные чувства.
Внезапно его мысли вернулись к бунгало даков за развалинами Перипадара и к работе в джунглях за пределами городка, к чему призывала его страна.
— Возможно, — сказал он с усилием, — мы скоро увидимся в Таши, мисс Уолер.
— Не знаю, — неуверенно ответила Рода, с трудом сдерживая слезы. — Я недолго пробуду в Индии, отец обещал мне вернуться домой.
Горинг быстро отвернулся. Отец обещал отправить ее домой — что ж, он, Горинг, сдержал обещание. Бедная маленькая девочка.
Рода посмотрела вдоль путей. Прозвенел звонок — к перрону подходил поезд, она уезжала. Она даже сказала ему, что уезжает из Индии, но он ничего не ответил — значит, ему было все равно. Какой же жалкой дурочкой она была, вообразив себе то, чего не существует, позволив своему кроткому сердцу столь безоглядно довериться мужчине, который забудет о ее существовании едва ли не раньше, чем она скроется из виду! Каким фарсом все это было — даже жгучий стыд от поцелуя, который он ей подарил!
Она с трудом поднялась, чувствуя головокружение и страшную дурноту.
— До свидания, мистер Горинг, — сказала она, протягивая ему свою маленькую ручку. — Вы наверняка знаете, что я никогда не смогу отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Вы же… — Тут она замолчала, не в силах продолжать.
— До свидания, — хрипло сказал он.
Сквозь жгучие слезы, ослепившие девушку, она не увидела выражение лица Горинга.
Паровоз подошел к платформе. Маленькие вагончики на веретенообразных колесах остановились. Темные лица, испачканные пеплом и разрисованные татуировками, уставились на мемсахиба, чье лицо было самым белым из всех, что они когда-либо видели.
Горинг помог девушке подняться в купе первого класса и встал под окном.
— Может быть, — сказал он, — вы как-нибудь пришлете мне записку, в которой расскажете, как у вас идут дела.
— Я пришлю вам открытку с фотографией Бостона, — горько улыбнулась она.
Железнодорожный сторож с кроличьим ухом пугари оглушительно закричал, размахивая флагом; вокруг тотчас началось вавилонское столпотворение. Двери купе с грохотом хлопали. Она уезжала — покидала его навсегда.
В муках этой мысли она забыла обо всем; она наклонилась к нему, ее глаза говорили то, что губы отказывались произнести.
— До свидания, — прошептала она, когда поезд тронулся.
Сквозь грохот пыхтящего двигателя она услышала его тихий прощальный ответ.
После чего она не отрываясь глядела на высокую, сильную фигуру в хаки, пока та не растворилась в тумане, а затем бросилась на широкое кожаное сиденье и горько зарыдала.
Как отличалась эта поездка от полной надежд и мечтаний поездки из Калькутты! Вся ее жизнь изменилась: из беззаботной девочки она превратилась в страдающую женщину. И она никогда, никогда больше его не увидит.
Слезы жгли ее пылающие щеки. Вечерние тени становились все длиннее. Поезд с ревом мчался по плоской, покрытой серым саваном земле…
Внезапно Рода встрепенулась: проводник распахнул дверь ее купе, и она поняла, что прибыла в Таши.


X

Рода поспешно промокнула лицо и пригладила влажные взъерошенные волосы. Она смутно сознавала свой странный вид — в потертом, выцветшем костюме для верховой езды. Она выскочила из вагона и чуть не бросилась в объятия большой, по-матерински заботливой дамы, ожидавшей ее.
— Я миссис Таунсенд, — сказала она, — а вы мисс Уолер. — Она взяла девушку за руку и повела ее через вокзал туда, где их ждал большой автомобиль.
Она была одной из тех тусклых англичанок, которые носят лавандовые муслины и украшенные искусственными фруктами шляпки, похожие на висячие сады; лицо ее было лишено красок и выглядело так, как бывает в раннем возрасте в тропиках, но глаза смотрели с удивительной добротой.
— Я была в спортзале, — продолжала она, усаживая девушку в машину, — когда мой сын позвонил мне. Я успела как раз вовремя, чтобы встретить вас.
— Боюсь, я доставляю вам большие хлопоты, — сказала Рода, когда шофер-сикх коснулся рукой своего огромного белого пугари, и они тронулись в путь.
