Начало осени в этих краях очарует любого. Е.Г. был, как всегда, прав, когда говорил, что мне непременно надо побывать здесь в сентябре. Уже на следующий месяц сюда приходят холода, и довольно резко. Но главное, здешняя природа, впечатляющая в любое время года, именно в сентябрьские дни становится просто сказочной. В чём я и убедился, проделав достаточно длинный путь.
Северные предгорья алтайского хребта Иолго – место малолюдное. По крайней мере, оно не до такой степени оккупировано бесчисленными турбазами, как окрестности любого другого населённого пункта на Алтае. Наверное, Е.Г. руководствовался прежде всего этим обстоятельством, когда выбирал, где построить свой реабилитационный центр. Надо сказать, место он нашёл очень удачное. До ближайшего посёлка – сто семьдесят километров, так что вокруг почти никто не нарушает первозданные тишину и спокойствие. Изредка забредают сюда отдельные искатели приключений, но те сами бегут от городского шума и суеты.
«Центр физиологической и психологической реабилитации» – так, кажется, именуется официально это заведение в реестрах Минздрава. А его название – «В сердце мира», такое сказочно-поэтичное, – придумал мой давний друг доктор Е.Г., его основатель и нынешний директор. Ну, оно и понятно, сам Алтай называют «сердцем мира» – и не без оснований: если это географический центр не всего мира, то уж Евразии точно.
Я приехал сюда отчасти по приглашению Е.Г. (приглашение перманентное – мол, когда сможешь и захочешь, всегда рад), а частью и по собственной инициативе. Приехал уже в третий раз; до того однажды гостил летом, а последний раз, года три назад – зимой. Но тогда бывал просто так, отдохнуть. А сейчас мне предстояло совместить приятное с нужным, и нужное здесь было, пожалуй, на первом месте. Собственно, этот визит можно было бы назвать служебной командировкой, если бы я предпринял его по рабочей надобности. Однако я находился в отпуске. Тем не менее, моей целью было не только встретиться со старинным товарищем и насладиться красотами местной природы. Я намеревался сделать то, что давно уже задумал: составить репортаж о новом направлении в деятельности центра.
Надо сказать пару слов о самом заведении. «В сердце мира» совмещает черты государственного и частного учреждения. В основном находится на финансировании из федерального бюджета, но зарабатывает и самостоятельно, существуя на равных в статусе частной клиники. Здесь поправляют здоровье бывшие военные и МЧС-ники, приходят в себя космонавты после полётов и подводники после долгих походов. Собственно, и люди совсем не героических профессий могут здесь пройти курс всестороннего обследования и, если надо, медицинской помощи. Но удовольствие отдохнуть здесь под присмотром врачей – не из дешёвых, а потому доступно лишь людям состоятельным. Есть средства – плати, подписывай договор и приезжай, места почти всегда есть. Многие так и делают, предпочитая «В сердце мира» любым другим домам отдыха и пансионатам. Доводилось мне здесь встречать спортсменов, бизнесменов, высокопоставленных чиновников и даже известных деятелей киношной и музыкальной среды (уж не буду называть).
У центра – двенадцать лет успешной деятельности с момента основания в 2005 году. В том прежде всего заслуга Е.Г., который за это время проявил себя как толковый администратор и хозяйственник. Есть, разумеется, и помощники; есть команда увлечённых и знающих своё дело людей, но повторюсь: без его управленческих способностей «В сердце мира» был бы в лучшем случае заурядным санаторием. Оборудовано здесь всё по последнему слову. Например, есть даже установка для МРТ, чем похвастает не всякая хорошая клиника. Персонал тоже квалифицированный и тщательно отбирается, абы кто на работу сюда не попадёт. Бытовые условия тоже на приличном уровне. Долго расписывать не буду, а вернусь к цели своего визита.
На сей раз я ехал главным образом затем, чтобы разузнать о новых научно-исследовательских разработках, которые с недавних пор начали проводиться здесь под руководством Е.Г.
Надо сказать, мы знакомы на протяжении тридцати с лишним лет, и никогда не теряли связи. Поступили в своё время на один курс медицинского университета, и, обнаружив общие интересы, довольно быстро подружились. Однако у меня врачебная карьера закончилась, не начавшись: три года отучился, но потом понял, что это не моё, и ушёл. Поступил в другой вуз, стал учиться на журналиста. Не хочется хвастаться, но, пожалуй, могу сказать, что я более-менее себя реализовал на этой стезе.
Что касается Е.Г. – вот уж кому действительно есть чем гордиться. Он окончил медицинский с красным дипломом (специальность – психотерапия), работал в разных клиниках. Потом закончил ординатуру, защитил кандидатскую и стал заниматься наукой, совмещая её с частной практикой и предпринимательством. Е.Г. всегда был способным парнем, причём разносторонне, и при этом очень целеустремлённым – редкое сочетание качеств, которое почти с гарантией приводит их обладателя к успеху.
Хотя наши дороги в жизни в плане занятий сильно разошлись, дружба осталась. Периодически перезваниваемся, обмениваемся сообщениями, а иногда и встречаемся. С годами всё реже – как ни печально, это жизнь, у каждого она своя со своими заботами, которые затягивают всё больше.
Так вот, года этак полтора назад он сообщил мне в письме, опуская подробности, что начал заниматься чем-то радикально новым в области практической психотерапии. По его мнению, это вообще как метод, как подход – относительно новое слово в науках, чей предмет есть внутренний мир человека. Направление мало исследованное (по крайней мере, в отечественной медицине), но очень перспективное, и скорее всего, за ним будущее. Меня это сильно заинтересовало, и я начал было расспрашивать, что да как. Но Е.Г. ясно дал понять, что эта тема не для переписки, а мне лучше приехать самому и познакомиться с материалом, что называется, вживую. «Может, это будет главный репортаж твоей жизни» – полушутя добавил он, но я понимал, что по пустякам он бы не стал меня беспокоить – не такой это был человек. То, что он предлагал, наверняка было что-то стоящее. Ну и плюс ко всему это отличный повод снова увидеться.
Я был всецело за, но сразу тогда приехать не мог – мешали всякие текущие дела и заботы; мы договорились, что я приеду при первой возможности. Но визит пришлось отложить в долгий ящик. Всё было как-то не до того, – то одно, то другое… Прошло больше года, прежде чем я в конце концов собрался. Но всё же это произошло. Может, оно и к лучшему, что представилась возможность посетить «В сердце мира» в такое время.
*
Пятичасовая поездка на джипе от Бийска (едва ли не половина которой составила тряска по бездорожью) изрядно меня утомила. Недавние дожди размыли грунтовку, поэтому добираться до пункта назначения оказалось дольше и труднее, чем я предполагал. Радости моей не было предела, когда я наконец разглядел издалека знакомое трёхэтажное строение. Оно располагалось на вершине одного из пологих, но довольно высоких холмов, в окружении лиственниц – пока зелёных, но начинающих понемногу желтеть. Собственно, это главный, административный корпус, а вообще «В сердце мира» – это комплекс из нескольких зданий разного назначения.
Последние километры дорога плавно, но неуклонно ползла вверх. Насколько я помню, центр находится на высоте примерно четыреста метров над уровнем моря. Место выбрано так, чтобы было достаточно высоко, но не слишком. Пока джип неторопливо поднимался по склону, преодолевая последние метры долгого маршрута, я в который раз думал, какой всё же молодчина Е.Г., и как здорово, что судьба послала мне в друзья такую созидательную личность. И как замечательно снова встретиться, как в старые добрые времена, погостить в этом замечательном месте, а заодно расширить свой кругозор.
Правда, размышления мои несколько смущало одно странное обстоятельство. Три дня назад мы с Е.Г. общались по телефону, обговаривали дату приезда и вопросы моего пребывания в центре. Вроде обо всём окончательно договорились, он заверил меня, что готов встретить меня как полагается. Вроде бы дальше не должно возникнуть каких-либо проблем.
Отправляясь из Бийска, я сделал контрольный звонок по сотовому, чтобы сообщить: вот, мол, выезжаю, скоро буду. Не дозвонился – Е.Г. не отвечал. Ну ладно, подумал я, мало ли чем человек может быть занят. Немного погодя повторил попытку, потом в дороге ещё несколько раз – безрезультатно. Зная обязательность Е.Г., я несколько обеспокоился. Он вообще-то сам бы мне перезвонил в любом случае. Но потом я подумал, что может, это связь здесь плохая, он, помнится, предупреждал… Действительно, как сейчас показывал мобильник, она была далека от наилучшей, – но всё же сохранялась на уровне «один столбик из пяти».
Автомобиль остановился около пропускного пункта. Территория комплекса огорожена, у въездных ворот и прохода для посетителей дежурит охрана. Всё, как и положено в серьёзных учреждениях. Я рассчитался с водителем, поблагодарил его за доставку и вылез. Забрав свой чемодан, я некоторое время смотрел вслед удаляющемуся автомобилю. Почему-то вдруг на секунду кольнуло тревожно-тоскливое чувство, будто меня здесь вообще оставили одного в целом мире. Но я тут же отогнал это умонастроение. Ведь я уже прибыл, и в какое замечательное место!
Да, вид отсюда отрывался потрясающий. Если смотреть на север – в направлении, откуда я приехал – на необозримом пространстве раскинулись великолепные альпийские луга. До самой линии, где небо смыкается с землёй, тянется сплошной, пока ещё пёстрый ковёр разнотравья. Только тёмная тоненькая ниточка грунтовой дороги прочерчивает его, постепенно теряясь из виду, да ещё кое-где встречаются россыпи валунов – предшественники начинающегося возвышения. Далеко внизу, где ещё плоскогорье не начинается, блестит на солнце водная гладь нескольких озёр. Их здесь великое множество – небольших углублений в земле, наполненных кристально чистой талой водой, сбегающей с горных ледников. Справа и слева зеленеют такие же холмы, склоны которых густо поросли карликовыми берёзами, можжевельником и разными хвойными деревьями, уже позолоченными первым дыханием осени. А если повернуться на юг – где-то далеко из-за горизонта вздымается горная гряда Иолго, устремляясь в небо величественными заснеженными вершинами, и среди них Альбаган, самая высокая точка хребта.
Какое-то время, забыв обо всём на свете, я глазел по сторонам и вдыхал полной грудью. Потом вынул сотовый, набрал номер Е.Г., и ждал, пока снова не высветилась удручающая надпись: «Абонент не отвечает». Хоть здесь и ловит еле-еле, ответить мне всё же можно было. Ну ладно, теперь не столь важно, коли уж приехал.
Я подошёл к воротам и позвонил. Представился подошедшему сотруднику охраны – рослому пожилому дядьке, показал документы. Тот хмуро посмотрел на меня, открывая дверь и пропуская внутрь.
– Да, предупредили, что место вам зарезервировано, – сообщил он мрачным тоном. – Но у нас тут, видите ли, случилось ЧП…
– Что такое? – оторопел я.
– Директор сейчас не может вас принять. Он, как бы вам сказать… не в состоянии.
Я ожидал чего угодно, только не такого поворота.
– То есть как «не в состоянии»? Я три дня назад с ним разговаривал, и всё у него было в порядке! Он заболел, что ли?
– Нет, хуже… – покачал головой охранник.
– Да что случилось? – воскликнул я, уже не на шутку встревожившись. – Он жив?
– Жив, но… – на суровом лице мужчины возникло нечто вроде замешательства, – я вам точно не могу сказать, что с ним. Наше дело маленькое – соблюдать пропускной режим. Вот, идите в третий корпус, – он указал рукой, – там вас встретит его заместительница по работе с клиентами, Тамара Сергеевна, она всё и объяснит. А вы уж сами решайте, оставаться вам у нас или нет.
*
Я эту даму помню ещё с прошлого посещения. Не уверен, помнит ли она меня. Клиентов тут до и после меня были сотни, разве всех упомнишь? Но неважно, сейчас главное узнать, что произошло. А сначала – унять мелкую гадкую дрожь во всём теле, которая враз накатила от такой ошеломляющей новости.
Третий корпус я нашёл быстро; разыскать кабинет Тамары Сергеевны тоже не составило труда. К счастью, она оказалась на месте. Женщина лет сорока пяти, стройная, ухоженная, одетая в деловой бежевый костюм. Она сидела за компьютером, что-то строчила на клавиатуре. Её серые глаза изучающе глянули через очки в модной оправе.
– А, так вы тот самый старый друг, о котором…
– Да-да, тот самый, – кивнул я. – Так что с Е.Г.?
– Вы понимаете… Он сейчас в коматозном состоянии. Знаете, что это такое?
– В коматозном… – механически повторил я, так как сознание отказывалось принимать услышанное. – Как же так? Ведь мы с ним ещё седьмого числа говорили…
– Всё и было нормально. А восьмого он провёл очередной свой эксперимент, только с увеличенным временем. Он же на себе всё испытывал. Не знаю, в курсе ли вы… Сенсорная депривация. И во время эксперимента впал в глубокую кому. Почему – не знаем.
– Вот чёрт… – я выдавил это, потому что ничего лучше в голову не пришло.
«Сенсорная депривация» – да, мне был знаком это термин. Е.Г. упоминал его несколько раз, когда речь заходила о том самом новом направлении его исследований. Однако в подробные пояснения он ни разу не вдавался, каждый раз закругляя разговор на эту тему в том духе, что мне нужно приехать и узнать всё на месте. Ну, вот я и приехал…
Конечно, я заранее предпринял некоторые усилия, чтобы узнать, что это за штука такая. В своём журналистском деле я всегда считал нужным хоть немного быть осведомлённым насчёт темы, в кою намерен влезть с профессиональным интересом. Поэтому кое-что прочитал. Не могу сказать, что изучил предмет углублённо, но некоторое общее представление о нём составил.
Насколько я понял, сенсорная депривация – это такой специфический метод воздействия на психику, или, как говорят специалисты, психоэмоциональной регуляции. Суть в том, что человека искусственно изолируют от всех внешних раздражителей. То есть он находится какое-то время в таких условиях, что к нему не поступает никаких сигналов извне. Якобы такое воздействие, а вернее, ограждение от всяких воздействий, очень интересно влияет на работу центральной нервной системы. В небольших дозах это благотворно сказывается на психике, успокаивает и расслабляет. Но если депривация длится долго, мозг изменяет свою работу, – и чем дольше, тем сильнее. Происходит следующее: мозг, поскольку его работа не прекращается, использует собственные резервы, и, образно говоря, заполняет образовавшуюся сознательную пустоту собственным содержанием. При этом сознание как бы перенаправляется внутрь и вытаскивает оттуда всякое такое, что в обычных условиях спрятано в глубинах нашего существа. Вот тогда и происходят самые интересные вещи. Человек получает совершенно необычные переживания, которые зависят от его индивидуальных качеств, от его личности. Возможны и побочные эффекты, и отрицательные последствия типа галлюцинаций, неврозов и прочих неконтролируемых состояний. Так что подвергать человека такому испытанию надо со всеми мерами предосторожности.
Ещё я запомнил, что такие опыты начали проводиться ещё в пятидесятых годах в США. Не сказать, чтобы во всём мире депривацию стали широко применять. Хотя оздоровительный эффект от неё считается доказанным: она помогает бороться со стрессами и комплексами, способствует обретению уверенности в себе и даже якобы стимулирует творческий потенциал личности. Опять-таки, если проводить её грамотно и осторожно. Но с официальной медицинской наукой этот метод как-то не очень стыкуется, – видимо, по причине того, что затрагивает области за её пределами. Вероятно, также из-за тех самых отрицательных последствий.
Всё же к возможностям сенсорной депривации всегда сохранялся интерес, особенно со стороны всяких неформалов от медицины и исследователей изменённых состояний сознания. На Западе она давно вошла в арсенал отработанных психотерапевтических методик. А в нашей стране не особо где применяется. Да, депривацию используют в процессе тренировки космонавтов, и вообще тех, кто вынужден по роду деятельности долго пребывать в замкнутом помещении. Скажем, нахождение в сурдокамере – это и есть частичная депривация. Но вот так, чтобы полностью, на всю катушку, – о таком в отечественной медицине мне слышать не приходилось. Может, это где-то и практиковалось, но мне на эту тему ничего накопать не удалось. Е.Г. был единственным из известных мне соотечественников, который этим всерьёз занимался.
«Был…» Я вздрогнул, когда это слово мелькнуло в моих мыслях.
– Так вы хотите сказать, что это с ним случилось из-за… этих его экспериментов? – пробормотал я наконец, собравшись с мыслями.
– Наверняка, отчего же ещё? – пожала плечами женщина.
– Может, у него были какие-то проблемы со здоровьем, о которых никто не знал? – предположил я, хотя такое казалось и мне самому не очень-то правдоподобным.
– Да не имел он никаких проблем! Сами ведь тоже периодически обследуемся, так что все были ли бы в курсе, если что. Ну, немолодой уже мужчина, за пятьдесят, понятно. Но повторяю, у него-то всё было в порядке. Он вообще вёл здоровый образ жизни: не пил, не курил, йогой занимался, обливался холодной водой… Ходил много по окрестностям, почти ежедневно. В этом плане даже образец был, можно сказать. Так что да, – полагаю, и не только я, – он себя довёл до ручки с помощью длительной депривации. Не рассчитал свои силы…
Я помолчал минуту, соображая, как вести себя дальше. Ситуация выглядела до дикости абсурдной. Что же, я проделал такой долгий путь в эту глушь, чтобы выслушать это печальное известие и убираться восвояси? А с другой стороны, какой смысл мне тут оставаться и что делать? У меня тут, кроме Е.Г., никого нет, да и приехал-то я, собственно, к нему и с его подачи. И вот такое…
– Тамара Сергеевна, – осторожно прокашлявшись, наконец произнёс я, – а он сейчас где? Я могу его увидеть?
– Пока в отделении интенсивной терапии. Посторонним вход туда запрещён, сами понимаете. Проводим меры по выводу из комы, но пока безуспешно. Удалось только стабилизировать дыхание… ну и другие основные функции организма. Что ещё сказать… Главные рефлексы сохраняются. А в сознание так и не приходит.
– М-да, плохо всё это… – протянул я, скорее чтобы заполнить паузу: в голову не приходило никаких дельных мыслей по поводу происходящего.
– Самое скверное, – добавила Тамара Сергеевна, – что мы не можем понять причину, по которой он впал в кому. Собрали консилиум, мониторим состояние непрерывно уже третьи сутки… но пока ясности нет. Возможно, это нарушение мозгового кровообращения. С другой стороны, отдельные признаки свидетельствуют о резкой гормональной недостаточности гипофиза… Ладно, не буду вас пичкать медицинской терминологией. В любом случае, это только симптомы, а что их вызвало, мы не знаем. Вообще, подобные клинические случаи, насколько я знаю, в отечественной медицине не описаны. По крайней мере, ни я, ни мои коллеги не сталкивались.
– Вы имеете в виду…
– Я имею в виду случаи, когда депривация приводит к таким последствиям. По логике вещей, такого не должно быть. Но сами видите, реальность оказывается сложнее, и мы не всё знаем.
– Да уж, сложнее, это даже и не врачу понятно… – хмыкнул я. – Слушайте, может это прозвучит глупо… но что если он проводил этот эксперимент как-то по-особому? Ну, с какими-нибудь дополнительными нагрузками, допустим?
Тамара Сергеевна покачала головой.
– Вы знаете, это ведь далеко не первый его опыт сенсорной депривации. Весь последний год он этим активно занимался. Он всегда всё сначала отрабатывал, что называется, на собственной шкуре. Как настоящий учёный. Я могу сказать, что таких погружений он провёл не меньше пятидесяти. Погружался не только сам, – допускал и некоторых сотрудников, и даже посетителей нашего центра. Так что методика была хорошо отработана к настоящему моменту. И, конечно, всё делалось под наблюдением. Если бы была хоть какая-то опасность, – уж поверьте, он первым бы это запретил.
– Вы сказали «погружения», – заметил я. – Это вы так депривацию называете?
– Да, у нас помещение для депривации находится ниже первого этажа, заглублено метра на три в грунт. Поэтому и называем так.
Вот оно что! Е.Г. мне об этом не рассказывал. Наверное, собирался меня удивить при встрече. Но не встретил, и удивляться мне приходится совсем по другому поводу.
– Вы спросили про какие-то другие условия эксперимента, – продолжала женщина. – Я уже вам сказала, что необычным в этом погружении было только длительное время. Не менее четырёх часов. Но он ведь шёл к этому долго, постепенно увеличивая время пребывания в камере. С первого раза мало кто выдерживает более пятнадцати минут. Подают сигнал, что им уже хватило.
– Да, я читал, что мозгу к такому режиму сразу привыкнуть трудно, – кивнул я.
– Это гораздо более серьёзное испытание для психики, чем может показаться, – усмехнулась Тамара Сергеевна. – Известны случаи, когда люди, вынужденно проводившие долгое время в шахте или пещере, просто сходили с ума.
– И я что-то о подобном слышал…
– Но то психика ломается, а тут мы столкнулись с прямым физиологическим воздействием, понимаете? И этот случай беспрецедентный.
– Понимаю, – вздохнул я, – но кому как не вам знать, что психологическое и физиологическое тесно связаны? Ну, самовнушение, гипноз и всё такое?
– Вы правы, – грустно согласилась Тамара Сергеевна. – Вопрос степени и качества этой взаимосвязи… Знаете, один из самых тёмных в медицине. Да и вообще в науке.
Мы помолчали. Я мучительно соображал, какие вопросы ещё уместно было бы задать. Понятно, что ей сейчас не до меня с моими расспросами, и затягивать разговор не стоило бы. Но хотелось сразу как можно яснее представить себе картину того, что произошло.
– Так он пробыл там все четыре часа?
– Все четыре, – подтвердила она, – и даже немного больше. Когда они истекли, – а наблюдавшие, естественно, знали, что именно на такое время было рассчитано очередное его погружение, – так вот, когда это время закончилось, ему подали специальный звуковой сигнал. Так уже много раз было. Но на сей раз он не отреагировал. Мы поначалу не придали значения, ведь показания всех датчиков – а они во время сеанса подключены к телу, – были в норме. Подождали еще несколько минут, снова посигналили – никакой реакции. И вот тут кровяное давление у него начало резко падать, а пульс и дыхание замедляться. Операторы наблюдения всерьёз забеспокоились. По инструкции в случаях, если что-то пошло не так, человека немедленно извлекают из камеры. Так пришлось поступить и с вашим другом. Кстати, первый раз за всё время, как была оборудована камера для депривации. Когда его достали, он был без сознания и уже почти не дышал. Пришлось на время подключать его к аппарату искусственной вентиляции лёгких, запускать сердце, колоть адреналин… Ну весь стандартный комплекс мер по реанимации. Главные жизненные функции удалось восстановить, но, к сожалению, не более того.
– А прогнозы какие? – осторожно спросил я, поймав себя на мысли, что боюсь услышать ответ.
– Прогнозы… – женщина развела руками. – Никто ничего определённо сказать не может. Нет ясной клинической картины – в этом всё дело. Пока поддерживаем состояние «скорее жив, чем мёртв». А как долго это может продлиться и чем закончится – ну, что сказать… будем делать всё возможное и надеяться на лучшее.
Я сидел несколько секунд и переваривал свалившуюся информацию.
– Понятно… – пробормотал я. – Спасибо, Тамара Сергеевна, за разъяснения. Я всё-таки, с вашего позволения, не буду уезжать сразу. Хотя бы потому, что никто меня обратно прямо сейчас не повезёт. Да и мне всё-таки хотелось бы с ним повидаться, пусть он меня сейчас не узнает. Я же к этому визиту давно готовился…
– Конечно, – впервые за всю беседу она улыбнулась, – раз вы наш гость, то, несмотря на всё случившееся, мы должны вас принять. Сколько вы рассчитывали у нас пробыть – две недели, кажется?
– Да, мы с Е.Г. договаривались, что я приеду на пару недель. Без всяких сопроводительных бумаг, естественно… Но раз стряслась такая беда, то вряд ли столько пробуду. Не вижу смысла.
– Как вам будет угодно. Но в любом случае, в пределах этого срока имеете право проживать у нас и пользоваться услугами центра. О том было прямое распоряжение Е.Г. до того как… ну, понимаете. Ваша комната семнадцать в пятом корпусе. Вот ключи, можете прямо сейчас идти и располагаться. Если у вас ко мне больше нет вопросов.
– Вопросов пока нет, благодарю вас, – ответил я, принимая ключи. – Но может, ещё будут.
*
Номер оказался классным. Одноместный, хорошо оборудованный, со всеми удобствами. Обзор из окна со второго этажа мало чем уступал виду с горы, которым я любовался недавно. И, что мне особенно понравилось, было тихо. То ли соседи никак себя не проявляли, то ли их вообще не было – но в корпусе стояла умиротворяющая тишина. Мне она как раз была необходима, чтобы собраться с мыслями.
По-прежнему я пребывал в растерянности и не мог решить, как проводить время, отведённое мне здесь. Состояние внутренней раздраенности усугублялось усталостью с дороги. Но то было, в общем-то, пустяками по сравнению с тем, что случилось с моим старинным приятелем. Вот это грызло душу по-настоящему.
В который раз я задавал себе вопрос: как он, человек настолько расчётливый и предусмотрительный, мог загнать себя в такую яму? И выберется ли он оттуда?
Зачем вообще ему всё это было нужно? Неужели им двигало только любопытство исследователя?
Я даже не задавался вопросом, могу ли я чем-то ему помочь. Ситуация, даже обрисованная его заместительницей вполне ясно, была совершенно вне моего разумения.
Холодный душ и потом три часа сна помогли прийти в себя. Потом я вышел наружу, побродил по территории центра, сходил в столовую на ужин. Там отметил, что посетителей не так много, как я предполагал. Но тем лучше – ни тесноты, ни толчеи, которых хватает в других местах. Приглядывался к людям, надеясь увидеть хоть одно знакомое лицо – никого.
Всё было, как и в прошлые посещения, – уровень обслуживания как в хорошем отеле, и кормили качественно, и прочее. Но тогда мы приезжали с женой, и было веселее. Не говоря о том, что мы были в компании Е.Г.
В этот раз супруга не смогла со мной поехать, а в отношении Е.Г. жизнь преподнесла такой вот неприятный сюрприз. Смогу ли я теперь когда-нибудь поговорить с ним?
У него, в отличие от меня, семейная жизнь как-то не сложилась. Это, наверное, единственное, что у него в жизни получилось неудачно. Впрочем, кто знает наверняка, что удачно, а что нет?
Он женился рано, сразу после того, как закончил вуз. Прожили меньше года и развелись. Не знаю до сих пор, почему, да и знать не хочу. Детей на свет не произвели. После того Е.Г. никогда женат не был, и даже не предпринимал попыток обзавестись семьёй. Говорить на эту тему он не любил, и если речь о том в дружеской компании заходила иной раз, то предпочитал отшучиваться. Или же отпускал сентенции в том духе, что семейная жизнь и настоящая наука плохо совместимы, поэтому нужно выбирать что-то одно, и он выбрал для себя последнее.
Как знать, размышлял я, шагая по дорожкам, аккуратно посыпанным гравием и украшенным первыми опавшими листьями. Может, он в этом и прав. Каждому – своё. У меня супруга, с которой живём, можно сказать счастливо. Уже двадцать два года, дочь и сын почти взрослые. А ему и без того всегда было хорошо. Его жизнь наполнена другим содержанием, наверное, ничем не худшим. Он всегда был увлечённой личностью, и всё, чем он занимался, вполне заменяло ему пресловутое тепло домашнего очага.
Я опять поймал себя на мысли, что думаю о Е.Г. в прошедшем времени. «Чёрт побери, – подумал я с внезапно нахлынувшей непонятно на что злостью, – неужели это фатально? Неужели умный, образованный и полный сил человек может вот так, ни с того ни с сего, превратиться в овощ? И неужели ничего нельзя с этим поделать? Я, его давний друг, ничего не могу сделать? Но если врачи не могут, я-то что могу?»
Но какая-то часть меня, вопреки здравому смыслу, упорно отказывалась принимать случившееся. Я не мог это чётко себе сформулировать, но что-то подсказывало: тут некий особенный, даже исключительный случай, и подхода только с медицинской стороны недостаточно. Вполне вероятно, что произошедшее с Е.Г. имеет отношение к нему не столько как к человеку из плоти и крови, сколько к его личности. А эту личность я знал лучше, чем любой из его нынешних коллег.
Надо хотя бы попытаться разобраться во всём этом, и если получится… Что получится? Понятия не имею, но нечто такое, что повлияет на ситуацию к лучшему, поможет врачам вернуть Е.Г. к нормальной жизни. Или хотя бы в сознание. Да, вот это придало бы смысл моему пребыванию здесь. А иначе – ради чего болтаться тут ещё какое-то время и уехать ни с чем?
Но для начала необходимо больше узнать о том, что занимало Е.Г. последние полтора года. Его эксперименты с погружениями. Собственно, я за этим сюда и ехал. Если не помочь ему самому, то хотя бы узнать, чего он достиг, и донести это до широкой читательской аудитории.
Ведь он наверняка дал бы мне возможность самому пройти через данный опыт. Только так и можно составить представление о том, что я хотел узнать и обнародовать. Вообще, это моё профессиональное кредо – как можно ближе знакомиться с предметом, о котором будет идти речь, а лучше всего иметь дело непосредственно. В этом мы с Е.Г. совпадаем во взглядах. С чужих слов – уже не то. С таким же успехом можно добыть информацию из специальной литературы или интернета, благо она общедоступна и её хватает.
Итак. Во-первых, мне нужно получить доступ к тем результатам, которые к настоящему времени получил Е.Г. в ходе своих исследований. Во-вторых, мне нужно пройти хотя бы через одно погружение.
Но пойдёт ли мне навстречу администрация? Ведь понятно же, что сейчас им всем не до меня. С другой стороны, я никому не помешаю, и не вижу веских причин, по которым они бы мне отказали. По крайней мере, попробовав договориться, я ничего не теряю.
С этими мыслями я вернулся к себе в комнату и остаток дня провёл, прикидывая так и этак свои дальнейшие действия. Заснуть долго не мог: впечатления последнего дня вихрем роились в голове. И когда всё-таки провалился в объятия Морфея, мне приснился довольно странный и пугающий сон.
Мне приснилось, что мы с Е.Г. в аквалангистском снаряжении ныряем в то ли озеро, то ли в море на большую глубину. Там на дне лежит давно затонувший корабль, а в трюме, как мы предполагаем, находятся некие сокровища, которые мы намерены достать и вытащить на поверхность. Вода холодная и тёмная, и на этой глубине почти ничего не видно, однако у нас есть подводные фонари. И вот мы уже у цели, видим эту тёмную громаду – галеон или фрегат, наполовину зарывшийся корпусом в придонный ил. В корпусе сбоку зияет чернотой огромная пробоина, и мы заплываем туда. Долго обшариваем нутро корабля, но не находим ничего стоящего. Уже хотим подниматься, но тут Е.Г. находит нечто такое, что привлекает его внимание, и подзывает меня. Я подплываю и вижу некий артефакт, напоминающий уродливую человеческую статуэтку, довольно большую – в половину человеческого роста, и сделанную из неизвестного мне материала, похожего на тёмный металл. Я почему-то сразу понимаю, что она создана не людьми, а какими-то другими существами с чужеродным разумом и гораздо более могущественными. Мне становится очень страшно, – я чувствую опасность, исходящую от этой штуковины. Я пытаюсь дать понять Е.Г., что нужно скорее уплывать отсюда. Но тот продолжает осматривать и ощупывать странное изделие. И вдруг оно оживает, как в зловещем кукольном мультфильме, и хватает моего друга за руку. Одновременно на бесформенной голове статуи проявляется отвратительная устрашающая морда, она скалится и злобно гримасничает. Е.Г. отчаянно дёргается, пытаясь освободиться, но тщетно. Я бросаюсь ему на помощь, теперь мы вдвоём силимся вырвать его руку, но жуткий идол вцепился мёртвой хваткой и не отпускает. Ни приподнять, ни сдвинуть с места проклятое изваяние не получается – оно то ли прикреплено в днищу, то ли невероятно тяжёлое… А время идёт, и кислорода в баллонах становится всё меньше. В какой-то момент мы оба понимаем, что из дьявольского капкана вырваться у Е.Г. не получится. Я вижу сквозь маску на его лице выражение обречённости, он жестами показывает мне, чтобы я поднимался. Я нахожусь в ужасе и отчаянии, хочется орать, но кислород на исходе, я задыхаюсь, слёзы бегут из глаз… Но в конце концов не выдерживаю, выплываю через пробоину из корабля и устремляюсь наверх, к поверхности, откуда просачивается солнечный свет.
А Е.Г. остаётся там, внизу, в мрачной холодной темноте. Один. Пока живой.
Я ничего, ничего не смог поделать. Я оказался вынужден оставить его там, чтобы не погибнуть самому. Сознание этого было настолько душераздирающим, что я забился в истерике, завопил во весь голос…
…и проснулся. Сердце бешено колотилось, и я чувствовал, что мне реально не хватает воздуха. Было тихо, и за окнами стояли серые предрассветные сумерки.
Боже, какой кошмар, думал я, сидя на кровати и глядя перед собой в темноту номера. Такого давно мне не снилось. Сновидение было очень реалистичным, словно бы всё случилось наяву. Понятно, что оно навеяно последними событиями, ассоциациями с термином «погружение»… Но может, оно означало нечто большее? Кто его знает…
До утра я уже не заснул.
*
На следующий день сразу после завтрака я отправился в административный корпус. Мне стоило немалых трудов добиться аудиенции у главврача (это был первый заместитель Е.Г., на данный момент исполняющий его должностные обязанности). Ещё труднее было договориться, чтобы он разрешил мне посетить палату, где сейчас находился мой друг. Всё же я получил всемилостивейшее согласие, благо Е.Г. своевременно позаботился о том, чтобы известить управляющий персонал о моём визите.
Просить сейчас о чём-то ещё мне казалось совсем уж беспардонным. Поэтому я решил отложить на ближайшее будущее то, что хотел сделать. А пока нужно было навестить старого приятеля, пусть даже и находившегося в таком состоянии.
Отделение интенсивной терапии находилось на первом этаже двухэтажного корпуса. Переоблачившись в халат, шапочку и бахилы (и даже специальную маску пришлось напялить), я прошёл в большую комнату с кафельным полом и белыми стенами, уставленную всевозможной аппаратурой непонятного мне назначения. Признаться, за долгие годы работы журналистом мне довелось побывать в разных местах и повидать всякое. Но в таком помещении я был впервые.
И в первый раз я видел Е.Г., находившегося без сознания.
Он лежал на койке, наполовину прикрытый простынёй. От головы и груди тянулись провода ко всяким следящим устройствам. Экран кардиографа на столике рядом показывал сердечные ритмы – тонкая светящаяся линия периодически судорожно дёргалась пиками. Ещё один тонкий шланг капельницы был присоединён к руке.
– Как он? – шёпотом осведомился я сидевшей рядом медсестры, словно боясь разбудить его.
– Ну, как видите, – тоже негромко ответила она. – Состояние стабильное. Сейчас, скажем так, угрозы для жизни нет. Дыхание редкое, хотя уже самостоятельное. А пульс слабый, в сознание не приходит.
– И как вы думаете, долго он так… пробудет? – не смог не спросить я, внутренне морщась от глупости сказанного.
– Кто его знает, – вздохнула медсестра. – Делаем всё необходимое. Но пока нужной положительной динамики не наблюдается. С такими параметрами, как сейчас, он может находиться в этом состоянии неопределённо долго.
Я кивнул – мол, понятно, хотя ничего конкретного и обнадёживающего не услышал. То же самое говорила мне вчера и Тамара Сергеевна.
Я подошёл поближе. Е.Г. мало изменился за то время, пока мы не виделись. Всё та же стрижка ёжиком. Правда, седины на висках, как мне показалось, прибавилось. И сейчас его лицо выглядело заметно похудевшим – запали глаза, ввалились щёки, обострились скулы, и уже заметно серебрилась на них щетина, которую Е.Г. в сознании носить себе не позволял. Грудь еле-еле и медленно, но всё же вздымалась вверх-вниз – действительно, он дышал сам.
– Здравствуй, дружище, – пробормотал я. – Вот уж не ожидал застать тебя таким…
Конечно, он никак не отреагировал, но я всё же в глубине души надеялся, что Е.Г. меня слышит. Глаза были закрыты, однако я заметил, что веки слабо подрагивают. Может, до его затерявшегося неизвестно где сознания мои слова как-то доходят?
– Ладно, ты давай держись, – произнёс я немного громче. – Я верю, что ты выкарабкаешься. Мы ещё повоюем!
Е.Г. лежал всё так же, в своём глубоком забытьи, и я напрасно вглядывался, стараясь уловить у него хоть какие-то признаки контакта с внешним миром. Сейчас это было только туловище – бесчувственное и бессознательное. Не просто непривычно, а даже страшно было видеть его, всегда живого и подвижного, в таком беспомощном положении.
Мне вспомнился ночной сон, и тут же стало совсем не по себе.
«С чем же ты встретился таким, в этом своём погружении, что не пускает тебя обратно?» – подумалось мне.
Если бы он мог как-то дать знать, как ему помочь!
Я постоял ещё немного, глядя в задумчивости на неподвижно распростёртое тело, потом повернулся и пошёл на выход.
Около часа гулял, собираясь с мыслями, а затем отправился к Тамаре Сергеевне. У меня созрел план. Я задумал сначала ознакомиться с отчётами Е.Г. об опытах с депривацией (зная его скрупулёзный подход к работе, я не сомневался, что он всё записывал). А потом самому пройти через этот опыт. Собственно, такое намерение у меня было с самого начала, но я рассчитывал на участие Е.Г. во всём этом. А теперь приходится докапываться до всего самому.
Опять-таки, если мне позволят.
Повторная беседа с Тамарой Сергеевной обнадёжила.
– Против доступа в его кабинет не возражаю, – сказала она, выслушав мою просьбу. – Судя по тому, как Е.Г. отзывался о вас и как готовился к встрече, нет причин вам не доверять.
– Спасибо, вот и отлично, – я даже не ожидал, что так быстро удастся договориться.
– Но я не знаю, где у него что, так что ищите сами, что вас интересует. Единственное, о чём я бы вас попросила – ничего оттуда не выносить. А то мало ли…
– Конечно, обещаю, что ни одна бумажка пределов его кабинета не покинет, – заверил я. – И я надеюсь, вы не против, чтобы и мне испытать погружение? Хотя бы раз?
– Насчёт этого… пока не знаю, – женщина нахмурилась. – С учётом того, что случилось… А если вдруг что-то ещё и с вами? Сами понимаете, мы не имеем права так рисковать.
– Тамара Сергеевна, послушайте, ведь у вас уже десятки людей имели опыт пребывания в камере депривации! И всё было хорошо. Если понемногу, это же безопасно, вы сами понимаете! Я уверен, что с Е.Г. – это что-то другое…
– Что «другое»? – иронически усмехнулась она. – У вас уже появились какие-то версии?
– Пока не знаю, но… я хочу как раз это выяснить. Документы документами, но личный опыт ничто не заменит, согласитесь! А Е.Г. предоставил бы мне такую возможность. Мне это необходимо, и не из чистого любопытства, а профессионально, понимаете?
– Понимаю, но… и вы нас поймите. Сейчас никто из администрации не возьмёт на себя такую ответственность. Уже из-за одного случая с Е.Г. наверняка все по шапке получим. Несмотря на то, что все эти опыты с погружениями были исключительно его собственной инициативой. А если пострадает ещё кто-то, да к тому же из посетителей, – вы представляете, что тут будет? В лучшем случае заведение утратит репутацию. А скорее нас просто прикроют.
– Разумеется, и вы по-своему правы. – Я решил пойти напролом. – Всё же… Знаете, я уже давно не мальчик и привык отвечать за свои слова и поступки. Поэтому готов подписать загодя любой документ, по которому беру на себя всю ответственность за последствия погружения, каковы бы они ни были. Это вас подстрахует от наездов со стороны вашего начальства. А со мной ничего не будет.
– Вы так уверены в себе? – невесело улыбнулась Тамара Сергеевна.
– Уверен, – подтвердил я, хотя кроме интонации это сделать было нечем.
– Ладно, посмотрим… – сдалась она. – Если уж так желаете, может немного погодя. И совсем ненадолго.
– Вот и отлично, – обрадовался я. – Конечно, не прямо сию минуту. Пока мне нужно узнать, чего достиг Е.Г. в ходе опытов с депривацией. А это займёт, вероятно, не один день. В любом случае, благодарю вас за помощь.
– Да не за что, – заместительница встала из-за стола. – Пойдёмте, провожу вас в его кабинет.
*
Было понятно, почему Тамара Сергеевна не собиралась составлять мне компанию в поисках нужных материалов. Дел, разумеется, у неё и без того хватало. Но когда я снова увидел эти объёмистые шкафы, доверху забитые разными папками, появилась унылая мысль, что интересующее меня искать придётся долго. Впрочем, зная любовь Е.Г. к порядку, я полагал, что у него всё подписано, и это поможет мне сориентироваться. А времени у меня было достаточно.
Когда заместительница оставила меня одного, я не спеша прошёлся по кабинету, внимательно оглядывая интерьер. Мало что тут изменилось. Я уже бывал здесь, и не раз. Когда гостил в прошлые разы, мы с Е.Г. засиживались здесь допоздна за чашкой кофе, вели неспешные беседы о всяком-разном и играли в шахматы. Да, вот за этим самым столом…
Надо отдать должное Е.Г., он хорошо оборудовал своё рабочее место. Иной кабинет (а я их повидал) вызывает желание поскорее покинуть его, с порога отторгает пустынно-холодной казёнщиной и канцелярщиной. А здесь было по-мещански уютно: обои приятного песочного цвета с узором, в тон им занавески на окнах, на стенах – миниатюрные картинки-пейзажи в аккуратных рамках, на подоконниках – горшочки с кактусами (Е.Г. почему-то их очень любил), в углу лимонное дерево в кадке. Кожаные кресла – из тех, что одним видом манят плюхнуться и небрежно развалиться. Вдоль стены – аккуратно заправленная кушетка. Если устал, можно и прилечь, вздремнуть. Отдельный столик с чайными принадлежностями тоже приближал обстановку к домашней.
«Только клетки с канарейкой у тебя тут не хватает» – бывало, ухмылялся я.
Шкафы с документами картину не портили – даже они, сделанные из неизвестной мне породы дерева, выглядели как вместилище личной библиотеки. И действительно, книги там тоже были, и не только по специальности.
Все папки, как я и ожидал увидеть, были с подписанными ярлыками на корешках. Собравшись с духом, я принялся со всей внимательностью просматривать их. Я искал любые материалы, связанные с экспериментами по сенсорной депривации. Заняло у меня это около двух часов. Но мне удалось найти только труды американских исследователей в переводе – то были отрывочные сведения тридцатилетней давности. Но всё это я и сам читал, чего-то нового там для меня не было.
Не нашёл я ничего интересного и в документах, которые были разложены стопками на столе. Так, всякие рабочие бумаги…
Потом я включил компьютер Е.Г., надеясь найти что-нибудь там. Наверное, я поступил глупо, думалось мне, что потерял столько времени, ползая по шкафам. Надо было сразу начинать с его ноутбука. Обрадовало то, что войти в компьютер Е.Г. можно было без пароля (я отметил, что он не имел профессиональных секретов от коллег). Огорчило то, что некоторые файлы всё же не получилось открыть (значит, что-то там было не для всех), а из большинства тех, которые открылись, не удалось выудить никакой полезной информации.
«Да что ж такое, – с досадой думал я, – неужели ничего, совсем ничего об этом нет? Ну не может такого быть, чтобы он об этом не оставил никаких зафиксированных сведений!»
А потом вдруг меня осенило.
Мысль была до того простая, что я даже засмеялся над собой – ну как можно быть таким дураком! Почему это сразу не пришло мне в голову?
А с какой, собственно, стати должны остаться какие-то отчёты, если эти исследования были неформальными? Ведь Е.Г. проводил их в порядке частной инициативы. То есть вне и независимо от каких-либо государственных научно-исследовательских программ и основной медицинской деятельности центра. Он не должен был никому в этом отчитываться, точно так же как вообще не обязан был этим заниматься.
Другое дело, что это всё же было связано с его профессией, и это было для него важно по другим соображениям. И скорее всего, он хотя бы для себя где-то что-то записывал. Интуитивно я был почти уверен в том, потому что знал исследовательский склад ума Е.Г. и его систематический подход ко всему, за что бы он ни брался. Но если он не фиксировал результаты своих опытов в официальном порядке, то…
Само это занятие – рыться в чужих вещах – вызывало у меня чувство неприязни, но ситуация требовала переступить через него. Раз уж взялся раскапывать… Бывало, по работе и не в таком приходилось копаться.
Мысленно попросив у Е.Г. прощения, я выдвинул ящик его стола. Там тоже были какие-то документы, канцелярские принадлежности, всякие мелочи… Но среди всего этого мне сразу бросилась в глаза толстая тетрадь. На обложке красовалась надпись, выведенная толстым фломастером: ИНТРОСПЕКТУМ.
Слово мне ничего не говорило, но почему-то сразу я понял: это именно то, что ищу.
Я раскрыл первую страницу и прочитал заголовок: Исследование внутреннего пространства методом индуцированного альфа-тета резонанса в условиях сенсорной депривации. Опыт погружений и размышлений.
Далее отдельными кусками шёл рукописный текст. Вне сомнений, это записал Е.Г. – я знал его изящный стремительный почерк.
Основа метода не является новой. В настоящее время, если имеешь достаточно средств, можно оборудовать подобную камеру даже у себя дома. Принципиальная разница и преимущество моего подхода в том, чтобы сочетать метод с иными дополнительными факторами, влияющими на работу мозга. Они должны быть действенными и в то же время безопасными. Казалось бы, это взаимоисключающие требования. Однако я нашёл такой естественный фактор. Вот почему опыты с погружениями задумал, а потом стал проводить именно здесь. Дело в том, что на данном участке горного Алтая в верхних слоях земной коры не так давно обнаружены периодические колебания геомагнитного поля. Из специальных источников я узнал, что такое природное явление зарегистрировано ещё в нескольких регионах планеты. Причина его не выяснена. Есть версия, что оно вызвано циркуляцией расплавленных пород (магмы) на относительно небольших глубинах, но она не представляется мне правдоподобной. Я предполагаю, причиной его являются некие флуктуации, происходящие с самим ядром Земли, которое, как считается в геофизике, является генератором поля. Эти колебания чем-то напоминают давно открытые резонансы Шумана. Но последние вызваны электрической активностью атмосферы – это стоячий комплекс радиоволн, огибающих пространство вокруг Земли между её поверхностью и ионосферой. Пульсации, о которых пишу я, распространяются в литосфере, – и не горизонтально, а вертикально – от глубины к поверхности. Причина, по которой они обнаруживаются не повсеместно, а всего на нескольких участках планеты, скорее всего, в особенностях тектонического строения земной коры. Где-то они таковы, что для одних регионов эти колебания сильно экранируются, для других (их меньше) – не до такой степени. Горный Алтай – вероятно, одно из мест, где поле ослабляется мало. Так вот, возвращаясь к этому загадочному явлению. У него есть нечто общее с резонансами Шумана, и тут мы подходим к самому главному. Одна из основных частот резонансов Шумана составляет около 8 Гц (т.н. первая гармоника). И такова же преобладающая частота того, о котором пишу я.
8 Гц – пограничная частота между альфа- и тета- фазами волновой активности головного мозга человека. Частоты в диапазоне 7-11 колебаний в секунду, по представлениям современной психофизиологии, соответствуют внутреннему опыту медитации и трансовых состояний. Такие проявления психики, как творчество, воображение, интуиция, тоже связывают с деятельностью мозга на данных частотах. Когда мозг работает в таком режиме, внимание целиком переключается с внешнего на внутреннее. Я бы сказал, 8 Гц – это «частота перехода», на которой сознание может активно взаимодействовать с подсознанием и, как мне удалось выяснить (о чём далее), с областями, которые назвал бы сверхсознательными.
Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что традиционная наука к термину «подсознание» (и вообще ко всему, что относится к области подсознательного) относится с недоверием. Но я всегда думал: если сознательное заслуживает доверия, почему не заслуживает подсознательное, а тем более (пусть мне простят, если заблуждаюсь) сверхсознательное? Это просто градации чего-то такого, чего в науку (которая является исключительно плодом сознательного), не вписывается.
