Прогулка

Неторопливые рабочие ободрали дом до самых сухожилий, обнажив анатомию старинного особняка и стыдливо прикрыли наготу серым полотном. Теперь любой прохожий  видит перекрестия и переплетения, и сразу догадывается, что это гнездо неведомой гигантской птицы, улетевший восвояси. Всё лето обречена мозолить глаз пернатая архитектура. Ленивые муравьи будут таскать веточки, стучать, ругаться, выплёскивать и преображать разруху не спеша, — времени вагон — всё лето, и самая лакомая часть осени.
А если посмотреть на улицу издали, то она совсем, как Старая кокетка Бернардо Строцци, только носик припудривает кирпичной взвесью  и пускает пыль в глаза придирчивому москвичу, который недовольно морщится и чихает. Он семенит рысцой по Трубниковскому, немного длинноватому, как и само название, вот переулку и отсекли фалангу бездарной секирой Нового Арбата и оставили по ту сторону, с тем же именем, корчиться от боли.
А пешеход озирается, шарахается от шатких строительных лесов, проходит голицинские винные погреба, с массивными эркерами, на удивление в прекрасной сохранности; забегает в короткий Скарятинский, минуя Поварскую и дивится на серо-голубое ар-нуво купца Миндовского, —  недолговечный стиль, как детская болезнь, разбросанный по всей Москве. Затерялся след зодчего, а сын его парил за полярным кругом, спасал блокадников и совершал множество подвигов, которым позавидовал бы и Сент-Экзюпери — за что и получил награды, грамоты и десятилетний срок.
Прогулочным шагом, выискивая спасительный тенёк, праздношатающийся ротозей пересекает Малую Никитскую — катится по Вспольному, где справа прыскает своим, на первый взгляд, фруктовым названием Гранатный , но всё же плоды его начинялись порохом. И мелькает цитата:
«Пусть годы умчатся в круженье обратном
 И встретимся мы в переулке Гранатном…»
Поднимая голову вверх, замечаешь долговязых уродов, панибратски облокотившихся на старину. И Ермолаевский с разбегу врезается в Патриаршие, где густая влажная тень шевелится и копошится как живое существо, и прыгает на гравий и  скамейки, на дремлющего в кресле, с открытыми глазами баснописца и его бронзовых питомцев, с отполированными, от прикосновений, лапами и носами. И лодка скользит по водной глади...
А там дальше, где лбами столкнулись три переулка, ещё одна жемчужина модерна — избушка Шехтеля, которую, как он писал приятелю, извозчики путают то ли с кирхой, то ли с синагогой.
Тверская совсем рядом. Отважный путешественник задирает голову на острую башенку доходного дома, сверяет время и ныряет в арку. Что он там потерял — нам неведомо. Тут его и след простыл...

           13.06.20