— Я так рада, что вы здесь, моя дорогая, — сказала миссис Таунсенд, и ее сердце потеплело от печальной красоты девушки, сидевшей рядом с ней. — Видите ли, у меня тоже есть дочь. Сейчас она в Симле, на время дождей, но Ларри, мой сын, капитан Таунсенд, здесь, со мной. — Ее лицо омрачилось. — Ну, вот мы и дома.
…Рода слегка улыбнулась от блаженства и с благодарностью опустилась в плетеное кресло для отдыха, которое пододвинула ей хозяйка.
— У вас будет слуга, моя дорогая, — сказала миссис Таунсенд, хлопнув в ладоши. — Он поможет вам собраться и будет вам полезен.
Она отдала распоряжения бесшумно явившемуся босоногому слуге в тюрбане. Затем взяла лежавшую на столе рядом телеграмму и, прочитав ее, с сочувствием посмотрела на Роду. Бедняжка, она потеряла отца и даже не подозревает об этом. Сэм Уолер, который, как она помнила, знакомил со своей невестой много лет назад, тот самый Сэм Уолер, которого выгнали из клуба в Таши. Она задумчиво посмотрела на Роду сверху вниз — та казалась такой хрупкой, такой измученной, что ей нужно было дать отдохнуть день или два, прежде чем сообщать об этом.
Рода откинулась на спинку стула, прижавшись раскрасневшимся от лихорадки лицом к кретону подушек.
— С вашего позволения, дорогая, — сказала миссис Таунсенд, пряча телеграмму за пазуху, — я пойду прослежу, чтобы вам приготовили комнату. В Индии мы всегда держим наши гостевые кровати разобранными. — И с нежной улыбкой она покинула девушку.
Рода с легкой гримасой отвращения выпила виски с содовой; она ненавидела виски, но от него ей стало легче, хотя все тело по-прежнему ныло и она безмерно устала. Она не знала, сможет ли когда-нибудь выбраться из большого кресла или хотя бы пошевелиться; ей хотелось провалиться в сон на много часов, но она не должна выглядеть невоспитанной. Миссис Таунсенд так добра к ней — так добра, что ей пришлось напрячь все силы, чтобы выглядеть веселой и дружелюбной. Она невольно опустила усталые веки. Горинг — увидит ли она его когда-нибудь снова, услышит ли его голос, посмотрит ли ему в глаза? Легкая задумчивость искривила ее губы.
Внезапно Рода проснулась — в комнату вошел высокий мужчина в хаки — Горинг?
Приглушенный крик застрял у нее в горле — он все-таки пришел! Затем, когда мужчина приблизился, она увидела, что это не Горинг, а незнакомый молодой человек, но даже при мимолетном взгляде ее поразили красота и печаль его глаз.
Он шел скованно, словно превозмогая боль, но при виде девушки резко остановился.
— О, приношу свои извинения, — сказал он. — Я и не знал, что здесь кто-то есть.
— Подойдите поближе…
— Вы ведь мисс Уолер, не так ли?
— Да, — сказала Рода, — а вы капитан Таунсенд.
— Вся эта беда с санталами из-за их пьянства, — сказал юноша, садясь рядом с ней. — Жаль, у меня нет хорошей пулеметной команды, уверяю, я быстро бы усмирил их и всех остальных проклятых черных. — В его голосе звучала с трудом сдерживаемая горечь. — В хорошенькое месиво превратили меня турки. Было бы лучше, если бы они меня прикончили.
Рода повернулась к нему, и на ее прекрасном лице отразилось сострадание.
— Я бы не сказала, что с вами что-то не так, — сказала она негромко.
— Никогда больше ни на что не сгожусь! Они начинили меня шрапнелью, ну и так далее. Мать не знает — думает, что я скоро снова буду в порядке. Больше никакого поло, никакого тенниса… Эх, это просто ад — быть наполовину мертвым, когда твоя жизнь только начинается. — Он яростно сжал кулаки, а его красивое юное лицо мучительно исказилось.
— Я думаю, мы все вынуждены страдать, — тихо ответила она.
Таунсенд нетерпеливо взглянул на нее. Она тоже очень молода, но глаза ее полны глубокого понимания. Что-то в самой ее хрупкости обезоруживало гордость молодого человека; он негодовал когда его жалели, но эта девушка… он не возражал бы, если бы она хоть немного посочувствовала ему.
— Кто же теперь посмотрит на такого парня, как я? — резко спросил он. — Мне еще нет двадцати пяти, а вся эта жизнь-работа-любовь уже не по мне. Я не ворчу, я успел отличиться, но когда я вижу такую девушку, как вы, и знаю, что теперь ни одна женщина не станет заботиться обо мне, я просто схожу с ума.