Возвращаясь к теме моих исследований: я предположил, что индуцировать и усилить такие колебания человеку здесь помогает сама Земля. Но колебания эти в обычных условиях очень слабы и не оказывают практически никакого влияния. Другое дело, если человек изолирован от внешних воздействий. Это подобно тому, как радиоприёмник переносится в зону, свободную от различных радиопомех, что позволяет его настроить на нужную волну. Тогда мы можем исследовать феномены функционирования мозга на частотах около 8 Гц, в, так сказать, «максимально очищенном» виде. И вот почему опыты с погружениями я решил проводить здесь.
Для создания резонанса в принципе можно создать такое устройство, которое бы генерировало переменное магнитное поле нужной напряжённости и частоты. Однако, консультируясь со специалистами, я пришёл к выводу, что применительно к моему методу это довольно сложная техническая задача. На данном этапе исследований проще и дешевле воспользоваться тем, что предоставляет природа.
Всегда находились особо чувствительные индивиды, способные улавливать эти вибрации: шаманы, экстрасенсы, искатели руд и воды под землёй (т.н. «лозоходцы») и прочие. Многие творческие натуры обладают повышенной чувствительностью в этом отношении. Кроме того, с незапамятных времён у всех народов выработаны эзотерические и духовные практики, направленные на то, чтобы развивать такую чувствительность. Известны также «места силы», подобные этому, которые людям в этом помогают. Недаром Алтай славится как магическое место, вотчина шаманов и колдунов, страна древних и скрытых знаний. Кажется, теперь я готов приблизительно объяснить, как воздействуют подобные «места силы» на человеческое восприятие. Волновая активность мозга, если в ней достаточно сильна составляющая «переходных частот», входит в резонанс с природной и таким образом многократно усиливается, как бы подавляя другие частоты и забирая у них энергию. Далее в результате такой «настройки» мозг проявляет максимальную волновую активность именно в этом диапазоне и вызывает соответствующие эффекты, о которых я писал выше. Это, конечно, примитивная и поверхностная схема. Реальные механизмы взаимодействия мозга и «места силы» наверняка неизмеримо тоньше и сложнее. Изучение этой области – дело будущего. Однако сейчас свою главную задачу я вижу не в объяснениях. Она в том, чтобы исследовать возможности усовершенствованного мною метода сенсорной депривации, а вместе с ним и новые возможности человеческой психики, которые как я предполагаю, он позволит проявить. Что очень важно, метод исключает грубое вмешательство в работу мозга, чреватое отрицательными последствиями (как, например, в случае употребления наркотиков). Главное же достоинство моего подхода в том, что открывает всякому нормальному, здоровому человеку естественный путь изучения собственного внутреннего пространства и раскрытия своего потенциала. Отсюда и название, которое я придумал для своего исследовательского проекта: «Интроспектум».
Я отложил чтение. Мысли в моей голове плясали беспорядочно. Хм, «место силы»… Е.Г. ничего подобного мне не рассказывал. Вот оно как, оказывается! Куда сложнее, чем я думал. И куда необычнее.
Профессия научила меня быть реалистом и отвергать всякое сверхъестественное. Да и по складу ума я всегда относился к подобным вещам, мягко говоря, скептически. И уж никак не думал, что они заняли такое место в научных интересах моего друга. Ладно, у всех бывают причуды, и даже выдающиеся умы заносит иной раз чёрт знает куда… Вон, даже Менделеев уделял серьёзное внимание спиритизму, а Ньютон занимался алхимией.
Но почему Е.Г. до сих пор держал меня (и, насколько я понимаю, коллег тоже) в неведении?
Возможно, он решил хорошенько проверить свои догадки, прежде чем доверять их мне или ещё кому-то. Просто хотел накопить побольше экспериментальных данных. А может, ничего не нашёл на этом пути и разочаровался в своём новом направлении. Решил, что это бесперспективно или вообще заблуждение.
Я вообще-то представляю, что будет, если об этих исследованиях рассказать широкой общественности. Как к ним отнесётся большинство солидных мужей от официальной науки. И метод, и сама область исследований сомнительны, результаты недоказуемы и проверке почти не поддаются. Это уже за гранью, отделяющей науку от мистики. А консервативный научный клан мало кому из своих адептов прощал подобное отступничество. Во всяком случае, трудно потом сохранить репутацию серьёзного учёного.
А может, по какой-то неведомой мне причине он вообще намеревался сохранить результаты своих опытов в тайне. Хотя бы до поры до времени. Не связано ли это с тем, что ним случилось?
Как бы то ни было, у Е.Г. не было резона посвящать других в свои опыты. А почему – сейчас он не скажет, и сможет ли когда-нибудь – вопрос. Мне предстояло разобраться в этом самому.
Я собрал внимание и вновь принялся читать.
Первое погружение я хорошо запомнил. Потом были ещё десятки, и всё более длительные по мере привыкания, и с более мощным и обширным опытом, который я получал раз за разом. Но первый раз – это… ну не знаю, с чем сравнить. Как впервые опуститься под воду с аквалангом или прыгнуть с парашютом. Меня хватило на двадцать минут. Если быть точным, около пятнадцати минут я погружался, т.е. постепенно мозг пытался приспособиться к абсолютной тишине и темноте. А уже потом со мной стало происходить нечто столь необычное, что внутри сработал некий стоп-сигнал. И я прекратил эксперимент.
Это была естественная реакция, что впоследствии подтвердили другие участники опытов. Практически все сначала чувствуют примерно одно и то же. Потом опыт становится у всех разным. Обычное состояние людей можно сравнить с крепостью, внутри которой все находятся и видят одинаковую обстановку. Но стоит выбраться за стены этой крепости (перескочить), как каждый видит нечто своё в зависимости от того, в каком месте оказался после прыжка.
Описывать опыт депривации, как и всякий опыт изменённых состояний сознания – занятие неблагодарное. Понимаешь слабость слов, и вообще неадекватность языка как средства выражения, когда имеешь дело с миром психических состояний. Это понятно: язык сформировался и служит для описания в основном того, что снаружи нас, для передачи внешней информации. Это банальность, уже тысячи раз высказанная многими, кто занимался самопознанием и получил сходный опыт с помощью разных психотехник. Но всё же повторю здесь: кто хочет знать, тому лучше испытать самому.
Я только могу сказать, что было ощущение, как будто я медленно растворяюсь в окружающей среде, как тает лёд в тазу с горячей водой. Это даже было поначалу приятно. Но в какой-то момент нечто внутри запаниковало. Это был страх – слепой, панический ужас, которого я, пожалуй, никогда в жизни не испытывал. Страх полного исчезновения. Это, я думаю, разновидность или форма страха перед смертью. И в первое погружение я не смог совладать с ним. Я подал сигнал наблюдателям: мол, всё, пока хватит. И вылез из камеры.
Если бы я раньше не читал об опыте депривации, то был бы разочарован. Но, во-первых, такой реакции и нужно было ожидать – я же обычный и неподготовленный человек (а скажем, йоги или тибетские монахи запросто выдержали бы это испытание). Во-вторых, это было только начало. А в-третьих – и это главное – энцефалограф, подсоединённый к моей голове во время эксперимента, показал на шестнадцатой минуте резонансный пик – всплеск волновой активности как раз на частоте 8 Гц. То есть мои догадки подтверждались, и это придало мне уверенности и энтузиазма для продолжения экспериментов.
Почему я пришёл к идее этих исследований? Оглядываясь назад, могу сказать: то направление, которым сейчас занимаюсь и намерен заниматься дальше, – самое главное, чего я достиг в жизни. Сейчас я отчётливо понимаю: всё предыдущее, что мне удалось сделать, каким бы важным или полезным оно ни казалось мне самому или другим – было только подготовкой к тому, чтобы подойти вплотную к этой захватывающей области. Но пришёл я к ней не случайно. Нечто вело меня все эти годы, с тех пор, как я ещё в юном возрасте ощутил интерес к внутренней стороне человеческого существования, а немного позднее – к вечным вопросам нашей роли, предназначения и места в мире. Ещё тогда я осознал, что посвящу этому жизнь (каким бы это ни показалось пафосным). Потому что и тогда думал, и дальше всё более укреплялся в этой мысли, что на самом деле нет ничего важнее и интереснее. Это определило и выбор профессии, и все особенности моего жизненного пути.
Ещё в молодости мне хотелось открыть что-то самому. Меня всегда тянуло в неизведанные области. Хорошо это или плохо, но таких областей во всех науках, и в психологии тоже, становится всё меньше. Как бы то ни было, мне удалось найти такую, можно сказать, заповедную территорию, на которую мало кто ступал. Мало того – как можно дальше пройти по тропинке, которую проложили до меня, и протоптать её, сделать удобнее для тех, кто захочет пойти следом и, возможно, ещё дальше. Я думаю, что исследовательский интерес заложен в разумных существах самой природой, – если во не всех, то в наиболее удавшихся экземплярах (с точки зрения эволюции). Благодаря именно этому свойству в людях возникло и развивается всё то, что мы охватываем понятием «цивилизация».
Конечно, стремления к познанию не существует в чистом виде. Всегда есть (или возникают позже) связанные с ним прикладные интересы, всевозможные эмоциональные реакции и мотивации (к сожалению, далеко не всегда столь же благородные по своему происхождению). Об этом свидетельствует вся человеческая история. Но я согласен со многими из тех, кто шёл путём самопознания. Они сходились в одном: жизнь можно улучшить, сделать осмысленнее, гуманнее, гармоничнее, если дать каждому возможность исследовать собственный внутренний мир и понять, кто он такой, зачем он здесь, откуда и куда идёт. Некоторые мастера практического самопознания – скажем, современные буддисты, – даже высказывают мнение, что только так и можно решить проблемы, стоящие нынче перед человечеством. С этим можно спорить, но я точно знаю одно. Это знание такого рода, которым нельзя злоупотребить, и которое действительно может поднять Homo Sapiens как вид над его нынешним состоянием.
Заповедь древних мудрецов «Познай себя» актуальна во все времена. Мне кажется, я нашёл новое средство не только познать собственную природу, но и изменить себя (и в какой-то мере мир вокруг) к лучшему.
Чтобы достичь этого рубежа, – я имею в виду, когда наступает резонанс с «переходной частотой», и мозг переходит в иной режим функционирования, – разным людям требуется различное время. Скажем, мне нужно было сначала, как я отметил из своих опытов, 15-17 минут. У кого-то «настройка» длится дольше, у кого-то наступает быстрее, – кому-то надо полчаса, а один из испытуемых входил в это состояние за 7-8 минут (у него был приличный опыт аутотренинга и медитаций). Сейчас я понимаю, что это зависит от врождённых индивидуальных особенностей мозга (вообще ЦНС), от различных обстоятельств жизни, повлиявших на здоровье, от «тренированности» мозга (в плане различных психотехник), и даже от уровня и качества полученного образования. Кстати, по мере продолжения своих опытов я отмечал, что мне требуется всё меньше времени на то, чтобы «перепрыгнуть через стену крепости». То есть мозг как бы запоминает это состояние и воспроизводит его всё легче. И тем дольше я способен находиться в этом состоянии без внутреннего психического или физического дискомфорта, который неизбежно возникает как реакция всего организма на непривычные условия. Собственно, и неприятных ощущений становится всё меньше, а сами они слабеют.
Сознание как бы осваивает новую для себя реальность и учится в ней ориентироваться – подобно тому, как постепенно осваивается в мире новорождённый. То, что открывается индивидуальному сознанию после вхождения в резонанс, как я уже отмечал, словами описать очень трудно, в чём-то практически невозможно. Опять же, каждый получает свои переживания, в зависимости от врождённых особенностей своей нейрофизиологии, а также от усвоенной культуры и вообще всего суммарного жизненного опыта. Это как в сновидениях – вариации могут быть бесконечны. Когда исследователь имеет дело с персональной, собственной областью бессознательного, он окунается в неконтролируемый и бесформенный хаос. Однако если он идёт дальше, за пределами личного бессознательного он обнаруживает некие моменты, общие для всех исследователей. Скажем так, это целостные комплексы или паттерны (как принято называть их в современной психологии), которые воспроизводятся в сознании при погружениях. Сюда, прежде всего, относятся архетипы коллективного бессознательного – те самые, о которых писал К.Г. Юнг ещё в первой половине прошлого века.
Однако я встретил ещё немало всякого, что не вписывается в юнговскую классификацию. Мне начало открываться, и довольно скоро – после восьмого или девятого погружения – множество любопытных вещей. Наверное, одна из самых существенных – то, что «психическое пространство-время» (назовём так реальность, которую я изучаю в погружениях), определённым образом организовано и упорядочено. Иными словами, оно имеет свою структуру и свои законы. В первом приближении я бы сказал, что оно многослойно. А слои эти различаются… трудно сформулировать, но попробую: по степени интенсивности самосознания, необходимой, чтобы их достичь. В этом не приходится сомневаться, хоть я и не понимаю природы этой реальности. Понятно, названий для неё придумано уже более чем достаточно. Но это только символы, способ указать или обозначить нечто такое, чему нет аналога во внешней реальности, которую мы привыкли считать единственной и объективной. Возможно, связи внутренней реальности с внешней на самом деле гораздо глубже, а их взаимная зависимость – сильнее, чем нам кажется.
М-да… Это было скорее собранием дневниковых заметок, нежели научным отчётом. Но я начинал понимать: тон задавала сама область исследований. Е.Г. изучал нечто такое, к чему были неприменимы традиционные способы описания. Об этом и можно было писать только так – в виде отрывочных наблюдений и мыслей.
Хотя я всегда считал себя рационалистом и человеком, трезво мыслящим, тема исследований Е.Г. мне не была чужда. Я тоже интересовался вопросами психологии и необычных возможностей человека, хотя всегда подходил к этому, исключая всякое паранормальное и потустороннее. Одно время я работал спецкором и научным обозревателем в штате сотрудников довольно популярного журнала. Находясь на этих должностях, в поисках сюжетов довольно много поездил по стране, да и за её пределами. Побывал в Тибете, в Бурятии, в Центральной Сибири, на Крайнем Севере, включая Кольский полуостров и Ямало-Ненецкий округ. Довелось пообщаться со знахарями, целителями, шаманами, буддийскими священнослужителями различных рангов. Результатом таких встреч стали несколько статей и опубликованных интервью с интереснейшими личностями – как известными, так и не очень, а то и вовсе не известными.
Е.Г., конечно, о том знал. Поэтому вполне естественно, что он решил доверить такое ответственное дело – осветить итоги своей работы – человеку, который более-менее ориентировался в этой необычной сфере. А поскольку, помимо всего, нас связывала многолетняя дружба, моя кандидатура была вне конкуренции.
Насколько там было далеко до подведения каких-то итогов, я мог сейчас только гадать. Чтобы составить определённое мнение о том, чего Е.Г. достиг и каково значение этого, нужно было прочитать всё до конца. И, чёрт побери, в который раз сказал я себе, попробовать самому…
Хотя главную задачу на ближайшее время я видел не в том. Главной задачей было понять, что случилось с моим другом, и как я могу ему помочь.
При всём том, в его заметках появилось нечто такое, что уже никак не согласовывалось с моим устоявшимся мировоззрением. Это вызывало во мне смутную тревогу.
Но пока мне не оставалось ничего лучше, как следовать за откровениями Е.Г.
Во время погружений сознание работает неким особенным образом. Восприятие реальности, в которой я оказываюсь погружённым, более всего похоже на зрение, но им не является. Я «вижу» там примерно в том же смысле, в котором мы «видим» сны. Но всё гораздо ярче и как бы плотнее, существеннее, что ли. Можно сказать, что задействованы и другие чувства, но опять-таки, там они работают по-другому. Как именно, выразить затрудняюсь. Во всяком случае, «эффект присутствия» потрясающе убедителен. Нет сомнений, что это переживания в иной действительности.
Тут возникают вопросы: в какого рода реальность внутри себя я оказываюсь погружён, и кто этот «Я», который оказывается погружённым? Кем является тот наблюдатель, который по-прежнему ощущает себя отдельной воспринимающей единицей? Повторю: природа внутренней реальности в языке не имеет словесного эквивалента. Невозможно всё происходящее выразить в привычных категориях, и приходится прибегать к сравнениям и аналогиям. Я бы сказал, что когда проникаешь туда, то первое впечатление, что так называемое внешнее и так называемое внутреннее меняются местами.
Если быть последовательным, можно ведь задаться и таким вопросом: а какого рода «обычная», т.е. внешняя действительность? Докапываясь до оснований, мы в конце концов и здесь упираемся в одну большую Тайну. И кто окончательно установил, какая из реальностей более «истинная» или фундаментальная? Ведь эта философская проблема и все споры вокруг неё стары как само человечество. Когда-то я был убеждённым материалистом и не сомневался насчёт того, что объективная действительность вокруг нас подлинная, настоящая и единственная, а внутренняя – ну, это как бы что-то эфемерное, производное. Однако с возрастом и накоплением опыта (прежде всего профессионального) я стал думать, что не всё так просто и однозначно. А погружения дали мне такой опыт, что теперь с уверенностью могу сказать только одно – не знаю. Да, мне не стыдно признаться: я в настоящий момент не знаю, что есть реальность подлинная, а что мнимая, и где критерии различия. И даже не уверен, имеют ли смысл эти вопросы.
У дзэн-буддистов, йогов и других исследователей «внутренних пространств» я встречал удачное описание выхода в эти пространства. При углублении в себя всякий ищущий, если он достаточно настойчив, однажды открывает, что там, внутри, его «Я» внезапно расширяется и становится таким же необъятным, как всё мироздание. Пожалуй, удачнее не выразить. Это напоминает мне представления современной космологии о том, что сингулярность «чёрных дыр» может быть входом в «кротовые норы», ведущие в иные Вселенные, или, может быть, в некую объемлющую их Метавселенную.
Мне кажется, что «переходная частота» – это некий универсальный код доступа, который открывает проход во «внутреннюю Вселенную». Да, есть и другие способы проникнуть за стену, отделяющую «Я» в обычном состоянии от «психического пространства-времени». Но методика, которую применяю я, кажется наиболее эффективной. Она не требует долгой практики, изнурительных тренировок, выдающихся способностей, радикальных средств. Она проста, органична, доступна практически каждому. И, главное, безопасна. Во всяком случае, пока я не обнаружил какого-либо отрицательного влияния – ни на себя, ни на других испытуемых.
Я бы даже сказал, что погружения оказывают благоприятный, оздоровительный эффект на нервную систему и организм в целом. Это как с обливанием ледяной водой: поначалу процедура кажется экстремальной, но если подходить методически правильно, то организм понемногу привыкает и закаляется. Уже в ходе первых пяти-шести погружений двое из моих пациентов избавились от своих специфических застарелых неврозов. Остальные отмечали у себя прилив сил, улучшение настроения и общего самочувствия. То же самое могу сказать и о себе.
Но я решил не ограничиваться психотерапевтическим применением метода. Мне хотелось идти в своём исследовательском стремлении дальше – настолько, насколько возможно. Разумеется, я не имел права подвергать риску других людей, поэтому погружения с увеличенным временем проводил самостоятельно – конечно, под наблюдением. И вот тогда-то началось самое интересное. За пределами личного бессознательного меня ждало нечто такое, по сравнению с чем всякие там лечебные методики показались мне пустяками, чем-то мелким и несерьёзным.
В «глубоких» (как я их назвал) погружениях, достигающих слоёв коллективного бессознательного и ещё глубже – открываются огромные и удивительные перспективы. Там, в неизведанных просторах этих внутренних Вселенных, таится множество… Трудно это назвать – сил, активных начал или факторов. Они определяют, каковы мы, люди, есть как вид, и в каком направлении движется наше эволюционное развитие.
Пожалуй, самый главный опыт, который мне удалось вынести из этих погружений до настоящего момента – то, что упомянутыми силами можно отчасти управлять. Таким образом, у погружений может быть цель, гораздо более существенная, более масштабная, чем просто любопытство или оздоровление отдельных организмов. Можно в определённом смысле оздоровить человеческую природу в целом, а вместе с ней и жизнь на Земле.
Опять же, это дело будущего и многих. Одинокому энтузиасту такая задача не под силу. Если мне или кому-то ещё удастся основать данное направление деятельности (я бы назвал его «психонавтикой»), привлечь к нему широкое общественное внимание, то «психическое пространство-время» можно будет осваивать. Так же как мы понемногу осваиваем внешний космос, стоило бы начать завоевание космоса внутреннего. И трудно сказать, что для человечества важнее. Но я думаю, что на данной стадии развития цивилизации эпоха практической «психонавтики» наступает.
Вот это да, подумал я, положив тетрадь на стол. Вот так замахнулся! Управлять движущими силами эволюции… Теперь мне стало ясно, почему Е.Г. не торопился делиться такими выводами с коллегами. Да его просто сочли бы, мягко говоря, не совсем адекватным. А скорее всего, профнепригодным. Это примерно как если бы авторитетный физик заявил, что он создал-таки вечный двигатель.
Нет, я всегда знал Е.Г. как человека с нетривиальным мышлением, склонного к масштабным прожектам и оригинальным идеям. Но всё это даже для него было как-то уж чересчур.
«Было…» В который раз я одёрнул себя, отгоняя назойливую, болезненную мыслишку, что Е.Г. безвозвратно остался где-то в прошлом. Этот близкий мне человек, мой давний друг, на самом деле ЖИВ. Он дышит, сердце его бьётся. И я каким-то шестым или неизвестно ещё каким чувством я знаю, что там, где продолжает гореть искра его сознания, он не сдаётся. Он борется.
Борется за то, чтобы вернуться.
Я уже изрядно устал – не столько от количества прочитанного, сколько от попыток уместить всё это в голове. «Ещё немного, и хватит на сегодня», – сказал я себе и снова взял тетрадь.
Сфера личного бессознательного наполнена бессвязными отрывочными образами, странными хаотичными ассоциациями, эмоционально заряженными фрагментами воспоминаний и переживаний, которые формировались у нас на протяжении всей жизни. Когда проходишь сквозь эти слои, то какими-то остатками сознания с изумлением отмечаешь, сколько всего накопила твоя память с момента рождения. И даже раньше, в период внутриутробного развития. Большая часть этой грандиозной свалки (в чём-то даже помойки) представляет собой либо нейтральный бесполезный хлам, либо записи негативных переживаний. Здесь залежи всевозможных психических травм, основная часть которых получена в детстве и подростковом возрасте. Всё это с возрастом подавляется и оттесняется в глубину, но не стирается. Это то, что неосознанно деформирует нашу личность, является скрытой причиной комплексов, неврозов и прочего внутреннего балласта, отравляющего нам жизнь. Останавливаться на этом не буду, отмечу лишь, что размеры и состав этой свалки сугубо индивидуален. Этот опыт тоже весьма полезен, так как позволяет исследователю «увидеть» источник многих своих проблем. Если полностью осознать их в погружении, можно от большинства из них избавиться. Правда, не сразу и не ото всех. Некоторые таковы, что корни их находятся ещё глубже, в родовом или даже видовом бессознательном.
Если нырнуть туда, то видно, насколько тесно они переплетаются или даже срастаются с корнями проблем более древних и общих. Эти общие проблемы, если их так можно назвать, связаны на самом глубинном уровне с самой Жизнью как единым явлением. Они как бы являются неотъемлемыми атрибутами всего живого на всём протяжении развития от простейших форм (первых одноклеточных микроорганизмов) до нашего вида.
Все обособленные живые единицы мало того что смертны, но ещё и обречены находиться в непрерывной борьбе за выживание – и с окружающей средой, и между собой. Это состояние непрерывной борьбы за самосохранение и воспроизводство – иногда нападения, но в основном обороны – буквально въелось в генетическую память всех организмов. Въелось настолько, что стало её сутью, основным содержанием. Это не плохо и не хорошо, это биологический факт. У эволюции своя логика, и довольно жестокая. Для своего продолжения она постоянно требует мириады жертв, не разбирая – бактерия это или человек. Жизнь, развиваясь от простого к сложному, выражает себя в дискретных, отдельных формах, которым изначально отмеряет срок существования. Жизнь неотделима от смерти, последняя как бы встроена в структуру первой. По существу, смерть – это необходимая плата за развитие.
Конечно, я тут не делаю открытия, а так, по ходу излагаю давно известные мысли. Это лирическое отступление делаю, чтобы сказать другое.
Существует многовековой опыт человечества в исследовании тайн сознания. Это различные духовные, мистические традиции всех времён и народов. Также сюда внесли свой вклад отдельные исследователи внутреннего космоса, которые появлялись на протяжении всей истории. Это область знания, которая практически целиком находится вне науки, в виде этакого интеллектуального андеграунда. Однако именно там содержатся истины, значимость которых для людей трудно переоценить.
Мой опыт погружений, накопленный к настоящему моменту, подтверждает эти истины. Я сформулировал три, на мой взгляд, самые важные. Они в концентрированном виде передают смысл того, чем я занимаюсь. Сейчас я последовательно изложу их.
1. Человек – это первое в эволюции существо, осознавшее свою отдельность и научившееся преодолевать её.
2. Движущие силы эволюции работают за пределами биологических форм, ограниченных в пространстве и времени.
3. Человек, преодолевший свою отдельность, может сознательно сотрудничать с этими силами.
Остановится ли эволюция на виде Homo Sapiens или способна пойти дальше? Не знаю, но полагаю, что человек напрасно называет себя «венцом творения». Не только в аспекте развития всего живого на Земле, но и в том, что этот вид к настоящему моменту собой представляет и какое влияние оказывает на всю биосферу. Это отдельная, очень сложная и обширная тема. Не буду здесь её развивать, только думаю по этому поводу вот что. Если человека и сменит какая-то более совершенная форма жизни, то произойдёт это при сознательном участии самого человека. Путь к тому – овладение (вернее, управление) силами, о которых я упомянул чуть выше. Овладеть ими вряд ли можно: они слишком велики, чтобы быть подконтрольными отдельному сознанию. Но можно отчасти управлять – так же, как мы научились в ограниченных масштабах и себе на пользу управлять некоторыми силами природы.
Здесь уместно было бы обратиться к давнему вопросу о природе самосознания. Сразу признаю, что бесполезно пытаться определить или выразить, что это, через что-либо более фундаментальное (существует ли такое?) Но уверен в одном: в реальности, которую я исследую, оно играет главную роль. Я бы сказал, что самосознание – это фокус восприятия. Это точка (вернее, небольшая зона), в которой собираются воедино наши разрозненные переживания – и «здесь», и «там». Оно в любых условиях остаётся целостным и неизменным. Но самое важное – это то, что оно «там» действует. Оно является инструментом управления «тамошними» стихиями.
Как я уже отмечал, самое интересное начинается, когда переходишь за границы, отделяющие личное бессознательное от коллективного. Собственно, названия «личное» и «коллективное» я употребляю скорее для удобства. Я не могу точно определить ни их соотношения в «психическом пространстве-времени», ни вообще какое «место» они сами по себе там занимают. Могу только сказать, что граница между ними определённо существует. И момент её пересечения моё «Я» отмечает довольно-таки чётко.
Как это происходит? Больше всего похоже на огромную волну. Кто хоть раз купался в море во время шторма, тот примерно может представить. Она приходит как будто со всех сторон сразу, подхватывает тебя и несёт. Даже нельзя точно сказать – вверх или вниз, потому что там все ощущения «верха» и «низа» утрачиваются, как в открытом космосе. Это интенсивное движение продолжается несколько секунд (по субъективным ощущениям тамошнего времени) и сопровождается чем-то вроде низкого вибрирующего звука. Визуально же перед тобой возникают красочные неопределённые образы, с сумасшедшей скоростью сменяющие друг друга. Иногда это геометрические узоры, иногда просто переливающиеся фигуры, иногда что-то неописуемо сложное. Волна проносит тебя сквозь это пёстрое, сияющее и кипящее марево. И вдруг звук прекращается, видения исчезают, и ты оказываешься в местности, напоминающей какой-то виденный ранее пейзаж, или может быть, некую комбинацию элементов разных земных ландшафтов. В отдельные моменты путешествия по этим местам наступает очень интересное ощущение: одновременно ты видишь и всё вокруг, и себя же как тело со стороны. При этом нет шизофренической разделённости. Ты сам воспринимаешь это нормально, без эмоций, хотя поначалу было несколько непривычно.
Не менее любопытно и то, что реальность, в которой оказываешься, имеет относительно восприятия те же характеристики, что и «нормальная». Там есть и верх, и низ, и гравитация, и атмосфера, и в основном всё (или почти всё) то же, с чем мы привыкли иметь дело «в действительности». Иными словами, в погружении на достаточно большую глубину мы оказываемся в мирах, которые являются как бы объёмными проекциями того, что есть в обычном мире, на «психическое пространство-время».
Я думаю, что эти миры представляют собой результат коллективной визуализации всего человечества. Визуализации чего, можно спросить? Всего опыта, накопленного с момента появления существ, сознающих себя и мир. (Сразу замечу: термин «визуализация» здесь не совсем точен; вернее, он недостаточен. Я употребляю его лишь потому, что он ближе всего передаёт суть явления. Полностью адекватного ему понятия в языке не существует. Ибо суммарный опыт, о котором я пишу, включает весь спектр ощущений и эмоциональных реакций, доступных человеку). Но они, эти миры, никоим образом не иллюзорны, а представляет собой самостоятельную реальность – когда там находишься, в этом нет ни малейших сомнений.
Можно бесконечно долго рассказывать о том, что мне довелось увидеть и пережить там. Опыт многообразный и потрясающе сильный. Многое в нём носит индивидуальные характеристики. Возможно, когда-нибудь я подробно опишу всё то, что моя память вынесла из погружений. Но в этих записках хочу сделать акцент на, так сказать, главном сюжете моих путешествий в «психическом пространстве-времени».
Прежде чем рассказывать об этом, должен отметить, что я далеко не единственный и тем более не первый, кто побывал в этих мирах. Конечно, такие путешествия совершали шаманы во многих национальных культурах, йоги, представители разных оккультных и эзотерических учений, практикующие медитацию, особые дыхательные упражнения и т.н. «осознанные сновидения», и даже обычные люди, пережившие клиническую смерть. Также можно погрузиться в эти области под воздействием психотропных препаратов. Хотя в таких случаях мало кому удаётся нырнуть глубже индивидуального бессознательного. К тому же этот способ достижения сомнителен по причинам как медицинским, так и тем, что связаны с законом.
Всё это давно и хорошо известно и описано во множестве источников. Но хочу особо отметить, что эти грандиозные пространства практически «безлюдны», если можно так выразиться. Отдельные слои и области, через которые я прошёл в погружениях, в изобилии населены всевозможными существами (кое-где ими буквально кишит, как всевозможными формами жизни в тропических джунглях). По большей части они нейтральны, но встречаются среди них агрессивные, враждебно настроенные. А есть, похоже, и дружелюбные – всё как в дикой природе. Некоторые даже производили на меня впечатление вполне сообразительных и способных к контакту, на манер дельфинов или собак. Но мне очень редко (считанные разы, о чём ниже) встречался кто-то похожий на носитель человеческого сознания. Возможно, потому, что это чрезвычайно редкий гость в здешних краях. При том, что изучать открывшуюся мне реальность захватывающе интересно (кажется, это никогда не надоест), я на протяжении всех опытов испытывал чувство тотального, вселенского одиночества. Возможно, то же испытывают космонавты в открытом Космосе.
Мой главный опыт как раз относится к общению (лучше сказать, к взаимодействию) с существами, которые демонстрировали признаки разумности. Но мне кажется, ни одно из них не обладало индивидуализированным человеческим сознанием. Это были те самые обобщённые архетипические образы, каждый из которых олицетворял определённый аспект коллективной памяти всего человечества. Однако они вели себя как разумные существа – во всяком случае, с ними оказался возможен осмысленный диалог.
Первым из таких существ, которое встретилось мне на просторах внутренней вселенной, был Странник. Так он себя называл, и весь его облик и поведение говорили о том, что это олицетворение идеи вечного скитальца. И эта же встреча стала началом того главного сюжета, который придал направление, смысл и цель моим дальнейшим путешествиям. Начну по порядку. Да, ещё раз оговорюсь, чтобы более не возвращаться к этому. При описании опыта погружений я употребляю те привычные и понятные слова, которые, по-моему, наиболее близки, чтобы его передать.
После двадцать седьмого погружения (оно продолжалось два с половиной часа) я неожиданно оказался в местности, особенно похожей на обычный земной пейзаж. Сначала это выглядело так, как будто резонансной волной меня занесло в какой-то длинный и тёмный тоннель с ребристыми стенами. Впереди маячило круглое светящееся пятно. Я понял, что это выход, и пошёл в том направлении. Скоро я выбрался на обширную местность, освещённую солнцем. Это напоминало зелёную долину в широком ущелье между горами. Я сделал несколько шагов, обернулся, чтобы посмотреть, откуда я пришёл, но никакого отверстия позади не обнаружил. (По ходу отмечу характерную особенность внутренней реальности: обстановка там может внезапно и непредсказуемо меняться, как в сновидении). Вокруг меня до горизонта простиралась та же долина, покрытая лугом. Над головой синело высокое и безоблачное небо, в нём щедро сияло солнце. А там, куда я смотрел с самого начала, высились на отдалении два параллельных ряда тёмных скал, а зелёный ковёр под ногами врезался между ними исполинским языком. Почему-то я знал, что мне нужно идти туда, в это ущелье.
Идти мне пришлось довольно долго. Дорога затруднялась тем, что постепенно поднималась, к тому же было жарко. Да, в том мире существовал зной! Я реально чувствовал, как мне припекает голову. Даже такие физиологические эффекты, как усталость в ногах и одышка, здесь ощущались вполне отчётливо. По мере продвижения трава под ногами становилась всё реже, потом появилась коричневая сухая почва. Я выбирался на возвышение, похожее на террасу, зажатое с двух сторон скалистыми образованиями. Здесь ущелье заканчивалось, а мне по мере подъёма стал открываться вид на обширную территорию, похожую на каменистую пустыню. Это было бескрайнее пространство, неприветливое и однообразное. Куда бы я ни посмотрел, всюду была эта твёрдая серо-жёлтая земля, похожая на спёкшуюся хлебную корку. Кое-где выбивались из неё редкие чахлые кустики, да местами валялись разной величины бесформенные камни. В обычном мире я бы удивился такой резкой смене ландшафта, но только не там. Впрочем, куда более удивительные вещи ждали меня впереди.
Когда я взобрался на самый верх, то разглядел вдалеке – километрах в десяти по обычным меркам – нечто такое, что резко выделялось на этом удручающем фоне. Это было некое строение, более всего напоминающее коническую башню. Насколько я мог судить отсюда, оно было очень высоким. Трудно сказать, насколько, но, вне всякого сомнения, оно размерами намного превосходило любое из современных высотных зданий. При виде этого сооружения я испытал самый настоящий трепет.
Оно необъяснимым образом ужасало и одновременно притягивало к себе. Я подумал, что если в этом мире есть такое здание или что бы это ни было, то должны быть и те, кто его возвёл. Инстинкт исследователя толкал меня дальше, к этой загадочной башне. Но я уже изрядно устал. Пройдя ещё немного, я остановился и присел на камень, чтобы отдохнуть. И тут наконец увидел, что в этом мире не одинок.
Ко мне с той стороны, откуда я пришёл, приближалась человеческая фигура. Морщинистое лицо и длинная седая борода выдавали в нём старика. Он был одет во что-то похожее на длинный плащ. На голове была остроконечная и широкополая шляпа, за спиной болталась тощая котомка, а в руке незнакомец держал посох. Я с замешательством глядел на него, не понимая, откуда вдруг взялся этот причудливый персонаж. Ведь только что кругом не было ни души! Хотя к тому времени я уже начал привыкать к неожиданным фокусам, которые периодически выкидывает здешняя реальность, встреча эта произвела на меня сильное впечатление. Впервые за всё время погружений я встретил кого-то, похожего на человека!
Именно «похожего», потому что какая-то инстанция во мне знала: это всё же не человек. По крайней мере, не совсем человек, хоть и выглядел как мужчина весьма преклонных лет.
Старик подошёл, остановился в трёх шагах от меня. Его тёмные глаза под набрякшими веками смотрели внимательно и цепко. Мне стало не по себе от этого взгляда, который, кажется, пронизывал меня насквозь. Несколько секунд мы молча разглядывали друг друга, потом он произнёс скрипучим голосом:
– Добро пожаловать на территорию Соединения!
Каким-то образом он сразу распознал во мне пришлого чужака. А он сам – я был уверен в этом – был органической частью этой реальности. Но что он имел в виду, было непонятно.
– Кто вы, уважаемый? – спросил я. – Что это за территория?
– Я тот, кто не остаётся подолгу на одном месте, – степенно ответил незнакомец. – Я путешествую по просторам этого необъятного мира. Вот как ты сейчас, только я делаю это всё время. Зови меня Странник.
Я оторопел. Похоже, он знал обо мне гораздо больше, чем я мог предположить.
– Вы… живёте здесь? – я слегка растерялся, и вопрос от этого получился неуклюжим и глупым.
Загорелое лицо старика расплылось в улыбке. Он снял свой диковинный головной убор и стал обмахиваться им, как веером. Его длинные волосы оказались почти полностью седыми, как и борода. На лбу блестели бисеринки пота, но выглядел он бодро и даже, можно сказать, весело.
– Ф-фух, ну и жара… – выдохнул он. – Можно сказать, что живу. Но вообще-то моя главная задача – направлять заблудившихся путников.
– По-вашему, я заблудился, уважаемый? – я тоже попытался улыбнуться ему в ответ.
– Нет, ты идёшь верной дорогой. – Странник нахлобучил шляпу обратно на голову. Лицо его посерьёзнело. – Ты ведь стремишься попасть туда, так? – он махнул рукой в направлении огромной башни.
Я кивнул:
– Да. Откуда вам известно?
– Мне много чего известно, – загадочно ухмыльнулся старик. – Я должен тебя предостеречь от преждевременных шагов. Послушай меня: тебе рано туда, где соединяются Земля и Небо. Это, кстати, к твоему вопросу о территории. Ты ещё не готов.
Я молча глядел на Странника, не в силах вымолвить ни слова. Сказанное им меня сильно обескуражило.
– Ты колеблешься, – произнёс Странник, – но послушай меня. Возвращайся назад, иначе погибнешь. Твоё время придёт. Ты там окажешься, и сделаешь то, что нужно. Но не сейчас.
Я знал интуитивно, без всяких объяснений, что ему можно доверять, и что он прав.
– Но когда? Когда я смогу попасть туда? – спросил я.
– Терпение, друг мой. Попадёшь, когда у тебя не будет ни страха, ни сомнений. Мы ещё увидимся. До встречи.
На этом наш странный диалог закончился. Странник повернулся и размеренно зашагал известным только ему маршрутом, постукивая посохом и поднимая позёмку пыли. Я несколько секунд смотрел ему вслед. Потом перевёл взгляд на громадное мрачное строение, высившееся где-то у горизонта. Да, я действительно шёл туда, и возможно, достиг бы цели, если бы не встреча с этим… разумным существом. Я снова посмотрел в направлении, куда пошёл Странник, но его и след простыл. Он исчез так же внезапно, как и появился.
Я посидел ещё немного, потом поднялся и пошёл назад. Через некоторое время реальность вокруг стала размываться, терять очертания и краски. Вокруг меня образовался знакомый уже тёмный тоннель, затем вновь бешено закрутилось цветное марево, и я стал выныривать из погружения.
Следующий опыт я предпринял не скоро. Требовалось время для осмысления этого странного двадцать седьмого погружения, которое стало для меня началом головокружительной одиссеи. Она ещё не закончена, и я не уверен, закончится ли для меня когда-нибудь. Ибо то, во что я оказался вовлечённым, важно не только для меня лично, и даже не только, скажем так, для развития знания о человеческой природе. Это важно для развития жизни на Земле как таковой, если вообще может остаться понятие о чём-то важном, когда проникаешь туда.
Интерпретация всего, что я пережил, напрашивалась такая. Это был первый за всё время погружений контакт с архетипической сущностью. Её можно рассматривать как некий сгусток психической энергии, универсальный или, скажем так, стереотипный для человеческого восприятия. Она предстала передо мной в образе вечного бродяги, повидавшего много на своём веку и умудрённого огромным жизненным опытом. Тут вроде понятно.
Но что это была за башня? Почему меня тянуло туда? Почему это было, по словам Странника, преждевременно и опасно? Что за миссия там мне предстояла?
Я не находил тому сколько-нибудь правдоподобных объяснений. Ясно было только то, что узнать это можно единственным способом. Продолжать эксперименты с депривацией.
Последний эксперимент так захватил моё воображение, что я решил посвятить некоторое время попыткам понять, что же я видел. Я не поленился проштудировать несколько классических трудов по мировой мифологии, а также перечитать кое-что по психоанализу и трансперсональной психологии (к этому направлению можно отнести мои изыскания). Материалов по интересующей меня теме в этих источниках нашёл более чем достаточно. Но всё прочитанное было неоднозначно, противоречиво, и никак не позволяло рационально осмыслить полученный опыт. Можно было трактовать его так и этак, где-то уловить как бы отмеченные другими закономерности, притянуть за уши чьи-то смутные догадки и умственные спекуляции. Но всё равно целостной картины у меня не получалось. Это как если бы я взялся толковать собственное сновидение, используя какой-нибудь «сонник» позапрошлого века. Моё последнее переживание не укладывалось в чужие интеллектуальные схемы. Оно было в чём-то иным, существенно иным.
Может показаться нескромным, но меня не покидало чувство, что поиски завели меня на путь, которым мало кто хаживал. Или даже никто. Во всяком случае, описаний чего-то подобного я ни у кого не нашёл.
Забегая немного вперёд: смысл моих дальнейших опытов оказался глубоко связанным не столько с мифологией или традиционной западной психологией, сколько с даосизмом. Каким бы странным это ни показалось. Последующие эксперименты всё более подтверждали эту связь. Образы и понятия, которые использовались в древнекитайской натурфилософии, – куда больше, чем плод произвольной игры ума. Они по-своему выражают фундаментальные законы развития всего сущего, в том числе и жизни как явления в целом.
Что меня направляло в этих путешествиях – до сих пор не знаю. Наверное, не узнаю никогда. Но я же не случайно вышел на ту дорогу. Скорее всего, сыграло свою роль то, что я бывал в Северном Китае. Древняя культура этой страны всегда была мне интересна. Я знаком с несколькими мастерами народной медицины, и в своё время кое-что перенял у них для собственной практики. Но, изучая все эти премудрости, заново узнал для себя и усвоил принципы даосской философии. Общеизвестно: ею пронизана и материальная, и духовная стороны китайской цивилизации. Влияние этого своеобразного мировоззрения можно обнаружить во всём: в укладе жизни, в образе мышления, в искусстве, ремёслах и т.д.
Позже я непосредственно убедился, что закономерности, открытые и сформулированные китайскими мудрецами более двух с половиной тысяч лет назад, поистине универсальны. Продолжая исследования, я обнаружил: внутренний космос живёт по тем же всеобщим законам. И чем глубже погружаешься, тем ярче и сильнее они проявляются.
«Пожалуй, на этой загадочной ноте мы и прервёмся», – сказал я себе, захлопнул тетрадь и убрал её в стол. Всё это было необычно и чертовски занимательно. Хотя ни на йоту не приблизило меня к пониманию, что же случилось с Е.Г. во время его последнего эксперимента.
Да, помнится, он рассказывал о своих поездках в Китай, – по обмену опытом, так сказать. Это было давно, «В сердце мира» тогда ещё не построили. Вроде бы Е.Г. говорил, что бывал там трижды, благо жил недалеко от границы. Третий раз он пробыл там достаточно долго – полгода. Конечно, за такой срок не изучить столь затейливо-мудрёную штуку, как китайская традиционная медицина. На это вся жизнь может уйти. И все тонкости китайской натурфилософии тоже вряд ли усвоишь, будь хоть семи пядей во лбу. Тем более человеку посторонней культуры и без знания языка. Впрочем, Е.Г. как-то сказал (а зря он хвалиться не стал бы), что специально для поездок закончил годичные курсы китайского. Неутомимая натура, на всё-то ему хватало времени и сил. Возможно, потому, что без семьи. Но всё равно: далеко не каждый заставит себя зубрить иероглифы в зрелом возрасте.
Голова была чугунной. Хотелось сменить обстановку. За окнами уже вечерело. Чтение настолько захватило меня, что я и не заметил, как пропустил время обеда. Да чёрт с ним, с обедом. Вот на ужин успею, и ладно.
Я вышел, закрыл дверь на замок. Тамара Сергеевна любезно разрешила мне оставить ключ у себя, чтобы я мог посещать кабинет, когда мне вздумается. Побродив ещё немного, я пошёл в столовую. Механически поел, потом снова пошёл гулять по территории. Второй день моего пребывания в центре заканчивался, но мне казалось, что я тут уже месяц. То, что я прочитал в дневнике Е.Г., не шло из мыслей, но при этом скомкалось и спуталось в дикий клубок.
Я вернулся в свой номер, посмотрел по телевизору какую-то дребедень и улёгся спать. Долго ворочался, прежде чем заснул. Но на сей раз никакие кошмары меня не беспокоили.
*
На следующий день я сразу после завтрака отправился в кабинет моего друга. По дороге размышлял: необходимо дальше изучать его записи, это единственное, что я пока могу делать. Где-то там спрятан ключ к пониманию того, что случилось с ним. Пусть так, но читал ли его откровения ещё кто-нибудь? Вряд ли кого-то мог всерьёз заинтересовать этот дневник, попадись он на глаза коллегам. А скорее всего, его никто ещё и не видел. Сомневаюсь, чтобы сам Е.Г. его кому-то показывал. Похоже, я, сам того не желая, оказался единственным, кому могла открыться истинная причина беды, в которую попал Е.Г.
Стоит ли сейчас посвящать в содержание записей кого-либо из персонала? Думаю, не стоит. По крайней мере, пока не прочитаю всё до конца. А то, чего доброго, у меня их просто конфискуют, и я их больше никогда не увижу. Сам понимаю, как это выглядело бы со стороны – влезать в то, что не предназначалось для чужих взоров. Это всё равно что читать чужие письма. Но сейчас тот случай, когда приличиями можно пренебречь.
Я достал тетрадь с надписью ИНТРОСПЕКТУМ на обложке, поудобнее расположился в кресле. Так, на чём мы вчера остановились? Да, на даосской философии, как ни странно…
Немного позже я вспомнил слова того, кто представился Странником: «…туда, где соединяются Земля и Небо». «Земля» и «Небо» – это аллегории, используемые в даосизме, которые можно трактовать следующим образом. «Земля» – это плотный, «вещный» мир, вся материальная природа. Всё то, с чем мы имеем дело как с объективной реальностью и частью чего сами являемся в качестве тела, организма. «Небо» – духовная реальность, управляющая всеми изменениями на «Земле». Источник идей и образов, воплощённых в мире объектов, а также всех законов мироздания. «Небо» в нас представлено всем тем, что относится к сфере психики и разума, инстинктов и ощущений.
Да, и ещё одно важное звено, связующее эти два понятия и образующее триаду: человек. По даосским канонам, из всех существ у него особая миссия на Земле. Человек призван объединить, или, по крайней мере, соединить в себе Землю и Небо, которые пребывают в разобщении.
Тогда мне стал яснее смысл того, что сказал Странник. В погружениях мне предстоит стать связующим звеном. И если этому суждено случиться, то это произойдёт в башне. Поэтому меня тянет к ней. Но я пока не готов к такому испытанию. Хотя в каком смысле не готов, что это значит – быть готовым, – не имею представления. Узнать это можно одним способом – идти дальше в своих экспериментах.
Так я думал перед тем, как предпринять следующее погружение. Однако очередной опыт оказался рядовым, ничем не примечательным. И следующий после него тоже. Я прошёл через двенадцать погружений, прежде чем снова встретился со Странником. Теперь я понимаю, что эти опыты готовили меня (или лучше сказать, я сам неосознанно готовил себя) к цели моих путешествий. Можно сказать, что я копил силы до поры до времени.
До сих пор не могу сказать определённо: что-то во мне самом определяет, куда я попаду, или меня заносит в разные места случайно – подобно тому, как ветра в степи гоняют перекати-поле. Наверно, истина находится где-то посередине. Но в любой ситуации «психического пространства-времени» я сохраняю возможность выбирать свои действия, как и в «реальной» действительности. То есть свобода, которую я имел в обычном мире, сохраняется, пусть и не абсолютная. По совокупности ощущений я бы даже сказал, что во внутренней вселенной я становлюсь более свободным, более мобильным. Усилий на перемещение в пространстве тратится заметно меньше, а решения, что делать, принимаются легко и спонтанно, без всякого внутреннего сопротивления.
