Отец

Драка была жуткой и, вместе с тем, нелепой. Били ногами, руками, палками и кастетами, рвали зубами и прыгали всем телом, как в захудалом реслинге. В окнах домов взбудораженно тряслись руки с зажатыми мобильниками, дабы не пропустить детали и запечатлеть всю живописную картину баталии на свои камеры, чтобы впоследствии выложить эти кадры знакомым или в социальные сети. У подъездов кучками жались сопливые пацаны, с восхищением взирая на кровавые морды, шлепающиеся об асфальт и с постоянным упорством взметающиеся вверх снова и снова.

Во двор тихо зарулил полицейский «Козелок», радостно озарив темный двор бликами проблескового маячка. С высоты птичьего полета казалось, что в коробке двора проходит дискотека для глухонемых – относительная тишина, яркие всполохи от «мигалки» и группа молодых людей, прыгающих и сталкивающихся на небольшой площадке около дворовой помойки.

- Шухер, менты!- заорал Рябой и толпа сиганула в разные стороны.

Пашка, зажимая разорванную щеку, рванул в ближайшую парадную, зная, что она проходная, и, пробежав темную, обмоченную нерадивой местной публикой, лестничную площадку, выбежал на улицу. При свете тусклых фонарей редкие прохожие недоуменно провожали взглядом пробегающую мимо тщедушную фигуру, завернутую то ли в бесформенную куртку, то ли в безразмерный пиджак.

Детства Пашка Воробьев не знал. Похоронив в 13 лет мать, страдавшую от беспробудного пьянства, он без сожаления распростился с отчимом, занявшим их однокомнатную квартиру и начавшим одну за другой таскать туда шалав местного разлива. Как итог, Пашка оказался на улице. Вынужденный влиться в толпу таких же беспризорных, вороватых подростков, он быстро акклиматизировался среди них и так и жил, подворовывая на местных рынках и толкучках, и обирая с такими же «коллегами по цеху» пьяных прохожих. Кличку Воробей Пашка получил даже не сколько за свою фамилию, сколько за талант по воробьиному выпорхнуть из любой передряги, оставшись чистым перед законом. Многие его знакомые уже не первый раз протаптывали зону, а Пашку миновала участь даже попасть в полицейский участок. Государство давно плюнуло на категорию таких подростков, и занималось исключительно своим благопроцветанием, поэтому дворовые сообщества крепли и росли.

Отца Пашка тоже не знал. В минуты пьяной откровенности мать рассказывала ему, что его отец был безответственным и нерадивым человеком, а бросила она его еще беременной и по причине того, что не могла долго ждать его из «мест, не столь отдаленных». По ее выражению, ей необходимо было «отдышаться», но уже через три месяца после посадки Пашкиного отца она радостно выпорхнула замуж за ларечника и пьяницу, ставшего Пашке ненавистным отчимом. По ее словам, отца погубила неудержимая тяга лезть не в свои дела и «участвовать в каждой мало-мальской заварушке», будь то праздник, пьянка, драка или разборка. Во всяком случае, после одной такой драки и поножовщины, отец и загремел на 13 лет. Спасти от смерти пострадавшего не удалось, и на суде отцу вкатали на полную катушку. Видимо, в лагерях он и сгинул.

Жил Пашка, где придется. Чердаки и подвалы, квартиры знакомых и малознакомых «корешей», автобусные и трамвайные депо, в летний период можно было ночевать и в парках. Перспективы в четырнадцать лет Пашка уже не видел и жил, как кривая выведет.

Сегодняшняя разборка была обусловлена тем, что одного из пацанов Сеньки Рябого, предводителя местной шпаны, обобрали как «лоха» пацаны из соседнего двора, вытряся из него все, что нашли в карманах, сняли кроссовки, брюки и в одних рваных семейниках отправили домой. Все бы ничего, но напоследок его попросили передать «на Родину», «в каком месте» они видели их двор и всех, там проживающих. А это уже оскорбление не частного, а публичного характера. «Весть на Родину» и послужила поводом для «дипломатической встречи» в нейтральном дворе с целью выяснить, в какое-такое место обычно отправляют народ, живущий по соседству. Визит блюстителей порядка оставил этот вопрос неразрешенным.

Впереди показалась ярко освещенная прожекторами автозаправка с притулившейся рядом небольшой кафешкой «Лайма». Туда и направил свои стопы Пашка. Он знал, что Нинка-подавальщица, работавшая за барной стойкой кафе, поможет ему промыть рану на щеке и даст ему какой-нибудь пластырь стянуть края раны, пока они не засохнут коркой. Нинка работала в этом кафе уже давно. Злые языки поговаривали, что помимо обслуживания посетителей в области подачи за столики блюд и напитков, Нинка за дополнительное вознаграждение предоставляла обслуживание совсем другого характера некоторым гостям в подсобной комнатушке кафе. Что ж, в наше тяжелое время каждый стремится заработать, сколько может. А вопрос, как – решается сугубо индивидуально каждым в зависимости от собственной морали и восприятия жизни. Как бы там ни было, Нинка была бабой доброй и жалостливой, местные относились к ней хорошо и не задевали.