— Не говорите так, — сказала Рода, глядя в умоляющее лицо юноши. — Я уверена, что если бы какая-нибудь девушка полюбила вас, она бы не покладая рук заботилась о вас, понимая, что вы нуждаетесь в ней, и она бы помнила, что вы сделали, и ужасно гордилась бы вами.
— Неужели вы смогли бы так относиться к мужчине? — недоверчиво спросил он.
— Да, — тихо ответила она, — если бы мне было не все равно. — И бессознательно ее мысли обратились к Горингу, а губы изогнулись в мягкой улыбке.
Возможно, юноша неверно истолковал нежность на ее лице, возможно, подействовали слова надежды, которые она сказала ему, но он выпрямился в кресле, и его отчаяние уступило место приливу мужества.
— Ну и крепкие же орешки некоторые женщины! — сказал он. — Вы заставили меня смотреть на вещи совершенно иначе. Клянусь Юпитером, я рад вашему приезду.
Миссис Таунсенд, войдя в комнату, улыбнулась Роде, и в ее глазах отразилась материнская нежность.
— Вы уже ободрили моего мальчика, — сказала она, ласково поглаживая светлые волосы сына. — Я вижу, Ларри, ты уже познакомился с мисс Уолер, я уверена, что вы станете замечательными друзьями. Но теперь я должна увести вас, дорогая, чтобы вы переоделись к обеду. А после пораньше ляжете спать. Мистер Горинг настаивал, чтобы вы отдохнули.
— Проклятый Горинг! — сказал капитан, когда Рода вышла из комнаты.


XI

— Я пришлю вам свою айю, — сказала миссис Таунсенд, включив свет на туалетном столике и запустив панку на полную мощность. — Она будет ждать за дверью. Если она вам понадобится, позовите ее. Вы найдете здесь шкаф полный вещей Бесси, она как раз вашего размера, дорогая; берите все, что вам понадобится. Панна Валла уже приготовила для вас ванну. Мы обедаем в половине девятого или когда вы будете готовы.
Рода опустилась в будуарное кресло — она едва стояла.
— Может быть, вы предпочтете, чтобы вам сюда прислали чай и что-нибудь перекусить? — спросила миссис Таунсенд.
— Я буду готова через полчаса, — сказала Рода, с отважной улыбкой. Она понимала, что миссис Таунсенд будет разочарована, если она не присоединится к ним.
— Хокиган очень ловок, — сказала англичанка, а затем с совершенно непривычной для нее нарочитостью наклонилась и поцеловала девушку в щеку. — Ларри, кажется, был так рад видеть вас здесь, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
Несколько мгновений девушка сидела, сжавшись в кресле и обхватив горячими руками ноющую голову, потом медленно сняла с себя костюм для верховой езды и благоговейно сложила его на столе.
Рука, в которую Рани ударила ее ножом, была в потеках запекшейся крови, платок, которым Дас завязал рану, засох и почернел, боль разорванной плоти была почти невыносимой. Прикусив губу, чтобы хоть немного успокоиться, Рода выскользнула из остальной одежды, прошла в ванную и промыла уродливый порез; затем с бесконечным терпением обмотала его чистым носовым платком, затянув узел одной рукой и зубами. Приняв ванну, она открыла шкаф и выбрала простое платье из голубого шелка, причесалась и позвала айю, чтобы та помогла ей.
Вошла маленькая женщина, закутанная в белое сари, с морщинистым лицом, любопытным, как у обезьяны, и проворно застегнула платье, восхищаясь светло-золотыми волосами хорошенькой мисси-сахиб.
Когда Рода оделась, она взглянула в высокое зеркало и поняла, что никогда в жизни не выглядела так привлекательно; ее лицо ярко раскраснелось, а голубые глаза неестественно блестели. Если бы только Горинг мог видеть ее сейчас, возможно, он бы ее полюбил. Раз он видел ее в голубом кимоно, с распущенными волосами, а другой раз в старом сером костюме для верховой езды — не удивительно, что ему было все равно.
Айя, сидевшая на корточках у ее ног, словно почувствовав мысли девушки о любви, пробормотала заклинание, чтобы глаза капитана-сахиба были довольны работой Хокигана.
…Рода так и не поняла, как ей удалось пережить этот ужин. Она заметила добродушного бородатого мужчину, сидевшего во главе стола напротив ваз с шафрановыми розами и волосами Вероники — родом папоротника.
