Старец и дева

В обличии каждой красавицы
    Ты показываешь свой лик,
В глазах каждого влюблённого сидишь
    и наблюдаешь Ты.

Аль-Халладж


После обильного ужина, приготовленного и поданного на французский манер, Полковник откланялся, проронив, что вынужден завершить неотложные дела в своем кабинете, и пожелал гостю спокойной ночи, покидая столовую с загадочно-лукавой улыбкой на раскрасневшемся лице и оставляя приезжего с недопитым бокалом темно-вишневого вина. Гость, пожилой высокий африканец с редкими пепельными волосами, зачесанными назад, в белой хлопчатобумажной рубашке и льняных брюках, задумчиво продолжал глядеть на блики в гранатовом хрустале, но так и не притронулся к нему. Официант учтиво и безмолвно удалился с пустой посудой. Деревянные напольные часы в коридоре пробили десять раз.
 
Будто совершив над собой усилие, старик осушил бокал одним залпом и выступил за порог гостиной на длинную и широкую террасу, подышать свежим воздухом: отсюда можно было таким же образом, через окно-дверь, попасть и в комнату, отведенную ему хозяином для ночлега. В обычаи полковника входил ранний отход ко сну. Старик тоже как правило не засиживался допоздна. Но спать еще не хотелось, и он устроился на деревянной скамье у ограждения, созерцая видневшийся с высоты дома кусок бухты и мерцающий разноцветными лопающимися огоньками суетливый порт сильно вдали.

Окруженный зеленым садом дом почти затих, потушив большинство окон. Город тоже засыпал; уличные реки из потоков трассирующих полосок желтых фар иссякали до состояния редких ручейков; сюда не проникал городской шум, лишь звуки сада слышались неясным гомоном. На спокойном благородном лице старика читалось удивленное блаженство. С сознанием, что сделал очень многое в жизни и достиг немалых высот, он вдыхал воздух своей страны. Ему нравились поездки в столицу. И приглашение Полковника, кому он некогда оказал весомую услугу, льстило старику. Здесь витали другие запахи, дул морской ветер; его собственное жилище у реки, граничившее с опушкой леса, в окружении трех десятков похожих хижин, влекло его назад даже сейчас, в минуту чистого удовольствия. Его предки происходили из лесного племени, что испокон веков обитало на границе с джунглями, живя охотой и примитивным сельским хозяйством; старик хорошо помнил, как пришла цивилизация, и как он сам одним из первых понял, что принесет прогресс; он с другими жителями строил школу для маленьких жителей, пригласил миссионера и выписал из столицы инженеров и электриков, чтобы в поселке появилось электричество. Кожа его в молодости темнела коричнево-эбеновыми оттенками, но теперь, ближе к преклонному возрасту, она слегка потускнела, огрубела, на лице прорезались глубокие морщины; однако благодаря некой утончённой мудрости в тёмных глазах и опыту, что он десятилетиями пропускал через себя, человек этот выглядел благороднее и, пожалуй, моложе других обсидианово-сажевых соотечественников одного с ним возраста. Он был старейшиной в их деревне, хотя мог бы стать старейшиной своей молодой и вместе с тем древней, как мир, страны. Но ни политика, ни власть никогда серьезно и надолго не увлекали его.

В городе окончательно сгустилась ночная тьма. Луна вот-вот выйдет из-за горизонта исполнять еженощный обход по небесным чертогам. Светящийся изнутри воздушный шар уже выглядывал из-за скакавшего волнами (от окружавших город зеленых холмов) горизонта. Ярко светил южный крест, посылая вялой морзянкой приветствия созвездию Ориона. Йод в морском воздухе приятной соленостью стелился на языке. В остывающем, теряющем тяжеловесность после дневного зноя воздухе теперь разливалась благодатная сырая прохлада. В акациях сада распевались перед ночными серенадами красноречивые цикады. Полковнику посчастливилось обладать красивым, в высшей степени опрятным и богатым для своих относительно скромных размеров садом. Даже теперь, повернув немного голову, гость мог различить шапки белых гортензий во мраке. Он ещё долго сидел неподвижно, вдыхая ароматы и вслушиваясь в ночь. Уже давно слуги Полковника убрали в столовой, выключили свет, и в доме не осталось ни одного освещенного окна, кроме окна библиотеки на втором этаже, и заключённые в деревянные рамы черные проемы источали непроглядную тьму.

