Этюд 23

   На этих словах Сергей Васильевич остановился и, отложив кисть, сказал:
   — Я предлагаю, сделать перерыв, чтобы отдохнуть, что-то я сегодня немного подустал. А ты не устала, Ида? — спросил он, закрывая черным лоскутом мольберт, и глянул на нее.

   Ида сидела в кресле и, похоже не слышала его слов. 
   — Ида, о чем ты думаешь? Ты не слышишь меня, неужели ты все еще находишься под впечатлением моего рассказа, чем это он тебя так заинтересовал?

   — У нас точно такой есть кулон, — вдруг сказала она.
   — Этого не может быть, — сказал он.
   — Но он есть! Точно такой, с большой жемчужиной посередине, и на таком же кожаном шнурке. Сколько я себя помню, он всегда был у нас, и лежал в маминой шкатулке, но мама никогда его не надевала, а я часто вынимала его из шкатулки и играла с ним, когда была маленькой.

   — Этого не может быть, — опять сказал Сергей Васильевич, как бы разговаривая уже сам с собой. И замолчал.

   Иду удивило, что произнес он эту фразу, как будто чужим, не своим и каким-то глухим голосом. На лице, его при этом появилось много морщин, которых раньше не было или они были не заметны, на висках вздулись вены. Испугавшись его вида, она налила в стакан воды и подала Сергею Васильевичу. Сделав несколько глотков, и поблагодарив Иду, он проговорил тем же глухим голосом:

   — Я должен немедленно его видеть, сегодня же, нет, прямо сейчас. Ты можешь мне его показать?
   — Да, но он дома, смешалась она.
   — Я вызываю такси, и срочно едем к тебе, — сказал он.

   Сидя на заднем сидении вместе с Идой, он немного успокоился и спросил:
   — Тебе известно, как он попал к вам?
   — Нет, — ответила Ида, — я никогда этим не интересовалась.
   — А мама что-нибудь рассказывала о нем? Может это подарок папы?
   — Нет, нет, — сказала Ида, — тогда бы она его носила, но она ни разу не надела его, даже в праздники.

   — Тогда, может, она нашла его или купила у кого-нибудь?
   — Этого я не знаю, — ответила Ида, и добавила. — Не понимаю, чего вы так разволновались, Сергей Васильевич, из-за этого кулона? Может Олень сделал ни одну копию, вашего кулона, ведь ему самому очень понравилась своя работа и он решил заработать на нем.
 
   — Это исключено, Ида!  — сказал он. — Кулон был исполнен в единственном экземпляре, и он должен был быть у Зиночки. А Олень — чистейшей души человек, можно сказать святой.

   — Да, кстати, — сказала Ида, — вы окончили свой рассказ на том, что послали кулон Зиночке. Она получила его?
   — Да, — сказал он, — она получила мой подарок и очень была им довольна. Писала, что сразу надела его на шею, чтобы никогда с ним не расставаться, так он ей понравился.

   — А что было потом?
   — Потом?.. Я не получил от нее ни одного письма, в течении почти пяти месяцев. Я писал ей чуть ли не каждый день, но ответа на мои письма не было. Я больше не мог жить в неизвестности, поэтому простившись с друзьями, поехал домой, в Ленинград.

   Всю дорогу я мечтал, как я встречусь с любимой женой, увижу и обниму своего ребенка, я его уже очень любил, хотя я не знал, кто у меня родился.
Но я не встретился ни с Зиночкой, ни с ребенком. Соседи сказали, мне, что Зина умерла при родах. Кого она родила, они не знают, но ребенок остался жив. Где он? — они тоже не знают. Может, его определили в дом малютки, а может, его взял дедушка Зины, он приезжал на похороны внучки, да не успел, ее уже похоронили к его приезду.

   Долго после этого я не мог прийти в себя, горевал страшно, даже кисти не брал в руки, но потом постепенно стал оживать и возвращаться к прежней жизни. И первым делом, что я сделал, отправится к Зининому дедушке. В душе теплилась надежда, что может с ним живет мой сын или дочка. Но деда я так и не повидал, Он тоже умер, к этому времени. Расспросив соседей, я узнал, что приехал он из Ленинграда один, без ребенка. По умершей внучке горевал не долго, так как вскоре отправился сам на тот свет.
   Вернувшись в Ленинград, я пытался хоть, что-нибудь узнать о своем ребенке. Я обошел все детские дома, но все попытки мои были тщетны, как искать своего ребенка, когда ты не знаешь даже кого ищешь — сына или дочку?
 
   Сергей Васильевич вздохнул и замолчал. Какое-то время ехали молча.
Ида первая нарушила молчание.

   — А Елизавета Михайловна — сказала Ида и, — запнувшись, не зная, как лучше спросить, замолчала. Но он понял о чем пыталась спросить Ида.
   — Лиза не дето способна, Ида! Вот почему у нас нет с ней детей.
 
   Иде хотелось спросить еще его, о том, как он познакомился с Елизаветой Михайловной, но они уже подъезжали к дому. Расплатившись с таксистом, и отпустив его, они поднялись на второй этаж.

  Шагнув через порог своей квартиры и, предложив Сергею Васильевичу сесть, Ида подошла к балкону и открыла дверь, чтобы проветрить — в квартире пахло застоявшемся воздухом. Затем, она достала мамину шкатулку и, вынув из нее кулон, протянула Сергею Васильевичу.

   — Это он! Ида, тот самый кулон, изготовленный по моей просьбе стариком-якутом и, посланный мной в подарок Зиночке, — радостно воскликнул Сергей Васильевич. Но как он оказался здесь, в твоей семье?
   — Он посмотрел на Иду, как бы ища ответа на свой вопрос.
   Ида пожала плечами. Поняв ее жест, он сказал:

   — Да, это загадка, которую мы никогда не разгадаем, но открыть кулон мы сможем.
   — Неси иголку, Ида!
   — Иголку? — с недоумением глянула она на него,
   — Да, да, обыкновенную швейную иголку.

   Когда Ида подала Сергею Васильевичу иглу, он осторожно вставил ее острием в едва заметную точечку под жемчужиной. Послышался щелчок, и верхняя часть кулона, под мелодичный звук поползла в сторону, открывая его тайник.
 
   — Ваш портрет! — Воскликнула Ида. — Какой вы на нем молодой и красивый!