Это был отец Ларри, Ферн. Его мать сидела рядом с ней, и ее глаза, казалось, умоляли девушку: «Будь добра, будь добра с моим мальчиком».
Капитан сидел справа от нее, его изможденное молодое лицо снова оживилось, он рассказывал о траншеях, о походе на Багдад, об ужасах госпиталя и однажды от души рассмеялся. Миссис Таунсенд обменялась взглядом с мужем, и от выражения ее лица у девушки защемило сердце.
Она знала, о чем они думают, надеясь, что их сын влюбится в нее и что она опять вернет его к ним, к жизни и надежде.
Молодой Таунсенд повел Роду на террасу — выпить кофе и покурить. Его отец и мать прогулялись мимо раз или два, а затем отправились в гостиную играть в криббидж, как было принято у них по вечерам.
Они оставили юношу и девушку вместе под магическим сиянием полной луны, плывущей, подобно золотому пузырю, по усыпанному звездами небу. Это была ночь романтики и любви, какую может подарить только Индия, — в воздухе витал аромат тысячи цветов, вокруг комнат для прислуги сонно ворковали голуби.
— Послушайте, парню, как я, трудно забыть слова, сказанные вами перед обедом, — внезапно начал Ларри. — С такой девушкой, заботливой как вы, парень может начать все сначала и победить в конце концов. А иначе ему не справиться.
— Да, он смог бы, — сказала Рода. Всепоглощающая жалость шевельнулась в ней; его прекрасное лицо, залитое лунным светом, стояло перед ее глазами. Он собирался попросить ее отдать ему свои чувства, и было так трудно отказаться.
— Вы можете считать меня совершенным безумцем! — страстно воскликнул юноша. — Но я знаю, что вы единственная девушка, с которой я хотел бы связать жизнь. Конечно, вы меня почти не знаете, но скажите мне лишь одно, дорогая, — есть ли у меня шанс?
Рода посмотрела в сторону гостиной: там, в круге света, она могла видеть мать и отца мальчика, сидящих лицом к лицу за маленьким карточным столиком. Как она могла сказать ему, что у него нет ни единого шанса, что ее сердце жестоко разбито, что ей нечего дать ему?
Он догадался о причине ее молчания.
— Это был просто разговор, — с горечью сказал он. — Всего лишь слова. Ничего серьезного.
— Да, я действительно так думала, — ответила она.
— Хотите сказать, что я безразличен вам! — гневно воскликнул он. — Все безнадежно? Но я тоже слишком разбит, слишком...
— Нет, нет, — перебила она его.
— Значит, есть еще кто-то, — сказал он, не сводя с нее глаз.
Она долго смотрела в темноту.
— Нет, никого другого нет, — наконец проговорила она очень медленно. — Только мой отец. Я увезу его домой, подальше от этой ужасной страны.
— Ваш отец! — повторил он. — Разве вы… — И он оборвал себя. — Это единственная причина, по которой вы мне отказываете? И это все, что стоит между нами? — Он почти грубо схватил ее за руку.
Горинг телеграфировал, чтобы сообщить ей эту новость; но она еще не знала, что ее отец умер.
— Что значит — «все, что стоит между нами»? — воскликнула она. — Мой отец — все, что у меня осталось на свете. Много лет он поддерживал меня, жертвовал своим здоровьем, всем, чтобы посылать мне побольше денег и дать образование… И теперь я собираюсь загладить свою вину перед ним. Я собираюсь посвятить жизнь заботе о нем.
— Ты не сможешь этого сделать, малышка, — промолвил юноша, побывавший лицом к лицу со смертью.
— Вы хотите сказать... с ним что-то случилось, он!.. — дико вскрикнула она. — Нет, это не может быть правдой... этого не может быть!.. — Она прижала кулаки к дрожащим губам.
— Это правда, — торжественно произнес он, — но я поступил опрометчиво, что сказал тебе об этом. — Он взял ее горячую маленькую ручку в свою ладонь и нежно поцеловал. — Я хочу всю оставшуюся жизнь быть добр с тобой, дорогая, если ты мне позволишь.
Девушка ничего не ответила. Казалось, ее охватило смертельное оцепенение, ледяная волна накрыла ее с головой. Она скользнула вперед, прижавшись к увитым виноградом перилам, и упала на террасу в милосердном беспамятстве.