Я снова оказался на «территории Соединения» во время сорокового опыта. На сей раз неведомая сила, управляющая мною в путешествиях, выбросила меня гораздо ближе к тому строению, которое я при первом знакомстве окрестил «башней». Вокруг меня была знакомая уже пустынно-каменистая местность, которая простиралась во всех направлениях, насколько хватало глаз. Небо было не таким чистым, как в прошлый раз. Его заволокло пеленой неподвижных сизых облаков, и солнце освещало землю сквозь редкие просветы. А передо мной где-то на расстоянии полукилометра возвышалась эта громада.
Сейчас я мог рассмотреть её лучше. Она была похожа по очертаниям на металлургическую домну, увеличенную в десятки раз. Немного сужаясь к вершине, её стены вздымались к облакам и выше, пронзая эту пелену. Где заканчивается башня, не было видно. И никаких окон или дверей – отсюда она выглядела глухим монолитом.
Опять я ощутил знакомый трепет при виде этого исполинского сооружения. Оно поражало воображение даже здесь. Я сделал над собой усилие и двинулся вперёд. Подойдя поближе, я заметил, что башня сложена массивными блоками, похожими на гигантские кирпичи из какой-то тёмной породы. Каждый из этих блоков, весил бы в нашем мире, вероятно, несколько тонн. Эти глыбы были грубо обтёсаны, но в целом имели выраженную геометрическую форму, и, насколько я мог судить, хорошо подогнаны друг к другу.
Странник возник неожиданно, как и в прошлый раз. Наверное, так он появлялся всегда. Возможно, его перемещение в этом мире было подобно квантовым скачкам.
В этот раз я услышал, как знакомый скрипучий голос где-то сзади окликнул меня по имени. Я вздрогнул и обернулся. Странник стоял в нескольких шагах от меня, опираясь на посох.
– Рад видеть тебя снова! – сказал он. – Похоже, теперь ты готов.
– Готов… к чему? – спросил я в замешательстве.
Я до сих пор не знал, что мне нужно делать. Но почему-то был уверен, что он знает.
Старик добродушно усмехнулся. Так обычно реагируют взрослые на какие-нибудь наивные детские вопросы.
– К тому, зачем ты явился на территорию Соединения. К чему же ещё? Теперь тебе надо попасть туда, – он указал посохом на башню.
– Ну да… – пробормотал я нерешительно. – Но как? Тут нет никакого входа.
– Для тебя вход не здесь, – изрёк он внушительно. – Твой вход гораздо выше. Тебе надо подняться по наружной лестнице. Под облаками найдёшь дверь.
– Но я не вижу и лестницы. И… почему для меня – там? Что это за башня вообще, можешь ты мне сказать, уважаемый? Кто её построил? И для чего?
Странник глубоко вздохнул, покачал головой.
– Я думал, ты и сам догадался. Эта башня возведена самой Жизнью в ходе своего развития на собственных же наружных границах. Это как бы цитадель, в которой сущность Жизни скрывается от губительных воздействий окружающей среды. Защитная оболочка, вроде раковины или кокона, понимаешь? Вот как пример: растёт черепаха, растёт вместе с ней и окружающий её панцирь. Так что можно сказать, башня существует почти столько же времени, сколько и сама Жизнь на Земле.
Несколько секунд я не мог вымолвить ни слова – настолько поразило меня то, что сказал мне Странник. Это произвело на меня не меньшее впечатление, чем вид этой башни. И ни капли не прибавило мне смелости при мысли о том, чтобы взбираться на неё.
– Не пугайся, – добавил старик после паузы, и в его голосе послышалось желание приободрить меня. – Ты человек, а значит, за твоими плечами миллиарды лет усилий Жизни. Поэтому от тебя не требуется преодолевать все трудности этого пути с самого начала. Но всё же тебе предстоит достичь своего уровня обходным маршрутом.
– А дальше что? – спросил я с дрожью в голосе, хотя ответ уже вырисовывался в моём сознании.
– Как что? – опять усмехнулся Странник. – Восхождение к вершине! Неужели сам не понимаешь?
– Да, но… для чего? Что мне делать там, на вершине?
– Там поймёшь, – отрезал старик. – Я за тебя этого не решаю. Иди, – он снова ткнул посохом в направлении башни, – там вокруг стены будет винтовая лестница наверх. Когда войдёшь в башню, встретишься со Стражем Неба. Он решит, достоин ли ты идти выше.
– А как же… – начал было я.
– Иди, – оборвал меня Странник, – или возвращайся. Я и так сказал тебе больше, чем надо.
– Я понял, – кивнул я. – Благодарю, уважаемый.
– Да не за что, – ответил он. – Будь внимателен. И главное – ничего не бойся. Удачи тебе!
Я не успел ничего ему ответить – он вдруг просто растворился в воздухе.
Я снова остался в этом странном мире один на один с циклопическим строением, которое своим видом заставляло замирать сердце.
Да, подумал я, дальше становится всё интереснее. Все эти видения Е.Г. были устойчивыми и воспроизводимыми. Неужели пресловутое «коллективное бессознательное» – и вправду некая самостоятельная реальность? Этакий неисчерпаемый кладезь образов и представлений, независимый от отдельной человеческой единицы? Я всегда был склонен думать, что это всего лишь удобный термин, принятый психологами для обозначения неких фрагментов памяти и представлений, общих для всех людей. По описанию Е.Г. это было чем-то куда более глубоким, более существенным. Оно являлось огромной сценой, на которой разворачивалось непостижимое для меня действо с участием самого Е.Г.
Стать звеном, соединяющим Небо и Землю… Не многовато ли, по меркам Земли и Неба, для такой букашки по сравнению с ними, как человек?
И всё-таки… Не были ли эти путешествия в иную реальность всего лишь галлюцинациями, просто результатом нарушений в работе мозга Е.Г.? Не выдавал ли он желаемое или кажущееся за действительное? Может, Тамара Сергеевна была права в своих опасениях – насчёт того, что у этих погружений есть некая черта, за которую переходить опасно любому?
А Е.Г. не осознавал этого или не хотел принимать, и перешёл.
Как бы то ни было, сказал я себе, надо идти дальше. Пока – по этим страницам.
По мере приближения башня всё более заслоняла обзор местности, а я всё сильнее робел. Я не мог подавить свой страх перед этой громадой и тем, какое испытание мне уготовано там, внутри неё. Каждый шаг давался всё труднее. Когда я подошёл к самому подножию, сердце колотилось как бешеное. А ведь я ещё не начал подниматься!
Я задрал голову, и у меня захватило дух. Стены круто уходили ввысь и вонзались в облака, висевшие над головой плотным, почти непроницаемым покровом. Странник сказал про лестницу, но где она? Прямо передо мной ничего подобного я не наблюдал. Обшарив глазами необъятную поверхность башни, я разглядел где-то на высоте сотни метров тонкую, почти незаметную отсюда выемку или борозду. Она наискось опоясывала часть стены, обращённую ко мне. Высоко над ней параллельно шла такая же линия, а ещё выше были другие, терявшиеся из виду. Я понял: это и есть та лестница, о которой говорил Странник. Она спиралью обвивала всю башню по наружному периметру, поднимаясь вверх. А начало её было, вероятно, где-то на уровне земли, но его нужно было найти.
Меня ужасала сама мысль о том, чтобы подниматься неизвестно куда, описывая круги поперёк этого каменного колосса. Я понимал, что это будет долго, но страх был в другом: что ждало меня там, в конце подъёма?
Но желание повернуть назад было не лучше. Я не за тем явился сюда! Странник сказал: главное – не бояться. Если бы эта задача была мне не по силам, он послал бы меня туда, откуда я пришёл. Но он велел мне подниматься. Вернее, не то чтобы велел, а направил… Я ведь и там принимал решения сам, и волен был в любой момент отказаться от своей авантюры. Но что-то во мне, что было сильнее страха, толкало меня вперёд.
Я стал обходить вокруг башни, чтобы найти, где начинается подъём. Описывая этот круг, я прикинул, что диаметр башни у основания составляет не меньше километра. И всюду стена её была такой же глухой и однообразной. Несколько раз я дотрагивался до неё рукой – холодный камень. Этот минерал был мне незнаком: тёмно-серого, почти чёрного цвета, похожий на графит, но гораздо более твёрдый. Наконец я обнаружил начало лестницы. В стене была проделана ниша со ступенчатым дном, глубиной около метра и высотой в человеческий рост. Я собрался с духом и стал подниматься.
Даже один круг описать оказалось непросто, хотя я не потерял ещё физической формы. Впрочем, о какой физической форме там можно говорить? Преодолев только первый виток спирали, я очутился на высоте небоскрёба. Здесь воздух чувствовался уже не таким тёплым, как внизу. Идти приходилось осторожно, как можно ближе к стене: не было никакого ограждения с другой стороны.
По мере продвижения открывалась панорама местности, столь же монотонная, как и этот подъём. Во все стороны света тянулся этот унылый пейзаж. Казалось, весь мир представлял собой каменистую, выжженную солнцем пустыню, а башня была единственным исключением на фоне удручающего ландшафта.
Стараясь не смотреть вниз, я шагал и шагал по ступеням. Не могу точно сказать, сколько витков вокруг башни я сделал – семь или восемь. На каждый такой виток у меня уходило около часа по земным меркам, потом я садился и отдыхал. Это восхождение меня просто вымотало. К концу я двигался с трудом, к тому же на такой высоте было уже весьма холодно, и воздух становился более разрежённый – дышать было всё труднее. Как и в обычной реальности, когда поднимаешься на гору, даже относительно невысокую.
Я уже давно не смотрел даже по сторонам, чтобы не испытывать головокружения. Уже после первого круга спиральной лестницы я стал продвигаться, прижимаясь вплотную к стене и глядя только перед собой и вверх. Ведь на протяжении всего подъёма меня отделяли от падения с огромной высоты каких-нибудь пара шагов в сторону. Я и сейчас могу только гадать, что бы произошло со мной «в прежней реальности», если бы я упал и разбился «в этой». Может, просто вынырнул бы из погружения, как, бывает, внезапно просыпаешься от кошмарного сновидения.
А может, и нет…
Но всему есть конец, кончилась и эта проклятая лестница. Она просто обрывалась тупиком. Но рядом в стене была дверь. Да, дверь, сколоченная из грубых, необструганных досок, скреплённых несколькими поперечными металлическими полосами. К двери была прибита массивная скоба.
Я испытал настоящую эйфорию. Странник не обманул! Он сказал, что я найду дверь прямо под облаками. И действительно, гигантское облачное одеяло колыхалось в десятке метров над головой. Башня же уходила туда, в это мутное марево, и её очертания терялись там.
По-прежнему не было видно, где же макушка этого сооружения. Но, похоже, я преодолел большую часть его высоты. Если дверь обозначала человеческий уровень развития Жизни, то, вполне вероятно, что до вершины было уже недалеко. Хотя для меня она оставалась пока недосягаемой – ни визуально, ни физически.
Я потянул на себя скобу, но дверь не поддалась. Я рванул ещё несколько раз, затем пытался толкать дверь от себя, – она не сдвинулась. Похоже, она была закрыта изнутри на какие-то запоры. Я стал колотить в неё кулаками, кричать, в надежде, что кто-нибудь услышит и откроет – тщетно.
В отчаянии я сел на каменные ступени и прислонился к двери спиной. Получается, я зря проделал такой длинный и трудный путь?
На этом месте моё очередное путешествие закончилось. Пространство вокруг меня завибрировало мелкой разноцветной рябью, потом сменилось глухой клубящейся темнотой. Когда она развеялась, я осознал себя уже в обычном мире, лежащим в депривационной камере.
Погружение длилось три с половиной часа – рекордно долго. Это соответствовало целому дню «тамошнего» времени. Можно ли вообще судить, как соотносятся привычные единицы измерения времени здесь и там? Скорее всего, «тамошнее» время (если оно существует), в отличие от обычного, «земного», – течёт нелинейно.
Особенностью этих путешествий является то, что твои накопленные достижения аккумулируются некоторым загадочным образом и неизвестно где. Как будто этой реальностью управляет какой-то метафизический суперкомпьютер, в памяти которого записывается всё, что ты делаешь. Ты продолжаешь свою историю с того места, где остановился в прошлый раз. Когда я следующий раз попал в ту заветную местность, которую Странник называл «территорией Соединения», мне не пришлось заново взбираться на башню. А если бы я оказался у подножия, то вряд ли стал бы подниматься второй раз.
Сейчас мне понятно: дверь оказалась закрытой, потому что я не был готов к встрече с неведомым, что ожидало меня за ней. Восхождение отняло у меня слишком много сил. Скорее всего, дальнейшего испытания мой организм или психика (в данном случае всё равно) в том состоянии не выдержали бы.
Я даже не очень удивился, когда в одном из последующих погружений вдруг очутился прямо перед той самой дверью. Это случилось через одиннадцать «обычных» опытов, не связанных с башней. Было похоже на то, как периодически продолжается какое-нибудь сновидение, когда из подсознательных глубин вновь появляются те же образы, персонажи и элементы обстановки. Думаю, такое каждому знакомо.
Надо сказать, с определённого момента в ходе своих опытов я стал ощущать в себе раздвоенность. Как если бы независимо от твоего привычного существования в некоем параллельном мире развивалась другая, независимая сюжетная линия. Только эта, «альтернативная» линия жизни, была абсолютно непредсказуемой, и к тому же шла пунктиром, периодически пропадая из виду.
А последние погружения и вовсе поселили во мне сомнения насчёт того, какая из двух жизненных траекторий «истинная» или «правильная». Возможно, так ставить вопрос неправильно по сути: никакая из них не «более истинная», чем другая, они равноправны. Опять-таки, это напомнило мне знаменитую даосскую притчу-метафору. Ту самую – про мудреца, который видел себя во сне бабочкой, а проснувшись, не мог понять, кто же он на самом деле: бабочка, которой приснилось, что она человек, или наоборот.
При всём том я отдаю себе отчёт, что психически совершенно здоров. Я сохраняю целостность и непрерывность своего самосознания. Я сохраняю здравый смысл, самоконтроль и способность совершать разумные целенаправленные действия в «обычной» реальности. Повторю, что все странности, которые я описываю, ни в малейшей степени не относятся к моему взаимодействию с привычным внешним миром. Они относятся к моему восприятию в пространстве внутренней вселенной, куда я попадаю в ходе глубоких погружений.
Итак, в ходе пятьдесят второго погружения я оказался на том же месте, в конце лестницы, на головокружительной высоте. Всё было, как и в прошлый раз. В метре от меня был обрыв, над головой – глухая ватная облачность, скрывающая вершину башни, а перед носом – дощатая дверь, за которой скрывалось неизвестное.
Да, всё было так же, с той только разницей, что теперь у меня были силы, чтобы войти и…
Я потянул скобу на себя, и дверь, заскрипев ржавыми петлями, распахнулась. Я шагнул в сумрачный проём. На меня пахнуло сыростью и ещё чем-то, что ассоциируется с подземельем. Здесь было темно, – не полная темнота, но света было куда меньше, чем снаружи. В первый момент мне показалось, что я нахожусь у входа в гигантскую пещеру. Я сделал ещё пару шагов вперёд. Дверь, вероятно, снабжённая пружиной, тут же захлопнулась за моей спиной.
Несколько секунд глаза привыкали к полумраку, а потом я лучше рассмотрел, куда попал.
Я находился в просторном зале, если так можно было назвать это место. И пол, и стены, и сводчатый потолок на уровне пятиэтажного дома, – всё было из камня. Это придавало помещению сходство с внутренним пространством большого религиозного храма. Но здесь было ни намёка на какие-нибудь украшения или предметы культа. На стенах кое-где висели светильники – старинные, в виде металлических чаш, и в каждой из них с потрескиванием колебался коптящий язычок пламени.
В сотне метров от меня зал, похоже, заканчивался. Эта часть была освещена совсем слабо, но всё же я разглядел там нечто вроде трона, а на нём – огромную фигуру, в которой угадывались очертания человека. Обращённая лицом ко мне, она сидела величественно и неподвижно, немного не доставая головой до потолка. Сначала я не понял, была это скульптура или что-то другое, но меня тотчас же охватил с ног до головы страх перед ней. Такой сильный, что захотелось броситься назад, прочь из этого мрачного зала. Наверное, я б так и сделал, если бы ноги не отказались повиноваться – они словно приросли к полу.
Можно представить мой ужас, когда вдруг фигура зашевелилась. Это было не каменное изваяние. Это было существо, и оно заметило меня. Его опущенная массивная голова, отдалённо похожая на человеческую, медленно поднялась. Руки, лежавшие на подлокотниках, тоже пришли в движение. Кисти этих рук были размером с ковш экскаватора.
Я стоял как столб, не в силах пошевелиться и не сводя глаз с этого монстра. Он мог запросто прихлопнуть меня как муху. Краем рассудка я понимал, что сейчас вижу такую же архетипическую сущность, как и те, кого я повстречал во время предыдущих путешествий. Но ни одно из встреченных мною существ не выглядело столь пугающе. В голове пронеслось: Странник говорил, что в башне я встречусь с неким Стражем Неба, который решит, идти ли мне дальше.
Так это он и есть, тот самый Страж!
Одновременно раздался и загрохотал под сводами низкий голос, исходящий от фигуры. Он был похож на человеческий густой бас, но с какой-то металлической, машинно-скрежещущей нотой. Мне показалось: это было само Повеление, выраженное в звуке. Голос произнёс:
– Подойди!
Я диким усилием преодолел трепет перед исполином и на дрожащих ногах спустился с нескольких ступенек, ведущих от двери к полу. Потом сделал ещё несколько шагов навстречу грозной фигуре.
– Иди сюда! Не бойся! – пророкотал Страж Неба, и опять каменные стены многократно отразили эхо его голоса.
Голос это буквально подавлял, но как ни странно, но в его интонации я уловил нечто ободряющее. Собравшись с духом, я подошёл ещё ближе. От Стража теперь меня отделял десяток шагов, и теперь я смог как следует разглядеть его.
Это существо действительно походило на человека, но было на порядок больше. Его фигура была с ног до головы облачена в нечто, более всего напоминающее рыцарские доспехи – повторяя контуры человеческого тела, они тускло поблёскивали металлом. А то, что я поначалу принял за голову, оказалось продолговатым шлемом с двумя узкими прорезями для глаз. Лицо (если оно имелось) было наглухо закрыто забралом. Как выглядел тот, кто скрывался внутри этой амуниции – так и осталось для меня неизвестным.
Одна особенность поразила меня: глазные прорези мерцали оранжевым светом. То тускло, то ярко. Как будто там, за ними полыхало пламя. Пожалуй, это было самой впечатляющей чертой облика Стража.
Я стоял перед ним, застыв, и ждал, что будет дальше.
Несколько секунд Страж Неба молча смотрел на меня, будто бы разглядывая и решая, что со мной делать. Потом вдруг вся его громадная фигура резко подалась вперёд. Он наклонился ко мне, и из этих отверстий в шлеме меня обдало жаром, как из печки.
– Я знаю, зачем ты здесь, – прогудел он, и у меня было ощущение, будто рядом работал мощный динамик. – Но я должен решить, достоин ли ты.
– Достоин… чего? – впервые, как попал сюда, подал я голос.
– Достичь вершины, – пояснил Страж Неба. – И я подвергну тебя испытанию.
– А если я не справлюсь? – спросил я с замиранием.
Страж Неба издал короткий звук, похожий на смешок. Это было так неожиданно с его стороны, так не соответствовало всей этой мрачно-суровой обстановке, что я почувствовал себя менее скованным и напуганным.
– Тогда вернёшься туда, откуда пришёл! – сказал он. – Но дорога сюда будет для тебя навсегда закрыта.
– Значит, у меня только одна попытка?
– Любому, кто явился сюда, даётся одна попытка. Не думай, что это несправедливо. Только одному из миллиона даётся сама возможность предпринять её.
Я не мог более ничего говорить и молчал ошарашенный. Даже язык не поворачивался спросить, что за испытание приготовил мне Страж Неба.
– Ты можешь прямо сейчас отказаться от испытания и уйти, – нарушил он молчание. – Никто тебя не осудит и не накажет. Ведь ты всего лишь человек. Даю тебе на размышление одну минуту.
Он поднял правую руку, сделал ею какой-то замысловатый жест в воздухе, и на ладони в огромной железной перчатке возникли песочные часы. Они как будто материализовались из воздуха. Да, такое старинное устройство отмерять время – в деревянном корпусе, с двумя отделениями из стекла и узкой перемычкой между ними. Но размером этот прибор был с меня. Вернее, с тем, что я воспринимал как собственное тело.
Страж перевернул часы вверх наполненной частью и поставил их на пол. Я увидел, как сразу же из неё в нижнюю, пустую, побежала струйка песка.
– Господин Страж, так что же это за испытание? – выдавил я наконец.
Страж Неба опять усмехнулся. То ли его позабавило моё обращение к нему, то ли сам мой вопрос был нелепым.
– Соглашаться на испытание или нет, не зная, в чём оно, – загремел его голос, – это тоже часть испытания. Ты ведь явился сюда, отправляясь в неизвестность. Так что будь готов и к этому.
Я в растерянности молчал, глядя на холмик песка в нижнем сосуде. Холмик медленно, но неудержимо вырастал на глазах. Мною снова начал овладевать липкий, ползучий страх перед неизвестностью. Я почти физически ощущал, как во мне борются этот страх и желание пройти начатый путь до конца.
– Так и быть, я тебе дам подсказку, – произнёс Страж Неба. – Это будет испытание твоего ума и воли. Тебе предстоит поединок со мной на поле интеллекта.
– С вами… на поле интеллекта? – переспросил я в крайнем замешательстве. – Это как же, господин Страж?
– Хватит вопросов, – гаркнул монстр. – Решай наконец, у тебя мало времени!
Действительно, данная мне минута истекала. Я видел, что вот-вот песок полностью высыплется из верхнего сосуда. Моё внутреннее напряжение стало мучительным и достигло какой-то критической точки. Вдруг что-то резким усилием оборвало его. Судорожно сглотнув сухой комок в горле, я сказал:
– Хорошо, я согласен пройти испытание.
– Я рад это услышать, – Страж Неба вымолвил это, как мне показалось, с некоторым удовлетворением в голосе. – Тогда приступим!
Я подумал, что сейчас последует что-нибудь вроде загадки, которую Сфинкс задавал всем, кто пытался пройти мимо него. Но мой устрашающий собеседник опять проделал правой рукой какую-то непонятную мне манипуляцию в воздухе. И тут же место на полу, которое было между нами, стало меняться. Сначала на нём обозначилась более светлая и чётко очерченная квадратная площадка размером со стол. Затем этот участок пола разом, подобно лифту, поднялся мне по пояс и застыл. Одновременно сама площадка разделилась на 64 равных квадрата, попеременно окрашенные тёмно-коричневым и белым цветом.
Боже мой, это была большая шахматная доска!
Не веря своим глазам, я наблюдал, как на начальных полях возникают фигуры – так же, как песочные часы недавно, они словно бы сгущались из окружающего пространства, обретая форму и плотность.
Так вот что имел в виду Страж Неба, когда сказал про поединок с ним. Он предлагал мне сыграть с ним в шахматы! Признаться, я был совершенно обескуражен таким поворотом. В обычной обстановке, слушая такую историю от кого-то другого, я бы, наверное, посмеялся. Но сейчас мне было не до смеха.
Играть я умею, и довольно-таки прилично. Но чтобы здесь, в этом мире… И каков Страж Неба как противник? Может, по силе игры мы соотносится с ним так же, как по размерам?
И он ведь не сказал, что будет со мной, если проиграю. Может, лучше было отказаться?
И всё-таки я должен принять вызов. Я же согласился на испытание.
– Ну что, готов? – вывел меня из оцепенения гулкий голос.
Признаться, шахматы я всегда любил. Будучи школьником и студентом, занимался ими всерьёз. Играл в разных соревнованиях и выполнил норму кандидата в мастера. Возможно, достиг бы большего, но потом времени на игру не хватало. Однако никогда не упускал возможности сыграть с достойным противником.
Я часто задавался вопросом, в чём притягательность этой древней игры для многих. В первом приближении отвечаю себе так. В ней, как ни в какой другой, человек может творчески выразить себя. При достаточно жёстких правилах, определяющих течение игры, шахматы предоставляют игроку также и свободу выбора. Однозначность конечной цели в шахматной партии гармонично сочетается с неоднозначностью способов и путей её достижения. В силу бессчётного числа вариантов и позиций соперники входят в зону неопределённости, где могут творить (насколько позволяют друг другу) некую новизну. Течение шахматной партии (при условии соразмерности силы игроков) — это всегда новая история, повествование, сюжет, который мы с партнёром создаём совместными усилиями. Другое дело, что эта история может быть захватывающей, как мастерски написанный авантюрный роман, а может быть скучной и пресной, как бухгалтерский отчёт.
Много говорится о внутренней красоте шахмат и природе этой красоты. Мне кажется, в них более всего привлекает торжество неожиданного изящного исключения над, казалось бы, незыблемым железобетонным правилом; координации и маневренности над грубой силой. Шахматы, безусловно, логичная игра, но эта логика многослойна и нелинейна, а в отдельных случаях парадоксальна. Подобная логика нередко действует и в реальной жизни.
Я бы сказал, что красота шахмат проявляется, прежде всего, в несиловых решениях. Когда качество сил (расстановка, акценты, согласованное взаимодействие) оказываются, в конечном счёте, важнее, чем их количество, и это решает исход партии. Если провести приблизительную аналогию из жизни: подобрать ключ к замку гораздо легче и эффективнее, чем ломать его или выбивать дверь. Или, пользуясь военным языком, настоящее искусство полководца состоит в том, чтобы «побеждать не числом, а умением». У даосов, кстати, много написано об этом умении (включая различные единоборства).
Такие несиловые воздействия (не только в шахматах, между прочим) всегда производит впечатление некоей магии, чуда. Как будто привычная логика опровергается. Но на самом деле это не опровержение линейной логики, а обнаружение логики более высокого порядка, более близкой к гармонии. Выявление более сложной и глубокой закономерности как реализация возможностей, скрытых в конкретной позиции.
То, что шахматы во многом моделируют разные аспекты жизни, подмечено многими. Главная параллель между жизнью как осознанным человеческим бытием и игрой в шахматы, на мой взгляд, в следующем. В жизни тоже действуют некоторые общие правила. Но время от времени в них вмешивается и их корректирует (а то и совсем отменяет) нечто такое, что не имеет с обычной логикой ничего общего. Каждый хоть раз сталкивался с невероятными совпадениями. Со многими происходят странные события, выпадающие из обычного хода вещей и иной раз круто меняющие судьбу. И всё это тоже не волшебство, не сверхъестественное и не игра слепого случая, а, возможно, проявление другой, высшей логики жизни, пока не понятой нами.
Если сравнивать шахматы с Жизнью как природным явлением, то мы найдём ещё более глубокую аналогию. Чтобы пояснить её, зайду издалека.
Жизнь сама по себе – во Вселенной исключительное явление. Она не возникла бы на Земле, если бы материей управляла только, скажем так, логика неживой природы. Одной такой «логики неживого» (той, что описывается языком физических законов) для описания мира недостаточно, и это понимали все великие учёные.
Однажды Жизнь зародилась на нашей планете из не-жизни и проделала долгий путь развития от одноклеточных до разумных организмов. Может быть, развитие пойдёт ещё дальше – кто знает, где предел эволюции на нашей планете? Какие ещё возможности Жизни раскроются на крохотном оазисе по имени Земля, затерянном в космосе? Каким законам подчиняется это развитие? Можно сказать наверняка: законы эти куда сложнее и, так сказать, «объёмнее» тех, что нам известны. Мы как вид самодовольно полагаем, что достигли полного понимания Вселенной и самих себя, но это не так. Думаю, настоящие открытия впереди.
На самом глубоком уровне – отдельных органических молекул – Жизнь «работает» посредством таких вот многочисленных «исключений», которые сама же изобретает в ходе эволюции. Далеко не буду углубляться в тему, укажу только на один факт. Вот ферменты, природные катализаторы, которые регулируют почти все биохимические процессы. Каждое из этих веществ, обладая уникальной молекулярной структурой, инициирует отдельную реакцию, которая без него в обычных условиях или невозможна, или требует куда больших затрат энергии. Это ли не впечатляющие примеры торжества исключения над правилом?
И в Жизни как явлении, и в шахматной игре, общее – проявление гармонии. Опираясь на предыдущий пример: это достижение результата не через силу, а путём согласованности, гармоничного взаимодействия, которое оказывается в конкретных условиях более действенным, чем сила. Что есть гармония – сложный философский вопрос. Если коротко, думаю, это и есть высшая, предельная степень согласованности. И это нечто такое, что принадлежит к самим основам бытия. Но я сейчас не о том.
Гармония проникает из высших областей – более свободных и с большими возможностями, в низшие области – с меньшим числом степеней свободы. Только в шахматах это моделируется в области рационального (и отчасти интуитивного) мышления, а живая природа демонстрирует в реальности на протяжении всей эволюции. Кстати, это же относится и к любым видам творческой деятельности человека, к сути творчества вообще.
И что существенно, это взаимодействие высшего и низшего происходит так, что законы низших областей при этом не нарушаются. Такое воздействие сверху вниз, если смотреть на ситуацию извне, происходит, как если бы низшая сфера своими силами и средствами организовала самое себя оптимальным образом. То есть несиловое начало исподволь управляет силовым.
Получается: лучшая (на мой взгляд) из игр, придуманных человеком, отражает самую глубокую закономерность жизни как природного явления.
Помимо этих общих соображений, у шахмат я нахожу неожиданные связи с древнекитайской натурфилософией. Скажем, то, что игра разворачивается на 64 полях. Для известного трактата «И цзин» (гадательной книги Перемен) число 64 – главное. Таково количество гексаграмм-толкований, которые, по замыслу авторов, охватывают все типы жизненных ситуаций. Может, это просто совпадение, не возьмусь судить.
Мимоходом отмечу ещё одно любопытное совпадение, но из другой области. У всех живых организмов на Земле генетический код записан в ДНК и РНК посредством четырёх азотистых оснований (нуклеотидов). Три последовательно соединённых и встроенных в цепочку ДНК нуклеотида (триплет) соответствуют определённой аминокислоте. Последовательность триплетов в молекуле ДНК или РНК задаёт порядок соединения аминокислот в процессе синтеза белков. Так вот, число всех возможных комбинаций, то есть способов выбрать три последовательных символа из четырёх разных, равно 64. Другое дело, что всё живое на Земле построено при помощи только 20 из этих комбинаций. Получается, генетический алфавит информационно избыточен. О значении данного факта тоже можно поразмыслить, но не сейчас.
Вернусь к параллелям, которые я прослеживаю между шахматной игрой и даосским мировосприятием.
Борьба и единство противоположностей – белого и чёрного, света и тьмы, инь и ян. Борьба – понятно, друг другу противостоят две армии. Но это более глубокая штука, чем просто конфронтация двух сторон. Это взаимодействие и единство дополнительных начал, а борьба – аспект этого взаимодействия. Нет одного из них – нет и войны. Война возможна, только когда есть обе стороны, причём обе стремятся к одному и тому же, но каждый со своей позиции.
Мирный исход (ничья) – достигается, когда обе армии достигают совершенства в воинском искусстве. Именно поэтому в поединках мастеров (я имею в виду шахматных) так часты ничьи. В шахматах не существует универсальной выигрышной стратегии для какой-либо из сторон. Но они существуют для конкретных позиций (опять же, не всех). Так же и в даосском учении о всеобщем Пути: если ты идёшь путём Дао (путём гармонии), – ты непобедим, но и побеждать никого не стремишься. Если ты отклоняешься от пути Дао – ты можешь кого-то победить. Но то, что в тебе самом стало причиной отклонения, обернётся для тебя поражением в другой ситуации или с другим противником.
Путей к победе может быть много. Можно идти к ней «янским» путём, можно «иньским», – смотря какое начало преобладает в твоей природе. В ком-то преобладает стремление к натиску и атаке, к быстрым тактическим операциям и бурным осложнениям. А кто-то предпочитает стратегический, в большей степени выжидательный подход, неторопливую и спокойную маневренную борьбу. Но оптимальный подход к игре в целом состоит в сохранении динамического равновесия во всех её аспектах. Выигрывает чаще тот, кто искуснее умеет следовать этому равновесию. Другими словами, лучший путь к победе пролегает через гармоничный баланс «инь» и «ян». Как писал один великий мастер воинского искусства, «стратегия без тактики – это самый длинный путь к победе, а тактика без стратегии – это только суета перед поражением».
Всё это мне вспомнилось, когда я предстал перед Стражем Неба и тем испытанием, которое он мне предложил.
– Я готов, – ответил я.
– Если не сумеешь выиграть, пойдёшь назад, – сказал Страж Неба. – Даю тебе на ход одну минуту. Если не сделаешь ход вовремя – ты проиграл. Можешь взять себе белые фигуры.
– Хорошо, господин Страж, – пробормотал я.
По крайней мере, он оставит меня в живых в случае проигрыша или ничьей. Это уже обнадёживало. Но если бы я вообще не умел играть? Он ведь даже не спросил! Может, он каким-то образом знал, и в противном случае у меня было бы другое испытание?
Я и сейчас не знаю ответа, а в тот момент мне было совсем не до того.
Я подошёл вплотную к шахматной доске. На моей стороне были белые. Протянул руку – хорошо, достаю все фигуры. Поднял одну фигуру, другую, прикидывая, насколько они тяжёлые. Но они, к моему изумлению, оказались почти такими же лёгкими, как если бы это были обычные деревянные фигурки. Из чего же они состоят? Из чего вообще состоит всё это вокруг?
– Твой ход! – рявкнул Страж.
Он перевернул песочные часы. Песок посыпался.
Я стоял несколько секунд в раздумье. Как начать, если я не знаю, что за игрок этот гигант? Вряд ли он играет хуже меня. Лучше выбрать хорошо известный мне и надёжный дебют. Но такой, чтобы можно хотя бы пытаться играть на победу. Ведь меня не устроит другой результат.
Иначе лучше сразу отказаться и уйти отсюда навсегда. Но если уж я ввязался в это приключение, отступать негоже.
Мне довелось сыграть немало партий. Но это была главная партия в моей жизни. От неё зависело гораздо больше, чем от всех остальных, вместе взятых.
Я собрал в кулак всю свою решимость и…
«Вот это да!» – подумал я, бегло просмотрев следующие несколько страниц. Там была запись той партии, которую Е.Г. сыграл с этим фантастическим персонажем. К тому же с примечаниями и комментариями. Он запомнил её и вынес в своей памяти из погружения! Игра в шахматы как часть визионерского опыта – вот уж чего никак не ожидал в этом дневнике. Мой друг и тут не переставал удивлять меня. Меня охватило предвкушение чего-то экстраординарного.
Я тоже увлекался шахматами. У нас с Е.Г. было много сражений, еще со времён студенчества. Он играл лучше меня. Когда-то выполнил норму кандидата в мастера, а мой уровень вряд ли был выше первого разряда. В отличие от меня, он основательно изучал шахматную теорию. Конечно, он выигрывал чаще, однако не настолько, чтобы нам было неинтересно состязаться за доской. И мне иной раз доводилось побеждать его. После чего он как-то по-детски досадовал по этому поводу – впрочем, недолго. Было даже забавно.
Манера игры у нас с ним разная. Наверное, она соответствует складу ума и характеру. Е.Г. играет остро, азартно, всегда стремится захватить инициативу, любит жертвовать и атаковать. И иногда идёт на неоправданный риск, что приводит его к проигрышу. Мне же больше нравится переиграть противника в позиционном ключе. Доказать, что моя стратегия оказалась в конечном счёте более последовательной и сильной. Если позиция позволяет, я и сам не прочь устроить охоту на неприятельского короля. Но всё же стараюсь идти к цели обходными путями. В шахматах (как и в жизни, отметил бы Е.Г.) они оказываются надёжнее, а иногда и ближе, чем прямые. Пользуясь терминологией Е.Г., его собственный подход к игре был в большей степени «янский», а мой – «иньский». Возможно, и в жизни было так же…
Я усмехнулся этим мыслям. Потом вытащил из стола потёртую временем шахматную доску и расставил фигуры. Да, немало на ней сыграно партий между нами. Сможем ли ещё?
Наверное, если кто-то заглянет сейчас в кабинет, то это будет выглядеть по меньшей мере странно. Но меня это не смущало. Ведь мною движет не только и не столько любопытство, сколько желание понять, что испытал Е.Г. в этих погружениях. И почему он до сих пор не вынырнул…
Я снова взялся за тетрадь.
…сделал первый ход.
1. Я передвинул пешку с поля d2 на поле d4 и взглянул на Стража. Не раздумывая, он протянул металлическую руку. И с осторожностью, которой трудно было от него ожидать, взял кончиками пальцев пешку с поля d7 и переместил на d5.
Тотчас же в нижнем отделе часов песок, который успел насыпаться, исчез, как будто его сдуло. А верхний отдел, будто ниоткуда, снова наполнился до прежнего объёма, и песчинки сразу побежали из него вниз. Пару секунд я зачарованно смотрел на это магическое превращение. По крайней мере, это было по-честному. Потом моё внимание вернулось к доске.
2. Попробуем разыграть ферзевый гамбит, подумал я, и пошёл пешкой с поля с2 на с4. Страж сразу же перевёл коня с g8 на f6. Похоже, теорию дебютов он знал не хуже меня.
3. Так, принимать гамбит он не хочет… Ладно, будем просто развивать фигуры по основным дебютным правилам. Немного подумав, я переставил коня с g1 на f3 и мельком глянул на часы. Всё было без обмана: верхний сосуд снова был пока полон. Страж без промедления поставил коня с b8 на c6. Да, он избрал редкий вариант. Обычно чёрные здесь отвечают по-другому. Не собирается ли он с самого начала меня смутить?
4. Буду пока играть надёжно и избегать сомнительных ходов, решил я, и передвинул пешку с е2 на e3. Страж тут же пошёл слоном с с8 на f5.
5. Выводить второго коня или предложить размен слонов ходом с f1 на d3? А, вот что: после появления моего ферзя на d3 у чёрных будет неприятный прыжок конём на b4. Нет уж, подумал я, и пошёл конём с b1 на c3. Страж сразу передвинул пешку с е7 на e6. Было ясно: в знании дебюта он мне не уступает, и переиграть его с самого начала не удастся. Шансы надо искать в середине игры. Или в эндшпиле, если я до него дотяну…
6. А пока главное – не делать грубых ошибок. Я передвинул пешку с а2 на a3. Думаю, это полезный ход, отнимающий пока у чёрных фигур поле b4. Страж, не колеблясь ни секунды, выдвинул слона c f8 на e7. Интересно, размышляет ли он вообще? Если им движет некий коллективный разум, то он намного превышает мой, и мне надеяться не на что. Но всё равно надо гнать эти мысли и сосредоточится на игре. По крайней мере, без борьбы я сдаваться не намерен.
7. Что если расшириться на ферзевом фланге, пока он мне это позволяет? И вывести чернопольного слона на большую диагональ? Я полминуты размышлял, выбирая между выходом белопольного слона и броском пешки. Последний ход казался мне более рискованным. Но и более перспективным. Наконец я передвинул пешку с b2 на b4. Страж сразу же ответил короткой рокировкой. Чёрт, всё он делает правильно!
8. Может, пора уже вывести белопольного слона? Но он тут же сыграет dc, и я потеряю темп, это ясно. Ладно, выведу другого слона. Вдруг он всё-таки сейчас решит взять пешку? Я переставил слона с с1 на b2. Но надежда моя была наивна – Страж пошёл пешкой с а7 на a6.
9. Дальше медлить с развитием королевского фланга становилось опасным. Я передвинул слона с f1 на d3. Ответ Стража был предсказуем. Он взял пешкой d5 мою пешку c4.
10. Я взял слоном пешку с4, ожидая ответного хода b7–b5. Но Страж передвинул ферзя с d8 на d6. Получалось, он завершил развитие фигур, а я ещё нет.
11. Отставать нельзя! Я тоже сделал короткую рокировку. И опять Страж удивил меня. Я бы здесь двинул пешку b7 на два поля, нападая на слона. Но он по-прежнему без раздумий переставил коня с f6 на d5. Вероятно, он провоцирует меня на опрометчивый ход е3–е4? Но я же вижу, что на это он возьмёт конём моего коня на с3, после чего отчаянная пешка на е4 погибнет. Нет, я всё же не настолько слабый игрок, чтобы попадаться в такие примитивные ловушки.
12. Я передвинул ладью с f1 на e1. Теперь ход е3–е4 возможен. Хотя для черных это не страшно. Ведь у них всё равно есть ответное взятие коня на с3. И тут Страж впервые за всю партию задумался. И меня это несколько обрадовало: и он может испытывать трудности! Значит, ситуация для меня не безнадёжна. Правда, думал Страж всего несколько секунд, после чего передвинул ладью с f8 на d8.
13. Я передвинул ладью с а1 на c1. Лучше ей стоять на полуоткрытой линии. Страж наконец взял моего коня на с3 своим конём с d5. Дебют я не сдал, пока держусь. Начинается миттельшпиль.
14. Я ответно взял слоном коня на с3. Страж после короткой паузы двинул пешку с g7 на g6. Смысл этого хода остался для меня загадкой. Возможно, он хотел перевести на g7 слона.
15. Напрашивается ход е3–е4. Неужели он не боится этого продвижения? Ах, да, у него же потом есть ход слоном на g4, после чего я, скорее всего, потеряю пешку на d4. Он всё время заманивает меня на сомнительную дорожку. Хитёр! Я двинул пешку с h2 на h3. Теперь слон на g4 не пойдёт. Но Страж тут же переместил его на e4.
16. Ладно, а что если ещё раз напасть на слона? Я пошёл конём с f3 на d2. Противник быстро ответил, переставив слона с е4 на d5.
17. Значит, сейчас он не против разменять белопольных слонов. Но что мне даст этот размен? Нет, пока лучше уклониться и создать угрозу поймать его слона. Я отошёл слоном с с4 на d3. Теперь уже чёрные не могут игнорировать возможность продвижения е3–е4. Страж, видимо, ожидал это, и сразу пошёл пешкой: е6–e5.
18. Он даёт мне понять, что ни е3–е4, ни взятие d4:е5 ему не страшны. Хорошо, а что если потревожить его ферзя? Я снял коня с d2 и поставил его на c4. Страж опять ненадолго задумался. Потом передвинул ферзя с d6 на e6. Понятно, он предпочёл не менять своего слона на моего коня, а усилить нажим на пункт с4.
19. Так, брать конём на е5 плохо. После разменов коней на поле е5 открывается вертикаль d, и мой белопольный слон попадает под связку ладьёй. Недолго думая, я отошёл слоном с с3 на b2. Теперь наконец-то я могу пойти е3–е4. Или пусть берёт коня на с4. Но Страж разгадал мой нехитрый план и сам продвинул пешку с е5 на e4, сгоняя с места моего слона.
20. Я перевёл слона с d3 на f1. Здесь ему самое место, пусть защищает королевский фланг. И тут Страж сделал наконец выпад b7–b5.
21. Этого хода я ожидал, и сразу отошёл конём с с4 на d2. Другие возможные отскоки казались мне рискованными. Страж теперь размышлял непривычно долго. Вроде бы моя позиция не хуже. Вперившись взглядом на поле сражения, я гадал, какую же дальше стратегию он выберет. И был немало удивлён, когда он передвинул ладью с d8 на b8. Судя по всему, он собирается наступать на ферзевом фланге!
22. Я без промедления передвинул ферзя c d1 на с2. Странно, что он позволил мне так легко захватить вертикаль. Пока я хлопал глазами, соображая, что бы это значило, Страж сыграл а6–a5. Теперь стал ясен его план: направить всю силу фигур на ферзевый фланг и создать проходную пешку на одной из линий – а или b.
23. Я взял пешкой b4 пешку a5. Ход был вынужденным, лучше ничего я не видел. Страж тут же побил пешку на а5 конём. Тут я всерьёз задумался. Противник отдаёт мне пешку на с7. Но стоит ли брать её? Наверняка здесь кроется какой-то подвох. Если я возьму, то скорее всего он ответит прыжком коня с а5 на с4. Все последствия я сосчитать не мог, но похоже, что во всех вариантах он съедает пешку а3. А пешка b5 станет опасной проходной, поддерживаемой всем чёрным войском. Кроме того, на моё взятие у него есть разные промежуточные нападения на ферзя. Скажем, ладья может пойти на с8 или b7, а слон – на d6. После чего чёрные быстро перегруппировываются и сооружают по диагонали h2–b8 грозную батарею из слона и ферзя, нацеленную на мой королевский фланг. Как бы то ни было, позиция получается очень сложная, её до конца не просчитает и игрок экстра-класса, тем более за минуту. А я шахматист не такого уровня, и у меня уже осталось… Я глянул на часы: всего несколько секунд, чтобы сделать ход.
24. Нет, лихорадочно соображал я, не буду принимать этот данайский дар! Но что делать? Кажется, его позиция уже лучше моей. Думай же, думай! Нужно срочно начинать какую-то контригру! Да, подрывать центр – ничего другого не остаётся! Краем глаза я видел, что песок вот-вот высыплется. И на последних секундах отпущенной мне минуты я двинул пешку с f2 на f3. Если бы Страж ответил на это продвижением пешки f7–f5, подкрепляя пешку е4 и запирая центр, моё положение становилось совершенно бесперспективным. Этого я и опасался, ожидая его следующего хода. Конечно, я и тогда бы продолжал бороться. Только за какой результат? Та позиция не обещала белым больше ничьей. И противник вряд ли предоставил бы мне дополнительные шансы. Но Страж, видимо, решил, что вскрытие позиции в центре будет в его пользу, и взял пешкой e4 дерзкую пешку f3.
25. Это был критический, переломный момент в партии. Наверное, Страж рассчитывал на ответное взятие. Но мне удалось найти единственный ход и далее связанный с ним план игры, который позволил мне перехватить инициативу и круто изменил ход партии. Я решительно двинул пешку с е3 на e4. Всё-таки этот ход у меня получился! Страж задумался. Наверное, я в первый раз его серьёзно озадачил. Впрочем, размышлял он недолго и взял пешкой мою пешку на g2. Что ж, логично – я бы тоже здесь сыграл именно так.
26. Не колеблясь, я побил слоном пешку на g2. Конечно, не брать же его слона на d5, после чего будет gf с шахом, и мой король остаётся совсем голым, – тогда уже можно сдаваться. Страж передвинул слона с d5 на c4. Да, я остался без пешки, но теперь у меня появилась возможность резко активизировать свои фигуры.
27. Следующим ходом я бросил ещё одну пешку вперёд – с d4 на d5, нападая на чёрного ферзя и заодно открывая диагональ своему чернопольному слону. Потом взглянул на Стража. Этот гигант был во время игры абсолютно бесстрастен, как машина. Немного подумав, он отошёл ферзём на d7. Казалось, такой резкий поворот в течении игры ничуть не смутил его. Интересно, подумал я вскользь, испытывает ли это существо какие-то эмоции?
28. Не знаю насчёт него, но меня охватило воодушевление. На доске возник тот тип позиций, которые я играю с наибольшим удовольствием, – когда фигур на доске больше, чем пешек. Борьба приобретает открытый характер, становится динамичной и насыщенной тактическими нюансами. А сейчас к тому же у меня вырисовывается прямая атака на короля соперника. Впервые я понял, что могу выиграть у Стража! Нужно только не упускать инициативу. Какой ход тут лучший? Да, напрашивается сразу создать угрозу мата. Я пошёл ферзём на с3. Страж тотчас же ответил движением пешки с f7 на f6, перекрывая убийственную диагональ. Ничего другого ему и не оставалось.
29. Ну а мне ничего не оставалось, как штурмовать его королевскую крепость. На таран я бросил своего пехотинца с е4 на е5. Страж ответил тем, что переставил слона с е7 на c5. Шах моему королю! Да, всё правильно. Оборонять пункт f6 не имеет смысла: навалившись всеми фигурами, белые всё равно продавят эту диагональ. Поэтому он затеял контригру, какую – пока было непонятно.
