Бог и библиотекарь 8 - Первая ночь

Францишек лег на одну из лавок, прикрывшись простенькой шерстяной накидкой, которую отыскал в куче шкур. Такую Росинант мог представить своей попоной, если бы жил в Сибири. (Лошади не блещут фантазией.)

Как маленький, положив под голову кулак, он уснул, глядя на отсветы огня в очаге. Все произошедшее было настолько далеко от привычного, но при этом в самый миг засыпания казалось таким естественным, что мозг не понимал, беспокоится ему или радоваться – и впал в ступор, почти прекратив подавать эмоции на стол своего клиента. В безумной стране нейронов, где секунды не проходит без митинга, вдруг воцарился мир, парламент свернул работу и даже вездесущие репортеры уехали на пикник, оставив эфир пустым. «Вот бы нам так!» – скажете вы. И я поддержу.

Наш герой не был «зеленым», «зоозащитником», «веганом», «человеком года» или «оплотом веры» – каста «библиотекарей» вполне самодостаточна, чтобы не подслащивать ее искусственными добавками. Просто некий дефект сознания претил ему использовать кожу мертвецов для чего-то большего, чем ремень и туфли. Ведь дубленая и покрытая черным лаком, она продолжает сочиться животным мускусом, тихо протестуя против галантерейных выдумок человечества.

Наверное, он был латентным мистиком и во время оно стал бы патентованным колдуном, живущем в доме на мосту с двумя входами: в один бы заходили клиенты, в другой бились желающие его спалить. (Сколь полезным опытом будет знать, что многие, не смущаясь, занимают место в обеих очередях и желали бы еще в третью, о которой говорить мы не станем.)

Заразность прикосновения и подчиненность сути подобию – основа мистического мышления. Стать волком или оленем, нарядившись в них? Ну уж нет! Поэтому, возможно, Францишек с детства избегал масок. Все эти тролли и зайчики из папье-маше… А потом ты просыпаешься как-то утром и смотришь на себя в зеркало…

Зато он всей душой любил шерстяные вещи и даже некогда связал шапочку, открыв миру много нового в этом старом деле. Только природный такт удержал его от того, чтобы подарить этот шедевр на Рождество собственному родителю, который, пусть не был идеальным отцом, точно не заслужил такого. (К счастью, пара полосатых носков, лучше красных, всегда готовы решить «Великую Рождественскую Проблему», не правда ли?)

Впрочем, когда-то, еще в студенчестве у него было шикарное страусовое портмоне от Gucci, подаренное одной девицей, которая, видели б вы ее в том платье… Но не станем развивать эту деликатную тему. Тем более, что его украли вместе с паспортом и десятком злотых – в разгар дня в университетской библиотеке (портмоне, не платье; то слетало само собой). С тех пор он так и не обзавелся новым. Зато обзавелся библиотекой.

Все еще сжимая в руке топорик, Францишек задремал, представляя себя в автобусе, идущем от ратуши к городскому саду, – мимо кабачков, галереи и магазинов. Туда же, в единый ряд, как-то вклинилось ателье, в которое он в детстве ходил вместе с матерью и где ждал по часу, изнывая от смертной скуки, пока она примеряла свои заказы. Дверь висела косо и заедала – беглым взглядом он видел знакомую борозду в цементном полу у входа. Как видел и ощущал, по законам сна, то же, что тогда – рулоны, пересыпанные пахучей химией, от которой чешется нос; тишину; кабинки; пыльные шторы; огрызки мела; ножницы-тесаки; горы выкроек; блеклые рекламы на обитых винилом стенах… По сердцу скользнула тень.

Раздвижные двери снова захлопнулись, двигатель заурчал, и водитель пригрозил чем-то в микрофон, заставляя пассажиров нервно оглядываться. Отвлекшись от своих созерцаний, Францишек переключился на них. Их было довольно, но все они почему-то сидели через одного, оставляя свободными места рядом, будто сторонились друг друга. Многие при этом стояли. А одна дама, сидящая впереди, посмеивалась, читая толстый журнал, и все колотила зонтиком о стекло. Никто не делал ей замечаний.

Уже в виду городского сада, когда многие начали привставать, автобус неожиданно и резко остановился. Францишек, уверенный отчего-то, что ему тоже пора на выход, оступился, потерял равновесие и… Обнаружил себя лежащим на полу, навзничь, рядом со скамьей.

Огонь в очаге, с которым еще стоило разобраться, самовольно перешел в режим ночника, едва теплясь у дна шалашика из сухих поленьев. В странном доме было темно и тихо.

Какое-то время полежав так, глядя в перекрестье стропил, Францишек совершенно пришел в себя, встал, зевнул, выпил из кувшина и снова лег на скамью, но уже без своей секиры и лишних мыслей.

«Где только этот треклятый Волс?» – пронеслось в его голове перед тем, как она вернулась в маршрутный транспорт.

Автобус минул сад и ехал невесть куда по незнакомым кварталам, в которых fachwerkhaus соседствовал с колыбой. Францишек только пожал плечами.

Теперь и у него в руках был журнал, открытый на четвертой странице, – сразу после оглавления и состава редакционной коллегии, впитавшей двенадцать колен Израилевых и пару великорусских локтей. Вероятно, в нем по частям издавали повесть, потому что вверху значилось «XIV. Ловится ли щука в овраге?» и текст начинался с «Коротко в предыдущих главах».


Далее http://proza.ru/2020/06/21/1160