XII

— Я проговорился ей об отце, — сказал матери молодой Таунсенд час спустя. — Это все моя вина. Если она заболеет, будет выглядеть так, словно бы я намеренно вызвал у нее недуг. Все мой проклятый эгоизм. Никогда себе не прощу.
— Не говори глупостей, дорогой мой. Врач говорит, что это лихорадка от перегрева в жарком климате. Она ни за что не должна была ехать в Барампадар в сезон дождей, и она была ранена, убегая оттуда. Шок от твоего сообщения заставил ее упасть в обморок, но доктор удивляется, как ей вообще удалось продержаться столь долго, несмотря на потерю крови из пораненной руки. Это я виновата, что не уложила бедняжку спать сразу же, как только она приехала, но я ничего не знала, а ты, Ларри, по-моему, был рад ее приезду.
Юноша крепко сжал руку матери.
— Скорее вылечите ее, доктор, — хрипло сказал он врачу. — Она самая отважная, самая жизнелюбивая девушка, которую я когда-либо встречал, и даже если она мне откажет, мое знакомство с ней вернет мне утраченное мужество. Она доказала мне, что игра стоит свеч, и это касается не только спорта.
— Да благословит ее Господь за это, — сказала его мать. — Я буду усердно заботиться о ней ради тебя, Ларри, чтобы сохранить ее для всех нас.
И она сдержала свое слово. Целых десять дней, плечом к плечу с приземистым шотландским доктором, она боролась за жизнь девушки и ее разум. День за днем Ларри Таунсенд бродил по веранде ее комнаты, посылая смутные призывы к Богу, у которого он никогда прежде не просил милости; день за днем Хокиган падала ниц и приносила в жертву своим многочисленным богам рис и топленое масло, молясь за жизнь мисси-сахиб.
И вот однажды, когда коренастый Сондерс спешил из бунгало к своему мотоциклу, он бросил первое слово утешения юноше, ловившему каждое его слово и выражение лица.
— Она выкарабкается, — хрипло сказал он. — Однако что-то беспокоит ее, разъедает сердце. Не понимаю, почему она никак не придет в себя? Лихорадка оставила ее, и она молода и физически здорова. — Он нахмурил седые брови. — Даже в бреду она не выдала причин тревоги — бредила лишь о доме, о студенческих днях и о подружках. Она ведь не влюблена в вас, молодой человек?
— Ни в меня, ни в кого другого, насколько я знаю, — криво усмехнулся Ларри.
На следующее утро Ларри сидел рядом с отцом в машине, которая мчалась по широкой дороге к офису медной компании, генеральным директором которой был старший Таунсенд.
— Мне нужна работа, папа, — сказал он. — Я уже полгода на излечении, так что нет смысла просто валяться и бездельничать. Но я и не собираюсь. Безусловно, я могу свернуть горы, но хочу за работу получать жалованье.
— Это самый счастливый момент в моей жизни с тех пор, как ты ушел на фронт, — сказал отец, сжимая руку сына.
Пока Рода медленно и вяло восстанавливала здоровье, Ларри Таунсенд работал под руководством отца, воодушевленный донкихотским порывом и страстными надеждами.
И вот однажды, вернувшись домой, он застал Роду на веранде, лежащей в большом плетеном кресле из кретона, в котором он впервые увидел ее.
Она выглядела такой маленькой, хрупкой и бледной, что он не сразу решился взглянуть на нее из-за апельсинового дерева.
Молодой человек сделал шаг вперед. Она грезилась ему олицетворением всего милого и чудесного в жизни — отблески заходящего солнца окрашивали ее худенькое личико в розовый цвет; лежащие на коленях руки казались прозрачными, светлые волосы, зачесанные назад, придавали ей почти детский вид, но Ларри не увидел печали в ее глазах.
— Как ты обворожительна! — пылко сказал он. — Не удивительно, что даже солнце убегает и прячется.
Рода посмотрела на него — какой он милый, замечательный мальчик, как хорошо к ней относится! Затем, с непрестанной болью в сердце, она подумала о Горинге — о Горинге, который за все три недели ни разу не написал и даже не пытался узнать о ее судьбе. Может быть, он и не знал, что она больна, но она не могла выбросить из головы его равнодушие к ней. А эти люди — Ларри и его мать… даже ее собственная мать не была добрей и отзывчивее. Как она сможет отблагодарить их, отплатить им тем же? Выход лишь один — она прочла его в жгучем взгляде Ларри.
Слезы медленно покатились по ее щекам, она слегка вздрогнула.