30. Я отошёл королём на h1, и тут же получил в ответ тычок пешкой с b5 на b4. Страж создал угрозы на другом фланге, и весьма серьёзные. По крайней мере, прямо сейчас я не могу форсировать атаку.
31. Это тоже был трудный момент. Я полминуты мучительно раздумывал: брать пешку или нет? Если взять, то Страж после ответного взятия получит две вертикали для вторжения чёрных ладей в мой лагерь. По крайней мере, он сможет отдать ладью за моего слона на b2, а он главный козырь моей позиции. Нет, сохранить слона необходимо, причём именно на большой диагонали. С другой стороны, если пешку не брать, то он возьмёт сам, и у него будет проходная. Но раз пошла такая лихая головокружительная игра, в которой важен каждый темп, он может и не успеть её провести… Позиция слишком сложная, чтобы я мог рассчитать всё до конца. Остаётся полагаться на интуицию. Всё-таки что-то мне подсказывало, что судьба партии должна решиться на королевском фланге, а не на ферзевом. Главное, нажимать на слабости противника, не теряя времени. И я передвинул ферзя на f3. Страж тут же взял своей пешкой мою на а3.
32. Предвидя это, я отошёл слоном на a1. В этом углу он пока недоступен для нападения, заодно застопорит проходную. Можно было, конечно, выстрелить в промежутке ходом е5–е6. Но я видел, что он может в ответ взять слоном или даже ферзём на d5. И потом завертится дикая карусель, в которой запросто совершить роковую ошибку. Лучше держать ход игры под контролем. Во всяком случае, теперь у меня ничего не зависает, а у неприятеля под боем слон на с4 и пешка на f6. Что он предпримет? Страж хладнокровно перевёл слона с с5 на b4.
33. Похоже, он ничего не боится. Как действовать дальше? Позиция стала совершенно иррациональной. Просто разбегаются глаза. Но я по опыту знаю, как легко подобное положение для себя переоценить, как можно неосторожным ходом разом упустить всё преимущество. Если брать на f6 пешкой или ферзём, то он поставит своего ферзя на f7. Может, сильнее и проще всего двинуть пешку е5–е6? Заманчиво, но… он пойдёт ферзём на е7, блокируя её. Если потом взять на f6 слоном, его ладья пойдёт на f8, и похоже, атаку мою он отбивает. Надо ещё не забывать, что мой конь под боем… Если брать слона на с4 конём, слон возьмёт ладью. Нет, дальнейшие конкретные варианты непосильны для точного расчёта, а времени мало… Надо наращивать давление, подключать к атаке другие фигуры. Это самый верный путь к победе. Я ещё немного поколебался и опять на последних секундах взял коня и переставил его на e4. Чёрт с ней, с ладьёй! Удар конём на f6, очевидно, будет смертелен. Страж думал недолго и передвинул своего ферзя с d7 на f5.
34. Понятно его желание разменять ферзей и снизить градус напряжения. В этом я вряд ли пойду навстречу, а пока… Конечно, взял конём давно уже обречённую пешку f6. Шах! Страж убрал короля на g7.
35. Качество отдавать не хотелось, но менять ферзей в такой позиции – значит, увеличивать вероятность ничьей. А мне нужна только победа. Поэтому я сыграл ферзём на g3. Страж тут же снял ладью с e1 и поставил на её место своего чернопольного слона.
36. Я поспешно взял слона оставшейся ладьёй и замер в ожидании ответного хода. У него теперь перевес по материалу: лишнее качество плюс пешка, идущая в ферзи. У меня – атака на короля. И связанные пешки на пятой горизонтали тоже очень опасны. Характер игры стал обоюдоострым, как бритва. Я собирался следующим ходом пойти вперёд пешкой е, открывая простор и слону, и ферзю. Но Страж видел это и пресёк моё намерение. Он тоже думал около минуты, потом передвинул ладью с b8 на b3, нападая на ферзя.
37. Сейчас нельзя переходить в оборону. Это смерти подобно. Надо нападать самому! И я перевёл ферзя на h4, угрожая взять на h7. Страж толкнул пешку с g6 на g5, защищая пункт h7 и снова сгоняя с места моего ферзя.
38. Я пошёл ферзём на h5, сохраняя напряжение. Следующим ходом я готов двинуть е5–е6, усиливая давление на королевский фланг чёрных. А для Стража наилучший способ защитить короля – разменять ферзей. Что он и попытался сделать снова, передвинув ферзя с f5 на g6.
39. И снова я уклонился от размена – увёл ферзя на g4, заодно угрожая при случае вторгнуться им на d7 или на е6. Страж теперь думал над каждым ходом не меньше меня. Но только это выдавало то, что положение его короля весьма тревожно. Он перевёл ладью с a8 на b8. Похоже, ход е5–е6 его не очень-то пугал. Да и появление моего ферзя на е6 было для него не столь уж страшным. Он сам сейчас угрожал вторжением ладей на первую горизонталь.
40. Ход пешкой на е6 выглядит мощным, но форсированного выигрыша после него я не вижу… И мысли уже путаются. Но у меня есть другой отличный ход, который и защищает поле b1, и бросает в атаку ещё одну фигуру, к тому же с темпом. Я перевёл слона с g2 на e4, нападая на ферзя. Страж сразу же увёл ферзя на h6, – ему ничего лучше и не оставалось.
41. Я уже нутром чувствовал, что моя позиция выиграна, но не мог найти решающего продолжения. Ведь и про моего короля не скажешь, что он в безопасности. Сейчас грозит взятие пешки h3, да ещё с шахом. Самому дать шах ферзём на d7 – он отойдёт королём на h8. Потом брать ферзём на h7 c разменами – что-то мне этот вариант не нравится. Тем более останется угроза пешке h3. Надо продолжать атаку, не давая противнику передышки! Я перевёл коня с f6 на h5, заодно перекрывая вертикаль h. Шах! Страж подвинул своего короля на g8.
42. Я вперился глазами в позицию. Меня охватило чувство борзой, которая взяла след. Какое тут лучшее продолжение атаки? Может, пойти ладьёй на g1? После этого пешка на g5 незащитима. Но далее преследовать его короля придётся уже без ферзей. Кажется, у него есть простой уход королём на f8, а после размена его ладья на b3 берет пешку с шахом, а потом ещё есть угроза пойти ею на е3. Или даже сразу. И куда бы мой белопольный слон ни отошёл, у Стража есть ответы: или взять слоном на d5, или двинуть пешку на а2, угрожая потом влезть ладьёй на b1. Все эти осложнения мне не учесть. И в этой перепалке неизвестно, кто кого быстрее нокаутирует. Лучше сделать то, что давно собирался. И опять уже на исходе своей минуты я двинул пешку с е5 на е6. Страж задумался: позиция была трудна и для него. Его ответ меня удивил. Он переставил коня, стоявшего вне игры, с а5 на с6!
43. Несколько секунд я недоумённо моргал: неужели противник допустил зевок? А потом дошло. Если возьму коня пешкой, он возьмёт слоном опасную пешку е6 с нападением на ферзя. Я на это тоже могу проделать тактический трюк: взять слоном на h7 с шахом. Если он берёт слона, моя ладья берёт на е6. Вроде выглядит всё это грозно, но… Он ведь не обязан брать моего слона, а может защитить своего – ходом короля на f7. После этого опять не видно прямого выигрыша, разменов не избежать, да ещё совсем открывается линия h, на которой стоит мой король. Будь у меня больше времени, я, может, и пошёл бы на этот вариант. Но сейчас не смогу достаточно далеко и правильно рассчитать все разветвления. Голова кружится от этих россыпей. Ясно одно: у меня во всех вариантах велики шансы на победу, и Страж уже борется за ничью, усложняя и запутывая игру как можно. Но мне не нужна ничья! И надо не просчитаться. Лучше выбирать самые простые и очевидные ходы. Я переместил коня на f6. Шах! Страж немедленно поставил короля на f8.
44. Буду брать, пока дают! Я взял конём пешку на h7. Снова шах! Чёрный король ушёл на e7.
45. Наверняка тут есть более сильные продолжения, чем просто забрать конём ещё одну пешку. Но соображать уже трудно. Я затратил много энергии, мозг (или что в этом мире у меня аналогичное ему) устал. Поэтому я сделал напрашивающийся ход – снял пешку с g5 и поставил на её место своего коня. Страж перевёл ладью с b8 на g8, связывая и угрожая взять его.
46. Я укрепил положение коня, продвинув пешку на h4. Да и сама она здесь в большей безопасности, чем на h3. Не медля, Страж убрал коня с с6 на d8. Мне кажется, отойти на b4 было упорнее. Но может, я чего-то не вижу. Как бы то ни было, чёрные перешли в оборону, и это радует!
47. Здесь должно быть решающее продолжение, но где оно? Я понимал, что победа близка, но главное сейчас – ничего не зевнуть. Может, напасть на пункт с7? Да, наверное, это самое сильное решение. Я двинул ферзя с g4 на f4, заодно уводя его из-под связки. Страж поставил слона с с4 на b5 – наверное, с целью заранее защитить поле d7. Понятно, что бессмысленно защищать пешку с7 ладьёй – будет удар d5–d6. А больше нечем.
48. Без колебаний я взял пешку на с7 ферзём. Шах! Страж ушёл королём на е8.
49. Кажется, чёрные вот-вот получат мат! Я сверлил взглядом позицию, но не видел, решительно не видел, как добраться до чёрного короля. А песок в часах неумолимо сыпался, и утекало моё время. К тому же я не упускал из виду: пешка на h4, прикрывающая моего собственного короля, сейчас под ударом чёрного ферзя. Если я пропущу этот удар, то в два счёта проиграю сам. И я не нашёл ничего лучше, как вернуться ферзём на f4. Страж тоже размышлял долго. Чёрным был дорог хороший совет: следующим ходом могла пойти вперёд пешка на d5. Наконец он взял ладьёй моего коня на g5 – этого вредного скакуна, который нанёс такой урон чёрному войску. Страж вернул мне качество. Наверное, это было лучшее решение, потому что он заодно разменивал ферзей.
50. Я взял ферзём ладью. Он взял моего ферзя своим ферзём. Противостояние двух королев в этой партии закончилось. Началась заключительная стадия партии.
51. Я побил его ферзя пешкой, и она встала на g5. Заматовать чёрного короля мне не удалось, но в результате бурных перипетий этой партии у меня две лишние пешки – залог победы. Страж поставил слона с b5 на d3. Сильный ход! Понятно его желание разменять моего белопольного слона, который поддерживает продвижение пешки g.
52. Ну и пускай! Я, не раздумывая, толкнул пешку с g5 на g6. Сейчас я ожидал немедленного размена слонов на поле е4, после чего пешка пошла бы дальше. Но Страж после короткого раздумья поставил ладью на поле b1! Словно мне на голову вылили ушат холодной воды.
53. Вот ещё какие нюансы! Брать ладью, понятно, не стоит: он берёт слона с шахом, потом ладью, и задерживает пешку. Это уже стопроцентная ничья. И слона брать – не намного лучше: он берёт с шахом ладью и успевает подтянуть короля к полю g8. Потом, в некоторых вариантах он может отдать коня за две связанные пешки. Если учесть, что у него против двух моих слонов ладья и тоже опасная проходная, сумею ли я это выиграть – тоже вопрос. Сильнее всего выглядит немедленно пойти пешкой на g7, угрожая следующим ходом поставить ферзя с шахом. Но на это он, думаю, возьмёт ладью (шах), я отойду королём на h2. А потом… наверное, свою ладью всё же отдать ему придётся, дав ещё один шах на h1. Я беру – слоном, конечно, а чёрный слон идёт на h7, беря под контроль поле g8. Хватит ли тут у меня чисто технического умения дожать до победы – опять-таки не уверен. Не силён я в таких окончаниях. До чего ж этот Страж изобретателен! Даже в совсем, казалось бы, безнадёжной позиции умудряется меня озадачивать! Ладно, минута истекает, надо же как-то ходить. После мучительных колебаний я всё-таки взял слона на d3 своим слоном. Конечно, Страж тут же взял мою ладью на е1 своей. Шах!
54. Я отошёл королём на g2. Страж тут же переместил короля на f8. Всё правильно, брать слона на а1 было непростительной ошибкой. Я бы тут же продвинул пешку на поле g7, и задержать её чёрные уже не могли.
55. Тут уже не о чем раздумывать – я перевёл слона из угла а1 на f6, нападая на коня. Я надеялся, что сейчас Страж пожертвует коня за две пешки. Я видел, что после этого ход g6–g7 выигрывает во всех вариантах: далее мой белопольный слон становится на диагональ а2-g8. Но мой противник всё ещё сопротивлялся: он пошёл конём на b7.
56. Я подвинул короля на f2, сгоняя ладью с места. Страж взял ладьёй пешку e6. Что ещё ему оставалось?
57. Я взял пешкой ладью. Этот эндшпиль я должен выиграть! Одна из пешек пройдёт в ферзи. Но главное – точность. И не торопиться… Страж передвинул коня на d6. Вынужденный ход. Наверное, он понимал, что это конец, но всё равно продолжал бороться.
58. Вперёд! Я двинул пешку на g7. Шах! Страж отошёл королём на g8.
59. Ходить вперёд другой пешкой – кажется, преждевременно. Надёжнее сначала отнять у чёрного короля всякую свободу маневра, а заодно – у коня поле е8. Я переставил слона c d3 на g6 и взглянул на моего противника. Он будет играть до самого мата или признает, наконец, своё поражение? Мне кажется, уже пора. Но Страж сидел невозмутимо, наклонившись к доске. Несколько секунд подумав, он двинул пешку с а3 на a2. Чёрт побери, он никак не сдавался! На что он ещё надеется?
60. Я вернулся чернопольным слоном на a1. Обездвижить его пешку, чтобы не было больше никаких нюансов! И тут опять Страж меня огорошил. Он переставил коня на е4. Шах! Ну конечно, как я мог забыть, что его королю некуда ходить? Если я возьму коня – пат. Ничья! Как он изворотлив, однако! В позиции, совершенно проигранной, находит малейшие шансы на спасение.
61. Я отошёл королём на g2. Ну теперь-то всё? Нет, Страж поставил коня на f6.
62. Я тут же побил этого надоедливого коня слоном. Страж двинул пешку с а2 на а1, и тут же на её месте нарисовался ферзь. Он всё-таки осуществил своё намерение – провёл эту пешку в ферзи! Но думаю, это уже не имеет значения.
63. Я поспешно протянул руку к новоявленной чёрной королеве, чтобы снять её с доски. Но… вовремя заметил. Опять чуть не попался! Если беру её слоном, то снова пат! Представляю, как было бы досадно в шаге от победы упустить её. Да не нужен мне этот ферзь! Я поставил слона с g6 на f7. Шах! Страж отошёл королём на h7. Больше некуда.
64. Я двинул вперёд, на g8 своего пехотинца. И он тоже на глазах мгновенно превратился в ферзя. Шах! И мат следующим ходом. Всё, я выиграл!
Я смотрел на финальную позицию, находясь под впечатлением прямо-таки эпической битвы, развернувшейся на моих глазах. Да, поистине грандиозная партия! Она вместила почти всё, чем богата шахматная игра: напряжённая драматическая борьба по всей доске, масштабные стратегические замыслы, тонкие маневры, резкие повороты, рискованные жертвы, тактические хитрости, и ещё в конце неожиданный сюрприз в виде патовой идеи. Оба противника играли здорово. Я думаю, Е.Г. сыграл здесь не только главную, но и лучшую партию в своей жизни.
Может, там и были неточности и даже ошибки с обеих сторон. Собственно, наверняка были. Но я не сказал бы сейчас, какие именно – не та у меня квалификация. Да и не в том дело.
Никто не играет идеально, даже чемпионы мира. Допускаю даже, что этот Страж в определённые моменты партии слегка поддавался, специально делал не лучшие ходы. Но он и не имел намерения выиграть. Он просто экзаменовал того, кто дерзнул покорить башню. Во всяком случае, экзамен Е.Г. выдержал. Он смог в нужный момент мобилизовать свои внутренние резервы. И доказал, что достоин идти дальше.
И всё же оставались некоторые сомнения по поводу прочитанного. С кем в действительности играл Е.Г.? Не играл ли он сам с собой? Может, дело обстояло так, что его мозг, работая в особом режиме, воспроизвёл в пространстве собственного мышления одну из бесконечного числа возможных партий. И не было на самом деле никакого Стража, кроме как в депривационных грёзах моего друга. Так же как не было ни Странника, ни башни, ни «того мира» вообще.
Но пускай, даже если история его путешествий – только игра воображения, свободного от внешних условий, – всё равно это впечатляет. Создать в уме другую реальность с этими объектами и существами, и саму эту игру… И всё это – лишь сеть ничтожно слабых электрических импульсов, которыми обмениваются нейроны? В такое тоже поверить трудно…
Я посидел ещё немного в раздумье. Потом сложил фигуры, убрал доску в стол. Глянул на часы – опять незаметно пролетело время до обеда. Но есть не хотелось, а хотелось, не прерываясь, читать дальше. Меня самого захватил нешуточный интерес: что там, на вершине, пережил Е.Г., что случилось потом и на чём закончилось его путешествие. Я снова взялся за тетрадь.
Страж Неба откинулся назад на своём троноподобном сидении. Мне показалось, что огненные прорези его шлема запылали ярче.
– Ну что ж, поздравляю! – лязгнул его голос. – Ты прошёл испытание. Теперь можешь подниматься выше.
Он сделал странный жест рукой в воздухе. И шахматные аксессуары исчезли в обратном порядке. Сначала побледнели фигуры, потом стали прозрачными и растаяли в пространстве. То же самое произошло с песочными часами. Потом рисунок шахматной доски тоже стал тускнеть, и через несколько секунд это была такая же поверхность, как и каменный пол зала. И наконец, каменный выступ, бывший основанием доски, опустился до самого низа и слился с полом. Будто и не было никакой доски.
Затем Страж Неба произвёл ещё какие-то замысловатые пассы обеими руками. Стена позади него стала в одном месте менять цвет и фактуру. И на каменной поверхности стены постепенно нарисовалась дверь – наподобие той, через которую я вошёл в этот зал.
– Тебе туда! – Страж Неба указал на дверь металлическим перстом.
Я ещё не оправился от сумасшедшей партии с ним, а тут ещё эта магия! Но главное, что ждёт меня там, за этой дверью? Какие ещё испытания?
– Господин Страж, – набравшись смелости, выпалил я. – А можно ещё вопрос?
– Спрашивай! – разрешил он.
– Какая цель у моего путешествия? Что я там вообще должен делать?
И тут Страж Неба расхохотался. Этот монстр, оказывается, мог проявлять обычные человеческие эмоции! Это было так неожиданно и в то же время столь оглушительно, что я остолбенел. Его хохот был похож на раскаты грома. У меня аж заложило уши.
– Ты забавный экземпляр! – вымолвил он, после того как раскаты закончились.– Кто из нас путешественник – ты или я? Разве не ты сам должен знать?
– Да, но я… и вправду точно не знаю, господин Страж! – выдавил я. – Я думал, раз вы решаете, пройти мне или нет, то и знаете лучше меня.
– Ладно, поясню! – загремел Страж Неба. – То место, где ты сейчас находишься, – это обычный уровень человеческого сознания. Тот, где главенствует рассудок. Играя со мной, ты проявил хорошую способность к логическому мышлению и умение принимать решения. Но, что важнее, продемонстрировал качество более высокого уровня – интуицию. Для того я и затеял с тобой игру, чтобы его выявить. Поэтому ты получаешь допуск к областям, которые лежат выше обычного разума. Достигнув их, тебе надо будет самому решать, что делать. У тебя всегда остаётся выбор.
– Понятно, господин Страж, – сказал я.
– Тогда иди! – Страж Неба снова указал рукой в сторону двери. – Желаю успеха!
– Благодарю, господин Страж, – кивнул я.
И направился было к очередному входу в неизвестное. Но тут окружающая обстановка задрожала и замерцала, потом расплылась. Меня подхватило мощной волной, закружило, понесло через длинный тоннель… И я в очередной раз вынырнул из погружения.
Опыт в обществе Стража длился также немало – около трёх часов по шкале обычного времени. И он действительно отнял у меня много сил. Только на сей раз не физических, а умственных (если корректно говорить о таком разделении в реальности внутренней вселенной). Я понимаю, почему перед входом, который явил мне Страж Неба, моё путешествие прервалось. Мне нужно было накопить силы для преодоления следующей части пути.
Кажется, я уже отмечал интересную закономерность, которую наблюдаю в глубоких погружениях. Как только у ищущего (в данном случае у меня) пополняется необходимый запас энергии, автоматически возобновляется и путь, причём с того места, на котором он в прошлый раз остановился. Но что и как регулирует это соответствие, я до сих пор не знаю. На этом пути встречается много загадок, захватывающих воображение.
Реальность в «психическом пространстве-времени» связана с нашим состоянием гораздо сильнее, чем обычный объективный мир. О том свидетельствуют различные признаки, явные и косвенные. Между тем, что происходит в погружениях, и моими предыдущими действиями «там» угадываются многочисленные и не всегда очевидные петли обратной связи. Упомянутая – это одна из них, причём из наиболее явных. Останавливаться на других пока не буду, сосредоточусь на главном.
После моего состязания со Стражем Неба прошло четыре эксперимента. И в ходе пятьдесят седьмого я снова оказался в том зале, перед той дверью. Я ожидал, что это когда-нибудь произойдёт, но не думал, что так скоро. Обстановка была той же, но на сей раз Стража не было – зал был пуст. Вероятно, это означало для меня, что путь свободен. В чём я и убедился, без труда отворив дверь. За нею был проход с винтовой, как в средневековых замках, лестницей, круто уходившей ввысь. Откуда-то сверху сюда проникал свет, похожий на обычный дневной. Я начал подниматься, и мере продвижения он становился всё ярче.
Этот отрезок пути оказался гораздо короче, чем прошлое восхождение. Насколько я могу судить, я поднялся ещё примерно на сотню метров. И потом увидел выход, похожий на круглый колодезный люк. Я преодолел последние ступени и шагнул наружу из каменного колодца. Моя нога ступила на горизонтальную поверхность, и тут же меня чуть не ослепило. Это был солнечный свет, но такой интенсивный, что я зажмурился.
Несколько секунд я стоял, не видя ничего, потом глаза постепенно привыкли. Я огляделся. Здесь была самая вершина башни. Местом, куда я выбрался, была круглая площадка размером с цирковую арену. На противоположных краях её зияли две круглых дыры – из одной я выбрался сюда. Площадку окаймлял по всей окружности каменный выступ высотой мне по пояс. За ним во все стороны отрывался вид, от которого у меня перехватило дыхание. Далеко внизу висели облака. Между ними не было просветов. Они зависли сплошной сизой пеленой, расстилавшейся кругом, как бескрайняя степь, и закрывая от взгляда всё, что было под нею. А над головой синело небо без малейшей дымки. Солнечные лучи пронизывали воздух, и ощущение было такое, словно я находился в полуденной пустыне. От жгучего сияния светила, находившегося в самом зените, некуда было спрятаться. К краю площадки было страшно подойти – я представлял, на какой высоте сейчас нахожусь.
Я достиг верхушки, и что теперь? Куда ещё подниматься? Выше было только безоблачное небо. И солнце, щедро источавшее тепло и свет. Для чего я добирался сюда с таким трудом?
Мои раздумья прервал голос, который окликнул меня где-то за спиной. Голос был чистый и звонкий, будто мальчишеский. Это было неожиданно, как при второй встрече со Странником, и я опять невольно вздрогнул. Только что я осматривался кругом, и тут никого не было.
Я резко обернулся. Позади меня на том самом каменном круговом выступе сидел… понятно, не человек, но выглядело это существо как мальчик лет четырёх-пяти. Упитанный, толстощёкий и румяный, с золотистыми вьющимися волосами и удивительно большими, ярко-синими глазами. Он был одет в полупрозрачную накидку до колен, напоминающую тунику, на ногах были сандалии. Он сильно напоминал всем обликом ангелочка, – из тех, кого часто изображают на картинах, иллюстрирующих библейские сюжеты. Только крылышек за спиной не было.
Он сидел лицом ко мне, свесив ноги, и улыбался. Этот персонаж был настолько необычен, что я на несколько секунд потерял дар речи. Вот уж кого я никак не ожидал тут встретить!
– Кто ты, мальчик? – наконец выговорил я.
Вопрос вышел откровенно дурацким, но ничего более разумного в этой ситуации мне в голову не пришло. Мальчуган улыбнулся ещё шире.
– Ты ещё спроси, как я сюда попал, и где мои мама с папой! – язвительно произнёс он.
Я снова поразился – на сей раз тембру его голоса. Можно сказать, серебристый и одновременно звонко-стеклянный. Я такого никогда ни у кого не слышал.
Мальчик смотрел на меня несколько секунд с довольным видом. Казалось, он наслаждался произведённым впечатлением, которое было написано на моём лице. Потом добавил:
– Можешь называть меня Имаго.
– «Имаго»?– обескуражено переспросил я.
Слово показалось мне смутно знакомым. Через секунду из неких потаённых уголков памяти всплыло: «имаго» – это термин из энтомологии. Он означает стадию роста организма у насекомых, когда личинка превращается во взрослую особь. А потом я вспомнил, что где-то я встречал расширенные толкования этого термина, но к насекомым это не имело отношения. Это было ближе тому, чем занимался я сам.
– Не удивляйся, – рассудительным тоном заговорил мальчуган, – это слово наиболее соответствует тому, что у многих из вас, людей, принято считать конечной целью индивидуального развития. Скажем так, я обобщённое и визуализированное выражение ваших представлений о духе, освободившемся от человеческой телесной оболочки.
Я чуть не разинул рот от удивления. Было до умопомрачения странно слышать эту тираду от того, кто выглядел как пятилетнее дитя.
– Я понимаю, что тебе в это трудно поверить, – невозмутимо продолжал мальчик, будто прочитав мои чувства. – Но, знаешь, у меня множество разных обликов, и я могу принять любой из них по своему желанию. А могу вообще не принимать никакого. Но мне больше других нравится этот. Ну скажи, разве я не хорош?
И, будто бы в подтверждение своих слов, раскинул в стороны пухлые ручонки, картинно повернулся ко мне одним боком, потом другим, и принялся беззаботно болтать ногами, постукивая сандаликами по каменному выступу. Как будто он не сидел на самом краю сумасшедшей высоты. Я инстинктивно шагнул, протягивая руку:
– Эй, осторожно, ты же упадёшь!
Имаго рассмеялся мелодичными трелями, как будто зазвенели многочисленные колокольчики.
– Да ты смешной дядя! – сказал он, когда закончил хихикать. – Я ведь тебе только что объяснил, кто я такой. Если кто-то из нас и может упасть отсюда, так это лишь ты. Но ты же не за тем сюда шёл, верно?
– Ну да… – выговорил я с трудом. – Так… что же ты здесь делаешь, Имаго?
Мальчик опять рассмеялся.
– Разве можно сказать, что я здесь что-то делаю? Этот вопрос ты бы лучше адресовал самому себе! Что касается меня, то я в основном обитаю там, – он обвёл рукой синеву вокруг себя, – а сюда вообще-то явился, чтобы тебе помочь. Если конкретнее – направить тебя дальше и дать кой-какие наставления.
Это звучало обнадёживающе. Но меня всё ещё смущал резкий диссонанс между его обликом и манерой говорить.
– Хорошо, Имаго, я слушаю тебя, – кивнул я.
– Во-первых, – изрёк Имаго, вернув себе сдержанную серьёзность взрослого, – никто из людей просто так здесь не появляется. Если мы с тобой разговариваем, это означает, что ты долго и целенаправленно шёл сюда. А Страж Неба посчитал тебя достойным, чтобы выполнить миссию, и пропустил наверх. Ты сейчас у верхней границы Великого Барьера. Во-вторых, твой дальнейший путь лежит вниз, к его нижней границе. Там место для выполнения твоей миссии. В-третьих, тебе надо принять от меня кое-что, без чего твоя задача будет невыполнима.
– Имаго, постой… – мои мысли завертелись, опережая одна другую. – Что это за Великий Барьер? Почему теперь вниз? И в чём конкретно состоит эта моя миссия, хоть ты мне можешь объяснить?
Имаго глубоко вздохнул и покачал головой.
– До чего ж вы, люди, непонятливы, – посетовал он капризным голосом. – Ну, сам посуди: если ты добрался до вершины, – куда ж теперь ещё, как не вниз?
– Да, но… я думал, может, надо стать таким, как ты!
Имаго рассмеялся в третий раз. Смеялся он заливисто и долго, потом успокоился и вымолвил:
– Ну ты даёшь, дядя! Стать таким, как я! Это, для тебя, как бы сказать… всё равно что ловить солнечный зайчик! Хотя некоторые из вас пытались, надо отдать должное… Ты человек, и твоя задача совсем не в том. Ты достиг верхней границы Великого Барьера, – той, что у Неба, и даже заглянул за неё. Вот она, эта граница, – он протянул пальчик, указывая на пелену облаков, расстилавшуюся под нами. – Но окончательно преодолеть её человеческому существу не под силу, потому что он в важной своей части является также и частью мира. Другими словами, в нём присутствуют и Небо, и Земля, и всё, что между ними. Соответственно он подчиняется, в числе прочего, законам Земли. А я – житель Неба, и от этих законов свободен!
– Я понял, Имаго, – его ирония несколько отрезвила меня. – Но тогда зачем я-то здесь?
– Сейчас ты, вот лично ты представляешь здесь человека как вид. У человека как вида в мире существует предназначение, и для его исполнения есть разные пути. И человек как отдельный индивид либо исполняет его, либо отказывается. Отказывается, кстати, подавляющее большинство. Но речь о тебе. Ты избрал исполнение, и находишься на своём пути к нему. Так вот, чтобы исполнить, тебе нужно спуститься к нижней границе Великого Барьера, – той, что у Земли. Надеюсь, теперь понятно?
– Да, более-менее ясно… – озадаченно выговорил я. – Имаго, а что это за Великий Барьер?
Мальчуган тряхнул золотыми кудрями. Его лицо опять стало серьёзным. Я отметил, как живо играла мимика, как быстро менялось выражение на этом ангельском личике.
– Не так-то просто объяснить, что это такое, – прозвенел он хрустальным голосом. – Раз уж ты такой любопытный, попробую. Но начать надо с вещей далеко не очевидных.
Он задумался на секунду. Я напряжённо ждал. Имаго цепко глянул на меня, как бы проверяя моё внимание, щёлкнул пальцами и заговорил:
– Вот слушай. Всё, что существует в мире, да и сам мир в целом, однажды возникли из Источника, бесконечно большего, чем мир. Этот Источник всего неописуем и непознаваем для человеческого и любого другого разума. Многие ваши философы, теологи, мистики и прочие в своих умозрительных спекуляциях характеризуют это непостижимое начало бытия как «пустоту». В определённом аспекте это верно. Однако оно не тождественно пустоте, не есть абсолютное ничто. Об этом начале можно думать как о «ничто» только в том смысле, что в нём нет ничего, так сказать, в готовом и законченном виде. Всё содержится там потенциально, как ещё не реализованная возможность, как ещё не выросшее дерево в семени, понимаешь? То есть эта первооснова всего – не только «ничто», но и в каком-то смысле «всё». Всё, что может стать из потенциального – актуальным. Это тебе ясно?
– Да, Имаго, понятно, – кивнул я. – Наша современная наука о Вселенной утверждает примерно это. Тут даже и мистики никакой нет.
– Вот и хорошо, – хихикнул мой собеседник. – Так вот, Великий Барьер – это то, что отделяет мир как целое и конечное от бесконечного Источника, из которого он возник. Образно говоря, это та скорлупа на границах материального мира, которая отгораживает и даже в каком-то смысле изолирует его от породившей его первореальности, и удерживает в таком состоянии. Скажем так, Великий Барьер придаёт миру устойчивость и не позволяет ему снова раствориться в лоне, из которого он вышел. Вернее, пока не позволяет.
Я расслышал, как он в последней фразе интонацией выделил слово «пока».
– Ты хочешь сказать, что этот Барьер… не всегда будет защищать наш мир? – я не мог удержаться от вопроса. То, что я услышал, поражало воображение. И даже вызывало страх.
– Именно так, друг мой, – невозмутимо ответил Имаго, поднял пальчик вверх и потряс им. – Никакой отдельный мир не вечен. Первореальность – одни из вас называют её «Богом», другие – «Дао», третьи – «Брахманом», я бы назвал «Источником», но названия не важны, – так вот, первореальность рождает неисчислимое количество миров, и у каждого из них свой Великий Барьер. И своё внутреннее время существования – они рождаются, живут, развиваются по своим законам, деградируют и исчезают. Они рано или поздно лопаются, как мыльные пузыри, чтобы уступит место новым, которые рождаются. Этот великий круговорот никогда не заканчивается. Но мы, вернее, ты, – тут он издал короткий смешок, – живёшь именно в этом мире, а потому будем говорить о нём. Сей бренный мир прекратит своё существование, когда исчезнет окружающий его Великий Барьер.
Всё сказанное им было так необычно, что у меня путались мысли. Впечатление усиливалось тем, что говорил это по виду пятилетний ребёнок.
– Так это… и будет пресловутый конец света? – дрожащим голосом спросил я.
Имаго снисходительно улыбнулся.
– Да не пугайся так! Насчёт конца света вы, люди, нафантазировали много страшных глупостей. Но они только отражают вашу собственную ограниченную и несовершенную природу. В обозримом будущем никакой вселенский апокалипсис вам не грозит. Только вы сами себе можете его устроить разными способами в масштабах отдельной планеты. Всё же я надеюсь, и этого не будет. Но в любом случае когда-нибудь нижняя и верхняя границы Великого Барьера совпадут. Его толщина станет равной нулю, и он исчезнет. Тогда и вся Вселенная вернётся туда, откуда пришла. Вопрос в том, произойдёт это при участии человека или без него.
– А в чём разница? – я спросил это почти автоматически. Очень трудно было вот так сразу осмыслить и принять всё, что он говорил.
Имаго аж подпрыгнул на месте, хлопнул в ладоши, и лицо его засияло радостью.
– Наконец-то я слышу разумный вопрос! – воскликнул он. – Вот это для людей, а конкретно для тебя и твоей миссии по-настоящему важно! Если вообще может быть что-то важное. Итак, для начала тебе стоит понять вот что. Если всё произойдёт само собой, мир будет просто обратно поглощён Источником. Всё, из чего мир был сотворён, снова перейдёт из актуального состояния в потенциальное. Сольётся с первичным клокочущим хаосом, чтобы стать сырьём, материалом для других бесчисленных метаморфоз и сотворений. Подобно тому, как в плавильном котле переплавляют металлолом, чтобы из него отлить что-то более совершенное.
– Имаго, позволь перебить… Правильно ли я понял, что исчезнуть «само собой» – это судьба большинства миров?
– Ты угадал, приятель! Так случается с большей частью всех отдельных миров, заключенных в свои мембраны. Хотя бы потому, что они необитаемы. Там просто нет условий для возникновения и развития жизни. Ведь Источник спонтанно рождает совершенно разные миры, в том числе и безжизненные. Правда, только по меркам человеческого разума, ибо ничего абсолютно безжизненного не существует, хотя это уже детали… Для Источника все эти пузыри-вселенные, можно сказать, равноценны. Или всё же какие-то формы Жизни там возникают, но в итоге это ничего не меняет по разным причинам.
– Ты говорил про какие-то другие, особые случаи…
– Я к этому и подхожу. Из этого правила есть исключения. Сценарий может быть иным. Это может касаться разных миров, но сейчас говорим о твоём. Так вот, он устроен так, что изолирующая его мембрана проницаема до определённой степени. Скажем так, в большей степени, чем у многих других. Именно поэтому возможна и происходит эволюция Жизни. Самозарождение и развитие Жизни в неживой среде – это не что иное, как постепенно усиливающееся проявление Источника в своём творении. Человек, как наиболее развитая и сложно организованная на данном этапе форма Жизни, отличается от других форм тем, что может сообщаться с Источником напрямую. Это его эволюционное достижение. В условиях, где властвуют, казалось бы, неумолимые природные законы, сквозь жёсткие рамки физических ограничений, человек всё-таки может проникнуть к Источнику через Великий Барьер.
– То есть… как через Барьер? Перепрыгнуть?
Имаго досадливо поморщился и шлёпнул себя по коленкам.
– Да нет же! Я тебе уже объяснил, что преодолеть его не может ни человек, ни какое-либо другое существо. Никакая часть мира не может самопроизвольно отделиться от него и вернуться к Источнику, просто пожелав этого. Весь остальной мир просто не позволит. Если говорить образно, человек – это выработанный в ходе эволюции инструмент Жизни, которым она проделывает дырку в Великом Барьере. Если выражаться точнее – канал или перемычку, пронизывающую Великий Барьер насквозь, через обе его границы – верхнюю и нижнюю.
Имаго сделал паузу – наверное, для того, чтобы я успел осмыслить то, что он сказал.
Я некоторое время оторопело стоял напротив него и молчал. Тема была просто головокружительной. Я пробовал представить картину, которую он рисовал передо мной, но ничего не получалось. Вопросы роем вихрились в моём сознании, но я не был в состоянии чётко сформулировать ни один.
Имаго с хитрой улыбкой наблюдал за мной и непринуждённо болтал ногами. Похоже, эта беседа забавляла его. Как, бывает, взрослого забавляет шутливый разговор с ребёнком. Но кто из нас на самом деле был здесь взрослый, а кто ребёнок…
Наконец я собрался с мыслями и спросил:
– Имаго, а зачем и кому вообще это нужно – продырявливать Великий Барьер?
Мальчуган протяжно вздохнул и закатил глаза.
– Прямо не знаю, как с тобой говорить! «Кому» и «зачем» – это неправильные слова! Кому и зачем надо рождать все эти миры? Некому и незачем! Нет у Источника специальной цели это делать, пойми! Такова его сущность – творить. И точка. И исчезают эти миры вовсе не потому, что кому-то зачем-то надо их уничтожать. Они просто не обладают изначальной самодостаточностью, как Источник. Они исчерпывают свой внутренний ресурс стабильности во времени, и всё! Куда им потом деваться? Только вернуться к Источнику. Вопрос в том, как это произойдёт. – Он сделал ударение на слове «как». – А тут есть разница! И эта разница имеет значение не столько для Источника, сколько для существ, которые частью этих миров являются.
– Так какое же это значение, Имаго? Я всё ещё не понимаю!
– М-да… – Имаго смерил меня долгим сочувственным взглядом. – Как всё запущено! И этот тип избран для выполнения миссии? Ладно-ладно, шучу! – поспешно добавил он, наверное, увидев мою удручённую физиономию. – Я всё время забываю, что говорю с человеком. Вернёмся к теме. Итак, целью эволюции является создание таких существ, которые способны пробурить в Великом Барьере канал сообщения с Источником. Это мы с тобой уяснили, так?
– Да, я это понял, Имаго. Но тогда позволь спросить – чья же всё-таки это цель? Если, этому, как ты говоришь, Источнику, или как там его, – всё равно, а мы, эти инструменты, сами не понимаем… Или даже если понимаем, но эта глобальная цель с нашей жизнью, – как мы, люди, сами её воспринимаем, – не имеет практически ничего общего…
– Я говорил, что это понять будет непросто, – Имаго пожал плечиками. – Принять ещё сложнее. Но тебе, – и любому, кто столкнётся с этим, – ничего не остаётся, как принять такое парадоксальное положение вещей. Эта цель и твоя и не твоя одновременно. Скажем так, в глубине Источника нет никакой цели. Но на периферии, на острие его действия в этом мире, на котором находишься ты, – она есть. И в этом смысле невозможно сказать точно, чья это цель, – твоя лично, всей Жизни или Источника. Точно так же, как невозможно провести границу, отделяющую тебя от Жизни, а Жизнь – от Источника. Надеюсь, я ответил на твой вопрос.
– Ну да, какие тут ещё могут быть вопросы… – пробормотал я.
– А осмыслив и приняв это, – продолжал Имаго, – тебе не так сложно усвоить и другую истину. А именно: цель, которая появляется у достаточно развитых существ, в данном случае у людей, – это направить траекторию всего мира по-другому. По-другому – если ты ещё не понял – значит, по отношению к тому, как развивались бы события, если бы в этой Вселенной никакой Жизни не возникло. Или, что почти то же самое, если бы Жизнь не развилась до уровня этих существ.
– Имаго, прости мою тупость, но какая всё-таки разница? Если исход этой, как ты говоришь, траектории всё равно один? Как это повлияет на судьбу мира?
Имаго снова долгим светлым взглядом посмотрел на меня. Я подумал, что он сейчас отпустит очередную ироничную реплику относительно моих умственных способностей. Но тут он на мгновение погрузился в задумчивость. Потом медленно, с нажимом заговорил:
– Вот тут мы подходим к самому главному моменту в нашем разговоре. И самому трудному для понимания. Твой вопрос кажется корректным только с точки зрения голого разума. Но разум не охватывает саму Жизнь, дело обстоит как раз наоборот. Понять то, частью чего он является – выше возможностей разума. Как бы тебе лучше сказать… Если Источник и может, выражаясь человеческими категориями, быть в чём-то заинтересован, так это в том, чтобы создавать миры с большей свободой и гармонией. Более совершенные, если хочешь. А для этого ему нужен всё более совершенный материал. Чем больше человек привносит в свой мир из Источника, тем более гармоничным и свободным становится этот мир. Само по себе это уже достойная цель, согласись. Но есть ещё более достойная и масштабная цель у существ, обладающих сознанием. Сотрудничество с Источником – это способ транслировать, переносить достигнутую в этом мире гармонию и свободу в другие творимые им миры.
– То есть, как бы помогать ему выдувать пузыри больше и радужнее? – Я решил съехать в шутку, потому что моё сознание уже не вмещало глобальности темы.
Мальчуган сдержанно усмехнулся.
– Ценю твой юмор. Если тебе угодно, можно провести и такую аналогию. Я ещё раз повторю, что для одного рационального мышления эта тема чересчур сложна и велика. Человеческий разум в поисках конечного смысла и целеполагания всегда пытается выпрыгнуть за пределы своих привычных категорий. Но по своему устройству максимум, на что он способен – это прийти к интуитивным понятиям, которые не может определить. Скорее, это даже не понятия, а символы, потому что относятся не к мышлению, а к непосредственно переживаемому внутреннему опыту. Вот для понимания того, о чём ты спросил, у вас, у людей, есть два таких фундаментальных символа – это «гармония» и «свобода». Если ты максимально глубоко осознаешь в самом себе, что стоит за этими символами, то сделаешь окончательный скачок к пониманию наиглавнейших истин. О том, кто ты, каково твоё место в мироздании, куда ты движешься и зачем. И почему – это к твоему последнему вопросу – Источник предпочитает гармоничное и свободное существование своих творений небытию и пустоте.
Сказанное им снова заставило меня задуматься.
– Ты прав, Имаго, – наконец сказал я. – Мой разум слишком мал, чтобы охватить такое понимание. И сам я ничтожен! Что я вообще могу?
– Кое-что всё-таки можешь, – со спокойной улыбкой ответил Имаго. – Для того ты и здесь. Однако хорошенько подумай: что есть на самом деле отдельный «ты»? Обычный человек привык считать «собой» одну из своих социальных ролей. Или набор нехитрых мыслей, которые ежедневно крутятся у него в голове. Или же собственный нежно любимый организм со всеми его желаниями и отправлениями. Но если твоё сознание хоть сколько-нибудь развито, то тебе должно быть понятно, что весь этот балаган к твоему подлинному «Я» не имеет отношения.
– Ну, я вообще-то тоже всегда так думал… Но чем же тогда, по-твоему, является моё или чьё-то ещё подлинное «Я»?
– Твоё настоящее «Я», – назидательно выговорил Имаго, – это и есть чистый элемент Источника в тебе как сложном конгломерате всякого и разного. Всё, что связано с целью и смыслом твоего существования, связано с Источником, его намерением и действием. То же самое можно сказать и про всех твоих собратьев, которые выполняют человеческое предназначение. Другое дело, что ты или кто угодно всегда может сойти с этого пути. Можно отказаться от роли активного преобразующего начала и выбрать роль пассивного материала. Можно даже выбрать роль такого материала, который сопротивляется. В любом случае, человек обладает внутренней свободой решить это для себя. Никто не принуждает к тому или иному выбору. На этом пути нет рекрутов, только добровольцы.
Он замолк, глядя на меня небесными глазами, и видимо, ожидая моей реакции.
– Имаго, у меня ещё куча вопросов, – промолвил я через силу. – Но у тебя, наверное, нет столько времени, чтобы их обсуждать. А у меня тем более.
Это в очередной раз рассмешило моего собеседника.
– Нет столько времени? – он зашёлся в очередном приступе заливистого хохота и забарабанил пятками своих сандаликов. – Определённо, ты пришёл сюда, чтобы меня повеселить! У меня – действительно нет времени, совсем нет! Это ты верно подметил! Я вне времени, поэтому и могу сидеть тут с тобой сколько угодно, болтая на разные темы. А у тебя его тоже не слишком много. Но по другой причине – ты человек. Поэтому, – тут он опять внезапно посерьёзнел, – будем, пожалуй, завязывать нашу занимательную, но несколько затянувшуюся беседу. Спрашивай, что там у тебя ещё осталось. А потом я дам то, что тебе понадобится, и ты пойдёшь вниз.
Он был прав – я был уже почти не в состоянии вмещать новую информацию. И сам чувствовал, что мне уже пора идти. Я решил задать вопрос, вертевшийся у меня на языке с момента, как я услышал об Источнике.
– Имаго, насколько я понял, способ, которым реализуется сообщение человека с Источником – это его сознание?
- Что ж, всё-таки не зря ты оказался здесь! – В голосе Имаго я даже услышал удовлетворение. – Не такой ты недогадливый, каким показался сначала. Ты почти верно сказал, но я уточню: центральная точка сознания. Его фокус. Самосознание. То самое непостижимое «Я», над природой которого столько думали ваши отдельные экземпляры. Это на самом деле просвет в Источник.
– Я понял… Но если просвет уже есть, зачем ещё что-то буравить?
– Одно отверстие просвета находится тут, – Имаго топнул подошвой сандалика по каменной площадке. – Если бы его не было, как бы ты здесь оказался? Но он не всегда открыт, даже для тех, кто иногда осознанно заглядывает за него. А канал, о котором я говорю, предполагает второе отверстие – в нижней границе Великого Барьера, где царит бессознательное. Это там, – он показал пальчиком вниз. Но мало его проделать, надо ещё удерживать этот канал открытым какое-то время. Чем дольше, тем лучше. Задача, прямо скажем, для человеческого существа очень трудная, на пределе его возможностей. И отнюдь не для каждого. Однако не значит – невыполнимая. Ты явился на территорию Соединения и взобрался на башню Жизни для того, чтобы хотя бы попытаться выполнить эту задачу.
– Да, я это понял, Имаго… Но скажи, а эти границы Великого Барьера – нижняя и верхняя, – они смыкаются где-то?
– Опять ты задаёшь вопрос, на который нельзя определённо ответить, – хмыкнул Имаго. – Понимаешь, эти границы существуют как бы и в пространстве вашего мира, и вне их. Я знаю, что ты не можешь это себе вообразить, но поверь, что дело обстоит так, как я говорю. Друг с другом они не сходятся – опять же, пока не сходятся. Но каждая из них замкнута сама на себя. Скажем, если смотреть на Великий Барьер извне, за пределами вашего мира, – эти границы подобны двум сферам, одна из которых находится внутри другой. Не в буквальном смысле, естественно. Речь о проекции из континуума с потенциально бесконечным числом измерений на ваше, трёхмерное. Если угодно, можно назвать верхнюю и нижнюю границы соответственно «наружной» и «внутренней». Но если смотреть изнутри, находясь в мире – они выглядят разделёнными, как пол и потолок.
– Да, такое у меня в уме не укладывается… – вздохнул я.
– Да ладно, не переживай по этому поводу, – Имаго махнул ладошкой. – Чтобы у тебя закончились вопросы, поясню ещё немного. Аналогично, границы Великого Барьера существуют и во времени, и вне его. От нижней границы к верхней, или, что то же, от внутренней к наружной – это общее направление вселенского времени. По сути, их взаимное расположение задаёт ход времени внутри вашего мира. И в этом-то смысл слов «верхняя» и «нижняя». Пока длится вселенское время, границы разобщены. Хотя правильней говорить наоборот, ибо время зависит от состояния границ. Когда верхняя и нижняя границы сольются, они исчезнут, и время существования вселенной вместе с ними закончится.