Кафе пустовало, не считая самой Нинки, сосредоточенно протирающей бокалы за стойкой, и какого-то посетителя, засевшего за столиком в самом дальнем углу кафе.

- Что с тобой? – удивленно распахнула глаза Нинка.

- Да так… - Пашка не любил рассусоливать и катать сопли по жилетке. – Мне бы какой-нибудь йод, да вату с пластырем.

- Да, конечно. Сейчас, заказ отнесу на столик, и все найду. Присядь.

Пашка залез на высокий барный стул и огляделся. В принципе, в обстановке кафе ничего не поменялось. Полумрак успокаивал и расслаблял. Давил только взгляд мужчины за столиком в углу, неторопливо разглядывающего его.

- Вот. – Нинка поставила на стойку тарелку с водой, какие-то пузырьки, и ватой аккуратно стала промакивать Пашкину рану. – Потерпи, сейчас все продезинфицируем и заклеим…

Когда экзекуция над пострадавшей щекой закончилась, Пашка облегченно вздохнул.

- Спасибо, я пойду. Дел много. – и направился к дверям.

- Эй, пацан, присядь-ка! – остановил Пашку на полпути к выходу мужской голос. Посетитель ногой отодвинул от столика стул. - Кидайся сюда! Все-равно уже поздно шляться, составишь компанию.

Пашка осторожно присел на краешек стула.

- Поешь что-нибудь? Выпить не предлагаю, мал еще. – посетитель подозвал Нинку – Принеси-ка нам винегрет, и что из горячего быстро готовится?

- Есть жаркое со свининой, уже готовое, только разогреть.

- Вот-вот, его. А также чай горячий. И мне графинчик добавь, а к нему тоже винегрет.

Пока Нинка готовила заказ, Пашка разглядел посетителя. Это был высокий, чуть сутулый мужчина с большими ладонями. Черные волосы, тронутые на висках сединой, лицо, красное, но не как у алкашей, а скорее, обветренное, с обозначенными скулами. Одет был в недорогую драповую куртку. Колючий, ощупывающий взгляд заставлял отводить глаза собеседника и, вместе с тем, вызывал ощущение человека, внушающего надежность.

- Спасибо. – Пашка с жадностью вцепился в плохо прожаренный кусок мяса.

- Ты из местных? Или недавно переехал? – словно невзначай, спросил незнакомец.

- Переехал. Временно. – почему-то соврал Пашка. Кто знает, что за человек сидит перед ним. Кормит, поит, а потом хлопот с ним не оберешься. Лучше изобразить незнайку и дурачка, а там – по ситуации.

- А лет тебе сколько? Поди в школе еще?

- Четырнадцать. А школа, она кому нужна? Ноль на ноль умножать? Так это и без того ясно. Пока осматриваюсь, а там посмотрим.

- Не скажи, школа многое может дать, потом поймешь. А что не местный – жалко, мог бы помочь в некоторых вопросах.

- Не-а, не смогу. Да и знаю я мало что тут. Как переехал, почти ни с кем не общаюсь, обстановку плохо разумею.

- Жаль. Ну, ладно, ешь. А я пока выпью.

Неожиданно, в помещение кафе ворвался холодный воздух. На пороге стояли трое молодых парней. Оглядев зал, они неторопливо направились к барной стойке. Двое - достаточно плотных, лет 25-30, с крепкими, плотно сбитыми бритыми затылками, и один – суетливый, вихрастый, лет 20, сухощавый рыжий пацан.

Внезапно рыжий остановился.

- Сука, тебя я здесь и не ожидал! Глянь, Михась! – истерично дернул он за рукав шедшего впереди парня – Мой брательник там раны зализывает, а он тут картошку жрет!

- Чего тебе, Рыжий? Кто жрет? – парень, которого Рыжий дергал за рукав, недоуменно повернулся и стал озираться.

- Вон сидит, наваливает! У них только что разборка была, так этот так моему Витьке вмазал в глаз, теперь весь затек, не открывается. Не ровен час, зрения лишил!

- Этот пацан? Кого он может-то, он же мелкий совсем. – усмехнулся второй здоровяк и прищурился на Пашку.