— Ты замерзла, моя дорогая, — тихо сказал он. Это была его первая откровенная нежность. Она почувствовала, как он взял ее руку в свою, и не смогла отнять ее; ей была невыносима мысль о том, что она может причинить боль — и ему самому, и его матери. Нет ничего, что она не сделала бы, чтобы не ранить этих людей, которые любили ее и заботились о ней в час ее величайшей нужды.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, дорогая, — сказал он, приблизив к ней свое прекрасное молодое лицо. — Я люблю тебя.
— Я знаю, — тихо ответила она.
— Я завоюю твою любовь, Рода, — сказал он, — с Божьей помощью. Я тебе уже немного нравлюсь, не так ли, дорогая?
— Вы мне очень нравитесь, — серьезно ответила она.
— Тогда вслед за этим придет и любовь! — воскликнул он сияя. — Ты, конечно, знаешь, — добавил он после паузы, — что твой отец оставил счет в Калькуттском банке. Известие об этом пришло всего несколько дней назад. Там не очень много, но вполне достаточно, дорогая, чтобы отправить тебя домой, если ты захочешь уехать. — Он попытался говорить деловым тоном, но голос его слегка дрогнул. — Я был бы... мы все были бы ужасно огорчены, Рода, если бы ты уехала, — закончил он.
Благодарность! Именно эта мысль и горела в голове девушки. Была только одна расплата за всю доброту, которую она получила. Прочие ее мечты вдребезги разбило безразличие Горинга. А Ларри! Со временем она научится любить его и заботиться о нем так, как не смогла бы ни одна женщина.
Она почувствовала, как он склонился над ней и поцеловал ее мягкие волосы.
— Идем, дорогая, — ласково сказал он. — Мама будет рада видеть нас.


XIII

Хотя мисс Уолер еще не объявила о своей помолвке с капитаном Таунсендом, она даже не пыталась это отрицать. Ее охватила странная апатия, налет деревенского фатализма. Она позволила всему течь своим чередом. Зачем бороться? Пустые мечтания закончились.
Она станет хорошей женой для Ларри. Он нуждается в ней, и она будет довольна уже тем, что сделает его счастливым, вернет его лицу отблеск солнечного света из его детства, который она порой замечала, глядя на него. Она видела тихую радость его матери, возрожденную гордость в глазах отца, когда он смотрел на воспрянувшего сына.
Казалось, в душе Роды воцарился покой, тот покой, который может дать лишь бескорыстие. Бурная тоска, страстные надежды, безумная радость тех немногих часов, когда она была с Горингом, покинули ее, прихватив с собой часть ее юности.
По мере того как она набиралась сил, люди со станции начали заходить к ней на чай. Они поздравляли Роду и гадали, что же такого сногсшибательного молодой капитан нашел в этой маленькой скромной бедняжке, которая выглядела совсем безразличной к собственной помолвке.
Вся эта помолвка — просто нелепость. В самом деле, кто она такая? Безродная американка, без одежды и денег. Да ведь она одета в платья Бесси Таунсенд, оставшиеся с прошлого сезона. Ее отец был управляющим шахтой в Барампадаре — и тем ужасным созданием, Сэмом Уолером, которого они выгнали из клуба! И теперь он мертв… Ничего не скажешь, девушка с достойной родословной!
Но преданность Ларри не оставляла у нескольких разочарованных и весьма достойных молодых леди сомнений, что он отчаянно влюблен в эту девушку, и миссис Таунсенд, сдавалось, была в таком же восторге, как и ее сын.
— Где вы познакомились с капитаном? — как-то днем спросила некая мисс Уизерспун с холодным жеманством, заменяющим ей душевность.
— Мисс Уолер пробыла в Индии совсем недолго, — ответила за Роду миссис Таунсенд, заметив, что девушка выглядит бледной и утомленной. — Это мистер Горинг познакомил ее с нами.
— Вы имеете в виду Темпла Горинга, человека из ОИК? — выпалила мисс Уэзерспун. — А вы слышали последние новости о нем?
— Нет! — раздался из-за чайных чашек хор любопытных.
Рода почувствовала, как внезапно кровь закипела в венах, она ощутила тоску, как будто упоминание его имени пробудило в ней чувства, которые она считала умершими. Ее тонкие маленькие ручки вцепились в подлокотники кресла, — чтобы не выдать себя, она должна была поскорее уйти.