– И этот конец времени, если я тебя правильно понял, должен скоро наступить?
Имаго прищёлкнул языком.
– «Скоро», друг мой, – опять неправильное слово! Скоро по сравнению с чем? Никто не знает, как долго просуществует этот мир, и каков точный сценарий его исхода. Этот сценарий нигде и никем изначально не прописан, он непрерывно пишется и переписывается! В том числе и вашими, человеческими, усилиями.
– Имаго, так получается, Жизнь как явление в целом – она вся располагается между этими границами?
– Да, в ходе эволюции Жизнь растёт от нижней границы бессознательного к верхней, как дерево из почвы к небу. И отчасти тащит нижнюю за собой, превозмогая её сопротивление. По сути, это сопротивление всего остального материала, из которого сделан ваш мир. Ещё раз обращаю твоё внимание: верхняя и нижняя границы Великого Барьера сближаются. Это естественный и очень медленный процесс. Он может занять многие миллиарды лет. А Жизнь представляет собой тот же процесс, но идущий быстрее, и, более того, ускоряющийся. В лице отдельных своих единиц, таких как ты, – она достигает верхней, если можно так выразиться, сверхсознательной границы, у которой мы сейчас и находимся. Что это означает? То, что созданы все условия, чтобы максимально сблизить нижнюю и верхнюю границы Великого Барьера.
– Да, это я усвоил… Но хочу прояснить ещё одно. Если Жизнь находится, как ты говоришь, между теми двумя сферами, которые соответствуют границам Великого Барьера… То что же тогда находится во внутренней сфере?
– А как сам думаешь? – Имаго оттопырил нижнюю губу и потеребил её мизинцем, как будто желая меня поддразнить. И не дожидаясь ответа, продолжил: – Там, можно сказать, бессознательное ядро. Та часть вселенского материала, которая напрямую не участвует в Жизни. Всё то, что вы называете «неживой природой». Однако обращаю твоё внимание: граница между живым и неживым не абсолютна. Только человеческий ум проводит это разграничение, которого на самом деле нет. Живое возникло из неживого и обитает на нём, постоянно обмениваясь с ним веществом и энергией, и иначе существовать не может. Жизнь – это такая тонкая, но активная оболочка, скорее даже плёнка, окружающая огромное по сравнению с ним, но инертное ядро.
– Ну, это-то и я вполне понимаю, – кивнул я.
– Тогда должен понимать и суть того, что я втолковываю. Эволюция Жизни – это постепенное пробуждение Источника в глубине своего творения, которое находится в глубоком забытьи относительно своей истинной природы и происхождения. Жизнь преодолевает инерцию материала, из которого создан мир. Она, если угодно, является катализатором обратного исхода всего мира к Источнику. Но по направлению времени это вперёд, а не назад!
Я некоторое время молчал, пытаясь осмыслить то, что сказал собеседник. Я ещё не встречал такую трактовку понятия Жизни в целом. То, что вещал этот мальчуган, казалось невероятным и по-прежнему не до конца понятным. Но никак не получалось сформулировать очередной вопрос так, чтобы он звучал не по-дурацки. Наконец я выдал:
– А что же будет потом? После того, как Великий Барьер исчезнет?
– Что будет? – переспросил Имаго с улыбкой. – Ну… – он мотнул головой к небу, – примерно вот это и будет. То же, что и было! Может, немного иначе, даже в чём-то и повеселее… Хотя, должен в который раз тебя поправить, слово «будет», впрочем, как и «было» – неверное в данном контексте. Оно относится ко времени, а то, что «будет», как ты выражаешься, – вне времени. Наступит состояние, в котором пребывает всё сущее изначально, а там нет привычных тебе категорий пространства и времени. Если тебе угодно, определённый аспект этого состояния, связанный с переменами, можно назвать и временем. Но оно не такое, как стрела – прямое и однонаправленное, а совсем другое. Не линейное, а петлеобразное, и во всех возможных направлениях.
– Не могу такое даже примерно себе представить… – пробормотал я.
– Тебе пока и не надо, – хихикнул Имаго и по-обезьяньи потёр ладошки одна о другую. – В своё время узнаешь!
Слова «своё время» он выговорил даже как-то издевательски.
Я опять помолчал, справляясь с впечатлением от всего, что вывалило на меня это сверхъестественное создание в образе милого ангелочка. Потом превозмог себя и спросил ещё об одном, что никак не мог охватить мой разум:
– Неужели всё это может произойти в результате усилий одного человека? Неважно, моих или чьих-то ещё?
– Ну конечно нет! – развёл руками Имаго. – Уже устал повторять, последний раз поясняю. Когда я говорю, что на исход мира влияет сознание, я всего лишь имею в виду следующее. Естественное течение этого процесса регулируется и в определённой степени ускоряется непосредственным воздействием Источника. Воздействием через сознательное усилие отдельных человеческих существ. Каждое из них может локально и временно соединить Небо и Землю, то есть верхнюю и нижнюю границы Великого Барьера. Но только в пределах своего физического существа, и на то время, пока оно живёт, понимаешь? Это приблизит момент исчезновения Великого Барьера, но само по себе его, разумеется, не уничтожит. Что такое Вселенная и что такое человек по сравнению с ней? Представь, и твой вопрос отпадёт сам собой.
Я и сам понимал, что произнёс нечто неразумное. Но тут трудно было задавать разумные вопросы. Всё же я не мог удержаться ещё от одного.
– Имаго, значит, все эти мифы разных народов о грядущем конце света, все эти библейские и прочие пророчества… Люди всегда знали об этом?
– В определённом смысле можно сказать и так. Человеческие существа на протяжении своей истории интуитивно понимали, что это всё – Имаго обвёл рукой пространство вокруг башни, – когда-то имело начало и когда-нибудь закончится. Они сочинили множество разных устрашающих баек о том, когда это случится, и как будет происходить. Конец чего-то важного у вас неизменно ассоциируется со смертью или катастрофой. А тут речь обо всём мире, не мудрено! Но все эти сказки весьма далеки от истинного понимания того, что такое «конец света». Так же как они далеки от понимания его начала. Исход будет совсем не таким, каким его представляют всевозможные человеческие религии и философии. И даже ваше так называемое научное знание в своих прогнозах о судьбе Вселенной неизменно попадает пальцем в небо!
Имаго ткнул указательным пальчиком вверх и снова рассыпался серебристым смехом. А я отметил про себя: до чего же ярко в этом удивительное существе выражено артистическое начало!
– А как на самом деле это произойдёт и когда – продолжал мой собеседник, – этого тебе никто не скажет. Даже я. Тут, пойми, заранее, кроме финальной точки, ничто не определено. В общем ходе событий всегда есть место неустранимому элементу случайности. А человек вносит в это общее течение свою лепту, исходя из имеющейся у него, как ни крути, свободной воли.
– Да, если такова роль человека в мире, она впечатляет… Но я ещё вот что хотел спросить. Этот, как ты говоришь, сценарий существования и конца для разных миров… он всегда разный?
– Абсолютно точно! – воскликнул Имаго. – Каждый раз всё происходит по-новому. Источник никогда – понимаешь, никогда! – не копирует судьбу новорождённого мира. И такое положение вещей, по-моему, к лучшему. Представь себе, если бы всё бесконечно повторялось, как испорченная пластинка. Тебе не кажется, что это было бы ужасно? Не говоря уж о том, что просто бессмысленно. А ведь некоторые из ваших, с позволения сказать, мыслителей додумались до такого. «Вечное возвращение», тьфу! – он брезгливо поморщился. – Впрочем, что с вас взять…
– Ладно, Имаго, спасибо тебе за лекцию… – я глубоко вздохнул. – Всё это так сложно! Но считай, что ты мне рассказал, – я, в общем, примерно понял. Мне, наверное, уже пора.
– Погоди, – Имаго легко соскочил со своего сидения, – ты тут задал кучу вопросов, и всё не о том, что тебя ждёт дальше. Разве можно быть таким беспечным? Это мне простительно, но уж никак не тебе!
Действительно, беседа с ним на метафизические темы так поглотила моё внимание, что я забыл, зачем пришёл сюда.
– Конечно, и об этом я хотел бы знать! Я спущусь туда, вниз, и что дальше?
– Да не спеши ты, послушай! Спуск начинается отсюда, – Имаго показал пальцем на вторую дыру в каменном полу, такую же, как та, из которой я выбрался наверх. – И он идёт по внутренней стороне башни. Сразу тебя должен предупредить: этот путь непростой и опасный. Тебе понадобится Свеча.
– Свеча? – удивлённо переспросил я.
– Я так это называю, – Имаго подошёл ко мне и протянул руку ладонью вверх.
На его ладони вспыхнул язычок пламени, похожий на огненную фиалку. Центр огонька был белый, а по краям фиолетового цвета. Даже на солнце этот огонёк выглядел ярким.
– Это концентрированный сгусток энергии наивысшего качества, – пояснил Имаго. – Той самой, что задействована в процессе самосознания.
– Чьего самосознания? – спросил я, машинально протягивая руку и тоже открывая ладонь.
– Чьего угодно, – усмехнулся Имаго. – Она универсальна и никому не принадлежит. А как ты думал? Но на время будет твоей. Держи!
Огненный цветок перескочил с мальчишеской ладони на мою. Я ощутил в том месте, где он соприкасался с кожей, лёгкое покалывание. И больше ничего.
Я зачарованно смотрел на этот живой огонёк, трепещущий у меня в руке.
– Можешь сжать ладонь, не бойся, – сказал Имаго. – Когда будет нужно, он снова появится.
Я стиснул руку в кулак, разжал – подарок Имаго исчез, будто и не было его.
– Должен тебя предупредить, – добавил Имаго, – когда будешь спускаться, непременно встретишь такое, что тебе не понравится. Жизнь – это не только радость свободного бытия. На физическом уровне это ещё и непрестанная борьба за существование, это также страдание и смерть. Там, в пространстве башни, обитает немало сил, которые не прочь полакомиться отдельной живой единицей. Но если ты со Свечой, они к тебе побоятся сунуться. Однако самое трудное ждёт тебя в самом низу башни, у Земли.
– А что там, Имаго? – сдерживая волнение в голосе, спросил я.
– Там ты встретишь Стража Земли. Он охраняет нижнюю границу Великого Барьера. Пересечь эту границу мало кому из людей удавалось. Впрочем, как и верхнюю. Но тот Страж, скажу я тебе, вовсе не такой любезный, как Страж Неба.
– Господи, – пробормотал я. – Каков же он из себя, если от вида Стража Неба я чуть не обделался?
– Чаще всего Страж Земли принимает облик огромного дракона, – Имаго вдруг растопырил пальцы, выпучил глаза и оскалился, потом засмеялся. Ему было весело, но не мне.
– Но кого ты увидишь, – продолжал он, – точно тебе не скажу. Отдельных посетителей он может порадовать и другими образами.
– Я что же, должен сражаться с этим драконом и победить его?
– Тебе не придётся вступать в схватку со Стражем Земли, – успокаивающе сказал Имаго, – ваши силы несоизмеримы. Да от тебя этого и не требуется. Но надо пройти мимо него, ещё ниже. Огонь Свечи тебе поможет. Главное – как бы тебе ни было страшно, не показывать своего страха. И быть твёрдым в своей решимости. Я почему-то думаю, что у тебя получится. Но и это ещё не всё, с чем ты столкнёшься.
– Имаго, не пугай меня так! Что ещё?
Мальчуган окинул меня долгим сапфировым взглядом. Казалось, он раздумывал, что мне сказать. Я терпеливо ждал.
– Твоя собственная Тень, – наконец вымолвил он.
– Моя тень? – переспросил я. – В каком смысле?
Имаго вздохнул.
– Объяснять подробно, – это ещё столько же времени потратить, – с печалью в голосе проговорил он. – Попробую максимально кратко. Я тебе говорил, что эволюция Жизни – это ускоренное движение части материального мира в том же направлении, в котором движется и весь остальной мир. Эта ускоряющаяся часть является проводником более сильного действия Источника. А другая часть, большая и инертная, оказывает сопротивление. Она тормозит, потому что не может двигаться столь же быстро. Это тормозящее сопротивление направлено вспять течению Жизни. Представил себе?
– Да, это понятно… – кивнул я. – И оно, должно быть, тем сильнее, чем быстрее течёт река Жизни?
– Ага, соображаешь! Всякий отдельный организм испытывает это общее сопротивление, большее или меньшее, в зависимости от уровня своего эволюционного развития. В человеке, естественно, оно достигает максимума. Представь: за тобой тянется длинный эволюционный шлейф всех трудностей, которые испытала Жизнь, пока видоизменялась на пути от мёртвого вещества, от камня – к человеку. Этот шлейф соткан в числе прочего из сил, которые тянут тебя назад, в эволюционное прошлое.
– Ясно, но при чём тут Тень?
– Сейчас поймёшь. У человека, который идёт по твоему пути, это постоянное сопротивление концентрируется в некое образование внутри него. Оно похоже на нечто самостоятельное, но на самом деле паразит. Наподобие того, как в организме зарождается и растёт раковая опухоль.
Я невольно вздрогнул при этих словах. Я же в той реальности, откуда пришёл – доктор. И знаю не понаслышке, что это такое.
– Да-да, именно так, – заметив мою реакцию, продолжил Имаго. – Оно как бы оживает, приобретает черты отдельной личности, связанной с этим человеком, но с противоположным стремлением. Возникает своего рода тёмный антипод идущего по Пути. Можно сказать, это внутренний враг, который будет препятствовать исполнить ему своё предназначение. Я бы назвал его индивидуальной Тенью.
– И где же эта… моя Тень? – я недоумённо огляделся по сторонам.
– Здесь её не видно, – загадочно ухмыльнулся Имаго. – Что и не удивительно. Но когда окажешься внутри башни и пойдёшь вниз, она в какой-то момент проявится. Ибо там – её епархия. И чем ниже ты спускаешься, тем Тень становится сильнее. Помимо всего прочего тебе нужно выдержать битву с ней. А это может оказаться труднее, чем всё остальное.
– Боже мой, и зачем мне всё это? – невольно вырвалось у меня.
– А никто и не обещал, что будет легко, – с ехидцей отреагировал Имаго на мою реплику. –Раз ты встал на Путь, ведущий к исполнению человеческого предназначения, значит, будь добр идти до конца! Ты, конечно, можешь остановиться, свернуть, пойти назад. Повторяю, это только твой выбор! Но как бы тебе потом не корить себя за малодушие всю оставшуюся жизнь. Не пожалеть о великой возможности, которую ты упустил…
Я стоял молча, не зная, что ему ответить.
– Ладно, – промолвил Имаго подбодряющим тоном, – что-то же тебя подвигло на Путь! И раз ты оказался на нём, значит, у тебя есть шанс пройти его достойно. Надеюсь, общение со мной не прошло для тебя даром. Пожалуй, у меня больше нет причин тебя задерживать.
– Благодарю тебя за всё, Имаго! – сказал я с чувством. – Пойду и я.
– Да не за что, – мальчуган с улыбкой помахал мне ладошкой. – Удачи тебе!
Я кивнул и направился к отверстию, за которым мне предстоял спуск. Перед самой дырой я оглянулся, но на площадке уже никого не было.
В следующее мгновение окружающий меня воздух замерцал, закружился в быстром вихре. Потом всё вокруг померкло, а каменный пол под ногами провалился. Я стремительно полетел куда-то вниз, в темноту. Падение продолжалось, казалось бы, целую вечность, потом внезапным толчком остановилось. Мой очередной опыт закончился.
Я прервал чтение. Голова шла кругом. Впечатление от рукописи становилось всё сильнее. Начавшись с заметок, выдержанных в суховатом академическом стиле, она постепенно приобретала черты литературного произведения. А последняя часть, которую я только что прочёл, уже совсем напоминала какую-то окрошку из фэнтези и философской мистики.
На сегодня уж точно хватит. Продолжу завтра. А сегодня… Пожалуй, стоило бы немного пройтись. Я глянул на часы – половина четвёртого. Времени до конца дня ещё достаточно. Может, потратить его с пользой? Как говорится, куй железо, пока горячо.
Я вышел из кабинета Е.Г., запер дверь на замок и отправился к Тамаре Сергеевне. К счастью, она оказалась на месте.
– Ну, как ваши успехи? – живо осведомилась она. – Удалось что-нибудь накопать?
– Как вам сказать… – ответил я уклончиво. – Есть у нашего друга некоторые любопытные материалы. Но такое всё, знаете ли, неконкретное…
На всякие уточняющие вопросы я бы сослался на содержимое шкафов. Но не стола.
Однако заместительница не стала ничего выпытывать. Наверное, думала, что у Е.Г. ничего экстраординарного и не могло найтись. Понятно, я и сам пару дней назад не представлял, какова внутренняя сторона его опытов.
– А как он сам? – поинтересовался я в свою очередь.
– Всё так же, – ответила женщина. – Состояние стабильное, в сознание не приходит.
– Даже не знаю, хорошо это или плохо… – горько усмехнулся я. – Тамара Сергеевна, я хочу вернуться к нашему разговору о том, чтобы и мне пройти погружение. Можно сегодня?
– Сегодня? – переспросила она.
По её интонации можно было понять, что относится она к моей затее без энтузиазма.
– Ну да, а чего тянуть? Если есть возможность, я бы…
Тамара Сергеевна посмотрела на часы.
– Знаете, у нас вообще-то погружения если и проводятся, то с утра. Депривационную камеру надо подготовить, аппаратуру отрегулировать, операторов посадить как минимум двоих. Вы что же, думаете, это так просто – захотелось, взял и залез?
– Нет, конечно, я понимаю. Но ещё целых полдня! А я ненадолго.
Я видел, что ей не особо-то хочется заморачиваться с организацией опыта для меня. Но и отказывать мне напрямую вроде было неудобно. Собственно, ведь участие в опытах было включено в моё пребывание здесь, и было санкционировано самим Е.Г. И потом, она ж пообещала… И поэтому решил надавить на жалость:
– Ну, очень прошу вас! Я готов даже за свой счёт, если там какие расходы.
– Хорошо, – подумав, сказала она. – В порядке исключения вам устроим. Но ненадолго. Пятнадцать минут, не более.
– Вот и отлично! – обрадовался я. – Просто не нахожу слов, чтобы выразить вам свою благодарность!
– Пока рано благодарить, – сдержанно улыбнулась женщина. – Надо ещё свободный персонал найти. Идите пока в четырнадцатый корпус и ждите меня в вестибюле.
*
Я без труда нашёл нужный корпус, который оказался небольшим двухэтажным строением. Над входной дверью висела табличка: «Отделение специальных процедур». Холл внизу был пустынным – никого, кроме дежурного на вахте. Я сел на диван со столиком возле окна и какое-то время сидел в ожидании, рассеянно листая глянцевые журналы. Я старался быть и выглядеть спокойным, но в душе испытывал волнение. Мне предстояло то, чего я в жизни никогда не делал. Это как если бы я готовился к прыжку с парашютом или к восхождению на высокую гору.
Примерно через полчаса в холл вошла Тамара Сергеевна в сопровождении незнакомых мне мужчины и женщины в синих комбинезонах.
– Это наши операторы наблюдения, – она представила своих коллег. – А это наш особый клиент. Прошу любить и жаловать! Ну что, готовы?
– Готов, – подтвердил я.
– Надеюсь, клаустрофобией не страдаете? – осведомилась Тамара Сергеевна. – А то я вас забыла предупредить. Таким людям без специальной подготовки категорически противопоказано.
– Нет, слава богу, – поспешил я заверить её. – С этим проблем никогда не было.
– Вот и хорошо, – кивнула она. – Прошу за мной.
Мы сели в лифт и, спустившись этажом ниже, оказались в небольшой комнате. Вот, значит, какое это помещение для депривации.
Оно размером со среднюю жилую комнату. Освещено неярким светом светодиодных ламп. Здесь непривычно тихо. Стены, пол и потолок сплошь обшиты неизвестным мне материалом – кажется, какое-то полимерное покрытие. Три выхода: один – к лифту, откуда мы пришли, и два – в соседние помещения. Посреди комнаты находится сама депривационная камера. Она похожа на барокамеру, но откидная дверца у неё непрозрачная, она снаружи металлическая и выглядит довольно массивной. Внутри – нечто вроде большой ванны, скорее даже джакузи – с отверстиями в стенках.
– Стены в этом помещении звуконепроницаемые, – пояснила Тамара Сергеевна. – Вентиляция бесшумная. Эта ёмкость наполняется раствором хлорида кальция. Плотность и температура этого раствора выдерживается как у человеческого тела. Вы плаваете в ней свободно, как бы парите в невесомости. Таким образом, аннулируются тактильные и тепловые ощущения, а также те, которые связаны с рецепторами вестибулярного аппарата. Ну и, естественно, в закрытой камере вы будете полностью изолированы от света и звука. Воздух для дыхания подаётся и отводится через вот эти специальные отверстия. К вискам, к запястьям и к груди присоединяются датчики, с помощью которых операторы будут отслеживать ваше состояние в течение всего сеанса депривации. Они будут находиться в соседней комнате. Это – обязательное требование, для вашей же безопасности. Вот здесь кнопка сигнала связи. Если почувствуете себя плохо, вообще в случае любого дискомфорта, физического или психологического – немедленно нажимайте. Выбраться из камеры вы при желании можете сами, – видите, это рычаг, которым камера открывается.
– Да, всё понятно, – сказал я.
– В той комнате принимаете душ и оставляете одежду. После этого ложитесь в камеру, к вам крепятся датчики. Потом камера заполняется раствором и закрывается. Сеанс начинается после того, как операторы проверят связь и выключат освещение. Вам дадут светозвуковой сигнал и сеанс начнётся. По истечении пятнадцати минут вам подадут сигнал об окончании.
– А может, всё-таки дадите мне больше времени? – неожиданно для себя спросил я. – Пятнадцать минут – это ведь совсем ничего!
– Нет, и не просите, – отрезала Тамара Сергеевна. – Мы же с вами договаривались! Я и так пошла вам навстречу против инструкций. Неизвестно ещё, как вы выдержите эти пятнадцать минут!
– Да, вы правы, конечно… Хорошо, пятнадцать так пятнадцать. Давайте тогда начнём.
– Ещё перед началом необходимо подписать вот это, – женщина протянула мне какую-то бумагу.
– Что это? – я недоумённо воззрился на неё.
– Необходимая бюрократическая формальность. Сами понимаете, от нас требуют.
Я пробежал документ глазами: «Я, такой-то, подтверждаю, что добровольно соглашаюсь… осведомлён о возможных последствиях для здоровья… в случае возникновения таковых… не имею претензий к администрации и обслуживающему персоналу… место для подписи, число».
– Ну да, – усмехнулся я, – понимаю, и себя самих надо подстраховать.
Потом взял у Тамары Сергеевны ручку и поставил на листке свою подпись.
– Всё, – сказала она, забирая бумагу. – Я пошла, оставляю вас на попечение наших сотрудников. Хороших вам впечатлений!
– Спасибо, – пробормотал я.
Тамара Сергеевна скрылась за дверью. Я пошёл в душевую кабинку, которая находилась в соседнем помещении. Тем временем сопровождавшие нас мужчина и женщина что-то там колдовали над установкой для депривации. Когда я, завернувшись в простыню, вышел, они уже находились в соседнем помещении, за плотно закрытой дверью. Однако наверняка видели меня – на стене висела камера слежения.
Я скинул простыню, забрался в камеру и улёгся. Думал, что сейчас спиной придётся ощутить неприятный холод металла. Но оказалось, что внутренняя поверхность того, что я принял за ванну, была покрыта слоем пластика. А может, она целиком была сделана из этого материала – я не разглядел.
В комнату вошёл мужчина-оператор. Он без лишних слов присоединил к моим рукам, груди и голове миниатюрные датчики с тонкими проводами, протянутыми сквозь дверцу камеры. Потом нажал где-то на корпусе камеры кнопку, и из отверстий в ванну хлынула бесцветная жидкость. Тёплая и вязкая, как сироп. Она быстро обволокла моё тело, и я почувствовал, что медленно всплываю по мере того, как ванна наполнялась. Ощущение было подобно тому, какое я испытал, когда в своё время купался в Мёртвом море. Я плавал, как пробка, практически не ощущая веса своего тела.
– Готовы к началу? – деловито спросил мужчина.
– Готов, – кивнул я.
– Если что не так, нажимайте на эту кнопку, – проинструктировал он меня повторно. – Я вас закрываю!
– Поехали! – улыбнулся я.
Оператор, сдержанно улыбнувшись мне в ответ, захлопнул дверцу камеры. Меня разом охватили кромешный мрак и глухая, мёртвая тишина. «Ещё должен быть сигнал», – ворохнулась беспокойная мысль. И вправду: через полминуты прямо над моим лицом вспыхнул свет, и раздалось мелодичное гудение. Это продолжалось пару секунд. Потом снова наступили темнота и беззвучье. Погружение началось.
*
Первые несколько секунд я слышал, как бьётся собственное сердце, и кровь толчками отдаётся в висках. Состояние было крайне непривычное. Я остался наедине с собою, со своим организмом и сознанием. И сейчас они дуэтом и довольно-таки нервно давали понять, что со мной творится что-то не то.
Совершенно не чувствовать веса собственного тела и одновременно утратить какую-либо связь с внешней средой! Я раньше и не думал, что эти элементы восприятия настолько прочно встроены в наше ощущение самих себя в мире. Оказалось, стоит только на время устранить их – и чувство реальности теряет опору.
В какой-то мере я был готов к необычным переживаниям. Во-первых, уже был знаком с ними заочно. Во-вторых, настраивал себя заранее. И к тому же я знал, что все меры предосторожности приняты, я под наблюдением, и ничего плохого со мной не случится. Поэтому сознание быстро свыклось с тем, что к нему не поступает ничего извне. Понемногу успокоилось и сердце. Примерно через пару минут, насколько я мог отследить время, самочувствие выровнялось. Подобно эмбриону в материнской утробе, я уже не чувствовал чуждости среды, в которой находился.
Тело перестало подавать панические сигналы. Но в сознании всё ещё судорожно, хаотично метались обрывки мыслей и всевозможные бессвязные образы. Это было похоже на состояние, когда после бурно проведённого и наполненного впечатлениями дня начинаешь проваливаться в сон, продолжая это осознавать. Потом прекратилось и это. Прекратилось не сразу, постепенно, как стихает метель. Внутри меня обозначилась некая область абсолютного затишья. То ли весь этот пёстрый и беспорядочный хоровод втянулся в неё, как мусор в пылесос; то ли она сама, подобно жадной аморфной протоплазме, раскинула щупальца и поглотила всё вокруг себя.
Постепенно терялось и всякое ощущение того, что моё туловище как-то расположено в пространстве и занимает некоторый объём. В определённый момент появилось чувство, что у тела вообще нет границ, что оно расплылось во всех направлениях и слилось с окружающим миром. И само пространство, сама эта темнота и тишина, в которые я погрузился, странным образом стали оживать и двигаться.
Темнота клубилась, как дым, сгущаясь, обволакивая и окутывая меня со всех сторон. У темноты появилась своя фактура и плотность, у тишины – свой многоголосый и неумолчный хор. Тишина вибрировала и пульсировала, неописуемым образом распадаясь на сотни, тысячи неслышных обертонов. Одновременно с тем где-то глубоко внутри своего существа, – там, куда исчезли все мысли, – я различил светящуюся белую точку. Она, как далёкий огонь маяка в ночи, разгоралась всё ярче. Свет шёл именно откуда-то изнутри меня самого, и был совсем не похож на любой другой из знакомых мне. Это был живая, концентрированная капля световой энергии. Почему-то я был уверен, что она принадлежит не этому миру и даже не мне, а какой-то иной реальности.
Не знаю, сколько времени прошло – я утратил всякое ощущение продолжительности событий. Но с того момента, как я увидел этот точечный источник света, весь этот шевелящийся мрак, липнущий ко мне со всех сторон, вся эта вибрирующая беззвучная какофония начали двигаться упорядоченно. Сначала медленно, потом всё быстрее, по мере того, как усиливалось сияние, – тёмный гудящий хаос стал вращаться вокруг точки, закручиваясь в воронку. И параллельно с этим меня охватило чёткое ощущение неотвратимости того, что должно произойти.
Краем сознания я понял, что наступает какая-то новая фаза в моём погружении. И тут память выбросила фрагмент дневниковой записи Е.Г. Он упоминал о резонансной волне, которая приходит и переносит в… Куда же?
Да, это было более всего похоже на волну во время шторма. Но такую волну, которая накатила разом со всех возможных направлений и сошлась в одно место. И такой огромной силы, которой не было никакой возможности сопротивляться. Она подхватила всё мое существо, как щепку, стремительно закружило в гигантском водовороте, и понесло по спирали ТУДА. К сияющему просвету, который был центром всеобщего вихря. Несколько мгновений продолжался головокружительный полёт в бездну. Я воспринимал чем-то похожим на зрение, как быстро увеличивается в размерах это светящееся нечто, навстречу которому я мчался с сумасшедшей скоростью. Последние мгновения полёта можно было сравнить с тем, как если бы я вылетел из огромной тёмной пещеры или какого-то подземелья на свет.
Этот свет был таким ярким, что всё моё существо разом скукожилось. Словно восприятие свернулось в клубок, как ёж при виде опасности.
Я и не заметил, как чувство собственного тела вернулось ко мне. Но вернулось каким-то странным образом. Я опять слышал биение своего сердца, своё учащённое дыхание, шум крови в ушах. И вновь ощущал границы своего туловища. Чувствовал, что оно имеет вес и соприкасается с чем-то твёрдым и шероховатым.
И глаза мои – да, я открыл глаза, – они различали свет и всё, что меня окружало; всё, что было не-мною. Я был опять отдельной воспринимающей единицей. И всё-таки у этой единицы сейчас было трудно описуемое словами, но устойчивое и несомненное ощущение, что всё стало каким-то другим. И я сам был другим.
Я лежал на боку, подогнув ноги, прямо на земле. Странно, я помню, что совсем недавно был без одежды. Но сейчас на мне было надето всё то, что было… до того как…
Когда? Где это было? И где я нахожусь сейчас?
Я принял сидячее положение и огляделся по сторонам. Кругом была сухая каменистая земля, а над головой было безоблачное небо, в котором ярко сияло солнце.
Я встал и ещё раз окинул взглядом местность. Во всех направлениях монотонно тянулась пустынная местность. Подобный ландшафт я где-то уже видел… вспомнил – в Гоби, несколько лет назад путешествуя по Монголии. Потрескавшаяся от жары, иссушенная почва, кое-где камни, небольшие пожухшие пучки жёлтой травы и кустики. Стояла мёртвая тишина, кругом не было видно ни одного существа. Унылый и однообразный пейзаж.
Только далеко впереди, у самой линии горизонта, мрачно возвышался тёмный силуэт, напоминавший гигантскую металлургическую домну. Та самая башня.
Похоже, меня занесло в то место, которое мне было уже знакомо по записям моего друга.
Как оно называлось в дневнике? Да, «территория Соединения».
*
Я попал сюда с первого раза. Без всяких долгих подготовительных экспериментов. Как такое могло произойти?
Об этом можно только гадать, но сейчас главное – определиться, что делать дальше.
Немного поразмыслив, я решил, что выбор у меня невелик. Либо сидеть и ждать неизвестно чего, либо идти. Идти к башне, потому что больше некуда.
Хотя сам вид этого сооружения вызывал смешанное чувство страха и изумления. Е.Г. в своих записях совершенно точно передал первое впечатление, которое производила эта громада.
Определённо, было в ней что-то зловещее. Но в то же время необъяснимо притягательное. Она как будто звала издалека неслышным голосом, и этот зов проникал в сознание.
Я уже сделал было первый шаг в направлении башни, но тут меня кто-то окликнул.
Человеческий голос прозвучал за спиной так неожиданно, что я вздрогнул. Обернувшись, я увидел старика в длинном плаще и широкополой шляпе. Он стоял в нескольких шагах, опираясь на посох, и внимательно смотрел на меня. Что это старик, я понял по длинной седой бороде и глубоким морщинам, избороздившим его загорелое лицо. Пару мгновений я пялился на этого загадочного незнакомца, облик которого вызывал ассоциации с сюжетами средневековых баллад. Откуда он вдруг взялся, и как вообще мог здесь оказаться ещё кто-то кроме меня? Потом меня осенило: это же Странник, с которым встречался Е.Г. – тот самый Странник собственной персоной! Он не был галлюцинацией или плодом чьей-то фантазии. Это был обитатель здешнего мира – настолько же реальный, как и я в этом мире, как и сам этот мир.
– Вы Странник? – непроизвольно вырвалось у меня.
Старик улыбнулся.
– Ты верно догадался. Понимаешь, почему ты здесь?
Я от волнения сглотнул сухим горлом.
– Не знаю… Наверное, потому, что я хочу понять, что случилось с моим другом… Который был здесь недавно. Он пошёл туда, – я указал в сторону башни. – Ну, вы знаете.
Странник кивнул. Его глаза смотрели из-под тяжёлых век мудро и спокойно.
– Твой друг в беде, – выговорил он размеренно. – Если хочешь ему помочь, поторопись! У тебя мало времени.
– В какой беде, уважаемый? – дрожащим голосом спросил я.
Да, я знал, в какой он беде там, откуда я пришёл, откуда явились сюда мы оба. Но я не знал, что же случилось с ним здесь. Я только был уверен, что это и является настоящей причиной того, что случилось с моим другом там.
– Насколько я догадываюсь, он вступил в схватку с силой, которую ему одному не одолеть. Это произошло в самом низу башни. На уровне Земли, а может быть, и ниже. Больше я ничего тебе не могу сообщить.
Значит, Е.Г. добрался до… как у него это называлось? – до нижней границы Великого Барьера. И возможно даже за неё. И там он встретился с чем-то таким… Я помолчал немного, осмысливая сказанное Странником, потом спросил:
– Как мне попасть туда?
– Так же, как и любому другому человеку. Чтобы тебе достичь того места, надо сначала взойти на самый верх башни. Это сможет только тот, кто пройдёт испытание Стража Неба. А потом оттуда путь вниз, но уже другим маршрутом.
– Уважаемый, почему так сложно? Зачем сначала наверх?
– Потому что таков закон Пути. Человек не может коснуться нижнего предела Земли, не получив разрешения Неба. Небо щедро и милостиво, и оно даёт человеку силы. Без них он ничтожен и слаб. И уж точно ему не одолеть Пути. А других путей нет.
Он говорил несколько витиевато, но я безотчётно верил ему. Кто ещё мог мне что-либо посоветовать?
– Как я могу помочь своему другу, уважаемый? Что я должен делать?
– Надо проделать его Путь. Больше мне нечего сказать. Сам поймёшь в Пути. У тебя есть решимость, и ты сможешь пройти его достаточно быстро. И если дальше проявишь себя с лучшей стороны, получишь помощь Неба.
Я ожидал от него каких-то подробных объяснений, но, наверное, это было с моей стороны чересчур. Этот персонаж мог только направить меня, куда следовало.
– Благодарю тебя, уважаемый, – сказал я упавшим голосом. – Ну что же, тогда я пойду?
– Погоди немного, – Странник остановил меня жестом. – Тебе надо пополнить запас сил.
Он снял котомку, висевшую у него за спиной, порылся в ней и извлёк пузатую фляжку.
На вид она была керамическая – сделанная из глины или чего-то в этом роде, и оплетённая кожаными ремешками. Странник вынул пробковую затычку из горлышка и протянул фляжку мне.
– На, сделай три глотка!
– Что это, уважаемый? – удивлённо спросил я, принимая обеими руками диковинный сосуд.
Он оказался увесистым и неожиданно прохладным. Внутри плескалась какая-то жидкость.
– Жизненный эликсир, если позволительно так назвать. Пей, не бойся! Это тебе пригодится. Но не более трёх глотков. Мне не жаль, но излишек навредит тебе.
Я запрокинул сосуд и осторожно глотнул три раза его содержимое. Напиток имел сильный цветочный аромат и обжигающий вкус, как будто я пил крепкий алкоголь. Но это было что-то другое. Через несколько секунд я почувствовал, как изнутри моё тело наполняется теплом. Потом согревающие ручейки побежали к рукам, ногам, голове. Я ощутил прилив бодрости и желания действовать. Такое, бывало, охватывало меня в лучшие моменты канувшей в лету юности.
– Спасибо, это и вправду действует, – сказал я, возвращая старику фляжку.
– Я предлагал и твоему другу, – усмехнулся Странник, – но он отказался. Гордый человек, всё хочет сделать в одиночку. Но на Пути надо уметь принимать помощь других, равно как и оказывать её другим. Я думаю, из-за непонимания этого он оказался в трудном положении.
Вот как, подумал я. Об этом в своих записях Е.Г. не упомянул.
– А сейчас иди, – сказал Странник. – Поднимайся по лестнице вокруг башни. Вход на лестницу найдёшь у подножия. Главное, не бойся, будь несгибаем в своём намерении. И не теряй времени! Пусть Небо тебя хранит!
Он повернулся и зашагал в одном ему известном направлении. Я некоторое время смотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на башню. Е.Г. пропал где-то там…
Не пропаду ли и я, если пойду туда?
Некоторое время я стоял, собираясь с духом. Потом, наконец, решился, сделал шаг и…
Воздух вокруг словно бы внезапно сгустился, а солнечный свет стал быстро меркнуть. Как будто всё, бывшее вот только что реальным, на самом деле оказалось фантасмагорической декорацией, которую вдруг стали сминать и комкать чьи-то чудовищные невидимые руки. Несколько мгновений – и эта сухая каменистая почва, и дрожащий от зноя воздух, и синее бездонное небо – всё смешалось в мутное, быстро вращающееся марево.
Весь свет мира как будто бы снова стянулся в яркую точку. Я опять оказался подхваченным мощным вихрем, который закручивался вокруг этой светящейся точки. Но на сей раз я столь же стремительно удалялся от неё, летя в чёрную неизвестность по длинному тоннелю. Это захватывающе дух движение сопровождалось свистом, переходящим в гудение, а затем в мощный оглушительный рёв.
Потом движение стало плавно замедляться, рёв постепенно стих, превратившись в странно знакомый звук, протяжный мелодичный. Точка, которая светилась всё слабее, вдруг стала пульсировать. Я встрепенулся и разжал веки.
Над моим лицом мигала светодиодная лампочка, а тот звук оказался мелодичным сигналом, который подавали мне операторы.
Мой первый опыт погружения завершился.
*
Сидя после ужина в своём номере, я сотый раз пережёвывал в уме вопрос: неужели всё это я пережил за несколько минут? Но удивительно было даже не это, а другое. По терминологии, которую использовал Е.Г., меня забросило сразу в область «коллективного бессознательного», минуя «личное». Притом я сразу, без подготовки попал в то место, где разворачивались события с участием моего друга. Для того же результата ему самому понадобилось двадцать семь опытов!
Может, у меня какие-то способности? Это вряд ли. За всю жизнь никогда не возникало даже повода заподозрить за собой наличие чего-либо подобного. Тогда в чём дело? Не стремление ли пойти по следу Е.Г. сыграло роль такого быстрого «транспортного средства»? Он ведь в записях упоминал, что для него загадка, какие силы управляют нами во время «глубоких погружений». Какие ещё объяснения, кроме этих неведомых могущественных сил?
И, что было ещё более поразительно: ту бодрость, тот прилив энергии, который я ощутил, когда принял снадобье Странника, я чувствовал и сейчас. Как будто в реальности я вколол себе сильный психостимулятор. Или вдруг помолодел лет на тридцать. Это было восхитительное чувство, и оно не проходило! Мысли в голове были чёткими и ясными, они вспыхивали как молнии, проносясь и меняя друг друга с калейдоскопической быстротой.
Похоже, Е.Г. прав в своих размышлениях: реальность здесь и реальность там связаны гораздо сильнее, чем может показаться. Как ни трудно в это поверить, но то, что произошло со мной там, влияет на то, что происходит здесь. Нереальное не может воздействовать на реальное. Получается, тот мир, в котором я на время очутился, находясь в условиях сенсорной депривации, не иллюзорен. Он реален, но его реальность отличается от «здешней».
Первое погружение дало мне достаточно много для понимания. Оно устами Странника подтвердило мои смутные догадки. Е.Г. впал в кому из-за чего-то такого, с чем он столкнулся в башне. Где-то на пути вниз. В ходе выполнения своей миссии, если верить его записям.
В содержание его записей я всё ещё не мог полностью поверить. Уж очень всё это фантастично выглядело. Но этот тип… этот Странник, как его описал Е.Г. – я же его встретил! И получил от него ясное напутствие, и даже помощь. И башню ту я видел.
Несомненно одно: если я реально хочу что-то сделать, надо идти по следам моего друга.
Что дальше? Завтра с утра следующее погружение. Я договорился, на сей раз – как у них заведено, с утра. В десять надо быть там. Выпросил себе больше времени на депривацию.
Во время первого опыта датчики не показали никаких существенных отклонений в состоянии моего организма. Единственным необычным моментом – мне потом показали записанный график электрической активности мозга – был её всплеск на шестой минуте. И потом стабилизация преобладающей частоты на отметке восемь герц. Но на самом деле в этом не было ничего патологического. Да, это был тот же резонансный пик, примерно с теми же параметрами, что отмечал Е.Г. у себя и других во время опытов. Правда, у меня он наступил почему-то заметно раньше, чем у большинства других. Меня это даже обрадовало. Хотя о причине такого «опережения графика» можно было только гадать.
На вопрос Тамары Сергеевны, как всё прошло, я заверил, что лучше просто и быть не могло. Что мой организм испытал тотальную релаксацию, я чувствую себя замечательно и готов к более длительному эксперименту. Так что заместительница разрешила продлить время погружения до получаса. Не намного, но всё же прогресс.
Очень хочется прочитать дневник Е.Г. до конца. На чём он остановился в своих записях. Докуда он дошёл в своих поисках. И тогда у меня будет максимум информации. Там наверняка есть ещё что-то важное, что должен учитывать я, когда пойду тем же путём, что и он. Вернее, буду пытаться пройти тем же путём.
Но Странник сказал, что у меня мало времени. Я до сих пор не очень понимаю, что он имел в виду. Это можно трактовать по-разному. Однако суть может быть только следующей: надо всё делать как можно быстрее. Насколько это зависит от меня.
Значит, сначала погружение, потом дочитывать дневник.
Возбуждение, охватившее всё моё существо, не отпускало ещё долго. Я смог заснуть лишь около двух ночи. Но наутро, как ни странно, встал легко и со свежей головой.
Готовый идти дальше.
*
Утром на завтраке только выпил стакан чая. Таким деталям Е.Г. не придавал значения (во всяком случае, в дневнике об этом не упоминал). Но Тамара Сергеевна пояснила, что перед погружением лучше не есть ничего вообще. Ну, часа за два минимум. Я последовал её совету. Да и не особо хотелось есть. Наверное, допинг Странника продолжал действовать!
Рассказывать о своих переживаниях во время опыта я, конечно же, никому не стал. Это примерно было бы тем же самым, что раскрывать содержание записей моего друга. Справился о его текущем состоянии – как оказалось, без изменений. Это и ожидал услышать.
К следующему опыту я шёл с не меньшим волнением, чем к первому. После вчерашнего погружения меня не покидало чувство, что я ввязался в опасную авантюру, исход которой неясен. Правда, из этой игры я могу всегда выйти. Никто ж меня не обязывает участвовать. Но раз уж начал… Пойду – если не до конца, какой там конец, и есть ли он, кто знает? – ну, насколько меня хватит. Моих сил, выдержки, решимости. Психического и физического здоровья, наконец. Посмотрим!
Но когда я снова оказался закрытым в депривационной камере, меня охватила неприятная мелкая дрожь. Будто у тела было своё сознание; оно знало, что должно произойти, и сопротивлялось этому. На каком-то глубинном уровне оно воспринимало тоньше, чем обычное сознание, которое я привык отождествлять с разумом. Это подсознательное зудение, этакий общий недовольный хор всех клеток организма, трудно описать, а успокоить было ещё труднее.
Всё же через пять-шесть минут после того, как я получил сигнал о том, что включён хронометраж сеанса, дрожь понемногу утихла. Я опять лежал в полной темноте и тишине, лишённый ощущения собственного тела. Перед внутренним взором вспыхивали, проносились, кружились в бешеном хороводе, сцеплялись и распадались какие-то фрагменты, осколки, искры, составленные из воспоминаний, символов, картинок, слов, эмоций…
Наконец это хаотическое кино, словно по команде какого-то невидимого режиссёра, разом ринулось скручиваться в стремительную воронку. Там, далеко в её эпицентре, зажглась знакомая белая точка. Светясь всё сильнее, она росла и вовлекала всю Вселенную в это спиральное движение вокруг себя, – как, наверное, чёрная дыра втягивает своей чудовищной гравитацией межзвёздную пыль и скручивает окружающую пустоту в немыслимые жгуты. Я был ничтожной частицей, которую засосало в этот космический водоворот и понесло с умопомрачительной скоростью к его всепожирающему зеву в центре. И спустя то ли миг, то ли целую вселенскую вечность, эта точка выросла в пылающую бездонную пещеру. И я летел сквозь неё, всё быстрее и быстрее, а пространство оглушительно свистело и ревело вслед…
А потом было резкое торможение. Непередаваемой силы толчок. Мир за мгновение остановился, застыл, обрёл твёрдые очертания. На смену движению и звуку пришла тишина и покой, замерший на века покой пустыни и каменных пирамид. Ко мне вернулась способность быть отдельным собой и видеть.
И первое, что я увидел, это была колоссальная каменная стена, застилавшая мне полмира и уходившая ввысь. Я задрал голову – где заканчивается стена, не было видно: она терялась за облачной пеленой. Я скорее догадался неким шестым чувством, чем увидел, что стою перед башней. Та сила, которая управляла мною в погружении, вынесла меня без всяких блужданий туда, куда я и намеревался попасть.
Я даже не очень удивился. Но нельзя было не поразиться подавляющему величию этого сооружения. Здесь я не мог охватить его взглядом. Как будто я стоял у подножия горы.
На которую мне предстояло забраться.
Хорошо, что я помнил написанное Е.Г. о собственном восхождении. Вход на лестницу должен быть где-то снаружи. И я двинулся в обход башни, огибая стену.
Пока мне везло. Вход я нашёл достаточно быстро. Здесь начинался подъём. Глубокая борозда в стене, несколько раз обвивающая это грандиозное строение по наружному периметру. Высотой эта выемка была около двух метров и глубиной в пару шагов. Ровно настолько, чтобы по ней мог подняться человек. Интересно, кто её проделал и зачем? Но вопросов относительно всего, что может встретиться в этой реальности, может быть много, а ответа никто не даст. Ясно только, что сейчас это путь наверх для меня.
Да, этот подъём оказался чертовски труден. Помнится, Е.Г. писал, что он отдыхал после каждого витка. Я был физически подготовлен в меньшей степени (если это имело значение здесь), и поэтому останавливался чаще. Дышать и идти становилось всё труднее. Я брёл, прижимаясь боком к стене и отворачивая голову от открытого пространства. Страшно было смотреть не только вниз, но даже в сторону.
Последний круг – да, кажется, восьмой – я уже еле волочил ноги. Но всё-таки и эта лестница закончилась. Всего в какой-то сотне метров над головой неподвижно висели облака – на вид плотные и тяжёлые. Башенная стена уходила в них и терялась из виду. Далее идти было некуда.
Я остановился перед дверью, сколоченной из толстых, тёмных от времени досок.
И, конечно же, она оказалось закрыта. Но я знал, что так и должно быть. Ещё на что-то у меня уже не хватило бы сил.
Я сел, прислонившись к двери спиной. Неужто придётся проделывать обратный путь на своих двоих?
Но реальность этого мира оказалась милостивой ко мне. Я вдруг стал терять ощущение тела, перед глазами замельтешило, завихрился белый светящийся туман. За несколько секунд исчезло, растворилось в нём всё: и эта башня, и облака, и каменистая пустыня на необозримом пространстве вокруг, и я сам. И снова был полёт сквозь хобот гигантского смерча…
А в конце его заныл и замигал сигнал о том, что истекло время моего второго погружения.
