Измена

У Харитона Хвата случилась беда. Вот шло всё гладко, как по маслу, и как сглазили. И беда-то така, незаметна сразу, как клин из топорища потратить - всё остатнее в разнос пошло. Что ладно да надёжно было – всё прахом.

Харитона не зря Хватом прозвали. На что глаз положит – расшибётся, а его будет. У самого князя Ярослава Владимировича на особом счету в дружине почитался. Бился в княжьем войске под Любичем и на реке Альте. А в позапрошлом годе Харитон с посольством к свейскому конунгу Олаву, сватать за князя дочь конунга, Ингигерде, ездил.
 
В Киеве Хват крепкий двор не далеко от самого княжьего держал. А жены добился, краше в свете не сыскать. Двоих сыновей та ему подарила. К тому времени Харитон уже в годах был, тридцать первую зиму разменял. При князе старшим, думским, дружинником ходил, своих гридей немало имел. Клети в тереме ломились от меховой рухляди, заморских шелков и пряностей. Серебра тож в избытке было. Жаловал Ярослав Владимирович Харитона Хвата, выделял, среди прочих. Тайных завистников, да недругов, знамо дело, у Хвата набралось, и на перстах не перечесть. Да ему то только в злую радость. «Коль у кого не то вразей, валандаев завистных нет, - бывало, недобро прищурившись,цедил сквозь светло-русую бороду Харитон, - того, почитай, и самого во свету нету. Так, шаврик шавриком».

Хвата не только княже милостями осыпал. Господь и умом и статью щедро одарил. Харитон был рослым, косая сажень в плечах, ликом чист, даже тонкий белый шрам, ломано тянувшийся от левого виска к щеке, его не портил. Пронзительные светло-серые глаза, грива пшеничного цвета волос, чуть темнее, небольшая борода и усы. А уж силён был… подковы на спор гнул. Поговаривали, прадед Харитона дружинным у Трувора, брата самого Рюрика был.

Про то и сам Харитон толком не ведал. Не всё в его жизни, как сейчас, ладом было. Сполна довелось горя горького отведать.
 
В лето Господне 6500-е князь Владимир наголову разбил печенежское войско на реке Трубеж. Князь в честь победы город Переяславль основал, а печенеги после той битвы ещё долго носа на Русь не совали.

Тогда Харитону два годка было. Родился он в семье кузнеца, в городище, в полутораста поприщах к югу от Киева. Когда ему минуло пять лет, снова явились  извечные недруги. В этот раз побили печенеги князеву дружину. Владимир за новым войском в Новгород побежал, а вороги тем временем в его землях бесчинствовали. Не миновала беда и их городища. Столько лет минуло, а у Харитона, как вчерашнее, виденье пред глазами: Матушка его к себе прижимает, а поперед них Матвейка, братец старший, двенадцати годов, с топором. Батя, уходя на засеку, когда печенеги городище обложили, наказал мать с братом беречь.

От мощного удара, запертая на засов дверь срывается с петель. В горницу врываются два вооружённых кривыми мечами коренастых, безбородых, с чёрными волосами, заплетёнными в косицы, в кольчугах и высоких остроконечных шапках чужака. Один из них насквозь колет мечом бросившегося им навстречу Матвейку, а второй, вырвав Харитона из рук зашедшейся заполошным криком матери, с размаху бьёт его виском об угол печи...

 Очнувшись, Харитон, шарахнувшись от лежавшего в тёмной луже ничком тела брата, поискав глазами мать, и не найдя, едва держась на ногах, выбрался из занимающейся пламенем избы. Поселенье горело, озаряя ранние сумерки мечущимся, пугающе красно-оранжевым отсветом. Отца он нашёл среди трупов защитников, у расколотых ворот городища. Тот лежал на спине, широко раскинув руки, и невидяще глядя в небо. Его чешуйчатый кожаный доспех был глубоко разрублен поперёк груди, и заляпан запекшейся кровью.
 
Харитон, выпав из ума, схоронился в лесу. Сколько дней и ночей прошло ему невдомёк было. Уже умирая от голода, он вышел на просёлок. Подобрали его скоморохи. До двенадцати лет бродил с ними Харитон от города к городу. Научился колесом ходить, на жалейке и гуслях играть, складно сказки сказывать. В Ростове, рослого, крепкого не по годам парня, заметил княжий воевода Будый, и взял его в гридни. С того случая и переломилась судьба Харитона. Толковый, расторопный, лицом пригожий, острый на язык отрок, что говорится, пришёлся ко двору.
 