— Похоже, — продолжала мисс Уэзерспун, наслаждаясь новостью, — правительство совершенно разгневано на мистера Хекерса за то, что он позволил этой беде с санталами выйти из-под контроля. Они считают его ответственным, и совершенно справедливо — он никогда не покидал здешней резиденции, и именно Горинг отправился прямо в джунгли, окружил туземцев, имел с ними какую-то тайную беседу и убедил их сложить луки и стрелы и сдать главарей бунта. Это граничит с чудом, говорят в верхах, что он все уладил мирным путем. Настоящий триумф для Темпла Горинга. И в результате… — она поднесла крошечный бутерброд к своему точеному носу и сделала драматическую паузу, — …мистер Хекерс уволен, а Темпл Горинг должен стать политическим представителем вместо него.
В сумятице взволнованных восклицаний, вызванных поразительным известием, Рода незаметно выскользнула в сад и села на увитую виноградной лозой деревенскую скамью. Он достиг наконец успеха и продвижения по службе, но у него не нашлось ни времени, ни намерения отправить ей весточку.
Ее сердце внезапно ожесточилось против него: какой же дурой она была, страдая по этому мужчине! Она выкинет его из головы и выйдет замуж за Ларри — милого, галантного Ларри. Она сделает его несказанно счастливым.
Далеко на дороге она услышала фырканье клаксона звук его авто, мчащего к бунгало. Он возвращался домой раньше обычного и спешил к ней. Она медленно поднялась ему навстречу — сегодня вечером она скажет ему то, что он хочет услышать, пообещает выйти за него замуж, когда он пожелает.
Опустив глаза, с тяжело и глухо бьющимся сердцем, она прошла под увитой розами беседкой. За кружева ее юбки зацепилась веточка, густо покрытая цветами. Рода наклонилась, чтобы освободиться от колючек. К ней быстро приближался мужчина — она слышала, как скрежещет и  хрустит гравий под его каблуками. Она подняла голову, и у нее вырвался крик. Это был не Таунсенд, а сам Горинг.
— Мисс Уолер, — нетерпеливо сказал он, жадно вглядываясь в лицо девушки.
Роде он показался худее и смуглее, чем тогда, когда она видела его в последний раз, но в его проницательных глазах за стеклами очков горел поразительный свет.
— Как вы меня удивили! — сказала она тихим голосом. — Вы были последним человеком, которого я ожидал увидеть. Я ждала капитана Таунсенда. — Последнее она произнесла натянуто и с некоторым усилием.
— Я схватил машину Таунсенда и даже не стал просить его об этом. Я так хотел попасть сюда, чтобы увидеть вас.
Рода ничего не ответила. Лицо Горинга тотчас омрачилось. Она была недовольна, сердита на него. Какой маленькой она казалась и какой ужасно хрупкой! На ее лице не было ни капли румянца, а стройное тело казалось исхудалым.
— Вы не рады меня видеть… — глухо сказал он.
— Я не могу испытывать восторг после вашего равнодушия к событиям последних дней. Вы совсем не утруждали себя вопросами и записками.
— Вопросы или записки? — воскликнул он в изумлении. — Но, мое дорогое дитя, весь последний месяц я был в джунглях, за много миль отсюда, вдали от общества. Только сегодня я узнал о своем назначении и бросился прямо сюда — к вам.
— Я должна поздравить вас, мистер Горинг, — холодно сказала она. Как невероятно легко придерживаться официального тона, когда твое сердце разбито.
Выражения радости и воодушевления исчезли с лица Горинга.
— Вы тоже должны меня поздравить, — продолжала Рода, злобно разрывая розовый бутон на мелкие кусочки. Он заставил ее страдать? Что ж, теперь она причинит ему боль. — Я помолвлена с капитаном Таунсендом.
— Не может быть! — вскричал он и сделал шаг к ней, как будто его крупная фигура могла заставить ее отречься. На мгновение им овладела ярость: выходит, для нее то, что случилось между ними, ничего не значит. Она позволила ему мимолетно поцеловать себя, как иногда поступают хорошенькие девушки; он крепко прижал ее к сердцу — но все мечты его оказались миражом.
К чему теперь это продвижение по службе? Она собралась замуж за другого. Он так гордился, что может подарить ей, в конце концов, дом и положение в обществе, — но это больше не имеет смысла.
— До свидания, мисс Уолер, — сказал он наконец, нарушая напряженное молчание, когда истерзанные лепестки цветка осыпались к его ногам. — Я не стану подниматься в бунгало. Я засвидетельствую свое почтение миссис Таунсенд позже. Надеюсь, вы будете очень счастливы. — Голос его дрожал. — Я знаю, что так и будет, если вы его любите. — Он протянул ей руку, но она так трепетала, что не смогла дотронуться до его пальцев.