*
По итогам двух путешествий за пределы обычной реальности можно было сказать, что я иду тем же путём, которым шёл Е.Г. Если следовать этой логике, то на следующем этапе своего маршрута я должен попасть в башню. А там… Видимо, там и начнётся самое интересное. И, надо полагать, самое опасное. Пока могу только догадываться, что именно.
Я не переставал поражаться тому факту, что за полчаса реального времени опыта я взошёл к тому месту башни. К тому месту, под самыми облаками, где был вход внутрь. Помнится, для Е.Г. это время субъективно тянулось часов восемь. А он пробыл в камере… часа три, кажется. Мне же показалось, что в том мире я наверх брёл не менее десяти. Да, Е.Г. отмечал, что время там течёт нелинейно по отношению ко времени здесь.
Как будто оно персонально для меня спрессовывалось в этих опытах. Не говоря уже о том, что сами они происходили без промежуточных подготовительных ступеней, как у моего друга. Меня, признаться, несколько озадачивало и даже пугало это обстоятельство. Я не понимал, что за ним стоит. С другой стороны, если так будет и дальше, это хорошо. Ведь у меня здесь только две недели. Может, успею сделать что-то полезное. Или хотя бы разобраться…
С этими мыслями я снова заходил в кабинет Е.Г. после второго погружения. И с твёрдым намерением дочитать его заметки до конца.
Вот его рабочий стол, вот выдвижной ящик, а вот тетрадь, на обложке которой выведено: ИНТРОСПЕКТУМ. Итак, где мы остановились?
Да, на том месте, где Е.Г. закончил долгую мудрёную беседу со странной сущностью в образе мальчика, назвавшей себя Имаго. Закончился и очередной опыт Е.Г.
Ему предстояло продолжить свой путь, теперь уже вниз, с башни. Та часть пути, на которой он где-то потерялся.
Я раскрыл тетрадь, полистал. Вот она, та страница. Продолжаем.
Ещё одна интересная особенность этих путешествий состоит в том, что промежутки между опытами с «главным сюжетом» (как я его назвал), сокращаются. Я опять оказался на верху башни через два эксперимента после того, как расстался с Имаго и собрался спускаться. Такое впечатление, что для восстановления сил, необходимых для продолжения Пути, требуется всё меньше времени.
Итак, это было шестидесятое погружение. Резонансная волна занесла меня туда, где я остановился в пятьдесят седьмое. После того, как стихли все сопутствующие ей ощущения, я обнаружил себя стоящим на знакомой мне круглой каменной площадке. Вокруг и над головой было небо, в нём яростно сияло солнце, а внизу висел густой облачный покров, как бы отрезавший эту часть башни от всего остального мира. Как сказал Имаго, верхняя граница Великого Барьера.
Если я правильно понял смысл всех предшествующих событий, я появился здесь, то есть заглянул за эту границу, для того, чтобы иметь силы заглянуть ещё и за нижнюю. Иными словами, сделать то, что древние даосы метафорически называли «соединить Землю и Небо».
Удавалось ли это вообще сделать когда-либо кому-либо из людей? Об этом у Имаго я не спросил. Просто не пришло в голову за время беседы с ним.
Возможно, кому-то удалось соединить верхнюю границу Великого Барьера с нижней. Если так, предполагаю, кто-то из тех, кто далеко продвинулся в даосских практиках. Или в других подобных традициях, исследующих пути реализации человеческого потенциала. Иначе откуда у людей знание о таком опыте?
Но сейчас размышлять о том было бесполезно. Я был один в этом мире, как робинзон на необитаемом острове посреди бескрайнего океана. И мог надеяться только на себя. Все человекоподобные сущности, с которыми я до сих пор встречался в этом мире, помогали мне и вселяли в меня веру в собственные силы. Но насколько прочна она сейчас, эта вера, насколько обоснованна? Не знаю. По крайней мере, теперь у меня было всё, чем мог располагать на моём месте человек, вознамерившийся пройти оставшуюся часть Пути.
Странная мысль, вроде бы бесполезная и неуместная сейчас, вдруг завладела моим сознанием. Почему-то вспомнилось: понятие «Дао» у древних китайцев довольно сложное, синтетическое, комплексное. Один из его аспектов и есть Путь. Путь всего, что есть в мире. И посреди этого всемирного потока вещей и сущностей – также единый с ними и в то же время отдельный путь человека. Каждый следует своим Путём, делая вклад в общую картину Пути для всего, что существует.
Мой путь пролегает через темноту. Это моё личное Дао. Я бы сказал, сумеречное Дао.
Один древний даосский философ спрашивал: ты выбираешь Путь или Путь выбирает тебя?
Я живо ощутил всю остроту, драматизм и парадоксальный глубинный смысл этой дилеммы, стоя перед входом в неизвестность.
Передо мной зиял люк, в котором виднелась лестница, ведущая вниз. Там было гораздо темнее, чем снаружи, и ступени лестницы постепенно терялись в этом сгущающемся мраке. Я постоял ещё немного перед входом, собираясь с духом. Потом шагнул на первую ступеньку спуска туда, в тёмное и узкое пространство.
Сначала там казалось и темно, и довольно прохладно. Но это было только по контрасту с площадкой на вершине башни. Скоро мои «органы чувств» (или что им соответствовало здесь) адаптировались к обстановке, и я продолжал спускаться, не щурясь и не ёжась. Какое-то время я продвигался вниз по винтовой лестнице внутри чего-то похожего на вертикальную шахту. Спустя некоторое время я заметил, что по мере продвижения ствол этой шахты расширяется. Вместе с ним расходились и круговые витки лестницы. Изменения эти начались примерно на полторы сотни метров ниже того уровня, где снаружи башни висели облака. Насколько я мог судить, прямо под тем залом, где восседал Страж Неба.
До сих пор вокруг меня пока были только каменные стены и пол, плохо различимые в сумраке. И только звук моих шагов нарушал мёртвую тишину, повисшую в этом каменном царстве. На каком-то витке лестница стала почти пологой, а стены шахты резко раздались в стороны. Теперь они выглядели как купол, охватывавший со всех сторон и сверху обширный грот, дна которого не было видно. Хотя я плохо различал окружающую обстановку, у меня снова захватило дух, как в своё время при подъёме на эту башню.
Перед моими глазами была «изнаночная» сторона башни и её полое пространство изнутри. Я стоял на каменном выступе, который начинался у моих ног и тянулся вдоль стены по всей окружности. Интуитивно я догадался (а последующее продвижение подтвердило мою догадку), что этот выступ огромной спиралью обвивает внутреннюю поверхность, постепенно спускаясь вниз. Подобно виткам, которые опоясывали корпус башни снаружи. Но те были в форме выемки, в отличие от этих. И ещё одна особенность отличала эту внутреннюю спираль от внешней: они были закручены в противоположных направлениях. Спускаться мне предстояло, описывая круги по часовой стрелке, тогда как поднимался я, петляя против неё. Эти два пути – вверх и вниз – по своему расположению были подобны двойной спирали ДНК. Насколько случайна эта аналогия, не знаю, да и не хотелось мне о том размышлять. Просто мой разум отметил это как-то механически, был миг удивления, а потом мои мысли и чувства захватило другое.
Насколько я мог себе представить, ибо видеть не мог – в двух шагах от меня разверзлась пропасть. Глубину её я тоже примерно представлял. Мне нужно было идти по узкой полоске, прижимаясь к стене. Так же, как я поднимался. С той разницей, что там я видел дорогу, а здесь продвигаться нужно почти в полной темноте. Немного света проникало сверху, из той шахты, откуда я недавно сюда спустился. Но этот пучок света тонул в окружающем мраке, как в болоте. Его хватало только на то, чтобы видеть метров на двадцать вперёд и назад всё ту же каменную стену, да ещё дорожку под ногами. А дальше вниз – там ещё темнее.
Шаги мои здесь тоже перестали слышаться. Я подумал: а не крикнуть ли в темноту, какое тут будет эхо? Но тут же вспомнил то, о чём предупреждал Имаго: пространство внутри башни населено всяким таким, с чем лучше не встречаться. На меня накатила волна липкого, почти панического страха, затмившая на время все мысли. Подавил я её огромным усилием воли. Нет, нельзя привлекать к себе внимание. Надо идти, издавая как можно меньше звуков.
Да, и у меня ещё есть то, чем со мной поделился Имаго. Свеча. Сработает ли она сейчас?
Я вытянул перед собой руку с раскрытой ладонью. Я сказал себе, сосредоточив все душевные силы: пусть этот огонь появится!
Я несколько раз повторил это мысленное заклинание. И вдруг ощутил в центре ладони знакомое покалывание, как от электрического разряда. Одновременно на ней вспыхнул белый огонёк, с фиолетовым отсветом по краям. Он был размером с теннисный мячик, этот язычок пламени. Но в первый миг заставил меня зажмуриться, – настолько ярким он показался здесь.
Имаго не обманул. Это действовало!
Сияние Свечи выхватило из темноты гораздо больше, чем позволял увидеть скудный свет, который брезжил сверху. Я разглядел кольцевую стену, раздавшуюся направо и налево, и даже, кажется, отметил где-то вдали точку на противоположной по диаметру стороне. Посмотрел наверх – стены смыкались, образуя купол почти полусферической формы. Как будто я оказался под сводами исполинского собора. Только на самом верху, куда закругляясь, сходились стены – слабо светилось небольшое отверстие, через которое я сюда проник.
Каков здесь диаметр внутреннего пространства башни, трудно было оценить без всяких ориентиров. Представляя размеры этого строения, я прикинул: не менее полукилометра. А ниже, к основанию, – там было ещё больше. И что же, в этом глухом пространстве, как в огромной пустой темнице, до самого дна только тишина и темнота?
Преодолевая мучительно тянущее внизу живота чувство, я заставил себя осторожно глянуть вниз. Но дна не увидел – и сияние Свечи дотуда не достигало.
Как бы то ни было, мне предстояло достичь этого дна.
Я стиснул ладонь в кулак – огонёк исчез, разжал – его уже не было. Наверное, он появляется, когда я достаточно сильно этого пожелаю. И, разумеется, когда ещё остаётся запас энергии, которой Имаго поделился со мною. Наверное, этот запас не бесконечен. Хватит ли его до конца моего путешествия? Сколь экономно расходовать силу чудесного огонька – об этом я у Имаго тоже не спросил, а стоило бы. Но я много чего у него не спросил, что бы хотел знать… Ладно, решил я, буду идти без пламени Свечи, пока вижу дорогу. А воспользуюсь ею, когда это понадобится по-настоящему.
Я осторожно двинулся вдоль по каменному выступу – в том направлении, где он шёл с небольшим, почти незаметным уклоном вниз. Главное – держаться вплотную к стене. И не думать о сумасшедшей высоте, которая в метре от меня.
Писать об этом как о воспоминании легко. Но когда находишься там, и всё абсолютно реально… В который раз спрашиваю себя: что бы произошло в этой, «родной» реальности, если бы что-то непоправимое случилось со мной там? И опять отвечаю себе, что сугубо умозрительные спекуляции бесполезны. На этот вопрос можно ответить только экспериментально. Но вот хочется ли? С другой стороны, раз уже иду по Пути, то придётся рано или поздно.
Я оторвал взгляд от страниц и задумался.
Е.Г. как будто в воду глядел. Что-то действительно случилось с ним там, в этой башне. Если я собираюсь идти за ним, угрожает ли эта опасность и мне? Почти наверняка. Думаю, она угрожает любому, кто осмелится повторить такое путешествие. Как всякому, скажем, кто затеял кругосветное одиночное плавание. Другое дело – насколько. Никто не знает до конца, как же всё-таки связаны этот, «обычный» мир и тот, который для себя открыл Е.Г., а потом и я следом.
Стоит ли мне рисковать, продолжая эти эксперименты?
Е.Г. один, без семьи, он отвечает только за собственную персону. И жил он всегда другими стремлениями. Ему в данном отношении было легче сделать выбор. Понятно, что многочисленные друзья и коллеги к его судьбе не могут остаться безучастными. Но всё-таки он мог решиться на эту свою авантюру без оглядки на мнение самых дорогих и близких. Более того, он предпринял это в одиночку, никого не посвящая. Потому что не было у него этих самых дорогих и близких.
А у меня они есть. За свою шкуру тоже, конечно, боязно… Но также о родных нельзя не думать. Не знаю, имею ли право по отношению к ним – вот так, очертя голову, и ничего никому даже не сообщив, бросаться в этот тёмный омут. Ведь мне-то есть ради кого жить. Для меня они гораздо ценнее, чем какие-то сомнительные цели, не имеющие отношения к реальной жизни. Пусть даже в чём-то существенные для того, чем я профессионально занимаюсь. Пусть даже мотивированные… не будем говорить «жаждой познания», к чёрту этот пафос, – но, скажем так, исследовательским интересом. Стоит ли оно, чтобы ради этого ставить на кон здоровье и жизнь?
Но с другой стороны… Это же мой друг, тоже очень близкий и дорогой мне человек. И я сейчас, вероятно, более чем кто-либо знаю картину событий – по личному опыту и изнутри. Единственный, кто понимает истинные причины нынешнего состояния Е.Г. и может ему помочь. Нет, скажем – попытаться помочь. Я ведь не уверен, смогу ли, да и откуда мне взять такую уверенность… И что, вот так бросить его, сдрейфить и повернуть назад на полпути? Своими соображениями о личных привязанностях – не оправдываю ли я самом деле свою трусость и слабость, свою неспособность и нежелание действовать?
И никто ведь тут не даст дельного совета, нигде не найдёшь хотя бы приблизительные ответы. Надо самому принимать решение. А ситуация совершенно не поддаётся рациональному анализу. И далеко выходит за рамки обычного человеческого опыта. Правильней даже сказать, она вообще вне правил и норм. Общепринятые, просто здравые критерии оценки к ней неприменимы. На что тут опираться, чем руководствоваться?
Это всё напоминало чрезвычайную сложную и запутанную позицию на шахматной доске, где очень трудно найти правильный ход. А твоя очередь его делать, и время поджимает.
Ладно, что бы я ни решил в итоге, это будет что-то одно. При всём желании не разорваться. Эта точка бифуркации впереди. А пока читаем дальше.
Трудно сказать, как долго я брёл без всяких происшествий вниз по каменной дорожке. Спускаться всё же немного легче, чем подниматься. Физически – легче, однако если учесть, что шёл я в сумраке и ступал с осторожностью, то едва ли спуск был более быстрым, чем подъём.
Ощущение времени здесь, в тёмных недрах этого сооружения, размывается ещё в большей степени, чем снаружи. Позволяло как-то ориентироваться в пути количество витков, которые я описывал по окружности. Да ещё просвет наверху, всё более тускнеющий, относительно которого я отсчитывал своё местоположение внутри башни. Я насчитал три полных круга, и уже прошёл примерно половину четвёртого перед тем, как началась появляться всякая чертовщина.
До сих пор мой путь пролегал в полной тишине. Субъективно я бы оценил пройденное время как часа четыре. Мне уже начало казаться, что я абсолютно один во всём этом огромном мрачном склепе. Свет сверху почти уже совсем не проникал сюда. Предполагаю, по высоте это было близко к середине башни. И вот здесь-то оказалось, что она обитаема. Имаго не зря предостерегал меня.
В какой-то момент я вдруг ощутил, что здесь не один. Это было странное чувство – не звук и не видение, не запах и не дуновение, – ничего из этого. Но весь организм внезапно напрягся, по коже побежали мурашки, в груди заныла тревожная вибрация. Трудно описуемое ощущение близкой опасности, чьего-то враждебного присутствия. Что-то похожее на генетическую память пещерных предков, которые, что называется, нутром чуяли приближение хищника.
А уже потом, через несколько секунд, я услышал звук, похожий на хлопанье многочисленных крыльев. И в сумраке замелькали причудливые силуэты. Словно огромная стая птиц взмыла сюда, на эту высоту.
Я замер на месте, не дыша. Шум приближался, и я различил другой звук – зловещий, похожий на клёкот. Я почти инстинктивно вытянул вперёд правую руку, разжимая ладонь и заклиная Свечу зажечься. Пламя тут же вспыхнуло бесшумным язычком, яркий свет ударил разом во все стороны. И я заметил, как бросились врассыпную, прочь от этого света невиданные летающие существа. Я не успел их как следует рассмотреть. Могу только сказать, что они больше были похожи не на птиц, а на летучих мышей, но размером со среднюю собаку. И их было много, несколько десятков. Их всех словно ветром сдуло, они разом спикировали вниз, в родную темноту, беспорядочно кружа и хлопая кожистыми перепончатыми крыльями.
В том, что они собирались напасть, не было сомнения. Я содрогнулся, представив, что могли сделать со мной эти твари, не отпугни их пламя Свечи.
Я немного постоял, пока не унялась дрожь в ногах, и не перестало колотиться сердце. Снова было тихо, летучие создания исчезли и не давали пока о себе знать. Только надолго ли? Наверное, пламя Свечи лучше не гасить. Что им мешает напасть снова? И каких ещё опасных чудищ скрывает эта темнота?
Я собрался было двигаться дальше, держа Свечу на раскрытой ладони. Но тут это ярко-белое, с фиолетовой каймой пламя вдруг стало стремительно расти, раздуваться во все стороны, подобно вспышке ядерного взрыва. Несколько мгновений – и эта вспышка поглотила всё: и меня, и это тёмное пространство, и глухие каменные стены…
Потом она погасла, осталось только слабое свечение где-то над головой и знакомый мелодичный гудок. Моё очередное погружение завершилось.
Неожиданным образом закончилось где-то на половине пути к самому низу башни.
Насколько я могу суммировать опыт всех предыдущих опытов, мне было дано понять, что я ещё не готов закончить оставшийся отрезок Пути. Мне ещё нужно накопить силы.
Ну что ж, попробуем в другой раз. Я намерен идти до конца.
На этом месте запись обрывалась. Я полистал вперёд – все оставшиеся страницы были чисты.
Итак, Е.Г. остановил своё повествование на том месте, где начались самые серьёзные опасности его путешествия. Что с ним случилось дальше в этой башне, можно только гадать.
Вероятно, в ходе одного из следующих погружений он снова оказался там, где вышел из последнего описанного опыта. Как уже бывало с ним, да и со мной тоже.
И продолжил свой спуск.
А потом… Да, потом что-то произошло. Нечто такое, что стало для него непреодолимым препятствием. Что-то, с чем у него не хватило сил справиться.
Что же? И на каком этапе своей дороги вниз? Да, Странник сказал – в самом низу башни. Но сказал он это предположительно. Скорее всего, он прав, но кто знает точно…
И я намерен сделать всё от себя зависящее, чтобы узнать. А единственный способ – самому погрузиться туда. Надо продолжать.
Сегодня уже не дадут. Значит, завтра. Что ещё? Желательно точно узнать, сколько Е.Г. провёл экспериментов с депривацией. У них же всё регистрируется, значит, это узнать легко. А, следовательно, я буду знать, какое по счёту погружение было для него последним.
Я посидел немного, потом покинул кабинет. Пошёл к Тамаре Сергеевне.
Поговорив с ней насчёт завтрашнего сеанса депривации, я выторговал ещё больше времени. Целый час. Спросил о том, каково состояние Е.Г. – она сообщила, что по-прежнему без изменений.
И ещё я узнал от неё, что последним по счёту погружением, зафиксированным в журнале, было шестьдесят первое. Следующее после того, на котором записи закончились.
Е.Г. верно отметил закономерность: времени на подготовку очередного этапа Пути ему требовалось всё меньше. Всё меньше его оставалось и у меня.
*
И вновь утром следующего дня я лежал в депривационной камере, готовый к очередному погружению. Весь предыдущий вечер и часть утра до начала опыта я настраивал себя на то, чтобы за отпущенное мне время продвинуться как можно дальше. Исходя из предыдущих опытов и отчётов Е.Г., напрашивалось предположение, что на сей раз я должен попасть внутрь башни.
Так и случилось. После того, как эксперимент начался, и я справился со знакомым уже волнением и приливом дрожи во всём теле, прошло минут шесть-семь. Потом ощущения были такие же, как и в оба прошлых раза. Сначала я потерял всякую связь со своим телом, воспарил всем существом в непроглядную мглу, вокруг зазвенели на все лады сотни невидимых струн. Пространство затрепетало и стало сворачиваться в водоворот, быстро набирающий скорость и размах. Гудение перешло в свистящий рёв, в центре вихря появилась светящаяся область, навстречу которой я помчался, увлекаемый неведомой и неодолимой силой. Меня с сумасшедшей скоростью, как пулю через ствол ружья, пронесло сквозь длинный гудящий тоннель. И когда вытолкнуло из него наружу, в бело-жёлтое сияние, я потерял все ощущения разом.
А спустя несколько мгновений они вернулись, я увидел себя стоящим перед знакомой уже дощатой дверью в глухой каменной стене.
Все мои перемещения в «психическом пространстве-времени», как называл эту реальность Е.Г., последовательно выстраивались в тот же маршрут, который проделал он сам. Я даже не слишком удивился, когда очутился рядом со входом в башню. Так же как не удивился, когда она открылась без особых усилий. Я шагнул в прохладный сумрак, и дверь сама закрылась за мной. Было темно, и глаза не сразу рассмотрели место, где я оказался: продолговатый зал, который изнутри напоминал по размерам авиационный ангар. От двери к полу опускались несколько ступенек. Я сделал ещё несколько шагов вниз и остановился, озираясь. Действительно, здесь всё было так, как описал мой друг.
Обстановка напоминала подземелье или пещеру. Со всех сторон меня окружал камень, тускло освещённый пляшущими огоньками настенных светильников. В противоположном от меня конце зала стояло сооружение, напоминавшее огромный трон с высокой спинкой. А на нём неподвижно восседала человекоподобная фигура, похожая на средневекового рыцаря в латах и шлеме. Но была на порядок больше реальной человеческой. И сквозь прорези для глаз в шлеме мерцал оранжевый свет. Блики он этого света плясали на каменном полу.
Страж Неба. Я понимал теперь, почему мой друг оробел, когда в первый раз увидел его. Было от чего оробеть! Его облик прямо-таки дышал грозной мощью и величием. Этот великан одним своим видом подавлял и вызывал трепет. Наверное, с такими чувствами древние греки рисовали в своём воображении олимпийских богов и титанов.
Если бы я заочно не знал, кого тут встречу, тоже наверняка бы онемел и остолбенел. Но хотя я отчасти знал и представлял, всё равно мне стало не по себе, когда я оказался один перед этой монументальной фигурой.
Пару секунд тот, кто сидел в дальнем конце зала, был неподвижен, и его можно было принять за изваяние. Но вдруг его огромные руки заскользили по подлокотникам, плечи и голова подались вперёд. Отверстия в шлеме загорелись ярче. Он словно рассматривал меня, незваного гостя, как неведомого зверька или букашку.
Я стоял, не решаясь пошевелиться, и тоже молча смотрел на него.
И тут на весь зал раздался голос, от которого я вздрогнул – нечеловеческий, гулкий и низкий, с металлическим лязгом.
– Подойди!
Помнится, с такими же словами этот гигант обратился к Е.Г., когда тот вошёл сюда. И заставить себя было страшно, но и не повиноваться этому велению было почти невозможно. А что ещё оставалось? Я же сознательно шёл сюда, на встречу с этим внушающим трепет существом. Я собрал остатки решимости и направился к трону. Подойдя к Стражу Неба шагов на десять, я остановился в ожидании.
Он ещё некоторое время смотрел на меня своими огненно полыхающими глазами. Из них определённо шёл жар, и он доносился до меня на расстоянии. Само по себе это было устрашающе. Я невольно вспомнил, как однажды мне довелось побывать в литейном цеху металлургического завода. Когда стоял близко к плавильной печи, ощущения были примерно такие же.
Потом Страж Неба прогудел:
– Ты намерен последовать за тем, кто недавно был здесь?
Я наконец преодолел свою скованность и выговорил плохо послушным языком:
– Да, господин Страж! Это мой друг, он пропал, и я хотел…
– Знаю, – оборвал Страж Неба. – Отдельные человеческие существа являются сюда, чтобы попытаться исполнить предназначение. Твой предшественник пришёл именно с этой целью. Как и все, кто были здесь до него. Но с тобой особый случай. Я вижу, что твой потенциал недостаточен для такой задачи. Даже не могу понять, – тут он неожиданно и совсем по-человечески хмыкнул, – как тебе это удалось!
– Я и сам этого не понимаю, господин Страж, – торопливо сказал я. – Это как-то само собой получилось… Но я хочу вызволить друга из беды. Позволите ли вы мне идти дальше?
Страж Неба несколько секунд молчал, как бы раздумывая. Потом заговорил:
– Ещё никто не проникал на территорию Соединения, чтобы помогать себе подобным. Это не согласуется с правилами Пути. Но раз ты достиг этого уровня, я делаю вывод, что из правил могут быть исключения, которые мне самому до сих пор были неизвестны, – тут я опять расслышал в его машинном голосе что-то вроде ухмылки. – И ты представляешь собой такое вот исключение. А значит, имеешь право на попытку.
– Рад это слышать, господин Страж, – пробормотал я. – Так вы разрешите?
– Здесь правила едины для всех, – пророкотал монстр. – Я подвергну тебя испытанию. Если выдержишь – пропущу выше. Если нет – отправлю назад.
– Ну что ж, – вздохнул я, – у меня нет выбора. Я готов!
– Выбор у тебя есть, – загремел Страж Неба. – Ты можешь сразу отказаться от испытания и уйти. Но имей в виду, что второй попытки не будет. Ты больше сюда не вернёшься. Заставлять тебя или ещё кого-то проходить испытание я не вправе. Но если ты соглашаешься на него – тогда другое дело. У тебя минута на то, чтобы решить!
– Нет, господин Страж, – отрезал я и сам удивился своей минутной отчаянной храбрости, – я добровольно назад не пойду. Вы ведь меня всё равно отправите назад, если не справлюсь. А так хотя бы попытаюсь!
Страж кивнул огромной головой. Как мне показалось, с удовлетворением. А прорези его шлема запылали ярче.
– Что ж, тогда приступим, – лязгнул он.
Его правая рука поднялась воздух и произвела замысловатый жест, который я при всём желании не повторил бы. Казалось, он пальцами выписал в пространстве некий иероглиф.
И стало происходить то, о чём я уже догадывался.
Квадратный участок пола между нами, как живой, стал подниматься, пока не застыл на уровне моего пояса. Стороны этого квадрата были около метра длиной. Потом на его однотонной поверхности стали проступать одинаковые белые и тёмно-коричневые квадраты, расположенные попеременно. Восемь на восемь с каждой стороны. На моих глазах возникала большая шахматная доска. Потом на начальных полях стали возникать объемные очертания фигур и пешек, белых с одной стороны и чёрных – с другой. Сначала призрачные, как бы бесплотные, а потом всё более сгущающиеся до полной непрозрачности. Одновременно рядом на полу таким же образом постепенно материализовались как бы из воздуха огромные песочные часы.
Да, мне, как и Е.Г., предстояло сыграть со Стражем Неба в шахматы. Я и такому повороту не слишком сильно удивился, так как ожидал этого. Но с моей стороны стояли чёрные фигуры.
Металлический голос Стража оторвал моё внимание от волшебного фокуса:
– Ты пойдёшь выше только в том случае, если выиграешь партию! На каждый ход у тебя только минута. Если не сделаешь очередной ход в течение минуты, ты проиграл! Всё ясно?
– Да, господин Страж, я понял, – отозвался я.
– Начинаем! – лязгнул Страж Неба.
С этими словами он протянул руку к своим белым фигурам. Секунду помедлив, он взял пешку, стоявшую на поле е2, и передвинул её на два поля вперёд. Началась самая необыкновенная партия, которую когда-либо мне довелось сыграть.
*
1. Мой соперник стартовал самым известным гроссмейстерским ходом. Сразу после этого он перевернул песочные часы, и моя первая минута пошла. Потом, после каждого хода, я видел, что весь песок в часах оказывается в верхней части и тут же начинает сыпаться в нижнюю.
Выглядел этот трюк поразительно. Но я о нём уже читал в заметках Е.Г. Да и было это не более поразительно, чем всё остальное, что тут происходило. Я перевёл взгляд на доску. С этого момента я уже не думал о магическом антураже нашего противостояния и полностью сосредоточился на игре. А на часы поглядывал только затем, чтобы отслеживать своё время.
Когда Страж сделал первый ход, я задумался: какой дебют избрать против него? Мне нужен только выигрыш. Значит, надо стараться играть наступательно, но избегать ненужного риска. Если я разыграю относительно спокойный дебют типа французской защиты или системы Каро-Канн, то, скорее всего, вряд ли добьюсь больше ничьей. А если отвечу е7-е5, то противник может разыграть испанскую партию, которую я знаю неважно, и скорее всего, уже самого начала уступлю инициативу. Или даже он начнёт королевский гамбит, в котором я ориентируюсь совсем плохо и легко могу ошибиться уже с первых ходов. Лучше всего разыграть сицилианскую защиту, которая не раз приносила мне успех за чёрных. И я двинул вперёд пешку с с7 на c5. Поехали!
2. Страж вывел коня с g1 на f3. Я тут же ответил движением пешки с d7 на d6. В этой разновидности «сицилианки» я чувствовал себя наиболее уверенно.
3. Страж вышел слоном с f1 на c4. Нестандартно начинает, обычно здесь двигают вперёд пешку «d» на два поля. Ну да ладно. Я ответил, выведя коня с g8 на f6.
4. Страж переставил коня с b1 на c3. Пока сильно задумываться не над чем. Но равноценных продолжений для себя вижу три: развивать второго коня, открывать выход чернопольному слону или делать стандартный профилактический ход пешкой на а6. Поколебавшись, решил: пока моему королевскому флангу угроз нет, последний вариант будет полезнее других. И двинул пешку с а7 на а6.
5. Страж сделал рокировку. Всё правильно. Я бросил вперёд пешку с b7 на b5. Пока есть такая возможность, надо занимать пространство. Правда, мой король ещё в центре, но опасностей ему пока не видно.
6. Страж отступил слоном на e2. Надо бы мне выводить чернопольного слона, но я пока не решил, на какое поле – g7 или е7. Ладно, ближайшие два-три хода посмотрим. Я переставил коня с b8 на d7.
7. Страж двинул пешку с d2 на d4. Ну что ж, рано или поздно этого следовало ожидать. Я почти автоматически побил её пешкой с с5.
8. Страж взял пешку на d4 конём. Может, теперь пора заканчивать развитие королевского фланга? Но сейчас очень неприятно выглядит его возможный ответ слоном на f3. Надо самому вставать на эту диагональ. Это в данный момент важнее. Я передвинул слона с с8 на b7.
9. Страж передвинул слона с с1 на e3. Ого, он отдаёт мне пешку е4! Да только стоит ли её брать? Как бы мне не подавиться ею… Я помню партию, которую сыграл Е.Г. на моём месте – его соперник, который сейчас сидел напротив, показал себя большим мастером коварных ловушек. Нет уж, не буду брать! И так отстал в развитии. Если выводить слона на g6, он ставит ферзя на d2, а потом попадает слоном на h6. Нет, «вариант дракона» оставлю, это можно с игроком послабее. А сейчас лучше по-другому. Я пошёл пешкой с е7 на e6.
10. До сих пор мой противник делал ходы, почти не задумываясь, как гроссмейстер в сеансе одновременной игры. Но над следующим ходом он размышлял где-то полминуты, после чего передвинул ладью с а1 на c1. Смысл хода остался мне непонятен. Наверное, он провоцирует меня на продвижение пешки b5–b4. И надо полагать, его конь в этом случае пойдёт на а4. Можно ли потом взять пешку на е4? Рискованно – он движением пешки с2 вскроет линию, и у него уже вся армия мобилизуется, а у меня ещё король не рокирован. Нет, решил я, пока не буду делать резких движений. И пошёл слоном с f8 на e7.
11. Наверное, я правильно решил предыдущим ходом не соблазняться пешкой на е4. Но сейчас король у меня готов к эвакуации из центра. И Страж, понимая это, укрепил пункт е4 пешкой, передвинув её с f2 на f3. Я тут же совершил рокировку. Следующим ходом, если противник мне позволит, я пойду вперёд пешкой b5.
12. Но он не позволил: передвинул пешку с а2 на a3. Не беда, буду развиваться по всем правилам данного дебюта. Я сделал шаблонный, но полезный ход ладьёй с а8 на c8.
13. Страж подвинул ферзя на e1. Похоже, он собирается вывести его на g3 и создать мне угрозы на королевском фланге. Но пока до них далеко. Я вывел своего ферзя на c7. Ну что ж, дебютная часть партии закончена. Не могу сказать, что я получил лучшую позицию. Но вроде бы и не худшую. По крайней мере, избежал непоправимых ошибок. Это уже обнадёживает.
14. Страж передвинул ферзя на g3. Так и знал! Но кажется, пока это не опасно. Пункт g7 я успеваю защитить, если что. А его инициативе на королевском фланге я по всем классическим канонам противопоставлю нажим на центр. И я передвинул ладью с f8 на d8.
15. Вот теперь Страж думал почти минуту. И к большой неожиданности для меня увёл ладью с поля с1 обратно на а1. Зачем он предпринимал этот маневр ладьёй? Может, он отказался от идеи открыть вертикаль «с» и решил сделать это с вертикалью «а»? Но на это понадобится ещё минимум три хода. Пусть занимается этим, если хочет, а я собираюсь централизовать свои фигуры. И я переставил коня с d7 на е5.
16. Немного подумав, Страж переместил ладью с f1 на d1. Но теперь я готов к столкновению в центре. И решительно двинул вперёд пешку с d6 на d5.
17. Противника этот выпад ничуть не смутил. Он сразу же побил мою пешку d5 своей с е4. Я в ответ взял пешку на d5 конём.
18. Страж взял моего коня своим. Тут я задумался в очередной раз. Чем брать его коня? Позиция такова, что любое из трёх возможных взятий выглядит равноценным. Всё же не хочется пешкой загораживать линии собственным слону и ладье… Я мучительно соображал почти минуту и никак не мог принять решение. Осталось секунд пять. Я ведь собирался играть активно! Иначе мне у него не выиграть. Какие тут идеи, чтобы активизировать фигуры? Может, сдвоить ладьи по линии «d»? Надо уже делать ход! Я снял его коня с d5 и поставил на это поле… или всё же лучше слона? Нет, чёрт с ним, ладью!
19. Страж пошёл пешкой с а3 на a4. Понятно: он хочет, чтобы я взял её. Ну уж нет! И отдавать свою тоже не собираюсь. Я продвинул пешку с b5 на b4.
20. Страж думал полминуты, потом подвинул ладью с d1 на d2. И это понятно, пункт на с2 стал слабым. И теперь он сам может сдвоить ладьи по вертикали «d». Ладно, пусть сдваивает… Если он не торопится начинать активные действия, то их начну я! И я пошёл слоном с е7 на d6. Уже с моей стороны появилась угроза его ферзю, которую нельзя оставить без внимания.
21. Я ожидал, что противник укрепит диагональ слоном, поставив его на f4. Но он двинул на это поле пешку. Теперь конь вынужден отойти, но куда? Заманчиво выглядит прыгнуть им на с4, после чего Страж, видимо, разменяет его на своего белопольного слона. А потом? Скажем, он ходом b2–b3 отгонит моего ферзя обратно на с7. Вроде я пока продолжаю сохранять напряжение на пункте f4, но для белых ничего страшного. Нет, коня лучше не отдавать, а усилить это самое давление. И я отошёл конём на g6.
22. Страж поставил слона с е2 на f3, нацеливаясь на ладью. Этого нужно было ожидать… Когда я ставил ладью на d5, то знал, что она там ненадолго. Куда её убирать теперь? Собственно, вижу только поля с5 и а5. Но потом он берёт слона на b7, я беру ферзём, а чёрный конь отскакивает на b3, и у меня под боем оказываются слон и ладья… Качество придётся отдать. Чёрт, неужели просчитался? Я что же, зря затеял этот нажим на поле f4? Постой-ка… А зачем мне вообще отходить ладьёй? Пусть берёт, а мой слон на большой белой диагонали будет немногим её хуже! И при этом я, похоже, могу развить нешуточную инициативу… Я ещё несколько секунд напряжённо смотрел на позицию. Это был один из ключевых моментов в партии. Последствия этой жертвы, разумеется, я просчитать не мог. И оставалось у меня уже несколько секунд. Да, надо решаться! Это мой шанс на победу. И я взял конём пешку на f4.
23. Здесь Страж опять глубоко задумался. Судя по песочным часам, себя он ограничивал во времени так же, как и соперника, и это было справедливо. Я отметил, что над очередным ходом он размышлял не меньше минуты. Потом отошёл ферзём на f2. Он вполне резонно заключил, что ферзя лучше убрать из-под удара, а моя ладья никуда не денется. Я и вправду не собирался двигать ладью. Вместо этого я отвёл коня обратно на g6. Теперь угрожаю ещё и на h2 взять с шахом. По-моему, за качество достаточная компенсация.
24. Страж взял ладью на d5 слоном. Следовало ожидать. Ну и мой ответ был вполне естественным: я побил слоном пешку на h2. Шах!
25. Страж подвинул короля на h1. Я, долго не раздумывая, взял его слона на d5 своим.
26. Страж подвинул ферзя на e2. Так, напал на пешку а6. Двигать её вперёд плохо – он может тут же с темпом внедрить на b5 своего коня. Защитить её слоном? На с4 – не хочется уводить слона с хорошей ударной позиции. Не лучше ли отойти на b7? Но жаль тратить темп, когда мои фигуры нацелились на позицию его короля. Вроде есть позиционные предпосылки для атаки. Но я не вижу, как быстро её организовать. Скажем, на мой ход ферзём на g3 у него есть простой ответ конём на f3. Может, выскочить своим конём на f4? Выглядит активно, но он разменяется на этом поле, и опять не видно, какие серьёзные угрозы с моей стороны могут быть. Собственный чернопольный слон мешает ферзю подключиться к атаке, да к тому же и сам может при случае застрянуть на поле h2… Вот его-то и надо разменять! Он свою задачу выполнил. Ладно, если Страж хочет, пусть берёт пешку. Она тоже может оказаться для белых чересчур дорогим приобретением. И я передвинул слона с h2 на f4.
27. Нет, всё-таки ход мысли Стража (если про него так можно сказать) для меня местами непредсказуем. Он передвинул ладью с a1 на d1. То есть он даёт мне понять, что пешка на а6 не особенно его интересует. Зато, похоже, он при случае готов отдать ладью за белопольного слона и пешку. Значит, я верно оценил этого слона, предпочтя его ладье. Ладно, если что, я его успею убрать. Но как же атаковать? Какой пункт в его позиции слаб? Да, это единственная пешка на g2, прикрывающая короля, она под ударом слона. Чем ещё надавить? Конём прыгнуть на h4? Он удерживает – ладья у него может пойти на g1, конь на f3. Какие ещё имеются ресурсы для наступления? А что если… И я в свою очередь, пожалуй, удивлю Стража! И я бросил вперёд своего пехотинца с h7 на h5. Просто и незатейливо, но должно быть действенно!
Я принял это решение чисто интуитивно, на каком-то подсознательном рефлексе. И оно во многом определило то, как сложилась последующая борьба.
28. Видимо, соперник на самом деле не ожидал такого демарша с моей стороны. Я чётко и недвусмысленно обозначил своё намерение: атаковать позицию короля! Подумав полминуты, Страж взял моего слона на f4 своим. Конечно, дерзкая пешка на h5 неприкосновенна: слон на е3 был под боем. Но сейчас я взял на f4 не ферзём, как собирался раньше, а конём, заодно нападая на его ферзя и защищая пешку.
29. Страж побил, наконец, пешку a6 ферзём. Мне кажется, вместо этого ему стоило отойти ферзём на g3, защищая королевский фланг и связывая на время коня. Во всяком случае, я в этой позиции, играя белыми, так бы и сделал. Но, возможно, мой противник недооценил угрозы своему королю. А может быть, он намеренно даёт мне шансы? С другой стороны, может, и я не вижу всех нюансов позиции… Чёрт возьми, не о том думаю! В данный момент надо думать о том, как разрушить его крепость. Если сразу взять на g2, отдав слона и коня за ладью и пешку, его король окажется совсем голым. Но у меня уже останется мало сил для финальной атаки. Он дальше, похоже, успеет защитить короля. И у него – лишний конь. Нет, не будем торопиться. Я двинул пешку дальше, на подрыв – с h5 на h4.
30. Страж водрузил коня на поле b5, нападая на ферзя. Неприятный для меня ход: ладья-то на с8 под боем. Уходить ферзём на пассивную позицию – на b8 или d8 – не хочется, равно как и разменивать ферзей на поле с6. Лучше всего, кажется, ход на с4, связывая его коня. А потом, убрав ладью из-под удара, оттуда перевести ферзя, скажем, на е4. Если погонит ферзя ходом пешки на b3, – что ж, придётся отступить на с5, но всё равно инициатива остаётся за мной. Я переставил ферзя на c4.
31. Страж отошёл ферзём на a7. Да, хороший, разноплановый ход! Теперь он взял под прицел пункт f7, угрожает при случае вилкой конём на d6, и может перебросить ферзя по диагонали на защиту королевского фланга. Ну и ладно, а я буду гнуть свою линию! Я двинул свою крайнюю пешку ещё дальше, на h3.
32. Страж подвинул короля на h2. Понятный ход, но, возможно, его лучше было делать раньше вместо какого-то другого. Конечно, пешку на g2 надо брать без промедления, но чем? Немного поколебавшись, я взял её пешкой. Теперь шах ферзём или ладьёй по вертикали «h» может стать убийственным. Моя позиция выглядит лучше, заметно лучше! Я взглянул на Стража, пытаясь понять его реакцию. Он, как и при игре с Е.Г., был абсолютно бесстрастен.
33. Я ожидал прыжка белого коня на d6, после чего мне пришлось бы идти на размен ферзей. Но я этого уже не боюсь. Пусть мою атаку он погасит, но пешка на g2 уже стала существенным позиционным козырем, и в предстоящем эндшпиле скажет своё веское слово. Но Страж подвинул ладью с d2 на f2. Теперь он может разом нейтрализовать все мои угрозы ходом ферзя на d4, или всё той же коневой вилкой. И мало того – создать свои. Я в пылу наступления как-то не придал значения тому, что позиция носит обоюдоострый характер; она сложнее, чем я думал. У него тоже есть куда и чем ударить. Рано я обрадовался! Я напряжённо думал, поглядывая на часы. Нет, не вижу решающего продолжения. Я же собирался зайти на линию «h». Как же? Ну да, с поля е4 – я как раз туда и хотел поставить ферзя. Пусть делает вилку, а я ему шах на h7! Да, время истекает, а ничего больше нет! Я успел передвинуть ферзя на е4, прежде чем последние песчинки упали вниз.
34. Следующий ход был для меня как гром среди ясного неба. Страж снял мою пешку с f7 и поставил на её место ферзя. Шах! Ну конечно! Как я мог прозевать такой простой тактический удар! Пару секунд я оторопело смотрел на позицию, но потом взял себя в руки. Это не нокаут –скажем так, лёгкий нокдаун. Выбор теперь невелик. Брать ферзя я не обязан, но уйти королём на h7 – сразу проигрывает, это ясно. Он берёт коня, и борьба закончена. Если уйти на h8, сохраняя угрозу пойти на h7 ферзём… Такая ли это угроза? Он опять-таки берёт коня, скажем, ладьёй, а на мой шах уйдёт не на g1, а на g3. После чего у меня атака, кажется, заглохла, а у него лишняя ладья. Нет, брать ферзя придётся. И я снял с поля f7 его ферзя и поставил короля на его место.
35. Страж немедленно поставил коня на d6. Шах! Куда теперь лучше уйти чёрному монарху? Вероятно, из-под связки коня и с полуоткрытой линии «g». И перекрывать восьмую горизонталь не стоит. Остаётся одно поле. Я подвинул своего короля на e7.
36. Следующим ходом Страж, разумеется, взял конём моего ферзя на е4. Я недоумённо пялился на доску, не в силах понять, куда так быстро испарилось всё моё преимущество. Всего три хода назад мне казалось, что ещё немного – и я победил. Теперь же положение резко изменилось. Если теперь я возьму коня слоном, он возьмёт ладьёй коня на f4. На шах ладьёй, конечно же, он уйдёт на g3. Если я попытаюсь провести пешку ходом ладьи на h1, то он берёт слона. Потом ладью ему придётся отдать за проходную. Но в окончании, которое затем получается, за ничью бороться надо уже мне, а никак не ему. Неужели моя стратегия оказалась ошибочной? И это конец моего путешествия? Нет, я ещё побарахтаюсь! Должны быть здесь какие-то нюансы в мою пользу, должны… Что, если двинуть пешку на g1 и поставить ферзя? Нет, он берёт ладьёй, и потом все шахи бесполезны… Но, во всяком случае я могу дать промежуточный шах – этот ход в каких-то вариантах подразумевался, когда я решил открыть линию «h». И я на последних секундах своей минуты переместил ладью с с8 на h8. Шах!
37. Конечно, глупо было надеяться, что мой противник отойдёт королём на g1, чтобы тут же получить мат. Страж сразу поставил своего монарха на g3. И опять я изо всех сил напряг свой разум, прикидывая всевозможные варианты. Брать коня – это я уже считал, не годится. Ладьёй на h1? Он берёт моего коня королём и затем успешно защищается от всех угроз. Двигать пешку, превращая её в ферзя, он берёт ладьёй, а я вилку конём на h3? Так он свяжет этого коня ладьёй на h2. На это я беру ладью на g1, он взял ладью на h8, я взял слоном коня. У меня две лёгкие фигуры за ладью. Но он идёт ладьёй на h4, и если беру пешку на с2, белый король идёт на f2, и мой конь пойман в западню. Взял слоном пешку на а4 – он забирает пешку на b5, и одну из фигур я отдаю. Эндшпиль в лучшем случае для меня ничейный. А пешка на b5 всё равно гибнет после отхода слона. И опять возникающее положение складывается для меня не очень-то благоприятно. Дать шах конём на h5? Он возьмёт королём пешку на g2, я беру коня с шахом, он отходит на g1. И что дальше? Вроде соотношение сил в мою пользу, но не настолько, чтобы играть на победу. Пешки мои разрозненные и очень слабые. Мне такое окончание, скорее всего, не выиграть. Тут что-то другое должно быть… Я глянул на часы – у меня оставалось секунд пять. Делать нечего. Я протянул руку к коню, чтобы всё-таки переставить его на h5, но тут как молнией в сознании вспыхнула мысль: а зачем его убирать? Можно же его защитить пешкой! В следующую пару секунд я прикинул вариант: g7–g5, конь взял пешку, моя ладья пошла на h1, он перевёл ладью с f2 на d2. И его позиция держится. На дальнейшие расчёты времени уже нет!
И, наверное, на последней секунде я двинул вперёд другую пешку, с е6 на е5.
Это было для меня самое трудное решение в партии. И самое важное. Думаю, именно этот неприметный тихий ход, более чем какой-либо другой, решил исход игры.
38. Мой соперник тоже крепко задумался. Есть над чем. При внешней простоте в позиции для белых таятся подводные камни. Конь под боем – и убирать, и защищать его одинаково плохо. Ладью не отвлечь от защиты первой горизонтали: уж очень опасна пешка на g2. Брать моего коня ладьёй – тоже к проигрышу белых: я беру ладью с шахом, а потом либо провожу-таки пешку в ферзи, либо остаюсь с лишним слоном. Наконец Страж снял пешку с g2 и поставил ладью на это поле. Ну что ж, понятно желание вернуть качество за такую пешку. Но что будет, если я побью ладью конём? Он возьмёт слона ладьёй – однозначно, и у него лучше. Конечно, я так не пойду, лучше взять слоном коня. У него на это будет ход ладьёй на h2. Уклоняться от размена – только себе хуже сделаю: вторая ладья может при случае пойти на е1. А если разменяться – тут игра будет, что называется, на три результата. У него ведь тоже опасная проходная по линии «а». Нет, съесть одну из фигур у него я успею, а пока… Я переставил ладью с h8 на h3. Шах!
39. Страж почти сразу отошёл королём на f2. У меня была слабая надежда на то, что он пойдёт на g4, и партия закончилась бы немедленно. Слон даёт шах на е6, король идёт на g5 и получает мат ладьёй на h5. Как могло быть красиво! Но Страж, конечно, это видел. Ну что ж, теперь самое время – я взял коня слоном.
