Костромичи и японцы

      Осенью того же года мне позвонил поэт Бугров и попросил прогулять по Ипатьевскому монастырю свалившихся на него японских славистов.
      На месте, впрочем, выяснилось, что путешествующих требуется прогулять заодно по соседнему музею деревянного зодчества, а также всем костромским набережным, поскольку в настоящее время они коллективно и комплексно исследуют Волгу.
      Эти слависты производили странное впечатление. Мы с Бугровым всячески изощрялись в комплиментах японской литературе, сыпали именами классиков и названиями, однако слависты не проявили охоты поддержать беседу на литературные темы.
      Больше того, когда среди прочего выяснилось, что их руководитель закончил столичный университет, и я, соответственно, поинтересовался у него, в каком помещении там хранится прах моего любимого Акутагава Рюноскэ, он пришел в замешательство.
       Слависты что-то долго между собой обсуждали – то ли кто такой Акутагава, то ли что-то другое, а потом выпускник столичного университета объявил, что в настоящее время они не в состоянии сообщить и в ближайшем будущем сообщат мне по почте.
      В целом же японцы оказались несравненно интеллигентнее финнов и по-японски, кроме описанного случая, не разговаривали.
      В заключение мы направились через парк имени Ленина к обрыву, а поскольку пройти мимо фигуры вождя молча не представлялось возможным, я кратко изложил историю памятника, после чего поэт Бугров добавил о неоднозначном отношении к нему костромичей и в подтверждение повел экскурсантов за спину вождя, чтобы показать его в том самом ракурсе.
      Мужики, естественно, заржали, да и единственная среди них девушка тоже захихикала, зарделась и заслонила лицо ладонями.
      Империя чувств.