Харитон долго ещё в свалившееся на него счастье не верил. Чудилось ему, что сон всё это. Вот проснётся, и нет всего этого. А ночует он не на полатях в гриднице, а в лесу под кустом. Сыро, холодно. А есть так хочется, что кишки в животе в узел сами вяжутся. Скоморохи с самого ранья шпынять начнут: «Дров собери! Воды согрей!». Это они на людях весёлые да затейливые. Промеж себя ж, что псы сварятся, а ему, так ото всех достаётся.

Опосля, как пообвык, разобрался, что к чему, стал Харитон себя в дружине Будыя ставить. И то. Не по нему у гридней на побегушках бегать. Силушкой не обижен, а уж языком-то кого хошь, за милу душу отбреет. Спасибо скоморохам. А что молод, так грех не велик. Млад годами, да стар бедами.
 
Тут и случай подвернулся. Стремянной княжий замешкался чем-то, а Харитон – тут как тут.

- Кто таков? – бросил ему князь поводья, - что-то не припомню.

- Гридень я воеводы Будыя, княже, - низко поклонился, прижав руку к груди Харитон.

- В моей дружине будешь, - задержался на нём взглядом Ярослав.

- Ну, ты и хват! – не то похвалил, не то укорил Харитона один из будыевских дружинников, случаем оказавшийся неподалёку, - эко, ни на чём взлетел!

С тех пор прозвище Хват к Харитону накрепко приклеилось.
 
Судьба, словно пожалев о многих горестях, коими гнобила его, едва ли не с младенчества, решила отдариться удачей во всех делах.

Харитону двадцать первый год пошёл, когда князь Ярослав на Новгородский стол сел. А через несколько лет началась свара между сыновьями почившего Владимира Святославича.

В 6521-м году от сотворения мира, в битве под Любичем Ярослав разбил Святополка, и стал Великим князем Киевским.
 
После той сечи, где Хват себя среди первых проявил, князь поставил его старшим  дружинником, к себе приблизил.
 
На Руси тогда  какой-никакой мир установился. В пограничье соседи озоровали, конечно, куда ж без этого? А в целом тихо. Харитон было заскучал, а тут из Полоцка купец с семьёй в Киев перебрался, не по нраву ему правление Брячислава Изяславича пришлось, особливо после того, как тот на Новгород напал.

Увидел Хват дочку полоцкого купца, и обомлел. Отродясь такой красы не видывал. Скуку, как рукой сняло. Стал Харитон в гости к купцу захаживать. Тот и рад. Место-то новое, знакомцев, почитай, нет совсем, а тут не последний, при самом Великом князе человек честью жалует. А Хват приглянувшегося не упустит, о весе своём при Ярославе намекает, приглашает купчину к себе домой, заморского фряжского вина отведать, да хозяйством, меж делом, полюбопытствовать. На купеческую дочь и бровью не ведёт, будто и нет её.

Купчик и вина отведал, и справность хозяйства отметил… Тут его Харитон, как обухом по голове: "Отдавай за меня свою дочь, Никодим, не пожалеешь! Ладно ей за мной будет, да и тебе помогу на Киеве в люди выйти. Соглашайся, Ей-бо!"

Никодим на время соляным столбом обернулся. Мыслил про себя: «Вот ведь, как кур в ощип попал! Дщерь, больше живота любил. Умом готов тронуть, в скоморохи пойти, только бы доченьке судьбы плохой избежать. И тут такой случай случайный.

- Отдавай дщерь за меня. Доволен останешься. Как сыр будет в масле кататься. Всем чего пожелает одарю. Бояриново слово.

Сговорились. По рукам ударили.

Поутру, себя найдя, сговор сном посчитал. Ан нет. Гридень боярина Харитона спозаранку наехал: «Хозяин заботится, когда сватов засылать, чтобы всё честь по чести было».

Вот тут Никодима всерьёз располовинило. Не готов он был с кровинушкой своей так скоро расстаться. Пелагею, жену, тремя годами ранее схоронил. Только и отрада, Светлана, что свет в оконце. Ради неё и жил. А тут замуж просватал: "Ой ё-оо! Как ей-то о судьбе её поведать? И на попятный нельзя. Не тот человек боярин, чтобы ему отказывать. С живого не слезет, - Уж Никодим в людях понимал: "Что делать-то?"
 
На ватных ногах поплёлся в горницу дочери, бездумно теребя бороду. Не дело, а так случилось, что робел он дочери. Как такую весть ей донести? Как ещё примет. Шёл, аж нутро застыло.

Торкнулся в дверь.

- Утро доброе, доченька.

- Здоровы будьте, батюшка… Что это на вас лица нету? Чай случилось чего неладное?

-  Случилось, - Никодим, ослабнув в ногах, грузно осел на лавку, - просватал я тебя, девонька! – сказал, и глаза непрошенными слезами заволокло, - прости.
 