40. Страж снял пешку с g7 и поставил на её место ладью. Шах! Не раздумывая, я двинул короля на f6. Вроде бы и ферзи исчезли с доски, и других фигур мало, но накал борьбы не снижается! Я и сам не ожидал, что у нас будет такое окончание.
41. Страж перевёл ладью с g7 на g3. Вполне понятно его желание разменять пару ладей и погасить инициативу моих фигур, которые продолжают угрожать его королю. Нет, так просто белые не отделаются. Я поставил свою ладью на h2. Шах!
42. Если белый король пойдёт на е3, то получит другой мат – ладьёй на е2. Вот это смотрелось бы элегантно! Просто этюдная концовка! Разумеется, и этого удовольствия Страж меня лишил – он отошёл королём на f1. Понятно, не на g1 – я даю шах ладьёй на h1 и забираю его ладью. И не на е1 – после шаха ладьёй на е2 я выигрываю качество. Но теперь ничто не мешает мне понемногу уничтожать его армию. Я взял ладьёй пешку на c2. Кажется, я сумел-таки переломить ход игры в свою пользу!
43. Страж думал почти минуту, потом перевёл ладью с d1 на d6. Шах! Немного поколебавшись, я подвинул короля на f5. Поближе к своему войску! Отходить назад – значит, давать противнику возможность дальше угрожать моему королю. Две ладьи – всё же сила.
44. Соперник двинул пешку с b2 на b3. Тоже логичный ход. Не отдавать же ещё одну пешку. А мне что дальше делать? Думаю, надо организовывать прямую атаку на его голого короля. Хоть и малыми, но достаточными силами. Но пока не вижу, как скоординировать взаимодействие своих фигур. Как-то надо подобраться ближе к белому монарху… Шах слоном на g2 ничего не даёт, ставить коня на е2 вообще, кажется, плохо из-за ответа ладьёй на е3… Нет, тут прямолинейным нахрапом не выиграть. Надо гибче как-то… Вот, кажется, нашёл неплохой ход! Может, и не лучший, но кто определит за минуту, какой тут лучший… Я переставил коня на d5. Теперь мой король может пойти вперёд, навстречу своему белому антагонисту.
45. Страж перевёл ладью с d6 на h6. Если бы он пошёл ею на g6, я бы, вероятно, ответил ходом коня на f6, препятствуя шахам и освобождая слону диагональ для отхода. Но противник, видимо, намерился по-другому сдвоить свои ладьи. Белым в такой позиции тоже трудно находить полезные ходы. Я за белых здесь, наверное, быстро бы проиграл. Но у меня чёрные, и сейчас я играю на победу. Во всяком случае, так оцениваю позицию. Я двинул короля на f4.
46. Да, так и думал: Страж переместил ладью с h6 на h3. Цель хода, видимо, в том, чтобы предотвратить опасный прыжок коня на е3. Заодно усилена защита пешки на b3, а при случае белые ладьи начнут преследовать моего короля шахами. Но пока шахи невозможны, и я буду продолжать свою стратегию. Я перевёл коня на c3. Угроза пешке b3 возобновилась.
47. Страж перевёл ладью с g3 на g8. Понятно, он хочет побеспокоить моего короля с тыла. Но тыл мы прикроем! Я переставил слона с е4 на f5, попутно нападая на ладью. Теперь если противник даст мне шах ладьёй на h4, я двину короля на f3, угрожая поставить мат. Приемлемая защита останется только одна: королём уйти на g1 (если на е1, то моя ладья даёт шах на с1, белый король идёт на d2 и опять попадает в матовую сеть – ладья ставит точку на d1). Но тогда в атаку включается конь скачком на е2, метя на g3 – и там белым долго не продержаться.
48. Страж видел эти варианты, и поэтому ходом ладьи с g8 на f8 связал моего слона. Я уже чувствовал, что победа близка. Нужно усиливать давление на позицию белых… Ага, есть! Продумав полминуты, я решительно двинул вперёд пешку с поля e5. Теперь белые должны считаться ещё и с тем, что моя проходная рвётся в ферзи. Ни ход ладьёй на h5, ни шах на h4 мне не страшны. В обоих случаях я иду королём на g3, жертвуя слона, но грозя матом в один ход. На шах по линии «g» я могу снова закрыться слоном. Чтобы отразить атаку, он так или иначе будет вынужден отдать одну из ладей за слона. Вот это игра! Мой король сам, во главе своего войска идёт пленить оппонента!
49. Страж подвинул короля на g1. А что ещё остаётся белым? Посмотрим, далеко ли сможет их предводитель убежать от надвигающегося отряда чёрных фигур! Я перебросил коня на е2. Шах!
50. Страж пошёл королём на f2. Как атаковать дальше? Вроде напрашивается тычок пешкой на е3 с шахом. Ладьёй он, конечно, не возьмёт, потому что тут же её потеряет. Он уйдёт на е1. А потом? Опять не видно ничего радикального… Нет, надо искать, куда отскочить конём. Кажется, лучше всего на g3. Здесь он дополнительно защищает слона и перекрывает третью горизонталь. Хотя и на d4 вроде неплохо, а потом на f3… Ладно, я уже устал, не могу рассчитывать эти конкретные варианты. А время истекает. Я переставил коня на g3. Шах!
51. Если сейчас Страж пойдёт королём на g1, то я отвечу, не мудрствуя, ходом ладьи на b2. Он тогда может взять коня, а на моё ответное взятие ладьи – слона. Но я затем беру пешку на b3, и этот эндшпиль выиграю во всех вариантах – одна из моих проходных успевает быстрее. Однако противник отошёл королём на e1. В такой редакции этот вариант уже сомнителен. Нет, лучше дополнительно защитить коня. И я, продумав почти минуту, поставил ладью на g2.
52. Тут Страж, к моему удивлению, двинул вперёд пешку, стоявшую на а4. Но похоже, у него и не было в этой позиции полезных ходов. Теперь что? Королём на f3 или е3 не годится – это зевок слона. Может, на g4? Тогда ладья с поля h3 может отправиться в тыл, угрожая шахами. Дать самому ладьёй на g1 шах? Если уйдёт королём на d2 – пешка наносит последний удар ходом е4–е3! Какая красота обнаруживается в этих побочных ответвлениях! Но ведь он отойдёт на f2, я дам ещё один шах ладьёй на f1, а он уйдёт на g2. И уже не видно серьёзных угроз его королю. А на е2 шаховать – совсем бесполезный ход: он уйдёт на d1, и опять у меня ничего стоящего. Нет, лучше всего… вот оно! Я двинул отважного чёрного пехотинца вперёд, на поле e3. Теперь белому королю грозит мат ладьёй, уже с другой стороны. И его ход на d1 не выручает. При этом ни одной ладьёй белые не могут защитить первую горизонталь. Вот теперь им придётся отдать ладью за слона или коня. Другого способа спасти короля у них нет.
53. Стражу это тоже было ясно. Думал он недолго, потом взял коня ладьёй. Я тут же снял с поля g3 его ладью и поставил свою. Полагаю, партию можно считать законченной. Я бы, честно говоря, за белых здесь уже капитулировал.
54. Но Страж толкнул пешку вперёд, на a6. Вот ведь заноза в позиции! Если я промедлю, пешка может попасть на а7. Не хотелось бы отдавать за неё ладью. Можно сразу дать шах и поставить ладью на а1. Но во мне продолжал гореть охотничий азарт, и я видел ещё один шанс завершить игру красиво. Я передвинул короля на е4, освобождая слона из-под связки. Пусть двигает пешку, а я ему шах ладьёй, потом шах слоном, и затем мат! Если он сейчас даст мне ладьёй шах, я двину короля на f3 опять-таки с угрозой мата. И во всех случаях его пешку я задерживаю.
55. Страж и это, разумеется, заметил. Но продолжал надеяться на мою неосторожность – больше было не на что. Он пошёл королём на e2. Другие ходы королём, похоже, вели к форсированному мату в несколько ходов. Я тут же поставил слона на g4. Шах!
56. Страж подвинул короля на f1. На отход на е1 я приготовил простой шах ладьёй, а после размена ладей – ход слоном на f3. Несколько секунд я думал, нельзя ли и тут быстро казнить белого монарха. Вроде при слоне на f3 неминуем скорый конец. В обычной партии, наверное, так бы и пошёл… Но у него опять есть всякие шахи ладьёй. Я уже туго соображал, и даже тут мог допустить какую-нибудь оплошность. Трудно мне далась эта партия. И выигрыш нельзя было упускать. Поэтому я решил разом покончить со всеми неясностями и поставил на f3 не слона, а ладью. Пусть тупо и без изысков, зато надёжно. Шах!
57. Страж взял ладью своей. Я взял его ладью. Конечно – последний нюанс! – слоном, а не королём. Иначе его пешка идёт на а7, и мне её не задержать. Под занавес ещё можно было зазеваться и провалиться в смертельную яму.
58. Я торжествующе посмотрел на Стража: ну что, складываем оружие? Он всё же двинул вперёд пешку, проверяя мою бдительность. Цепляние утопающего за соломинку. Нет, не дам я ему никакой соломинки! Я пошёл королём на d3. Слон взял под контроль поле а8.
Всё! Дальнейший выигрыш за чёрных не составляет никакого труда. Это сумеет и любитель, не искушённый в тонкостях игры, против мастера.
*
Страж Неба выпрямился на своём троне.
– Поздравляю! Ты победил! – загремел на весь зал его металлический голос.
Я перевёл дух. В голове звенела и кружилась пёстрая карусель. Картинки прошедшего сражения всё ещё вспыхивали передо мной. Я чувствовал себя совершенно вымотанным.
Но внутри трубил ликующий возглас: Я ЭТО СДЕЛАЛ!
Е.Г. писал, что партия, которую он сыграл с этим монстром здесь, незадолго до меня, была самой важной в его жизни. И я, насколько мог оценить, добавил бы: в творческом отношении это была, вероятно, его лучшая партия. По крайней мере, одна из лучших.
А сейчас я имел право сказать то же про себя. Партия со Стражем Неба была главной и лучшей из всех сыгранных мною. Не знаю, какова её реальная ценность с точки зрения игроков по-настоящему сильных. Но, насколько я могу судить, она получилась стратегически цельной. И я совершил в ней максимум, на что способен.
Противник был для меня труден. Не знаю, как я для него. Не знаю и того, играл ли он в полную силу. Я только знал, что это был своего рода экзамен. Но факт, что он в процессе игры поставил передо мной задачи, которые я смог решить, мобилизовав все свои умственные резервы и волю. Итог партии несколько раз висел на волоске. Но всё-таки мне удалось выжать победу.
И ещё: помимо того, что наше сражение получилось напряжённым и бескомпромиссным, оно не лишено было и эстетической компоненты. Нам обоим удалось найти оригинальные идеи и в атаке, и в защите. А сколько изящных матовых конструкций в этой партии осталось, что называется, за кадром! Мне кажется, такие финальные позиции порадовали бы глаз многим, кто любит и понимает эту древнюю прекрасную игру.
Но самое главное, я заслужил право идти дальше. По следам моего друга.
Страж Неба проделал обеими руками в воздухе сложный жест. Опять это выглядело так, будто он рисовал в воздухе одному ему известные замысловатые иероглифы. И на моих глазах чёрно-белое поле, на котором разворачивалась наша баталия, медленно потускнело, как экран выключенного телевизора. Через несколько секунд это уже была однотонная площадка из тёмно-серого камня. А фигуры, стоявшие на ней и рядом, становились всё более бледными, прозрачными, пока не растаяли в воздухе. То же самое произошло и с песочными часами. Потом тот выступ, который служил подставкой для доски, мягко и беззвучно втянулся обратно. Между мною и Стражем Неба снова был ровный каменный пол.
– Теперь тебе позволено пройти! – загрохотал гигант.
Он вновь произвёл непонятные манипуляции в пространстве перед собой. И произошло то, что я уже представлял по описанию Е.Г. В стене, позади трона, обозначилась такая же по виду дверь, как та, через которую я сюда вошёл.
– Благодарю, господин Страж! – выкрикнул я зазвеневшим от волнения голосом.
И сделал шаг вперёд, к этой двери. Но в этот момент с окружающей меня обстановкой стало приходить то же, что и с шахматной доской и фигурами минуту назад. И каменный зал, и трон с огромной человекоподобной фигурой, закованной в металл, и я сам, – всё вдруг затрепетало, стало расплываться, терять очертания и окраску. Я увидел знакомое беснующееся и сияющее марево и услышал знакомый свистящий рёв, который усиливался с каждым мгновением. Огромное невидимое цунами накатило со всех сторон и понесло меня с сумасшедшей скоростью. Неопределённо долго я мчался сквозь бушующую стихию, не чувствуя своего тела.
Потом движение закончилось, и меня окутали покой, тишина и темнота.
Я снова ощутил себя лежащим в депривационной камере.
Из очередного погружения я вернулся незадолго до окончания сеанса. Через несколько секунд мне подали сигнал о том, что отпущенный мне час истёк.
*
Остаток дня я провёл, прокручивая в голове всё, что пережил в последнем эксперименте. Я не мог отделаться от чувства, что это происходило со мной на самом деле. Е.Г. был совершенно прав, когда писал, что опыт погружений не мог быть только игрой его воображения. И я готов сейчас был подтвердить, что испытанное в той реальности было чем-то большим.
Определённо, мои путешествия происходят с быстрым прогрессом. Вероятно, в следующем эксперименте я должен оказаться на вершине башни.
Я усмехнулся своим мыслям. Ещё несколько дней назад я никак бы не предположил, что вскоре окунусь с головой во что-то такое, что перелопатит мои устоявшиеся представления. А теперь… В данный момент я смотрю на мир и на себя самого как совсем другой человек. Ничто в жизни меня не меняло так, как то, что я за короткое время узнал и испытал здесь, на территории этого заведения с романтическим названием «В сердце мира».
Я тщательно записал в своём блокноте партию, сыгранную со Стражем Неба. Как ни странно, я отчётливо помнил её всю, от первого до последнего хода. Нет, просто выдумать я такое не мог, это точно. Потом покажу кому-нибудь. А дальше нужно, как и в этой партии, не упускать инициативу. Я получил от Стража пропуск туда, на вершину башни. А там… Не буду гадать, что будет там. Надо попасть туда.
Конечно, я опять договорился о погружении на завтра. И на следующие дни тоже. Попросил, чтобы на очередной опыт мне выделили два часа. Хотя понимал, что уже начинаю злоупотреблять оказанным мне расположением, но всё же попытался закинуть удочку. Однако на сей раз Тамара Сергеевна заупрямилась.
«Вы что, хотите удлинять сеансы в геометрической прогрессии? – отреагировала она с ноткой возмущения в голосе. – Слушайте, мы так не договаривались. Должен же быть какой-то предел!» Я не стал настаивать на своей просьбе. Портить налаженные отношения не хотелось. Я быстро согласился – закатив, правда, пробный шар полегче: хорошо, вы правы, простите моё нахальство, мне и полтора часа хватит.
Хитрость не сработала: час, и ни минуты больше!
Ну хорошо, пусть будет час.
Но опыты нужно продолжать по возможности ежедневно. Я-то понимаю, что времени у меня не так много. И его, как сказал герой какого-то приключенческого фильма, больше не становится.
На вопрос, как состояние Е.Г., заместительница сказала, что всё так же. Положительной динамики не наблюдается.
*
Я с нетерпением ждал начала следующего опыта. И даже, когда улёгся в камеру, и меня закрыли, отметил, что не испытываю больше такого сильного волнения, как раньше. Конечно, небольшая дрожь была, и мелькали в голове беспокойные мысли о том, как всё пройдёт на сей раз. Наверное, нечто подобное испытывает перед авиарейсом человек, который побаивается полётов. Однако желание продолжить своё путешествие было гораздо сильнее этих мелких страхов. Оно помогло мне быстро успокоиться.
Прозвучал мелодичный гудок, мигнула над лицом лампочка, и я в четвёртый раз оказался в царстве кромешного мрака и тотального беззвучия. Это состояние длилось минут пять, потом ощущения стали меняться по известному мне сценарию. Ощущение парения в невесомости, затем полного растворения тела. Нарастающая вибрация, похожая на низкий всеобъемлющий звук, который вызывает ассоциации с рокотом земных недр перед землетрясением или тому подобной грозной стихией. Бесконечно далёкая светящаяся точка, которая сначала проколола плотную черноту, подобно одинокой звезде на ночном небосклоне, а потом стала расширяться в сияющую область. Пространство, рассыпавшееся в тончайшую пыль и скрутившееся в бешеный вихрь вокруг неё. И ураганный, захватывающий дух полёт туда, к этому просвету, а затем сквозь него.
И в конце – резкий толчок, скорее даже удар, с которым движение остановилось. Окружающая среда словно бы мгновенно закристаллизовалась, обрела чёткую фактуру.
Я прибыл туда, откуда меня унесло в конце прошлого погружения. Вокруг был полутёмный просторный зал, в нескольких шагах передо мной высилась каменная стена и огромный трон, а сбоку – дощатая дверь. Только Страж Неба куда-то исчез. Хотя, вполне возможно, что он на самом деле был тут, но стал для меня невидимым. И это, как и для Е.Г., был знак, что проход на вершину башни свободен.
Если бы я не читал дневник моего друга, всё это озадачило бы меня. И, конечно же, я не оценил бы обстановку так быстро.
Я сразу же направился к этой двери. Моя догадка была верной – она отворилась, и я увидел винтовую лестницу, ведущую вверх. Сразу отметил, что здесь гораздо светлее, чем в зале, и свет просачивается сверху. Да, это у Е.Г. тоже было описано. Я испытал прилив бодрости и воодушевления. Пока всё шло так, как я предполагал.
Ноги сами понесли меня наверх. С каждым витком лестница становилась всё более освещённой. Подъём занял у меня минут десять. Потом ступеньки закончились, я выбрался через круглый проход на горизонтальную площадку. Свет вокруг был таким, что я невольно зажмурился.
Это был солнечный свет, но нереально яркий. Пожалуй, такой я видел однажды в горах. Во времена студенческой молодости мы компанией друзей-однокурсников немало путешествовали. Побывали и в отрогах Тянь-Шаня. Там нас угораздило взобраться на одну из более-менее доступных вершин, около полутора километров над уровнем моря. Было безоблачно, солнце сияло ослепительно, и мы получили незабываемые впечатления. Вот сейчас было очень похоже.
Всё же разница была, и существенная. Я стоял на вершине сооружения, которое можно было принять за рукотворное. А солнце здесь светилось ещё ярче. И оно было почти белым, только с небольшим жёлтым оттенком, и висело очень высоко, почти вертикально над головой. И ощутимо припекало голову. Небо в этом мире было тоже заметно другое – удивительно густого синего цвета. И – на уровне моих глаз и выше – удивительно чистое: ни облачка, ни малейшей дымки.
Облака были, но они все скопились ниже – где-то на сотню метров от того места, где я стоял. Они образовали почти сплошное сизо-серое покрывало, на вид даже тяжёлое и плотное. Оно тянулось во всех направлениях и казалось таким же бесконечным, как и это небо. Только часть башни, на вершине которой сейчас я находился, торчала из этой всепокрывающей пелены.
Я стоял на круглой площадке шагов двадцать в поперечнике. По всему краю площадка была огорожена невысоким, мне по пояс, барьером. Я подошёл ближе к нему, стараясь не наклоняться, бросил взгляд вниз. Да, страшновато!
Вот это отверстие, через которое я сюда выбрался. А вон оно, другое – на противоположном по диаметру краю зияла такая же дыра, похожая на люк бетонного колодца. Сюда спустился Е.Г., чтобы продолжить свой путь внутри башни. Туда же, видимо, надо спуститься и мне.
Если я намерен идти за ним.
Если?
Опять я почувствовал предательский зуд этой мысли, отдававшейся неприятным холодком в животе. Я поймал себя на том, что до сих пор мне не было особенно страшно. Даже когда я предстал перед Стражем Неба, несмотря на весь его внушающий трепет облик. Я в глубине души знал, что в любом случае вернусь. То есть сеанс депривации закончится, и я спокойно вылезу из камеры, живой и невредимый.
А сейчас, перед спуском, мне вдруг стало по-настоящему боязно.
Что меня ждёт там, внутри?
Если уж Е.Г. не справился, будучи куда лучше меня подготовленным, я-то куда собрался?
Стоит ли бросаться на помощь утопающему, если сам еле умеешь плавать?
Внутри загундосил противный голосок: и никто ведь твоей дурацкой самоотверженности не оценит, если что с тобой случится.
Так может, ну его к чёрту? Чего ради рисковать?
Но тогда зачем я сюда явился? Ведь всем нутром осознаю: я оказался здесь потому, что хотел этого. И если бы я не собирался помочь другу, то вообще не стал бы продолжать погружения. Ограничился бы одним, чтобы удовлетворить своё любопытство.
Что же дальше? Надо решаться.
Но я стоял столбом и не мог решиться. Ноги не слушались.
И вдруг я услышал за спиной звонкий мальчишеский возглас: «Эй, дядя!»
Я резко обернулся. На каменном парапете сидел мальчуган лет пяти, одетый в накидку из светлой и блестящей ткани, а на ногах были сандалики – похоже, кожаные.
Мальчик был изумительно красив: пухленький и румяный как свежеиспечённый пирожок, златокудрый, с ямочками на щеках. Он был очень похож на купидончика с открыток. Самой запоминающейся чертой его облика были глаза. Большие, опушённые густыми и длинными ресницами, они были одного цвета с этим небом вокруг, и такие же бездонные. Казалось, сами эти глаза излучали живительную синеву.
Да, это был тот, кто представился моему другу как Имаго. Сейчас это сверхъестественное существо явилось мне. Наверное, он является всем, кто оказывается на вершине башни.
Он сидел, смотрел на меня и улыбался во весь белозубый рот.
*
Я, в свою очередь, изумлённо пялился на это чудо, не в силах вымолвить ни слова. Столь прекрасного ребёнка мне никогда не приходилось видеть – ни в жизни, ни в кино, ни на фотографиях. Я смотрел и думал: если и есть на свете ангелы, образы которых воплощены в детях, то это один из них.
Наверное, замешательство отразилось у меня на лице, потому что чудесное создание вдруг забавно сморщилось и хихикнуло.
– Ты немой, что ли? – насмешливо осведомился мальчуган.
Голос его тоже был необычный, удивительного тембра: мелодичный, с хрустально звенящей нотой. И самое поразительное, хоть и негромкий, но заставлял окружающий воздух как-то по-особенному вибрировать. Это было похоже на эхо в горах.
– Ты… тот самый Имаго? – пробормотал я.
– Ого, – воскликнул мальчик, радостно хлопнув в ладоши. – Кажется, я приобретаю заочную популярность у человеческих существ!
Это создание в образе ребёнка просто олицетворяло собою живую непосредственность. В следующий миг его личико слегка нахмурилось, и он добавил погрустневшим голосом:
– Впрочем, не мудрено, если предположить, что сюда начинается массовое паломничество.
– Паломничество? – озадаченно переспросил я. – Разве такое возможно?
– Слава богу, нет, – усмехнулся Имаго. – Этого ещё не хватало! Я же пошутил… Но на моей памяти – а она достаточно долгая, такое впервые. Я имею в виду, когда один человек пришёл за другим через такое короткое время. Визит вашего брата сюда – само по себе редкое событие, очень редкое. Хотя бы потому, что это дано далеко не каждому. Скажу тебе по секрету, что на Эвересте побывало больше людей, чем здесь. Правда, тех, кто пытался сюда попасть, как и на Эверест, было гораздо больше.
– Да неужели? – искренне поразился я. – И за что мне такая привилегия?
– Знаешь, если бы я не догадывался о причине твоего появления здесь, – Имаго многозначительно подмигнул, – то и я был бы изрядно удивлён. Несмотря на то, что удивить меня чем-либо трудно. До сих пор на вершине этой башни стояли человеческие индивиды, обладающие потенциалом для выполнения определённой задачи. А у тебя его не наблюдается.
– Ты говоришь про потенциал… для соединения Земли и Неба? Тот, которым обладал мой предшественник?
– А ты сообразительный мужичок, – Имаго опять довольно хихикнул и потёр ладошки одна о другую. – Радует, что ты немного в курсе!
– Я читал заметки этого человека о том, как он попал сюда, – торопливо сообщил я. – Он мой старинный друг. Он не вернулся из своего путешествия… ну, Имаго, ты понимаешь, обратно в наш мир. Я и последовал за ним в надежде…
– Знаю, знаю, – Имаго сделал пухлой ручкой жест, останавливая мой словесный поток. – Твой друг застрял там, в самом низу. За нижней границей Великого Барьера. Насколько я могу судить, хотя это от меня скрыто, – он прошёл мимо Стража Земли. Но ещё ниже, на уровне бессознательного, он повстречался со своей Тенью. Её он побороть не смог – мало сил осталось. И она удерживает его там.
– И можно ему помочь? – дрожащим голосом спросил я, боясь услышать правду.
– Именно для того, приятель, ты здесь и находишься. В этом состоит твоя задача. Твоё предназначение, если хочешь. Несмотря на то, что тебе самому не под силу соединить Землю и Небо, ты можешь помочь завершить эту задачу другому. Поэтому Ветер Судьбы и занёс тебя сюда.
– Что? – переспросил я. – Ветер Судьбы? Что это такое, Имаго?
– Ну, это такая метафора, – Имаго, как кот на солнцепёке, лениво потянулся всем телом. – Видишь ли, со всяким отдельно взятым человеком связаны скрытые, но довольно-таки могущественные силы, обусловленные его индивидуальностью и ведущие его по жизни. Они действуют постоянно и направляют человека на протяжении всего времени, что ему отпущено на Земле. Складываясь воедино и взаимодействуя, они формируют его личную жизненную траекторию. Вот это результирующее влияние я и называю Ветром Судьбы. У каждого этот ветер свой, хотя непрерывно дует на всех без исключения – от момента зачатия до момента смерти.
Слышать это было невероятно. Я никак не думал, что для меня здесь ещё могут быть какие-то откровения.
– Что ж это за силы такие загадочные? – не удержался я.
– Факторы самого разного рода и происхождения, – Имаго сделал неопределённый жест рукой в воздухе. – Долго объяснять… Не думаю, что для тебя это сейчас существенно. Важно знать другое. Эти силы в значительной мере определяют, как складывается твоя биография в целом и каковы её главные поворотные пункты. Твои занятия и цели, достижения и провалы, твоя роль в жизни других людей и их роли в твоей. Одним словом, Ветер Судьбы задаёт преобладающую тенденцию всех событий, которые с тобой происходят. В твоём случае эта тенденция такова, что она привела тебя именно сюда и именно затем.
– Получается, я здесь не случайно? Этот ветер занёс меня сюда помимо моей воли? И вообще – он что же, управляет мною, как марионеткой?
– Нет, не так всё страшно, – успокаивающе улыбнулся Имаго. – Во-первых, Ветер Судьбы – не есть что-то фатальное. Я же сказал: он задаёт главное направление твоего жизненного пути и, возможно, некоторые его важные вехи. Если существует вообще что-то важное, в чём лично я сомневаюсь. Поясню на примере, чтобы было понятнее… Представь себе, что есть некое русло реки, в котором ты плывешь на лодке по течению. Ты можешь плыть пассивно, а можешь сам активно грести, направо или налево, и даже против течения. Можешь поставить парус и менять галсы. Можешь пристать к тому или иному берегу и закончить своё путешествие. Можешь посидеть на берегу, отдохнуть, а потом снова отчалить и пуститься в плавание. Можешь, как это ни печально, получить пробоину и пойти ко дну. Можешь попасть в шторм или сесть на мель. И, в конце концов, ветер может быть встречным или попутным. То есть в жизни также присутствуют совершенно случайные силы и обстоятельства, к Ветру Судьбы не имеющие никакого отношения. Однако всё это не отменяет того, что есть течение и берега. То есть в пределах русла реки ты волен менять способ и характер своего плавания. Но выскочить из русла не можешь. Изменить течение реки и форму берегов – тоже. Ты можешь только отчасти влиять на собственные отклонения по ходу течения.
– Я понял, Имаго, что ты хочешь сказать… Но всё равно, получается – в целом, как бы я ни выпендривался, меня по жизни несёт, как лодку, это течение, с которым мне не по силам тягаться?
– В целом так и есть, но тут мы подходим к тому, что во-вторых. И это более существенно. Повторю: Ветер Судьбы складывается как равнодействующая сил, связанных с конкретным индивидом и действующих на него и через него. У всех этих сил есть общее парадоксальное свойство. Оно состоит в том, что силы эти одновременно и твои, и не твои. Они как бы внешние и безличные по отношению к тебе. Но в то же время, проходя через тебя, они приобретают твои особенности, уникальные качества твоей личности. Как свет, который пронизывает витраж, становится по расцветке подобным ему, понимаешь? И таким образом, невозможно сказать, в какой мере эти силы определяют людей, а в какой люди сами управляют ими. Образно говоря, Ветер Судьбы, который несёт тебя по жизни, ты отчасти создаёшь и собственным дуновением. И чем индивид более развит как личность, тем сильнее вклад его дуновения в ансамбле сил, составляющих Ветер Судьбы. Надеюсь, я донёс до твоего сознания суть того, о чём ты спросил.
– Хм, всё это интересно… – вздохнул я. – В общем-то, я об этом задумывался, но никогда не формулировал вот так. Но если этот Ветер Судьбы действительно не только метафора, но нечто реально действующее… то получается, выбора у меня нет? Я должен последовать туда, на дно башни тоже? Но я даже не знаю, как мне там действовать!
– Окончательный выбор всегда остаётся за тобой, – пожал плечами Имаго. – Поэтому слово «должен» тут не годится. Разве ты должен был что-то предпринимать, чтобы оказаться здесь?
– По всей видимости, нет, – подумав, ответил я. – То, что я что-то «должен», мне и в голову не приходило. Но я отправлялся сюда с совершенно определённым намерением…
– О том и речь, – Имаго поднял вверх указательный пальчик. – Своим намерением ты так повлиял на Ветер Судьбы, что он занёс тебя сюда. Несмотря на то, что ты сначала не понимал, куда ты попал и зачем. Причём сила твоего личного Ветра Судьбы оказалась достаточной, чтобы ты преодолел верхнюю границу Великого Барьера. И это при недостатке потенциала… Редчайшее исключение, с которым даже я ни разу не встречался. Можешь себя поздравить – твой случай уникален!
С этими словами мальчик шутливо зааплодировал и рассмеялся заливистыми трелями. В который раз я отметил, насколько его реакции живые, до чего ж он непредсказуем и спонтанен во всех своих проявлениях. Но как естественно и чертовски обаятельно у него это получается!
– Так что же мне делать дальше, Имаго? – выговорил я, не понимая, радоваться мне вместе с ним или печалиться.
– Как что? – Имаго перестал веселиться и уставился на меня, задрав брови. – Странные вы всё-таки существа, люди! Вроде руководствуетесь логикой, но то и дело забываете про неё! Мы ж с тобой только что обсудили! Тебе надо туда и вниз, на выручку своему приятелю! – он протянул указательный палец в направлении дальнего отверстия.
– Я имел в виду… Каким образом я могу ему помочь?
– Тебе надо найти его, освободить от хватки его Тени и выйти из башни вместе с ним. Но для этого придётся повторить его путь. А значит, справиться со всеми трудностями и избежать всех опасностей, которые ты там встретишь. Кроме того, не забывай, что у тебя тоже есть собственная Тень. Не скажу, что лично твоя Тень представляет серьёзную опасность, так как это зависит он потенциала конкретного человека. Но и она в какой-то момент может стать ощутимой помехой.
От того, что он сказал, я почувствовал гадкую обморочную слабость во всём теле.
– Имаго, а я всё это смогу? – спросил я упавшим голосом.
Мальчуган оценивающе поглядел на меня, покусывая нижнюю губу. Было непонятно, всерьёз он озадачился моим вопросом или разыгрывает задумчивость.
– Некоторая надежда есть, – с пространным видом изрёк он.
Это напоминало мне заключение хирурга после проведения трудной операции.
– Некоторая? – уныло переспросил я.
– Ладно, не переживай так, – ободряюще улыбнулся Имаго. – С моей помощью вероятность благоприятного исхода существенно повышается. Твоему другу я дал Свечу. Но её, судя по всему, оказалось недостаточно. Тебе я дам две.
С этими словами мальчуган резво соскочил с ограждения и вприпрыжку подбежал ко мне. Остановившись в двух шагах и задорно глядя на меня снизу вверх, он велел:
– Протяни обе руки ладонями вверх!
Я повиновался. Наверное, со стороны это выглядело комично. Взрослый, уже немолодой мужчина, выполняющий команды шаловливого ребёнка, который ростом ему по пояс.
Имаго тоже вытянул обе руки навстречу моим, и на обеих его ладошках вспыхнули язычки пламени. Не более средней величины яблока, белые в центре, с насыщенным фиолетовым отливом по краям. Это было чудесный огонь – яркий, но не ослепляющий, и неким странным образом живой. Я не мог объяснить, откуда такое ощущение, но оно не оставляло сомнений. Я помнил, что сказал Имаго моему другу, когда подарил ему Свечу – это была энергия самосознания в чистом виде. И поэтому не стал ничего спрашивать, зачарованно глядя на это пламя. Им можно было любоваться бесконечно.
– Держи! – сказал Имаго.
И тут же оба язычка пламени, одновременно скакнули с его рук на мои. Я почувствовал лёгкое покалывание в центре каждой ладони.
– Теперь они твои, – добавил мальчуган. – Можешь их спрятать, просто сжав ладони. Когда захочешь, они появятся снова. В любой момент.
– Спасибо, – пробормотал я.
Закрывать эти волшебные огоньки не хотелось. Я через силу стиснул обе ладони в кулаки, а когда разжал, их уже не было.
– Имаго, позволь спросить… – я наконец выговорил то, что вертелось у меня на языке с момента встречи с этим удивительным существом, – так он, мой друг, выполнил свою задачу?
– Скажем так – по большей части, – немного подумав, ответил Имаго. – Тебе ведь не надо объяснять, что такое Великий Барьер?
– Пожалуй, не надо, – кивнул я. – Я внимательно читал его записи о путешествиях. И то, что ты ему объяснял… В общем, представляю, о чём речь.
– Ну и замечательно, – Имаго прищёлкнул пальчиками. – Так вот, нижнюю границу Великого Барьера ему удалось преодолеть. В результате этого канал сообщения между верхней и нижней границами на короткое время открылся, буквально на миг. Это само по себе уже большое достижение для человеческого существа. Но удержать этот канал открытым надолго у него не получилось. Что закономерно. У твоего друга от природы большой потенциал. Да, он смог соединить ненадолго Землю и Небо. Но удерживать их в смычке и дальше – такая задача, выполнению которой надо посвятить всю жизнь. А твой друг только путешественник, исследователь. Он и стал-то им поздно. Поэтому смог только прикоснуться к проблеме, требующей, кроме наличия потенциала, полной отдачи всех сил и времени. Но повторяю: и то, что он смог, – это достижение, которое зачтётся в общую копилку. Никакие усилия на Пути не тратятся напрасно!
Тут он подпрыгнул на носках и серебристо рассмеялся. Общаясь с этим развесёлым купидончиком, трудно было не улыбаться самому. И я бы с удовольствием подурачился за компанию, не будь обсуждаемая тема для меня столь серьёзной.
– А как насчёт моих усилий? – спросил я. – Они тоже не напрасны?
– Об этом ещё рано говорить, – хмыкнул Имаго. – Ты пойми: если твоего друга можно назвать путешественником, то тебя, уж прости, – всего лишь туристом!
– Да я понимаю, чего уж там, – пробурчал я невесело.
– Но всё же туристом толковым, – продолжал Имаго. – Таким, который может сыграть роль спасателя для путешественника, попавшего в переделку. Таким образом, и твои усилия не будут напрасны, если ты поможешь своему другу оттуда выбраться. А времени у вас обоих не так много. Поэтому тебе стоит поторопиться. Я бы ещё долго мог тут с тобой лясы точить, но тебе надо идти.
– Да, конечно… А как долго он там может пробыть без моей помощи?
– Вот этого я не знаю, – покачал головой мальчик. – Могу предположить, что по вашим меркам ещё несколько дней. А потом…
Тут он умолк и издал глубокий вздох.
– Что потом? – замирая, спросил я, хотя ответ интуитивно знал.
– Резервы его организма, как и любого, не безграничны. Рано или поздно они закончатся. Там, где он сейчас находится, Тень сильнее его. Она бы не оказалась сильнее, если бы твой друг не затратил столько сил на переход через нижнюю границу. Но теперь преимущество на стороне Тени, и она высасывает из него силы. Так что, если ему не помочь вовремя, он просто не вернётся.
– Я понял, Имаго… – я сглотнул враз пересохшим горлом.
Да, всё оказалось гораздо серьёзнее, чем я думал. Что говорить об остальных, даже и не подозревавших о том, что открылось для меня…
– Искать его, – продолжал Имаго, – повторю, тебе надо под нижней границей. Чтобы пересечь её, тебе придётся спуститься по внутренней стороне башни. Там, внутри, темно и обитают всякие малосимпатичные существа. Некоторые из них, вероятно, заметят тебя и захотят познакомиться поближе. Тебе это совсем ни к чему.
Он сделал паузу и с загадочным выражением глянул на меня. Я уже немного усвоил его манеру разговора и понимал, что сейчас он опять меня поддразнивает. Но мне было не по себе от его слов. Преодолевая волну внутренней дрожи, я выговорил:
– Как мне вести себя с ними?
Имаго блеснул лучезарной улыбкой.
– Главное – не бояться! Во всяком случае, если не можешь совсем избавиться от страха, не давать ему завладеть твоим сознанием. Кого бы там ни встретил, не показывай, что боишься. Огонь, который я тебе дал, будет тебя охранять. Все тамошние твари боятся его гораздо больше, чем ты их. В случае надобности вызывай его без колебаний. Ниже середины башни лучше вообще не гасить одну из Свечей. А в критической ситуации тебе могут понадобиться обе сразу.
– Конечно, ничего другого мне и не остаётся, – кивнул я. – А можно узнать, что она вообще собой представляет, эта нижняя граница? Ну, для нас, людей?
– Это уровень, на котором покоится основание самой этой башни, – пояснил Имаго. – Её фундамент. Этакий толстенный каменный монолит. Я сам, как ты понимаешь, на том уровне никогда не был. Вот уж там-то мне делать совершенно нечего! – его личико скривилось в гримасу отвращения. – Но есть ещё и пространство ниже – можно сказать, подвал. Там твой друг и застрял. В этот подвал ведёт проход, который охраняет Страж Земли. Тоже не самый милый зверёк. Но и он тебя пропустит, если покажешь, что не боишься его. Тебе надо миновать этого Стража и спуститься через проход.
– А потом? – спросил я с некоторой тревогой, которая не отпускала.
– Потом сориентируешься по обстановке, – Имаго развёл пухлые ручки в стороны. – Ты что, ждёшь от меня подробных инструкций? Их тебе не дам ни я, ни ещё кто-либо. Представь себе, что ты разведчик, совершающий рейд в расположение врага. Твоя ситуация очень похожа. Кто тебе подскажет или поможет в случае чего? Полагаться можешь только на себя. Я дал тебе всё, что могу, – вернее, ровно столько, сколько ты в состоянии воспринять. А дальше давай уж сам!
– Да, Имаго, конечно, я тебе безмерно благодарен за всё, – заговорил я, внезапно расчувствовавшись. – Не знаю, что бы я без тебя делал…
– Да ладно, на самом деле мне-то это ничего не стоит, – Имаго небрежно махнул ладошкой. – С моей стороны было бы просто моветон – мило побеседовав, оставить тебя безоружным. Как я мог не дать тебе Свечи, если без них твоя задача невыполнима? Но обращаю твоё внимание: они не единственное, что у тебя есть. Твоя решимость не менее важна. С собственной Тенью ты справишься, она у тебя не столь серьёзный противник. А вот чтобы одолеть Тень твоего друга – тут вам понадобятся совместные усилия.
– Что ж, тогда я пойду, – вздохнул я.
– Погоди, я ещё не всё сказал, – он приостановил меня жестом. – Там, в самом низу башни, в стене, есть выход наружу. Он открывается только изнутри. Оттуда вы с вашим другом покинете башню. Я очень надеюсь, – это он выговорил с нажимом, – что покинете. И вернётесь туда, откуда пришли.
– Сделаю для этого всё, что смогу, – кивнул я.
– Теперь ты достаточно оснащён для выполнения своей задачи, – резюмировал Имаго с деланно важным видом. – Можешь отправляться!
– Ещё раз спасибо тебе, Имаго! – сказал я. – Хотел бы ещё об одном спросить тебя…
– Спрашивай, пока не ушёл, – усмехнулся он.
– Почему ты помогаешь нам, людям?
– Хороший вопрос! – Имаго подскочил к парапету, точным движением шлёпнулся на него попкой и заёрзал, поудобнее устраиваясь. – Если ты заметил, здесь, на территории Соединения, разумные существа склонны помогать друг другу. Это совершенно естественно.
– Да, я заметил, – согласился я. – Вообще-то и там, откуда я пришёл, такое не исключение. Даже в дикой природе подобное бывает…
– А что касается моей скромной персоны… – Имаго скорчил забавную рожицу. – Ну, скажем так. Вообрази бабочку, но не простую, а доведённую до совершенства. Идеал реальных бабочек. Эталон для них во всех отношениях. Я и есть такая супербабочка! Она порхает себе беззаботно над лугом и видит ползающих по земле гусениц. Она знает, что гусеницы станут реальными бабочками очень даже не скоро, причём далеко не все. Не все даже и пытаются ими стать. Многим больше нравится оставаться гусеницами. А некоторым так даже куколками. – Тут он саркастически ухмыльнулся. – Но к тем, кто стремится к развитию, кто пытается подняться над своим несовершенным естеством, я испытываю нечто вроде сострадания и даже где-то симпатии. Ведь всё-таки и их природа, и моя, при всей разнице между нами, проистекает из одного источника! Такое объяснение тебя устраивает?
– Да, я тебя понял, Имаго… Ну что ж, мне пора.
– Приятно было пообщаться! – Имаго махнул мне ладошкой. – Удачного тебе пути!
Я повернулся и направился к дальней дыре на краю площадки.
Но не успел до неё дойти, как воздух вокруг меня и пол под ногами заколыхались, всё быстрее и быстрее. Через несколько секунд эти колебания превратились в интенсивную, всеохватывающую вибрацию. Она на глазах размазала каменную площадку в аморфное марево, а воздух до самого неба распылила на мириады крошечных стеклянных кристалликов. Яркий солнечный свет резко померк, будто солнце закрыли заслонкой, и раскрошился вместе с пространством. В следующее мгновение всё, что меня окружало, смешалось и закрутилось в одну воронку с бешеной, всё увеличивающейся скоростью. Меня подхватил ураганной силы ветер и со свистящим рёвом понёс сквозь эту воронку, к бесконечно далёкому светящемуся пятну в центре. И когда я пронёсся сквозь просвет, рёв постепенно стал затихать, а полёт стал замедляться… Потом всё закончилось неожиданным толчком.
Я лежал неподвижно, и меня снова окружала непроницаемая темнота и глухая, ватная тишина. Прошло ещё какое-то короткое время, потом сквозь сомкнутые веки ко мне проникло мигание сигнальной лампочки. И одновременно гудение зуммера окончательно вывело меня из оцепенения, возвещая о том, что моё четвёртое погружение закончилось. Я вернулся в свой родной и привычный мир.
*
Чёрт побери, это всё не было галлюцинацией или игрой воображения. Е.Г. прав: это действительно другая реальность, ничуть не менее «подлинная», чем та, которую мы привыкли считать обычной и единственной. Всё же я был человеком более-менее образованным и имел представление о том, как у людей формируется объективная картина мира. Одним из главных критериев достоверного знания является то, что при одних и тех же условиях эксперимента мы получаем один и тот же (ну или по существу сходный) результат. Эксперименты, которые проводил мой друг, а за ним и я, однозначно свидетельствовали о том, что мы натолкнулись на что-то такое, что существует независимо от нас. Вроде и в субъективной области, но в то же время неким образом объективное. Свой мир со своими законами.
Конечно, мы его не открыли, а, скажем так, переоткрыли. Человечество имеет опыт познания этого мира с незапамятных времён. Только другими средствами.
И этот мир, наверное, стоит того, чтобы изучать его дальше. Но какую цену придётся за это заплатить? И готов ли я, вот лично я – рисковать ради того всем, что у меня есть, включая саму жизнь?
Примерно такие мысли роились у меня в голове, когда я вечером лежал на кровати у себя в номере. Я напряжённо обдумывал своё четвёртое погружение. То, что я услышал от невероятного создания в облике мальчика с прозвищем Имаго, вертелось к голове, как карусель.
Хм, «Ветер Судьбы»… Да, концепция занятная. Я и сам о чём-то подобном периодически размышлял ранее. В какой мере я несом этим ветром, подобно сухому листу, оторванному от дерева? А в какой – сам вкладываю силы в его дуновение? Насколько это решение – приехать сюда и участвовать во всём этом – было моим?
Но ещё больше занимало мои мысли то, что меня ожидает дальше.
Каким оно будет, следующее погружение?
Чем бы ни снабдил меня Имаго, и как бы ни настроил на лучшее, мне было страшновато.
Я примерно знал, с чем столкнусь там в следующий раз. Но только примерно.
Страх перед неизвестностью. Наверное, это главный страх, преследующий человека с тех пор, когда он отделился от остального животного мира и осознал себя разумным существом. Страх перед миром, представшим отныне во всей своей непостижимости, грозной и многоликой.
Я, продукт миллионов лет животной, а затем и человеческой эволюции, сейчас испытывал этот многовековой страх, забравшийся в самые гены. Тёмный, ползучий, неотступный.
Но поворачивать назад уже поздно. Я бы сам себе потом этого не простил.
Е.Г. остановился в своих записях на том, что намерен идти до конца. Вот и я тоже намерен.
Назавтра с утра – очередное погружение. У меня есть один час. Больше заместительница не разрешает. Я её понимаю. Хорошо, что она вообще мне что-то продолжает разрешать. На её месте другой человек, может, вообще бы свернул всякие опыты с депривацией.
Но хватит ли мне дальше этого времени? Может, всё-таки попробовать договориться с операторами продлить сеанс? Хотя бы минут на 15-20? Ладно, посмотрим.
Я смог уснуть только около часу ночи. Но сон был крепким и без сновидений.
Наверное, мой организм готовился к предстоящему испытанию.
*
Наутро я встал пораньше, чтобы морально подготовить себя к пятому эксперименту. Вышел из номера, народу на территории ещё не было. Прошёлся энергичным шагом, вернулся. Принял контрастный душ, чтобы взбодриться. Посидел в тишине, глубоко дыша и собираясь с мыслями.
О чём думает солдат накануне решающего боя, из которого он вполне может не вернуться? Что он чувствует, сидя на передовой в окопе, в ожидании команды броситься в атаку? Конечно, я этого никогда испытывал. Но, наверное, что-то похожее в душе шевелилось сейчас, перед очередным погружением.
Не люблю слово «судьбоносный» – оно мне кажется вычурным и напыщенным. Однако меня не покидала внутренняя уверенность в том, что именно таким должен стать этот опыт.
После первого посещения депривационной камеры Тамара Сергеевна меня уже больше не сопровождала. Я имел дело только с теми двумя сотрудниками – мужчиной и женщиной. У нас уже установился хороший, доброжелательный контакт. Я почти с полуслова понимал их, а они – меня. Наверное, они весьма были удивлены, когда этот клиент – такой щепетильный во всём, что касается установленного порядка проведения опытов, вдруг попросил их о том, чтобы продлить время сеанса.
Мне стоило больших трудов уговорить их, чтобы они предоставили мне минут двадцать дополнительно к часу. Давая мне такую поблажку, они могли найти себе неприятности. Вплоть до того, чтобы лишиться рабочего места. Я заверил, что всё будет хорошо, и никто о нарушении не узнает. Я просил, умолял, заклинал, и наконец-таки выпросил себе добавку.
Однако сам я не был уверен, что на сей раз всё пройдёт так же гладко и хорошо, как и в предыдущие погружения. Я понимал, что подвергая опасности себя, могу тем самым подставить и их. По отношению к ним, ни о чём не подозревающим, такое с моей стороны было, мягко говоря, не очень красиво. И сознание этого не добавляло энтузиазма моей затее.