- Мелкий-не мелкий, а глаз брату разнес! Да я за брата… падлой буду, урою! Мы же вместе, Костян? – на всякий случай спросил Рыжий.

- Ну да. – второй здоровяк, которого Рыжий назвал Костяном, направился к столику с сидящими за ним Пашкой и незнакомцем. – Что скажешь, болезный?

- Это была честная разборка. Все по понятиям. – пробормотал Пашка.

- А ну, гад, вылазь, я покажу тебе честную! Зенку выскоблю, и будет тогда честно и по понятиям! – запальчиво завизжал Рыжий.

Стоявший до этого сзади парень, Михась, решительно оттеснил Рыжего и подошел к столу.

- Ты нашего кореша калечил, а теперь ответ держи. Пошли, поговорим. – Михась по-хозяйски положил руку на плечо Пашки.

- Ребята, не трогайте пацана. Посмотрите на себя, и на него. Вас трое, а он один. – незнакомец впервые подал голос и отодвинул от себя рюмку. – А ты, коли хочешь по понятиям, предъяви конкретно и обоснуй, а не верещи, как баба. – успокаивающе обратился он к Рыжему.

- Ты, дядя, или вали отсюда, или своими мозгами сейчас по столу раскинешь. – ухмыльнулся Костян и наклонился над столиком – Уходи, я сказал!

- Зря вы так, ребята. – все еще пытался миролюбиво воздействовать незнакомец – Не к чему устраивать склоку, ведь сами потом поймете, к чему это приводит.

- Да ты мужик, хамить начинаешь? – в руке Костяна блеснуло лезвие ножа – Или тебя на мальчиков потянуло, раз ты его так защищаешь? Смотри, я два раза всякой суке не повторяю!

В ту же секунду тарелка с винегретом смачно впечаталась в ухмылку Костяна. На второй секунде графин с теплой водкой разлетелся о череп Михася, заставив его судорожно схватиться за голову и осесть на пол.

- Что, бакланы, краев не видим? Глаза с мозгами отморозили? – ощерился незнакомец и повернулся к Рыжему. – Говоришь, все по понятиям должно быть, по честноку? Так мы с тобой вместе давай и разведем этот вопрос, твоя же предъява! Ты вписываешься за брата, я - за пацана, в чем проблема?

- Не-е-е… Я потом… Это они… - припадочно закатил глаза Рыжий и испуганно попятился, задевая стулья.

- Они, говоришь? Так забирай их и растворитесь, пока…

Пашка не заметил удара ножа, который неожиданно сзади нанес незнакомцу Костян. Не услышал визг Нинки, забившейся за барную стойку. Он увидел только, как незнакомец замер и рухнул лицом вниз на покрытый осколками пол. Пашка с ужасом смотрел, как по куртке на спине незнакомца медленно расползается большое мокрое пятно.

Рыжий подскочил к лежащему незнакомцу и попытался приподнять его голову.

- Костян, ты его, кажется… того! – побелевшими губами произнес Рыжий – Он не дышит…

- Валим! – Костян схватил за шиворот скулящего на полу Михася и потащил к выходу. Рыжий рванул за ним…

Все остальное Пашка помнил, как в тумане, отрывками. Его долго пытался растормошить участковый, потом дознаватель, устроивший сбор показаний прямо на месте и уже допросивший оклемавшуюся Нинку. В итоге, плюнул, сунул ему повестку и умчался. Пашка помнил сбивчивые фразы врача, осматривавшего тело, адресованные дознавателю: «Проникающее в почку… внутреннее кровотечение… разрыв почечной артерии… летальный сразу…». Уже увезли тело, отбыли бригады и медицинские, и полицейские, а Пашка все сидел на злополучном стуле и смотрел на пятно крови, оставшееся после незнакомца на полу. Рядом тихонько присела всхлипывающая Нинка.

- Такой обходительный дядечка был. Сперва подсел за стойку, все шутил… Интересовался, можно ли тут до утра побыть, ночевать ему негде. Я спрашиваю: «А вы откуда приехали?». Он смеется: «Оттуда, куда по своей воле никто не поедет». Говорит, дед ему оставил дом каменный, большой, он за семьей сюда и приехал. Жена у него тут, и сын. Хочет поклониться им и забрать с собой в этот дом… А то, говорит, четырнадцать лет жену не видел, а сын родился после того, как он уехал. - рассказывала Нинка, не замечая побелевших Пашкиных пальцев, вцепившихся в край стола. - Перед отъездом просил жену, как родит, чтобы сына Павлом, вот как тебя, назвала. Да, видно, задержался. Через столько лет, и вот тебе… А такой дядечка хороший…

- Отец... – прошептал Пашка, и горячая слеза, пропитав пластырь, обожгла рану на щеке. – Папка…