Старец поднялся и, сделав несколько широких шагов, приблизился к двери в свою комнату, отворил её и оказался внутри, в душном помещении, оставив дверь на террасу приоткрытой, чтобы свежесть из сада развеяла спертый воздух. Он не стал зажигать свет, потому что собирался тут же лечь в постель, и вдруг с удивлением обнаружил, что на его кровати кто-то уже спит. Он было усомнился и заключил, что попал в неправильную комнату, огляделся и наконец решил, что комната все-таки его. Подойдя поближе к большой кровати, он узрел, что этот кто-то – женщина. Молодая женщина. Девушка. Он немного смутился, мучительно размышляя, что бы все это значило, затем подошел к ней совсем близко и легонько потряс за плечо, намереваясь выяснить, кто она.

Девушка зашевелилась и повернулась к старику, приподнявшись на согнутой в локте руке.

– Привет, – сказала она таким тоном, будто всегда его знала.

Он мог бы включить настольную лампу, чтобы разглядеть её при свете, но его глаза и так привыкли к осязаемому мраку и достаточно видели в темноте. Девушка села, выпрямилась, потянулась, показав гладкие впадинки подмышек, и широко улыбнулась. Тонкое летнее платье, кажется, розовое и полупрозрачное, висело на узких бретельках, обнажая округлые плечи, – оно плотно облегало это гладкое развитое тело, чьи совершенные линии только еще угадывались под струящейся материей. Африканка с кожей темнее ночи, мягче бархата, – она так и манила к первому прикосновению. Её волосы были заплетены во множество тонких плотных косичек, густой тяжелый массой покоившихся на эбонитовых плечах. Старик присел рядом с ней на край ложа, рассматривая ее лицо, до сих пор хранившее приветливую улыбку: широкий, чуть приплюснутый нос, пухлые губки, блики жемчужных зубов, распахнутые бабочки глаз с длинными ресницами – чертовски привлекательная девчонка. Дитя природы, явившееся в дымчатой ночи подарить наслаждение. Гость все понял. Это подарок хозяина дома.

– Привет, - сказал он, улыбнувшись в ответ и дотронувшись до ее щеки, не удержавшись от соблазна прикоснуться к доступной красавице.

– Я так долго ждала а ты все не приходил, – сонно проворковала девушка. – Вот я и задремала. Ты не сердишься?

Он тихо покачал головой, отмечая про себя, что незнакомка напоминала его собственную дочь до того, как вышла замуж. Интересно, обратил ли полковник внимание на это внешнее сходство? И где он её нашел? Это одна из его девочек? Её интеллигентность и живость вовсе не походили на повадки уличных девиц.

– Здесь довольно уютно, – девушка продолжала игриво улыбаться, скромно сцепив ладони на скрещенных коленях. – Полковник любит тебя. Он отдал тебе лучшую комнату.

– Как твое имя? – спросил он, пересаживаюсь к ней ближе и кладя свою длинную руку на ее плечо.

– Меня зовут Иштар, – девушка повернула к нему гибкий корпус, медленно протянув свои ладони к старцу, поглаживая его бока и глядя прямо в глаза.

– Как богиня из шумерской мифологии? Богиня любви, если я правильно помню. Какое чудесное имя. Настоящее? 

– Разумеется, –  её пальцы принялись расстегивать пуговицы на рубашке старика, сама она наклонилась к его уху и прошептала: – Я люблю нежность. Поэтому постарайся быть ласковым со мной, договорились?

– Хорошо. Я попробую вспомнить, что значит нежность, – пообещал он девушке.

Она осторожно погладила его волосы, изучила кончиками пальцев шершавость его кожи на щеках и в складках лба, помогла ему вылезти из просторной хлопковой рубашки с длинными рукавами. Избавив его от одежды с верхней части тела, она несколькими исследующими движениями погладила его крепкий торс, отмечая далеко не старческие мышцы и твёрдый, как щит, живот, останавливаясь в местах скоплений седых скрученных волосков. Мягко дотронулась губами до его шеи и жилистых плеч, как бы выражая почтение, как бы склоняясь перед его внушительным возрастом. Тогда он в свою очередь дотянулся до кромки ее платья, приподнимаясь сам и приподнимая ее с кровати; потянул невесомую материю кверху, и она выскользнула из одеяния, вытянув вдоль плеч изящные руки: под платьем роскошными выпуклостями красовалось ее упругое молодое тело, полностью освобожденное от наряда. Он несколько растянутых до бесконечности мгновений, сладких, словно мед, стекающий непрерывным потоком с приподнятой над горшочком ложки, с упоением любовался ее плавными линиями, высокой грудью с глядевшими в разные стороны бугорками, её широким лицом с острым приподнятым подбородком, будто вытесанным и отполированным по дереву мастером ваяния чёрных женщин.