Он пристально посмотрел на нее с высоты своего роста. Какие темные тени залегли под ее голубыми глазами! На миг все чувства этого человека взорвало желание заключить ее в объятия, вновь ощутить нежность к ней в своем сердце, но, увы, она не любит его — она собралась выйти замуж за Таунсенда. Честь его требует уйти и оставить ее, чтобы никогда больше не видеть.
Он откажется от нового назначения. С его стороны будет безумием пытаться жить с ней на одной станции — он слишком сильно любит ее и всегда будет любить. И потому он подаст заявление о переводе на другую должность, туда, где, благодаря климату, часто возникают вакансии.
— Еще раз прощайте, мисс Уолер, — сказал он. — Я никогда больше не увижу вас. Я немедленно покидаю Таши.
— Но, — сказала Рода, запинаясь, — я думала, вы будете здесь политическим представителем.
— Я откажусь, — ответил он.
— Но почему же? — спросила Рода. Она не была ни слепой, не ожесточенной настолько, чтобы не увидеть страдание в его глазах.
— Потому что я люблю вас, — ответил он низким голосом. — Я не мог сказать вам этого раньше. Мне ведь нечего было предложить вам, и потому я не решался признаться вам. Я был тщеславным дураком. Прощайте! — И он отвернулся от нее.
Над ее головой грациозно кружил ястреб. В ушах девушки стоял оглушительный рев. Выйдя на дорогу, она расслышала, как перед воротами остановился еще один автомотор. Она бессознательно протянула руки к Горингу. Ее прежнее слабодушие было ужасной ошибкой — но больше это не имеет значения.
— Не уходи! — выдохнула она так тихо, что он едва расслышал.
Он повернулся к ней.
— Вы хотите сказать... — воскликнул он дрожащим голосом.
Она подняла к нему свое лицо.
— Я люблю тебя, — просто сказала она. — Я полюбила тебя с первого взгляда, но не думала, что и ты меня любишь.
— Ты не сразу очаровала меня! — воскликнул он, сжимая ее руки в своих.
— Я была так больна, — продолжала девушка. — А все они были так добры ко мне. Я бы умерла, если бы не его мать. Наверное, я проявила слабость, но я не могла сказать «нет» и была уверена, что ты меня забыл.
— Моя девочка, моя бедная маленькая девочка, — проговорил он, страстно прижимая ее к груди. Он поднял ее лицо и заглянул ей в глаза. — Теперь ты веришь, что я не забыл тебя… что ты не безразлична мне? — И он поцеловал ее в губы.
Позади них на гравийной дорожке послышались шаги, и куст роз яростно закачался.
— Прошу прощения! — промолвил Ларри Таунсенд, и его юное лицо смертельно побледнело.
— Ларри! — сказала девушка. — Все у нас было неправильно. Если можешь, прости меня, но я не прощу себя… Я не смогла бы любить тебя так, как должна была, но у меня не хватало смелости отказать тебе.
— Я знал, что безразличен тебе, — ответил юноша. — И думал, что со временем заставлю тебя полюбить. Но сейчас увидел, что это невозможно. — И он с горечью взглянул на Горинга.
— Ты сердишься на меня, — печально сказала она.
— Как можно? — сказал он. — Я очень люблю тебя и не жалею ни о чем, хотя бы оттого, что ты вернула мне надежду на будущее. Я больше не собираюсь сдаваться только потому, что шансы против меня. — Он на мгновение отвернулся, его губы дрогнули, затем он протянул руку Горингу. — Удачи тебе, старина, — хрипло сказал он. — Будь с ней нежен.
— Иначе и не будет, — сказал Горинг. — И да поможет мне Бог!
— Жаль, что это не меня послали усмирять санталов, а тебя — сражаться с турками, — проговорил юноша с двусмысленной улыбкой и, медленно повернувшись, вышел.
Взявшись за руки, мужчина и девушка смотрели ему вслед.
В сгущавшихся сумерках тысячи светлячков порхали в кустах, словно крошечные танцующие звездочки, а в фиолетовом небе поднимался прекрасный полумесяц, и тут, в окружении роз, Горинг снова поцеловал ее.


Опубликовано в журнале
«Saucy stories» («Дерзкие рассказы»), май, 1919 г.
«Love in the jungle» Novelette by May Freud Dickenson.