Но даже несмотря на всё это, отступать я не собирался. Я знал, ради чего стоит рискнуть.
Кто знает, сколько времени в «родной» реальности мне понадобится? Пусть его запас будет как можно больше.
И вот опять надо мной закрылась дверца депривационной камеры, отрезав меня от мира привычных ощущений. Минуты три мне понадобилось на то, чтобы справиться с приливом дрожи во всём теле. Оно не хотело туда. Будто у него было собственное тёмное сознание, которое знало и сопротивлялось. Как сопротивляется домашнее животное, которое тащат на верёвке туда, куда оно не хочет идти.
А потом внутренняя трясучка унялась, телесные ощущения вместе с их носителем провалились в пустую бездонную невесомость, а сознание воспарило куда-то ввысь. Опять зазвенели тысячи струн, чернильные крылья темноты окутали меня, сначала как бы убаюкивая, потом резко развернулись на всю Вселенную и понесли за её пределы. Через нарастающий свист и ревущее гудение, сквозь пространство, скрученное в длинную трубу, к далёкому свету в конце. И когда эта труба выстрелила мною в область света, я зажмурился…
И открыв глаза, увидел, что стою на круглой каменной площадке. Над головой было бездонное синее небо, и в нём яростно, ослепительно сиял солнечный диск. Внизу, за краями площадки, до горизонта повсюду простиралось серо-сизое облачное поле. А в трёх шагах передо мной сумрачно зияло круглое отверстие.
Начало спуска в недра башни.
*
Я возобновил свой путь с того момента, когда Имаго попрощался со мной. Теперь его здесь не было. Мне предстояла дорога вниз, в мрачную неизвестность. Последняя часть моего собственного большого Пути – через темноту. По выражению Е.Г., моё сумеречное Дао. И мне, как и ему, на этом отрезке было не на кого рассчитывать, кроме себя самого.
Помнится, в прошлый раз я стоял в нерешительности перед этим входом. И если бы не появился Имаго и не наша с ним беседа, вряд ли у меня хватило бы духу спуститься. А если бы всё же заставил себя… Он же сказал, что без его дара задача мне не по силам.
Похоже, древние даосы правы. Небо действительно благоволит тому, кто верен Пути.
Я постоял ещё немного, глубоко вдохнул дрожащий раскалённый воздух, и сделал шаг вперёд. Ещё шаг, ещё. Ступил на верхнюю ступеньку винтовой лестницы.
Да, всё было, как описывал мой друг. Сначала лестница на спуске мало отличалась от той, по которой я поднимался после игры со Стражем Неба. Разница была в том, что по мере продвижения по этой вокруг становилось всё темнее. Когда я спустился метров на полтораста, витки этой лестницы стали расходиться всё шире. Преодолев несколько таких витков, я спустился ещё на пару сотню метров ниже. И тут спуск стал другим.
Я мысленно сравнил себя с букашкой, забравшейся в гигантский восточный кувшин с длинным узким горлышком. Эта букашка ползёт всё глубже внутрь кувшина. Сначала её путь пролегал внутри этого узкого горлышка. А затем горлышко перешло в корпус – большую, объёмистую часть кувшина. И теперь букашка перебралась уже на внутреннюю стенку корпуса и по ней продолжает свой путь.
Когда я оказался в верхней части башни, и передо мной полностью открылось пространство её полости, у меня захватило дух. Здесь ступенек под ногами не было, а вместо них был выступ, всего в пару шагов шириной. Подобно нарезам в канале ружейного ствола, эта узенькая каменная каёмка обвивала стены башни, опускаясь всё ниже с каждым витком. На мгновение мелькнула мысль: интересно, кто и зачем соорудил эту спиральную дорожку? Кто бы это ни был, наверняка – те же разумные силы, которые проделали аналогичный путь наверх и снаружи.
Кроме шороха собственных шагов, здесь ничего не было слышно. Воздух был стылым и, как мне казалось, спёрто-влажным, как в пещере. Слабый свет, проникавший сюда из «горловины», позволял видеть огромный куполообразный свод над головой. Ещё можно было оценить расстояние до дальней крайней точки – приблизительно несколько сотен метров. Ну и отчасти просматривалось пространство подо мною – пара витков дорожки вдоль мрачных каменных стен. Ещё ниже и стены, и дорожка тонули в непроглядном сумраке. От одного взгляда туда, в эту зловещую черноту, промозглый холод пробирал по коже.
Но мне надо идти было именно туда.
Е.Г. точно отметил, что спуск оказался немногим легче подъёма. Чем ниже я опускался, тем хуже было видно. Правда, и глаза по мере продвижения привыкали к мраку, но мрак сгущался быстрее. Но главная трудность была не в этом.
Невозможно было забыть ни на миг – и я не забывал – что всего в метре обрыв. Стоит позволить себе неосторожность, и… Несколько безумных мгновений стремительного падения в чёрную неизвестность и чудовищной силы удар. А потом… потом ничего. Пустота.
Нет, повторял я себе снова и снова, от этих мыслей болезненно ёкает сердце, наваливается в груди тяжёлое удушье, стынет мозг, дрябнут мышцы, мерзкая предательская дрожь дребезжит во всём теле. Не думать. Просто идти и идти.
И я шёл, понемногу, медленными, не очень частыми и не слишком длинными шагами, почти прижимаясь к холодному камню стены. Да, ощущать животом, плечами, ладонями этот камень – как-то это придавало устойчивости и немного успокаивало. Через каждые пару сотен метров пути я останавливался, собираясь с силами.
*
Когда я проделал два полных оборота вдоль круговой стены, то уже почти перестал что-либо различать зрением вокруг себя. Я в очередной раз остановился. Нужно было проверить, действует ли то, чем вооружил меня Имаго. Вытянув ладони перед собой, я мысленно приказал огню на правой ладони появиться. Через мгновение в центре ладони я почувствовал тёплое покалывание, и на ней вспыхнул чудесный язычок ровного бело-фиолетового пламени. Это работало!
Испытав прилив радостного восторга, граничащего с эйфорией, я отдал повеление, чтобы загорелась вторая Свеча на другой руке. И точно же такой же огонёк немедленно зажёгся на левой ладони. Я развёл руки в стороны, помахал ими перед собой – огни не исчезали и даже не колебались воздухом. Движение никак не влияло на них!
И они достаточно хорошо освещали близлежащее пространство. Я повёл глазами вокруг себя. С одного бока – всё та же сплошная, чуть изогнутая плоскость стены, раздавшаяся рядом со мной направо и налево, верх и вниз. С другого бока – чёрная пустота, только где-то далеко слабо поблёскивает каменная поверхность всё той же кольцевой стены… И узкий выступ-дорожка под ногами, идущий с еле заметным уклоном вниз. Пересиливая себя, я вытянул шею и перевёл взгляд ниже. Но дна не было видно: мрак по-прежнему поглощал сияние Свечей.
Благословив Имаго в своей душе, я сжал ладони: сначала одну, потом вторую. Огни послушно исчезли, и я опять погрузился в плотную, почти осязаемую темноту. Итак, у меня есть средство против этой темноты. И того, что в ней есть. Надо двигаться дальше.
Я преодолел ещё один полный виток и часть следующего. До сих пор я слышал только звук собственных шагов, хотя старался ступать как можно тише. Но вдруг мне послышалось что-то другое. Некий осторожный шорох позади. Я моментально остановился, оглядываясь. Сердце заколотилось, внутри всё похолодело.
Я вспомнил, что достиг примерно половины высоты башни. Имаго говорил, что ниже середины лучше пускаться при свете хотя бы одной Свечи. Да, где-то на этом уровне Е.Г. впервые повстречал обитателей этого мрака. И его повествование после этого закончилось…
Недолго думая, я снова вызвал пламя на правой руке. Свет резнул глаза, ударил во все стороны, выхватил из мрака камень стены. И то, как прочь от меня бросились по этой стене несколько странных созданий, суетливо шурша многочисленными конечностями. Хорошо разглядеть существ я не успел. Их было пять или шесть. То ли ящерицы, то ли огромные – в мою руку длиной, мерзкого вида насекомые, похожие на сколопендр. Эти твари могли бегать по вертикальной поверхности! Наверное, они уже давно меня заметили, услышали или иным образом засекли моё присутствие. И подкрадывались незаметно. Возможно, они следовали за мной уже давно, выжидая момент для нападения.
Я постоял немного, переводя дух. Как хорошо, что у меня есть этот огонь! Нет, гасить я его больше не буду. Больше никакие гадины не подберутся ко мне. Я вспомнил ещё раз об этих тварях, представил, сколько их тут, наверное, шастает, и меня всего передёрнуло от отвращения.
Потом двинулся дальше. Горящую Свечу я держал на ладони перед собой. Когда рука устала, я погасил её и тут же зажёг вторую. Наверное, одной пока достаточно. О ситуации, в которой мне понадобятся обе сразу, думать не хотелось. Я описал ещё два полных оборота. Пока меня больше никто не беспокоил. То, что я опускался всё ближе к основанию, было заметно по тому, что каждый виток был заметно длиннее предыдущего. Воздух, насколько я отмечал, становился всё более густым, душным, насыщенным влагой. Потом моё обоняние уловило ещё какие-то испарения, вроде бы идущие снизу. Но что это такое, было непонятно.
Чем глубже я спускался, тем больше я находил подтверждений тому, что пространство внутри башни обитаемо. Ко мне больше не сунулось близко ни одно создание. Видимо, этот волшебный огонёк был настолько чужд этой тьме, что сразу отпугивал всякую нечисть. Начиная с некоторого момента, я постоянно получал разные знаки того, что непроглядный сумрак башни, подобно глубинам мирового океана, скрывает в себе многочисленные формы жизни. Казалось, что сама эта темнота по мере приближения ко дну становится всё более живой, рождая их из себя.
То издалека, то с довольно близкого расстояния до меня доносились всевозможные звуки. Шорохи и царапанье чьих-то когтей о каменную стену. Шелест крыльев и резкий, гортанный клёкот из воздуха. Сопение, жужжание, хрипы, клацанье невидимых челюстей. Пару раз откуда-то снизу расслышал злобный, протяжный рёв.
В пространстве передо мною в свете пламени постоянно мелькали неясные силуэты разных размеров и форм. Может, какие-то птицы сновали в воздухе, а может, те твари, о которых упоминал мой друг. То там, то здесь огонь выхватывал из темноты красноватые блики их глаз. Один раз неподалёку в воздухе быстро и бесшумно пронёсся кто-то гораздо больший, чем птица. Я успел только заметить, то это существо имело размах крыльев как у маленького самолёта. И что у него кургузое, бочкообразное туловище, а на длинной шее – вытянутый череп с огромным клювом. Это создание напоминало древних летающих ящеров. Наверняка тварь тоже меня видела, но и она побоялась пламени Свечи.
Один раз в поле моего зрения появилось нечто такое, что заставило меня похолодеть. Я различил в сумраке, примерно на уровне своих глаз, но достаточно далеко от себя, что-то шевелящееся. Я вытянул в том направлении руку со Свечой и пригляделся. С отвращением и ужасом я рассмотрел, что это огромные щупальца с лопатообразными расширениями на концах. Они угрожающе извивались и будто бы ощупывали пространство вокруг себя. Потом они исчезли, разом втянувшись куда-то. Целиком их обладателя я не увидел, как и того, где эта жуткая тварь прячется. Возможно, она высунулась из какого-то отверстия в стене в поисках добычи, а потом спряталась обратно. Ещё раз прикинув, где находится её логово, я с огромным облегчением понял, что оно располагается выше того участка пути, который я уже миновал. Кто знает, может, такие же твари затаились где-нибудь дальше по пути? Во всяком случае, это создание не решилось показаться, когда я проходил близко. И опять я невольно поёжился, представив себе, что могло бы случиться со мной, не будь у меня спасительного огня.
Если верить тому, что мне сообщили Странник, а затем Имаго, Е.Г. достиг основания. Он благополучно избежал встреч со здешними обитателями. И это обстоятельство меня здорово обнадёживало. Свеча действительно оказалась универсальным и действенным средством против всей этой многочисленной гнусной фауны.
Я упорно шагал вниз по каменной колее, приближаясь ко дну. Уже были преодолены шесть полных витков. Если их здесь столько же, сколько снаружи – а именно восемь, то мне осталась часть круга, по которому иду сейчас, и ещё один полный круг. Самый большой. И последний.
*
Наконец наступил момент, когда я увидел дно. Где-то далеко внизу – не менее трёх сотен метров – свет от огней уже не терялся во мраке, а ударял в камень пола и возвращался к моим глазам тусклыми бликами. Это придало мне сил и бодрости. Большую часть пути я уже прошёл, и ничего со мной не случилось. Е.Г. дошёл до низа, дойду и я. Вот только что потом…
Вместе с приближением к земле усиливался и запах, который я начал ощущать парой кругов ранее. Теперь я отчётливее мог его различить – незнакомый, вроде бы какой-то животный, похожий на мускусный. И неприятный, вызывающий тревожное чувство, тянущее и вязкое.
Я уже не обращал внимания на разные звуки, постоянно доносившиеся до меня со всех сторон. У меня уже была твёрдая уверенность, что никакая из тварей мне, вооружённому пламенем Свечей, не страшна. Но когда я отчётливо увидел, что зашёл на последний круг, бодрости моей несколько поубавилось. То, что находилось в самом низу, на каменном полу в основании башни, всё ещё было плохо различимо. Я смог только разглядеть, что там, ближе к центру огромной площадки, неподвижно громоздится какая-то тёмная масса.
Наверное, это был тот самый Страж Земли – существо, охранявшее нижнюю границу. И запах этот исходил от него. Я вспомнил всё, что о нём говорил Имаго – и моему другу, и мне. При одной мысли о встрече с этим персонажем меня начало лихорадить. Я остановился, глубоко дыша и отводя взгляд от того, что ждало меня внизу.
Но вдруг нечто иное привлекло моё внимание. Я услышал совсем рядом, в нескольких шагах позади себя, шорох. У меня внутри всё застыло: это были шаги! Я мгновенно повернулся, вытягивая перед собой ладонь с пламенем Свечи. И оцепенел от того, что увидел.
Метра за три от меня на той же каменной дорожке застыла сутулая фигура, похожая на человеческую. Существо стояло неподвижно и смотрело на меня. Похоже, огонь Свечи его не очень-то сильно пугал. Свет отражался в его сильно выпученных, как у лягушек, устремлённых на меня глазах. Глаза эти были без век и без зрачков, и от того выглядели бессмысленными и одновременно жуткими. Они отсвечивали мертвенно-бледным, зеленоватым сиянием. Да, создание напоминало человека, но больше было похоже на большую, ростом с меня, обезьяну. Оно целиком было покрыто неряшливой клочковатой шерстью. Уродливо скрюченные передние конечности – руками их назвать было трудно – свисали до колен. Широкая пасть его держалась приоткрытой, обнажая кривые клыки, а зеленовато фосфоресцирующие бельма глаз продолжали пялиться без всякого выражения. Впечатление было такое, что на меня смотрел восставший из могилы мертвец, – но не просто смотрел, а рассматривал и раздумывал, что ему со мной сделать.
Прежде чем тварь зашевелилась, я нутром осознал: это и есть моя Тень!
Имаго предупреждал, что она рано или поздно появится. И вот она, пожалуйста.
И тут этот упырь издал некий жуткий звук, похожий на угрожающее рычание, и сделал шаг вперёд, по направлению ко мне.
– Пошёл прочь! – заорал я не своим голосом.
Эхо от моего крика было неожиданно громким для меня самого, оно разнеслось далеко-далеко, звонко задребезжало где-то у стен и пола. Наверное, оно вспугнуло местных обитателей, потому что сразу же в ответ раздалось частое хлопанье многочисленных крыльев и противный клёкот десятков глоток.
Наверное, и существо не ожидало от меня такой реакции, потому что на секунду остановилось, как вкопанное. Но в следующую секунду оно снова зарычало и двинулось ко мне, протягивая вперёд длинные руки с острыми и загнутыми, грязными когтями.
Убегать от этого вурдалака? По этой узенькой колее невозможно не то что бежать, даже быстро шагать – запросто сверзишься вниз. А тут ещё ой как высоко…
Имаго сказал, что моя Тень не так сильна. Главное – не бояться.
Я вытянул вперёд вторую руку, заклиная огонь появиться. Одновременно я снова выкрикнул:
– Сгинь, тварь!
На ладони вспыхнула ещё одна Свеча, озаряя мрачное каменное пространство.
Существо угрожающе ощерилось и со странным кошачьим шипением отступило на шаг. Всё-таки яркий свет и ему был сильно не по нраву. Потом оно, подобно обезьяне, припало на четвереньки, опираясь сразу на задние и передние конечности. То ли решило отступить, то ли наоборот, встало наизготовку перед броском.
Но я и сам шагнул ему навстречу, выбрасывая перед собой обе руки, на которых горел бело-фиолетовый огонь. Я сделал это, практически не раздумывая, рефлекторно. Этот старый, как мир, выбор для всех существ в опасной ситуации, здесь и сейчас: бежать или драться. Древний инстинкт, или что ещё там сработало сейчас через моё тело, приказал: дерись!
Языки пламени на моих ладонях, словно по приказу этого инстинкта, вдруг вспыхнули ещё ярче и рванулись вперёд, заостряясь. А покалывание в ладонях превратилось в жжение.
Одновременно существо прыгнуло. Его морда своими мертвенными глазами налетела прямо на огни. И тут же я сам получил удар. Было ощущение, что мне в грудь угодил летящий мешок с песком. Непроизвольно на миг мои глаза зажмурились. От полученного толчка я повалился назад и хрястнулся спиной о каменную дорожку.
Пространство башни огласил душераздирающий рёв: Тени достался такой же по силе удар сразу двумя огненными кинжалами. Я открыл глаза, судорожно хватаясь руками за стену и пол, чтобы вскочить и продолжать схватку. Свечи продолжали гореть на моих ладонях, но их пламя было снова округлым и не столь ярким, как секунду назад. Рядом со мной никого не было.
Куда девалась Тень, я так и не понял. Она будто бы моментально испарилась, встретившись с огнями Свечей. Я стоял, опираясь о стену, озираясь и глубоко дыша. Хорошо, что падал прямо назад, а не в сторону. В ином случае мог бы и не удержаться. В груди и висках неистово стучало.
Господи, неужели опасность миновала?
Я постоял ещё немного. Никто больше меня не беспокоил. Дрожь во всём теле понемногу утихла, успокоилось и сердце. Кажется, обошлось. Я осторожно сделал шаг, другой.
Боже мой, крутилось в сознании, до чего же отвратительное создание, эта моя собственная тёмная анти-сущность! Но я выстоял в столкновении с ней. Можно ли назвать это победой, не знаю. Главное, что она исчезла. И почему-то с каждым новым шагом во мне росла уверенность, что больше не появится.
С этой мыслью я описал ещё один круг, самый большой. И последний.
Наконец спиральная дорожка закончилась, плавно перейдя к самому дну. Мои ноги ступили на горизонтальную поверхность. По моему чувству «местного времени», прошло часов шесть или семь после начала спуска. Я вздохнул с облегчением. Спуск к основанию башни был закончен.
Я стоял рядом с огромной холодной стеной, уходившей ввысь. Передо мною простиралась круглая площадь, равновеликая нескольким городским кварталам. Противоположный край её едва был отсюда виден. А в центре этой площади возвышалось нечто вроде холма или груды земли внушительных размеров – отсюда было не разглядеть.
Я сел прямо на пол, вытянув ноги и прислонившись спиной к стене. Чувствовать всем телом промозглый холод камня было небольшим удовольствием. Но проделанный спуск меня просто вымотал. Натруженные ноги и поясница ныли. Всё ещё болели лопатки, ушибленные при падении. Нужно было отдохнуть и прийти в себя. Набраться сил и духу перед тем, чтобы направиться к чернеющей впереди массе. Сама мысль об этом заставляла душу уползать в пятки. Но я был уверен, что идти мне надо именно туда.
*
Я просидел так довольно долго. Во мне боролись, с одной стороны, страх с усталостью, а с другой – понимание, что времени у меня всё меньше, и необходимо идти – другого не остаётся.
Свеча продолжала гореть на моей левой ладони. Другую Свечу я решил приберечь и погасил вскоре после того, как отбился от Тени. Бело-фиолетовое сияние здесь позволяло видеть более-менее отчётливо примерно на полсотни метров вокруг.
Я заметил, что дно башни – не только голый камень. Здесь росли какие-то странные растения, формой и размерами похожие на грибы. У них были сферические и конусообразные шляпки на тонких ножках. Они торчали из пола тут и там – то колониями, то поодиночке. И тускло мерцали в темноте – таким же призрачным бледно-зеленоватым светом, как глаза той твари, которая недавно напала на меня. То ли сияние Свечи возбуждало в них эту ответную фосфоресценцию, то ли сами они светились так, навевая ассоциации с болотом и кладбищем.
Просидев неопределённо долго, я почувствовал, что готов встать и идти дальше. Но потребовалось немалое усилие воли, чтобы заставить себя подняться на ноги. Первый шаг в направлении центра дался мне с таким же трудом. Но, превозмогая боязнь, я побрёл туда, где неподвижно возвышалось тёмным горбом это нечто большое и устрашающее.
По дороге я напряжённо всматривался в окружающее пространство, надеясь обнаружить ещё какие-нибудь ориентиры. Что-нибудь, что помогло бы мне понять, где находится вход вниз и выход наружу из этого гигантского тёмного склепа. Но ничего подобного не разглядел. Если выход где-то в стене и существовал, отсюда его было не видать. Всё, что было видно в радиусе нескольких десятков метров – это каменный пол, беспорядочно усеянный тускло светящимися пятнами.
Эти причудливые образцы здешней флоры всё время попадались под ноги. Я старался огибать эти грибовидные растения, но всё же пару раз случайно наступил на них. Они были осклизлыми и сплющивались с чавкающим звуком, выпуская облачка спор и обдавая меня удушливым смрадом плесени.
По мере приближения к возвышению в центре всё чётче вырисовывались его контуры. Примерно за сотню метров я окончательно убедился, что это огромных размеров живое существо. Отсюда уже было заметно, как бока его мерно раздуваются и опадают – оно дышало. Ещё я разглядел, что оно сплошь, подобно панголину, покрыто блестящими пластинами – то ли крупной чешуёй, то ли роговыми бляшками. И тот острый мускусный запах – с каждым шагом он усиливался – несомненно, шёл от этого создания.
В том мире, откуда я прибыл, самым большим существом был синий кит. То, которое я видел сейчас перед собой, не уступало ему ни длине, ни по высоте.
Приблизившись ещё на пару десятков шагов, я понял, что, оно лежит, свернувшись гигантским калачом. Головы его не было видно, существо было повёрнуто ко мне боком. Я видел только костяной гребень, похожий на забор, который шёл вдоль по всему его туловищу и хвосту. Да ещё согнутые кряжистые и когтистые лапы, поджатые под брюхо. Эти конечности можно было принять за бетонные опоры железнодорожного моста.
Не было сомнений, что это и есть Страж Земли. Он выглядел как гигантская хищная рептилия времён мезозоя. И он вызывал своим видом ещё больший трепет, чем Страж Неба. Тот хотя бы был похож на человека.
Я вызвал вторую Свечу. С двумя было всё-таки на чуточку, но менее страшно.
Монстр всё ещё не замечал меня: наверное, он пребывал в спячке. Но когда я подошёл к нему на расстояние десятка шагов, он вдруг вздрогнул всем своим огромным телом, распрямился и повернул ко мне голову. Вот тут я увидел Стража Земли во всей своей красе.
Да, Имаго не зря говорил, что он больше всего похож на дракона. Это и был настоящий дракон – огромный свирепый ящер, от одного вида которого у меня перехватило дыхание.
Глядя на его огромную морду, я тут же вспомнил изображения тираннозавра. Но череп этого чудовища был размером с автобус. Глаза, похожие на фары, горевшие изнутри рубиновым светом, с вертикальными щелями зрачков, сами по себе внушали ужас. Они уставились на меня, и я замер на месте, не в силах отвести от них взгляд.
Я был перед Стражем Земли как мышка перед тигром. Он бы проглотил меня и не заметил.
Но он заметил и смотрел, каким бы это странным ни казалось, осмысленно. Вдруг он оскалил морду. Распахнулась пасть, открыв бездонный зев и два ряда острых клиновидных зубов, похожих на большие кухонные ножи. И пространство башни огласил утробный оглушительный рёв. Этот устрашающий звук вибрировал на крайне низкой частоте – наверное, на грани слышимости. Но был таким мощным, что у меня заложило уши. Мне показалось, что затряслась вся башня.
В сознании вспыхнуло наставление Имаго: не бояться!
И я шестым чувством догадался, что это был вопрос Стража Земли, обращённый ко мне.
Он спрашивал: «Чего тебе здесь надо, козявка?»
Я в ответ вытянул вперёд обе руки, на которых пылало пламя Свечей. Я знал, что только они являются пропуском туда, куда я собирался попасть. Похоже, и Страж Земли это знал.
Некоторое время он, застыв подобно монументу, глядел на меня своими жуткими, багрово рдеющими глазами. Потом вся его многотонная туша пришла в движение. Он выпрямил конечности, поднял голову, вытянул хвост, и я в очередной раз поразился тому, сколь он огромен.
Потом чудовище несколькими грузными шагами отступило в сторону, и я увидел в полу воронкообразное углубление. Я понял, что раньше Страж Земли лежал, свернувшись вокруг него.
Отверстие было диаметром примерно как площадка на самом верху башни. Но там было светло, а здесь оно зияло зловещей, непроницаемой чернотой.
Да, это был вход ещё ниже. За нижнюю границу Великого Барьера. Под Землю.
Страж Земли снова издал низкий, почти инфразвуковой рёв. Пол под моими ногами и стены вдалеке отозвались гулкой дрожью.
Я понял, что это означало: «Проходи!»
И, переступая почти онемевшими от страха ногами, я двинулся вперёд. К этой глухой чёрной дыре, похожей на штольню в горных выработках.
Подойдя к краю, я заглянул вниз. Если бы там обнаружилась ещё какая-то бездонная пропасть, меня бы, наверное, охватило отчаяние. Но дно там всё же просматривалось, и до него было, как мне показалось, метров двадцать. Что находится там, в самом низу, трудно было различить отсюда. Эта яма ещё сильнее поглощала свет, чем нутро башни.
Но конечный пункт моей экскурсии по башне был там. Уже близко. И Страж Земли беспрепятственно пропустил меня. Это придало мне бодрости.
Ещё я увидел, что вниз ведут ступеньки спиральной каменной лестницы. Наподобие той, по которой я преодолевал последний отрезок на самый верх.
Я сделал несколько глубоких вдохов, постоял, вновь собираясь с силами.
И ступил на первую ступень.
*
Здесь было ещё темнее, ещё холоднее, чем на дне. Как будто я спускался в глубокий погреб. Продвигаясь вниз по лестнице, я видел, что стены этой воронкообразной ямы сплошь каменные. Всё, как и объяснял мне Имаго: огромная монолитная плита, целый геологический пласт в основании башни. Нижняя граница Великого Барьера – такой выглядела её многометровая толща из этого углубления. И сейчас я пересекал эту границу.
Свечи горели на моих ладонях всё так же ярко, но и их свет не разгонял угольную черноту этого мрачного колодца. Я дважды обошёл его стену кругом, опустившись при этом метров на пять, но мрак всё ещё не позволял увидеть, что же на самом дне.
Е.Г. должен быть где-то там. И его Тень, которая вцепилась в него мёртвой хваткой, удерживая его в этой каменной тюрьме. Я остановился и крикнул вниз, в темноту. Раз, другой.
Близкое эхо отозвалось от камня, и больше ничего. Ни звука в ответ.
Я миновал ещё два витка спиральной лестницы. Яма сужалась ко дну, и витки были всё меньшего диаметра. Теперь уже лучше было различимо то, что скрывала темнота в самом низу.
Там была ровная площадка размером с небольшую комнату. Просто пятачок по сравнению с полом башни, который был теперь где-то над головой. Судя по цвету, дно было уже не каменным. Там плита основания заканчивалась, а далее, ещё глубже, начинался слой местной почвы. И на этом земляном дне лежало нечто напоминающее большой продолговатый свёрток.
Сердце зашлось в бешеном темпе. Я как мог быстро побежал по ступеням вниз, позабыв про всякую осторожность, рискуя в любой момент потерять равновесие, споткнуться, кубарем полететь вниз. Проскочив таким образом ещё три круга, я рассмотрел, что этот предмет по очертаниям напоминает человеческое тело. Но тело, словно бы закутанное в какую-то ткань или обмотанное верёвками.
Я уже понял, что это Е.Г., и он лежит там неподвижно.
Похоже, мой друг находился в таком же состоянии, как и там, откуда я пришёл. Откуда явились сюда мы оба.
Оставался последний виток – ещё несколько метров спиральной лестницы до низа. И только тогда я заметил, что, кроме меня и Е.Г., здесь находится ещё кто-то.
Конечно. Его собственная Тень, которая удерживает его здесь.
У самой стены темнело нечто, выглядевшее как большая бесформенная куча. Когда я глядел сверху, то принял это за выступ или выпуклость стены. Но сейчас я с содроганием понял, что никакой это не выступ. Это какое-то существо.
Оно тоже заметило меня и зашевелилось. Похоже было на то, как если бы развернулся и расправил свои иглы огромный дикобраз. Пламя Свечей отразилось в двух больших, как блюдца, глазах, вылупившихся на меня – неожиданного и непрошеного гостя сверху.
Задыхаясь, я преодолел последние ступени и выскочил на площадку. На самое дно.
Посередине площадки, прямо на земляном полу, лежал Е.Г. Его глаза были закрыты, и он не двигался. Я узнал его, несмотря на то, что весь он, с головы до ног, был густо опутан сетью каких-то полупрозрачных то ли волокон, то ли жгутов. Это напоминало чулок, натянутый на ногу. Или, скорее, кокон из паутины, которым паук обволакивает пойманную жертву.
А напротив меня, у другого края стены, сидела тварь, которая сделала это с ним.
Я вытянул вперёд обе руки, ладонями от себя. Бело-фиолетовый свет ярко озарил дно подземного амфитеатра. И теперь-то я увидел, что собой представляет Тень моего друга.
Такое существо не могла создать природа. Это было что-то сюрреалистическое, родом из самых тёмных и мрачных подсознательных глубин. Подобное могло привидеться разве что в болезненном наркотическом бреду или кошмарном сне.
Как и моя Тень, оно общими контурами напоминало человека. Но от человека в нём было гораздо меньше. Оно сочетало в себе черты сразу многих существ, стоявших на разных ступенях эволюционной лестницы. И моллюсков, и насекомых, и пресмыкающихся, и теплокровных зверей. Оно было составлено, вернее, каким-то противоестественным образом сращено, из фрагментов тел всевозможных хищных тварей, населявших сушу и море.
Будто некий злой демиург задался целью создать предельно безобразное и страшное существо. И одной из таких версий было то, что сейчас стояло в нескольких шагах от меня. Оно являлось просто воплощением уродства. И в то же время выглядело реально опасным.
Я разглядывал эту тварь, чувствуя, как нутро охватывают спазмы отвращения.
Оно медленно выпрямилось на задних конечностях, и первое, что я заметил – это то, что оно было приземистым и косолапым. Его пузатое, грузное на вид туловище сплошь покрывали шипы, как морскую звезду. Передние конечности, которые соответствовали бы у человека рукам, суставчатые и непропорционально длинные, сложенные на манер богомола, заканчивались зазубренными клешнями угрожающего вида. Эти клешни сжимались и разжимались, как бы хватая кого-то. Но что было самым жутким в облике твари, так это огромная лысая голова. Странной формы, шишковатая и как бы приплюснутая сверху, а по бокам её извивались мясистые отростки, похожие на короткие щупальца актинии. Такие же отростки росли вокруг тяжёлых челюстей, выпяченных вперёд, и тоже шевелились.
Ещё одной мерзкой чертой этого существа было то, что из пасти у него сочилось что-то вроде вязкой слюны. Всё брюхо существа было в застывших потёках, и на полу рядом блестели лужицы этой гадости.
По всей видимости, это создание объявилось здесь, когда Е.Г. уже практически выполнил свою задачу. Когда уже донёс огонь Свечи до самого низа и на время соединил Небо и Землю.
Как оно попало сюда вместе с моим другом? Страж Земли не позволил бы этой твари пробраться сюда. Оставалось только одно объяснение: оно проникло сюда своего рода контрабандой, вместе с моим другом, как некая незримая его часть. Как своего рода оборотная сторона его потенциала. А потом материализовалось, если так можно говорить об этой реальности. Оно активизировалось, проявилось в качестве реального существа, похитив для этого энергию собственного носителя. И напало неожиданно – возможно, сзади. Возможно, Е.Г. оказался не готов к нападению, потому что враг застал его врасплох. А может быть, у него просто уже не было сил, чтобы оказать должное сопротивление своей тёмной анти-сущности.
Имаго оказался неправ только в одном: он говорил, что вместе с моим другом мы победим его Тень. Но Е.Г. лежал беспомощный и, судя по всему, был без сознания даже здесь. И сейчас мне предстояло сражаться с его Тенью в одиночку.
*
Все эти мысли пронеслись в моём сознании за несколько мгновений, пока я и кошмарное создание смотрели друг на друга.
Потом тварь издала короткое угрожающее верещание и шагнула мне навстречу. Конечно, ей не понравилось, что кто-то вторгся на её территорию.
Меня всего передёрнуло при одной мысли о контакте с этой гадиной. Но какая-то часть меня самого – та самая, что упорно тащила меня к башне, заставляла взбираться на неё, а затем спускаться в это мрачное подземелье, – сжала всё моё существо в тугую пружину. Отступать было нельзя. Не было иного способа спасти друга и выйти отсюда самому, кроме как схватиться с Тенью и уничтожить её. Эта отвратительная тварь, которая превратила близкого мне человека в полутруп, а теперь угрожала мне самому, просто не имела права на существование.
И я тоже сделал шаг вперёд. Тут же обе ладони зажгло так, будто я схватил каждой рукой раскалённую монету. Свечи мгновенно выросли и запылали как два мощных факела. Теперь их пламя было не спокойным и умиротворяющим, а жёстким, заострённым и рвущимся вперёд. Как и тогда, когда я повстречался с собственной Тенью. Но сейчас свет от них стал ярким, как от разряда электросварки – он резал мои собственные глаза, Я понял, что Свечи заработали на полную мощность, потому что настал момент применить их по максимуму. Они превратились в оружие.
Существо разинуло пасть, полную острых и загнутых назад, беспорядочно растущих клыков, и заверещало снова. Из его зева, как хлыст, выскочил длинный раздвоенный язык, а потом вылетела струя белесой слизи. Она полоснула меня по плечам и груди и тут же застыла, прилипнув к моей одежде длинной лентой. И теперь я понял, чем было стянуто тело Е.Г. – эта тварь обездвиживала жертву, плюясь этой гнусной клейкой субстанцией.
Одновременно Тень подняла вверх клешни, продолжая щёлкать ими. Нужно было действовать не медля. Если стоять, эта гадина может на расстоянии спеленать меня, выбрасывая свои липкие арканы. Не дожидаясь повторного плевка, я бросился вперёд, попутно перепрыгивая через тело Е.Г., всё так же неподвижно лежавшее на земле. Всё же существо успело ещё раз выстрелить порцию слюны. Она шлёпнулась полосой мне на лицо и я моментально почувствовал, как она, подобно пиявке, болезненно впилась в кожу.
Но это было уже мелочью, на которую я не обратил внимания. Я прыгнул, держа пламя Свечей на вытянутых руках остриями вперёд, как копьями. Тварь тоже рванулась по направлению ко мне, вытягивая свои членистые конечности с раскрытыми клешнями.
Моё оружие было длиннее. И оно достигло цели раньше. Я целил твари в то место, где у неё должно быть сердце. В момент, когда я столкнулся с врагом, ощущение было такое, что я и вправду вонзил два меча во что-то мягкое. На всё пространство подземной ямы разнёсся визг, полный боли и ярости. Одновременно хватательные приспособления твари саданули меня в грудь и шею острыми концами.
Существо намеревалось схватить меня за горло своими страшными клешнями, но не сумело. А мой удар попал в цель. И удар этот, похоже, был для Тени смертельным.
Противник весил немало, но я при столкновении устоял на ногах. И обеими руками прижался к его туловищу, продолжая жечь и жечь мерзкую плоть пламенем Свечей. Тварь истошно верещала и беспорядочно размахивала конечностями, пытаясь наносить удары и отбросить меня. Но мои руки словно замкнуло в убийственную цепь. Я чувствовал, как яростная огненная энергия пульсирует в теле твари, выжигая её темное нутро. И меня самого трясло, как будто через моё тело пропускали ток высокого напряжения. Враг бешено дёргался, пырял мне клешнями в грудь и в лицо, плевался, обдавая меня всё новыми клейкими струями, но я уже почти ничего не чувствовал. Вцепившись в него мёртвой хваткой, я стал проводником силы, которая била из моих рук и поражала этот хищный сгусток уродства.
И сквозь ослепительный свет, вырывавшийся из-под ладоней, я видел, что существо скукоживается и чернеет. Подобно тому, как обугливается и превращается в пепел комок бумаги, брошенный в костёр. В какой-то момент оно разом осело подо мной и перестало верещать и дёргаться. А потом вдруг то, что оставалось от него, разлетелось во все стороны чёрным дымным облаком, словно и состояло из копоти.
Меня перестало трясти. И Свечи на ладонях разом почти погасли – они превратились в крохотные огоньки. Наверное, вся их энергия ушла на этот поединок.
Но теперь схватка закончилась. Я победил эту тварь. Я уничтожил её с помощью чудесного дара, полученного от Неба.
Я стоял, тяжело дыша и опустив руки. Пот струился по лицу, а ноги всё ещё дрожали от напряжения. Я чувствовал себя совершенно обессиленным. Но задача пока не была закончена. Мне нужно было вытащить отсюда своего друга.
Я сорвал гнусные клейкие нити, налипшие мне на плечи, грудь и голову. Потом подошёл к Е.Г. и присел рядом с ним. Да, он был без сознания, но живой. Он еле заметно дышал, и тело его было тёплым. Я с остервенением начал срывать с него путы, которыми оплела его Тень. Это оказалось непростым занятием. Волокна из застывшей слюны твари прилипли к коже и одежде прочно. Даже отодрать их было трудно, порвать тем более – они сами по себе оказались прочными, как нейлоновая верёвка. У меня ушло не менее получаса, чтобы освободить тело от облеплявшей его сетки.
Он так и продолжал лежать с закрытыми глазами, ни на что не реагируя. Сознание, кажется, покинуло его совсем. Но на его правой ладони всё ещё теплилась фиолетовая искорка. Свеча, подаренная ему, всё ещё горела. Я потормошил Е.Г., похлопал его по щекам – он не отзывался.
– Ничего, дружище, – пробормотал я негромко, – всё будет хорошо. Мы с тобой отсюда выберемся!
Я посидел ещё немного, собираясь с силами. Потом взвалил себе на плечи тело Е.Г. – благо, по комплекции он был человеком худощавым. И побрёл по ступенькам вверх.
*
Это был чертовски трудный подъём. Он отнял у меня, наверное, не меньше сил, чем когда я взбирался на башню. Для меня, отнюдь не Геракла и человека давно не молодого, подниматься с грузом, почти равным собственному весу – работа не из лёгких. Не говоря уже о том, что я уже потратил много сил на перипетии своего путешествия внутри башни.
Я повторял про себя одно: только бы мне хватило времени!
Делая короткие передышки через каждые пять минут, я потратил на восхождение около часа. Всё же настал момент, когда я, совершенно выбившись из сил, добрёл-таки со своей ношей до верхнего края воронкообразной ямы. С огромным облегчением вытолкнул тело своего друга за край и перевалил его на горизонтальную поверхность. Потом выкарабкался сам и лежал на полу ещё несколько минут, переводя дух.
Я видел, что неподалёку возвышается необъятная туша Стража Земли. Он по-прежнему был на своём посту, но, видимо, ожидал, когда я вылезу наверх. Он не сразу обратил на меня внимание, однако долго разлёживаться не позволил. В определённый миг он повернул огромную голову ко мне. Я снова с трепетом встретился взглядом с рубиновым огнём его глаз. Потом дракон открыл пасть и огласил долгим протяжным рыком пространство башни. А затем повёл мордой в сторону и обратно.
Я понял, что Страж Земли даёт мне понять: нам с моим другом пора убираться отсюда. И что он движением головы указывает направление, в котором мне нужно идти.
Да мне и самому хотелось уже как можно скорее покинуть этот гигантский склеп. Эту мрачную каменную темницу, в которой томились ограниченные и несовершенные творения Жизни. Оставался последний отрезок пути.
Кряхтя, я поднял своего друга, водрузил его, как мешок с мукой, себе на спину. И на подгибающихся ногах, сгорбившись под бременем и уже плохо разбирая, что там под ногами, зашагал в том направлении, которое указал мне Страж Земли.
Бросив мельком взгляд назад, я увидел, что огромная рептилия снова свернулась вокруг входа в подземелье. Больше я не оглядывался.
Я брёл ещё около часа, таща на себе тело Е.Г. И опять мне приходилось останавливаться каждые пять минут, чтобы передохнуть. Свечи уже светились слабо, пробираться вперёд приходилось в полумраке. Под ногами периодически лопались, разбрасывая споры, всё те же склизкие шляпки. Но я уже не обращал внимания ни на них, ни на вонь, которую они издавали. Я шёл и шёл вперёд, тупо и механически, как робот. Останавливался, осторожно опускал Е.Г. на пол, садился сам, ждал, когда тяжёлая усталость в ногах пройдёт, потом снова взваливал на себя неподвижное тело и снова переставлял ноги.
Но наконец-то и эта нудная, тяжёлая дорога подошла к концу. В нескольких шагах прямо по курсу была стена. А в ней – дощатая дверь, подобные которой я уже видел.
Но те были входами, а эта – выходом.
Когда я открыл её, то впереди тускло маячил рассеянный дневной свет. Достаточно далеко впереди. Я ещё с минуту шагал по узкому проходу, напоминавшему туннель. Такова была толщина стен этой башни. Но потом туннель кончился. Я толкнул ещё одну дверь, и теперь настоящий свет дня заставил меня зажмуриться после долгого мрака. Затем с телом своего друга, взваленным на плечи, я шагнул из башни наружу.
Вокруг была каменисто-пустынная местность, которую я уже видел. Она всё так же направо и налево простиралась до горизонта. Я повернулся, посмотрел вокруг себя. Рядом со мной круто вверх и в стороны уходила мрачная, неохватная тёмная стена. Высоко-высоко она терялась в облаках пепельного цвета. Но они висели не сплошным покрывалом: кое-где виднелись просветы. И через них на эту безжизненную серо-жёлтую землю проглядывали лучи солнца, спрятанного за облачной пеленой.
Я глубоко вздохнул, опустил тело Е.Г. на землю. Он по-прежнему не приходил в себя. Я сел рядом с ним. Обращаясь к нему, я тихо сказал:
– Мы всё-таки выбрались!
И тут же, словно в отклик, всё, что было в поле моего зрения – и земля, и башня, и облака –пришло в движение, более и более быстрое. Очертания мира размылись, задрожали, заплясали в бешеной мутной круговерти, смешались в крутящуюся карусель. И осталось только это вращение, которое увлекло в себя всё, что я видел и воспринимал, и меня самого, и моего друга. Потом я потерял все ощущения, и нёсся через световые годы в кромешной темноте. Заем в темноте загорелась точка, всё ярче и ярче, и одновременно с ней послышался свист и рёв, которой нарастал, а я летел всё быстрее…
Потом я ощутил толчок, скорее удар. И полёт закончился. В ушах всё ещё стоял протяжный вой, а точка пульсировала где-то уже совсем близко. Ко мне вернулось чувство собственного тела и способность ясно мыслить. И я понял: это сигнал, возвещавший мне о том, что моё очередное погружение закончилось.
*
Дверца депривационной камеры резко отошла в сторону. Лицо мужчины-оператора было встревоженным.
– Вы как? С вами всё в порядке? – быстро спросил он.
И в голосе его звучала нешуточная озабоченность.
– Да, около дела, – нарочито спокойным голосом ответил я, принимая сидячее положение. – А что такое?
Оператор смотрел на меня испытующим взглядом несколько секунд, нахмурившись. Постепенно его лоб разгладился.
– Ну, слава богу… – произнёс он с явным облегчением. – Вы не представляете, как нас напугали. На шестьдесят седьмой минуте у вас резко подскочили пульс и артериальное давление. Ну и амплитуда электрической активности мозга тоже… А потом так же резко упали. Как будто там вы пережили сильнейший стресс. Понимаете?
– Да, понимаю, – кивнул я. – Но потом-то у меня всё пришло в норму?
– Потом – да, ваше состояние быстро вернулось к нормальным параметрам. Но мы-то испугались! Поставьте себя на наше место! Уже хотели прекращать опыт. Сами понимаете, если ещё один такой случай… Тем более, проводим с негласным нарушением правил. Если бы с вами, не дай бог, что-то случилось…
– Да, конечно, вы уж меня простите, что заставил поволноваться, – я виновато улыбнулся. – Больше никаких отклонений от регламента!
– Мы эту часть записи сотрём, – сказал мужчина, – я имею в виду тот отрезок, что после часа.
– Конечно, – быстро согласился я, – как считаете нужным! Но распечатку показателей во время опыта, с вашего позволения, всё-таки себе оставлю. Может, когда-нибудь пригодится.
– Распечатку возьмите, – кивнул оператор, – но здесь не показывайте никому.
– Само собой, – заверил я.
Вернувшись в свой номер, я лёг на кровать и стал обдумывать всё, что пережил в погружении. Операторам я не признался, но самочувствие после этого погружения было не самым бодрым. Будто я проделал некую тяжёлую физическую работу. Или провёл несколько бессонных ночей, работая в какой-нибудь горячей точке.
Но при этом на душе было как-то легко и радостно.
Радостно от сознания того, что я там сделал всё, что мог. И что я по меркам тамошней реальности, выполнил свою задачу. И вернулся живым и невредимым. Несмотря на то, что несколько раз ситуация висела на волоске.
Независимо от того, какие результаты принесёт это моё погружение, я получил опыт, который никогда не забудется. Теперь это стало частью моей жизни. И весьма значимой частью.
Мои размышления вдруг прервал стук в дверь. Я вздрогнул. С того времени, как я поселился в этом номере, никто меня не беспокоил.
Я подошёл к двери, открыл. На пороге стояла Тамара Сергеевна. Лицо её было возбуждённым – я сразу понял, что случилось нечто важное.
Первой моей мыслью было: она каким-то образом узнала, что мы с операторами нарушили правила. И заявилась ко мне, чтобы высказать по этому поводу претензии. Как минимум.
Но она, улыбнувшись, выпалила:
– У меня хорошая новость! Е.Г. вышел из комы!
Это было как молния посреди тёмных туч. Меня охватило внутреннее ликование. Но в глубине души я даже не очень удивился. Я ожидал, что теперь, после моего путешествия, что-то должно измениться к лучшему. Я посторонился, пропуская её в комнату.
– Когда? – только и смог выговорить я.
– Да вот буквально только что! – торопливо сообщила Тамара Сергеевна. – Пришёл в сознание, и все главные функции организма восстановились разом. Почти до уровня здорового человека его возраста.
– Безумно рад это слышать! – воскликнул я.
– И главное, – взволнованно продолжала она, – совершенно без всяких видимых причин. Вот так же, как впал, так и вышел. Мы все ничего не понимаем! Так не бывает!
– Вы правы, Тамара Сергеевна, – поддакнул я, – это поразительно! Но получается, бывает.
– Да вообще случай беспрецедентный, – она развела руками. – Когда окончательно поправится, тогда из его рассказа может быть, что-то будет более понятно.
– А сейчас он как? Я могу с ним увидеться?
– Сейчас он ещё очень слаб. Организм истощился во время комы. Но в сознании, всех узнаёт и даже немного разговаривает. Но его лучше сегодня не беспокоить. Хотя ему сообщили, что вы здесь. Лучше навестите его завтра.
– Хорошо, – кивнул я. – Так и сделаю. Думаю, нам есть о чём поговорить.
Сумеречное Дао
© Copyright: Алекс Ведов, 2020
Свидетельство о публикации №220061300758
Свидетельство о публикации №220061300758
Рецензии