- Как это просватал? – сдвинула брови Светлана, - меня не спросив. Я чай вам не девка чернавка!
 
- Так уж случилось. Не гневайся, доченька. Жених-то видный. Боярин при князе. Дом, полная чаша. Сам из себя видный, как у Христа за пазухой жить будешь, -  зачастил Никодим.

- Уж не новый ли твой знакомец, что из гостей не вылазит, в женихи пропи-сался? – смекнула Светлана, - так он меня, почитай, без малого в два раза старше будет. Кому-то и завиден будет, а не люб он мне. Сам на нём женись!

- Не перечь отцу! – стал накручивать себя Никодим, - много воли на себя берёшь. Негоже воле моей противиться. Да и решено всё уже. Слово я дал. Не тот человек боярин, чтоб ему отворот-поворот указывать. В прах обратит. Смирись, дочка.

- Что же вы наделали, тятенька! – Светлана в ладонях утонула, - погубили меня!

- Прости, прости, девонька. Но по-другому никак. Уже и гридень Харитонов в доме, о сватах заботится, мёдом в людской балуется.  Потерпи. Стерпится, слюбится.

- Как же, слюбится. Порушили вы меня, тятенька, - ударилась в слезы Светлана.
 
Никодим и сам не сдержался. Перетащил, вдруг еле послушное тело к дочери, уткнулся мокрым лицом в её плечо, прижал к себе кровиночку, заколотился от беззвучного рыдания.

Так и просидели обнявшись, неведомо сколько. Харитонв гридень, шинора, нашёл их, до того холопа прибив несильно, что в покои не пускал.

- Чего попрятались-то, - хмельно осклабился парень, слизывая кровь с потраченных костяшек руки, - хозяин ждать не любит. Ответ давай. Мне поротым быть не прельстительно.

- Пусть засылает сватов, - высвободилась из объятий отца Светлана, - и отцу, - прощу ли тебя, не знаю. Оставь меня.

Свадьбу справили, Никодим ног не чувствовал. Венчались в соборной церкви святого пророка Ильи, что на Подоле. Сам Ярослав свадьбу честью одарил. Чашу вина заморского за чету пригубил.

Не обманул Харитон. Жена, только в молоке не купалась. Любил, что душа из тела рвалась.

С дел приедет, на руки возьмёт, и по дому, как дитя малое носит. Светлана что и думать не знала. Не люб муж, да разве от таких ласк девичье сердце не размякнет? Жалела его. Сильный, красивый, а не люб. Подружки, коими в Киеве обзавелась, слюной на её мужа исходили. «Светлана, таких молодцев по Киеву не набраться. С ума съехала? Истой».

Слушала подруг, да за душу не брало. На сокольничего княжева заглядывалась. Тот ей подстать, молод, житейским опытом не лечин. Закрутили. Во враги, по узнанию, боярина княжьева нажил. Тогда в Киеве тьмами не жили. Скоро про измену жены Харитон проведал. Озлобился, до потери ума. Прибил сокольничего, да до смерти. Князь осерчал елико. Виру присудил немалую. Хват расплатился, да прежнего лада с Ярославом не случилось. В опалу попал боярин. А жена, так вовсе, как на татя-убивца смотрела. Харитон и так, и этак. Жена знаться не хочет. ОН и в невпонятии. В уставе-то князя Ярослава Мудрого, мужчина считался прелюбодеем, если у него была не только любовница, но и дети от нее. За измену жене мужчина должен был платить штраф церкви, а размер штрафа определял сам князь. А здесь-то что?

 А вот изменой жены считалась любая связь женщины с посторонним мужчиной. Ее мужу необходимо было наказать легкомыслие жены. Если он прощал изменницу, и продолжал с ней жить, то ему полагалось наказание. Чтобы избежать наказания, мужчине необходимо было развестись с неверной супругой, и не оттягивать это дело: «Еще ли жена от мужа со иным, муж виноват, пуская ее...».

Харитон-то, никак от Светланы отказаться не мог. Хоть весь Киев о её измене прознал. Тут и Хватовы врази взялись за него. Уж как только не славили! С грязью уличной ровняли. Жена и сама не рада. Так блудом своим мужа ниспровергнуть. Ластится стала. Да только попусту. Нет. Не только рукой, словом не обидел. А только к мёду пристрастился. Службу княжью пропускать стал. Ярослав в том непочтение усмотрел. Ещё больше на Харитона осерчал. Совсем в опалу поверг. Плохо стало. Недоброжелатели  рады. Друзья по сторонам разбежались. Лихо боярину. Взял баклажку мёда, пришёл на берег Днепра, выпил, да в воду полез.

Хотел ли жизнь изнечтожить, нет ли. Про то Бог ведает. А только утоп он, по-пьяни, или умыслу.