Как же она была похожа на его дочь! Дочь, что давно родила своих дочерей и приезжала порой в его деревню навестить его с внучками: располневшая и зрелая; в ее глазах уже отсутствовал тот блеск, что сверкал теперь в зрачках Иштар.

Их губы неспешно соединились в открывающе-откровенном первом поцелуе; сначала полураскрытые рты медленно играли друг с другом кромками, потом языки соприкоснулись и разом сплелись спаривающимися змеями в брачный период. Девушка игриво рассмеялась, оторвавшись, и он обхватил её стан, привлёк к себе, обхватив широкими ладонями её лопатки, гладя спину и ребристые бока. Он держал в ладонях её груди, словно взвешивая их. Он припадал к её миртовым волосам, целовал её лоб и глаза. Девушка помогала ему горячим дыханием, своими руками направляла его. И тогда старик ощутил нестерпимую лихорадку воспламенения и понял, что тело еще слушается его, и плоть вздыбилась; она опустилась на него сверху, и они вместе задвигались неторопливо в едином ритме, придерживая коней страсти, обуздывая вожделение, продлевая негу до тех пор, пока томительная ласка не стала олицетворением обоих; и тогда желание вырвалось на волю и ускорило их, участив дыхание: несколько хриплых стонов чёрной девушки, исторгнутых полуоткрытыми губами, горячее вино ее лона, сочившееся на его бедра, закатившиеся глаза под опущенными ресницами век, волосы, щекочущие его щеки и виски; несколько быстрых судорожный движений, бисеринки пота на её шелковой коже, пахучие соки тел, порождённые жарким вечером; сжатые пальцы, неожиданная крепость объятья, спазмы облегчения; его вздох, лишающий старика возраста и превращающий на миг в бога…

Девушка ласково прижала его к волнующейся груди, прыгая с разбегу в глубину его умудренного взора. Затем она мягко высвободилась и на несколько минут скрылась в уборной. Вернувшись, она проговорила с пожилым гостем несколько минут, а после уснула рядом с ним, откинув прочь скромность и позволив ему любоваться собой. Протянешь руку, и можно снова коснуться её широких бёдер, погладить бархатистую спину. Как красиво она спит: одна нога согнута в колене, другая вытянута вдоль тёмного стана. Какое невинное выражение на её лице! Утомленное и со следами детства в виде милых ямочек, проступающих от полуулыбки. Юность так неповторима. Молодость расцветает, готовясь завязаться плодами зрелых поступков. Но сейчас, пока она кипит в сердце, можно насладиться ее клокотанием в тугих, не знающих увядания венах. Старец перестал шагать к могиле. Девушка омолодила его на много лет. Ему стало казаться, что он знает её уже давно. Возможно, он женится на ней, чтобы продлить свою жизнь? Эта игра. Конечно, игра. Он уже полюбил её такую: дерзкую и ласковую; он не мог оторваться от ее тела, созерцал весну жизни, будто осмелившись пить из одного с ней источника, несмотря на возраст. Всю мудрость, весь опыт он отдал бы за молодость, за то, чтобы остаться с ней... Девушка мирно спала.

Гость дома долго боролся с Гипносом, как Иаков с Ангелом, всё не хотел смыкать глаз, наперед зная, что, когда проснётся рано утром, его прекрасная посетительница уже ускользнёт, и ему придется вспоминать о ней как о приятном зыбком сне; что ночное волшебство рассеется: она отправится по своим делам, развязавшись от его судьбы после этой короткой встречи. Живая фигурка из чёрного дерева. Бесшумно расширялась её грудь при каждом вздохе. Это зрелище убаюкивало его. Тишина в доме смежала веки, густым сиропом растекаясь по лбу. Он и сам не заметил, как седая голова опустилась на подушку, как сознание провалилось в бездну тропического сна.
Ночь дышала звёздами, огромным мерцающим куполом небосвода нависая над землей.

Звезды перемигивались друг с другом, и луна бледным плафоном ровно светила в ночи; на ее меланхоличном лице вычерчивались тени от скул и серые пятна оспин. Откуда-то издалека, через океан и далеко вдаль, через этот дом, через кишащие жизнью джунгли тянулась тонкая, с волосок, едва различимая человеческому глазу линия экватора.